Текст книги "Мириад островов. Рождение героя (СИ)"

Автор книги: Татьяна Мудрая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

На всякий случай достала из сумки чистое полотно, постелила между распяленными ногами:

– Тужься. Тужься, говорю, а то большой ложкой выковыривать придётся.

Повитуха имела в виду всего-навсего акушерские рычажные щипцы, которые валялись на дне, погребённые под остальным имуществом, но Галина вспомнила книгу, где так назывался винтовочный штык.

И испугалась до того, что всё в ней потянуло книзу. Потяжелело гирей. И разорвалось, как гнилая тряпка.

Младенец не удержался внутри, шлёпнулся на пол и завопил в приступе крайнего возмущения.

– Шестьдесят шесть. Возвращайтесь назад, на живот. Я поддержу, если надо.

Барбе неуклюже перевалился на живот – «без рук» проделывать такое и само по себе нелегко, да ещё и цепочка лебёдки перекрутилась.

– Плохая цифра, – пробормотал, устраиваясь на нестерпимо ноющей поверхности.

– Почти что конца света? – Одгар непонятно зачем поддержал светский разговор. – Если цифирь написать на рутенский манер и перевернуть, лучше не станет, мессер. Что шестьдесят шесть, что, с другой стороны, девяносто девять – одно и то же.

– Ты собираешься мне зачесть?

Экзекутор стал перед его лицом на корточки:

– До ста – это не шестьдесят шесть и не девяносто девять, а сколько вам понадобится. Мессир.

Отошёл, чтобы ослабить цепь. Начал было снимать кожаные наручники.

– Мейстер, мне куда больше нравилось свойское обращение.

– Вы о чём, генерал?

– Не стоило бы перед тобой открываться, ты верно сказал. Но у моей духовной супруги дела весьма неважны.

Крепкая рука приподняла голову Барбе за волосы:

– Не смей открываться. Я ж у тебя, чего доброго, пойду на поводке – и убью по недосмотру. Полное бесчувствие на лице написано. Плохой это признак.

– Еще поерепенишься – понял слово? И будешь посвящён во все мои омерзительные тайны. А вообще я живучий и везучий. Если хочешь, могу расписаться в смысле «По поводу моей смерти прошу не винить».

– На хрен. Что делаю – за то и отвечу.

– Так что, будешь командовать?

Палач облизал губы:

– Срочно?

– Вроде бы. Но ладно: у меня не смертельно опасный шок, о чём ты, может быть, подумал, а состояние, называемое по иноземному «сабспейс» или «полный улёт». Когда не чувствуешь, на каком ты свете. При таких симптомах пациента следует устроить поудобнее, не двигая с места накрыть одеялом и напоить тёплым молоком, – Барбе постарался придать голосу некую жеманность, и у него почти получилось. – Да, и подложи что ни на то под коленки. Жёстко – я понимаю, надо, так ведь ещё и весьма колюче. Будто щебня подсыпали.

Под колени ему подсунули мягкое, под голову тоже. Укутали. Молока в заводе не было, сошлись на желудёвом кофе с мёдом, который пришлось давать прямо из чайника, через носик. При этом обнаружились болючие трещины в углах рта. Но после всего прочего это было даже приятно.

– Уф, наконец-то, – повитуха ловко перехватила новорожденного, не дав покатиться дальше, увернула в тряпку и, не перерезая пуповины, уместила матери на колени. – Сейчас я вас, как вы есть, укрою. Ты как, разрывы в себе чувствуешь? Совсем небольшие вроде, не думаю, чтобы пришлось особо зашивать. Так два-три крошечных стежка.

– Поглядеть дай, – с трудом промолвила Галина.

– Да хороший парень, всё при нём, – ответила мейсти. – Только вот как увидишь – испугаешься. Девчонок-то тебе обмытых показывали и в тугих пелёнках. Ты пока спи, ему и поверх тебя хорошо.

– Болит что-то, – проговорила родильница, уже задрёмывая. – Внутри, так с девчонками не было.

– Раньше, с девчонками-то, молодая была, а сейчас тебе сколько? Тридцать четыре исполнилось или побольше?

«А ведь раньше-то сначала дитя отделяли и только потом его место рождалось, – подумала. – Что-то медлим мы с этим. А почему? Я, во-первых, боюсь, что задержится в ней лишнее мясо и начнёт гнить. А во-вторых – что неверно оторвётся и она кровью истечёт, это самое страшное кровотечение, потому что хоть медленное и по капле, но неустанное. И пастушья торба у меня с прошлого года, и крапива… Слабенькие. Сейчас-то все трое живы: и мать, и сын, и плацента. Или рискнуть?»

– Ну вот, теперь у меня не одно тело зарозовелось, а и лицо, – вздохнул, наконец, Барбе. – Дерзай, что ли.

Одеяло сдёрнули, кажется, вместе с кожей.

– Руками за бортик держись – теперь они свободны от растяжки. Ори вволю, до сей поры ты, можно сказать, помалкивал. Упирайся ногами в ступень. Отдавай дереву свои беды.

И снова прилила, с головой окатила боль. Вместе с жизнью. Качели. Весы. Песочные часы. Я-Гали. Гали-я.

– Одгар, всё…отошёл… послед…

– Да уж последнего хлёста делать не стану, – ворчал Одгар, расстёгивая, отбрасывая ремень и стаскивая недвижное тело вниз. – Только ты, ради всего Езу, не отходи. Кто ж его знал, что не одни узлы – и застёжки при той ворожбе не полагаются. И про саму ворожбу поди догадайся. Порка-то была самая ерундовая, а вон как круто обернулось в последней трети.

– Рот…криком порвал…

– Это пустое, серебряные скобочки наденем. Останутся разве что морщины, как от смеха.

– Тогда… в порядке…

– И благо, что мужским волосом не оброс, меньше отравы в кровь попадёт, да и какая там кровь – выпот один. Уж тут я справился.

Наконец она рискнула. Приготовила нитки. Осторожно приподняла тёплое покрывало на животе родильницы. Пережала пуповину в двух местах ополоснутыми в вине пинцетами, взяла специальные ножницы, тоже вытерла.

– Это ведь нечувствительно, – успокоила сама себя. – Там нет никаких нервов.

И одним взмахом перехватила жилистый каналец пополам. Немедленно засочилась кровь, но Леора была наготове: перевязала обрубки в обоих местах, подхватила ребёнка и переложила под бок матери – так ловко, что тот лишь засопел.

И начала бережно массировать живот Галины.

– Больно! Ай, больно! – вскрикнула та. Проснулась.

И нечто с плеском выпало из неё наземь.

Потолок плывёт, стены раскачиваются, чуть притухшие факелы сливаются в одну линию.

– Ты его и в самом деле прибил, Оди.

– То не битьё. Это я боялся до него лишний раз дотронуться – сердце ему успокоить. Уж больно собой хорош. Но ничего, приведём в чувство. Женщинам куда хуже приходится – и ничего, рожают и дальше живут.

– Говорят в Рутене, что если тот, кого мучили, привязывается к своему истязателю, то это ненормально – даже название придумали. Синдром чего-то там. Вот тебе, госпожа Леора, классический случай – мой собственный. Этот упырь лихой всю меня как пестом в ступе смял и в муку истолок, высасывает за раз всё молоко из обеих грудей и ещё добавки просит – а ведь люблю паршивца!

И бережно поцеловала дитя в гладкий лобик.

– Волосики тёмные, это я вижу, – озабоченно проговорила Орихалхо, – как и полагается. Дозрел, выходит. А вот глаза какого цвета?

– Голубенькие, как у всех сроком до месяца, – с важностью проговорил Рауди. – Какие тебе ещё нужны?

– Синие, – ответила Орри. – И чтоб никаких иных.

– Полно препираться, – добродушно прервала их мейсти. – Подумайте лучше, как назвать сынка.

– А чего тут думать? – ответил Рауди. – Решено уже и подписано. Бран. В точности как деда. И чтоб никаких мне больше проказ!

Решено было пока не показывать высшее орденское начальство массам и тем более не отсылать в госпиталь: мейстеры, когда настаёт время, – лекари иным не чета.

На досуге Одгар пояснил своему генералу, как он выразился, физику и механику всего дела:

– Штука в том, чтобы отлучить боль от её видимой глазам причины. Ничего хуже синяков и красных пятнышек под кожей – а получают на полную катушку. Всего: и победы над собой, и мук, и воздаяния. Этот… гумор радости. Слыхали, конечно.

– Угу. Эндор…фины, – Барбе кивнул со своего лежачего места. Скобки ему, натурально, поставили, и ораторствовать было слегка проблематично.

– А вот иная сторона монеты куда менее приятна, – продолжал экзекутор. – Это если никак нельзя, чтобы пациент проговорился. Делается в тайне и наперекор дознавателям. Суставы хрустят, кровищи уйма, общая картинка – хоть святых выноси, а мук, считай, никаких. Это во время допроса, потом-то, наедине, возвращается сторицей. Но можно как ни на то уладить тем же опием. Или обе сонных жилы придавить.

– Надо учесть, – Барбе кивнул.

– Да не прежние времена, чай. Всё перед вашей экселенцей будет как на ладони. Потому сейчас и распространяюсь. Да что там – нарочно вы к нам засланы, чтобы по себе узнали наши способности. Перед орденской мейсти тоже всё было открыто – ну, дело не женское, мы понимаем.

Все трое знали, что госпожа Леора отлучилась на неизвестное время и вообще намерена сменить ориентацию – вплотную заняться родовспоможением. Занятие, по её словам, куда более грязное, чем все экзекуторские, и надобно привести его в какое-никакое чувство.

А ещё Барбе принесли некое «голубиное» сообщение сугубо приватного толка, которым он от широты душевной поделился с обоими палачами. Зная, что дальше них не уйдёт.

– Ха, – прокомментировал Крис. – Значит, обеим дочерям моей давней знакомицы приискали завидных женихов и уже дошло дело до консуммации? Их братец, пожалуй, ненамного опередит рождением своих племянников?

– Только пока тс-с, – Барбе улыбнулся одними глазами за неимением рта.

– Пока? Принимаем. Тайному ещё не время становиться явным, – Одгар словно процитировал кого-то из прежних собеседников. – Но надо же! Целомудренный куда более иных прочих монах, содомит – простите, мессер – приплёл себя к высшим когортам власти.

– И теперь у него будет столько потомства, сколько звёзд на небе, – добавил Крисп.

– Вот и говорится оттого в Завете Заветов: больше чад бывает у неплодной, чем у плодовитой жены, – подхватил Одгар. – Что же, мой генерал, за это определённо стоит опрокинуть… чашку-другую нашей фирменной медовухи. Вам я, так и быть, презентую соломинку.

И все трое с умеренным смехом чокнулись.

© Copyright: Тациана Мудрая, 2013

Примечания

1

Кувада, кстати, – ритуал, при котором муж изображает, что от родов мучается он, а не жена: в лучшем случае – с целью отвести от нее злые силы, в худшем – узурпировать ее способность давать потомство. Иногда повитуха привязывает к его зачинательному месту нитку и… гм… дергает за нее всякий раз, как роженица кричит. А что? По-моему, справедливо.

(обратно)

Оглавление

I

II

Кувада[1]