Текст книги "Живыми не брать!"

Автор книги: Татьяна Вагнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

5

Чужаки редко появляются в Слободке.

Все время, пока мы шагали по широкой пыльной улице, взгляды летели в меня, как вражеские стрелы. Женщины, сплошь в длинной одежде и головных платках, оглядывали нас и торопливо уводили домой детишек.

Ребята постарше, наоборот, выбегали во дворы, висли на заборах и таращились на нас, как на диковинную рекламу. Волосы почти у всех были очень светлыми, а у девочек еще и очень длинными, собранными в толстенные косы. Почти за каждым мутным оконцем лица всплывали как белые пятна. Одна старушка высунулась, плюнула нам вслед и захлопнула расписные ставни. Кажется, даже козы перестали щипать траву, а куры копаться в мусоре и задирали головы, чтобы взглянуть на пришлых.

Мы не успели пройти и половины улицы, как из основательного дома выбежала заплаканная девочка лет двенадцати в одной шелковой блузке, бросилась нам навстречу. Следом за девочкой появилась грузная тетка с ее меховой курткой в руках и сухонькая бабулька в черном. Бабулька вытянула руки вперед и растопырила пальцы, как будто собиралась ловить огромный мяч. При виде родственниц маленький Кирюша решил разреветься в голос и ухватил меня за руку:

– А… а… не пойду к Ниловне, к бабке не пойду! С тобой останусь!

Мне не оставалось ничего другого, как подхватить мальчугана на руки:

– Кирюша! – закричала девочка, оглянулась на своих спутниц и насупила брови. – Что встали? Бежите за тятей скорее! Братик отыскался!

Девочка поманила меня за собой в дом:

– Идемте! Мы Кирюшу уже не чаяли, что найдем…

Меня провели в большую комнату. Пол был застелен ковриками, у стены имелась нарядная высокая печка. На подоконниках цвели красненькие цветочки в горшках. Еще имелось несколько сундуков, стулья с гнутыми спинками и круглый стол под кружевной скатеркой. В середине стола стояла тарелка с пряниками, а на краешке – плетеная корзинка с неоконченной вышивкой и мотками цветных ниток.

Я не решилась вторгнуться в этот чужой мир и остановилась у самых дверей. Долго ждать мне не пришлось – девочка возвратилась в комнату вместе с высоким мужчиной. Несмотря на светлую окладистую бородку, он никак не тянул на «старца», даже пожилым не выглядел. Сомневаюсь, стоит ли отдавать ему мальчугана, но Кирюша надулся, обнял меня и объявил:

– К тяте не хочу, они заругаются и налупят меня…

Я торопливо заступилась за Кирюшу:

– Его не за что наказывать! Ребенок не виноват, что потерялся и напугался!

Мужчина взял со стола тарелку с пряниками и протянул мальчугану:

– Сыночка, с чего ты такой переполошенный? Кто тебя ругает? Возьми пряничек, угости… – Он на секунду заколебался, разглядывая меня. – Тетеньку…

Пряники в форме маленьких лошадок, зверушек и сердечек выглядели аппетитными и замечательно сладко пахли. Кирюша схватил сразу два – один надкусил сам, а второй протянул мне. Я тоже готова была откусить, но меня ощутимо ткнули в спину. Оглядываюсь – никого! В этом враждебном месте чужакам надо каждую минуту помнить об осторожности. На всякий случай я переспросила:

– Это точно вы – старец Макарий?

– А что, не похож? – засмеялся мужчина, забирая у меня сыночку.

В комнату, обмахиваясь уголком платка, вкатилась грузная женщина и заохала:

– Ты погляди на него, Макарий! Никого с семьи дите не признает! Оне, путники, – чтобы им пусто было! – морок на него навели, точно тебе говорю…

Но бородатый только досадливо поморщился:

– Много ты об мороке понимаешь, Ниловна? Тебе только за курями бдеть, раз за ребятами уследить не можешь. Ты, Маша, держи братца, а ты, путница, идем со мной!

Макарий шагал по темному лабиринту из коридорчиков и переходов между комнатами так быстро, что мне пришлось почти бежать за ним. Я не успеваю запоминать дорогу и не смогу вернуться обратно!

Окна в стенах переходов прорублены крохотные, вместо привычных стекол затянуты какой-то мутной гадостью, в такое мне не выскочить. Липкий пряник, который мне успел всучить Кирюша, приходится пихнуть в карман, чтобы освободить руки. Никакого другого оружия, кроме собственных кулаков, у меня не имеется.

Целью нашего перехода оказалась просторная, практически пустая комната. В центре здесь стоял длинный стол без скатерти. По обе стороны от него стояли две совершенно простые лавки. На одной лавке растянулось пятнистое животное, слишком крупное для домашней кошки: ушки украшены кисточками, а длинный хвост спускался до самого пола. Кошка лениво открыла один глаз, глянула на меня и потянулась.

К самому дальнему краю стола было придвинуто кресло с высокой резной спинкой. За спинкой стоял широкоплечий дядька. Его лицо скрывала пышная темная борода, которую делила надвое седая прядь. В кресле же восседал осанистый старик с гордым профилем. Рукой он опирался на грубо выструганную палку. И его волосы, опускавшиеся до самых плеч, и длинная борода были белыми – похожими на снег, густой туман или перья филина. Глаза у него тоже совиные – круглые и белесые, из-за них лицо старика сохранило выражение почти детского любопытства. Я не сразу догадалась, что он слепой!

Старец повернулся ко мне всем корпусом:

– Подойди!

Я неуверенно прошла вдоль стола, пока широкоплечий бородач не остановил меня движением ладони, долго разглядывал, потом с неудовольствием покачал головой:

– Юница [5]5
  Ю н и ц а – устарев.молодая, незамужняя девушка.


[Закрыть], что ли?

Слепой старик кивнул и взял меня за руку. Его пальцы были сухими и холодными.

– Как тебя нарекли, путница?

– Анной!

– Допустим. Пусть будет Анна, – кивнул старик. – Где же, огонь-девица, твои косы?

Я автоматически поправила кепку.

– Что косы? Отрастут у нее косы… – заступился за меня Макарий.

– Отрастут, об чем речь! – согласился седовласый старец. – Что за нужда была у тебя, Анна, в Горелой часовне?

Невидимая сила опять пихнула меня кулаком, на этот раз в плечо:

– Никакой. Мы с ребятами там случайно оказались, заблудились в тумане…

Интересно, как слепой догадался, что у меня стриженые волосы? Откуда он узнал, что я нашла мальчишек именно в Горелой часовне?

Хотя я не спросила вслух, он сразу же ответил мне!

– Духовными очами прозреваю, – ответил седой старик, и добавил: – Ничто от меня не утаится – ни лица, ни мысли, ни деяния! Тебя, Фролка, тоже вижу. Давай, выходи, Медвежонок! Мамке своей – светлые боги ей в помощь – такие художества изображай…

Старец провел рукою рядом со мной и буквально из воздуха вытащил и поставил перед нами Фрола, принялся его отчитывать:

– Вот, любуйтесь на него! Нельзя было по-людски прийти, в двери постучаться, сказать: так и так, дедушка, Феодосий Ильич! Хочу путнице помочь, она нас с братом с большой беды вызволила. Вы-то как с Власием в часовне оказались?

– На рыбалку пошли…

– Здесь вам рыбы мало?

– Мы нерпу хотели поймать.

– Нерпу? Ну и как – поймали?

– Не. Мы за нею погнались было, ан Меркит нас во мление заманил. У нас вежды [6]6
  В е ж д ы – устарев.веки.


[Закрыть]сами собой смежились, а открылись уже в подполье. Руки-ноги связаны, обувки нету…

– Зачем вы Кирюшу, дите малое, за собой на рыбалку потащили?

– Никуда мы его не таскали! Он уже в подполе был!

– Складно, Фролка, у тебя выходит. Но одного не возьму в толк – для чего Меркиту ваши рваные валенки понадобились?

– Не знаю я! Тетенька нас всех троих выпустила, она не даст соврать!

– Может, их разули, чтоб они не могли сбежать? – рискнула вставить я.

– От Меркита и в валенках далеко не разбежишься. У него на такое дурачье есть свои уловки… – задумался старик. – Ты, значит, их выпустила…

– Да, я. – Снова вспомнила и пронизывающий холодный ветер, и густой туман, и часовню, и белого филина с круглыми невидящими глазами. Уж очень птица была похожа на этого надменного старикана! Я не удержалась и сказала:

– Вы же сами знаете, как все было!

Старик усмехнулся:

– Бедовая ты, Анюта, как для бабы, я бедовых жалую. Какая у тебя нужда ко мне?

Пока я собиралась с духом и подбирала слова, чтобы просьба прозвучала веско и убедительно, Фрол опередил меня:

– Брат у Анюты болеет – душа отлетела и промеж миров заблудилась, в ноги тебе падает, Феодосий Ильич, чтобы брата на белый свет вернуть, и помощи молит.

– Помогу, как не помочь, – седовласый старец погладил Фрола по голове. – А сам-то, Медвежонок, что не поможешь?

– Я не умею, да и мать заругается. Она нам сюда ходить строго воспретила…

– А ты как послушался? Тайком притащился в благочинный дом через болотную мерзость, это, по-твоему, выходит хорошо?

Седовласый Феодосий строго сдвинул брови, с силой ударил посохом в пол. Я успела заметить филина с раскинутыми в стороны крыльями, красиво вырезанного на рукоятке посоха. От звука удара пятнистая кошка напугалась, спрыгнула с лавки и удрала.

– Выкинь ты стекло колдовское в реку, пока до беды не дошло! – потребовал старик. – Тьфу! Где ты его только взял?

– Зеркало мое, – призналась я, чтобы хоть немного выгородить Фрола.

– Ловок твой внучек, Феодосий Ильич! Спрятался так, что даже мы не углядели! – Нахмурился дядька с темной бородой, судя по всему, он и был третьим «старцем» по имени Демид. – Их обоих следует отодрать за такие проделки…

– У тетеньки жених есть для дранья, под окном маячит, – вставил Фрол. Макарий и Демид одновременно развернулись к подслеповатому оконцу. Мой нежданный заступник не особо трепещет перед старцами. – Меня, буде за что, мать сама выдерет!

– Да разве ж баба толком выдерет? У бабы рука слабая, а сердце мягкое!

– Ладно тебе, Демид. Ты оттого злишься, что здесь со мной замешкался, когда у тебя работы – до зари не передать. Иди, ни к чему тебе здесь маяться без пользы…

Демид удалился с весьма угрюмым видом, а старец погладил внука по голове:

– Ты тоже беги домой, Медвежонок, еще схлопочешь от матери. Путнице я помогу, пусть останется. Сядь сюда, юница. – Он властно указал на скамью, а сам подошел к окну и замер в луче света.

Лавка узкая и жесткая, сидеть на ней очень неудобно, положить руки на стол я не решаюсь – мало ли за что здесь полагается «драть»? В окно мне теперь тоже не выглянуть, как я не вытягиваю шею, а очень хотелось узнать – стоит Никита на улице или Фрол увел его обратно в Скит?

– Не ерзай! – старец опустил тяжелую ладонь мне на плечо. – Верну я на белый свет твоего, пусть будет брат. Ладно. Будешь ли рада?

Глупый вопрос! Я быстро киваю головой:

– Да! Конечно, буду рада!

– Допустим, встанет он. Оклемается. Что дальше?

Я чуть не подскочила от нетерпения:

– Мы уйдем!

– Куда же?

– Домой!

– А где твой дом?

– Мы живем в «десятке», в десятом секторе…

– Да? Покажи, в какой это стороне? Куда ты пойдешь?

Я оглянулась, чтобы сориентироваться, но так и не смогла.

– То-то. – Старец похлопал меня по плечу и с величественным видом опустился в кресло. – Я, Нюта, путникам редко помогаю. Пусть Настасья сама с пришлыми возится, дурища глупая!

– Не в том беда, что глупая. Настасьина вера такая, – объяснил Макарий. – Она путников в своем доме принимает, кормит, обогревает и дальше в дорогу провожает. Вопросов у них не спрашивает. Откуда путники взялись, куда идут, дойдут или нет – ей все без разницы. У нас – иначе. Наша вера родная [7]7
  Р о д н о в е р ы – последователи возрожденных языческих культов, почитают славянских божеств, бытовавших еще до крещения Руси, и духов предков.


[Закрыть]и боги наши светлые, они любую новую душу принять готовы. Мы всех к своему столу зовем и никого на смерть не гоним!

От скверных предчувствий во рту пересохло, я облизнула губы. Пальцы похолодели и невольно вцепились в край стола.

Старик накрыл мою руку своей ладонью:

– Отсюда пути НЕТ…

Наверняка я не понимаю их старообразный язык со всякими иносказаниями.

– Как это нет пути?

– Нет и все.

– Не может быть! Раз мы сюда пришли… – не поверила я.

– Не вы дошли, вас шаман Меркит к себе привел. Любой и каждый путник в его болотах гибель находит! Тебе один раз свезло, второй раз шаман своего не упустит.

– Должна быть и другая дорога – в сторону от болота! На юг!

Слепой старец загадочно улыбнулся:

– Толковая ты, Нюта – не отнять. Тем мне и понравилась. Кому другому – нет, но тебе отвечу. Отсюда пути нет, кроме одного – через НАВЬ!

– Что это – навь?

– Земля, что мертвецов принимает.

– Кладбище? – догадалась я.

– Именно. Один только этот путь. Если бы еще были, – старец ухмыльнулся, – половина народа отсюда поразбежалась бы. Фрол, наш Медвежонок, первым бы сбежал!

Внутри у меня все захолонуло, оборвалось, раскололось и посыпалось вниз как сбитые с карниза сосульки. Я посмотрела прямо в белесые, невидящие глаза старца. Он несколько раз моргнул.

– Зря, юница, сомневаешься. У нас не заведено путников обманывать.

Он повернулся к Макарию и властно скомандовал:

– Ступай с путницей, покажи ей навь!

– Не напугаешься? – подмигнул мне Макарий.

Терпеть не могу, когда ко мне относятся как к дебилке, и зло крикнула:

– Нет! Идемте, посмотрим на эту «навь»!

– Отчаянная ты, юница! – беззвучно рассмеялся слепой. – Коней возьмите, Макарий, чтобы до сумерек обернуться.

6

Таинственная «навь» лежит в стороне от Форпоста. Два часа нам пришлось ехать по неприметным лесным тропам, ветер звенел в верхушках сосен у нас над головами. Опытные всадники наверняка добрались бы до места гораздо быстрее.

Но мне еще никогда не приходилось ездить верхом, Макарий отвел меня в конюшню, помог забраться на понурую лошадку, заверил, что коняга «бежит ровно», так что свалиться мне не грозит, и спросил:

– Стрелять умеешь?

– Смотря из чего…

– Карабины есть, есть штуцер…

Понятия не имею, что собой представляет «штуцер» [8]8
  Ш т у ц е р – разновидность нарезного охотничьего оружия, предназначен для выстрелов с близкого расстояния, преимущественно в крупного зверя.


[Закрыть], и уточняю:

– Штурмовой винтовки у вас случайно нету?

– Чего?

– Автомата!

– Нам такое без надобности, мы здесь только со зверьем воюем.

– А я думала, вы с Черным шаманом воюете.

– Шаман пуль не боится… Держи!

Макарий перебросил мне карабин: именно такой я вижу первый раз, но оружие вполне современное, не то что допотопная двустволка, как у Настасьи Васильевны. Не уверена, что попаду – но выстрелить из него я определенно смогу.

Мы спешились у поваленной сосны.

Снега в лесу практически не осталось, липкие весенние листочки покрывали кустарники, как зеленые облака. Стрекотали беспечные птички, где-то рядом без устали стучал клювом дятел, а тучи мошкары противно жужжали. Макарий вытащил специальные ремешки, хитрым образом спутал лошадям ноги. Кони остались пощипывать свежую молодую зелень, а мы перебрались через бурелом. Высохшие, колючие ветки скрывали вход в другой мир – тихий, безрадостный и мертвый…

Под ногами вместо травы захрустел песок, перемешанный с сухой хвоей, щебенкой и битым кирпичом, отсюда начинались длинные ряды могильных холмиков. Они казались бесконечными – они терялись в лесной поросли, убегавшей к серым скалам. То там, то сям торчали покосившиеся кресты или палки с выцветшими табличками. Могилы разделяли узкие проходы, в которых скапливалась мутная вода, земля местами осыпалась, человеческие кости обнажились и торчали наружу.

Над кладбищем стояла такая тяжелая и влажная тишина, что голова закружилась, я глубоко вдохнула и повернулась к нему спиной.

Напротив зелени было еще меньше – хилые деревца неуверенно пробивались среди обломков бетона и приземистых длинных строений. Доски, из которых они были сколочены, стали серыми, как щебень, от времени и непогоды. Окна выбиты, а крыши давно провалились, огонь выжег часть построек, превратив их в черные остовы, из которых бессмысленно торчали громадные гвозди. Кое-где хрипло поскрипывали огрызки колючей проволоки.

Но… Заброшенный поселок отделяла от кладбища железнодорожная насыпь!

Усталость как рукой сняло, я бросилась к рельсам, но сделала шаг и остановилась.

Дорога вела в никуда!

Рельсы обрывались над глубоким оврагом.

Я заглянула в него – расщелина узкая, но глубокая, как горная пропасть. В сумраке, на самом дне, поблескивала вода. Когда-то над оврагом был переброшен стальной мост, его покореженные обломки до сих пор выступают из воды.

Противоположный берег оврага ниже того, на котором я стою. Там тоже есть рельсы: вывороченные и ржавые, они тянулись среди убогих серых построек, кое-где подмятых упавшими деревьями. Сухие стволы лежали полукружьями, как будто их скосили гигантской косой. Ни одного живого кустика! Ни единой травинки. Земля под сухостоем иссохла, ее рассекают глубокие трещины и овраги поменьше. Дальше лежит большое озеро. Закатное солнце отражается в воде, и озеро похоже на кровоточащую рану, а лес за ним стоит черный и злой.

– Осторожно! Стой, где стоишь! – крикнул Макарий.

Он поднял с земли обломок кирпича и бросил его в овраг. Тот с жирным плеском упал на дно. Большой кусок грунта ухнул с берега вниз следом за кирпичом. А гравий со змеиным шипением посыпался прямо у меня из-под ног. Я замерла на насыпи, разглядывая обломки рельс и пытаясь решить, что делать дальше.

Но в голове только монотонно, как рой мошкары, гудело: «Отсюда нет пути… Нет никакой дороги… Нет!»

Макарий протянул мне руку:

– Спускайся, только смотри, не прыгай!

Я послушно съехала вниз, толстые подошвы зашуршали по насыпи.

– Земля здесь зыбкая, прямо из-под ног уйти может, – объяснил мой провожатый. – Под нею в прежние времена каторжане шахты рыли. Снег тает, дожди идут, вода песок вымывает, когда и где земля обрушится – никак не угадать. Сама видишь – кругом овраги!

Голова у меня совсем разболелась – я потянулась к лужице с более-менее чистой водой, хотела зачерпнуть, чтобы умыть лицо, но Макарий крепкой рукой удержал меня:

– Неможно здесь ничего трогать! Волдыри на руках пойдут. Здесь вообще неможно долго. Голова закружится, кровь носом пойдет…

Когда мы снова перелезли через бурелом, я в изнеможении опустилась на траву и пробормотала:

– Навь… Откуда она взялась?

– Старые люди рассказывают, в давние времена, сто лет назад или больше, – кто теперь упомнит? – по всем северным лесам были устроены каторжные работы: рудники, шахты и подземные заводы, а между ними тянули магистраль для поездов длиною, считай, от моря до моря. – Макарий протянул мне фляжку, я набрала воды в ладонь и умыла лицо. – Тьму народа на стройку согнали, мерли они без счета, и хоронили их в нави.

Я оглянулась на поваленные деревья, отделявшие нас от нави, и поежилась. Кажется, кто-то неотрывно смотрит на меня прямо из сухих веток!

– Но что-то у них не заладилось, – продолжал Макарий. – Случился здесь взрыв. Да такой, что земля задрожала, раскололась. Из той щели вылетел огненный шар, повалил деревья и все пожег – много и людей, и зверья погубил, ни травинки живой не оставил.

– Как же Форпост уцелел?

– По нашей вере и молитвам Стрибог [9]9
  С т р и б о г – бог славянского языческого пантеона, покровитель стихии воздуха, ветров и погоды, благоприятной для аграрного цикла.


[Закрыть]со своими светлыми духами заступились за наших прародителей. Ветер отвернул огненную напасть от нашей Слободки, но все пути в наши места с тех пор закрыл, дабы вера наша в чистоте пребывала.

Действительно, все сухие деревья были повалены в одну сторону. Чтобы лишний раз убедиться, я оглянулась на бурелом, среди веток мелькнули ледяные волчьи глаза, клок серой шерсти – я вскочила, вскинула ружье, выстрелила и крикнула:

– Волк! Там волк!

Макарий с сомнением покачал головой, но все же подошел к поваленному дереву, поворошил дулом ружья сухие ветки, наклонился и поднял за уши убитого зайца:

– Крепкая у тебя, Нюта, рука! Держи свою добычу…

Озадаченно разглядываю упитанную тушку:

– Но я видела. Там прятался волк и смотрел на нас! Глаза сверкали как куски льда…

– У волка глаз желтый или рыжий как огонь, да неоткуда волку здесь взяться. По сию пору ни зверю, ни человеку за навь хода нет! Примерещилось тебе, Нюта, оно и не дивно. Места здесь скверные, смеркается, пора ехать!

Он подсадил меня на лошадь, мы двинулись к Слободке. Честно говоря, мужики мне никогда не помогали с такой ерундой. Я в состоянии сама перелезть через обломки дерева, спуститься с холмика высотой полметра или забраться в седло. Поэтому я чувствую себя неловко, когда говорю с Макарием:

– Но эта… гм… навь должна где-то кончаться?

– Где навь кончается, про то никому не известно. Никто туда не ходил, а если кто и ходил, то не вернулся…

– Значит, ходили?

– Ходили, – вздохнул Макарий, медленно отвернул край рукава и показал мне сеточку шрамов. – Я сам ходил, через отроческое неразумение, но до Черного озера не дошел, раньше руки пожег. Счастье, что пошел вместе с братом, одного не сыскали бы…

– И больше никто туда не ходил?

– Последним Кириан, братка мой, ходил. Не то семь, не то десять лет назад было. Прибились к Форпосту путники: по небу прилетели. Но, видно, непростительное это дело – человеку с птицами мериться, летная машина у них сломалась, упала и в болоте потопла. Они же повыскакивали и с леса до Форпоста добрались. Маленько оклемались и давай уговаривать Кириана их вывести к магистрали. Вроде бы с неба они такую дорогу хорошо разглядели, был у них при себе рисунок, на коем вся местность изображается как с птичьего полета…

Карта! У наших предшественников была карта!

Он замолчал, некоторое время мы ехали сквозь сиреневые сумерки в молчании.

– …Ушел братка с ними и сгинул без следа. Сколько мы его искали, все попусту.

– Может, он просто не захотел возвращаться? – робко предположила я.

– Нет. Не для того Кириан из дедовской веры к Настасье в Скит жить ушел, чтобы бросить ее потом с малыми ребятами. Сгинул он или на правь ушел…

Понятия не имею, что значит «правь», зато поняла что Макарий – дядя Фрола и Власия. Чтобы окончательно разобраться в их семейной иерархии, я уточнила:

– Значит, старец Феодосий ваш папа?

– Феодосий мне – дед, мальчишкам – прадед.

Уже загорелись первые звезды, небо над головой перечеркнул белый филин. Он с пронзительным криком бросился вниз и улетел с добычей в когтях. Я проводила птицу взглядом и перешла на шепот, чтобы вопрос прозвучал не так глупо:

– А он правда может… превращаться в птиц?

– Одни светлые духи ведают, что он может! Спроси сама, если такая смелая, – улыбнулся Макарий и объяснил: – Феодосий тоже через навь глаза потерял. Сказывают, малым дитем умыл лицо в Черном озере. Зато теперь всякая птица или зверь ему свои глаза одалживает. Лесные, и водяные, и болотные, и всякие протчие, злые и добрые, ему службу несут… – Мы уже въезжали на окраину Слободки.

Местная детвора собралась на полянке, носилась и гоготала. Развлекались тем, что бросали длинные палки в фигурки, сложенные на земле из коротеньких чурбачков. Макарий кивнул в сторону игрища и улыбнулся:

– Гляди-ка. Точно, весна пришла, ребятишки в рюхи [10]10
  Р ю х и – устаревшее название игры в городки.


[Закрыть]балуются!

Среди меховой одежды и пестрых платков коренных обитателей Слободки яркими пятнами выделялись куртки Никиты и Лёшки, они раскраснелись от беготни и весело перекликались с остальной компанией. Оба выглядят как малолетние недоумки, я спрыгнула с лошади, шагнула к игрокам:

– Ник, что вы здесь делаете?

Никита удивленно развел руками:

– Что делаем? Я тебя ждал. Ты же не сказала, куда ушла и когда вернешься. Лёшка волновался и прибежал узнать, что случилось…

– Вам что, заняться больше нечем? Хватит, идем отсюда! – разозлилась я, выхватила палку у Никиты из рук и с размаху зашвырнула в самую высокую фигуру, похожую на пирамидку. Все чурбаки разлетелись в разные стороны. Местные сразу притихли и расступились, давая нам дорогу, – наверное, вид у меня суровый.

– Крепкая рука у юницы! – раздалось у меня за спиной.

Оглядываюсь: на высоком крыльце стоял почтенный Феодосий. В наброшенной на плечи шубе из меха, такого же белоснежного, как его седины, он выглядел весьма величаво. Демид поддерживал слепца под локоть.

– Рука крепкая, не отнять! Вот, зайчика подстрелила, – поддакнул им Макарий. – Забирай свою добычу, Нюта.

А когда я подошла к нему за тушкой, он взял меня за руку, тихо добавил:

– Оставайтесь у нас, время позднее. Тетка Ниловна к ужину пирогов напекла, и перинки у нас мягкие…

– Спасибо, мы лучше пойдем. Правда, Никита? – Я поскорее сунула дохлого зайца в руки Нику и потащила его к дорожке в Скит. – Идем, Лёшка! Не отставай!

– Пусть идут, Макарий, дело молодое. Сейчас собачатся, сейчас и замирятся. – Старец Демид растянул губы в фальшивой улыбке. – Поцеловались бы, что ли?

Никита действительно обнял меня и поцеловал в щеку – надо же!

От прикосновения его влажных губ я почувствовала, как во мне разрастается горячее и вполне осознанное желание: со всей силы двинуть его коленом в дыхалку! А еще лучше – подобрать длинную палку и запустить ею прямо в лоснящуюся рожу Демида. Но сделать ни того, ни другого я не могу!

Путники должны быть единомышленниками или хотя бы выглядеть таковыми. Шли мы быстро, но все равно оставались в поле зрения старцев, расположившихся на крыльце, как зрители перед большим экраном. Я остановилась, поймала Никиту за руку, притянула к себе и поцеловала в губы, больно прикусив за самый краешек.

Ник вскрикнул, шарахнулся от меня, нахмурился и зашагал вперед. Один.

Пусть идет!