Текст книги "Из-под лжи"

Автор книги: Татьяна Миронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Следствие по делу об убийстве Григория Ефимовича Распутина длилось всего два с небольшим месяца, и было спешно прекращено 4 марта 1917 года. Тело мученика Григория торопливо сожгли в ночь с 10 на 11 марта, на месте сожжения начертана на березе символичная надпись на немецком языке: "Hier ist der Hund begraben ("Здесь погребена собака"), – и далее, – тут сожжен труп Распутина Григория в ночь с 10 на 11 марта 1917 года" (64, с. 7).

В журнале "Былое" за 1917 год, вышедшем вскоре после свержения Императора с Престола, опубликованы материалы следствия по делу об убийстве Григория Ефимовича Распутина, но лишь протоколы допросов Юсупова, домашних Григория Ефимовича, дворников, городовых, швейцаров. Судебно-медицинская экспертиза и заключения следователей в опубликованных материалах отсутствуют. В дальнейшем возвращение к этой теме в литературе, кино и исторических исследованиях сводились к тому, чтобы уверить всех в истинности слов Пуришкевича с Юсуповым.

Свершившееся в ночь на 17 декабря 1916 года злодеяние явилось прообразом грядущего Екатеринбургского мученичества в ночь на 17 июля 1918 года. "О, это ужасное 17-е число", – писала Государыня из ссылки близким. И правда, 17 октября 1907 года был дан злосчастный Манифест, 17 декабря 1916 года был умучен до смерти старец Григорий, 17 июля были злодейски убиты Государь Николай Второй и Его Семья. Выстрелы и изощренное мучительство, нанесение детям колотых и резаных ран, утопление тел в воде шахты, а после извлечение тел, облитие их бензином и сожжение на чудовищных ритуальных кострах, и над всем этим зловещая надпись, перифраз из Гейне на немецком: "Belsatzar ward in selbiger Nacht von seinen Knechten umgebracht" ("В эту самую ночь Белый Царь был убит своими подданными") и рядом каббалистическая надпись: "Здесь по приказу тайных сил Царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы".

Через все, что претерпела Царская Семья, прежде прошел Их Молитвенник. И он был исколот штыками, ножами и "шпорами", и он был троекратно убит. Тело утоплено в стылой невской воде, а после облито бензином и сожжено. И оставлено две удостоверяющие ритуальную казнь надписи, одна из которых на немецком. Ни от Григория Ефимовича, ни от Святых Царственных Мучеников не осталось могил, а о том, что конец их будет един, Государыня знала из предсказания старицы, бросившей ей под ноги восемь кукол, облив их красной жидкостью, запалив взметнувшийся с пола жадный костер.

Поруганием и смертью Григория Ефимовича Распутина иудеи и их приспешники добивались сразу очень многого. Через поношение имени Царского Друга предавалось поношению имя самого Государя Императора. Народ изумлялся скверне, якобы окружавшей Царя и Царицу, и переставал верить в богодержавность самой Царской власти. Одновременно иудейское поругание Григория Ефимовича имело целью, чтобы в его недостоинство поверил Государь, поверил бы и отверг от себя Старца. А когда не удалось убить Григория Ефимовича духовно, осквернить его в очах Царевых, его убили физически, ибо без погибели Распутина иудейский кагал не смог бы одолеть Русского Царя.

3. Фальшивомонетчики от истории: как пишут чужие «мемуары»

Но наступило в России время опамятования. Святые Царственные мученики прославлены, однако хула на Григория Ефимовича, государева молитвенника, спасителя Наследника Цесаревича, по-прежнему остается злой притчей во языцех. И здесь умысел клеветников очевиден: изумляясь черноте вымышленного распутинского облика, не все православные могут заставить себя поверить в святость мученически убиенной Царской Семьи. А самого Григория Ефимовича враги России выставляют ныне козлом отпущения, на него одного возложив иудейскую вину за разрушение Самодержавного Российского государства.

И вот как выполняется эта задача сегодня. Сотеннотысячными тиражами публикуются новые "исторические источники": недавно присланные из Америки "Воспоминания" дочери Григория Распутина и две историко-художественные повести "Николай Второй" и "Распутин" Эдварда Радзинского с многочисленными цитатами из только что "вновь обнаруженного архива".

Книга "Воспоминаний" дочери о Григории Ефимовиче Распутине явилась сразу же после канонизации Царской Семьи. Выпущенная в 2000 году издательством "Захаров" она сразу же привлекла всеобщее внимание: еще бы! свидетельство современницы, самой дочери Распутина. Этот "источник", как признает сам издатель в предисловии, получен им в рукописи из третьих рук в 1999 году "у ее последней владелицы, которая почему-то не разрешила мне объявлять ее имя. Назову ее Госпожой X." (65, с. 5). Долгое и мутное изложение истории жизни госпожи X. и ее американской тетки, от которой и достались в наследство "три толстые тетради с массой вклеек", заканчивается неожиданным для читателя резюме: "Как рукопись попала к ее тетке, она не знает". О самой же дочери Григория Ефимовича Матрене в предисловии рассказано меньше, чем о госпоже X. и ее тетке. Обозначен год рождения – 1898, сказано, что в 1917 году она вышла замуж за офицера Бориса Соловьева и вскоре после революции выехала из России. После смерти мужа в 1924 году Матрена якобы дебютирует в Париже как танцовщица, позже в Америке становится укротительницей тигров. Умерла она в 1977 году в Лос-Анжелесе от сердечного приступа. И ни слова о петербургском периоде жизни осиротевшей девочки, ее путешествии в Сибирь, в Тобольск, Покровское, Тюмень, а затем в Омск и Харбин вслед за мужем Борисом с целью поддержать Царскую Семью в заточении. Об этом нам известно из ее Дневника, который Матрена сама представила следователю Н.А.Соколову 28 декабря 1919 года в Париже. Дневник, написанный "для себя" двадцатилетней, только что вышедшей замуж Матреной, выказывает наивную, горячо любящую мужа светлую натуру, всецело верящую в Господа, почитающую, как святыню, Государя и Государыню и молитвенно, благоговейно поминающую своего отца.

Приведу строки из Дневника, не оставляющие сомнения в цельности и красоте души этой простой, мало ученой, но христиански воспитанной девочки. Как и ее отец, Матрена называет Государя и Государыню "Папа и Мама", "дорогие наши", иногда "они", возможно, боясь изъятия Дневника. 29 апреля 1918 г.: "От Вари письмо, пишет про Них, бедные, как Они страдают". 10 мая 1918 г.: "Живу мысленно с Моими Дорогими". 14 сентября 1918 г.: "Тяжело слушать неправые обвинения, ведь человека ни разу не видели в глаза, а ругают… А что худо разве раньше жилось. Да еще как хорошо… Не умеем ценить доброго, хорошего, где теперь Они? Неужели нету живых, ой я и верить не хочу разным россказням". 17 сентября 1918 г.: "Сегодня узнала весьма утешительную новость, как будто Папа и Мама живы, и Дети, да неужели это правда, вот счастье". 20 сентября 1918 г.: "Мне кажется, если Они будут живы, т.е. Папа и Мама, тогда и я буду счастлива, ведь вся моя опора, вся моя надежда на Них, я знаю, в трудную минуту Они меня не оставят". 1 ноября 1918 г.: "Солнышко светит, а на душе грусть, тоска, болит сердце за Наших, где Они? Неужели не живы. Нет это ужасно" (66, с.31-81).

Матрена постоянно поминает отца, горюет, тоскует о нем. 5 апреля 1918 г.: "Встретили нас с Варей дома (в Покровском – Т.М.), как всегда, тепло, хорошо. Вот уж здесь любовь пребывает. Все живут вкупе, боятся страха Божьего. А кто его вселил в нас? Папа. Он всегда учил нас любви, вере". 21 апреля 1918 г.: "Почему нету моего папы. Зачем Ты, Господи, взял его от нас так рано? Мы остались как листья без дерев. Папа, милый папа, будь с нами в разговенье, именно с нами, с Борей и со мной…". 1 мая 1918 г.: "Ходили с Борей в церковь, подавали записку, поминали папу, ах, как тяжело было сегодня, как-то особенно тяжело. Больно, что нету дорогого нашего тятеньки с нами". 13 мая 1918 г.: "Как я счастлива, что я дома. Как здесь хорошо, каждая мелочь напоминает тятеньку дорогого. Хочу страшно идти к Мурашному, где тятеньке было виденье. Какой он был хороший, милый, славный, добрый. Любил нас больше своей жизни, больше всех" (66, с. 31-81).

Но вот воспоминания якобы все той же Матрены Распутиной, неизвестно от кого, как и к кому попавшие, но широко и шумно преподнесенные нам как исторический документ, как несомненное свидетельство очевидца. Ничего похожего на ту, неоспоримо подлинную Матрену, что сама лично передала свой дневник Соколову, – ни душевного тепла, ни искренней печали, даже обращения не те. Григорий Ефимович именуется только "отцом", нет в подробных рассказах о встречах с Государем и Государыней теплых родных Матрене слов "Папа" и "Мама", "Государь", "Наши дорогие". Издатель, и тот вынужден отметить "особый тон записок": "Никакого придыхания, сантиментов ровно столько, сколько положено, чтобы они не раздражали" (65, с. 7).

По тому, подлинному дневнику, Матрена Распутина – горячо верующий, воцерковленный человек, она говеет Великим Постом, причащается, по обету едет в Абалакский монастырь и все беды свои объясняет одним: "Боже, какая я грешная, прости меня" (66, с. 51). Матрена больше всего любит Бога и все время уповает на Его милость. 16 января 1918 г.: "Господи, не оставь сирот… Нам тяжело, Господи, не оставь". 14 января 1918 г.: "Я люблю людей правдивых. Это для меня главное. Правда – солнце яркое". 16 января 1918 г.: "Боже, как тяжело быть беззащитным, никто не заступится" (66, с. 31-81).

Но в только что предъявленном миру новом "документе" Матрены Распутиной и близко ничего того нет. Нигде не упоминается Имя Божие вне исторического контекста, даже говоря об исцелении Распутиным Царевича Алексея, мемуаристка договаривается до того, что не знает, "помогла ли его молитва, или какая-то другая сила" (65, с. 289). Об отце ни откровений, ни воспоминаний, ни слез – лишь интерпретации известных историй, да еще подчеркнуто холодно: "Я намерена показать человека, а не героя Четьих-Миней" (65, с.30).

Матрена в новых "Воспоминаниях" – весьма ловкий беллетрист. А где могла "набить руку", получить навыки бойкого повествователя девочка, всего несколько лет проучившаяся в гимназии, в двадцатилетнем возрасте покинувшая Россию и лишь изредка говорившая потом по-русски? Редакторская рука? Но, по утверждению издателя Захарова, работа с рукописью свелась "к расшифровке некоторых слов и очень незначительной правке стиля" (65, с. 7).

Дневник подлинной Матрены исполнен описанием встреч и разговоров, радостей и обид живой русской девушки, у которой куча знакомых, немало любящих ее сердечно женщин, как Анна Александровна Танеева (Матреша часто называет ее "Аня"), Ольга Владимировна Лохтина (о ней очень почтительно, только по имени-отчеству), много подруг – Маруся Сазонова, Оля, Лиля, Галя, Рая…

А в "Воспоминаниях" ни слова о себе, словно нет у нее ни прошлого, ни пережитого. Все только об отце, но и об отце ничего нового. Пересказываются известные по другим источникам сюжеты, в которые Матрена "встраивается" свидетельницей или узнает о них из чьих-то рассказов. В истории спасения Григорием Ефимовичем Анны Александровны Танеевой от смерти после железнодорожной катастрофы сохранены все подробности повествования самой Танеевой, но глазами якобы Матрены. Если верить воспоминаниям, то Распутин просто не расставался с дочкой, брал ее с собой везде и всюду: и в Царскую гостиную, где дети показались Матрене "на одно лицо – роскошные фарфоровые куклы в роскошном кукольном доме", и за царский стол, где Матрена подглядела, что "когда Николаю стали наливать водки, он выхватил графинчик у лакея и, минуя рюмку, налил полный фужер", и к постели царевича, где Матрена подсмотрела, что "Царица даже не пыталась скрыть своей истерики". Почему-то девочка успевает отметить и запомнить только то, что усиленно навязывается всеми клеветниками: пьянство Царя, истеричность Царицы, что через Распутина действовала "какая-то сила", "сверхъестественная" сила, по Матрене, выходит, что это сила гипноза, одним словом, бесовская, дьявольская сила, но никак не Божия и не благодатная.

Одно из исцелений Царевича, известное по воспоминаниям А.А. Танеевой, Матрена повторяет с оговоркой: "Отец описывал мне эту сцену так": "Он (Распутин) обратился к Алексею: "Открой глаза, сын мой! Открой глаза и посмотри на меня!!. Веки Алексея затрепетали и приоткрылись… его взгляд сосредоточился на лице моего отца… Отец… снова обратился к мальчику: "Боль твоя уходит, ты скоро поправишься… А теперь спи" (65, с. 127-128).

Перелицовка "под себя" давно известного искусно переплетается в "воспоминаниях" Матрены с сюжетцами, якобы услышанными ею еще от бабушки с дедушкой, от Танеевой, от самого Григория Ефимовича. И вот как сговорились все родные и близкие люди опять же ничего нового не сказать Матрене, а вторить лишь тому, что измыслили позже в злобе и ненависти к Григорию Ефимовичу его враги, враги Государя, враги Самодержавной России, а то, что это измышления, клевета, наговоры, – давно уже доказано. "От деда, от бабки" Матрена якобы знает о пьянстве отца сызмальства ("дорога в кабак проторилась как-то сама собой" – 65, с. 36), разврате его с молодых лет ("для отца физическая и духовная любовь сочетается и так становится силой" – 65, c.30), лености его ("и потянулась за отцом слава бездельника, ледащего человека" – 65, с.25), еретичестве и сектантстве ("Бог в нем, Григории Распутине.,. И правда, если Царство Божие – в человеке, то разве грешно рассуждать о нем, рассуждая о Боге? И если в церкви об этом не говорят, что ж, надо искать истину и за ее пределами. Отец рассказывал, что, как только он понял это, покой снизошел на него" – 65, с. 23). Всплывают давно опровергнутые и похороненные вроде бы обвинения Григория Ефимовича в хлыстовстве ("Отец не отказался присутствовать на радениях хлыстов… Он хотел всего лишь понять, какие есть пути к Богу" – 65, с. 54), в эротомании ("чем сильнее он старался изгнать прельстительниц из сознания, тем, казалось, настойчивее они возвращались, пока он не падал на землю в изнеможении… Боль вытесняла похоть и заполняла стыдом…" – 65, с. 46). Все это о родном отце(!), о "дорогом тятеньке", и не просто о хорошем, милом, добром тятеньке, а о молитвеннике, чудотворце, о святом. Слова доброго у "дочери" не находится, зато в ходу у нее самые отвратительные характеристики Григория Ефимовича из книг в. кн. Александра Михайловича, генерала В.И.Гурко, Председателя Думы М.В.Родзянко, наконец, С.Труфанова и А.Симановича, Ковалевского, Ковыля-Бобыля, целенаправленно нагромождавших ложь о Распутине, развеянную добросовестными историками. Но "Матрена", как ни в чем ни бывало, цитирует эти "источники", не высказывая ни малейших сомнений в их истинности: "Приведу здесь только одно из многочисленных свидетельств Труфанова" (65, с. 113). И повторяет глумливый, из пальца высосанный, анекдот о Распутине, будто спросившем Государя: "Ну, что? Где екнуло? Здеся али тута?" (65, с. 113). Циничная, наглая и издевательская ложь удостоверяется самой "дочерью" Распутина.

Вернемся к Дневнику, в сопоставлении с которым нет труда доказать подложность "Воспоминаний" Матрены Распутиной. Один из аргументов, доказывающих фальсификацию, – это несовпадение оценок одних и тех же людей в Дневнике и в "Воспоминаниях". Мы уже говорили о том, что Государь и Государыня, Папа и Мама, наши дорогие, о которых у девочки болит сердце, с которыми она только и связывает счастье своей жизни, в "Воспоминаниях" просто Николай и Александра Федоровна, Царь и Царица. Ни благоговения, ни скорбной памяти, ни капли сожаления об их трагической мученической судьбе. Одни лишь старые, пронафталиненные еврейские наветы о слабоволии Царя, о его запоях, о неудачах правления, о порочном окружении Государыни, ее болезненности и истериках.

Все самое светлое из Дневника Матреши предстает в очерненном изображении "Воспоминаний". Ольга Владимировна Лохтина, одна из духовных дочерей Григория Ефимовича, исцеленная им от неизлечимой болезни – неврастении кишок, после революции принявшая на себя подвиг юродства, о которой Матреша пишет в Дневнике 2 марта 1918 г.: "Ольга Владимировна говорила по тятенькиному ученью, не она говорила с нами, а тятенька…", 3 марта 1918г.: "После вчерашнего вечера я еще больше полюбила Ольгу Владимировну, она рассказывала, что была на Гороховой, заходила во двор, чувствовала папин дух. Под впечатлением вчерашнего дня я долго не могла уснуть. Видела во сне опять папу, я так счастлива, так счастлива" (66, с. 40-41). К слову, Ольгу Владимировну Лохтину все время с любовью вспоминают в письмах Царские Дочери Ольга и Татьяна Николаевны, часто передают ей приветы и поклоны, так что Матреша не одинока в своих симпатиях.

Но вот фрагмент из новых "Воспоминаний": "Ольга Владимировна Лохтина была хорошенькой блондинкой. Ума там никакого не было и подавно, но, как я бы сейчас определила, прелесть глупости, несомненно, изобиловала… Она рассчитывала быстро получить взаимность от моего отца… Отец перестал принимать ее в нашем доме… Ольга Владимировна попала в лечебницу для душевнобольных" (65, с. 193-195).

Еще одно сравнение: речь о епископе и священномученике Гермогене, утопленном большевиками в реке Туре напротив села Покровского, в те дни как Матреша вернулась домой. Перед нами ее Дневник. 23 июля 1918 г.: "Приехала комиссия искать тело убитого Гермогена, нашли в воде его, обмотанного веревками, и руки связаны назад, мучили, говорят, его, бедного, страшно, ах, какие мерзавцы большевики – Господи, накажи их" (66, с. 61). 25 июля 1918 г.: "Как жутко проходить мимо церкви… видишь: в церковной ограде горит свечка, дьякон всю ночь читает Евангелие у епископа Гермогена на могилке… Сегодня приехал епископ Еринарх за телом убиенного, служили панихиду. Я сильно плакала, вспомнила сейчас же папу, как его отпевали, стоять было немыслимо, хотелось зарыдать" (66, с.62). Матреша знала о гонениях, которые воздвиг, поверив клеветам, епископ Гермоген на ее отца, но она знала и о раскаянье, которое пережил епископ после смерти Григория Ефимовича, об этом сам епископ рассказывал ее мужу Борису Соловьеву. Ни тени злорадства в Дневнике, лишь горестная любовь в ее словах да недавняя картина мученической смерти отца в мыслях. Но какой злобный тон в упоминании о епископе Гермогене в "Воспоминаниях": "Гермоген оказался впутанным в аферы по самую макушку… он из подозрения вывернулся, а двух его приятелей признали-таки виновными в растрате. Понятно, что Гермоген сразу же оценил представившуюся возможность отомстить отцу" (65, с. 195).

Удивительно, но и в рассказе об Ольге Владимировне Лохтиной, и в повествовании о епископе Гермогене автор "Воспоминаний" (уже язык не поворачивается назвать самозванного мемуариста светлым именем Матреши) не говорит об эпизодах, упомянутых в "Дневнике", отчего так? От незнания ли о Дневнике составителем "Воспоминаний" или оттого, что симпатии подлинной Матреши к этим людям несовместимы с обличительным пафосом лже-Матрены. Склонны верить в последнее, потому что автор "Воспоминаний" отлично знаком со множеством документов о жизни Григория Ефимовича и даже намеренно изображает забывчивость "мемуаристки", неправильно употребляет несколько фамилий исторических лиц: Деревянко вместо Деревенько, Давидсон вместо Дувидзон.

Но есть в "Воспоминаниях" и серьезный фактический огрех, который можно расценить как "прокол" фальсификатора. Это брошенная вскользь фраза: "Если бы отцу стало известно о болезни мамы после первого приступа, она бы без сомнения не умерла так рано" (32, с. 135). Настоящая Матрена Распутина вообще не знала, когда и где умерла ее мать, поскольку выехала она за границу в 1918 году и больше в Россию не возвращалась. Прасковья Распутина в 1930 году была сослана с сыном и младшей дочерью из Покровского на Север на поселение, где их следы затерялись.

Не остается сомнений, что под обложкой "Воспоминаний" дочери Григория Ефимовича Распутина нам подсунули очередную фальшивку, к которой никогда не прикасалась рука подлинной Матреши. Так кто же автор "Воспоминаний", кто так умело и злоумно скомпоновал факты, насочинял "чудес", чтобы текст приняли за подлинные мемуары те, кто чтит Григория Распутина как человека святой жизни, незаслуженно оболганного и мученически убитого? А ведь и приняли за подлинное: в недавно вышедшую книгу "Мученик за Христа и за Царя Григорий Новый" попало несколько придуманных лже-Матреной "чудес" и сюжетов из "жизни Распутина".

Подозрения в фальсификации "Воспоминаний" уже возникали, говорили, что Матрена Распутина "порой говорит с чужого голоса", что в составлении книги участвовал ее муж, масон Б.Н.Соловьев (хотя как бы он успел, если известно, что Соловьев умер в Париже в 1924 году). Мы же предполагаем иное: книга "Распутин. Почему? Воспоминания дочери" – это подложный текст, и у нас есть основания считать, что он целиком составлен одним из известнейших еврейских фальсификаторов русской истории, драматургом и сценаристом Э.Радзинским. В основу доказательств положим сопоставление текста "Воспоминаний", приписываемых Матрене Григорьевне Распутиной, и книги самого Эдварда Радзинского "Распутин: жизнь и смерть".

Знание темы, безусловно, свойственно обоим текстам. При этом все сюжетные линии, касающиеся Распутина и Царской Семьи, абсолютно совпадают, они копируют уже упомянутые здесь наветы из пасквиля "Последний самодержец". Но помимо сюжетных совпадений, авторство Радзинского для книги "Воспоминаний дочери" можно предположить на основании поразительного стилистического сходства книги "дочери Распутина" с книгой "Распутин" Радзинского. В обоих произведениях одинаковы приемы введения в текст исторических источников – мемуаров других авторов, свидетельских показаний, отчетов и прочего. В "Воспоминаниях" дочери исторические источники без конкретных ссылок и страниц подаются так: "В записках Гурко читаем:…" (65, с. 276), "Ковалевский свидетельствует:…" (65, с. 64), "Дам слово Симановичу:…" (65, с. 100), "Вот как пишет Коковцов:…" (65, с. 111), "А вот слова Юсупова:…" (65, с. 110), и главная особенность цитации в "Воспоминаниях" – просто имя автора цитаты, как будто прямая речь в сценарии или пьесе: "Воейков:…" (65, с. 188), "Гурко:…" (65, с. 98), "Труфанов:…" (65, с. 74).

В той же драматургической манере приводит ссылки на исторические источники и сам Радзинский. "Аликс писала мужу:…" (67, с. 325), "Мартынов сообщает в новом докладе:…" (67, с. 332), "Белецкий вспоминал:…" (67, с. 334), "Из показаний Родзянко:…" (67, с. 468), и какое поразительное сходство литературных стилей Матрены Григорьевны Распутиной, урожденной в 1898 году, почти всю жизнь прожившей за границей, не имевшей ни то, что специального образования, но даже среднего, и маститого современного писателя, драматурга Э.С.Радзинского. Эта характерная особенность цитации: "Пуришкевич:…", "Юсупов:…" – называние одной лишь фамилии или имени автора цитаты, безусловно, является яркой стилистической особенностью, объединяющей оба текста, но не свойственной историческим сочинениям и мемуарам других авторов.

Еще одна стилистическая черта, характеризующая оба текста, – изложение событий без всякой душевной причастности к рассказываемому. И если для исторических повествований, в коих упражняется Радзинский, отстраненная манера вполне подходит, то мемуары всегда наполнены душевным участием рассказчика, свидетеля, участника событий, тем более если рассказывает о пережитом любящая дочь. Но, к счастью, овладеть тонкой мелодикой душевного участия фальсификатор не в силах, и потому текст "Воспоминаний" дочери воспроизводит так привычную Радзинскому повествовательную модель безучастной хронологии, причем его повесть "Распутин" и текст "Воспоминаний" дочери пестрят одними и теми же весьма специфическими оборотами и выражениями.

Радзинский пишет так: "В странствиях он научился безошибочно распознавать людей. В хлыстовских "кораблях", где соединяли языческие заговоры от болезней с силой христианской молитвы, учился он врачевать" (67, с. 53). "И оттого пьянствовал (Распутин) теперь вовсю… И все чаще, напившись, он пускается в безумную пляску, так напоминающую хлыстовское "духовное пиво" (67, с. 304). Сравним с повествованием, вышедшим под именем Матрены Распутиной. Глава называется (внимание!) "В хлыстовском корабле": "Отец в странствиях попал к хлыстам… Дорога в кабак проторилась как-то сама собой… Отец плясал до изнеможения, будто хотел уморить себя" (65, с. 36). Перекличка одних и тех же образов выдает в "Воспоминаниях" руку Радзинского, к примеру, "красотка Сана с фарфоровым личиком" из книги "Распутин" (67, с. 299), разве не напоминает "фарфоровых кукол" – царских детей из "Воспоминаний"?

Стилистическое сходство бросается в глаза при изложении исторических событий. Сравним главу о начале Первой мировой войны у Радзинского и Матрены Распутиной. У Радзинского в книге "Распутин: жизнь и смерть": "Война и пророчество Распутина. Австро-венгерский посланник в Белграде вручил сербскому правительству ультиматум. Сербия тотчас обратилась к России за защитой. 12 июля Совет Министров под председательством Николая II ввел в действие положение о подготовительном к войне периоде.., Франция готовилась к войне одновременно с Россией. Германия и Австро-Венгрия начали подготовку на две недели раньше. Англия привела свой военно-морской флот в состояние боевой готовности. А пока шли лихорадочные дипломатические переговоры, которые ничего изменить не могли" (67, с. 293).

У Матрены Распутиной в "Воспоминаниях": "Война на пороге. В Сербии убили австрийского эрц-герцога. Австрия направила Сербии ультиматум, потом объявила войну. Немецкий канцлер настоял на переговорах между Россией и Австрией, и Россия ограничила мобилизацию только районами, прилегающими к австрийской границе. Но сторонники войны… взяли верх. Была объявлена мобилизация вдоль западной границы. 31 июля немцы предъявили ультиматум с требованием прекратить подготовку к войне вдоль ее границ с Россией, а в семь часов вечера 1 августа Германия объявила войну России" (65, с. 251).

Я намеренно цитирую столь большие куски текстов, чтобы показать, что не только стилистика их, но и синтаксическая структура абсолютно одинаковы – рубленые фразы, состоящие из простых, почти не осложненных предложений, своеобычная манера лишь называть события, не вдаваясь в подробности их описания, своего рода развернутая драматургическая ремарка к очередной картине в пьесе. Тексты написаны одной рукой, смонтированы на одну колодку. Да соедините вы эти два куска вместе, и пусть попробует кто отличить руку писавшего.

Наряду со сходными историческими "зачалами", которые применяют в качестве вступлений в повествование и Радзинский, и Матрена Распутина, в обоих текстах есть еще одна общая стилистическая черта: беллетризованные описания особо эффектных сцен размером в абзац разрывают конспективное изложение событий. Вот сцена из Радзинского: "11 декабря царица была в Новгороде вместе с великими княжнами и конечно же с Подругой. В древнем Софийском соборе они отстояли литургию, а в Десятинном монастыре посетили пророчицу. В колеблющемся свете свечи царица разглядела "молодые лучистые глаза". И старица, жившая еще при Николае I, заговорила из темноты… Она несколько раз повторила Государыне всея Руси: "А ты, красавица, тяжкий крест примешь… не страшись". Так закончилось последнее путешествие Государыни" (67, с.502). Аналогичная по композиции и синтаксическому строю сцена из "Воспоминаний" Матрены Распутиной: "Разомлевший отец поддался на уговоры новых приятелей и поехал с ними домой к Лизе. Там веселье продолжилось, принесли вина… Очевидно, туда подмешали какое-то зелье, потому что отцу стало плохо и он совсем не понимал, что происходит. Тем временем вечеринка перешла в оргию. В самый пикантный момент появился фотограф. Так были состряпаны карточки, на которых отец предстал в окружении стайки соблазнительных наших красоток" (65, с. 215).

Для повествовательной манеры Радзинского характерна еще одна специфическая особенность – он дает образные заголовки каждому разделу своего исторического сочинения, а в конце таких разделов помещает краткие, почти афористические резюме, звучащие приговором его героям. Эти заголовки и созвучные им резюме-приговоры как бы кодируют читателя, прочерчивая в его сознании канву исторических событий, осмысленную по Радзинскому.

Теперь сравним. Вот "Распутин" Радзинского. Заголовок: "Суд в Царском Селе". Резюме: "Так Распутин еще раз проверил закономерность: достаточно его врагам выступить против него – и их ждет конец" (67, с. 370). Заголовок: "Команда проходимцев". Резюме: "И министры, таясь друг от друга, старались исполнить просьбу фаворита" (67, с. 308). Заголовок: "Распутинщина". Резюме: "Долгожданный союз, о котором мечтал когда-то в начале царствования Николай, – союз мужика с властью – стал реальностью" (67, с. 459).

И вот скажите, может ли быть такая довольно усложненная, профессиональная манера изложения, хорошо осмысленное давление на читателя простым совпадением у двух авторов, которых отличают не только пропасть времени, но и пропасть жизни, а ведь Матрена Распутина использует тот же результативный прием – кодирование читателя обдуманно изготовленными клише – в заголовках (их якобы придумал издатель, согласно его утверждению) и в резюме-приговорах, которыми также изобилует текст "Воспоминаний". Заголовки разделов здесь вкупе с резюме также образуют строго заданный рисунок событий – своего рода историческую мозаику абсолютно в духе Радзинского. Приведем конкретные примеры из "Воспоминаний" Матрены Распутиной. Заголовок: "Царский суд", (тема та же, что и у Радзинского в главе "Суд в Царском Селе"). Резюме: "За лжесвидетельствование Илиодор был выслан из Петербурга в монастырь за сто верст от столицы. За потакание лжесвидетелю наказали и Гермогена" (65, с. 198). Заголовок: "Запои Николая Второго". Резюме: "Как раз во время скандала с письмами алкогольные приступы стали особенно часты у Николая" (65, с.214). Заголовок: "Распутин пошел вразнос". Резюме: "Отец пошел, что называется, вразнос" (65, с.264).

Итак, перед нами стилистически одинаково написанные книги, хотя одна из них – мемуары, а другая – историческая повесть. Подытожим это сходство.

Во-первых, сравниваемые тексты одинаково используют композицию из чужих, тенденциозно подобранных "воспоминаний" и "показаний", снабжая их авторским комментарием, подтверждающим свидетельства исторических лиц, при этом способы введения цитат в текст совершенно одинаковы и выдают драматургическую манеру письма.