Текст книги "Перекресток трех дорог"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Глава 10
Первобытное

– Труп не имеет никакого отношения к событиям в монастыре, – констатировал полковник Гущин.

Перед тем как отправиться в местный морг на вскрытие, он велел Клавдию Мамонтову везти их всех опять на место убийства. Они были сейчас на лесном перекрестке абсолютно одни. Солнце стояло в зените. Жара усилилась, парило и дышалось с трудом – где-то собиралась великая гроза.

Клавдий Мамонтов созерцал Пужалову гору с венчающим ее мятежным монастырем. Средневековые стены его выкрашены свежей белой краской. Июльское солнце. Мертвая тишина леса. Даже птиц не слышно.

– Это место какое-то секретное, – заметил Макар. – Ни с автотрассы перекресток не видно, ни со стороны монастыря. И от автобуса идти прилично. Перекресток известен местным жителям. Его и по карте в Гугле не определишь – дорога, просека, тропа. Там такое не отображается. И здесь странное чувство…

– Что за странное чувство? – Полковник Гущин сдвинул маску на подбородок, снял наконец постылые перчатки и осматривал на дороге следы протекторов, с которых эксперты сняли силиконовые слепки, правда, толку от них будет мало – следы протекторов сильно смазанные.

– Первобытное. – Макар оглядывал перекресток, кривую сосну, опушку леса. – В этом месте совершенно не чувствуется цивилизация. Линия ЛЭП отсюда далеко, жилья поблизости нет.

– В России, в отличие от твоей Англии, полно таких мест – диких, где не чувствуется цивилизация. Это в Англии у вас по квадратикам все распахано и засеяно. А у нас – степь-ковыль. – Полковник Гущин подошел к кривой сосне и задрал голову. – Женщина была жива, когда ее вздергивали. Однако без сознания. Ей надели петлю на шею. Закинули конец веревки на тот сук и сильно потянули. Тело вешали из положения лежа. А здесь след волочения. За ноги тащили от машины к сосне. Вздернув, обмотали конец веревки вокруг ствола и закрепили узлом. И все это ночью в темноте.

– Убийца на машине приехал сюда, включил фары, дальний свет, – сказал Клавдий Мамонтов.

– Да, так и было. И свет отпугнул лесную свору. А потом собаки пришли сюда и… тут что-то произошло. Было ведь еще животное. Вроде тоже собака растерзанная. – Гущин оглядывал ствол со следами собачьих когтей.

– Собаки могли перегрызться из-за пластика со следами крови. Убили одну из стаи и съели.

– Или этот пес был не из стаи. – Гущин оглядел опушку. – Его тоже сюда привезли и бросили на перекрестке. Макар, они сейчас здесь? Наблюдают за нами?

– Собаки? Нет. Их нет. – Макар смотрел на деревья. – Они спят в чаще – в ямах под корнями, под лапами елей. Они уже больше не домашние, Федор Матвеевич, это дикие псы. Ночные хищники. Стигийская свора… хотя на собак Аида они вроде как и не тянут пока, а?

В морге в бюро судебно-медицинских экспертиз полковник Гущин снова удивил Клавдия Мамонтова. По прежней работе с полковником Мамонтов отлично помнил – Гущин не выносил присутствовать на вскрытии. Делал это всегда через силу и почти лишался чувств, так что ему – толстому и здоровому мужику – сразу совали под нос ватку, смоченную в нашатыре.

Но сейчас полковник был уже не толстый и не здоровый. И не такой, как прежде. Он направился в прозекторскую с каким-то даже видимым облегчением.

– Самое безопасное место сейчас, – сообщил он с энтузиазмом. – Они там все кварцуют через каждые десять минут. Обеззараживают.

– Останься. Подожди нас в коридоре – зрелище не для слабонервных, – обратился Мамонтов к Макару.

– Я в анатомическом театре бывал, когда в Кембридже учился, ходил на лекции по медицине из чистого интереса. – Макар так и пер в прозекторскую вслед за Гущиным.

В морге они все, исполняя предписание, надели маски и перчатки. Судмедэксперт дал им пахучую эвкалиптовую пасту против трупной вони – намазать под носом.

– Вы осмотрели уже тело детально? – спросил полковник Гущин патологоанатома. – Что вы можете нам поведать? Что рассказал наш неопознанный труп?

– Женщина в возрасте примерно сорока пяти – сорока девяти лет, повышенной упитанности, славянской внешности. Не спортивного типа. Размер обуви тридцать седьмой. Примерный размер одежды – пятьдесят второй, – патологоанатом взял мертвую за руку. – Принадлежит к среднему классу. Я еще там, на месте убийства, подумал – она вряд ли монашка.

– Почему? – Гущин из-под своего щитка и маски глядел на патологоанатома, который нацепил собственную рабочую маску из пластика.

– У нее маникюр – сами взгляните. Так называемый французский маникюр – на ногти нанесен прозрачный лак телесного цвета.

– Но она не производит впечатления ухоженной женщины.

– После трех месяцев взаперти кто из нас выглядит ухоженным? – хмыкнул патологоанатом. – Ее связывали скотчем. На запястье следы клея от скотча и на лодыжках тоже. Ни с чем не спутаешь – клейкая лента. Потом, перед повешением, скотч убрали.

– От чего она умерла?

– Механическая асфиксия.

– А время смерти?

– Судя по состоянию тела – давность 18–20 часов. Ее убили между двумя часами ночи и половиной четвертого.

– Сейчас светает рано. Перед рассветом?

– В самый темный глухой час. – Патологоанатом взял с железного приставного стола что-то похожее на долото с загнутой рукояткой. – Тому, что она из среднего класса и располагала финансами, я нашел подтверждение в ее ротовой полости.

Он сунул железку в рот трупа, надавил, разжимая зубы, затем еще раз с силой нажал и ударил кулаком в перчатке по рукоятке. Раздался хруст, от которого у Клавдия Мамонтова заледенела кровь. Нижняя челюсть пошла вниз. Покойница широко распялила рот.

Макар Псалтырников отпихнул Мамонтова и буквально ввинтился между Гущиным и экспертом, прилипая к цинковому столу, где распласталась покойница. Он выказывал к происходящему живейший интерес! Заглядывал мертвой в рот.

– У нее спереди два импланта. – Патологоанатом постучал пальцем в перчатке по зубам мертвой. – А если дальше заглянуть… на задних нижних зубах фарфоровый мост. Все вместе это дорогая работа дантистов. И ниточка – пусть и призрачная – для нас к опознанию тела.

– Какая-то особая зубная работа? – спросил Гущин.

– Сложная. Я с такими вещами сталкивался. – Патологоанатом вытащил свой пыточный инструмент изо рта мертвой. Она так и осталась с открытым ртом. – Не все зубные клиники это делают в комплексе – я имею в виду, и фарфоровый мост, и импланты.

– Проверим, конечно. Особые приметы? Татуировки? Хирургические шрамы?

– Ничего такого нет. – Патологоанатом созерцал голое тело. – Ну-с, приступим к главному.

Он потянулся за пилой.

Клавдий Мамонтов тихонько переместился за спину Гущина. Он уверял себя, что спокоен и непробиваем, как танк. И отступил лишь потому, что готов подхватить полковника, если тот вдруг начнет падать в обморок.

Но Гущин не выказывал никаких признаков смятения или беспокойства. Он и правда кардинально изменился!

Визг пилы… Трупные газы… Эта вонь… от нее не спасает эвкалиптовый ароматизатор…

Вскрытие тела… Все продолжалось очень долго.

Бесконечно долго.

Клавдий Мамонтов потерял счет времени.

– Потерпевшая принимала пищу. Глянем на содержимое ее желудка. – Патологоанатом вытащил нечто и водрузил в фаянсовый лоток. Рассек скальпелем. – Почти переваренная субстанция. Это означает, что последний прием был примерно за пять-шесть часов до ее смерти. Ужин. Видите это? Ни с чем не спутаешь. Это кофе с молоком. Затрудненное переваривание, как обычно. Она вечером пила капучино или латте.

– Не уборщица. Не на рынке торговала. – Гущин кивнул. – Определенный социальный статус. Она рожала?

– Нет, судя по состоянию ее матки. И следов полового акта нет. Повреждения влагалища отсутствуют. Она не была изнасилована.

– А раны на ее ягодицах?

– Ножевые, как я и сказал. Прижизненные. Разной глубины.

– То есть ее полосовали ножом?

– Резали, тыкали острием. Налицо обильная кровопотеря.

– И при этом она была связана скотчем по рукам и ногам?

– Да.

– Пыль в ее волосах?

– Есть. – Патологоанатом провел окровавленной рукой в перчатке по волосам мертвой. – Мы на месте сразу взяли образцы. И содержимое под ее ногтями. Борьбы с ее убийцей не было. Она не сопротивлялась.

– Как с ней справились? Ударили по голове? – Полковник Гущин наклонился над лицом мертвой.

– Нет следов ударов. Какой-то иной способ был выбран. Анализ крови, возможно, что-то покажет. Возможно, ей что-то дали. Алкоголь, наркотик.

– У нее на теле есть шерсть?

– Шерсть?

– Волоски, возможно, пристали к коже.

– Да, мы нашли несколько волосков. Рыжие.

– А следы укусов?

– Отсутствуют.

– А что с останками животного, которое обнаружили там же, на перекрестке? – спросил полковник Гущин. – Вы их уже исследовали? Что это за животное?

– Все в соседнем помещении, мой помощник занимается. Но там мало что осталось. Что за зверь, ДНК точно не покажет нам.

– Почему?

– Потому что беднягу растерзали на клочки. И это сделали бродячие собаки. А это значит, доминирует их ДНК. Но я и без анализов скажу вам – это пес. Задняя часть скелета сохранилась. Голова отсутствует. Порода, возможно, спаниель. И еще: собака была живой, когда ее оставили на перекрестке. Но покалеченной.

– Покалеченной? – Полковник Гущин смотрел на патологоанатома.

– Я, когда останки осматривал, обратил внимание, у собаки сломаны обе задние лапки. Закрытый перелом, и при этом нет следов укусов. Убежать с перекрестка бедняга не могла. Она могла только ползать в пыли.

Глава 11
Мандалорцы. Психоз № 7

В прозекторской они пробыли до семи вечера. Затем полковник Гущин по телефону раздал указания местным полицейским. В отдел полиции он так и не заехал. Сказал Клавдию Мамонтову с Макаром:

– Теперь по домам. Отдыхать. Здесь все равно все застопорилось. Пока не установят личность жертвы, дальше мы не двинемся.

Клавдий Мамонтов помнил, как прежде полковник Гущин буквально «дневал и ночевал» на работе. И чтобы он просто так оставил такое дело… повешенную на сосне женщину… и отправился домой спать? Но, видно, придется привыкать и к этому.

Они поехали в Москву по пробкам. Завезли полковника Гущина домой – после развода он приобрел себе двухкомнатную квартиру на Юго-Западе в новом жилом комплексе.

– Федор Матвеевич, за вами утром завтра заехать? – спросил Клавдий Мамонтов. – Я подумал – как вы до работы добираетесь? Неужели на метро?

– Такси беру, – сухо ответил Гущин.

– Сажусь в такси и надеваю противогаз, – хмыкнул Макар.

Гущин на него только глянул.

– Тебя сейчас закину и поеду, – сказал Мамонтов, когда они уже были на пути в центр города. – А полковнику не дерзи.

– Бывший крутой, да? – усмехнулся Макар. – А теперь он кто?

В Замоскворечье в Спасоналивковский переулок заявились только в девять вечера. Дверь особняка им открыла горничная Маша. За ее спиной – девочки, дочки Макара – шести и трех лет.

– Dad, hi! – младшенькая прыгала, как кузнечик.

– Ты по-русски давай, мы как с тобой договорились? – Макар улыбался.

– Прииииветик!

На Клавдия Мамонтова повеяло ароматом сдобы и корицы. В доме Макара снова что-то пекли. Клавдий Мамонтов прикидывал – куда податься, где переночевать? К родителям? За время карантина он приезжал к ним редко – только доставить продукты. И то, словно курьер – звонил и оставлял пакеты у двери. Общался с отцом и мамой только по телефону и по видеозвонкам, боялся заразить их, сам того не желая. Да и после карантина жить он у них не хотел – страх стать источником заражения по-прежнему сидел в нем крепко. Он решил снять номер в дешевом отеле на ночь. А завтра постараться найти в интернете квартиру на съем.

– Все. Спокойной ночи. Приятных снов. Я поехал. – Он развернулся.

– А ты куда сейчас? – спросил его Макар. – К предкам?

– Нет, в отеле номер сниму.

– А чего в отеле? Слушай. – Макар преградил ему дорогу. – Глянь, какой домина. Купец Расстригин его давно построил. Перед продажей многое переделали – был же у банка дом представительский и отель для своих. Тринадцать комнат и терраса на заднем дворе – вид на Французское посольство. Оставайся. Нам же завтра утром вместе ехать к этому твоему – менту-чудиле. Чего зря бензин жечь? Здесь при доме подземный гараж, загонишь свой гроб на колесах сейчас туда. Поужинаем с тобой. С детьми моими познакомишься поближе. Они о тебе все спрашивали – дочки. Комнату любую себе выберешь гостевую. И живи на здоровье.

– Нет. Исключено.

– Останься. – Макар смотрел на него.

– У нас рассольник с уткой на ужин, – сообщила горничная Маша. – И пирогов я напекла с капустой и с мясом.

Клавдий Мамонтов глянул на Макара, на девочек, на толстую сердобольную горничную. В холл особняка вышла и гувернантка – учительница английского семидесятилетняя Вера Павловна.

– Марш мыть руки сразу, – приказала она громко. – Оба. Вы откуда явились? Вы с улицы явились. Слышали, что все говорят – пришел домой с улицы, первым делом вымыл руки. Гигиена в период эпидемии превыше всего.

– Пошли. – Макар тихонько подтолкнул Мамонтова в дом, шепнув: – Я покажу, где у нас ванные. Тоже выбирай любую, кроме той, что старуха уже себе застолбила.

Вот так и получилось – нежданно-негаданно, что Мамонтов остался жить под кровом своего смертельного врага и соперника.

После ритуала омовения рук Макар повел его по дому. Девочки следовали за ними как нитки за иголками.

– Красоток моих видел уже? – Макар кивнул на дочек. – Старшая Августа. Названа в честь сестры лорда Байрона. Я к ней со школы неравнодушен был. Младшенькая Лидочка – сорванец мой. Назвал ее в честь матери своей покойной.

– Привет. – Мамонтов улыбнулся малышам.

Он знал, что старшая дочка Макара – Августа – ребенок не совсем обычный, с задержкой развития. Августа всегда молчала. Внимательно созерцала мир темными, как у матери, глазами. Лидочка была копией Макара – светловолосая и синеглазая. Этакий живчик. Она считала родным английский и по-русски начала говорить с ошибками только после переезда из Англии в Россию.

– Имя какой твой? – спросила она деловито.

– Клавдий. Был такой римский император давно.

– Я знать, – трехлетка кивнула. – Я знать Ceasar, Neron, Vespassianus – он собирать дань с тойлетс… shit [5]5
  Дерьмо (англ.).


[Закрыть]. Знать твой Claudius – он воевать Англия и знать Адриан – он любил Антиной.

Мамонтов потерял дар речи.

– Античность она учит с тех пор, как говорить стала, – пояснил Макар. – Классическое образование – оно чем раньше, тем лучше. В Англии так. Всех олимпийских богов уже знает. Но предпочитает парней типа Марса теткам типа Юноны. Да, мой орелик сизокрылый?

– Да! – Кроха-гений заплясала на тоненьких ножках. – Августа планшет рисовать. Прогресс!

– Августа нарисовала в планшетке, так будет правильно по-русски. Что нарисовала?

– Мы показать! – Лидочка ухватила инертную старшую сестренку за руку и потащила ее вглубь дома в детскую.

– Здесь гостиная, там спальни, комната девочек, комната Веры Павловны. Там вторая детская – где малец мой, и Маша рядом с ним поселилась теперь, – показывал Макар. – А это моя берлога.

Клавдий Мамонтов оглядел просторную комнату – стеллажи, полные книг. Ящики не распакованные, сундуки антикварного вида. Низкий столик, два кожаных дивана. Книги на полу. Теннисная ракетка. Фехтовальные рапиры на стене. Антикварный глобус. У стены – рыцарь, доспехи. Шлем, забрало… и рядом – совсем маленький рыцарь – доспехи, как на ребенка.

– Из Англии все привез? – спросил Клавдий.

– Да, барахло свое. Это мой детский. – Макар кивнул на маленького рыцаря. – Теперь Лидочка надевает, вооружается. Мы с ней в прошлом году на реконструкции битвы при Гастингсе так отрывались весной, когда шоу еще организовывали.

– Ей же было всего два года.

– Ну и что? Я ее брал с собой. Как свой талисман. Туда фанаты и грудных детей берут. Пусть привыкают. Путь воина.

– Ну, ты даешь. Папаша. – Клавдий Мамонтов хмыкнул. – И на мечах она фехтует, скажешь?

– А то, сам учу! И Сашку потом выучу, как подрастет. А ты чего усмехаешься? И ты учись, пока я жив, как с детьми обращаться. Как воспитывать разносторонне.

– Ужин готов. – Горничная Маша заглянула в «берлогу». – Когда вы все только это уберете, Макар? Мне с пылесосом здесь не развернуться. Что не нужно из вещей – в кладовку надо отнести.

– Я разберусь, разберусь, Машенька, вы не волнуйтесь. – Макар поднял руки с раскрытыми ладонями. – Как там пацан мой?

– Спал весь день. И кушал хорошо, – доложила Маша. – Сейчас бодрствует. Погремушками занят, Вера Павловна говорит – он на все, в том числе и на игрушки, очень активно реагирует. Я его оставила – радионяню включила. Вечером и ночью уж вы сами с ним. Мне выспаться надо. И Вере Павловне тоже. Мы не железные ведь.

– Конечно, конечно, я его к себе из детской заберу, всю ночь буду как штык… кормить его надо будет?

– Я там вам список составила, когда давать – все по часам. Подогревать надо сначала бутылочки.

– Хорошо. – Макар кивнул. Светлые волосы упали ему на лоб.

За стол все взрослые сели вместе. Дочки Макара давно уже покончили с ужином. Вера Павловна дала им по их английской привычке по стакану теплого молока с печеньем перед сном.

И за ужином Клавдий Мамонтов убедился, что идиллии нет и в этом богатом странном доме в Замоскворечье, где часть уклада на английский лад.

– Что с нянькой? Вы звонили в агентство? – спросил Макар Веру Павловну.

Та ела чопорно и манерно. Клавдий Момонтов подумал, что старуха до боли напоминает пародию на английскую гувернантку из старого фильма по чеховским рассказам, где ее – даму в очках – играл Игорь Ильинский.

– Это бессмысленное занятие сейчас. – Вера Павловна промокнула губы салфеткой. – Предлагают нянек из Средней Азии. У них ни медсправок, ни страховки, ничего. И тесты они не делают на ковид. Я бы не доверила им малыша по целому ряду причин. Нашли еще двоих – эти москвички. Но они заявили, что жить в доме не могут, мол, приходящий график у них – отдежурил свое при ребенке – и хвост трубой. Я это сразу отмела – сейчас так невозможно. Мы все сидим здесь, в доме, словно в социальном пузыре. Мы никуда не ходим. И чужие к нам не ходят, мы добровольно ограничили все наши социальные контакты. Доставка приезжает, курьеры – слава богу. Девочки наши дома. От развивающего садика Монтессори, который Лидочка раньше, до карантина, посещала, я отказалась наотрез. Вы знаете, что сейчас именно дети – главные источники заразы?

Клавдий Мамонтов, уплетавший вкуснейшую кулебяку с мясом, едва куском не подавился.

– Это почему же? – спросил он гувернантку.

– Потому что они болеют без симптомов, молодой человек. Вы что, телевизор не смотрите? Они заражаются друг от друга. Сами переносят болезнь легко или вообще даже не выглядят больными. Но заражают нас, пожилых, таких, как я. Я звонила своим коллегам – в московских школах брожение. Пожилые учителя боятся начала учебного года. Это впервые такое в нашей истории. Вы понимаете?

Клавдий Мамонтов слушал. Безумие какое… неужели это правда?

– Но вы же работаете здесь, – сказал он.

– Потому что дети дома постоянно. И никуда не выходят. Только на задний дворик или на крыльцо – воздухом подышать. Я не знаю, как я себя буду чувствовать, если вы начнете брать детей куда-то – в этот большой инфицированный мир.

– Вера Павловна, но мы же с Клавдием сегодня тоже шлялись весь день, – заметил Макар. – Были, по-вашему, черт знает где, мало ли с кем общались. Может, с больными «короной»? Мы же тоже для вас – потенциальный источник заражения. Угроза вам.

– Вы, Макар, болели «короной». Вы сейчас безопасны. А ваш друг?.. – Старуха-гувернантка глянула сквозь очки на притихшего Мамонтова, как на своего ученика. – Ну, должен же быть какой-то риск в жизни. Жизнь не сделаешь стерильной. Ваш друг нужен вам здесь и сейчас. И я это только приветствую. Но запомните правило нашего… то есть вашего дома – явились с улицы, сразу первым делом идете мыть руки.

– Психи, все они психи, – шепнул Макар Мамонтову, когда, поужинав, они перекочевали опять в «берлогу». – Клава, нам надо срочно выпить. И забыть весь этот ковидный бред.

– Не стану я пить. И тебе не дам. Ты мне слово дал. Пока работаем вместе.

– Слово? – Макар спохватился. – Когда это я давал тебе слово быть трезвенником?

– Вот – на ночь вам занятие. – В дверях появилась горничная Маша с Сашенькой на руках. – Теперь вы о нем пекитесь. Он мокрый уже. Памперсы ему сами поменяете. Я с ног валюсь. Посуду уберу на кухне – и на боковую. Девочек Вера Павловна уже уложила. Ступайте, спокойной ночи им пожелайте.

Она передала младенца Макару.

– Саш, чего так смотришь? Чего насупился? – Макар неловко держал сына. – Клавдий… Клава… это, подержи его, а? Я к дочкам – три минуты. Спокойной ночи им скажу.

Младенец перекочевал на руки Мамонтова. И заскрипел довольно. Явно предпочитая его своему родному непутевому отцу.

Макар убежал в детскую. Клавдий с ребенком на руках прошелся по комнате. Остановился перед рыцарем. Он бережно держал крохотное тельце, ребенок льнул к нему. Смотрел голубыми фарфоровыми глазками. И неожиданно улыбнулся беззубым ртом.

Клавдий Мамонтов сам расплылся в улыбке.

– Крутой ты, Сашхен. А это знаешь что? Это папа твой надевает – ну, дури-то много. А силы еще больше. В Англии он такому научился. А тут не Англия, тут Москва. Ты в Москве родился. Москвич коренной, как и я. А не англичанин.

Ребенок тянулся ручками к шлему рыцаря.

– Мандалорец, – на пороге «берлоги» возник Макар. – Красотки мои заснули уже. А ты, Клава, точно мандалорец! Похож. Таков путь, да? – Он подошел к рыцарю, снял шлем, водрузил на себя и поднял забрало. – Саша, давай к папе на ручки… Тебя переодеть надо. Я памперсы захватил.

Он положил сына на кожаный диван рядом с раскрытой книгой на английском о лорде Веллингтоне, снял свой рыцарский шлем. Распеленал одеяльце. Ребенок сучил ножками в ползунках. Макар неловко возился с липучками. Отстегнул, стащил ползунки, начал расстегивать липучку памеперсов и…

– Он не только мокрый, он обгадился. – Макар отшатнулся. – Сашка… ну, ты даешь… Фу…

– Я думал, они в таком возрасте не пахнут. – Клавдий Мамонтов едва нос себе не зажал. – Одно же молоко пьет!

– Смеси. – Макар осторожно тянул памперсы, полные «гостинцев». – Кинь мне что-нибудь… у меня там полотенце в ванной… надо памперсы завернуть… вот отстой…

Вдвоем они кое-как поменяли малышу памперсы.

– Чокнуться можно, – признался Макар. – И все время так теперь будет? Да в сто раз лучше с твоим полковником день и ночь пахать, убийцу ловить, чем такая каторга.

– У тебя две дочки, и ты ничему за это время не научился?

– Они с няньками росли с младенчества. Я и не вникал ни во что.

– Да, по клубам ночным в Сохо тусовался.

Чистый перепеленутый Александр-Сашенька одобрительно скрипел.

– Ну все, пошли на боковую. Спать будешь с папой. Папа у тебя кремень. И защитит, и позаботится, и грудью накормит. – Макар наклонился к сыну. – И не слушай никого. Я по клубам таскался до тридцати лет. А потом завязал. Надоело мне это дело.

Разошлись по спальням. Клавдий Мамонтов выбрал себе гостевую комнату, примыкающую к спальне Макара.

В три часа ночи его разбудил какой-то звук. Что-то упало за стеной.

Он вскочил. Как был в одних боксерах. Подумал – вещи надо какие-то из Бронниц с дачи сюда привезти, в чем дома ходить. Не в костюме же. И рубашки нужны чистые… обувь…

Ринулся в спальню Макара. Тот тоже в одних трусах сидел на кровати. Держал сына на руках.

На полу валялась одна из бутылочек со смесью.

– Мы тебя разбудили, Клава? А мы вот не спим. Ни в одном глазу у нас сна. Все сказки уже ему рассказал. По второму кругу пошел. Досказываю про сэра Персиваля из романа фон Эшенбаха.

– Давай мне его, я с ним посижу, – сказал Клавдий. – А ты теперь поспи. Нам работать завтра.

Он забрал ребенка на руки. Тот опять благодушно заскрипел. Макар бухнулся навзничь на кровать.

– Мандалорцы, блин…

Мамонтов с ребенком вернулся к себе.

– Про царевну сказку хочешь? – спросил он младенца. – Разрушительницу сердец. Которая отвергла всех своих женихов… А женихи – такие кретины были, сначала едва не убили друг друга, однако потом…

Он плел еще что-то в таком духе. Младенец слушал внимательно. Он, казалось, одобрял и поддерживал весь этот новый бред… любовный бред… О ней…

В четыре утра Клавдий Мамонтов прилег, положив ребенка рядом с собой. Они оба уснули – на какое-то время.

Их обоих разбудил звонок по мобильному.

Шесть часов утра.

Полковник Гущин.

– Заезжай за мной прямо сейчас, Клавдий.

– Что случилось?

– У нас новый труп.

– Где? Там же?

– Нет, на железной дороге. В заброшенном тупике старых путей. На него случайно ремонтники наткнулись.

Они с Макаром собирались как на пожар. Разбуженная Маша забрала Сашеньку. Дверь за ними закрывала Вера Павловна, ее тоже подняли с постели.

– Еще одно убийство? – тихо спросил Макар.

– Это дело дрянь, – тоже тихо ответил Клавдий Мамонтов. – Я как ее на сосне увидел вчера, сразу понял – мы все еще с этим делом хлебнем.