Текст книги "Летописец с кинокамерой"

Автор книги: Татьяна Тэсс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Уезд Кармена на фронт

 Позже я увидела эти кадры в фильме «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой», в фильм вошли и съемки Кармена. Но впервые я узнала эту старую женщину по его рассказу, и, когда она появилась на экране, мне казалось, что я знаю каждую морщинку на ее лице и те полные слез глаза, – глаза солдатской матери...

Вскоре Кармен снова уехал на фронт. Когда он попадал в Москву, то, случалось, забегал к нам в редакцию «Известий».

В затемненном, заснеженном городе здание редакции было островком, где за плотно зашторенными окнами горел яркий свет, было тепло и в редакционных кабинетах жили и работали несколько человек; все остальные были на фронте.

На пятом этаже находилась комната военных корреспондентов, которую мы называли «казармой». Когда военкоры уезжали, в комнатке царила степенная тишина. Но вот «казарма» наполнялась шумом, громким говором, запахом военных полушубков, на столе рядом с исписанными листами бумаги появлялись концентраты гречневой каши, ржаные сухари: мы встречали приехавших с фронта товарищей – Евгения Кригера[4]4
  Евгений Генрихович Кригер (01 [14] марта 1906, Одесса, Российская империя – 2 ноября 1983) – советский актёр и сценарист, журналист, военный корреспондент.
  Евгений Кригер родился 01 [14] марта 1906 года в Одессе/
  Школу окончил в Архангельске (1922). Учился в Бакинском театральном техникуме (1923—1926), стал актёром. С 1926 года начал публиковаться в советских газетах и журналах. Во время Второй мировой войны был военным корреспондентом «Известий». С 1942 член Союза писателей.
  Как журналист специализировался на очерках. Автор нескольких киносценариев: «Слава труду» (1949, совместно с Р. Григорьевым), «Счастливое детство» (1953, совместно с Н. Родионовым), «О Москве и москвичах» (1957) и др.
  Член КПСС с 1942 года
  (Википедия)
  «На войне я понял, что такое человек»
   14 сентября 2006, 16:27
   Эдуард Графов
  Был у нас в тогдашних "Известиях" самый любимый человек. Звали его Евгений Генрихович Кригер. Человек ласковый и мужественный.
  Несмотря на значительную разницу в возрасте, мы были с ним близко дружны, я его хорошо знал. Но вот мужественным Кригера никак представить себе не мог. Хрупкий, тихий, в неизменных круглых очечках, он больше подходил для чаепития  на даче, а не для бомбежек пикирующих бомбардировщиков. Этот застенчивый человек прошел фронтовым корреспондентом три войны – белофинскую, Отечественную, японскую кампанию.
  Уже 28 июня 1941 года известинец Кригер вылетел на фронт. И ни одна пуля за четыре года его не тронула. Благословенно это чудо! А уж он-то от пуль не прятался — и в Сталинграде, и на Курской дуге, и под Берлином. На что отчаянным военкором был Константин Симонов, так он об обожаемом Жене Кригере потом писал: "Наверное, как и у всех людей, страх у него был. Но он так здорово его всегда прятал, что нам за всю войну так и не удалось подсмотреть — куда?"
  Я читал дневники Кригера военных лет. Приведу существенный именно для него фрагмент. "20 сентября 1942 года. Война — это не только смерть, но и жизнь. По дороге к Самофаловке очень сильно бомбили. У обочины сидит солдат, перемывает в желтой воде куски говядины для борща. И никакого внимания не обращает на бомбежку". Войну Кригер увидел и такой.
  Про фронтовые годы не рассказывал. Я это замечал у многих фронтовиков, будто в вечность горе запечатали. На вопросы о войне хмурился, нервно поправляя очки.
  Его сверстники в "Известиях" тянулись к нему, а самого Евгения Генриховича тянуло к моим сверстникам. Он был очаровательно хорош в молодой компании — и насчет коньячка не отставал, и в разговоре не отсутствовал. Впрочем, все больше внимательно слушал: новое поколение ему было интересно. Евгений Генрихович вел себя столь тактично и обаятельно, что мы были с ним как бы на равных, ему это было дорого.
  Правда, случались и неуместности. Одна юная дама, чрезвычайно гордая своим дружком, молоденьким корреспондентом "Известий", поощряюще спросила Евгения Генриховича: "А вы тоже в штате "Известий"?" "Да, — любезно объяснил Кригер, — с 1932 года". Мы захохотали, а Женя смутился. Он все-таки уговорил меня называть его Женя и попросил — на "ты". "Хорошо, — сказал я. — Но "ты", Женя, вам не будет".
  Не помню, чтобы он произнес о ком-то дурное слово, ему это претило. Только про одного нашего пожилого коллегу, существо лукавое, сказал мне: "Ну этот в конце 30-х годов сильно развернулся". Меня удивила интонация: ему, пожалуй, было жаль этого неверного человека. Он умел жалеть.
  Подлость словно отстранял, к благородству относился как к должному. Видать, война научила не спешить осуждать и не торопиться восхищаться. Может, потому, как никто другой в "Известиях", он справедливо и убедительно писал о хороших людях. Не припомню за ним так называемых критических статей. Он пытался переделывать жизнь праведностью...
  Иностранный корреспондент у Кригера спросил, что дали ему годы войны. Кригер сказал: "На войне я понял, что такое человек, и сам в большей мере, чем прежде, стал им".
  Я войну краем детства задел, не прошел того сурового чистилища. Очистительную роль в моей жизни сыграл именно Женя Кригер, рядом с ним, хочется надеяться, я стал пусть хоть немного лучше.
  На похоронах Евгения Генриховича Кригера в ноябре 1983 года впереди военкора несли его боевые ордена.
  Евгений Кригер
  (1906—-1983)
  Специальный корреспондент "Известий"
  с 1932 по 1973 год
  E-mail: [email protected] Станиславу Сергееву
  https://iz.ru/news/317197
Военный корреспондент газеты «Известия» Евгений Генрихович Кригер ( справа) беседует с командиром советской части   «На Орловско-Курском направлении». "ЛЮДИ И «ТИГРЫ». От специального военного корреспондента «Известий». «(...) Бой приблизился к этому клочку земли. Разрывы поднимаются за холмом, где стоит наша пехота. Снова „юнкерсы“ начинают кружить свою утомительную карусель, а в небе все чаще появляются рваные клочья дыма – немецкая шрапнель. Все знают, что это значит. Осатаневшие от четырех попыток пробиться, немцы снова начинают атаку». (...)
  Очерк об артиллеристах и саперах, сдерживающих гитлеровские танки. Подпись: "Евгений Кригер. Действующая армия".
  На моем столе – письмо от ветерана "Известий", бывшего заведующего военным отделом газеты Григория Аксельрода. Это воспоминания о человеке, который был легендой редакции, – Евгении Генриховиче Кригере. Выдержки из письма – лучший комментарий к давней заметке из известинской подшивки.
  Оно начинается цитатой из дневников Константина Симонова: "Для тех, кто знал на фронте тишайшего, нескладнейшего и храбрейшего из нас, военных корреспондентов, Евгения Кригера, не составило труда догадаться, откуда взялся в моей пьесе ("Русские люди". – "Известия") журналист Панин".
  ...Круглые очки в тонкой оправе. Гимнастерка. Поперечная портупея. Ордена, медали. Но вид далеко не бравый. Типичный интеллигент.
  Он был газетчиком по призванию. Печатался только в "Известиях". И выступал исключительно с корреспонденциями, хотя в ту пору газетные полосы несли к читателю и рассказы, и стихи, и даже пьесы. Сквозь свирепую цензуру в его военных публикациях прорываются вещи, о которых мог знать только очевидец. (...) В газетчике Кригере с его точным, рельефно выпуклым письмом растворился незаурядный мастер художественной прозы. (...)
  Кригер писал буквально на коленках. Ни воспоминаний, ни записных книжек, как у Симонова или Гроссмана, не осталось. Львиная доля времени уходила на доставку материалов в Москву.
  О его храбрости ходили легенды. Ему везло. На Западной Украине он случайно разминулся со своим напарником, известинским фоторепортером Павлом Трошкиным. Тот угодил под смертельный выстрел бандеровцев, а Кригер без помех добрался до освобожденного Львова.
  Под выстрелами и бомбежками прошла звездная пора газетной работы Кригера. После Победы он практически перестал писать и публиковаться. Замолчал. Надолго, почти до самой смерти. Перед тем его настиг злой рок. Нелепо, в расцвете лет погиб единственный сын. Кригер мужественно перенес потерю. Но стал еще больше молчалив, как-то сразу по-стариковски одряхлел, а за толстыми стеклами очков возник и больше не исчезал влажный блеск.
  Первые публикации Кригера затерялись в толще газетных подшивок. Последняя же за его подписью появилась под сенью "Известий" в 1983 году, и я имел к ней отношение. Издательство выпустило мою книгу "Присяга" с предисловием Кригера. Вскоре он скончался.
  Для подготовки некролога пришлось заглянуть в его личное дело. И выяснилось: в пятой графе анкеты слово "немец" зачеркнуто и вписано – "русский". Сбоку – педантичная пометка кадровика: "Исправлено лично самим Кригером 23 июня 1941 года". Что же происходило в его душе потом, когда он сталкивался со зверствами оккупантов? О чем думал, когда слышал призыв "Убей немца"?
  Словно на другой же день войны на борьбу с Адольфом Гитлером поднялся лично он, Евгений Генрихович Кригер – русский немец из Одессы, ставший одним из лучших военных журналистов времен Великой Отечественной".
  https://iz.ru/news/304130


[Закрыть], Леонида Кудреватых[5]5
  Леонид Кудреватых
  В 1920-е годы был селькором газет «Правда» и «Беднота», а с 1927 – зав. отделом газеты «Вятская правда». В 1930-е годы работал в редакции газеты «Известия». В 1941-1945 – военный корреспондент «Известий» на Западном, Центральном, 1-м Белорусском и других фронтах. 8 мая 1945 года присутствовал при подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии. Автор книг и очерков о войне, выдающихся современниках. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, Трудового Красного Знамени, двумя орденами «Знак Почета», медалями.
  http://vvkorrespondentvov.shpl.ru/korr.html


[Закрыть], Петра Белявского, Павла Трошкина[6]6
  Павел Артемьевич Трошкин (1909—1944) – фотокорреспондент газеты «Известия», участник Великой Отечественной войны, майор.
Автор: неизвестен, Общественное достояние, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=76234791   Родился в 1909 году в Симферополе.
  Затем вся семья переехала в Москву, где после окончания школы Павел пришел работать в типографию газеты «Известия». Через несколько лет начал работать в фотоотделе редакции. В 1936 году стал специальным фотокорреспондентом «Известий».
  Участвовал в боях на Халхин-Голе, советско-финской и Великой Отечественной войнах. Член ВКП(б)/КПСС. В Отечественной войне принимал участие с первого дня войны. Снимал оборону Москвы, Сталинградскую и Курскую битвы, сражения в Крыму и освобождение Украины.
  Был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени, медалями «За оборону Сталинграда» и «За боевые заслуги».
  Погиб 19 октября 1944 года под городом Станиславом (ныне Ивано-Франковск, Украина)
  (Википедия)
  Судьбу и будущую профессию Павла Артемьевича Трошкина (1909-1944)  определил отец – типографский работник издательства «Известия», в 1925 году приведший своего Павку в цинкографию. Спустя несколько лет молодого ударника труда поощрили – перевели в фотоотдел редакции.
  У Павла Трошкина было обостренное чутье газетного репортера на новизну и достоверность. Эти качества плюс отчаянная храбрость помогли ему на фронте делать уникальные снимки, среди них – знаменитая панорама после сражения под Могилевом, запечатлевшая десятки разбитых немецких танков, полных награбленного добра. Увеличенный снимок Трошкина выставили в фотовитрине известинского дома на Пушкинской площади, и москвичи несколько дней толпились перед ней, рассматривая картину поля боя, вселявшую надежду на большую Победу.
  Затем последовали трошкинские фотографии, сделанные в освобожденном Можайске, в сражающемся Сталинграде, на полях Курской битвы, при форсировании Днепра. По воспоминаниям коллег-газетчиков, Павел Трошкин всегда лез в самое пекло, ходил в рукопашные схватки, участвовал в уличных боях, не расставаясь с фотоаппаратом. Уроженец Симферополя, он явно тяготел к местам, где действовали 1-й и 2-й Украинские фронты. С ними участвовал в штурме Киева, изгнании захватчиков из Одессы и Севастополя. Вместе с войсками дошел до Западной Украины, где в октябре 1944 года смерть нашла неистового фоторепортера.
  Спустя много лет писатель Константин Симонов, режиссер Александр Столпер и актер Зиновий Высоковский запечатлели яркие черты характера Павла Трошкина в образе Мишки-фоторепортера в фильме «Живые и мертвые». Симонов, знавший Трошкина еще по боям в Монголии, нашел очень точное определение этого характера: «Готовый к немедленному действию, как взведенный курок»
  Правда, сцену гибели фоторепортера авторы художественного фильма сознательно героизировали. В жизни было так: Трошкину предстояло на машине перебраться из Черновиц в тогдашний Станислав (теперешний Ивано-Франковск), куда вели две дороги. Выбрали более короткую, но более опасную. В лесочке под Коломыей напоролись на засаду. Остановились выяснить, что случилось. Внезапно по машинам был открыт шквальный огонь. Это были бандеровцы. Пуля попала фотокору прямо в сердце. Вспышка – и конец!
  Павла Трошкина похоронили во Львове на Холме Славы.
Взвод снайперов стреляет по самолетам (фото П. Трошкина) Сбитый немецкий летчик, 1943 г. (фото П. Трошкина)   Из беседы с дочерью П.А. Трошкина, опубликованной в газете «Вечерняя Москва» 8 мая 2015 года, в день 70-летия Победы.
  Как это было
  – В 1936 году папа стал специальным корреспондентом «Известий». Ездил на правительственные конференции, съезды на самом высоком уровне. Впоследствии ему выпало пройти три войны. Первой стала война 1939 года на Халхин-Голе. Вместе с войсками СССР и Монгольской Народной Республики он прошел ее от первого до последнего дня. Маршал Чойбалсан наградил Трошкина высшим орденом своего государства и вручил бесценный по тем временам подарок – фотоаппарат «Лейка». С этой камерой он прошел еще две войны.
  Папа был в командировках чаще, чем дома. Халхин-Гол, Карельский перешеек… Это была его работа – не помню, чтобы отъезд на фронт в 1941 году чем-то отличался.
  … – А вот это – первые подбитые нашими солдатами фашистские танки, – показывает знаменитое фото Карина Павловна. – Стрелковый полк полковника Семена Кутепова накануне вывел из строя 390 боевых вражеских машин! Когда папа узнал об этом, загорелся идеей, во что бы то ни стало показать, как наши останавливают врагов, которые тогда казались неудержимыми… Танки были разбиты в двухстах метрах от зоны боевого охранения – между небольшим леском и полем. Территорию запросто могли обстрелять с любой стороны.
  Отец все равно пополз к танкам. Ему любой ценой хотелось сделать панораму, позволяющую понять масштаб той первой победы. И тут в небе возник «мессер». Очередь с бреющего полета прошла у него над головой. Он сумел спрятаться под танк. Риск стоил цели… Это была первая публикация о крупном успехе Красной армии. Сообщение прошло по всем газетам, потом его и в иностранной прессе перепечатывали: корреспонденция «Горячий день», фотография Трошкина, текст Симонова.
   – Фотокорреспондент Яков Рюмин, бывший рядом с Трошкиным в самые горячие дни обороны Сталинграда, годы спустя рассказывал мне, как часто ради небольшого снимка ее отец ночью пробирался на передний край обороны: «Во время боев в междуречье Дона и Волги, где каждый метр отстаивался ценой бессчетного количества жизней, Трошкин проявлял чудеса храбрости. Мы по десять раз на дню хоронили его, а он являлся в корпункт с очередной съемкой. Черный от гари и пороховой пыли, в шинели, пробитой осколками, он проявлял пленку и мчался на пункт сбора донесений, чтобы отправить негативы в редакцию самолетом… Он рисковал. Все время. И не боялся, хотя однажды за это чуть не пришлось поплатиться – он чудом не оказался в… советском плену».
  … – Это – отдельный рассказ. На Смоленщине, под Дорогобужем, после бомбежки города, возвращавшиеся на базу немецкие «юнкерсы» обстреливали дороги, над которыми пролетали. Один самолет подбили наши зенитчики. Немцы решили не бросать сбитого товарища и стали кружить над местом его падения. Папа и Константин Симонов оказались рядом. Папа выскочил из автомобиля, забрался на крышу какого-то стоявшего в стороне от дороги строения. При каждом новом пике крыло немецкого самолета чуть не задевало его голову! Сняв в упор «юнкерс», он спрыгнул вниз, чтобы сфотографировать пленных немецких летчиков из подбитого самолета. Тут его и задержали как диверсанта…
  А что еще могли подумать? Испанская кожаная куртка. Синяя летная пилотка. «Лейка». Появился внезапно… Диверсант! …Трошкина и поспешившего к нему на выручку Симонова под угрозой расстрела вместе с пленными повезли в ставку.
  Папе, как и немцам, связали руки. Симонова везли с упертым в живот автоматом. Папа орал всю дорогу на особиста, руководившего захватом летчиков: «Ты, дурак, мальчишка! Я третью войну воюю, а ты еще первых немцев видишь. Панику устроил!» Особист его начал осаживать, приказал молчать. «Хорошо, – кричал папа, – я замолчу! Хорошо, буду сидеть связанный… Отодвинь от меня, дурак, этих немцев, чтобы я с ними хоть рядом не сидел».
  Но кому какое дело до возмущений «предателя»?.. Когда в штабе разберутся, папа будет еле держаться на ногах. Как выяснилось, у него была температура под сорок градусов и гнойная ангина – его забрали в больницу.
  …Однажды, по рассказам коллег, Трошкин загорелся идеей снять картину боя с воздуха. Если подумать, ну кому бы так просто командование для съемки выделило У-2 с летчиком? А ему дали. Сейчас бы сказали – вот это харизма! Как только самолет поднялся над противниками, фашисты открыли огонь по «летающей этажерке». Раненый летчик смог посадить самолет перед нашими окопами. Трошкин сначала дотащил раненого пилота к своим, а потом пополз обратно к самолету, зацепил его тросом и с помощью солдат вытянул У-2 из-под вражеского огня… И только потом пожаловался на ранение: «Меня царапнуло в руку, перевяжите, ребята», – обратился он к военным. А вечером уже посылал в газету свои снимки.
  … – О том, что папа пережил на фронте, мы с братом Владиком узнали только после его смерти, – припоминает Карина Павловна. – В письмах с фронта он об этом не писал. Да, письма… До сих пор их храню – там такие слова! Сейчас таких писем уже никто не пишет… Вместо обычных сентиментальных слов в них было много гражданского пафоса, но не придуманного, а идущего от сердца. Он всегда верил – мы победим! Только по возвращении из командировок папа рассказывал маме: увиденное на фронте по ночам не дает ему спать. И ощущение после съемок в освобожденном концлагере он описывал так: «будто голова растет вверх».
  И как у него душа не очерствела? Он так нежно относился к нам с Владиком… Маме наказывал растить сына настоящим мужчиной. Мне, едва только научившейся читать, писал на открытках текст крупными буквами. Отмечал дни рождения моих кукол – одной дарил сервиз, другой брошку. Сделал мне паспорт с фотографией, написав в нем: «выдан семейным советом».
  … – Мама его всегда ждала. Первая похоронка пришла еще во время финской войны, под Новый год. В канун праздника раздался звонок в дверь. На пороге стоял он… Но мама спустя годы повторяла, что сердцем чувствовала: все кончится трагедией. Возможно, он и сам это предчувствовал. Не думая, что едет в последнюю командировку… отдал маме чемодан с отснятыми за всю войну негативами, бросив на ходу: «Это наследство моих детей»…
  … – Когда коллега отца Виктор Полторацкий передал в редакцию весть о его гибели, мне было всего 8 лет, – говорит Карина Павловна. – Брату Владику – 14. Маме -36. Замуж она больше выходить не хотела.
  О том, что награжден орденом Великой Отечественной войны первой степени, папа не узнал. Приказ о награждении был подписан за две недели до его смерти…
  https://voynablog.ru/2019/04/22/fotokorrespondent-gazety-izvestiya-pavel-troshkin/


[Закрыть]... Приходил в «казарму» и писатель Евгений Петров[7]7
  Евгений Петров (настоящее имя – Евгений Петрович Катаев; 30 ноября [13 декабря] 1902, Одесса – 2 июля 1942, Ростовская область)
Автор: Лангман, Елеазар Михайлович (1895-1940) – http://yarodom.livejournal.com/529533.html, Общественное достояние, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=45802593    – русский советский писатель, сценарист и драматург, журналист, военный корреспондент. Соавтор Ильи Ильфа, вместе с которым написал романы «Двенадцать стульев», «Золотой телёнок», книгу «Одноэтажная Америка», ряд киносценариев, повести, очерки, водевили.
  Брат писателя Валентина Катаева. Отец кинооператора Петра Катаева и композитора Ильи Катаева. Вероятный прототип Павлика Бачея из повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий» и романа «Хуторок в степи», Володи Патрикеева из повести Александра Козачинского «Зелёный фургон». Главный редактор журнала «Огонёк» c 1938 года. После смерти Ильфа работал самостоятельно или в соавторстве с писателем Георгием Мунблитом над киносценариями и фельетонами. В годы Великой Отечественной войны – фронтовой корреспондент. Погиб в авиакатастрофе в 1942 году. Произведения Ильфа и Петрова были переведены на десятки языков мира, выдержали большое количество переизданий, неоднократно экранизировались и инсценировались.
   (Википедия)


[Закрыть], бывал там, вернувшись после поездки в партизанский штаб, Ираклий Андроников[8]8
  Ираклий Луарсабович Андроников (Андроникашвили; 15 [28] сентября 1908, Санкт-Петербург – 11 июня 1990, Москва) – русский советский писатель, литературовед, мастер художественного рассказа, телеведущий. Народный артист СССР (1982). Лауреат Ленинской (1976) и Государственной премии СССР (1967). Доктор филологических наук (1956). Орден Ленина (1978).
  (Википедия)


[Закрыть]. Над дверью в «казарму» висел нарисованный художником Виталием Горяевым удивительный петух: клюв его был задорно приоткрыт, петух показывал большие, крепкие зубы...

За стеной кабинета, в котором я жила, находилась комната Владимира Лидина:[9]9
  Лидин Владимир
  ЛИДИН Владимир Германович (псевдоним; настоящая фамилия Гомберг; 1894, Москва, – 1979, там же), русский писатель.
  Родился в ассимилированной семье владельца экспортной конторы. Учился в Лазаревском институте восточных языков, в 1916 г. окончил юридический факультет Московского университета. В 1908 г. опубликовал два рассказа, регулярно печатался с 1915 г. В 1918–21 гг. служил добровольцем в Красной армии. В рассказах первых сборников («Трын-трава», «Вороные кони», оба – 1916 г.; «Полая вода», 1917; «Моря и горы», 1922) о жизни и быте интеллигенции заметно влияние А. Чехова и И. Бунина.
  В маленьких повестях Лидина «Ковыль-скифский» (1922), «Курга-баба» (1923), написанных, как и другие его произведения 1920-х гг., в стилистическом ключе А. Ремизова и Б. Пильняка, проводится сменовеховская идея единства русской и советской истории. В сборнике «Мышиные будни» (1923) о маленьких, непримечательных людях вошло единственное художественное произведение Лидина на еврейскую тему – «Еврейское счастье», посвященное горькой судьбе евреев в период послевоенной разрухи. Главные герои сборника «Норд» (1925), романов «Идут корабли» (1926), «Отступник» (1927) и, отчасти, «Великий или Тихий» (1933) – смелые авантюристы-ницшеанцы, борющиеся за личное счастье и место в жизни. В начале – середине 1930-х гг. Лидин обратился к темам «разоблачения буржуазной действительности» («Могила неизвестного солдата», 1932) и «строительства социалистического общества». Язык и образная ткань его произведений, сохранив красочность и выразительность, упростились и стали более традиционными.
  Во время Второй мировой войны Лидин был военным корреспондентом газеты «Известия» (1941–43; сборник очерков «Зима 1941 года», 1942). Недовольство И. Сталина одним из очерков Лидина привело к назначению писателя работником фронтовой газеты. Лидин не печатался с сентября 1943 г. по 1946 г. Очерк «Тальное» о поголовном истреблении евреев украинского городка был написан для так и не изданной в Советском Союзе «Черной книги» (Иер., 1980) о Катастрофе.
  После 1946 г. Лидин опубликовал ряд рассказов и несколько романов. Написанные с оглядкой на цензуру воспоминания (сборник «Люди и встречи», 1957; несколько расширенное издание – 1961, 1965) состоят из очерков-портретов, героями которых являются также и евреи: писатели Ш. Аш, Ж. Р. Блок, Ф. Вольф, Э. Казакевич, К. Липскеров (1889–1954), Й. Рот, Э. Толлер, С. Цвейг; литературовед М. Гершензон; книговед Д. Айзенштадт; актеры Б. Зускин, Л. Леонидов, Ш. Михоэлс; художники А. Нюренберг (1887–1979), И. Рабинович.
  Источник: https://eleven.co.il/jews-of-russia/in-culture-science-economy/12451/ Электронная еврейская энциклопедия (ЭЕЭ)


[Закрыть] он был в ту пору специальным корреспондентом «Известий» и тоже жил на казарменном положении в редакций. Владимир Германович писал много, газетные очерки давались ему легко. Сквозь стену я слышала, как быстро и дробно звучит его пишущая машинка, потом стук затихал и было слышно громкое чтение: Лидин, закончив очерк, любил читать его самому себе вслух. Читал он не торопясь, что называется, «с выражением», и я, вздыхая, слушала сквозь стенку его мерный голос. Сама я писала медленно, мучаясь над каждой строкой, и быстрота, с какой Лидин справлялся с очередной работой, вызывала во мне отчаянную зависть.

Встреча в Колонном зале Дома Союзов

Некоторое время я совсем не видела Кармена. И вот мы встретились снова.

Произошло это в Колонном зале Дома Союзов. По вечерам в Москве часто объявляли воздушную тревогу, и концерты, так же как спектакли, бывали обычно днем. В тот день в Колонном зале впервые исполнялась Седьмая симфония Шостаковича.

Никогда, кажется, люстры знаменитого зала не излучали столько света. Они свисали с потолка подобно сияющим гроздьям, свет дробился и сверкал, отраженный белизной колонн. На первое от прохода место в задних рядах партера смущенно сел тоненький, как подросток, человек в больших очках; на затылке его мальчишески торчал белокурый хохолок... Я сразу узнала этот взгляд, открытый и вместе с тем замкнутый, узнала это нежное лицо, застенчивое, чуть настороженное, словно человек прислушивался к чему-то слышимому ему одному и сам смущался своей таинственной силы...

Это был композитор Дмитрий Шостакович.

С той поры я много раз слушала Седьмую симфонию, но ничто по могло сравниться с чувством, пережитым во время тогдашнего исполнения. Белые колонны, люстры, переполненный слушателями зал – все исчезло, словно смытое певучей волной: осталась лишь музыка, и она говорила с каждым из нас.

Музыка говорила о недавнем счастье мирной жизни, прерванной нападением врага, мы слышали злую барабанную дробь, рыдания женщин, крик осиротевших детей, стук вражеских сапог, топчущих нашу родную землю. И наконец сквозь мучительную, нарастающую боль звучаний, сквозь терзающие душу голоса проступала великая гармония победы, дыханье светлого утра и звучал обращенный ко всем нам могучий, чистый и счастливый голос Родины...

Руки у меня похолодели от волнения, сердце сжималось; музыка завладела всем моим существом. Неожиданно я почувствовала на себе чей-то взгляд и оглянулась.

У одной из колонн стоял Кармой. Мы даже не кивнули друг другу – так велико было наше волнение. Мне показалось, что по его лицу скользнула смутная грустная тень...

Эпизоды съемок Кармена

Спустя некоторое время я оглянулась снова. Кармена у колонны уже не было, там стоял кто-то другой.

Позже я узнала, что прямо из Колонного зала Кармен уехал в блокадный Ленинград – грузовик ждал его в переулке. Вместе со съемочной аппаратурой он вез в Ленинград продовольствие для группы кинооператоров, работавших в кольце блокады.

С того дня мы не встречались очень долго.

Это не значит, что я ничего не знала о своем товарище. Мне доводилось бывать в Лиховом переулке, на Студии документальных фильмов; в маленьком просмотровом зале прокручивали кинопленки, привезенные с фронтов.

Горящие здания, улицы, на которых шел бой, переправы под бомбежкой... Глядя на экран, я думала о том, что человек с киноаппаратом бежал по лестнице этого горящего здания, лежал в щели рядом с этими пулеметчиками, полз по размытому дождем полю во время обстрела, находился на переправе, когда ее бомбили, короче говоря, все, что он снимал, видел вплотную, находясь рядом с событием. Кинооператоры, усталые, с обветренными лицами!

  Среди эпизодов, которые прокручивали в будке просмотрового зала, были и съемки Кармена. С их помощью можно было определить, где он в то время находился. Вот он со своей кинокамерой на Висле, вот на Одере; вот его съемки на площади перед рейхстагом; вот он вместе с другими операторами снимает в зале, где подписывается акт о безоговорочной капитуляции фашистской армии...

Когда мы снова встретились, он показал мне белую эмалированную табличку с надписью «Унтер-ден-Линден»[10]10
  Леонид Утёсов, Эдит Утёсова – На Унтер-ден-Линден 1944 год
У фрау фон ЛиндыНа Унтер дер ЛинденТри года назад, вечерком,Полковник фон Шмутце,Фон Шпрутце, фон ШтрутцеСидели за пышным столом.Подняв бокал в торжественный часВся компания весело пьет:Ми едем все в Россия сейчас,Предстоит нам приятный поход:На Нэвел, на Гомел, на Карьков, на Киев,На Днэпропетровск и Донбасс,На Курск, на Брянск, Смоленск, Люганск,На Владикавказ и Кавказ!А время мчится на всех парахИ вот вам нежданный финал:С небес в Берлин фрау Линде на дняхФугасный подарок упал!От фрау фон Линды,От Унтер дер ЛинденОстался лишь пепел один!И знают все люди – не то еще будет!Заплатит фашистский БерлинЗа Невель, за Гомель, за Харьков, за Киев,За Днепропетровск и Донбасс,За Курск, за Брянск, Смоленск, Луганск,За Владикавказ и Кавказ!

[Закрыть], – табличка была наискось прошита пулеметной очередью. Кармен привез ее из поверженного Берлина, сняв со стены разрушенного дома.

Роман Кармен снимает у Бранденбургских ворот (май 1945)

                                                                  Автор: Евгений Халдей

(Унтер-ден-Линден (нем. Unter den Linden – «Под липами») – улица идёт от Бранденбургских ворот и Парижской площади на восток до реки Шпрее,)

Три товарища: Роман Кармен, Евгений Долматовский, Евгений Халдей (2 мая 1945)

                                                               Автор: Евгений Халдей

Я долго держала в руке табличку, потом, подняв глаза, посмотрела на Кармена... Он улыбался, довольный произведенным впечатлением, и на его лице я прочла хорошо знакомую мне озорную гордость, словно передо мной был не прошедший дороги войны известный кинооператор, а все тот же мальчишка, друг моей юности, с торжеством показывающий очередную удивительную находку...

Сценарий о строительстве нового здания МГУ

 Прошло несколько лет после конца войны. И вдруг как-то вечером позвонил телефон, и я услыхала в трубке знакомый веселый голос.

Это был Кармен; он предложил мне написать сценарий документального фильма.

– Будем писать вместе, работать на пару, как раньше, – говорил Кармен, – Помнишь, как было здорово?

Мне тоже, как и ему, захотелось этой совместной работы, как на «утро наших дней»; она представлялась увлекательной, легкой, верилось в ее удачу... И вот однажды, встретившись у Кармена на квартире, мы начали диктовать стенографистке первые эпизоды сценария. Воображение наше заработало, сюжеты рождались один за другим, мы диктовали наперебой, щеголяли друг перед другом находками, метафорами... Хорошенькая глазастая стенографистка едва поспевала за нами. Из соседней комнаты жена Кармена Нина кричала сонным голосом: «Что вы так расшумелись ни свет ни заря, я еще хочу спать...» Но мы не могли утихомириться, пока не отдиктовали страниц двадцать.

Это был сценарий о строительстве нового здания МГУ. Почему он остался недописанным? Сейчас на это трудно ответить. Наверное, потому, что требовательные наши профессии призвали нас к другим темам и разлучили друг с другом. Но судьба все же снова свела нас в работе, хотя и не так, как мы предполагали.

Я уехала в командировку в Баку, писать о морской нефти. В те дни на Нефтяных Камнях гремело имя бурового мастера Михаила Каверочкина. Я собралась переправиться к нему на буровую, но мне отсоветовали: Каверочкина ждали в городе, он должен был вскоре вернуться на берег.

Наконец день возвращения наступил.

В новом поселке, по жаркой, залитой солнцем улице с победными криками бежали ребята, загорелые, с облупленными от солнца носами и щеками. Ребят было множество, целая армия, и бежали они посреди проезжей части, остановив движение. За ними шли родные, друзья, соседи, у одних были в руках цветы, другие несли сумки, в которых желтели дыни и матово светились тяжелые гроздья винограда.

Труд бурового мастера

 В центре этого удивительного шествия шагал сам Каверочкин: широкоскулое его лицо сияло. По одну сторону от Каверочкина шла его жена, а по другую – мать, высокая женщина, прямая, как ружье, в черном платье и черном платке. Мать шагала молча, торжественно, глядя поверх всех голов в какую-то видимую ей одной точку.

  По пути Каверочкин остановился у киоска с надписью «Минеральные воды»; в ящиках рядом со славянской водой было выставлено шампанское. Он купил, наверное, с десяток бутылок шампанского, и мальчишки, расхватав из его рук горячие от солнца бутылки, ликующе понесли покупку к его дому. Стол, в большой комнате уже был уставлен южным угощеньем: пылали помидоры, благоухала икра из синих баклажан...

Каверочкин сел на почетное место; рядом, не снимая черного платка, села мать, ее лицо по-прежнему было торжественным и строгим. Послышались залпы открывающихся бутылок; теплое шампанское с силой вырывалось из горлышек. Вместе со всеми пила за здоровье хозяина и я, наслаждаясь открытой доброй радостью этой встречи мастера, вернувшегося на берег после долгого отсутствия. Что такое Нефтяные Камни, я узнала, побывав там сама.

Только тогда я поняла, сколько мужества и силы требует труд бурового мастера, день и ночь борющегося со стихией, когда скалистый островок, на котором установлена вышка, сотрясается от ветра и ударов тяжелых воли...

Настал день, и я встретилась с Каверочкиным снова. На этот раз я увидела его не в море и не на берегу, а на экране, в фильме «Повесть о нефтяниках Каспия»[11]11
  […] В фильме «Повесть о нефтяниках Каспия» была предпринята одна из наиболее значительных в послевоенном документальном кино попыток изображения современной действительности.[…]
  ДРОБАШЕНКО С. Роман Кармен: путь в искусстве // Роман Кармен в воспоминаниях современников. М., 1983., Источник http://test.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=1&e_person_id=7076
  [...]я прочел в «Новом мире» очерк писателя И. Осипова «Остров семи кораблей». Он рассказывал о том, как бакинских геологов на протяжении многих лет привлекала каменистая гряда в открытом море. Вокруг выступающих из-под морской волны черных скал видны были радужные пятна нефти. Волны перекатывались через заржавелые остовы разрушенных, потерпевших кораблекрушение на этих скалах кораблей. Бывалые моряки называли гряду «кладбищем кораблей».
  Геологи решили во что бы то ни стало разгадать тайну черной каменистой гряды. Все говорило о том, что у этих скал на морском дне таятся богатейшие месторождения нефти. На крохотном островке высадился десант энтузиастов. Они построили небольшой свайный домик, установили рацию, начали строить буровую вышку. Среди высадившихся на островке был знаменитый буровой мастер Михаил Каверочкин.
  Девяносто дней и ночей провели первооткрыватели морской нефти на этом островке. Буровая вгрызалась в глубокие недра. И вот наступил день, волнующий, памятный, когда морские глубины должны были ответить на зов людей: есть ли нефть под этими скалами, пойдет ли нефть из буровой.[...]
  Главным героем нашего фильма стал буровой мастер Михаил Каверочкин. Много часов провели мы с камерой на его буровой в открытом море. Наблюдали за его работой, снимали, а в свободное от вахты время в беседах с ним постигали сокровенные черты его отношения к своему труду. Широкоскулое, пористое лицо его потемнело от соленых ветров. Под чуть припухлыми веками – светлые глаза, внимательные и добрые, когда он говорит со своими учениками. А на буровой, когда Михаил Каверочкин стоял в мокром, словно лакированном плаще из негнущегося брезента, облитом нефтью и потоками колючего ливня, когда ураганный ветер сбивал с ног, его глаза становились холодными, цвета штормовой волны. Отрывистые команды он подавал властно, повышая голос лишь настолько, чтобы в шуме моря, ветра и скрежета буровой слова доходили до слуха его подручных. В эти минуты единоборства со стихией он был собран в тугой узел решимости, воли. Человек этот словно чувствовал далекое биение пульса глубоких недр морского дна, хранящих пласты невиданной емкости. Он, как никто, умел безошибочно проникать в эти пласты, вкладывая в мастерство глубокого бурения подлинный талант и вдохновение.
  Каверочкин стоял на содрогающейся от ударов волн и ветра буровой, широко расставив ноги в резиновых сапогах, его рукам повиновались тяжелые механизмы, и лицо, обрызганное глинистым раствором, казалось каменным.
  И снова после трудной вахты лицо его, грубое, кремневое там, в грохоте урагана, обретало застенчивую теплоту. Положив на стол крепкие руки труженика моря, он вел неторопливый разговор с товарищами, и в усталых, [326] снова ставших голубыми глазах его светилась доброта щедрого сердца.
  Если бы мы не жили в море полгода, в поле зрения нашего объектива не попали бы явления, которые нельзя предусмотреть никаким сценарием.[...]
  Кармен Р. Л. Но пасаран! – М.: «Сов. Россия», 1972. – 384 с. с илл. на вкл. («Годы и люди»). Тираж 100 000 экз., Источник http://militera.lib.ru/memo/russian/karmen_rl/14.html
  Снимая фильмы «Повесть о нефтяниках Каспия» и «Покорители моря», я не задавался целью рассказать, как добывается в море нефть. Хотелось создать образ героического трудового коллектива, раскрыть характеры людей в не выдуманных, а подсказанных самой жизнью обстоятельствах. С документальной точностью передали мы факты, события, явления, свидетелями которых были, находясь в море в общей сложности почти год. Драматургия обоих фильмов – подвиг людей, покоряющих стихию, горечь потерь, радость и торжество трудовых побед.
  Роман Кармен ("Покорители моря"; из книги "Но Пасаран!")


[Закрыть] Романа Кармена.

Странное чувство я испытала, смотря на экран. Я забыла, что хочу писать об этом фильме, забыла о просмотровом зале, о том, что сижу в зале не одна, а с мастерами кино, тоже пришедшими на просмотр. Мне чудилось, что вернулись дни юности, казалось, что я снова, как раньше, была на съемке вместе с моим другом, и Кармен снимал именно то, что было мне всего важней. Вот Каверочкин в мокром брезентовом плаще стоит на сотрясаемой штормом вышке, и слова его команды, обращенные к подручным, смешиваются с грохотом волн. А вот он в короткие минуты отдыха – загорелый, усталый человек с детскими голубыми глазами. Он присел не то на доски, не то на ящик, он молчит, уйдя в свои мысли, обветренное его лицо полно спокойной, простодушной доброты...

Голос человека с кинокамерой в руках

 Когда налетел небывалой силы шторм, Каверочкин погиб, не покинув своего поста на разведывательной буровой...

Кармен долго жил в море вместе с нефтяниками, по-настоящему полюбил их – не только как героев фильма, но как близких друзей. Спустя несколько лет он сделал о нефтяниках второй фильм, «Покорители моря»,– обе работы ему были по-особому дороги. За создание двух этих фильмов Кармен был удостоен Ленинской премии, – и какое же это счастье для мастера, когда награжден не только его труд, но и его открытое людям сердце...

Годы шли, ни для кого они не проходят бесследно, но, казалось, Кармена их власть коснуться не может. Он по-прежнему был бесстрашен, легок, подвижен, по-прежнему оказывался в «горячих точках», как бы далеко на земном шаре они ни находились. Но где бы он ни был: в джунглях Вьетнама, на Кубе или в Чили, – его не оставляла мысль о главной работе, которую он видел для себя впереди. Он мечтал создать документальную киноэпопею о Великой Отечественной войне.

Когда мы с ним встретились, он тут же стал рассказывать мне о своих планах. Это было в театре «Современник», на одной из премьер; мы стояли в фойе, мимо нас степенно прогуливались нарядные зрители, а Кармен увлеченно рассказывал, сколько в фильме будет серий, кого он хочет сделать ведущим, каким ему видится заключительный эпизод.

 Главную работу своей жизни Кармен успел закончить, но увидеть ее на экране кинотеатров судьба ему не дала. Жизнь его оборвалась раньше.

Миллионы зрителей в разных странах, в разных частях земного шара смотрели киноэпопею «Великая Отечественная», миллионы людей услышали в заключительном фильме «Неизвестный солдат» голос Кармена.

Он звучал с экрана, этот знакомый голос, быстрый и мягкий, – голос, полный молодой, невянущей силы.

Голос человека с кинокамерой в руках, талантливого мастера и труженика, который успел за свою жизнь увидеть и показать на экране несчетное число счастливых и горестных событий, происходящих на большой, беспокойной и прекрасной нашей Земле.

Послесловие

С первого дня войны советские кинооператоры стали военными людьми в полном смысле этого слова. Кармен был назначен руководителем одной из фронтовых киногрупп. Он принимал участие в создании кинолетописи Великой Отечественной войны: снимал разгром немцев под Москвой, блокадный Ленинград, Сталинградскую битву и пленение фельдмаршала Паулюса, взятие Берлина. Его камера запечатлела торжественный акт капитуляции фашистской Германии. В 1946 году он присутствовал на Нюрнбергском процессе, создав фильм «Суд народов».

Кончилась война, и боевые эпизоды сменились на экране темами мира и труда. Роман Кармен снимает фильм «Повесть о нефтяниках Каспия». Через несколько лет он снял его продолжение – «Покорители моря».

В 1954 году он отправляется во Вьетнам, где ведет съемки в боевых условиях. С камерой в руках ему пришлось прошагать сотни километров по джунглям, под бомбежками, по горным тропинкам, в зной и в тропические ливни.

В 1955 году Роман Лазаревич Кармен снимает фильм «Утро Индии». Эта работа тоже проходила в трудных климатических условиях, но все работали с большим энтузиазмом и полной отдачей. Кармен был руководителем съемочной группы и режиссером, имел в своем подчинении большую группу операторов и сам мог не снимать: у него хватало дел и без этого. Но он говорил: «Я не могу работать без камеры в руках, ведь я все свои мысли, все, что я задумываю, хочу выразить через камеру, и вообще, пока у меня будут силы, я буду держать камеру в руках». Затем последовали фильмы о Латинской Америке.

В кинематографе все расписано по дням и по часам. У этого «конвейера» Роман Кармен проработал полвека. Он не научился в жизни лишь одному – равнодушию. Человек, повидавший весь мир, бывший очевидцем, участником и летописцем событий истории, был полон самых смелых творческих планов и органически не мог произносить слова «не интересно» или «мне безразлично».

Почти в семьдесят лет он взвалил на себя еще одну огромную работу – создание двадцати телевизионных фильмов о Великой Отечественной войне по заказу американцев. Кармен считал своим долгом воспользоваться возможностью рассказать посредством телевидения американскому народу всю правду о войне. Поэтому сериал и был назван «Неизвестная война». Острая полемика с американскими продюсерами по поводу каждой строчки, каждого слова текста стоила ему колоссального нервного напряжения, но он делал это терпеливо и настойчиво. Порой легче было встать из-за стола и прервать переговоры, чем убедить, доказать свою правоту, но Кармен все-таки доказывал и отстаивал свою точку зрения.

Он торопился успеть сделать фильм так, как он это видел и понимал. Он боялся не за себя, он боялся каких-нибудь неожиданных событий, которые могли бы прервать эту работу. Хотя чувствовал себя уже неважно. В одном из писем от 5 апреля 1978 года (за двадцать три дня до смерти) Роман Лазаревич Кармен писал: «Я сейчас весь без остатка погружен в завершение трудного и очень сложного дела с этими фильмами для американского телевидения. Буквально света божьего не вижу, поднимаюсь в шесть утра, а завершаю рабочий день далеко за полночь. Силы иссякают, сердце напоминает о себе постоянно, ведь два инфаркта я уже имел, казалось бы, нужно беречь себя, а я вот так играю с огнем».

Игра с огнем стала для него обычной. В самом деле, он так и не почувствовал себя стариком и работал до последнего дня своей долгой рабочей жизни. Смерть совладала с ним лишь в тот момент, когда он уже закончил свой последний, поистине неимоверный труд – серию фильмов о Великой Отечественной войне. Он только что смонтировал двадцатый фильм из этой серии, быть может лучший из всех, какие он создал за всю свою жизнь, – фильм «Неизвестный солдат». Смонтировал, озвучил его, сам наговорил на пленку свой, как всегда, типично «карменовский», берущий за душу текст. И как только работа была полностью завершена, умер. Это была в полном смысле слова солдатская смерть на боевом посту.

Источник: http://biografiivsem.ru/karmen-roman-lazarevich

Во время работы над этим изданием выяснилось, что в Рунете очень плохо представлены работы Романа Кармена. Может их придерживают те, кто считает их СВОИМ коммерческим достоянием? С нравственной точки зрения, они сильно ошибаются, мягко говоря. Всё что делал Роман Кармен, делалось «городу и миру» при финансовой и организационной поддержке советского государства, адресовано потомкам, чтобы знали и помнили, т.е. нам. Его же потомки, а среди них есть уже правнук, который продолжит дело династии, не осилили создания информационного портала о своём предке, с достоверной информацией, а не сплетнями СМИ о его жёнах. В частности не удалось  найти информации о его маме. Вот вам и Mater semper est certa – мать известна всегда. Портал – сложно и дорого, но уж статью то в Википедии можно было бы поддерживать в порядке.