Текст книги "Небесные очи"
Автор книги: Татьяна Тронина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Но никто и не думал расходиться.
Аля взяла лопату и побрела к развалинам булочной.
Доски, битый кирпич, клубы пыли... Борис, выпучив глаза, качал насос – подвал булочной залило водой из прорвавшегося водопровода.
Мертвая женщина. Еще одна мертвая, с ясным спокойным лицом. Ребенок, мертвый. Не испытывая никаких особых чувств, кроме усталости, Аля продолжала копать. Вдруг увидела тонкую руку с длинными пальцами. Отбросила назад доску, а под ней обнаружила тощего, совершенно седого старика с белым от известки лицом. Жив ли?
Аля прикоснулась к его лицу, и старик чихнул. Потом открыл ясные, ярко-синие глаза и произнес мальчишеским голосом:
– Здрасте-пожалуйста... Ты кто?
– Я Аля, – буркнула она. – Жив и радуйся. Кости целы?
– Кажется, да... Оглушило только, – спасенный сел, пощупал затылок. Потом отряхнул известку с волос, и стало ясно, что никакой это не старик, а мальчишка. Ровесник Али, или, может быть, даже младше – уж больно тощий, маленький.
Аля подала ему руку, и он встал.
– Ты меня спасла, – серьезно произнес он. – Ты, значит, моя спасительница. Откопала меня!
– Да ну, брось... – вяло произнесла Аля. – Раз живой-здоровый, бери лопату, откапывай сам других.
Так они познакомились.
Мальчишку звали Дмитрием, Митькой, и был он действительно ровесником Альки. Жил на соседней улице, до войны ходил в соседнюю школу.
И как-то так само собой, незаметно, они подружились. Два подростка – бесплотных и бесполых, две тени в аду блокадного города.
Вместе дежурили в группе самозащиты – сбрасывали с крыши дома фугаски. Вместе таскали воду из Невы (к тому времени в Ленинграде уже не работали ни водопровод, ни канализация, ни отопление). Вместе искали дрова для «буржуйки». Вместе сидели в бомбоубежище, пока метроном бесстрастно отсчитывал секунды. Отнимали кошку у какого-то дядьки – тот собирался ее съесть, судя по всему. Разыскивали мать потерявшегося ребенка. Вместе ходили на концерт Клавдии Шульженко.
Однажды Митя пришел к Але и ее бабушке с мешком.
– Во, гляди, чего принес! – с гордостью произнес он. – На часы выменял.
– Что это? – удивилась Аля, заглянув в мешок. – Это же обычная земля!
– Скажешь тоже! Это земля, которую возле Бадаевских складов накопали. Когда склады горели, песок расплавился, рекой по земле тек... Живем! Где у вас тут кастрюли?
Аля с удивлением наблюдала за своим новым другом. Митя растворил землю в воде, дал ей отстояться, слил в другую кастрюлю, оставив на дне первой песок, и вскипятил бурую воду. Запахло кофе.
– Сладкое... Я ж говорю – тут сахар расплавленный, кофе тоже... Вкусно?
– Очень, – обжигаясь горячим напитком, честно сказала Аля. – Ты тоже пей, чего смотришь!
– Мне, мне кофею дайте! – требовательно закричала Ольга Михайловна из своего кресла. – Немедленно!
– Ну как же без вас, бабушка... – усмехнулся Митя и подал старухе земляного варева. – Без вас никуда!
– Митька, ты знаешь, а ты ведь мне снился... – вдруг вспомнила Аля.
– Когда? Сегодня?
– Нет, раньше. Давно. Так бывает? Может быть, вещие сны действительно существуют, да?
– Не знаю.
– Ты прямо нас спасаешь, Митька...
– Брось... Ты меня тоже спасла, забыла? – он посмотрел ей в лицо своими ярко-синими, точно летнее небо, глазами.
Аля вздохнула.
А потом, осторожно отпивая из чашки, Аля снова подумала об Артуре. Где он, что делает. Виновен или нет...
* * *
...О том, что скотина Макс издевается над ней, Саша могла сообразить еще вчера.
Отпросившись на час раньше у Бураковой, Саша поехала в метро на противоположный конец Москвы. В жуткой давке, кстати сказать... Затем села в маршрутку и долго кружила в ней мимо гаражей и гигантских труб – по какой-то пролетарской окраине.
– Пожалуйста, вот здесь остановитесь! – крикнула она водителю, сверяясь со своими записями, которые ей вчера надиктовал бывший муж.
– Что, здесь остановить? – почему-то удивился водитель маршрутки.
– Да, здесь. А почему вы спрашиваете?
– Да так... – водитель послушно затормозил возле набережной.
Саша вылезла из маршрутки и огляделась. Все приметы совпадали.
Набережная. Длиннейший забор, за которым рычат экскаваторы и видны многометровые кучи песка. Из воды торчат сваи, рабочие сваривают арматуру... Табличка – строительные работы ведет фирма такая-то, до такого-то квартала такого-то года, просим извинения за временные неудобства. Именно у этой таблички Макс и велел ждать его.
Что Саша и стала терпеливо делать, хотя на часах было уже десять минут седьмого. Внезапно сзади загудело – Саша шарахнулась в сторону. Мимо проехала бетономешалка. Долго разворачивалась у ворот, ведущих на стройку, пускала в воздух сизый дым, опять гудела, один из рабочих давал ценные указания, как лучше проехать в ворота, причем указания эти были очень, очень далеки от литературного языка...
Саша с брезгливым страхом наблюдала за происходящим. Именно здесь, за этим забором, работал сейчас ее бывший муж. Строитель мостов. Таланкин М.О.
И, именно в половине седьмого, Сашу наконец озарило – этот самый Таланкин М.О. устроил ей очередную пакость. По старой памяти.
Но Саша отступать была не намерена. Теперь уже ей самой очень хотелось видеть Таланкина М.О. И она очень хотела сказать ему несколько слов примерно на том же языке, который она только что слышала от рабочего...
Саша зашла в ворота, скользя в грязи.
– Девушка, сюда нельзя! – выскочил из будки охранник, пытаясь перекричать шум экскаваторов.
– Мне нужен Таланкин!
– Кто?
– Таланкин Максим Олегович!
– А вы кто?
– Я его бывшая жена, и мы договорились...
– Жена? – проорал охранник.
– Бывшая!!!
– Минутку... – охранник нырнул к себе в будку, принялся кому-то звонить. Саша терпеливо ждала.
Охранник вылез из будки.
– Девушка! А он ушел уже!
«Так я и знала. Вот дура-то! И как мне теперь отсюда выбираться?» – в бессильной ярости подумала Саша.
Она, скользя по грязи, выскочила за ворота. Принялась обтирать о бордюрный камень свои сандалии.
Сзади бибикнули. Саша вздрогнула, оглянулась – под вывеской стояла машина, а у машины – ее бывший супруг, Макс. Одной рукой он опирался на трость, другой давил на гудок.
– Эй, Александра, ты чего опаздываешь? – весело крикнул он издалека. И заковылял навстречу, опираясь на трость.
Все такой же. Невысокий, худощавый, жилистый. С темными лохматыми волосами до плеч. Со странным, некрасивым лицом. На котором горели изуверским блеском темные глаза. Причем глаза у Макса были очень странные – то серые, то в зелень, то чуть ли не фиолетовые... Глаза-хамелеоны. Сейчас вот, например, они казались темными, почти черными.
«Нестор Махно, да и только!» – вздохнув, подумала Саша.
– Это ты опаздываешь, а не я! – сердито крикнула она.
– А куда поперлась? Я ж сказал, где меня ждать! – он подошел, потряс ее за плечо своей небольшой, но тяжелой рукой. – Привет, госпожа Поросенкина!
«Сказать или нет? Что я уже давно разошлась... Нет, не скажу!»
– Привет.
– Садись давай...
Все у Макса было не так. Машина – вроде приличная, достаточно дорогая – выглядела совершенно убитой и грязной. Внутри пахло какой-то дрянью, слой песка на коврике... У задних сидений, под ногами, опять же, перекатывались пустые бутылки. Хоть и не водочные, из-под минералки, но все равно – безобразие!
И сам Макс. Вроде бы интеллигентный человек, наверное, в начальниках уже, закончил институт – то ли строительный, то ли автодорожный (Саша точно не помнила), небедный – а как одет? Все в нем в Саше – стилисте и модельере – вызывало протест. Жуткие брюки, слишком широкие снизу. Рубашка – очень хорошая, явно недешевая – не по размеру. И по цвету с брюками не сочетается. И вообще это не его цвет...
Про ботинки лучше не говорить – они были в ужасном состоянии. Разбитые вдрызг, со скошенными каблуками. Хотя, конечно, с ногами у Макса не в порядке, но это тоже не оправдание!
– Хорошо выглядишь... – буркнул он.
Машина резко вильнула.
– На дорогу смотри, а не на меня! – рявкнула Саша.
Остановились у какого-то погребка.
– Кормят здесь очень хорошо... Ты голодная?
– Нет.
– А я так очень даже...
Он заказал очень много. Саша – только клубнику со взбитыми сливками и мороженое.
– Да ты не боись, не обеднею!
– Перестань, Макс.
Он ел с аппетитом, как всегда, много. Не в коня корм, называется... Саша решила поддержать разговор:
– Как зовут твою новую? Кто она?
– Ревнуешь?
– Перестань, Макс.
– Светланой ее зовут, – подумав, изрек тот.
– А дети есть?
– Есть. Мальчик и девочка, – уписывая мясо из горшочка, самодовольно ответил Макс. Потом добавил: – Близнецы.
– Поздравляю! – улыбнулась Саша. – А как зовут?
– Маша и Даша.
Улыбка сползла с Сашиного лица.
– Миша! Миша и Даша. Вот, – поспешно поправился бывший муж. – Оговорился я. И нечего на меня так смотреть. Оговорился я! С кем не бывает...
Саша уже не могла находиться с ним рядом. Ковырялась в креманке и думала только об одном – как бы поскорее удрать.
– А Поросенкин твой как?
– Прекрасно. Макс...
– Что?
– Почему ты до сих пор с тростью ходишь?
– Ну как... Без нее мне трудно ходить.
– Ты, наверное, ногу совсем не разрабатываешь? Ленишься? На процедуры не ходишь?
Максим закашлялся:
– Ты это... Заботливая ты моя! И без тебя есть, кому обо мне позаботиться!
– Как ты мне надоел... Ты мне на тысячу лет вперед надоел! – с ненавистью вздохнула Саша.
– Успокойся, ты мне тоже.
– Где координаты того человека, который может помочь Лизе? Ты обещал!
– Вот, пожалуйста... – Макс набросал на салфетке несколько цифр.
– Все, до свиданья... – Саша схватила салфетку и вышла из-за стола.
– Ты куда?
– Домой.
– Давай я тебя хотя бы до метро подброшу...
– Нет, спасибо.
– Эй... Александра!
Но она даже оглядываться не стала. Должно еще лет десять пройти, прежде чем она снова согласится увидеть бывшего мужа!
Дома Саша оказалась в половине десятого вечера – усталая, мокрая от жары, злая.
Как вошла, сразу же зазвонил городской телефон.
– Алло!
– Саша? Добрый вечер. А я вам целый день звоню...
– Добрый вечер... – пробормотала Саша. Сердце ее стремительно забилось – она узнала голос. – Виктор Викторович? Откуда у вас мой номер?
– Очень просто – он был в карте записан.
– А-а... Вообще-то вы ко мне на «ты» обращались.
– Привычка врачебная. Давайте... давай на «ты». Саша, ты... Ты что завтра делаешь?
– Ты хочешь назначить мне свидание? – в первый раз за этот вечер улыбнулась она. – И как мне тебя называть – Виктор, Витя?
– Как угодно. Да, я назначаю тебе свидание... – его голос – мягкий, низкий – завораживал. – Встретимся?
– Встретимся!
Это было больше чем чудо. Он нашел ее. Он все-таки решил не отступаться!
– Тогда я завтра заеду за тобой. В восемь вечера. Устроит?
– Вполне. Сейчас скажу адрес...
– Саша, Саша, я и адрес твой знаю!
– Ах, ну да... – смутилась она.
«Кажется, жизнь налаживается!» – Саша была в таком восторге, что тут же забыла о неудачном вечере.
Виктор Викторович Бородин был мужчиной исключительно пунктуальным (не то, что некоторые!). Заехал за Сашей ровно в двадцать ноль-ноль.
Повез Сашу в очень красивое место – летний ресторан где-то почти в пригороде, с цветущими на клумбах розами, скульптурами греческих богов и дворянской усадьбой на заднем плане, а ныне музеем. Все чинно, благородно и в то же время как-то ненавязчиво...
Но Саша, хоть и в самых лучших своих джинсах и модном топике с принтами, в первый раз подумала: «Надо меняться как-то, что ли... Правильно Лизка говорит – сапожник без сапог!» Она почувствовала, что не совсем соответствует этому месту, а главное, самому Виктору Викторовичу Бородину. Тот был в костюме, при галстуке, с благородной сединой... «Я рядом с ним – как девчонка. Его дочь!»
Как уже упоминалось, Саша по своему образованию была модельером. Все, что касалось стиля – она знала. Форма, цвет, фактура ткани... Шла по городу, и видела, что надо поменять в каждой проходящей мимо женщине, а что – оставить как есть. Представляла, с какой обувью и украшениями одежда должна сочетаться. Какой должна быть прическа и макияж. От иных женских экземпляров приходила в шок. От других – в восторг: «Надо же, какое оригинальное и смелое решение!» Она шила всем своим подругам платья на свадьбу. А также блузки, юбки, пальто... Делала все стремительно и не задумываясь. «Какая красота! – ахали благодарные подруги, любуясь ее работой. – Ни у кого такого больше нет!»
Но себя, как женщину, Саша не видела. Или не хотела видеть. Почему?
– Покажи личико... Тьфу-тьфу-тьфу. Я же сказал – заживет все без следа! – он снова заставил ее повертеть головой.
– Я уже забыла про свой ожог... – улыбнулась она.
– Как же это все-таки произошло? – с интересом спросил Бородин. – Поподробнее...
– Глупая история. Дело в том, что я работаю модельером на швейной фабрике... Курение у нас запрещено. Но девчонки дымят – будь здоров! Хотя здоровья у них, от этого, конечно, не прибавляется... И вот, ушли они все на обед, а я, наоборот, только пришла. Чувствую – дымом пахнет... – принялась рассказывать Саша.
Бородин слушал ее очень внимательно, даже вилку отложил. Задавал вопросы. Качал удивленно головой, восхищался Сашиным бесстрашием. Снова задавал вопросы – словно пытаясь представить, как именно все произошло.
– ...Где? А, значит, здесь у вас балкон, а здесь – столы с этим, как ты его называешь...
– С синтепоном!
– Послушай, но правы твои пожарные – если бы огонь разгорелся, ты действительно оказалась бы отрезанной от выхода! – ужаснулся Бородин. – А этаж какой? Второй? Можно было спрыгнуть в крайнем случае...
– Второй-то он второй, но... Учти, что здание – бывший Дом культуры. Первый этаж – с очень высоким потолком. Там раньше кино показывали, спектакли. На самом деле по метражу наш второй этаж – как обычный четвертый.
– Н-да, уже просто так не спрыгнешь с такой-то высоты...
Мало кто из мужчин, даже очень сильно влюбленных, проявляет такой интерес к чужой жизни. Саша была очарована и растрогана вниманием Бородина к своей особе.
После ужина в ресторане они катались по Москве (машина у пластического хирурга была под стать хозяину – представительского класса, элегантная и мужественная. Внутри пахло кожей, и только!).
Потом наступил момент, когда двое обычно чувствуют себя неловко – а дальше-то что? Но поскольку Бородин был очень мил, а Саша – почти влюблена, то все произошло как-то само собой. Как Виктор Викторович оказался у нее дома, Саша не заметила, да в общем ее никогда не волновали тонкости этикета. Она старалась жить так, как ей хочется – и все.
А сейчас ей хотелось только одного – никогда не расставаться с этим мужчиной.
– Ты живешь здесь одна? – проходя по квартире с бокалом вина (купили по дороге), озабоченно спросил Бородин.
– Да. Одна.
– А раньше?
– Тебя интересует моя личная жизнь? Хорошо, скажу – я была два раза замужем...
– Нет, я не про то! – перебил он. – Мать, отец, братья-сестры... Есть кто-нибудь? – одной рукой он обнял ее за плечи.
– Нет. Я, к твоему сведению, – сирота. Меня воспитывала бабка, да и то не родная, двоюродная... Она уже давно умерла, – призналась Саша.
– О, прости! – вздрогнул он. – Но что же – родители? Где они?
– Лучше не спрашивай. Потом как-нибудь...
– Нет, я хочу знать! – Бородин поставил бокал на книжную полку, повернул Сашу к себе. Его лицо, взволнованное и серьезное, было теперь прямо перед ней.
– Мать у меня – ангел, а отец – дьявол... – пробормотала Саша с тоской. – Но, пожалуйста, не заставляй меня рассказывать эту историю, а то я плакать буду... Я всегда плачу, когда вспоминаю.
– Хорошо, не буду... Не говори ничего... – он поцеловал ее. – Я не хочу, чтобы ты плакала. Я не хочу, чтобы ты плакала, моя девочка.
– Твоя девочка? – едва слышно повторила она.
– Да, ты моя девочка. Такая юная... Ты слишком хороша для меня. Я старый гриб, а ты...
– Все не так! Я не юная, а ты – не старый!
– Значит, ты не считаешь меня старым? Правда?
– Правда...
– Это хорошо... Когда ты тогда, в клинике, отвергла меня, я... – в голосе Бородина было искреннее волнение.
– Я не отвергала тебя, я просто не могла поверить, что могу тебе нравиться! – прошептала Саша, обнимая его.
Они целовались и шептались, шептались и целовались. Бородин оказался нежен, добр, страстен, а у Саши тысячу лет никого не было... Словом, она потеряла голову. Она уже не могла сказать про себя – «почти влюбилась». Она была влюблена без всякого «почти».
...Несколько раз за ночь Бородин включал свет и смотрел на Сашу.
– Что? – сонная, она пыталась закрыть лицо руками.
Он молча отводил ее руки и смотрел, смотрел... С жадностью и восторгом. Так на Сашу еще никто никогда не смотрел. Бородин чуть ли не молился на нее. Потом начинал целовать – лицо, плечи, руки... Саша не ожидала такой прыти от своего нового знакомого, и, под конец, даже стала думать – уж не действие ли это какого-нибудь волшебного препарата?
– Открой глаза... Смотри прямо на меня. Ох, Саша, Саша, Сашенька...
Нет, такую нежность никакой виагрой нельзя было вызвать. Похоже, почтенный Виктор Викторович тоже влюбился.
Под утро они, наконец, заснули, но даже во сне Бородин не выпускал Сашу из своих объятий.
Утром он ушел – да и то, только потому, что надо было в клинику, несмотря на то что день был воскресный.
Саша набрала номер Лизы.
– Привет... Ты не поверишь, но я, кажется, встретила свой идеал.
– Он кто? – быстро спросила Лиза.
– Бородин.
– Ах ты... а говорила... ну, Сашка, обманщица...
– Молчи! Я боюсь, что долго это не продлится! – с отчаянием произнесла Саша. – Все очень хорошо. Даже слишком...
– Дурочка! Ты просто боишься радоваться!
– Но я не верю, чтобы такой мужчина, как он...
– Мог заинтересоваться тобой? – закончила ее фразу Лиза. – Трижды дурочка! У тебя совершенно нет самоуважения, ты не умеешь себя ценить!
– У меня никогда не было долгих романов, я всех теряла... А вдруг и в этот раз?..
– В этот раз все будет хорошо! Кстати, техосмотр я прошла. Спасибо Максу.
– Кому? А, да...
Едва Саша положила трубку, ей позвонил Бородин. Сказал, что соскучился. Потом позвонил в середине дня, и снова сказал что-то приятное.
– Вечером встретимся?
– Да! – тут же ответила Саша. – А то, ты знаешь, у меня впечатление, будто все это мне приснилось!..
– Милая ты моя... – растроганно засмеялся тот.
«Какой он необыкновенный! Мне очень, очень повезло! – дожидаясь вечера, Саша бесцельно бродила по квартире. – А если он сделает мне предложение? Такой серьезный человек... не может не сделать! Не сейчас, конечно, а потом... Соглашаться, или нет? Конечно, соглашаться! И я должна ему все рассказать...» – от этой мысли Саше стало немного нехорошо.
Она не солгала Бородину, когда вчерашним вечером просила не расспрашивать ее о родителях. О прошлом без слез вспоминать было невозможно.
Ее мать – ангел. Отец – дьявол.
Саша снова достала альбом с семейными фотографиями. Она почти никогда не открывала его, хотя фото отца там не было. Но каждая страничка альбома словно напоминала – этот человек существовал. Это он все разрушил. Уничтожил. Стер улыбки со счастливых лиц...
Саша заставила себя открыть альбом.
Она словно репетировала то, что собиралась в скором времени поведать Бородину.
– Мамочка. Моя мамочка... – Саша ладонью погладила фото на первой странице.
На нее смотрела мама – юная и очень красивая. Здесь ей лет семнадцать, она еще в школьной форме... В те времена была школьная форма – коричневые платья и белые фартучки – по праздничным дням. В будни – черные...
Мама улыбалась печально, нежно и как-то обреченно – словно предчувствуя то, что ждало ее впереди.
Вот мама в свадебном платье. Здесь ей восемнадцать. Уже заметно аккуратный, круглый животик. В нем – Саша... Но жениха рядом нет – поскольку часть фотографии отрезана. Отрезана и уничтожена. Ясно, кто там был запечатлен...
Вот она, Саша, младенцем – у родной бабушки на руках. «Какое счастье, что бабушка так и не узнала... – вытирая слезы, в тысячный, миллионный раз подумала Саша. – Это ужасно, когда родители переживают собственных детей! Так что в каком-то смысле бабуле повезло. Всего за пару месяцев до мамы!»
Бабушка Саши умерла своей смертью. А через несколько недель убили ее дочь, маму Саши. Самой Саше было в то время три года. А убил Сашину маму ее муж, то есть – Сашин отец.
В общем-то история была вполне банальной, бытовой – муж убил жену. Большинство преступлений совершается на бытовой почве – по глупости, зависти, из ненависти, ревности... Это только в кино и книгах рассказывается о жутких и загадочных преступлениях, разгадать которые под силу только хитроумному сыщику.
Но Саше не было легче от того, что тайну смерти ее матери разгадали легко и быстро. Весь кошмар заключался в том, что ее родной отец убил ее родную мать. Приревновал к кому-то – и зарезал.
Вот так, запросто... О малолетней дочери папаша даже не подумал!
Отца посадили. Сидел он в тюрьме долго, лет двенадцать или четырнадцать... Саша не знала точно, поскольку его судьбой не интересовалась. А еще потому, что сам родитель после своей отсидки домой так и не заглянул. Жил где-то там, у кого-то там... Ни разу за столько лет не испытав желания встретиться с дочкой!
Но Сашу подобное равнодушие не шокировало. Даже в каком-то смысле радовало... И слава богу, что она не видела папашу – а то сама бы его убила невзначай!
Воспитывала Сашу двоюродная бабушка. Женщина простая, добрая, одинокая. Она была очень привязана к девочке – в этом смысле Саше повезло, конечно. Ее любили, она не знала всех тягот абсолютного сиротства. Повезло-то повезло, но легче от этого не было...
Сколько себя осознавала, Саша всегда тосковала по матери. Хоть ей и было тогда три года, когда убили мать, но она смутно помнила – юную женщину с тонкими руками и копной темных волос, от которой пахнет чем-то родным – когда утыкаешься в нее всем лицом, всем телом.
Помнила ее голос:
– Сашурочка моя родненькая!
Руки женщины, точно крылья, накрывали Сашу, прятали от всего мира. Потом кто-то нехороший разомкнул эти крылья, отнял у Саши все запахи и звуки, отнял все.
Иногда Саше казалось, что она помнит и бабушку, родную бабушку. В чем-то темном, цветастом, бабушка взволнованно говорит о чем-то своей дочери (маме Саши), разводя руками. Говорит и говорит, говорит и говорит... Наверное, бабушка была далеко не молчуньей.
Саша очнулась от печальных мыслей только тогда, когда раздался звонок в дверь.
Это был Бородин – с огромным букетом цветов.
– Ждала?
– Ждала! – выдохнула Саша и повисла на нем. В этот раз Бородин был одет проще – джинсы, льняной пиджак. Он показался Саше таким красивым, таким милым, что она окончательно потеряла голову.
– Погоди, дай мне на тебя посмотреть... – он оторвал ее от себя, и вновь принялся изучать – пронзительным, жадным, изумленным взглядом.
– Что?
– Ты красивая... – словно в ответ на ее мысли, тоже пробормотал он. Затащил в комнату, усадил к себе на колени. – Ты мне очень нравишься... Какие у тебя руки, боже, какие руки... – он покрыл ее руки поцелуями – от кончиков пальцев до плеч. – А плечи!
Он рассматривал ее всю и всю покрывал поцелуями. Он словно поклонялся ей...
Такое фанатичное поклонение было приятно, и даже жутковато немного становилось... «Что он во мне нашел, чему так удивляется? Я совсем обычная... Обыкновенная женщина! – думала Саша, позволяя Бородину вертеть себя как угодно. – Хотя нет: если любишь, любимый человек кажется чудом. Наверное, он меня любит!»
...Она пришла в себя на кровати. Обнаружила, что лежит на спине, открыв глаза, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
– Господи, Виктор, что ты со мной делаешь...
– Что? – он снова навис над ней. – Ты моя, Саша! Только моя.
Саша засмеялась, повернулась на бок.
– Не понимаю, что ты во мне нашел, – немного рисуясь, скромно произнесла она. – Такие красавицы у вас по клинике ходят... Своими глазами видела!
– Так они все ненастоящие, сделанные! – засмеялся Бородин. – Причем многие – моими собственными руками! – для убедительности он даже пошевелил пальцами.
– А какая разница – настоящая красота или сделанная? Все равно она – красота!
– Ты не понимаешь.
– А ты расскажи...
– Иногда я чувствую себя конкурентом господа бога, – серьезно произнес Бородин. – Я, пластический хирург... Потому что мои творения совершенней того, что сделал Он. Я словно доделываю его работу, которую Он поленился довести до конца. Но бывает, что иногда (очень редко!) я понимаю – мне еще очень далеко до Него. Когда я увидел тебя, Саша, то ощутил собственное ничтожество...
– Ты мне льстишь, – прошептала она.
– Ни капли, – он лег рядом с ней, прижал к себе.
– Ты любишь свою работу?
– Да. Но девяносто процентов того, что я делаю – это рутина. Одно и то же, одно и то же... – он помолчал. – Впрочем, у меня есть отдушина.
– Какая?
– Я ведь, Сашенька, не просто практикующий хирург, я еще и научными разработками занимаюсь, – не сразу ответил Бородин. – Экспериментальная медицина, так сказать...
– Неужели? А что за эксперименты? – с интересом спросила Саша.
– О, это долгая история... А вот ты... Ты обещала рассказать мне о своей семье, – оживился он.
– Хорошо.
Саша встала, накинула на себя рубашку, принесла из соседней комнаты альбом. Села рядом с Бородиным, перелистнула страницы.
– Это ты? – спросил он.
– Нет, это моя мама...
– Похожа!
– Так вот, если тебя интересует моя жизнь, я расскажу ее тебе. Она вполне обычная, единственное – ни одному человеку не пожелаю быть героем такой истории...
И Саша поведала Бородину о своем прошлом. О матери, об отце, о всех смертях и убийстве, и о том, как ее воспитала двоюродная бабка... Бородин слушал внимательно, задавал вопросы. Его, похоже, волновало абсолютно все, что касалось Сашиной жизни.
– Бедная моя! Да, нелегко тебе пришлось... – вздохнул он в конце.
– Бывают истории и пострашней! – справедливости ради заметила Саша. – Так что мне повезло в каком-то смысле...
– А твой отец?
– Что – мой отец?
– Он вышел из тюрьмы? Он жив?
– Да, он жив и уже давно на воле... – неохотно призналась Саша.
– Ты его видела? Как он объясняет свой поступок?
– Не поступок, а преступление. Никак... Я его не видела, и видеть не хочу! – сквозь зубы произнесла Саша.
– Это правильно, – Бородин наклонился, поцеловал ее колено. – Прошлое нельзя изменить. Смириться с ним тоже нельзя! Поэтому я тебе как врач говорю: проще и мудрей – забыть обо всем. Аминь.
– Аминь... – прошептала Саша.
Бородин сдержал свое слово – он вел себя так, словно не было этого разговора.
С ним было интересно и спокойно. Он был надежен и нежен. Идеальный мужчина!
Они с Сашей встречались почти каждый день, в выходные как-то съездили в подмосковный санаторий. Бородин намекал на поездку к дальним экзотическим островам, в которую он хотел бы отправиться «с одной замечательно красивой девушкой»...
Лиза Акулова, равно как и прочие работницы швейной фабрики «Притти вумен», исходили слюной от рассказов Саши о своем новом друге.
– Ой, Сашка, нам бы такого мужика! На острова зовет, значит?
– Ага!
– Пополам скидываетесь, или он за тебя платить будет?
– Что вы, девочки, я даже не знаю, сколько вообще это будет стоить и где билеты заказывать! – смеялась Саша. – От меня требуется только одно – сказать «да» и принести загранпаспорт.
– Вот это мужик! Счастливая, Сашка! А дома у него была?
– Конечно!
subtПрошлое
Зима 1941 – 1942 годов была самой тяжелой для осажденного Ленинграда. Люди падали без сил прямо на улице, и больше уже не вставали.
Митя днем работал на заводе, теперь Аля ходила за водой сама. Шла к проруби в Неве, потом ставила полное ведро на детские саночки, и медленно брела назад, боясь расплескать драгоценные капли.
От холода леденело сердце. Аля чувствовала себя такой усталой, такой пустой, что хотелось умереть – как можно скорее.
Она заставляла себя отвлечься от черных мыслей. Но как это можно было сделать? Очень просто.
Аля считала тела. Одно, другое, третье... Вот кто-то прямо на ее глазах падает в снег – секунду назад это был человек, а сейчас уже просто тело – а ее бескровные губы шепчут:
– Четыре...
За один поход она насчитывала десять-пятнадцать умерших. К утру их забирала «похоронная команда», но на следующий день неизменно появлялись новые. И жалеть кого-то, страдать – не было сил. Ни у нее, ни у кого-то еще. Все в городе привыкли к смерти.
И только ненависть к предателю, из-за которого разбомбили Бадаевские склады, не покидала Алю.
Конечно, запасы продовольствия на них не были столь гигантскими. Но даже если бы их хватило на несколько дней (да что там, хотя бы на один!) – кто-то бы точно остался жив. Протянул бы до того дня, когда открыли Дорогу жизни. Протянул бы до декабря, когда увеличили паек, протянул бы до весны, протянул до конца войны... Ведь должна же она когда-то кончиться?!
...Она с трудом втащила ведро по лестнице (все-таки, расплескала немного), вошла в квартиру. За стеной тихо скулил Борис, но Аля привыкла не обращать на него внимания. Зашла в свою комнату.
– Бабушка, я принесла воды. Хочешь кипяточку? Сейчас поставлю чайник... Бабушка?
Аля шагнула вперед и увидела, как с подлокотника кресла, на котором сидела старуха, завернутая в несколько одеял, спрыгнула на пол крыса. Крыс в городе было несчетное количество, они обнаглели донельзя...
– Кыш! Вот тварь... Бабушка!
Аля подошла ближе. Из-под вороха одеял на нее смотрели мертвые, пустые глаза.
Аля молча легла на диван, укрылась другим одеялом. Ей было все равно.
На следующее утро пришел Митя.
Разогнал крыс, накормил Алю, стукнул в стенку Борису:
– Борь, зайди на минутку!
Явился Борис – трясущийся, жалкий, напоминающий скелет.
– Надо старуху вынести. Помоги.
– Я не могу. Я не могу. У меня нет сил. Я помню, там, под Севильей...
Митя, недослушав, с трудом покатил Ольгу Михайловну прямо в кресле к выходу. Вернулся через полчаса:
– Ну все, ее похоронная команда забрала. Говорят, на Серафимовское кладбище повезут.
– Как же ты ее с лестницы спустил? – пробормотала Аля. – Она же тяжелая...
– Никак, – просто ответил Митя. – Она сама по ней съехала, как с горочки. – Лестница-то вся заледенела от воды. Жильцы будь здоров наплескали!
Митя сел рядом с Алей, повернул ее лицо к себе.
– Слушай, Алька... Одна ты тут не выживешь. Пошли ко мне. У меня и печка лучше, и до воды ближе. Хоть на пару шагов, но ближе! И фикус у меня есть.
– Что? – прошептала она. – Настоящий фикус?
– Ага. Идем, я тебе из него щей сварю.
– Митька, спасибо... Но я не хочу. Сам свой фикус ешь.
– Сам? Ну вот еще! – возмутился он. – Хватит тут симулировать, пошли! – он потянул ее за руку.
– Митька, оставь...
– И не подумаю! Ты что, сдохнуть тут хочешь? Как твоя бабка? Пошли! И чтоб я больше этих пораженческих речей не слышал!
Он (откуда только силы взялись!) поднял Алю на руки. И понес к дверям.
