Текст книги "Револьвер с опаловой рукоятью (СИ)"
Автор книги: Татьяна Талова
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Револьвер с опаловой рукоятью
Мы в пустыне. Тэш говорит, как мы расстанемся, расписывает все до мелочей. Мне больно, но, признаться, этот расклад не нов. Да, пожалуй, я догадался обо всем в ту минуту, когда впервые услышал Тэша. Мы в пустыне – солнце осталось по левую руку. Можно вытянуть ее в проем и ловить в ладонь ветер и песок. Я делал так раньше. Сделал бы и сейчас, но пишу это.
Мы едем в поезде, и под стук колес я понимаю – все это написано в настоящем лишь для того, чтобы кто-нибудь пережил ровно то, что пережил когда-то я.
Поэтому, если мне повезло, если мне немыслимо, нежданно повезло, то ты уже знаешь, каково это – ловить в ладонь ветер и песок.
12.7.
– Опал – камень обмана, – усмехнулся торгаш, поглаживая мутно-белые камни на рукояти. – Этот револьвер мне продал странный малый... Все время трясся, закапал потом витрину, согласился на первую же цену... Но на большую цену, понимаешь? – он подмигнул. – Даже в том состоянии, в котором этот револьвер пришел ко мне, он стоил мно-о-ого. А сейчас цена только возросла.
– Это же старье, – слова дались с трудом. Я нашла на рукояти клеймо. – «Тиллис и Эшби», они разорились десять лет назад.
– …И сейчас каждая пушка стариков Тиллиса и Эшби стоит огромных денег, – глупо было надеяться, что прожженный меняла купится на мои слова. – Детка, нет денег – подыщу тебе что попроще.
– Подыщите, – попросила я. – Что-нибудь намного, намного проще.
– Это я так, хвастаюсь, – неожиданно признался лавочник, не спеша убирать шкатулку с револьвером. – Тебе-то я, может, и за большие деньги бы эту штуку не продал. Тот малой, видишь ли, утверждал, что револьвер с ним болтает. Подбивает на всякую гнусь, стреляет мимо, руку отводит... А я ж проверял, да и «Тиллис и Эшби»... чтоб у них, да дерьмо вместо прицела...
– Да, верится с трудом, – под внимательным взглядом я взяла револьвер.
– Заряженное не держу, дурочка, – хмыкнул торговец.
Я и сама не понимала, что заставило меня прицелиться в картину на стене, по правую сторону от прилавка. Только вот в голове прозвучало отчетливо и ясно, да еще просто и беззлобно, будто кто-то ругает торговца уже не первый день: «Старый козел».
– И вот как совпало – и опалы эти, и рассказы малого... В общем, опасное оружие. Но красивое. И дорогое...
Торговец аккуратно забрал у меня револьвер, положил обратно на темный бархат и закрыл крышку. Но шкатулку не убрал. Не убрал, а сам отвернулся к одному из многочисленных ящиков и забренчал связкой ключей.
«Эй. Как тебя зовут?»
– Что?
– Что, детка? – оглянулся торговец.
«Как тебя зовут, я спрашиваю».
Я отчетливо видела, что губы лавочника не шевелятся, но уже говорила:
– Мэри Джеймсон... Э... это мое имя.
«Отличное имя, просто загляденье. Как будто не осталось других – каждая женщина зовется Мэри или Кэтрин, а каждый мужчина – Джоном или Джеймсом. А теперь можешь назвать настоящее».
Торгаш приподнял бровь и снова отвернулся.
– Ну, а меня тогда Барти. Просто Барти... А ты что, издалека прибыла, да? Не видел тебя в городе...
«Нола. Нола Торенхайм – мое настоящее имя», – подумала я.
– Из Хофтона. Сегодня, на «Касатке».
– А, Хофтон...
Он что-то говорил, вспоминал, все ковыряясь и ковыряясь в замке, а я уже снова слышала другой голос.
«Отлично, Нола из Хофтона. Окно справа от прилавка не закрыто и выходит на задний двор, поэтому сейчас у тебя сейчас есть выбор – купить у этого пройдохи какого-нибудь уродца с кривым дулом или спасти меня и обрести вернейшего друга и соратника».
Торговец стоял ко мне спиной, охранник подпирал дверной косяк, из окна веяло прохладой... Все не могло сложиться лучше.
«Повторяю, ты не пожалеешь. Нола, Нола, ну давай, не дай мне подохнуть здесь!» – теперь голос умолял.
Словно во сне, в забытьи, я взяла шкатулку и, отвечая на вопросы лавочника о Хофтоне, шагнула к окну. Сделала еще шаг, распахнула ставни и выскочила во двор. Услышала крик и, чуть позже, выстрел, но ноги уже несли меня прочь.
«Есть! – кричал в голове чужой голос. – Я сбежал! Так вам, уроды! Есть!»
«Я приношу удачу, детка! Дай мне шесть пуль и шесть, нет, семь или восемь своих врагов! Мы всех их положим, вот увидишь! Мы им всем обеспечим веселую поездку в небеса! И этого Барти уложим в два счета, и того тупицу, который вечно маячил у дверей!»
– Да заткнись ты уже! – взмолилась я, когда смогла хоть что-то сообразить.
Я стояла, прижавшись спиной к грязной стене. Болел синяк на бедре – я перевесила сумку на другое плечо и затолкала туда шкатулку.
«Обычно меня начинают затыкать через неделю-две», – донеслось еле слышно.
Спустя полминуты, пока я заново училась дышать и унимала колотящееся сердце, он уже закричал.
«Нет, Нола! Ну пожалуйста! Ты же не можешь вновь меня запереть! Я видел чудную кобуру у тебя на поясе, там мне самое место, точно тебе говорю!»
– Ты слишком приметный.
«Зато ты настоящая серая мышь! Или темная лошадка, как тебе больше нравится?.. Просто вытащи меня, а потом иди на пристань и бери билет куда угодно! До дирижаблей ты сейчас не доберешься, а к поездам первым делом рванет полиция... Просто иди со спокойным лицом и просись на корабль».
И я пошла – что еще оставалось делать? В конце концов, я собиралась лишь купить револьвер, отдохнуть день или два, а потом вновь забраться на борт «Касатки», плывущей в Нольтар.
«Куда ты, кстати, хочешь поехать?»
– Нольтар.
«Это же дыра! Лучше в Норриндейл, я был там пару лет назад, или в Крайсвер – там я участвовал в дуэли. Паршивое место, но огромное...»
Его беспечность – или все-таки уверенность? – заражала. И, пожалуй, он действительно приносил удачу. Ведь мне удалось купить последний билет на «Князя Вольдемара» и проститься с берегом уже через пару часов.
«Что ты забыла в Нольтаре? Друзья, родственники? Учти, я не хочу годами сидеть на одном месте, мне, знаешь ли, хватило...»
«Мне надо встретиться с другом. Он там живет».
«Подожди-ка, что это за друг? А? – голос звучал возмущенно. – Только не говори, что ты по нему сохнешь! Только не по какому-то хмырю, который сиднем сидит за городскими стенами! Что это у тебя в планах, а? Только не цветущее семейство со спиногрызами и заботливым папашей! Ты же револьвер искала, а лощеные барышни не носят оружие. И не путешествуют в одиночку... Слушай, если б я знал, что очередная скучающая баба нагрянет в лавку за пукалкой в брилльянтиках, я бы сам себя застрелил!»
«Да с чего ты взял?!.. Мне просто надо встретиться с этим человеком! А потом... потом – я не знаю. Мы поедем куда-нибудь еще. Мне тоже нельзя оставаться в одном городе».
«О, а вот это по мне! Это гораздо лучше, Нола! Так ты бежишь от закона? Или все-таки от душевных метаний? Может даже, от неудачной влюбленности? Знаю, леди часто от этого бегают... Но в таком случае я совсем не против – может, потом и вернемся, и прострелил башку тому гаду, что посмел тебя предать».
Тогда, сидя в тесной каютке «Вольдемара», я засмеялась впервые за последние полгода. Истерично, но все же немного радостно.
А это... этот... он болтал. О стрельбе и убийствах, о грабежах, преступлениях, лихих людях и кровавой мести обидчикам...
«Ну же, давай, признайся, кто твои враги? В этом мире у всех есть враги, вот точно тебе говорю. Давай придем к ним ночью и...»
Стоит ли говорить, что из всех вещей в мире меня угораздило выбрать именно ту, которую мне и в руки брать запрещается?.. Я всегда старалась сдерживать гнев, с детства. Взрывной характер достался от отца, он же, памятуя о собственных проблемах, и научил вымещать злость в пальбе по мишеням. «А если уж не получается, – говорил он, – то лучше разбей лицо обидчику, только не срывайся на случайных людей».
«Эй-эй-эй! Я с тобой разговариваю!»
– Последний человек, который меня... обидел...
Сказать по правде, слово «обида» не подходило к тому, что он сделал. Слишком простое и слишком ребяческое, никак не заслуживающее разбитой головы и ожогов на пол-лица.
– В общем, это из-за него я сейчас скрываюсь.
«О, – отозвался револьвер равнодушно. – Я бы выпил с тобой за это, но у меня нет рта».
– И мое настоящее имя не Нола.
Это вошло в привычку – называть одно неверное имя за другим. Но тогда я решила сказать правду.
– Меня зовут Меллони Маккей.
«Предыдущее было гораздо лучше. Не против, если я буду звать тебя Нола? Я уже привык».
Так я познакомилась с Тэшем.
Тиллис и Эшби – «Ти-Эш». Или «Тиш». Или «Тэш». Мне больше нравилось последнее.
Тэш впервые на моей памяти говорит о смерти. О моей, конечно, – он слишком самоуверен, чтобы представлять, что когда-то закончится и его век. С чего вдруг мне подыхать? Но у Тэша есть ответ – с того, дружище, что нельзя всегда попадать в цель. Слишком удачлив, слишком хорош – а это мало кому нравится. Конечно, я вспоминаю его россказни о предыдущих владельцах, и не знаю, стоит ли им верить. Несмотря на нашу дружбу, он остается знатным вруном.
Но он говорит – говорит о том, что не хотел бы моей смерти. А это значит, что мне лучше оставить его, лучше всего, продать, но не лавочнику, а какому-нибудь искателю приключений. Или хотя бы торговцу, но такому, который переходит с места на место. Тогда у него будет больше возможностей найти другого человека, с которым он захотел бы говорить.
А я... я просто останусь жить. Стану брать в руки предметы и не понимать, почему их не слышу. А потом и вовсе привыкну, стану, как и до встречи с Тэшем, считать, что это совершенно нормально для предметов – молчать.
Стану, но – и здесь заверения Тэша бесполезны и бессмысленны, – точно никогда его не забуду.
27.5.
«Я тебя ненавижу. Мы в Нольтаре уже сутки, можно было уже поговорить с этим твоим Микки и свалить на первом поезде!»
Он злился еще и потому, что я не брала его с собой на палубу «Вольдемара». И вообще вела себя «слишком примерно». Ему хотелось стрелять – и это меня пугало. Маккеи через одного ходячие бочки с порохом. Отца не могло утихомирить даже то, что называлось «репутацией». Он пил успокоительное кружками, нервничал, злился на себя... а потом умер – и стал лучшим примером для меня. «Держи себя под контролем, Меллони», – сказал он перед смертью.
«В тебе нет духа приключений! Проклятый контроль разъедает тебя изнутри, разве не видишь?» – говорил Тэш. Как я узнала, он заговорил со мной в лавке из-за отчаянья – «иначе я бы не выбрался оттуда».
– Тогда молчи, – предложила я, не вытерпев ворчания и едва сдержав порыв зашвырнуть револьвер в море.
.«Держи себя под контролем, Меллони. И не верь врачам, желающим упечь тебя в психушку»... Мне хотелось кричать, когда моего отца объявили сумасшедшим. Мне хотелось вколоть в глаз доктору Лэю стальное перо, которым я подписывала согласие. Но наркотик, вколотый Лэем часом раньше, лишил меня воли, да на задворках сознания болталась мысль о том, что своим гневом я сделаю только хуже.
Отгоняя воспоминания, я помотала головой и отвернулась от моря. Тэш все-таки прав и стоит уже навестить дядюшку Микки.
Тэш все-таки обиделся и замолчал. Ненадолго – надолго он, видимо, не умел, – но я успела дойти до дома дядюшки и постучаться в дверь.
Ожидая на пороге, я старалась успокоиться. Дядюшка тоже подписал бумаги, а после умчался в родной Нольтар. И какая-то очень наивная часть меня еще надеялась, что он уехал из-за стыда или страха.
– Меллони... – выдохнул он, едва увидев меня, и мои надежды разрушились.
Оттерев Микки плечом, я вошла в дом. Сама закрыла за собой дверь.
«О, да он, оказывается, совсем не друг?» – безошибочно догадался Тэш.
– Еще какой «не друг»... – прошептала я, кладя ладонь на опаловую рукоять. Микки побледнел. – Или, быть может, вы все-таки найдете оправдание, дядюшка?
Михаэль Маккей выбивался из нашего семейства, как голубок из стаи ворон. Всегда. И с братом он никогда не дружил – только притворялся, появляясь на праздниках, источая мед, говоря удушливо-лицемерные слова...
– Так кому же теперь принадлежат изобретения моего отца? – спросила я. – Доктору Лэю? А кому достались его сбережения, дядюшка? Вам?..
Можно было и не спрашивать.
Микки потерял дар речи, он не мог даже закричать... И я не сразу поняла, что причиной этому не мои слова, а револьвер, нацеленный прямо ему в лоб.
– Говори!
«Давай убьем его! Он же мразь, по лицу видно!»
– Говори!
– Л-лэй... Л-лэй, это он, – пробормотал Микки, пятясь вглубь комнаты. – О-он... Он заставил меня...
– Заставить вас он мог, не спорю. Мог нанять парочку громил, скрутить вас и вколоть в вену наркотик, как сделал это со мной... Однако вы могли связно говорить, дядюшка, и неплохо двигаться, я это помню... Так что он сделал потом? Заставил вас забрать папины деньги и подписать новую бумагу?..
Второе свидетельство, второе согласие – уже с тем, что и Меллони Маккей столь же безумна, сколь и ее ныне покойный отец. Двоюродные сестры отца были вынуждены уехать – родственники Майрона Маккея за один день стали подозреваться в психических расстройствах. Я не могла их винить – у них семьи, дети... А вот с родной дочерью Майрона пришлось повозиться.
– Неужели вы думали, дядюшка... Неужели вы думали, что я в здравом уме соглашусь на предложение доктора Лэя?
Неужели и он сам, доктор, думал, что месяц в лечебнице для душевнобольных сможет сломить дочь Майрона Маккея?!
– Ты безумна! Ты безумна, Меллони! Точно так же, как твой...
– Замолчи! – крикнула я.
И выстрелила.
Рассмеялся Тэш.
А Микки стоял несколько долгих мгновений, а потом рухнул на спину. Я долго смотрела на стену, на обои, изрисованные голубками, чьи перья теперь оказались измазаны кровью.
Сев в кресло, я взглянула на собственную руку, сжимающую опаловую рукоять все еще посмеивающегося Тэша.
Я целилась в плечо Микки. И никогда, никогда не смогла бы промазать со столь близкого расстояния.
«Здорово, да? – болтал Тэш. – Как я этого ублюдка! Как мы его, я хотел сказать... А теперь, а теперь куда мы пойдем? Тот доктор, как я понял, объявил твоего отца психом? Так давай вернемся к нему и тоже...»
– Я не хотела убивать Микки, – проговорила я. – Я хотела заставить его страдать. Оставить калекой на всю жизнь...
«Да ты коварнее, чем я думал, Нола», – выдал Тэш после недолгого молчания.
– Зачем ты... Как вообще это вышло?! – я вскочила, держа револьвер на вытянутой руке. – Как ты мог! Я же... Я же твоя хозяйка!
«Э-э-э, сестренка, – сказал Тэш гораздо серьезнее. – У меня нет хозяев. У таких как я никогда не бывает хозяев. Так что бегом отсюда, пока какой-нибудь зеленщик не постучался к твоему дядюшке».
В ярости я швырнула револьвер на пол и развернулась...
И не смогла его оставить. Или – что вернее всего, – не смогла остаться одна.
Тэш даже не пытался оправдаться или что-то объяснить. Он вновь стал болтать о том, как славно иметь врагов.
Я не знаю существа наглее и самовлюбленнее, чем Тэш. И тем сильнее действуют на меня его внезапные откровения. Так было всегда – если кто-то вдруг открывался передо мной с совершенной другой стороны, он очаровывал меня сразу и надолго. Даже кошмарные подробности чьей-то жизни, ужасающие черты характера, неожиданно всплывшие в ровном повествовании, заставляют меня улыбаться и любить эту разность, это странное несоответствие человека и моих прежних суждений о нем.
Так случается с Тэшем.
Тэш рассказывает байки. О себе, о других... И снова лихие приключения перемежаются личными размышлениями – острыми, горькими, мрачными.
Мне удивительно находиться рядом с ним в такие моменты. И еще удивительнее понимать – ему нужно мое присутствие. Мое внимание, сдержанные кивки и осторожные вопросы, на которые он неизменно огрызается или отшучивается. Нужно. Необходимо. Как дыхание или вода в пустыне.
3.3.
«На самом деле, меня, конечно, зовут Джон Джеймсон – отличное имя для любого преступника, – рассказывает Тэш. – Когда-то у меня была своя команда – сплошь отъявленные мерзавцы и головорезы. Мы грабили товарные поезда, нападали на экипажи и пили как проклятые каждый вечер».
«На самом деле, меня зовут Чарльз Харфштайн. Мои предки пришли на эту землю в числе первых переселенцев с Севера, – говорит он. – Я носил косы, подобно своему деду, но каждого, кто смел назвать меня женщиной, убивал одним ударом стального топора».
«На самом деле, меня зовут Элиза Уирхем, – признается он. – Ты слышала об изобретателе часового механизма? Так вот, это все враки. В действительности, изобретательница – я. Просто кто стал бы слушать женщину в то время?»
С каждым разом его рассказы становились все бредовее. На шестой или седьмой байке я не выдержала – сжала голову руками и зло бросила:
– Хватит врать!
«Когда же я врал тебе, детка? Натаниэль Келлерби никогда не обманывал женщин! Что бы ни говорили злопыхатели...»
– Шут. Паяц... – я откинулась на спинку кресла, запрокинув голову и глядя в потолок.
Тэш, к удивлению, замолк. Мы сидели в дешевой гостиничной комнатке, летняя жара разогрела кирпичный дом до состояния печи, пот стекал по лбу, и слабого ветерка, дующего в распахнутое настежь окно, явно не хватало для жизни.
– Когда же... – с трудом проговорила я. – Когда же все это стало превращаться в сон?..
«Расскажи, – внезапно попросил Тэш. – Должен же и я что-то о тебе знать».
– Что рассказать, господин... господин Келлебри, или как ты там назвался... Что всякий бульварный писака, говорящий в своих жалких рассказиках о белизне больничных стен, о ярком свете ужасающих лабораторий... каждый из них... нагло врет, не видев настоящую психиатрическую лечебницу даже мельком? Там серо, Тэш. Там серо и грязно. В тюфяках клопы и тараканы, под ногами крысы... Лучшее лечение – кровопускание и усыпление. Лучшие лекарства – холодная вода, удары и уколы с какой-то отравой. И... ты знаешь, Тэш, я вынуждена признать, что это действенные методы... По крайней мере, после них не остается способности сопротивляться чему-либо.
Он молчал так долго, что я думала – умеет спать или притворяется, показывая, насколько ему все это интересно. Но он сказал: «Но ты же сопротивлялась».
– Я – да... Но я безумна.
«Ты? Да не смеши меня, сестренка. Ты самое унылое существо во всем мире!»
– Гаденыш.
«Злись, Нола. Злись и смейся. Твои противники будут повержены».
– Я тебе не верю. Ты уже подвел меня.
Тэш промолчал.
Позже я узнала странную вещь о Тэше. Он не умел подчиняться владельцу. Он делал все наперекосяк. Отводил руку, обманывал. «Опалы виноваты, – смеялся он. – Барти ведь говорил тебе, что опалы – камни обмана».
– Шут, – сказала я в очередной раз.
И неожиданно Тэш признался:
«Шут, сестренка. Вот именно... Карточный Джокер был моим первым владельцем и единственным хозяином. По крайней мере, первым, кого я помню. Видишь ли, Нола, я действительно не умею подчиняться. Я вру так, я так шучу. Возможно, ты совершила ошибку, забрав из лавки Барти именно такое оружие».
Тогда я промолчала. И долго винила себя за это. Ведь услышать от Тэша что-то серьезное вновь – для этого должны были пройти восемь долгих недель...
...Впрочем, о чем я? Восемь стремительных, сумасшедших недель! Да, мы бежали – бежали, хотя Нольтар и покойник остались далеко позади. Каждый инспектор, каждый подозрительный взгляд вызывали желание то ли мчаться без оглядки, то ли достать револьвер. Тэш настаивал на последнем, кричал так, что у меня закладывало уши, но я не поддавалась.
Маккеи – не безумцы. Что бы ни говорил доктор Лэй.
Спустя восемь недель мы остановились в крохотном городишке-оазисе. Железная дорога обрывалась здесь – идеальный тупик, забытое место. Даже люди здесь казались потерянными, больными, изможденными. И назывался он, как деревня, как глухая мрачная деревня – Ведьмин.
Тэш подсказал мне этот город, направил, а я согласилась. Но стоило только нам сойти с поезда, как он принялся критиковать всё и всех и уговаривать меня идти дальше. Но куда? Естественно, я хотела покоя.
Старая тетка, сварливая и мерзкая, стала нашей квартирной хозяйкой. Она зарабатывала на том, что сдавала комнаты в собственном доме таким как я отщепенцам. Цену задирала высокую, портила настроение каждым словом и взглядом, но здесь действительно не из чего было выбирать. Как выяснилось, далеко не я одна выбрала Ведьмин городок своим убежищем – по крайней мере, постояльцев у карги хватало. И каждый был преступником, думалось мне, но вел себя тише некуда, терпел разваливающуюся мебель, клопов и жуткие кошачьи статуэтки – в каждой комнате их стояло с десяток... Десятки глиняных и фарфоровых кошек, ни одной живой.
Но бессонной ночью мне, однако, казалось, что они оживали. Мне много что казалось по ночам.
«Ты ненавидишь врачей, верно, детка? – шептал Тэш. – Всех? Всех без исключения?.. А ведь здесь тоже есть лечебницы, и там полно этих уродов в халатах, безмозглых костоправов со шприцами, бинтами... Чем тебя привязывали, когда ты приходила в себя? Веревкой? Может, приковывали цепью к ножке кровати?»
Расплакалась я поздно и совершенно неожиданно для Тэша. Он замолчал, а я отвернулась к стене.
«Нол... Меллони».
– Не трогай меня! – прошипела я, как шипела на отца, когда за что-то обижалась на него... И не сразу вспомнила, с кем говорю. А осознав, села на кровати, и повернулась к лежащему на столике револьверу. Сдавленные смешки, звуки сильно сдерживаемого хохота, звучали в темной комнате несколько зловеще.
Не выдержав, Тэш расхохотался в голос. И я тоже рассмеялась, вытирая слезы, снова рыдая и снова срываясь на смех.
«Ты идиотка, Нола! Сущая идиотка!» – воскликнул Тэш. И добавил: «И мне действительно жаль, что мы не встретились раньше».
Это звучало так серьезно, что мне, наверное, надо было ответить что-то тихое, глубокое, памятное... Но я только засмеялась громче.
– О да, тогда доктор Лэй не отделался бы разбитой рожей!
«Расскажи! – немедленно потребовал Тэш. – Расскажи, что тебе, сложно?»
Я встала с кровати и прошлась по скрипящим половицам. Сделала вид, что задумалась, печально глядя в окно.
– Что рассказать? – я пожала плечами и отошла от окна. Взяла со столика и повертела в руках одну особенно отвратную кошку – с выпученными глазами и надутой мордой... Это ж надо было так испоганить вид грациозного животного!
– Это, – я поставила уродину обратно и ткнула в нее пальцем, – доктор Лэй. Должна признать, при всей моей злобе, он выглядел приятнее... Тэш, неужели кто-то может считать это убожество милым?
«Не отвлекайся! Это доктор Лэй, я понял. И что он сделал?»
– Он говорил, – улыбнулась я и, приложив ладонь к груди, процитировала впечатавшиеся в память слова. – «Милая, только поглядите на себя! Показать вас сейчас бывшим коллегам Майрона – кто бы узнал славную девушку в сиреневом платьице?.. У вас безумный взгляд, Меллони, совершенно безумный... и слабый. Вы истощены и измучены, и это наполняет мое сердце скорбью... Ведь я, поверьте, Меллони, желаю вам только добра...»
«Так и сказал? Вот же гад!»
– Меня тогда привезли в его дом. Мы сидели за столом, рядом... Шикарный ужин, свечи, вино... Он понимал, что мне некуда идти. Он понимал, что, если я откажусь от его предложения, то снова вернусь в лечебницу... И я это прекрасно понимала.
«Но ты здесь, Нола! То есть, Меллони! Ты здесь! Что ты сделала?»
– Может, спросишь, что он предложил?
«О, это просто. Наверняка он был безроден, а к тому же уродлив и скучен. Первое лишает выгодного брака, второе – общества красивых женщин».
– Да, – согласилась я. – Меллони Маккей стала бы отличной партией, да еще... это слово, «репутация». Он стал бы этаким святошей, спасшим больную девочку из лечебницы, в память о ее несчастном сумасшедшем отце... Сам упрятал, сам и вытащил, решил, скажем, что нельзя роду Маккей завершиться...
«Это все неинтересно, Мэл! Таких сук, как твой доктор, всегда полным-полно! Мне интересно, что сделала ты!»
– Я?..
Пальцы вцепились в статуэтку страшной кошки, я быстро, с силой, ударила ее мордой о столешницу. Разбила, порезала пальцы, ударила еще несколько раз, откалывая черепки, и швырнула остатки в угол.
– И огонь. Я ткнула свечой ему в лицо, а после била, чтобы прекратил орать.
Я не ждала никаких слов. Но Тэш... это же Тэш.
«Измученная детка показала доктору, что она не псих...»
– Без шуток, только псих бы согласился на такое предложение!
«Без шуток!.. Чудесно, Меллони. Это чудесно. Только я бы его все-таки пристрелил».
– Не сомневаюсь.
Я облизнула пораненный осколками палец и удивилась – вся ладонь была в крови, не могло ее натечь столько из пары маленьких ранок! Тэш молчал, и это показалось очень подозрительным. Я перевела взгляд на столешницу – на лужицу крови, – потом на пол, где валялась разбитая статуэтка... Снизу донеслась отборная брань, послышались медленные шаги по расшатанной старой лестнице.
Во власти смутных догадок, я взяла в руки еще одну статуэтку – и вновь разбила ее о край стола. Полая внутри, она была полна крови. Свежей, теплой...
Мне стало дурно.
Ругань слышалась отчетливей.
«Одевайся, Нола, – спокойно сказал Тэш. – Одевайся, нам снова бежать».
Я не поверила своим ушам. Кошки скалились, по белым мордам с нарисованными усами стекали капли крови. И я догадывалась, кому она принадлежала.
«Бежим», – все так же ровно повторил Тэш. Он абсолютно точно знал, что этого не случится. Потому и рассмеялся, когда я схватила его со стола и подошла к двери.
– Послушай, Тэш... Послушайте, господин Келлебри, Джон, Чарльз Харфштайн и прекрасная Элиза... Я верю вам всем. И обещаю, что каждая ваша история будет принята с искренним восторгом. Я буду рассказывать эти истории детям, не своим, так чужим, толпам ребятни... Все ваши слова – правда, я знаю. Но сейчас... – я глубоко вздохнула, подгадывая время. – Сейчас мне ужасно необходимо попасть в эту старую суку.
Дверь я распахнула сама, пинком, заставив старуху отшатнуться. И выстрелила точно в левое бедро. С расстояния в метр, не больше, но с Тэшем это можно было считать огромной удачей.
Карга еще сделала шаг, прежде чем вторая пуля попала ей в голень, а потом упала. Не произнося ни звука, будто и не она только что ругалась последними словами. Упала, приподнялась на локте и протянула ко мне свободную руку, сухую и тонкую, как ветвь. Сквозь белую кожу отчетливо проступали кости, жилы и сине-фиолетовые вены.
Она смотрела на меня, медленно раскрывая безгубый рот. Обнажались редкие железные зубы, дергался пурпурно-розовый, жирный как червь, язык.
Наконец, она захрипела.
– Моя...
«Не стреляй! – крикнул Тэш. – Береги пули!»
«Зачем?» – хотела спросить я, но не успела. Все произошло быстро, но пока я глядела на раненую ведьму, другие жильцы не только проснулись, но и подтянулись к комнате. Да к тому же... к тому же, зашевелились кошки. Белые с черными усами и розовыми носами, серые в хорошо различимую полоску, рыжие забавные и самые толстые, черные тонкие, с большими треугольными ушами и длинными лапами... Двери позади столпившихся жильцов открывались со скрипом, выпуская новых кошек, в аккуратных «носочках», с высоко поднятыми хвостами, с внимательными взглядами, с прижатыми ушами...
– Эти твари по ночам пили вашу кровь, – внезапно осипшим голосом произнесла я и взглянула на соседей. И рассмеялась бы, лишь посмотрев со стороны на все это, но одна из кошек уже вцепилась мне в ногу.
«Только не стреляй!» – вновь крикнул Тэш.
Я послушалась. Но выстрелы все равно прозвучали – каждый из здешних жильцов таскал с собой оружие. И каждый умел стрелять!.. Пинком отправив одну кошку к стене и отодрав от собственной руки вторую, я только отступила вглубь комнаты, наблюдая за расправой.
Дикий мяв, ругань, шипение, звуки ударов, скрип досок, выстрелы и редкие вскрики. Я закрыла глаза. Хотелось спать.
«Детка, – умоляющим тоном протянул Тэш, – только не расслабляйся! Я же не зря просил тебя беречь патроны! Сейчас начнется самое интересное...»
Что там могло быть интересного? После оживших ведьминых статуэток?..
Отстрел котов. Проклятье... Рассказать кому – смешно же... Но все-таки, когда отстрел завершился, я поняла, что имел в виду Тэш. И посетовала на собственную глупость и Тэшево нежелание говорить сразу все, что нужно.
Потому что нужно было не смотреть и стоять, а собирать вещи и бежать. На каргу, еще живую, никто не смотрел. Смотрели на меня. Шесть человек, пожалуй, я сочла бы их братьями – такими похожими они казались мне, уставшей и испуганной. Шесть человек с оружием. И они точно не могли быть мирными и тихими горожанами. Мирные и тихие не отстреливают котов, даже если это ведьмины коты, пьющие кровь.
«Не бойся, – сказал Тэш. – Я с тобой. И у нас есть четыре пули».
– Пристрелю, – пообещала я. – Только суньтесь ко мне.
Из них сразу выделился один, шагнувший ко мне, – немолодой, с длинными седыми усами и загорелым лицом. Он сделал еще один шаг, а я подняла руку с Тэшем и покачала головой.
– М-моя сестра, – едва слышно проговорила старуха, – моя сестра...
Усатый взглянул на нее и молча выстрелил ей в голову. Потом снова повернулся ко мне.
– У нее ведь и вправду есть сестра, – после долгого молчания произнес он. – Если порыться в ее вещах, мы наверняка найдем что-то о ней.
«Надо бы найти сестренку этой суки, – беззаботно заметил Тэш. – Прикажи этим придуркам убраться. Ты очаровательна в ночной рубашке и с окровавленными руками, но они могут понять это неправильно».
– Вытащите труп, – сказала я. – И сожгите. Вам же не нужен призрак? Слышите? – я повысила голос. – Убирайтесь и сожгите труп!
Странно, но меня послушались. Трясясь от омерзения, я оттерла с ладоней кровь и переоделась. Появилась во дворе уже полностью собранная, а куда – даже не представляла.
Эти ребята действительно меня ослушались. Костер был сложен прямо на улице. Это показалось мне слишком показным и очень зловещим. И опасным... Но никто и не собирался уходить незамеченным.
– Почтенные горожане, – безо всякого выражения проговорил усатый, – вот-вот вылезут на улицу, чтобы нас убить. Что, детка, будем радовать их благой вестью или украдем тебе лошадь и смоемся, наконец, отсюда?
– Кто вы такие? – спросила я. – Преступники?
Ответ был очевиден.
– Тебя это пугает? – спросил усатый в ответ и усмехнулся. – В первую очередь, мы братья. Братья Рил-Раск.
– Впервые слышу.
– Ты издалека, это видно, – пожал плечами старший, ни капли не удивившись.
– Мое имя...
«Назови настоящее», – потребовал Тэш.
Я знала, что в некоторых городах уже развешаны мои портреты – у доктора Лэя хватало денег на тщательные поиски. Знала – и все же сказала:
– Меллони Маккей.
Он снова не удивился, мне это понравилось.
– Безумная, чуть не пришившая какого-то доктора, – кивнул он. – Что касается цены, то наши головы стоят больше... Вопрос в силе, детка. Ты умеешь ездить верхом? Мы слегка задолжали тебе.
На лошадях я ездила лишь в детстве. На пони. Несколько кругов по площади, за пару мелких монеток. И мое неумение управлять кобылой сразу заметили. Но все же мне удалось совладать с серой клячей, и убраться из Ведьмина городка вместе с Рил-Расками.
