Текст книги "Живыми не брать!"

Автор книги: Татьяна Вагнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

7

Луна заливала светом деревья и опушки. Видно, как летучие мыши скользят в безветренном воздухе. Где-то в лесу ухают совы, собаки в Слободке отвечают им пронзительным лаем. Лёшка нагнал меня и взял за руку:

– Аня, не злись! Мы со здешними ребятами поболтали совсем немножко. Так, вообще, они нормальные, только Черного шамана боятся. Говорят, он повадился воровать в Слободке детей, а потом обменивает у старцев на кости…

– На какие кости? – не поняла я.

– На человеческие кости! Здесь есть какая-то навь, на которой полно костей. Эти кости шаману очень нужны для колдовских ритуалов…

Никита тоже поравнялся с нами и презрительно поморщился.

– Лёша, я уверен, это обычная страшилка вроде историй про крыс-мутантов из канализации или подземную железную дорогу. Такие байки специально придумывают, чтобы дети не лезли в опасные места. Никакой нави на самом деле нет.

– Навь есть и там полно костей. Я их видела собственными глазами!

– Аня, пожалуйста, перестань. Хватит! Если тебе здесь не нравится, это не повод пугать Лёшку…

Я резко перебила Никиту:

– Можно подумать, вам здесь нравится?

– Да, здесь здорово! – кивнул Лёшка.

– Ну… – Ник на секунду заколебался с ответом. – Мне нормально…

– Правда? Я за вас очень и очень рада! – заорала я. – Потому что мы останемся надолго! Навсегда – до самой старости! Будем жить здесь, пока не подохнем…

– Аня, что ты говоришь? Успокойся!

Никита попытался обнять меня за плечи, но я пихнула его так, что он вылетел с тропинки, и продолжала кричать, отчего в ушах звенело:

– Нет никакой магистрали, нет никаких рельсов и дорог! Ничего нет, кроме долбаной нави! Пути отсюда нет! НЕТ!

Окна в Скиту не светились, здесь принято ложиться рано, и все давно спят. Я на цыпочках поднялась на второй этаж – Настасья Васильевна постелила мне на большом сундуке – и, не раздеваясь, бросилась лицом в подушки.

Мне снилось, что я упала в глубокую яму и никак не могу выбраться. Напрасно я скребу ногтями стены, земля осыпается у меня из-под пальцев, потом сверху начинают сыпаться кости. Я все глубже погружаюсь в теплую грязь, как в трясину, я задыхаюсь!

Просыпаюсь, отбрасываю душную подушку и подхожу к окну. Не открывается! Пришлось сунуть ноги в ботинки и тихонько выскользнуть из комнаты.

Я стояла на крыльце, пока не замерзла, потом вернулась в сени, опустилась на корточки перед лавкой, на которой лежал Дан, взяла его руку. Сколько раз мы с ним бросали в канализацию дымовые шашки, а потом стреляли из самопалов по разбегавшимся крысам. Сколько рыскали по подвалам в поисках призрачной подземной дороги, сколько раз срезали провода, чтобы продать, а потом сматывались по крышам от офицеров самообороны…

Дану не понравится это место – все здесь темное, душное, тоскливое и липкое, как паутина по углам! Он бы придумал, как перебраться через навь или перелететь через болота. Вместе мы бы выбрались, я точно знаю.

Его ладонь безвольно выскользнула из моих рук. Я осторожно коснулась его лба – он по-прежнему холодный и потный. Нет, непохоже, что Даниле стало лучше. Наверное, слепой старик обманул меня, а Никита прав. Заговоры бессильны вернуть в тело душу, никакой души просто не существует. Это глупая детская сказка…

Я уткнулась лбом ему в плечо и тихонько сидела в темноте.

Что, что я смогу сделать одна?

– Тетенька Нюта, ты не причитай напрасно, он все одно не услышит. – Я оглянулась на звук голоса и попросила темноту:

– Скажите мне правду – он умрет?

Фигура расплывалась во мраке, пока не приблизилась ко мне вплотную. Это был Фрол. Он приподнял белоснежное полотенце, прикрывавшее раны на шее Дана, заглянул под него и покачал головой.

– Сомнительно. Деду душу воротить – что в ладоши хлопнуть. Только вот рана от звериных зубов так быстро не затянется! Мать его маковым молоком напоила, может, он и день, и два проспит. Ждать надо, а слезы лить – никому не поможет. Лучше идем с нами в лес: рыбу ловить, силки ставить…

– Прямо среди ночи? – удивилась я.

– Так рассветет – поздно будет: мать встанет тесто ставить и всем работу найдет, – хмыкнул подоспевший Власий и притянул мне куценький тулупчик. – Вот, тетенька, принакинь лучше этот старый Фролкин зипун, больно у тебя одежа яркая да заметная, все зверье распугаешь!

Морозный воздух быстро прогнал сон. Мы бодро шагали по берегу реки, над водой поднималась прозрачная легкая дымка, небо посерело, редкие льдины, которые несло течение, казались седыми. Мальчишки в считаные минуты выбрали сеть, в которой плескалось с десяток серебристых рыбок, сложили их в ведерко. Насобирали сухих палок, соорудили маленький костер, стали жарить рыбок, нанизывая на прутики, – очень вкусно!

Среди корней и сухостоя братья наставили всяких хитрых ловушек и торжествовали, извлекая из них пленников. Случайно запутавшихся ежиков выпускали, а молоденького глупого зайчишку пересадили в корзинку с крышкой. Я не удержалась и похвасталась, что вчера тоже подстрелила зайца.

– Зайца с карабина бить? Нам мамаша уши открутит, если мы будем по такой ерунде патроны изводить…

Тут меня как электрическим разрядом тряхнуло от одной мысли: если пути сюда нет, откуда же здесь берутся патроны, шелковые нитки, капроновые сети и прочие новомодные штучки? Пусть их здесь немного – но они есть! Опасаясь спугнуть робкую удачу, я спросила как можно спокойнее:

– Как вы здесь патроны достаете?

– С карманов! – расхохотался Фролка, но Влас ответил, как всегда, рассудительно:

– Какие в семействе еще со старого времени залежались, а бывает – в Слободке у старцев меняем…

– Откуда же у старцев патроны?

– Кто его знает? – Власий насупил брови и сразу стал похож на строгого старца Феодосия. – Нам про это ничего не известно.

– Должно быть духи, что по ихней вере им служить обязались, приносят…

– Духи – это здорово. Как это происходит технически? – не могу успокоиться я. – Старец пальцами щелкнет, и вот – ящик патронов появляется? Или с неба падает?

– На то у них есть таинства, до коих мы не допущены.

– Мы же крещеные!

Костерок почти выгорел, я погрела руки над углями, поглубже засунула в карманы, чтобы сохранить тепло. Но пальцы уперлись во что-то холодное, большое и острое, я вскрикнула и выдернула руку наружу. От боли мне пришлось потрясти рукой – указательный палец мгновенно распух и онемел. По детской, почти неосознанной привычке я хотела сунуть его в рот, но Фрол успел схватить меня за руку:

– Не! Не трожь! Отравишься! Надо руку в воду скорее…

– Сбрасывай, сбрасывай одежу! – дружно кричали братья, в четыре руки стащили с меня тулуп быстрее, чем я успела опомниться, бросили его на землю и принялись пинать ногами. Из-под меха выскользнула небольшая зеленовато-серая змейка. Я успела поддеть ее носком ботинка и отшвырнуть прямо в догоравший костер. Змея зашипела, извилась и превратилась в пепел.

– Лихо!

Меня подтолкнули к самой воде, опустили руку в воду.

– Погоди, рукав замочишь!

– Рукав просохнет, а новая рука, тетенька, не вырастет! – Фрол набросил мне на плечи тулупчик, пережал запястье, стал выдавливать кровь и промывать ранку. Вода вокруг моей ладони окрасилась розовым, вдруг среди этой мути я совершенно отчетливо увидела безмятежное лицо старца Феодосия:

– Ой…

– Глянь-ка! Дед присматривает за тобой, понравилась ты ему! Значит, обойдется.

– Все одно придется домой возвращаться, надо тетеньку молоком поить, чтобы отрава не взяла! – Влас раздул огонь в костре, рассек веточку, выхватил из глубины огня тлеющий уголек и поднес к ранке на моем пальце. Я отвернулась и зажмурилась.

– Ха, ты же на навь не забоялась идти, тетенька!

Уголек зашипел в ранке, боль волной прокатилась по всему телу и ушла в землю.

– Влас, вы тоже на навь ходили?

– А то! Ходили.

– Мы, тетенька, все кругом обошли-облазали, когда тятьку искали…

Пока мы возвращались в Скит, братья рассказали мне, как год за годом прочесывают леса, болота и кручи в поисках следов сгинувшего отца. Но ни ружья, ни фляги, ни пряжки с ремня, ни подметки с отцовских сапог, ни какой-то «навьей косточки», сберегающейся в земле от тела любого умершего, – ничегошеньки они не нашли. Фрол шмыгнул носом.

Мне тоже взгрустнулось – мальчишки до сих пор верят, что их отец жив.

– Шаман Меркит утащил его за гать! Иначе что-то да осталось бы, а если осталось, мы бы сыскали! Дед Феодосий тоже на прави его не видит.

– А что такое правь? – решила узнать я.

– Место такое, где некрещеные души живут. Это по-нашему умерли, а слободские говорят «ушли на правь».

– Фролка, сам подумай – крещеным душам на прави делать нечего!

Пока мальчишки спорили о своей и чужой вере, меня пробирало ледяным ознобом. Пока сознание не заволокло алым туманом, в голове у меня билась только одна мысль: пути отсюда нет! Нет и все. Нет.

Я пришла в себя уже в Скиту – сидела около печи. Под спину мне подложили пеструю подушку, в руки дали кружку с гадостной смесью травяного чая, меда и жирного молока. Морщась, отхлебываю теплое пойло и наблюдаю, как Иришка суетится вокруг стола, помогает лепить пирожки. Похоже, она не только поправилась, но и совсем освоилась: волосы заплетены в косичку, хозяйка одолжила ей долгополую одежду, как у местных девчушек, и передник. Сама же Настасья Васильевна большим острым ножом разделывала заячью тушку, складывала куски в горшок и отчитывала сына:

– Для какой нужды, Фролка, ты эту гаду в тулуп понапихал?

– Не было у меня такой! Разве что сама заползла, пока тулуп в сенях лежал.

Настасья Васильевна отвлеклась от готовки и влепила Фролу подзатыльник:

– Грех большой врать родной матери! Змеям в такие холода спать полагается. Опять бегал в Слободку? Точно, там нахватался. Смотри, добегаешься – изведут тебя…

– Кто меня изведет?

– Найдется кому – больно Феодосий Ильич с тобой ласковый. Чтобы ни ногой туда! Ясно?

– Угу. – Фрол кивнул и попробовал стянуть печенюшку из плетеной корзиночки, но получил от матери еще одну затрещину. – Не трожь! Это Макарий с Машей прислал – ей, – Настасья Васильевна поджала и без того тонкие губы, дернула острым подбородком в мою сторону.

– Мне? – Хотя меня больше не колотит мелкая дрожь, соображаю я с трудом.

– Тебе, кому еще. В гости зовет, на праздник.

– Что празднуют?

– Весну ли кличут, птицам ли радуются, идолищ своих заклинают – то не наше дело, мы люди крещеные. – Настасья Васильевна извлекла из зайца пулю, взвесила на ладони, протерла передником, поднесла к глазам и прищурилась, чтобы лучше разглядеть. – Хм. Никогда такой допреж не видела – с чего сейчас стреляла-то?

– Из карабина.

– Хм, что ж за карабин такой? Ладно, много у Макария всякого добра, может, и такое ружье есть. Человек он состоятельный – наговаривать на него мне незачем. Человек он вдовый, супруга его белье в реке полоскала и утопла; но молодую жену за волоса таскать не станет. – Настасья Васильевна искоса глянула на меня. – Да у тебя и волос нету.

От неожиданности я подавилась питьем и закашлялась. Макарий – хороший дядька, мне даже понравился, но не настолько, чтобы замуж. Мне вообще как-то рано задумываться о семейной жизни:

– Мне же шестнадцать лет…

– Да, дело не к молодости, – вздохнула хозяйка. – Что уже женихами перебирать…

Чтобы не рассмеяться, опускаю глаза в чашку, Иришка тоже отвернулась к окну и хихикает – довольна, что считается здесь девицей на выданье.

– Идем, Фрол, я тебя под замок в чулан посажу…

– За что? Я ничего не сделал!

– Сделаешь – поздно будет! Так и мне на душе спокойнее, и тебе искус меньше.

Она за руки потащила упирающегося сына наверх, затем глухо хлопнула дверь чулана. Спустившись вниз, поправила платок и обратилась ко мне:

– А ты иди, чего томишься? Спутники твои еще с утра в Слободку пошли.

Я мгновенно вскочила на ноги:

– Как, в Слободку пошли? Зачем?

– Посвяту [11]11
  П о с в я т а – обряд посвящения новичков в языческую веру.


[Закрыть]собираются принимать.

– Что принимать? – не поняла я.

– Время сегодня праздничное, сперва старцы устроят большое радение. Костры будут жечь, хороводы водить и песни петь, своих духов ублажать и новые души – всех, кто просит, – в свою веру примут, – терпеливо объяснила Настасья Васильевна. – Дадут им посвяту, своему закону научат и у себя жить оставят.

– Зачем же вы их в Слободку отпустили? – возмутилась я.

– Я не надсмотрщица над ними и не указчица. Запретить им не могу. Так заведено, что путники своим умом живут!

Настасья Васильевна взяла со стола большую глиняную миску и через сени вышла во двор, сполоснула ее водой и двинулась дальше – мимо поленницы к сараю. Вид у нее был совершено безразличный – плотно замотанная платком голова казалась маленькой, бледный треугольник лица затерялся на фоне черного платка. Свинцовые глазки прищурены – настоящая змея. Правильно говорили старцы, такой все равно, что дальше будет с путниками!

8

Я набросила куртку и, никому не сказав, помчалась в Слободку.

Здесь все готовились к празднику. Женщины в ярких платках сновали между домами, в руках у них были корзинки и замотанные платками горшки. Во дворах выбивали праздничную одежду, выносили и отряхивали от зимней пыли «личины» – большие, жутковатые маски. К деревьям, воротам, заборам привязывали цветные ленточки, стеклышки и колокольчики. Посреди большой поляны, где вчера играли в рюхи, мастерили здоровенное чучело, а на окраине Слободки высокой горой складывали хворост для костра. В эту же груду приносили и бросали всякий мусор – старую изношенную одежду, прохудившуюся утварь, испорченные корзины и всякое такое.

Рядом с кострищем прогуливались слободские девахи. Поправляют толстенные светлые косы, а шубейки распахнуты так, чтобы были видны бусы из множества сверкающих бисерных нитей и вышивка на одежде. Две самые пухленькие болтали и хихикали с Веником, тоже отиравшимся здесь без всякого дела, но разбежались в разные стороны, как только увидели меня:

– Веник, где Никита с Лёшкой?

– Ушли со старцем за вышитыми рубашками…

– Ясно, – нахмурилась я. – Хватит развлекаться, идем со мной!

– Анна, чего ты мне указываешь? Я взрослый самодостаточный человек, в состоянии решить, куда мне идти и чем заниматься, а чем – нет. Какое вообще тебе дело…

– Такое, что нам надо отсюда убраться как можно быстрее.

– А я не собираюсь убираться! Ясно? Здесь я себя прекрасно чувствую!

До сегодняшнего дня я была уверена, что Вениамин – знаток всяких компьютерных технологий и умеренно законопослушный человек – последний в нашей группе, кто может очароваться патриархальным бытом Форпоста. И переспросила, чтобы убедиться:

– У тебя с головой как? Все нормально или совсем офанарел?

– Нормально, – огрызнулся Веник. – Мне все реально нравится. Еда вкусная, девчонки веселые. – Он помахал хохотушкам.

– С чего ты взял, что здесь вкусная еда?

– Никита со мной поделился пряником.

Сердце у меня готово ухнуть в тревожную пустоту под ребрами. Меня же предупреждали – ничего не есть в Слободке, если не хочу потерять путь и все забыть! Я не ела, спрятала пряничек в карман – сейчас в нем пусто!

– Что? Вы сожрали мой пряник?

– Не сожрали, а просто попробовали. Мы думали, ты для нас принесла. Было очень вкусно. – Веник добавил, понизив голос: – Ань, знаешь, у них можно много раз жениться, хоть десять.

– Вроде у нас нельзя.

– Здесь разрешено иметь сразу несколько жен. Одновременно – поняла? Столько жен, сколько прокормишь…

Оглядываю тонкие ноги, впалую грудь и холеные ноготки компьютерщика.

– А сколько ты прокормишь? Здесь, Венчик, ты умрешь холостяком!

Дальше терять время с Веником не имело смысла, я быстро зашагала по главной лице к высокому большому дому, в котором жили старцы. На крыльце и во дворе сегодня суетится слишком много народа, а для моей миссии зрители не нужны. Надо поскорее вытаскивать отсюда мальчишек. Я огляделась, прикинула, где нахожусь, свернула в боковой проулок, перескочила невысокий заборчик, протиснулась между парой дворовых построек и оказалась позади большого дома.

Проникнуть в него не так уж сложно – залезла на высокий забор, прошлась по нему, балансируя руками, спрыгнула на пологую крышу перехода между главным зданием и пристройкой и тут…

Я снова ощутила на себе чей-то пристальный взгляд, как вчера на нави. Оглядываюсь – никого нет! Передо мной глухая бревенчатая стена дома, позади – огороды, низенький плетень, пустырь и лес. Никого!

На всякий случай я пригнулась, пробежалась по крыше, еще немного – и я окажусь рядом с окнами той самой просторной комнаты, в которой вчера беседовала со старцами. Подпрыгнула, подтянулась на руках, перескочила на узкий карниз, отделявший первый этаж от второго. Осторожно продвигаюсь по нему, всем телом прижавшись к стене, до самого подслеповатого окошка. Заглядываю внутрь: слепой старец Феодосий сидел во главе стола, там же, где вчера. Перед ним было расстелено вышитое полотенце, на котором стояли серебристый овальный сосуд, рядом тарелочки с пряниками, смесью каких-то зерен и блюдечко с медом, в котором утопла маленькая ложечка.

На лавке справа от старца сидел Лёшка, переодетый в белую рубашку, вышитую по вороту и рукавам, а слева – Никита. Вид у обоих был серьезный. Повинуясь чуть заметному движению пальцев Феодосия, Лёшка поднялся с лавки, на мгновение пропал из моего поля зрения, затем вернулся со старинной книгой в кожаном переплете. Старательно взгромоздил тяжелый том на стол и открыл. Феодосий провел по странице восковым пальцем и властно скомандовал малому:

– Читай отсюда! – скорее догадалась, чем услышала я.

Леха кивнул и начал неуверенно разбирать старинные буквы:

– Зло?.. Зе-зело… – он полез в карман за очками, нацепил их на нос и хотел продолжить чтение. Но старец нахмурился, поднялся, положил ладонь Лёшке на макушку. Затем убрал руку, снял с него очки и бросил под лавку.

Слышно, как звякнули разбитые стекла:

– Все. Они тебе не требуются. Читай, Совенок!

Смущенный Лёшка опустил глаза на страницу, быстро забубнил незнакомые слова. Феодосий Ильич хотел отпить из сосуда, но тот оказался пустым, он позвал Машу. В комнату заглянула дочка Макария, что-то сказала Никите, тот взял серебристую посудину со стола и вышел следом за девчушкой…

Ну вот, я видела достаточно. Мои спутники вполне обустроились и в помощи не нуждаются. Пора возвращаться.

Внутри тоскливо и пусто. Старец Феодосий суров с виду, но человек хороший, возится с ребятами только потому, что хочет им помочь.

Он-то точно знает – пути отсюда нет. Нет и все.

Я спрыгнула вниз, кувыркнулась в воздухе, пружинисто присела и попятилась к сараям. Меня снова зацепило тяжелым взглядом – некто следит за домом. А еще – ОНО стало ближе, я почти физически ощущаю не только взгляд, но чужой, нездешний холод. Ледяные мурашки противной струйкой сбежали вниз по спине, точно как тогда…

…Когда мы с седым волком стояли на снегу и смотрели друг другу в глаза…

Пальцы инстинктивно сжались в кулаки – было большой глупостью идти в Слободку совсем без оружия. Я сглотнула и попыталась успокоиться: наверняка старцы люди искушенные и защищают свой Форпост не только карабинами, но при помощи духов и всякой магии. Никто не звал меня подглядывать в окна за их тайными обрядами. Вот мне и мерещится всякое.

Взбудораженная этим странным ощущением, я протискивалась между сараями и постоянно оглядывалась назад. А надо было смотреть прямо!

Потому что из одного сарая как раз выходил старец Демид и я налетела прямо на его широченную спину. Он охнул и от неожиданности выронил все, что держал в руках, оглянулся и увидел меня, насупился:

– Тьфу! Путница? Откудова ты тут-ки?

– Гуляю… – пробормотала я.

– Что за гулянье в огороде? – рокотал Демид. – Других мест нет?

Я наклонилась и принялась подбирать упавшие вещи: мало ли, вдруг старец умеет читать мысли или что-то в таком роде и догадается, что я подглядывала за обрядом? В руках у меня оказалась всякая ерунда: грязный холщовый мешок, ржавая консервная банка, детские валенки, моток веревки и прочая ветошь.

Но Демид остановил меня:

– Незачем тебе возиться, тут просто хлам из моего сарая. – Он выхватил у меня из рук то, что я уже успела поднять, и уточнил: – Собрал да отнесу в костре пожечь по дедовскому обычаю. Ты иди отсюда, иди, путница…

Я быстро зашагала к Скиту. Что еще мне остается?

В голову лезли горькие мысли – никогда не приживусь здесь! Моя стихия город: серые высотные дома, пыльный асфальт, загаженные подвалы, запах дизельного топлива и перегоревшей электропроводки… Справа от меня раздалось нестройное мычание – корова! Даже несколько черно-белых туш пасутся у самой тропки, опустили рога к земле, но все равно видно, какие они крепкие и острые. Сердце у меня заколотилось с удвоенной силой, я отскочила подальше.

Да! Я боюсь коров больше, чем волков и медведей. А еще – мне не нравится такая еда: капуста, творог со сметаной и приторный мед, намазанный на оладьи, после всего этого в желудке остается непривычная тяжесть. Ненавижу вышитые шторки, герань и кружевные накидки на подушках. И никакие обряды этого не изменят.

Двери громко хлопнули у меня за спиной. Я сбросила куртку в сенях, зашла в комнату. Наша хозяйка только что вытащила из печи чугунок, поставила на стол и приподняла крышку. Комната наполнилась ароматами трав и хвои – даже голова закружилась. Молчаливая и сосредоточенная Настасья Васильевна совсем не похожа на старцев: помогает, но никого не зовет в свою веру. Кроме нас двоих, в комнате никого нет, и я решилась задать ей вопрос, который терзает меня уже несколько дней:

– Настасья Васильевна, почему вы путников отсюда выпроваживаете, если не верите, что из Форпоста есть дорога?

– Верят в Бога. Как можно в дорогу верить? Путь либо есть, либо его нет. Такого, что пути отсюда нет, никто не говорит.

– Как никто? Мне старец Феодосий уже десять раз повторил – нет пути!

Она повернулась ко мне и прищурилась.

– Ох, и скорая ты, путница. Все и сразу тебе хочется. Ты сперва вопрос задай верно, а потом – ответ слушать научись.

Я так и стояла бы посреди комнаты с глупым и несчастным видом, если бы Настасья Васильевна не вручила мне тяжелую ступку и деревянный пестик: толочь какие-то корешки, пока она возилась с горшками и пучками сушеной травы. Проверила, справилась ли я с поручением, а потом переспросила:

– Так что тебе Феодосий сказал?

– Что пути отсюда нет.

– Неверно. Если странник пути спрашивает, не можно его обмануть. Стало быть, Феодосий тебе про путь отвечал. Вспоминай слово в слово!

Я закрыла глаза, прокручивая в памяти вчерашний разговор.

– Что отсюда путь один – через навь! – вспомнила я.

– ОДИН – через навь, ДРУГОЙ – через правь, ТРЕТИЙ – через ясное небо!

От такой исчерпывающей «инструкции» у меня рот открылся сам по себе, а ступка почти выскользнула из рук. Что же за люди здесь живут? Слова в простоте не скажут – над каждой фразой надо голову ломать, как над кроссвордом. Настасья Васильевна успела подхватить ступку и добавила:

– Так полагается отвечать, ибо перед путником все дороги открыты.

Настасья Васильевна налила готовый отвар в кружку и дала ее мне:

– Иди, напои своего брата – вы с ним похожие.

– Чем? – удивилась я.

– Упертые оба! – Настасья Васильевна не сочла нужным разговаривать со мной дальше и села к прялке. Веретено завертелось в ее пальцах без остановки, она прикрыла глаза и тихо, монотонно напевала, как будто в полусне.

Я не стала ей мешать, вышла в сени, присела около Данила, влила ему в рот несколько ложек питья и стала разговаривать с ним, как будто он мог меня услышать или чем-то помочь.

Значит, существует три пути. Навь. Правь. Ясное небо…

Навь я видела. Пробираться среди оврагов, когда земля уходит из-под ног при малейшем движении, а сама местность заражена неизвестной отравой, – сложно.

Ясное небо. С небом более-менее ясно: отсюда можно улететь, если иметь вертолет или какой-никакой летательный аппарат. Но если это транспортное средство безнадежно погрузилось в болотную трясину – путникам можно забыть о небе.

Остается правь.

Что мне про нее известно? Я подперла щеку рукой: за каждой местной присказкой или суеверием скрывается нечто вполне реальное. Надо очень тщательно вспомнить все, что я услышала о прави за эти дни, каким бы странным это ни казалось.

Ушел на правь – значит умер. Правь – место, где живут души умерших. Этим местом управляют шаманы, в отличие от старцев, которые правят навью и белым днем…

Пресловутая навь – вполне реальная местность. Если правь существует, где она может находиться? Скорее всего там, где живет шаман Меркит. Считается, что он построил себе ледяной дворец за болотами. Если перевести эту легенду на язык географии, получится – в том же районе, где и Тренировочный центр.

Черный шаман похищает детей, чтобы обменивать их на кости с нави. Значит, этот Меркит раз за разом приходит с болот в Слободку и возвращается обратно к себе. Если за ним проследить, можно найти дорогу на правь, выйти к его дворцу. Если моя догадка верна и за ледяной дворец шамана принимают Тренировочный центр, то магистраль, по которой мы можем уехать отсюда, должна быть где-то рядом.

Но как выследить Черного шамана? Я не представляю, как он выглядит…

Мальчишки рассказывали, что Черный Меркит может принимать любое обличье, и только старцы знают, как опознать его по верной примете. Опять эти старцы!

Дан тихо застонал, я влила ему в рот остаток лекарства, смочила полотенце и промокнула лицо. Что бы бы он сделал на моем месте?

Сидеть и ждать он точно бы не стал.

Вдруг меня осенило – это же так просто! Дан устроил бы засаду на шамана. Заманил Меркита на приманку, а потом проследил, куда он пойдет…

Только мне придется поторопиться, чтобы испытать этот способ. Пока все обитатели Слободки будут петь-плясать-веселиться, я смогу пробраться на навь, набрать костей, которые зачем-то нужны Черному шаману, и вернуться в Скит незамеченной.