Текст книги "Из-под лжи"

Автор книги: Татьяна Миронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Как можно было не ведать православному священству, что нарушение Присяги, принесенной ими на Евангелии, что осквернение ими крестоцелования навлекут на них страшные бедствия, ведь отречение от Царя, Помазанника Божьего, являлось отречением от самого Господа и Христа Его. Но это в тот час никого не путало, одна за другой летели в Святейший Синод телеграммы: "Обер-прокурору Св. Синода. 10.3.1917. Из Новочеркасска. Жду распоряжений относительно изменения текста присяги для ставленников. Крайняя нужда в этом по Донской Епархии. Архиепископ Донской Митрофан". Чудовищно, но к ставленнической Присяге священника Царю отнеслись, как к устаревшему и должному быть упраздненным обычаю, не более.

Так стоит ли удивляться размерам бедствий, что карающей десницей послал Господь на Церковь.

Март 1918-го. Убит священник станицы Усть-Лабинской Михаил Лисицын. Три дня водили его по станице с петлей на шее, глумились, били. На теле оказалось более десяти ран, и голова изрублена в куски. Это отсюда, из Лабинской, неслось в Синод приветствие собрания священнослужителей новому строю.

Апрель 1918-го. В Пасху, под Святую заутреню, священнику Иоанну Пригоровскому станицы Незамаевской, что рядом с Екатеринодаром, выкололи глаза, отрезали язык и уши, за станицей, связавши, живого закопали в навозной яме. Духовенство Екатеринодара всего год назад выражало радость от наступления новой эры в жизни Церкви.

Весной 1918-го в Туле большевики расстреляли крестный ход из пулеметов. Совсем недавно тульское духовенство "в тесном единении с мирянами" надеялось на возрождение Церкви "к новой светлой жизни на началах свободы и соборности".

Июль 1919-го. Архиепископ Донской и Новочеркасский Митрофан сброшен с высокой стены и разбился насмерть. Это он четыре месяца назад торопил Синод с изменением текста присяги для ставленников.

Март 1920-го. В Омской тюрьме убит архиепископ Сильвестр Омский и Павлодарский. Это подчиненное ему духовенство одобряло телеграммой новые условия жизни Отечества…

Армия и Церковь – две организованные русские силы, которые согласно Законам Русского Царства и приносимой каждым из служащих Присяге обязаны были защищать Русское Царство, Государя и Его Наследника до последней капли крови, нарушили и Закон, и Присягу и понесли за это наказание, узрев в лицо, что есть чудо гнева Божия. Не видеть Божьего воздаяния за нарушение клятвы и за свержение Царя (именно за свержение, а не добровольное отречение!) в последовавших за этим революционных событиях – в большевистском восстании, в гражданской войне, в гонениях против Церкви – значит ничего не понимать в русской истории, совершающейся по Промыслу Божию.

Судьбы Армии и Церкви явились предтечей судьбы всего русского народа, который не мог не ответить за Цареотступничество, весь народ ответил за грех многих из него. Именно в нарушении клятвы – Соборного Постановления 1613 года на вечную верность русских царскому роду Романовых – причина нескончаемых русских бед.

Государя убила горстка "выродков земли родной", служившая жидам, латышам, венграм, но грех Цареубийства лег на всех русских и будет лежать, отягощая нас божьими казнями, доколе соборно не покаемся в содеянном. Ведь и Христа убили немногие иудеи, но грех Богоубийства лежит на всем еврейском народе и будет лежать печатью богоотверженности до скончания веков. Наш же грех подобен иудейскому во всем, ведь иудеи прогнали Господа, а мы прогнали Царя, на котором благодатно пребывал Господь. Мы уподобились богоненавистникам иудеям в том, что поверили иудейской лжи о черных делах Императора и Его Семьи, не Иоанну Кронштадтскому поверили, говорившему: "Царь у нас праведной и благочестивой жизни", а газетным клеветам и вымыслам, умело внедряемым в сознание "читающей публики" еврейскими идеологами, которые две тысячи лет назад Господа Нашего Иисуса Христа оклеветали, "ложью схватили и убили" (Мф.26, 4). Как когда-то евреи-богоубийцы "заплевали лице Христа и пакости Ему деяли" (Мф. 26,67), ведомому на крестную смерть, так и русские выродки, обвиняя Царя и Царицу в измене, требовали расправы и даже останавливали на путях поезд, везший Семью в Тобольск, кричали: "Николашка, кровопийца, не пустим!". Превыше сил человеческих Царю терпеть поношение от своего народа, но Он, как Христос, терпел и молчал. Из Тобольска в Екатеринбург Его, Государыню и великую княжну Марию везли на телегах, устланных соломой, взятой от свиней. "Режим Царской Семьи был ужасен, их притесняли… Княжны, по приезде в Екатеринбург, спали на полу, не было для них кроватей". А Государь и Государыня говорили, скорбя и терпя: "Добрый, хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправилами являются жиды. Но все это временное. Это все пройдет. Народ опомнится, и снова будет порядок". Так говорил Сам Христос: "Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят" (Лк. 23,34).

Вторя еврейской пропаганде, мы называли Царя Кровавым, хулили Его матерными ругательствами в надписях на стенах Ипатьевского дома. Поносные слова на Царя и Царицу писали так, чтобы их видели царские дети, похабные частушки распевали так, чтобы их слышали царские дети. Мучители особенно любили издеваться над детьми Императора, ведь это больнее всего сердцу родителей. Один из убийц, Проскуряков, на допросе у Соколова показал: "А раз иду я по улице мимо дома и вижу, в окно выглянула младшая дочь Государя Анастасия, а Подкорытов, стоявший тогда на карауле, как увидал это, и выстрелил в нее из винтовки. Только пуля в нее не попала, а угодила повыше в косяк".

Мы подобно иудеям-богоборцам участвовали в убиении своего Богоносного Царя. Говорю "мы", потому что на нас сегодняшних лежит вина за грех предков, даже если бы подручными жидов-убийц были лишь рабочие Екатеринбурга, но ведь вся многочисленная русская челядь рядом с Юровским и Голощекиным, все эти охранники, водители, чекисты были извергнуты в Екатеринбург из разных концов России: Якимов – из Перми, Путилов – из Ижевска, Устинов – из Соликамска, Прохоров – из Уфы, Осокин – из Казани, Иван Романов – из Ярославля, Дмитриев – из Петрограда, Варакушев – из Тулы, Кабанов – из Омска, Лабушев – из Малороссии…

Да, в Тобольске заправилами царского заточения были руководители местного совдепа Дуцман, Пейсель, Дицлер, Каганицкий, Писаревский, Заславский, но непосредственная охрана царственных узников была почти сплошь русская! Да, это иудеи Свердлов, Ленин, Белобородов, Голощекин, Сафаров, Радзинский приговорили Царя к смерти, да, это жид Юровский первым выстрелил в Государя, но рядом с ним стоял и стрелял в русского Царя русский Павел Медведев, сысертский рабочий, первый подручный Юровского. Да, уничтожать тела царственных мучеников, замывать их кровь на полу и стенах, грабить их вещи приказывали жиды Юровский, Голощекин, Войков, Никулин, Сафаров, Белобородов…, но исполняли все это, не противясь и совестью не мучаясь, русские Леватных, Партии, Костоусов, Якимов, Медведев… Да, в Екатеринбургской "чрезвычайке" были сплошь жиды Горин, Кайгородов, Радзинский, Сахаров, Яворский, но это русская нежить Медведев говорил следователю Соколову: "Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской Семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил… Я догадался, что Юровский говорит о расстреле всей Царской Семьи и живших при ней доктора и слуг, но не спросил, когда и кем было постановлено решение о расстреле".

Это мы, русские, предали Царя иноплеменникам, это мы, русские, стреляли в Его жену, в Его детей, и за верную службу иудеям получали свои серебряники, уподобясь Иуде-предателю, вопрошавшему у архиереев платы за Христа: "Что мне дадите, и я предам Его"(Мф.26,15). Вот документ-расписка через три дня после убийства: "20 июля 1918 года получил Медведев денег для выдачи жалованья команде дома особого назначения от коменданта Юровского десять тысяч восемьсот рублей".

Христос сказал об Иуде: "Добро бы было если бы не родился человек тот" (Мф. 26,24). Лучше бы было не родиться и тем русским Медведевым, что убили Государя, а после убийства "разделили ризы Его" подобно Христовым одеждам, растащили, как расклевали, скромное царское имущество: старые брюки с несколькими заплатами и датой их пошива на пояске "4 августа 1900 года", принадлежавшие Государю; кожаный саквояж, суконные перчатки, пуховые носки, два серебряных кольца великих княжен; бинокль; три вилки, термометр, рашпиль; гребешок, мыльницу, детские игрушки Наследника – оловянных солдатиков, пароходик, лодочку… Ботинки Государыни и сапожки великих княжон чекисты раздали своим женам и любовницам, пуховая подушка откочевала к комиссаровой жене. Не тронули иконы и книги. На полке остались стоять Новый Завет и Псалтырь, Молитвослов Императора, "Великое в малом" Нилуса, "Лествица" Иоанна Лествичника с пометами Государыни и ее же книга "О терпении скорбей". С иконы Феодоровской Божьей Матери содрали золотой венчик и звезду с бриллиантами, обобранную оставили стоять на столе рядом с Богородичной иконой "Достойно есть", где в руках Богомладенца – свиток со словами "Дух Божий на Мне ради Помазанничества Моего благовествуется смиренным, следующим за мной".

Троекратно отверглись мы от Государя-Богоносца. Впервые – когда поверили мнимому царскому отречению. Другой раз – когда допустили заточение и гибель Государя. Ведь даже когда специально созданная комиссия Временного Правительства не обнаружила за Семьей и Государем никаких преступлений (им ли было судить Его!), пленение продолжилось и жить Семье стало еще тяжелее. Вспомним Пилата, не нашедшего в Словах Господа "ничего достойного смерти", и толпу иудеев, усилившую после того свой голос с требованием распятия (Лк.23). Русские люди отверглись от Царя и в третий раз – когда промолчали в ответ на известие о Его смерти, И даже панихиды по Нему и Семье, отслуженные в Добровольческой Армии по приказу А.И.Деникина, вызвали, если верить словам генерала, "жестокое осуждение в демократических кругах и печати". А ведь большевики боялись народного восстания в ответ на готовившееся ими убийство Царя. Они прежде запустили в газеты несколько ложных сообщений о расстреле Николая Второго в ожидании того, "что скажет на это русский народ". Русский народ не сказал ничего. И действительная гибель Государя и Его Семьи не повлекла за собой даже глухого ропота толпы. Неверующая Марина Цветаева, которую трудно заподозрить в симпатиях к монархии, с изумлением писала, как люди, слыша на улицах крики газетчиков о расстреле Царя, равнодушно отворачивали глаза, спешили по своим делам…

"И Русь спасать Его не встала", не встали русские люди спасать своего Царя, а должны были, обязаны были по долгу принесенной в 1613 году Соборной клятвы на вечную верность роду Романовых, по долгу христианской совести с ее природным монархизмом, по долгу национального стояния русских за русского Императора перед скопищем захвативших власть иноплеменников и иноверцев. Так стоит ли удивляться и сетовать при нахождении на Россию и ее народ нескончаемой череды национальных бедствий и безбожных правителей – кровь Его на нас и на детях наших. Нам, русским, отягощенным по сей день наследным грехом наших предков – грехом отречения от своего природного Царя – не будет прощения до соборного в том грехе покаяния – до того часа, когда русский народ, переставший в марте 1917 года молиться за Царя, возмолится Своему Царю, утвердившись в святости Его христианского подвига: "Святый Царю Николае, искупителю грехов наших, великомучениче, моли Бога о нас!"

Были и небыли о царствовании Николая Второго: кому была нужна мистификация истории

Вот свершилось давно желанное для православно верующих – Государь Император Николай Александрович, Его Семья и претерпевшие с Ним до конца Его слуги канонизированы Русской Православной Церковью, и мы, молившиеся им келейно, служившие со стесненным сердцем им панихиды, можем теперь радостно исповедать их святость в соборных службах и молебнах. Но удивительное вдруг затишье почитания святых Царственных мучеников возникло в церковном обществе. Смолкли покаянные панихиды по злодейски убиенным Царю и Царице, по их безвинно умученным детям, но не слышно ни служб, ни молебнов, редко поются торжественные акафисты, те, что прежде были написаны в Зарубежной Православной Церкви, у нас на приходах считаются неканоническими, подчас и вовсе именуются еретическими, а новых, которые бы Московская Патриархия признала «правильными», создавать не спешат. Словно канонизацией остудили пыл горячих почитателей Государя: раз просите – дадим вам страстотерпцев, а далее – испуганное замалчивание, замалчивание столь очевидное, что один из старцев горько предупредил свою духовную дочь: «Увидишь изображение Государя – покупай, собирай, скоро не будет совсем!».

Что же остановило еще недавно вздымавший Россию неустрашимый покаянный вал народного почитания Царственных святых, молитвенного стояния перед Их чудотворными мироточивыми иконами, победного порушения в сердцах и умах столетие внушаемой неприязни и ненависти к Царю? Может, двоедушие членов Синода, таких, как митрополит Нижегородский Николай. Проголосовав за канонизацию, они не постыдились заявить о неправомочности канонизации Царской Семьи, а иные, как митрополит Ювеналий, сразу после принятого Синодом решения о канонизации развели руками перед миллионами телезрителей: "Фигура Царя политически сложная, вопросов много, но… чудеса, но… мироточивая икона…". Или, может быть, Московскую Патриархию устрашила еврейская Антидиффамационная лига, сразу после канонизации Царя опубликовавшая заявление, которое вернее назвать ультиматумом, настолько явственны в нем угрозы: "Антидиффамационная Лига выражает надежду, что решение Русской православной церкви о канонизации Николая II и членов его семьи будет способствовать развенчанию бытующего среди определенной части верующих и священнослужителей антисемитского мифа о ритуальном характере убийства царской семьи. Для еврейской общины не может пройти незамеченным тот факт, что в процессе изучения возможности канонизации последнего императора комиссия РПЦ сняла с повестки дня вопрос о ритуальном убийстве. АДЛ полагает, что, сделав этот шаг, церковь выразила свое отношение к длящимся не одно десятилетие спекуляциям по поводу "иудейского следа" екатеринбургской трагедии 1918 года. Сам факт трагической кончины царской семьи, широко обсуждаемый в последние годы, не должен заслонять реальной исторической фигуры и поступков царя и его окружения, в том числе и их неприкрытый антисемитизм. Нам хочется верить, что решение о канонизации Николая II, принятое на основании факта его смерти, не будет истолковано православной общественностью как одобрение руководством церкви всех особенностей жизненного пути и личности монарха. Очень важно, чтобы решение о канонизации в том виде, в каком оно было принято Собором, стало известно самому широкому кругу мирян и священнослужителей…" (1).

Почему вдруг евреи, потомки, единоверцы, единоплеменники тех, кто ритуально, жестоко, мученически истребил правящую Россией династию, удовлетворены решением Русской православной церкви о канонизации – прославлении тех, чья кровь на еврейских руках, и почему они считают нужным подчеркнуть, что удовлетворены не просто решением о канонизации, а именно в том виде, в каком оно было принято Собором, да при этом считают важным (важным для себя!), чтобы особенность принятого решения была растолкована самому широкому кругу православных мирян и священнослужителей. Что же такого сокрытого может быть в решении Собора о канонизации Царской семьи, не сразу очевидного даже священнослужителям?

Иудеи удовлетворены тем, что Царская семья Романовых возведена в сонм страстотерпцев, не мучеников, обратите внимание, а именно страстотерпцев. В чем разница? Чин мученика есть подвиг смерти за Христа от рук иноверных. Страстотерпцами признаются те, кто принял мучение от своих, единоверных христиан. По страстотерпческому чину канонизации получается, что Государь с Семьей умучены своими же единоверными христианами. Вот если бы Архиерейский Собор признал очевидное, что Царь умучен до смерти иноверцами, иудеями, тогда бы он был не страстотерпцем, а великомучеником. Вот чем удовлетворены евреи, вот что они имеют в виду, когда предъявляют Московской Патриархии ультиматум: "Очень важно, чтобы решение о канонизации в том виде, в каком оно было принято Собором, стало известно самому широкому кругу мирян и священнослужителей".

За всю тысячелетнюю историю христианства в России немногие святые прославлены в чине страстотерпцев. "Исторически страстотерпцами именуются святые, принявшие мученическую кончину не от гонителей христианства, но от своих единоверцев" (2, с. 14). Среди них святые Борис и Глеб, убиенные слугами своего брата-христианина Святополка, святые отроки Иаков и Иоанн Менюжские из Новгорода, убитые разбойниками из христиан… Государя с Семьей прославили в чине страстотерпцев, обособив их от сонма новомучеников – митрополита Владимира, митрополита Серафима, митрополита Петра, алапаевских мучеников и многих, многих других. Выходит, Царскую семью убивали свои православные христиане, а остальных страдальцев за Веру и Христа убивали чужие – иноверцы и безбожники? Или Государь умер не за Христа? Да что гадать, притворяться незнающими, когда очевидно, что надо было угодить иудеям, отвести от них страшное обвинение в убийстве Помазанника Божьего Русского Православного Царя, заставить нас забыть об этом их злодейском преступлении, не случайно же Правительственная комиссия во главе с евреем Немцовым, решавшая судьбу останков, обнаруженных на окраине Екатеринбурга, отказалась рассматривать вопрос о ритуальном убийстве Царской семьи, и по этой же причине торопилась захоронить чьи-то останки, выдавая их за Царские, игнорируя все сомнения о принадлежности их царствующим Романовым, решив, что чем скорее уйдут в могилу екатеринбургские останки, тем быстрее вместе с ними уйдут и все разговоры о ритуальном убийстве Царской семьи. Не случайно же еврейская Антидиффамационная Лига выражает надежду, что решение Русской православной церкви о канонизации Николая II и членов его семьи, в том виде, в каком оно было принято Собором, будет способствовать развенчанию бытующего среди определенной части верующих и священнослужителей антисемитского мифа о ритуальном характере убийства царской семьи. Но если это так, то прославление Царской Семьи в том чине, какой принят Архиерейским Собором, есть хула на Святых Царственных Мучеников и злонамеренное искажение их подвига во славу Христа Бога.

Но вот настояли во всем иудеи на своем, и екатеринбургские останки выдали за царские, как хотели, и как хотели торопливо захоронили их, и даже канонизированы Царственные мученики не по чину их подвига, чего же врагам Государя все неймется? Почему злобные клеветы на святого Иоанна Кронштадтского, на преподобного патриарха Тихона смолкли тотчас по их канонизации, все же опасное это дело – кидать грязью в святых, а здесь визгливый лай газет со ссылками на "многочисленные источники", свидетельствующие о Государе, как о "бесхребетном, переменчивом, несмелом монархе", становится все яростнее, все злее. Издаются "обнаруженные" вдруг мемуары, появляются все новые якобы свидетельства, и все это не исторической правды ради, а лишь для того, чтобы продолжать чернить святой образ, уничтожать святость дорогого для нас имени, преуменьшать число верных Царю людей – да потому что верность святому Государю, по слову преподобного Серафима Саровского есть залог освобождения России от почти уже столетие длящегося ига, "агарянского и ляшского злейшего". Вот эти слова: "Когда правая за Государя стоявшая сторона получит победу и переловит всех изменников, и предаст их в руки правосудия, тогда уж никого в Сибирь не пошлют, а всех казнят – и вот тут-то еще более прежнего крови прольется, но эта кровь будет последняя, очистительная кровь, ибо после этого Господь благословит люди своя миром…" (3, с. 103).

1. Кто и как создал миф об «отречении» Государя

Круг свидетельств Царствования Государя Николая Александровича, а именно саму державную деятельность Императора ставят Ему в вину хулители святой Семьи, этот круг источников очень велик. Кажется, все, кто ни соприкасался Царю и выжил после большевистского переворота, оставили свои записки, мемуары, отзывы. Немало свидетельств и дореволюционных лет. Самое ценное, что дошли до наших дней собственной руки Государя, Царицы, Великих Княжен дневники, переписка, пометы в книгах и документах, выписки из них. Мы читаем их сегодня опубликованными, преодолевая чувство неловкости вторжения в частную жизнь Царской Семьи – не для нас в письмах и дневниках поминается ими пережитое, но все же читаем, так как и письма, и дневники, и книжные заметки свидетельствуют о чистоте помыслов Государя лучше, чем любое измышление последующих летописцев, глубокомысленные опусы историков-комментаторов с осуждением того или иного поступка, политического решения Государя. Как же редки чистые, незамутненные издания, посвященные Государю, Его Семье, такие, как публикация Писем святых Царственных мучеников из заточения (4). Чаще же тексты писем и дневников искажены, дополнены измышлениями недобросовестных составителей, переводчиков или заведомо враждебных публикаторов, наглядный пример тому многотомная переписка Их Императорских Величеств, вышедшая в свет в 1923-1927 годах (5).

Рассмотрим же, кто берется свидетельствовать о царствовании Императора Николая Александровича. Среди свидетелей много сановников, бывших когда-то рядом с Государем, но служивших не Ему, не России, – служивших одному лишь своему тщеславию, заботившихся лишь о собственной карьере. Корыстью руководствовались они, хуже того, проводя политику иудо-масонства, противостояли Государю, искажая суть Его решений, противодействуя Его воле, а удаленные за это из Правительства, из окружения Царя, в утешение уязвленного самолюбия, в оправдание себя, клеветали на Государя, приписывая ему то скрытность, хитрость, непомерную жестокость, то, напротив, бессилие, безволие, бесхребетность.

Таков, к примеру, начальник Канцелярии Двора генерал Мосолов, до конца своих дней не избывший личных обид на Императора и Императрицу, жестко ограничивших его властные амбиции, а потом и вовсе отдаливших его от Двора. Мщеньем, неприязнью, злобой пропитаны все его мемуары, ставшие однако для многих исследователей авторитетным первоисточником: "Со дня заболевания Государя (в 1902 году Николай Александрович болел тифом в Ливадии – Т.М.) Императрица явилась строгим цербером у постели больного, не допуская к нему не только посторонних, но и тех, которых желал видеть сам Государь… Увы. Горизонты мысли Государыни были много уже, чем у Государя, вследствие чего ее помощь ему скорее вредила" (6, с. 190). Насколько Мосолов объективен в своих оценках, можно судить по его же собственному признанию, как в 1916 году он пытался подкупить Григория Ефимовича Распутина, чтобы тот помог укрепить его, Мосолова, пошатнувшиеся позиции в глазах Императора. Затея не удалась, Мосолова удаляют от Двора и направляют посланником в Бухарест. Через несколько лет, уже в эмиграции, себе в оправдание Мосолов внесет свою лепту в историографию правления последнего Романова: "Он увольнял лиц, даже долго при нем служивших, с необычайной легкостью. Достаточно было, чтобы начали клеветать, даже но приводя никаких фактических данных, чтобы он согласился на увольнение такого лица… Менее всего склонен был Царь защищать кого-нибудь из своих приближенных… Как все слабые натуры, он был недоверчив" (6, с. 18).

Еще более откровенен в своей злобе на Государя, сполна выплеснутой в мемуарах, священник Георгий Шавельский, по должности протопресвитера русской армии и флота он виделся с Императором в Ставке в 1915-1917 годы. Сколько он мог видеть Государя, сколько времени наблюдал его, чтобы позволить себе судить о Государе, ко времени написания мемуаров уже убиенном в Екатеринбурге вместе с Семьей, тоном снисходительной "объективности": "Сам государь представлял собою своеобразный тип. Его характер был соткан из противоположностей. Рядом с каждым положительным качеством у него как-то уживалось и совершенно обратное – отрицательное" (7, с. 116). Каждое качество Государя оценено! Ведь так и пишет Шавельский – каждое! Спрашивается, когда же успел протопресвитер армии и флота так досконально изучить Государя, уж не за званными ли обедами и завтраками, на которые он удостаивался чести быть приглашенным и которые в деталях описал (и что подавали, и как сервировали, и что суп был всегда плох), но ведь именно эти доверительные подробности усыпляют бдительность скептически настроенного читателя и заставляют его без всякого отпора принимать и явную клевету, замаскированную под свидетельства очевидца, и даже абсурдные, противоречащие друг другу утверждения о якобы не замечаемом Императором кризисе в России и попытках его, Шавельского, открыть на это Государю глаза.

А сколько ссылок на Шавельского, как же – как же! свидетель, очевидец, на самом же деле – лжесвидетель, лжеочевидец. Видев лишь дважды Распутина, и то издалека, Шавельский уверенно повествует о его пьянстве в церковном доме "Трапеза", о том, как затем в квартире Вырубовой Императрица "подошла к его креслу, стала на колени и свою голову положила на его колени. "Слышь! Напиши папаше, что я пьянствую и развратничаю, развратничаю и пьянствую", – бормотал ей заплетающимся языком Распутин" (7, с. 154). В красках представленная сцена сопровождается невинной ремаркой Шавельского: "Меня так поразила тогда нарисованная о. Васильевым картина, что я забыл спросить, кто именно рассказывал ему о происходившем в квартире Вырубовой" (7, с. 154). Такие вот мемуары – "свидетельства эпохи"!: кто-то сказал кому-то, а тот, кто это якобы передал – священник Александр Васильев – ко времени появления сочинения Шавельского уже скончался.

Как Шавельский разбирается в людях, насколько прозорлив и непредвзят, можно судить по описанному им самим разговору его с Царем о митрополите Питириме. "Самое ужасное в том, что на Петроградском митрополичьем престоле сидит негодный Питирим…", – убеждал Государя Шавельский. "Как негодный! У вас есть доказательства для этого?" – "Я более года заседаю с ним в Синоде и пока еще ни разу не слышал от него честного и правдивого слова. Окружают его лжецы, льстецы и обманщики. Он сам, Ваше Величество, лжец и обманщик. Когда трудно будет, он первый отвернется от вас" (7, с. 147). Митрополит Питирим остался в числе немногих верных Государю священнослужителей, а Георгий Шавельский сразу отрекся от Царя, после октября 1917 года стал лидером "церковного большевизма", преобразованного в "обновленчество".

Стремление выгородить себя, очернив Императора, очевидно и в мемуарах великого князя Александра Михайловича. Понятна была его обида на Государя, который в соответствии с династической традицией Романовых жестко пресекал любые попытки политического влияния своих родных, поощряя их только к военной службе: "Я не могу позволить моим дядям и кузенам вмешиваться в дела управления" (8, с. 294). Но в. кн. Александр Михайлович был неудачником и во всех военных начинаниях. Его официальная записка о реформе русского военного флота, поданная Императору в дни восшествия Его на Престол, привела Александра Михайловича к немедленной отставке, так как предложенные великим князем проекты вели к разрушению морских сил. Второй попыткой "послужить Отечеству" явилась для Александра Михайловича организация так называемой "крейсерской войны", "имевшей целью следить за контрабандой, которая направлялась в Японию" во время русско-японской кампании 1904-1905 годов (8, с. 338). Своими неуклюжими действиями Александр Михайлович едва не спровоцировал тогда вступление в войну Англии и Германии. Наконец, назначенный в революционном 1905 году командующим флотилией минных крейсеров Балтийского флота этот великий князь-флотоводец едва не стал заложником у взбунтовавшихся матросов собственного флагманского крейсера. И что делает великий князь? Бежит в 1905 году из России! В пору тяжелейших для России испытаний пребывает с семьей во Франции – отдыхает, путешествует, развлекается с женщинами. "Я должен бежать. Должен". Эти слова, как молоты, бились в моем мозгу и заставляли забывать о моих обязанностях перед престолом и родиной. Но все это потеряло для меня уже смысл. Я ненавидел такую Россию" (8, с. 345).

Все это не помешало потом Александру Михайловичу, которому наскучили европейские "ежегодные программы", на правах ближайшего родственника (зять Царя!) явиться к Государыне и потребовать от нее ни много ни мало – "установления конституционной формы правления": "В течение двадцати четырех лет, Алике, я был твоим верным другом. Я и теперь твой верный друг, но на правах такового я хочу, чтобы ты поняла, что все классы населения настроены враждебно к вашей политике… Я убежден, что если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной Думы, то это уменьшило бы ответственность Ники и облегчило его задачу" (9, с. 522).

Великий князь Александр Михайлович – изменник, и, чувствуя за собой грех, он выгораживает себя в воспоминаниях, обвиняя в разрушении Самодержавия Царскую Семью и Самого Императора. Чего стоит его мемуарная выдумка о "робости", "нерешительности", "слабости" Николая Второго, о его якобы признаниях в нежелании управлять Россией. Эти никогда нигде никем и ничем не подтвержденные слова Александр Михайлович не без удовольствия приписал Государю, и пошли они гулять из одного исторического сочинения в другое – невозможные в устах Наследника Престола, 17 лет готовившегося к Верховному управлению. Глупая трусливо-просительная, но заискивающая по отношению к Александру Михайловичу фраза: "Сандро, что я буду делать! Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!" (8, с.304). И какое самодовольство "воспоминателя", мстительно тешившего свое самолюбие неудачника: "Я старался успокоить его и перечислял имена людей, на которых Николай II мог положиться, хотя и сознавал в глубине души, что его отчаяние имело полное основание и что мы все стояли перед неизбежной катастрофой" (8, с. 304).

Александр Михайлович – один из многих членов Царской фамилии, открыто предавших своего Царя. Их последующая судьба – изгнание и забвение – закономерный, Богом данный конец за отношение к Трону. Их воспоминания и оценки Государя, власть которого они подгрызали из зависти, уязвленной гордости, притязаний на власть, а потом эту желчь, неудовлетворенное самолюбие сполна выплеснули в своих писаниях, такие их воспоминания не имеют документальной ценности, они лишь свидетельство низменности предательских натур, хоть и императорской крови. Одна лишь Ольга Александровна, младшая сестра Государя, решилась впоследствии произнести покаянные слова о вине всей Царской фамилии: "Я снова скажу, что мы все заслуживаем порицания… Не было ни одного члена семьи, к которому Ники мог бы обратиться… Какой пример мы могли дать нации?" (9, с. 357).