Текст книги "Смертельное танго"
Автор книги: Татьяна Корсакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
* * *
Ехать в больницу к Васильевой не хотелось. Ну что она будет там делать?! Чем поможет этой глупой курице? И вообще, если на то пошло, почему она должна помогать своему врагу? С какой стати?
– Селена, ты должна, это твой товарищеский долг! – Директриса Эмма Яковлевна была непреклонна.
– Нет у меня никаких долгов! Тем более перед этой…
– Селена!
– Что?!
– Васильевой очень плохо. Врачи переживают за ее психическое здоровье.
– Нашла проблему! Какие-то прыщи! – Селена презрительно фыркнула. – Устроила истерику из-за ветрянки!
– Это не ветрянка. Это что-то другое. – Эмма Яковлевна устало потерла глаза.
– Да? А я тут при чем?! Пусть с ней врачи разбираются!
– Она хочет видеть именно тебя.
– Прекрасно! Она хочет меня видеть, а кто-нибудь спросил, хочу ли я ее видеть?!
– Все, Савицкая, я тебя поняла. – Эмма Яковлевна резко встала из-за стола, отошла к окну. – Можешь быть свободна, ты никуда не едешь.
Она мучилась полдня, а потом решилась. Если все считают, что от нее что-то зависит, так и быть.
Палата была одноместной. Синие стены, коричневый пол, забранное решеткой окошко, пылинки в солнечных лучах и удушливый запах гниющей плоти.
Васильева сидела на больничной койке, натянув на голову одеяло. Холмик старой ветоши, а не первая красавица.
– Привет. – Селена остановилась у окна, не решаясь подойти ближе.
– Ты пришла! – послышался из-под одеяла придушенный, совершенно незнакомый голос. – Спасибо!
– Ну, пришла…
– Помоги мне! – Холм из одеяла зашевелился, в недрах его, кажется, мелькнуло что-то белое, наверное, лицо. – Я знаю, ты можешь! Только ты и можешь.
– Я?! Как я тебе помогу? – Подоконник больно впился в поясницу, но отклеиться от него, отойти на пару шагов не было сил. Пара шагов от подоконника означала пару шагов к этому… существу.
– Помнишь, в походе ты говорила про мою кожу? Ты говорила, что она гладкая и бархатистая.
– Ну говорила. И что? Я пошутила…
– Пошутила? Ты пошутила?! Посмотри на меня!
Одеяло упало на пол, и Селена зажала рот рукой, чтобы не закричать. Лицо Яны Васильевой, первой красавицы класса, превратилось в страшную, сочащуюся гноем маску.
– Видишь, на кого я похожа?! Гладкая и бархатистая! – Она рассмеялась истеричным, полусумасшедшим смехом. – Гладкая и бархатистая, да?!
– Ты думаешь, это из-за меня? – шепотом спросила Селена.
Васильева перестала смеяться, медленно, по-старушечьи, сползла с кровати, тихо всхлипнула.
– Да, это ты. Ты меня прокляла.
– Я тебя не проклинала! Глупости какие!
– Ты сказала «чистая и бархатистая».
– Ну и что? Я просто хотела тебя напугать. Я не думала…
– Что это сработает и я превращусь в уродину?! – Яна вдруг рухнула на колени, схватила Селену за подол юбки, зашептала жалобно и требовательно одновременно: – Помоги мне… ну пожалуйста!
– Как?!
– Я не знаю. Это ты должна знать как! Это же твое… колдовство. Помоги мне, помоги мне, помоги… – Яна теребила подол ее юбки и тихо поскуливала.
Колдовство, проклятье… Бред какой-то! Не желала она этой дуре ничего такого. Ну, может быть, парочку прыщей… Это не колдовство. Это какая-то неизвестная науке болезнь. При чем тут она?
Яна перестала скулить, скрючилась на полу у ее ног. Надо что-то делать, нельзя же так… Селена: присела на корточки, погладила Васильеву по спутанным волосам, сказала:
– Я тебя прощаю и забираю свое проклятье обратно.
– Эти язвы… они пройдут? – Яна подняла голову, с надеждой заглянула ей в глаза.
– Пройдут, и от них не останется никаких следов.
– Ты не обманешь?
– Я обещаю.
Что она могла обещать?! Она сама не верила в происходящее, но Васильева-то верила…
– Спасибо. – Яна всхлипнула, подобрала одеяло, снова укрылась им с головой.
– Не надо сидеть на полу, ложись. – Селена помогла ей подняться, довела до кровати.
– Спать хочу. – Голос Яны сделался слабым, точно и в самом деле сонным.
– Спи. Это хорошо.
– Это что-то значит?
– Да, это значит, что проклятье на тебя больше не действует.
– Селена, прости меня.
– Я тебя уже простила.
– Темная… это моих рук дело.
– Я в курсе.
– Мне жаль.
– Все в порядке.
– Простишь?
– Прощу.
– Спать хочу.
– Спи.
Через неделю Яну Васильеву выписали из больницы. От ее странной болезни не осталось и следа. Оказывается, самовнушение способно творить чудеса.
Девушки не стали враз закадычными подругами. Они по-прежнему старались, чтобы их пути не пересекались, но конфронтация, выматывающая обеих, прекратилась. Даже причина, по которой все началось, почти забылась. Во всяком случае, Селена очень хотела ее забыть, исцелиться от собственной странной и, кажется, неизлечимой болезни под названием «любовь».
Данила Алексеев о ее страданиях ничего не знал. Он жил своей собственной мужской жизнью. К осени, с появлением в детдоме нового преподавателя и по совместительству тренера по карате, парень ожидаемо увлекся восточными единоборствами, а к зиме неожиданно переключился на информатику и программирование. Иногда он заговаривал с Селеной и всегда улыбался ей при встрече. Впрочем, точно так же, отстраненно-вежливо, Данила улыбался всем девочкам, и, наверное, посмотри он на какую-нибудь из них по-особенному, неизлечимая болезнь Селены стала бы смертельной…
* * *
Это случилось в самый канун Нового года. Когда Селене сказали, что в кабинете директора ее ждет родная тетка, она решила, что это глупый розыгрыш, и никуда не пошла. В свои почти полные шестнадцать девушка перестала верить в чудеса. Стылая скамейка в стылом парке… Она – никому не нужный найденыш. У нее нет родственников.
– Савицкая, это еще что за фокусы?! – Дверь комнаты с грохотом распахнулась, на пороге, тяжело дыша от быстрой ходьбы, стояла сама Эмма. Яковлевна. – Тебя уже давно ждут!
– Кто ждет? – Селена сползла с кровати, сунула босые ноги в тапки.
– Тетушка твоя. Тебе не передали, что ли?
– Нет у меня никого: ни тетушек, ни дядюшек… – Как же ей хотелось поверить, до слез, до истерики, но она себе запретила. Стылая скамейка в стылом парке – вот о чем нужно думать, вот о чем никогда нельзя забывать.
– Выходит, есть. – Директриса окинула ее цепким взглядом, покачала головой в такт каким-то своим мыслям, а потом сказала с нарочитой строгостью: – Поторопись, Савицкая. Некогда мне. И волосы причеши, а то ходишь лахудра лахудрой…
Эмма Яковлевна, громкая, грубоватая, строгая иногда до деспотичности, проявила неожиданную деликатность, стоило только Селене переступить порог директорского кабинета.
– Вот, я ее привела, – сказала она зычным басом и подтолкнула воспитанницу к сидящей спиной к двери женщине. – Оставляю вас наедине. Думаю, вам есть о чем поговорить.
Селена не успела опомниться, как дверь за Эммой Яковлевной захлопнулась, отрезая последний путь к отступлению.
– Здравствуй, девочка.
Она была красива необычной, даже какой-то пугающей красотой. Седые волосы, уложенные в замысловатую прическу. Лишенное возраста аристократическое лицо. Взгляд угольно-черных глаз пристально-внимательный и одновременно какой-то расфокусированный. Его невозможно выдержать, этот странный взгляд…
– Вы кто? – спросила Селена, игнорируя приветствие. Спросила нарочито грубо, чтобы за грубостью скрыть то зябкое, никогда раньше не испытанное чувство, которое под взглядом незнакомки рождалось где-то в животе.
Женщина понимающе улыбнулась, сплела унизанные перстнями пальцы на набалдашнике изящной трости. Зачем ей трость?..
– Меня зовут Элеонора. Я твоя тетя.
Вот так просто – здравствуйте, я ваша тетя! И где она была все эти годы – тетя?!
– У меня никого нет!
– Теперь есть. Я старшая сестра твоей матери.
– Матери у меня тоже нет.
– Да, ты права, матери у тебя нет. Она умерла вскоре после твоего рождения.
– Я тоже чуть не умерла вскоре после своего рождения.
– Не суди ее строго, девочка. Твоя мама была очень больна. Подойди-ка поближе. – Незнакомка, назвавшаяся ее тетей, вытянула вперед правую руку, точно пыталась нашарить что-то в пространстве перед собой.
Вместо того чтобы подойти, Селена попятилась. Только сейчас она поняла, что женщина слепа. Вот откуда этот странный взгляд, вот зачем ей трость…
– Ну же! – В голосе Элеоноры послышалось нетерпение, но не злое и раздраженное, а то особенное, которое идет рука об руку с ожиданием чуда. – Я хочу посмотреть на тебя.
Как она, слепая, может на нее посмотреть?.. Зачем на нее вообще смотреть? Шестнадцать лет не смотрели…
Захотелось уйти. Вот прямо сейчас развернуться и тихонько, на цыпочках, выйти из директорского кабинета. Селена даже сделала шаг к двери, но в самый последний момент остановилась. Родная тетя… ее тетя…
…Длинные пальцы, унизанные диковинными перстнями, нежно пробежались по ее лицу, задержались на скулах, губах, подбородке. Девушке не были неприятны эти прикосновения. В них даже сквозило что-то ласкающее, успокаивающее.
– Такая же, как она, – сказала наконец Элеонора. – Моя лунная девочка.
– Почему лунная девочка? – Оттаявший было желудок снова сковало холодом.
– Тебя тоже зовет луна? – Женщина прикрыла слепые глаза, сложила руки на набалдашнике трости. Вызывающе алый лак удивительным образом гармонировал с кроваво-красной помадой, не опошлял, а добавлял шарма и благородства. Даже странно.
– Не зовет меня никакая луна! – буркнула Селена, уже в открытую, без опаски, рассматривая незрячее лицо женщины.
Элеонора ничего не сказала, только уголки алых губ чуть дрогнули в намеке на улыбку.
– Почему она умерла? – неожиданно для себя спросила Селена.
– Это очень долгая и очень грустная история, девочка.
– У меня есть время.
Элеонора улыбнулась, теперь уже по-настоящему, широко и открыто. Ее лишенное возраста лицо вдруг стало молодым-молодым.
– Здесь неподалеку есть кафе. Проводишь Меня туда?
Наверное, было бы разумным отказаться, стряхнуть это болезненное очарование, уйти прочь, но вместо этого Селена сказала:
– Да, я провожу.
– Ты любишь кофе? – спросила Элеонора, когда официант проводил их к уединенно стоящему столику.
– Не знаю, – Селена пожала плечами. – Может, лучше чай?
– Можно и чай.
Пока Элеонора делала заказ, Селена исподтишка изучала интерьер кафе: маленькие столики, застеленные до хруста накрахмаленными скатертями, удобные стулья, тихая музыка, официанты. А она-то думала, что в кафе не бывает официантов.
– Я закурю, не возражаешь? – Элеонора положила на стол портсигар.
Селена не возражала. Ей просто казалось удивительным, что можно так вот запросто курить в общественном месте, да еще в таком респектабельном. В детдоме тоже курили: посудомойки, нянечки, кастелянша, даже кое-кто из воспитателей, но все прятались по углам и подсобкам, опасаясь крутого нрава Эммы Яковлевны.
Элеонора достала из портсигара сигарету, щелкнула зажигалкой, глубоко и с удовольствием затянулась. Селена принюхалась – дым пах как-то по-особенному, очень приятно.
Принесли заказ: чай для Селены, кофе для Элеоноры, тарелочки с пирожными, коробку шоколадных конфет.
– Угощайся, девочка, – Элеонора приглашающе взмахнула рукой, на тонком запястье тихо звякнули браслеты.
Селене казалось, что браслеты – это как-то по-цыгански, вульгарно и вызывающе, но на руке Элеоноры они выглядели более чем уместно. Она взяла конфету, аккуратно развернула золотистую обертку, обвела зал испуганным взглядом, точно находилась здесь на птичьих правах, а не на совершенно законных основаниях. А вдруг так оно и есть? Что она вообще знает о сидящей напротив женщине, как может ей доверять? Элеонора, словно почувствовав ее взгляд, ободряюще улыбнулась и снова стала молодой-молодой. А может, она и в самом деле была молодой, а это странное ощущение застывшего возраста из-за седых волос?
Конфета была очень вкусной: сладость молочного шоколада, горечь миндаля. На мгновение Селена забыла, что она уже взрослая шестнадцатилетняя девушка, что ей не пристало, как маленькой, радоваться сладостям. Она даже забыла, какой разговор ее ждет…
– Я тоже люблю шоколад, – напомнила о себе Элеонора.
Селена поперхнулась, торопливо запила миндальную горечь обжигающе горячим чаем. Что это с ней?! Купилась на какие-то дурацкие конфеты! Перед ней сидит женщина, называющая себя ее тетей, собирающаяся рассказать ей о маме…
– Почему она меня бросила? – Слова сами сорвались с губ. У них тоже был горький вкус.
Очень долго Элеонора не реагировала на вопрос: молча курила и пила кофе.
– Думаю, ты имеешь право знать, – сказала она наконец и загасила сигарету. – Твоя мама была хорошей девочкой, очень доброй, очень чуткой. Ей исполнилось семнадцать, когда это случилось.
– Что случилось?
– Ты ходишь по ночам? – неожиданно спросила Элеонора и уставилась на девушку своими невидящими глазами.
Селена побледнела, мотнула головой, словно Элеонора могла видеть этот отчаянный жест.
– Сейчас уже нет. В детстве ходила.
– И твоя мама ходила. Я звала ее лунной девочкой. – Слепая грустно улыбнулась. – Эта ее особенность никому не доставляла хлопот. Мы жили на первом этаже, на окнах стояли решетки, так что случайно покалечиться во сне она не могла.
– Как ее звали?
– Вита. Твою маму звали Вита. – Элеонора помолчала, а когда заговорила, голос ее упал до едва различимого шепота: – В том, что случилось, была и моя вина. Я забыла запереть на ночь дверь, и Вита ушла. Ее нашли утром на пустыре недалеко от нашего дома. Она была вся в крови, в разорванной ночной сорочке. – Элеонора прикрыла глаза, точно собираясь с мыслями. – Ее изнасиловали. Мы писали заявление в милицию, но тех подонков так и не нашли. Люди во всем обвиняли Виту, говорили, что она сама спровоцировала преступников. Твоя мама была открытой, светлой девочкой, но после того, что с ней произошло, она изменилась: бросила институт, перестала общаться с друзьями, не принимала помощь даже от меня, родной сестры, целыми днями сидела, запершись, в своей комнате. Когда я узнала, что Вита беременна, было уже поздно. Прости, девочка, но она ненавидела тебя с того самого момента, когда узнала о своей беременности.
Селена вцепилась в край крахмальной скатерти, вкус шоколада исчез, во рту осталась только горечь. Это страшно – вот так, одним махом, потерять и прошлое, и будущее, и веру в людей. Неспроста, выходит, она такая уродина… Наказание за чужие грехи…
– Я знаю, это трудно, но попробуй понять свою мать. – Руку девушки накрыла прохладная ладонь Элеоноры.
– Она мне не мать, – отчеканила Селена.
– Она не могла думать о тебе как о своем ребенке. Она думала о тебе как о ребенке одного из тех подонков.
– А я виновата, да?! В том, что мой отец один из тех подонков? Как можно ненавидеть маленького ребенка за грехи, совершенные кем-то другим?! – Селена выдернула свою руку, с яростью посмотрела в угольно-черные глаза.
– Ты еще слишком молода, – Элеонора грустно улыбнулась. – Тебе еще многое предстоит узнать.
– Не хочу я больше ничего знать! – Она порывисто встала. – Все, я ухожу…
– Твоя мать покончила с собой, бросилась с моста в реку, – сказала Элеонора, глядя в пространство перед собой. – Она загубила свою бессмертную душу. Мне кажется, это достаточное наказание. Сядь, девочка, мы еще не договорили.
Селена послушно опустилась на стул. Было во взгляде Элеоноры что-то такое… гипнотическое.
– Зачем вы ко мне приехали? – спросила она.
– Я хочу забрать тебя из детдома.
– Зачем?
– Ты моя племянница, моя родная кровь.
– Во мне еще есть кровь того ублюдка.
– Очень мало.
– Но она есть!
– Это ничего не значит.
– Для кого?
– Для меня.
– А для меня значит. Мне теперь нужно будет с этим жить.
– Ты научишься.
– Да уж, никуда не денусь.
– Я оформлю опекунство, если ты не будешь возражать.
– А почему вы не сделали этого раньше? Почему вспомнили обо мне только сейчас? – Вот она и задала второй мучавший ее вопрос. Осталось дождаться ответа…
– Я считала, что тебя тоже нет в живых. На мосту нашли детское одеяльце. Все решили, что Вита забрала тебя с собой. – Элеонора закурила новую сигарету.
– Нет, она не забрала меня с собой. Она бросила меня на скамейке в парке умирать от голода и холода.
– Но ты же не умерла.
– Только чудом.
– Чудеса в нашей жизни не случайны.
– Это было первое и последнее чудо в моей жизни. – Селена невесело усмехнулась.
– Как знать? Возможно, у тебя еще все впереди, – задумчиво сказала Элеонора.
– А когда вы узнали, что я жива?
– Пять лет назад.
– И что помешало вам забрать меня сразу?
– Вот это. – Собеседница провела ладонью по своим невидящим глазам. – Я попала в аварию. На то, чтобы восстановиться, ушло много времени. На то, чтобы собрать все необходимые для оформления опекунства документы, времени понадобилось еще больше. Никто не хотел отдавать сироту под опеку инвалида.
– А сейчас?
– Сейчас все формальности улажены. Дело за тобой. – Элеонора подалась вперед. – Ты согласна жить со мной?
Селена задумалась. Случись все это пять лет назад, она бы не раздумывала ни секунды, а сейчас… Сейчас в ее жизни появился Данила, ее невидимая постороннему глазу неизлечимая болезнь. Сейчас уйти из детдома означало расстаться с ним навсегда. Нет, «расстаться навсегда» слишком громко сказано. Они ведь никогда не встречались. Ей придется расстаться не с человеком, а с мечтой о нем. И как она будет жить?..
– Тебя что-то держит? – спросила Элеонора, нахмурившись.
Селена неожиданно для себя покраснела.
– Не что-то, а кто-то.
Элеонора понимающе улыбнулась.
– Он красивый?
– Очень! Очень красивый и очень добрый. Он самый лучший. – Девушка покраснела еще сильнее.
– Девочка, жизнь странно устроена. – Элеонора протянула ей еще одну конфету. – Через год ваши пути все равно разойдутся.
– Но у меня в запасе будет целый год. – Селена развернула блестящую обертку.
– А что изменится, если ты переедешь ко мне? Я не стану запрещать тебе встречаться со своим мальчиком. Вы сможете видеться.
– Он не мой мальчик. – Селена надкусила конфету.
– Но тебе бы этого хотелось. – Элеонора не спрашивала, она утверждала.
– Да.
– И какие у тебя шансы?
– Шансы? – Селена запила конфету остывшим чаем, сказала очень серьезно: – У меня нет шансов.
– Покажи-ка мне свои руки, – вдруг попросила Элеонора.
– Зачем?
– Я попробую заглянуть в твое будущее.
– Вы гадаете по руке?! А как? Вы же… – она хотела сказать: «Вы же слепая», но вовремя прикусила язык. Впрочем, Элеонора все поняла, улыбнулась задумчиво и чуть загадочно.
– Девочка моя, для некоторых вещей зрение не нужно.
– И вы можете сказать, буду ли я встречаться с Данилой?
– Если ты позволишь взглянуть на свои ладони.
Селена колебалась совсем недолго, протянула руки ладонями вверх. Женщина глубоко затянулась сигаретой, коснулась пальцами сначала одной из них, потом другой, покачала головой.
– Что-то не так? – Это было странное ощущение, как будто ей пообещали чудо, но в самый последний момент передумали.
– Я не могу прочесть твою судьбу, девочка. – Элеонора загасила сигарету.
– А так бывает?
– Бывает, но крайне редко. Наверное, это из-за кровного родства. Твоя покойная мама тоже была для меня закрытой книгой.
– И ничего нельзя сделать? – спросила Селена разочарованно.
– Молодой человек! – Элеонора сделала знак проходящему мимо официанту. И как только догадалась, что он рядом?! – Принесите, пожалуйста, еще кофе.
– Пей, – сказала она, когда официант поставил перед Селеной дымящуюся чашку. – Попробуем зайти с другой стороны.
Кофе был густым и горьким. Селене совсем не понравился его вкус, но если нужно для дела… Она сделала осторожный глоток, потом еще один.
– До дна, – велела Элеонора.
Селена поморщилась, выпила кофе залпом.
– Теперь переверни чашку вверх дном.
– Зачем?
В ответ Элеонора лишь нетерпеливо взмахнула рукой.
Все больше укрепляясь в мысли, что это всего лишь не слишком умная шутка, Селена опрокинула на блюдце содержимое чашки.
– Ну-ка. – Элеонора осторожно провела указательным пальцем сначала по периметру блюдца, потом по периметру темно-коричневой кофейной кляксы, нахмурилась, задумчиво посмотрела в пустоту.
– Ну, что там? – Селена изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал небрежно. Гадание на кофейной гуще – то еще предсказание.
– У твоего мальчика странный образ, – сказала Элеонора.
– Это как?
– Посмотри сама, он похож на волка.
Селена посмотрела на кофейную кляксу. Да, действительно напоминает оскаленную волчью морду. Или собачью. И что с того?
– Ерунда, – убежденно сказала она. – Данила совсем не похож на волка.
– Внешне не похож, но суть…
– Это все, что вы можете рассказать мне о моем будущем? – Селене совсем не понравилось, что Данилу сравнили с каким-то там волком.
– Нет. – Элеонора отодвинула от себя блюдце. – Тебе ведь хочется знать, будете ли вы встречаться? Будете, через девять лет.
– Так нескоро?! – Ей не удалось скрыть разочарования.
Элеонора улыбнулась:
– Девочка, я тебя понимаю. Когда тебе шестнадцать, девять лет кажутся вечностью, но поверь мне, время летит очень быстро. Иногда намного быстрее, чем нам хотелось бы.
– И мы действительно будем встречаться? – Селене очень хотелось поверить. Она даже готова была забыть про здравый смысл.
– Будете. А что тебя смущает?
– Смущает. Он такой необыкновенный, такой красивый, а я уродина.
– Ты не уродина. Ты тоже очень…
– Вот только не надо мне врать. – Селена болезненно поморщилась. – Я прекрасно знаю, какая я.
Элеонора вздохнула, оперлась подбородком на сцепленные в замок пальцы.
– Ты говоришь об оболочке.
– Да, я об оболочке, а вы о душе. Прошу вас, не нужно проповедей!
Они надолго замолчали. Элеонора закурила еще одну сигарету. Селена съела еще одну конфету. Просто так, из вредности. Через девять лет они с Данилой будут встречаться… Фантастика! Нет, не фантастика даже, а глупая детская сказочка. Сколько ей исполнится? Двадцать пять? Ну конечно, станет Данила встречаться с двадцатипятилетней старухой!
– Лучше скажите, чем закончится наше с ним, э… общение? – осторожно спросила она.
– Я не знаю. – Элеонора пожала плечами.
– То есть там, – Селена кивнула на кофейную чашку, – об этом ни слова?
– Да, там об этом ни слова.
– А вы меня не обманываете?
– Зачем мне тебя обманывать?
– Ну, довольно просто сказать «вы будете встречаться через девять лет», а как это проверить?
– Тоже довольно просто, нужно лишь прожить девять лет, – улыбнулась Элеонора.
– Девять лет – это очень долго. Я не смогу ждать так долго.
– Это только кажется, что долго. Скажи, ты подумаешь над моим предложением?
– Ну, если в ближайшие девять лет мне все равно ничего не светит… – Селена из последних сил старалась быть по-взрослому ироничной, боялась показать свою слабость перед этой роскошной и по виду совершенно несгибаемой женщиной. А еще она хотела узнать, наконец, как это – быть частью не коллектива, а семьи.
– Это означает, что ты согласна? – Серебряные браслеты на запястьях Элеоноры тревожно звякнули.
Селена рассеянно потерла переносицу и задала третий самый важный вопрос:
– Вы же меня совсем не знаете. А вдруг я вам не понравлюсь?
– Я знаю о тебе достаточно.
– Из этого? – Селена постучала по столу кофейной чашкой.
– Из этого в том числе.
– У меня очень сложный характер.
– У меня тоже. Ты согласна?
Да, она была согласна. Что-то там такое говорила Элеонора про родную кровь?.. Кажется, это не пустые слова. Пусть они знакомы всего пару часов, но ей необъяснимо комфортно в обществе этой странной женщины. Не нужно делать над собой никаких усилий, чтобы признать в ней родного человека. Или родственную душу. Может, это и есть зов крови?..
– Когда вы меня заберете? – спросила девушка вместо ответа.
– Теперь уже очень скоро. Осталось уладить лишь кое-какие формальности. – Элеонора облегченно вздохнула. Или Селене это только показалось…
* * *
На урегулирование формальностей ушла неделя. Все это время Селена жила как во сне. Слух о том, что ее забирают, мгновенно разнесся по детдому. На целую неделю она стала центром всеобщего внимания. Такие знаменательные события, как внезапное появление чьих-то родственников, происходили крайне редко. На памяти Селены такое случалось лишь дважды.
Четыре года назад к Зойке Леговской аж из самой Сибири приехала бабушка. Бабушка была еще молодой и очень энергичной. За несколько дней она расположила к себе и персонал, и воспитанников. Притихшая, не верящая в свое счастье, Зойка ходила за ней хвостом, точно боялась, что бабушка может исчезнуть так же внезапно, как и появилась.
Бабушка погостила недельку, а потом, расцеловав внучку и всех, кто подвернулся под руку, уехала обратно. В тот же день Зойка заболела. Медсестра Алла Федоровна сказала, что это ОРВИ, но все знали – никакое это не ОРВИ, это страх, панический страх, что только что обретенный родной человек больше никогда не вернется.
Зойкина бабушка не подвела. В течение полугода почти каждую неделю Зойка получала от нее письма, ежемесячно – посылки со сладостями и домашним вареньем. А потом бабушка вернулась и забрала Зойку с собой. Насовсем. Как же ей тогда все завидовали! И Селена тоже завидовала. Завидовала и мечтала оказаться на Зойкином месте.
Вторым счастливчиком был Витька Машковский, застенчивый, щупленький восьмилетний мальчик. Вернее, это сначала все считали его счастливчиком. У Витьки нашелся родной дядя. Он приехал на большом сияющем джипе, засыпал племянника подарками, оказал спонсорскую помощь детдому – купил новенький телик в комнату отдыха.
Дядя был из новых русских, простой, грубоватый, добродушный – мечта любого мальчишки. В отличие от Зойкиной бабушки, ему на урегулирование бюрократических формальностей понадобилось меньше недели.
…Витька вернулся в детдом через одиннадцать месяцев. Конечно, не сам вернулся, а дядя «из новых» вернул: высадил из джипа, выгрузил из багажника ворох игрушек и одежек, подарил детдому новый компьютер и уехал…
Витька молчал полгода, его даже хотели переводить в специнтернат, а потом добрый, застенчивый мальчик вдруг исчез. Его место занял сорвиголова и хулиган. Он дрался, ломал игрушки, портил мебель. Он разбил подаренный дядей телевизор – стянул у дворничихи лопату и лупил ею по экрану, пока тот не разлетелся на мелкие осколки, а потом забился в угол и долго плакал.
Странно, но строгая и ратующая за жесткую дисциплину Эмма Яковлевна Витьку не наказала. Заперлась с ним в своем кабинете, и они о чем-то долго-долго беседовали. О чем, Витька так и не признался. Только после этого разговора он стал приходить в себя, начал понемногу выздоравливать. Уже спустя год кто-то из воспитателей проговорился, что Витькин дядя оказался сволочью и подкаблучником. Что забрал мальчика из детдома, не посоветовавшись с молодой женой. А молодая жена «приблудыша» не хотела. Она хотела своего собственного ребенка. Дядя сначала за мальчика заступался, а потом как-то самоустранился: бизнес и все такое… Дядя самоустранился, а у новой Витькиной «мамы» оказались развязаны руки, издевалась она над «приблудышем» день-деньской, уже почти не таясь. Витька терпел и молчал – не хотел расстраивать любимого дядю. А потом «новая мама» объявила, что ждет ребенка, и Витька в одночасье стал не нужен даже дяде…
Вот такие истории – хоть книгу пиши, хоть фильм ужасов снимай. А теперь еще и Селена со своей странной теткой-инвалидкой. Как они там будут жить вдвоем? Небось, тетке нужна прислуга, чтобы еду готовила, в доме прибиралась. Сама-то немощная. Если так, то просчиталась дамочка. Селенка – это тебе не Витька безответный. Эта еще та язва. На ней где сядешь, там и слезешь. Интересно, чем дело кончится…
Ее прощание с детдомом получилось коротким и скомканным. Эмма Яковлевна выступила с напутственной речью. Воспитательница Лариса Семеновна всплакнула. Селена почему-то решила, что это слезы скорее облегчения, чем горечи. Старшеклассники, ребята, с которыми она прожила бок о бок не один год, в растерянности топтались на крыльце детдома, очевидно, тяготясь этим обязательным ритуалом прощания. Селену он тоже тяготил. Тем более что среди провожающих не было того единственного человека, которого ей хотелось видеть. Данила Алексеев не пришел…
* * *
Элеонора жила в красивом, недавно отремонтированном пятиэтажном доме с уютным двориком, цветочными клумбами и дорогими автомобилями на стоянке. Таксист высадил их у последнего подъезда, вытащил из багажника нехитрые Селенины пожитки, уместившиеся в одну-единственную дорожную сумку, и, получив деньги, уехал. Ступеньки, ведущие в подъезд, были крутыми. Селена осторожно взяла тетю под руку. Та благодарно улыбнулась, сказала весело:
– Не волнуйся, девочка. Тут я на своей территории, знаю каждый камешек. Совсем не обязательно мне помогать.
Селена молча кивнула, но руку не убрала – мало ли что. Элеонора легко поднялась по ступенькам – никогда и не скажешь, что она слепая, – распахнула тяжелую металлическую дверь, сказала приветливо:
– Ну, Селена, прошу!
В подъезде было светло, тепло и очень уютно. Пахло духами и свежей выпечкой. Разве может так пахнуть в подъезде? На подоконниках стояли цветы в красивых горшках. Настоящие живые цветы. И никто их не обрывал и не использовал горшки в качестве пепельниц. Странный какой-то подъезд.
– У меня очень хорошие соседи, – сказала Элеонора, неторопливо поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Дом старый, все друг друга знают, и люди все исключительно порядочные. Так что не удивляйся, девочка.
Хлопнула входная дверь, по лестнице вслед за ними взбежал высокий, импозантный мужчина.
– Здравствуйте, Элеонора, – сказал он и широко улыбнулся.
– Добрый день, Андрюша. – Элеонора приостановилась, обернулась на звук голоса.
– А кто эта очаровательная барышня? – Мужчина озорно подмигнул Селене.
– Это моя племянница.
– Надо же – племянница! – почему-то обрадовался он. – А как вас зовут, прелестное создание?
– Прелестное создание зовут Селена. – Элеонора улыбнулась, ободряюще погладила племянницу по руке.
– Селена? – удивился мужчина. – Необычное у вас имя, барышня.
– Имя как имя, – сказала она смущенно.
– Имя необычное, а характер серьезный.
– Да, серьезность – это наша фамильная черта, – усмехнулась Элеонора. – Девочка, – она обернулась к Селене, – это Андрюша, мой любимый сосед.
– Приятно слышать, что любимый. – Андрюша приосанился, посмотрел на Элеонору с обожанием. – Можно я к вам на секундочку заскочу? – спросил заговорщицким шепотом.
– Что, Наталья снова пирогов напекла?
– Напекла, все утро у плиты крутилась. Сейчас я вам их принесу, горяченьких, с пылу с жару.
– Балуете вы меня, – отмахнулась Элеонора. – Я Натальиными стараниями уже забыла, когда в булочной была.
– Так и не нужно в булочную, домашнее же вкуснее!
– Вот в том-то и беда. От Натальиной выпечки оторваться невозможно, фигура страдает.
– Ай, не кокетничайте! – сосед Андрюша взял Элеонору под руку. – У вас фигура как у балерины. Ну так я заскочу к вам?
