Текст книги "Когда меня ты позовешь"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Но нет, словно с цепи сорвалась, словно не умела избавиться от внутренних противоречий. Хотелось отхлестать, больше того – хорошенько двинуть Бессмертному между ног, так, чтобы тот взвыл, чтобы извивался раненной змеюкой на полу перед нею. Глупое, неоправданно глупое и совсем уж нелогичное желание, однако Кристина ничего не могла с собой поделать, вновь и вновь повторяла:
– Придурок!
В конце концов, видимо, Бессмертному надоела ее истерика:
– Эй, детка, уймись. Это было совсем не так уж плохо. И я не поверю, что тебе не понравилось. И вообще…
– И вообще, – нагло перебила его Кристина. – Ты бы хоть имя постарался запомнить. "Детка" – это попахивает нафталином, как и весь ты. И не получила я ни малейшего удовольствия, понял? Не получила! Тебе еще учиться и учиться! Но не на мне. Отдай платье, сказала! Мне тут больше делать нечего!
– Ну почему же? – с некоторой ненавистью в голосе спросил Бессмертный. – Почему не на тебе? Я привык доставлять женщинам удовольствие. Вот и тебя не отпущу, пока ты его не получишь. Пойдем, еще потренируемся.
И он весьма красноречиво приглашающим жестом кивнул головой.
– Щас!!! – ехидно заявила ему Кристина. – Всё брошу, и пойду! Сам тренируйся, ручками, ручками! Ишь, тренер нашелся! Хотела бы я посмотреть на твою тренировку! Да что ты можешь? На что ты еще сегодня способен?! Не мужики пошли, а одно сплошное недоразумение! Да тебя же сегодня и краном уже не поднимешь! Разучился там в своем море, все способности в пустые мечты ушли! Тебе же баба уже не нужна, ты же вполне научился обходиться собственными силами. Ручищи-то вон какие, небось, мозоли-то понатирал?
Кристина несла полную чушь, вовсе ей не свойственную. Говорила, и сама себя ненавидела. Так могут разговаривать базарные торговки, но она?! Она же всегда так тщательно и осмотрительно подбирала слова, так всегда боялась ненароком кого-нибудь обидеть. Тут же словно с цепи сорвалась, словно вселился в нее кто-то чужой и бесстыжий. Говорила почти незнакомому человеку гадости, прекрасно понимая, что тем самым унижает не столько его, сколько себя саму. Однако никак не могла взять себя в руки и успокоится. Умом прекрасно понимала, что он, Бессмертный, на самом деле не причем, что злится-то она вовсе не на него, а только на себя, на себя одну! Нет, еще и на Чернышева. Потому что только по его милости она оказалась в столь ужасном положении. Ведь если бы не его жуткая телеграмма, если бы он ее не предал, разве бы она посмела пойти вместе с Бессмертным?! Да она бы даже в "Утес" с Наташкой не пошла, не то что в постель к постороннему мужику! Чернышев, это он виноват, он один! Нет, не один! В его лице виноваты были все мужики скопом, знакомые и незнакомые, подлые и порядочные. Все, все до единого! А потому им нужно мстить! И так ли важно, что боль ей причинил Чернышев, а она за это мстит Бессмертному? Можно подумать, за всю свою жизнь Бессмертный ни одной бабы не обидел! Ведь наверняка не одна желала быть отомщенной, вот Кристина и отомстит за них за всех! Глядишь, и за нее какая-нибудь умница отомстит Чернышеву! Нечего их жалеть, нечего! Разве они ценят хорошее отношение? Разве они ценят, берегут их любовь? Они только насмехаться умеют. И изменять направо и налево. Нет, поделом ему, поделом! Даже если пока что не за что, то в будущем все равно чего-нибудь натворит. И Кристина выплевывала из себя яд, вложив его в каждое слово, стараясь по возможности оскорбить, обидеть посильнее, посущественнее:
– Да что ты умеешь? Ничтожество! Трахнул девку, и уже считаешь себя героем?! Думаешь, мужик? Повывелись мужики, поверь мне! Одни сплошные сосунки остались! Разочек может и осилит, да и то с трудом, зато самомнения! А на второй раз порох неделю собирать надо! А то и четыре месяца! Сосунок! Ничтожество!
Наверное, зря она так. И наверное, мстить всё-таки лучше тому, кто этого заслуживает, а не тому, кто оказался ближе. Но к здравому размышлению Кристина в тот момент не была способна. А потому еще трижды пришлось на собственной шкуре проверять мужские способности Бессмертного. Потому что он не был сосунком. И мужские свои способности доказывал с нескрываемым наслаждением. И так ли важно – силой, или по доброй воле? Может, и в пятый раз бы доказал, да Кристина взвыла, попросилась домой. А, целуясь на прощание в собственном подъезде в четыре часа ночи, уже сожалела, что не осталась до утра…
К ее несказанному удивлению и вместе с тем разочарованию, Бессмертный приперся на следующий день прямо домой. Родителей дома еще не было, и Кристина не посчитала нужным провести гостя в свою комнату, не пустила дальше порога. А тот, кажется, не слишком и рвался в гости. Тут же, у входной двери, заявил:
– Пошли.
– Куда? – недовольно спросила Кристина.
– Ну куда-куда? – удивился ее непонятливости гость. – Туда. В "Утес". Потом ко мне.
Кристина смотрела на него, и губы ее от недовольства кривились все больше и больше. Нет, ну до чего нагл и самоуверен! Решил, что окончательно покорил ее, и она будет визжать от восторга, что он пригласил ее в кабак?!
– Перебьешься, – грубо ответила она. – Ты доказал, что не сосунок, я это оценила. Теперь доказывай остальным, мне это больше не интересно.
– То есть как это? – в глазах Сергея сквозило неподдельное изумление. Еще бы – к подобному повороту он совершенно не был готов.
– Так это! – передразнила его Кристина. – Вокруг баб – тьма тьмущая, и каждая жаждет убедиться в твоих способностях. Гуляй, Вася.
Гость несколько секунд помолчал, пытаясь прийти в себя от нежданного отказа, потом спросил растеряно, как-то по-детски:
– Тебе что, не понравилось?
И Кристине почему-то стало стыдно. Да что с ней, в самом деле? Что она вытворяет? И чего вызверилась на него? Ведь и в самом деле было здорово, ведь очень даже было хорошо. И то, что он ее изнасиловал – скорее, всего лишь ее домысел, потому что сложно назвать изнасилованием то, с каким удовольствием она ему отдавалась накануне. И тем не менее визит Бессмертного был чем-то неуловимо неприятен. С одной стороны, хотелось тут же, сию секунду, вновь почувствовать в себе его длинные трепетные пальцы. То есть сначала пальцы… С другой – хотелось по-прежнему говорить ему гадости, не особо вникая в причины этого желания. Будь то обида на Чернышева, будь то принадлежность Бессмертного к мужской половине человечества. Но еще никогда в жизни Кристина не ловила себя на желании говорить человеку гадости. А тут… Какой-то дух противоречия сидел в ней. Хотелось, как паучихе племени Черная Вдова, сожрать с потрохами того, кто только что доставил немыслимое удовольствие. Или хотя бы распнуть морально. Однако солгать не смогла, ответила честно:
– Ну почему же? Понравилось.
– Тогда почему всё так?
И уже не смогла хамить. Не ради него, сугубо ради себя. Подумалось: а с какой, собственно, стати она должна отказывать себе в некоторых удовольствиях? Почему не плюнуть на все, и… Сугубо ради себя, любимой? Прямо здесь и прямо сейчас. Нет, не здесь. В любую минуту могут вернуться родители. Но ведь можно и у него? Однако всё тот же дух противоречия одержал пусть маленькую, но победу:
– Ладно, так и быть. Позвони через неделю. Может быть, я передумаю.
– Почему через неделю? – расстроился Сергей. – Я хочу сейчас. Я завтра на вахту заступаю на целые сутки, я не выдержу…
– Куда ты денешься? – грубо спросила Кристина. – Я сказала – через неделю, и точка. И позвони сначала, чтоб не таскался напрасно. Скорее всего, и через неделю ответ будет отрицательным. Но надежду, так и быть, оставляю. Всё, свободен, орел.
И буквально вытолкала гостя за двери.
Он объявился через четыре дня. И не позвонил, пришел самолично. Да еще и в то время, когда мама была дома. Потому Кристина вынуждена была провести его в свою комнату.
– Что надо? – уже там спросила она. – Кажется, я русским языком сказала: через неделю. И позвонить, а не тащиться лично. У тебя что, проблемы с русским языком? Да еще и телефоном пользоваться не умеешь?
Сергей не обратил на ее слова внимания, сказал уверенно:
– У тебя десять минут на сборы. Мы идем в ресторан. Не в "Утес". Выбирай сама – "Арагви", "Океан", "Коралл", "Владивосток", "Волна"…
– Что "Владивосток", что "Волна" – не кабак, столовая. Не пойду.
– Ну, "Арагви"-то не столовая? Пошли туда.
– У тебя проблемы со слухом? – вновь начала кочевряжиться Кристина. – Я только что сказала "не пойду".
– Пойдешь, – уверенно ответил Бессмертный. – За капризы снимаю пять минут. Если за пять минут не приведешь себя в порядок, поведу такую, как есть. Я парень не гордый, мне ты и в халате сгодишься.
– Перебьешься, – презрительно скривилась Кристина.
– Я так понимаю, что переодеваться ты не собираешься? – спросил Сергей. – Как скажешь. Я предупреждал.
И схватил Кристину на руки. Как мешок с картошкой, перекинул ее через плечо и вышел в прихожую. На Кристинин визг из кухни выскочила Алеся Петровна:
– В чем дело? Вы кто, молодой человек?
Кряхтя, Кристина представила гостя:
– Знакомься, мама, это Кащей Бессмертный. А это моя мама, Леся Петровна.
Алеся Петровна как-то укоризненно покачала головой, потом сказала тихо не столько гостю, сколько самой себе:
– Чахлык Нэвмирущий.
– Чего? – удивился Сергей.
– Это по-украински. Мама сто лет назад приехала с Волыни, и таким оригинальным образом борется с ностальгией. Все имена-фамилии перекручивает на украинский манер. Всё, поставь на место.
– Ты передумала? – удовлетворенно спросил Бессмертный.
– Передумала. Поставь, сказала.
Сергей аккуратно поставил ее на ноги, и та тут же вернулась в комнату. Резко повернулась к нему:
– Во-первых, не десять минут, и уж конечно не пять, а сорок.
Сергей согласно кивнул. Спросил с интересом:
– А во-вторых?
– Будет тебе и во-вторых, и в-третьих, и в-четвертых. Будешь приставать – я и в-десятых придумаю. Жди и не приставай.
И Бессмертный послушно ждал целых сорок минут, пока Кристина приводила себя в порядок. Лишь наблюдал за нею молча, опасаясь вновь прогневить странную подружку.
А та не спешила. В принципе, ей достаточно было только переодеться, потому что макияж, хоть и утренний, но был еще вполне приемлемым, почти свежим. Но она старательно тянула время, каждое движение растягивая до неприличия. А гостю не предложила ни чаю, ни кофе. Не потому, что была негостеприимной, а намеренно, специально.
Через сорок минут, как и обещала, с наигранно-вымученным видом вышла в прихожую и стала одеваться. Сергей с готовностью застегивал молнии на ее сапогах, подавал пальто. При этом оба сохраняли молчание. Лишь перед уходом Кристина бросила матери:
– Я буду поздно. Если что – позвоню.
А Сергей радостно попрощался:
– До свидания, Леся Петровна!
У подъезда тикало счетчиком такси. Бессмертный было подвел к нему Кристину, да та отказалась садиться в машину:
– Хотел во-вторых? Получай. Ресторана сегодня не будет. Я хочу к тебе. А в-третьих, не на такси, а пешком.
Сергей радостно сунул водителю купюру:
– Прости, шеф, зря ждал, мы пешком погуляем! – и хлопнул дверцей.
Идти было хоть и недалеко, но в сопку не очень-то и приятно. По Владивостоку вообще не слишком-то погуляешь пешком – весь город на сопках, ровное место не всегда найдешь, да еще и дороги все традиционно перерыты. Однако же принцип – великая штука.
Сергей приходил ежедневно, если только не был на вахте. В один день Кристина радостно бросалась ему на шею. В другой – разговаривала сквозь зубы, словно бы он в чем-то провинился. В третий и вовсе выгоняла без разговоров, просто захлопывала дверь перед его носом без объяснений. Иной раз они сразу шли к нему домой. Иногда Кристина выявляла желание поужинать в ресторане. Чаще всего останавливала выбор на «Океане» – там и обслуживание на высоте, и кухня изысканная, сплошь морские деликатесы. Кристина буквально обожала морской жульен: мелкие кусочки трепанга, гребешка, кальмара, осьминога, еще каких-то моллюсков, протушенные в майонезе и под аппетитной прижаренной сырной корочкой. Чаще всего после ужина они опять-таки ехали на Окатовую, в холостяцкую квартирку Сергея. Но иногда Кристина категорически отказывалась ехать к нему после ресторана. Так и оставляла его – распаленного жаркими танцами и морскими деликатесами, как известно, существенно поднимающими мужской тонус – несолоно хлебавши. Бессмертный мог злиться на нее, сколько угодно – Кристине же его возмущения, казалось, доставляли истинное удовольствие. Впрочем, самому Сергею, кажется, тоже.
– Тебе кто-нибудь говорил, что ты стерва? – спросил он однажды.
Кристина усмехнулась:
– Пока нет.
– Стерва, – радостно констатировал Бессмертный. – Змеюка подколодная! Гадюка! Нет, гадюка – неоправданно грубо. Ты не гадюка. Ты знаешь кто? Есть такая змея – медианка. Между прочим, вторая по ядовитости в Приморском крае после гадюки. Зато такая маленькая, юркая, прям как ты. Вот я и буду звать тебя Медианой, раз ты змея.
– А я буду звать тебя Чахликом Невмирущим!
– А ты и так меня по-разному обзываешь!
А Кристина и правда не особо сдерживала свой язык. Могла сказать что угодно. Да еще и намеренно старалась сказать какую-нибудь гадость, унизить Сергея, оскорбить. Сама не понимала, зачем, для чего. Просто чувствовала в себе какую-то необходимость ёрничать, издеваться над ним. А тот почему-то не только не возмущался, но воспринимал ее, такую противную самой себе, с диким восторгом. Казалось, от каждой ее выходки, от каждого оскорбления только удовольствие получает. Моральное ли, физическое ли… И уже через месяц сделал ей официальное предложение.
Кристина привычно скривилась, будто он делал ей предложения каждый раз. Спросила недовольно:
– Ты соображаешь, что говоришь? Ты представляешь, во что я превращу твою жизнь?
– Не представляю! – радостно признался Сергей. – Но я хочу узнать, что ты со мной сделаешь.
– Я просто вытру об тебя ноги, – откровенно ответила Кристина. – Тебе этого хочется?
– И этого тоже!
– Ты пожалеешь об этом через неделю, – уверила его Кристина.
– Пусть! – с готовностью согласился Бессмертный. – Я уже сейчас жалею. Я жалею, что встретил тебя. Я жалею самого себя. Потому что выдержать такую стерву – на это даже моего ангельского терпения не хватит. Ты же редчайшая стерьвь, ты же змеюка ядовитая, Медиана моя, Медина, Медианочка…
И Сергей с нескрываемым удовольствием прильнул губами к ее клитору.
– Учти, я пойду на это только для того, чтобы превратить твою жизнь в ад, – сгорая от возбуждения, ответила Кристина. – Ты пожалеешь, ты очень скоро пожалеешь…
Кристинино пророчество сбылось. Почти сбылось. Не так быстро, как она предвещала, не через неделю, и даже не через месяц, но разочарование не заставило себя долго ждать. Только пожалел не Бессмертный, она сама пожалела о своем неосмотрительном решении.
Жить они стали, естественно, у Сергея. Да только оказалось, что квартиру он делит с отцом. Мать его умерла два года назад, и теперь существовала возможность, что отец в любой момент приведет в дом постороннюю женщину. Но пока что это была лишь гипотетическая возможность. Отец Сергея тоже был моряком, а потому дома бывал не чаще сына. Однако иногда они одновременно подолгу находились на берегу, и жизнь, и без того не особо радостная, казалась Кристине адом. Не потому, что свекор ее третировал, не потому, что приставал к ней с неприличными предложениями. Просто Кристина ощущала его чужим человеком, а потому жить с ним под одной крышей казалось ей неприемлемым. Если старший Бессмертный оставался на берегу в то время, как Сергей находился в очередном рейсе, всё было намного проще: Кристина просто уходила домой к родителям до самого возвращения мужа. Впрочем, особо жаловаться на свекра у нее повода не было – не так уж и часто пересекались отец с сыном на берегу.
Хуже было другое. Сам Бессмертный. Он после свадьбы ничуточки не изменился, не стал относиться к Кристине как-то иначе, более жестко. Не запрещал ей вести себя, как вздумается, с нескрываемым удовольствием исполнял капризы супруги. Больше того – забрасывал дорогими шмотками, даже серьги с бриллиантами подарил на годовщину свадьбы. Да только Кристину он раздражал все больше с каждым днем. Вот эта его собачья преданность, щенячий восторг, абсолютная бесхребетность, совершенно, на ее взгляд, неприемлемая для настоящего мужика.
В то же время Сергей не давал ей ни малейшего повода сомневаться в своей принадлежности к мужскому роду. О, он неустанно, можно сказать, денно и нощно подтверждал, доказывал свою мужскую состоятельность. И казалось даже, делал это не для себя, а только для Кристины. Потому что не столько получал удовольствие сам, сколько доставлял его своей ненаглядной Медине. Со временем из имени "Медиана" как-то плавно выпала буква "А", и все чаще Сергей называл ее именно Мединой. Да Кристину не грело ни имя это дурацкое, ни вообще причисление в змеиному роду-племени. Ей давным-давно надоело быть стервой, ведь она по сути ею никогда и не была, просто под воздействием обстоятельств повела так себя в первые дни. А теперь Сергей только такой и хотел ее видеть, смотрел разочаровано, когда жена вдруг начинала вести себя с ним довольно благосклонно.
А самым отвратительным было то, что общего между супругами не было. Ровным счетом ничегошеньки общего! Семья их, семейные отношения, ценности были связаны только с сексом. Один голый секс, и ничего кроме. Секс на завтрак, секс на обед, секс на ужин. Ну а потом, как и положено – перед сном, иначе разве можно заснуть?
С тех пор Кристина полюбила рабочие дни. Работу-то она как раз и не любила (кстати, после замужества она вернулась на завод, в свой же цех, потому что стесняться уже было нечего: она стала замужней женщиной, и кто бы теперь мог напомнить ей о той телеграмме?). Зато любила отсутствовать дома. Потому что если только Сергей не был в очередном рейсе, то о покое она могла забыть надолго.
Выходные стали для нее сущим наказанием. В эти дни Сергей буквально посвящал себя супруге. Он сутки напролет не отходил от нее ни на шаг: с утра, как водится, будил ее страстным поцелуем и горячими ласками, потом они вместе шли на рынок за продуктами. Дома вместе же что-нибудь кашеварили на кухне, при этом Сергей считал просто непозволительным не уделить полчасика любимой женщине, пока в кастрюлях да сковородках что-то булькало и шкворчало. Потом они обедали, после обеда следовало отдохнуть от трудов праведных и – правильно! – качественно отдохнуть можно было только сексуально активно. Кристина буквально диву давалась: он что, виагру тоннами пожирает, что ли? В любую минуту, как пионер – всегда готов!
Нет, ей по-прежнему было хорошо с ним. Может быть, даже еще лучше, чем в первые дни. За прошедшее время Сергей узнал, что она любит, а что не очень, знал наизусть каждую ее эрогенную точку. Ласкал, получая несказанное удовольствие не столько от своего, сколько от ее оргазма. И научился за один, грубо говоря, сеанс доводить ее до высшей точки удовольствия три-четыре раза как минимум. И сейчас, спустя два года после замужества, Кристина получала от внедрения его пальцев не меньший кайф, чем в первый раз. Иной раз ее тело содрогалось от разрядки еще до того, как Сергей приступал к непосредственному половому акту. Ее мнение было однозначным: секс у них действительно восхитительный. Вот только ни разу за все время она не растворилась в нем, не растаяла в "мы", как когда-то с Чернышевым. Она ежесекундно, даже в самый кульминационный момент, была совершенно отдельным "я". Даже, пожалуй, осознанно отдельным "я".
А еще Кристина стала уставать. Не от домашних хлопот, не от стирок-готовок, ведь большую часть забот взял на себя Сергей. Не от работы, где не особенно-то и перетруждалась на должности нормировщика. Она стала уставать от общества мужа. Даже независимо от того, занимались ли они в данное мгновение сексом или нет. Она уставала и от секса, и от самого Бессмертного. Потому что Бессмертный и ассоциировался у нее с сексом в чистом виде, без малейшей примеси человеческой привязанности.
Хотя вот тут она была не совсем права. Потому что у Сергея-то такая привязанность явно существовала. Он, казалось, жил только для того, чтобы доставлять ей удовольствие. Неважно даже, моральное или физическое. Потому что с готовностью доставлял и то и другое. Вернее, это ему так казалось. Ну, с физическим всё просто, это понятно без лишних слов. Моральное же удовольствие, по его мнению, состояло в том, что он позволял супруге, образно говоря, вытирать о себя ноги. Он всем своим поведением добивался от Кристины неоправданной грубости и хамства, с несказанным удовольствием переносил унижения, предварительно словно бы вымолив их у нее. И был абсолютно уверен, что она получает от этого еще большее удовольствие.
Кристине же это все изрядно надоело. И его моральный мазохизм, и бесконечные сексуальные притязания. Она просто устала. И начались извечные женские отговорки:
– Отстань! Не сегодня. У меня болит голова, мне не до тебя.
Сергей, нагло просунув руку между ног супруги, жадно нашаривая пальцами вход в заветные глубины, с ласковой ехидцей отвечал:
– Змейка моя, ты забыла, что секс – лучшее лекарство от мигрени?
И как бы крепко ни сжимала Кристина ноги, а он все равно был сильнее, все равно добивался своего, в очередной раз успешно атакуя запертые ворота.
В следующий раз Кристина отговаривалась:
– Я устала, не трогай меня, ты меня достал!
– Медина моя, змеюка подколодная! Секс – лучшее лекарство от усталости. Что может быть полезнее активного отдыха?
И снова и снова Кристинино тело содрогалось в конвульсиях сладострастия, и с каждым разом душа ее, и без того никогда не принадлежавшая Бессмертному, отдалялась от него все дальше. До тех пор, пока она однажды не приняла решение. Ни мольбы, ни слезы Сергея не смогли ее переубедить. Они расстались так же быстро, как и сошлись. Собственно, именно к такому исходу и готовила себя Кристина изначально, с самых первых дней супружества. Именно поэтому втайне от мужа и принимала противозачаточные таблетки. А он-то, глупый, все удивлялся, как же их сексуальные подвиги не приводят к долгожданному прибавлению семейства.
Была еще одна причина, почему Кристине стал так уж неприемлем этот брак. Правда, от самой себя она эту причину гнала, как страшный сон, уверяя и саму себя, и дорогую подруженьку Наташку Конакову, что просто устала от бесконечных домогательств Бессмертного.
– Наташка, ты только представь! – горячилась она. – Ни одного дня без секса за два с половиной года! Если не считать, конечно, его отлучек: рейсы там, да вахты. Но если только у него была возможность заскочить домой хотя бы на час – всё, пиши пропало, не отбрешешься. Он меня так задолбал, что я теперь о сексе до конца дней не вспомню! Вернее, буду вспоминать только с содроганием, а вот не пожелаю до самой смерти! Ты ж посмотри на меня, на кого я стала похожа?
И правда, Кристина выглядела не лучшим образом. И без того тоненькая, теперь похудела до неприличия. Глаза ввалились, под ними от хронического недосыпа залегли тени. Приведение, да и только!
– Наташка, ты можешь себе представить: вместо завтрака, обеда и ужина – секс, секс, и еще раз секс. С перерывами на секс, разумеется. Ну а на ночь – это ж святое дело! Не могу больше, сил нет! Я не понимаю, откуда в нем силы берутся! Ведь не жрет же ни черта! Не потому что нечего – у него просто времени на обед не хватает! Представляешь? И я уже пожрать не успеваю. Сначала он не дает со своей любовью, а потом уже в глотку ничего не лезет. Веришь, нет – я не понимаю, как бабы на своих мужиков жалуются, что те их редко любовью одаривают. Да я им только завидую!
Наташка с сомнением покачала головой:
– Ну, скажешь тоже. Зачем же тогда замуж выходить?
Кристина усмехнулась:
– Ну в общем-то да, оно-то конечно… Да только знаешь, во всем, наверное, мера нужна. А еще я поняла, что секс, даже очень хороший – недостаточное основание для семьи. Да, нам с Чахликом было очень здорово вместе, не отрицаю. Но это воспринималось не столько любовью, сколько физзарядкой. Или спортом. Причем он постоянно стремился завоевать олимпийскую медаль. Возможно, он бы ее и завоевал, проведи международный олимпийский комитет хоть раз такие соревнования. Но это не была любовь, я точно знаю. А для голого секса вовсе не обязательно жениться. Мы бы запросто могли заниматься этим и без штампа в паспорте.
Наташка иронично покачала головой:
– Ой-ой, можно подумать, ты ради секса за него выходила! Да тебе-то как раз не секс нужен был, а штамм в паспорте!
Кристина помолчала пару мгновений, а потом серьезно ответила:
– Таких подруг, которые слишком много знают, убивать надо.
Наташка спохватилась:
– Да ладно, Криска, ты обиделась, что ли? Ну это ж я, это ж не кто-нибудь посторонний! Я ж все прекрасно понимаю! И всё ты правильно сделала! Чахлик как раз очень вовремя подвернулся. Ты ж замуж выскочила практически сразу после той телеграммы. Ну и кто о ней теперь вспомнит? Ты ж доказала, что с последним шансом он очень сильно промахнулся. И без него нашлись покупатели! Зато уж будь уверена – о твоем замужестве как минимум пол-Чуркина знает! И я никогда не поверю, что ему об этом не доложили! Хотя бы родная мамаша! Так что он сейчас, поди, локти себе кусает!
Кристина покачала головой:
– Ой, вряд ли. Сомневаюсь. Чего ему локти-то кусать? У него там, в Москве, баб хватает. Да не чета мне – одни артистки кругом. Больше ему делать нечего, как обо мне вспоминать, да еще и локти кусать. В лучшем случае, если не совсем еще осволочился там, в столицах – порадовался за меня. Хотя… Как-то мне в это не верится…
Наташка не ответила, поддержав подругу молчанием. Потом тихонько спросила:
– Я вот все боялась спросить. Ты сериал про спецназ смотрела? Не помню, как называется. Я вообще-то такую чепуху не смотрю, а вот Вовчик мой с удовольствием все эти стрелялки смотрит.
– Про спецназ? – переспросила Кристина. – Нет, не смотрела. И что?
Наташка замялась, словно бы раздумывая, говорить или не стоит. Потом таки решилась:
– Да там, знаешь, по-моему Чернышев в одной серии снялся. Бандита играл. Не главного, так, шестерку. Но эпизод довольно крупный…
У Кристины захолонуло сердце. Вслух же ответила равнодушно:
– Да ну, скажешь тоже. Кто бы его на роль взял? Если его по ошибке приняли в училище, то это еще не означает, что он станет артистом. Тебе просто показалось.
– Нет, – уверенно ответила подруга. – Не показалось. Его несколько раз крупным планом показывали. Да он еще и текст говорил. И лицо его, и голос его. И фамилия в титрах. Мелким шрифтом, конечно, и очень быстро – сама знаешь, как эпизодников показывают, но я заметила. "В. Чернышев". Он.
Кристина молчала. Было ужасно досадно, что он, ее обидчик, добился некоторого успеха. Конечно, маленький эпизодик в проходном сериале – еще не настоящий успех, да и вряд ли он его, настоящего, добьется, без него талантливых актеров пруд пруди. И всё-таки… С другой стороны, было очень обидно, что сама она его не увидела. Эх, и что ж Наташка такая непонятливая? Надо ж было свистнуть, предупредить, Кристина бы хоть утренний повтор записала! Ведь все сериалы обязательно показывают повторно!
А еще… Не хотелось признаваться самой себе, но Кристина почему-то почувствовала радость, что Валерка добился хотя бы маленького успеха. Злилась на себя за это, гнала эту радость от себя – ей-то что от его успеха, можно подумать, ради нее он старался, ей эту роль посвятил!
– И что, – не удержалась она от волнующего вопроса. – Как он? Изменился?
– Да нет, – ответила Наташка. – Такой же. Повзрослел, правда, немножко, возмужал. И знаешь, он на экране очень даже здорово смотрится. Вот как раз про таких и говорят: камера любит. Он в жизни-то обычный, если бы не фигура, так вроде и ничего особенного. А на экране прямо красавчик…
Кристина фыркнула:
– Скажешь тоже – красавчик! Нашла красавца! Вот попомни мое слово: этот эпизод – его звездный час. Чистейшая случайность. Ничего у него не получится!
Фыркать при Наташке она могла сколько угодно. На самом же деле изгнать из сердца радость за Чернышева не получалось. В то же время тоска по нему становилась все сильнее. Собственно, она, поселившись там после телеграммы, никуда уже не исчезала, но на некоторое время вроде как немножечко притихла, по крайней мере, первый год после замужества Кристина не слишком часто вспоминала о предателе. Вернее, нет, не так, опять неправда. По большому счету, и дня не проходило, чтобы она о нем не вспоминала. Но вот как раз первое время после свадьбы вспоминала о Валерке со злорадством. Мол, ах, как ты, дружочек, ошибся, как поспешил с выводами! Какой, мол, последний шанс у довольно симпатичной девушки в двадцать-то два года! И без тебя желающие нашлись! Да еще какие! Такого ведь, как Бессмертный, еще поискать. Старательного, умелого и любящего. Пусть и немножко странной любовью, но определенно любящего.
Но вместе со временем уходило злорадство, уступая место тоске. И почему-то короткими осенними вечерами, глядя, как на оконном стекле возникают фантастические мокрые узоры, под монотонный стук дождевых капель о жесть подоконника тосковала не о законном муже, болтающемся где-то в океанском безграничье, а о том, кто предал давно и вероломно. И обида душила, как будто и не прошло столько времени, и больно было, как будто она жестоко не отомстила обидчику. И почему-то душу терзало одно болезненное желание: чтобы Чернышев вспомнил о ней, чтобы пришел, бросился перед нею на колени и молил, молил, молил о прощении. Или нет, пусть не на коленях, пусть вообще не приходит – ведь он гордый, он никогда не придет, даже если поймет, что был неправ, даже если пожалеет о той глупой телеграмме. Не придет, нет. Ну пускай хотя бы позовет, пусть хоть пальчиком поманит, или позвонит, скажет одно-единственное слово: я жду…
И сами собою в голове сложились четыре строки. Кристина никогда не писала стихов, даже в школе, когда все одноклассницы записывали потаенные свои мысли и мечты в толстые тетрадки в клеенчатых обложках. Вообще в поэзии не разбиралась, не любила ее. А тут вдруг под дождем навеяло, капли словно продиктовали своим хаотичным шепотом:
Душа устала ждать. Устало сердце плакать.
Лишь за окном без устали льет дождь.
И я уже не жду, что ты придешь в такую слякоть.
Я только жду, когда меня ты позовешь.
Плохенькие стишки, совсем никудышненькие. Хоть и не разбиралась в поэзии, но чувствовала – туфта, пустое и неблагозвучное. Вообще никакое. Но в эти незамысловатые четыре строки уложилась ее душа, ее мысли, ее тоска. Ее любовь, если хотите. Потому что как бы ни пыталась Кристина убедить себя саму, что ненавидит Чернышева и презирает его за подлость и предательство, а прекрасно понимала, что любовь еще жива, не может она ее умертвить, при всем желании не может. Силенок не хватает. И она вновь и вновь повторяла эти строки, как молитву, как будто Чернышев мог услышать их и в самом деле позвать ее. Постепенно эти строки Кристина стала как бы пропевать, монотонно, без особой мелодики. Чужую мелодию она умела пропеть идеально чисто, а вот придумать свое – это задачка для нее была неподъемная. Но все равно выплыла какая-то странная мелодия, что-то вроде романса, и Кристина уже не наговаривала, а пропевала свою молитву. Как заклинание. Монотонно и неустанно, как будто и в самом деле что-то могло измениться. Даже когда Сергей возвращался из очередного рейса, она пропевала эти строки. Иногда про себя, иной раз и вслух вырывалось, и тогда она уверяла мужа в том, что, мол, прицепился какой-то старый романс, никак отделаться от него не получается.
