Текст книги "Лунная дорога. Часть 2 (СИ)"
Автор книги: Татьяна Герцик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
После работы даже есть не хотелось, хотя за сутки я перекусила только раз. И уснуть не могла. Перед глазами кружились искаженные болью лица, в ушах стояли жалобные стоны, но все перебивал восторженный взгляд Красовского.
Попыталась расслабиться, считая овец на лугу. Бесполезно. Надо научиться медитировать. Говорят, помогает. Вот только сколько ни пробовала, не получается. Нужно найти хорошего учителя. Только вот где взять на это время?
На следующее дежурство ко мне пришла Софья Валерьевна с затравленным выражением лица. Она была похожа на серенькую мышку в своем сером спортивном костюме и дешевых кроссовках, тоже серых.
– Машенька, можно вас на минуточку? – боязливо спросила она, заглянув в ординаторскую.
Власта Евгеньевна махнула рукой, отпуская, и я вышла в коридор. В отличие от других отделений наш коридор пустовал, гулять по нему было некому. Я приглашающе кивнула на кушетку, и Софья Валерьевна опустилась на нее, скромно устроившись на самом краешке.
Я устроилась рядом, с опаской на нее поглядывая. Что сейчас последует? За сыночка заступаться будет? Очередную лапшу мне на уши вешать? Стоит ли мне вообще ее слушать? Не проще ли сослаться на дела и сбежать?
Но не смогла, уж очень заискивающий вид был у женщины. Да, такая в самом деле без руководства жить не может. Я встречала такого типа женщин. Ей нужно твердое мужское плечо рядом. И пусть оно, плечо это, будет вечно пьяным, грубым и ни в грош ее не ставящим, но зато рядом. Ведь что такое, по их мнению, баба без мужика? Да ничто.
Теперь понятно, почему Алексея дед с бабкой воспитывали. Потому что Софья Валерьевна личную жизнь устраивала. К таким беспомощным женщинам мужики липнут быстро, но так же быстро от них и линяют.
Потому что им с ними скучно. Бабы такого пошиба все прощают, угодить стараются незнамо как, да еще и вот таким заискивающим голоском, как Софья Валерьевна сейчас, зудят постоянно. Я бы на месте этих мужиков тоже удрала. Скучные из таких жены, хороши только в роли наемных нянек и домохозяек. Интересно, а кем мать Красовского работает?
– Машенька, вы уж на Лешу не сердитесь, пожалуйста! – начала она оправдательную речь, и я порадовалась за свою тонко развитую интуицию. Вот ведь знала, что так и будет! – Он с позапрошлого лета сам не свой ходит. Если он вас обидел чем, то он дурак, не спорю. Только вот не один он виноват. Его на свадьбе вся родня заклевала. Типа что он за мужик, если перед какой-то девахой так расстилается. Вот гордость-то дурацкая в нем и взыграла.
Если она хотела смягчить меня, то это ей не удалось. Ведь, получается, он из-за тупых подначек к той девчонке полез? Доказать, что он крутой мачо? Нет, все-таки я правильно сделала, что решила о нем забыть. Не хочу больше ничего о нем знать!
– А так он ведь мальчик хороший, – занудно продолжала хвалить сыночка мать. – Он и готовить умеет, и по дому все своими руками мастерит, никого звать не надо и деньги платить. Только вот застенчивый он слишком…
Я аж рот от изумления приоткрыла. Застенчивый? Это мы о Лехе Красовском говорим? Точно? Я скептически посмотрела на собеседницу. Нет, врать она не умеет. В ее понимании сын и в самом деле был тихим скромным мальчиком. Вот что значит отдать собственного ребенка на воспитание родителям. Ничего-то о нем она не знает.
– Венька ему по пьяни-то и говорит: «Если ты нормальный мужик, то эта садоводка сама за тобой бегать должна, а не ты у нее в ногах валяться. Вот и докажи всем, что у тебя еще гордость есть». Вот Леша и доказал, а теперь сам не знает как жалеет. Наша родня вся давно уж покаялась, а толку что? Леша и в деревню больше не ездит, и знаться с ними не знается.
Это она о чем говорит? Как-то я со своими мыслями из темы выпала. Да и какая разница? Пусть Красовского и подначивали, но должен же у него свой ум быть? А если ума нет, то жить с таким одно наказание.
Я принялась гипнотизировать двери ординаторской. Вот пусть кто-нибудь выйдет оттуда и скажет, что мне пора! Люди, спасите, ау!
Из ординаторской никто не вышел, но по коридору раздались уверенные шаги, и чей-то начальственный бас гулко произнес:
– И где здесь пострадавшие?
Софья Валерьевна спохватилась.
– Машенька, я побегу, а то вдруг вам попадет. Но я еще приду…
И я сорвалась, ответив гораздо жестче, чем следовало:
– Не нужно ко мне приходить, Софья Валерьевна. Я на работе. И с вашим сыном я ничего общего иметь не хочу. Так что говорить мне о нем не нужно. Если спросит обо мне, так это ему и передайте.
Она полными слез глазами посмотрела на меня, но я решительно встала и ушла в ординаторскую, чтобы уже через минуту пойти по палатам.
Осадок от этого разговора преследовал меня весь день. Вот как так можно послушать какого-то Веньку и поменять меня на легкодоступную шлюшку? Вывод один – я для него ничего не значила. С любимыми так не поступают. Значит, меня он не любил, болтал только о любви много.
Или думал, что погуляет втихаря, докажет мужикам, что он настоящий мачо и бабы для ничего не значат, что одна, что другая – все едино, а потом ко мне подкатит как ни в чем ни бывало? Тогда он подлец вдвойне.
Было горько за свою беспринципность, но пришлось признать, что если б не Вадька, привезший меня на свадьбу, где я своими глазами убедилась в нечистоплотности Красовского, я бы с ним давным-давно помирилась. И пусть я была зла на него за ругань после спасения мной котенка, но он же великий артист, и убедить меня в том, что он за меня просто переволновался, ничего ему не стоило.
Не прощу.
Не хочу, чтоб мной играли. А тем более обманывали и пользовались.
Глава четвертая
На очередном дежурстве мне никак не удавалось успокоиться. Все казалось, что вот-вот снова заявится Софья Валерьевна и примется меня уговаривать, глядя своими глазами побитого щенка.
Даже мысль об этом была неприятна, а уж что ей отвечать, я и вовсе не знала. Тут нужна была жесткость, даже жестокость, которую я в себе вовсе не ощущала. Но смена подошла к концу, Софья Валерьевна не появилась, и я расслабилась. Ровно в восемь утра заторопилась домой. В универе занятия начинались со второй пары, и я успевала заскочить домой, переодеться и наскоро перекусить.
Я вприпрыжку бежала на трамвай, не глядя по сторонам, и на перерезавшего мне дорогу высокого парня не среагировала. Просто попыталась обогнуть и бежать дальше. Но он властно положил мне руку на плечо и глуховато проговорил:
– Маша, привет!
Даже не глядя, было ясно, что это Красовский. К моему негодованию, тело откликнулось само: руки похолодели, а вот кровь, наоборот, побежала по жилам раз в десять быстрее. Я только надеялась, что не покраснела, как маков цвет.
– Чего тебе? – я не хотела на него смотреть, поэтому упорно не поднимала глаз.
– Поговорить. Хотя бы пару минут! – он взмолился с уже подзабытой мной настойчивостью.
– Мне некогда. Я спешу! – а вот голос подвел. Дрогнул и как-то нехорошо задребезжал.
Это он услышал и сделал выгодный для себя вывод.
– Я ненадолго, – и повел к больничной скамеечке.
Я остановилась возле нее, не понимая, для чего он меня сюда привел. Хотя снега на ней не было, но садиться на промозглую поверхность я не собиралась. Или он что, меня к себе на колени усадить вздумал? Ишь, какой заботливый кавалер.
Он поставил ногу на скамейку и как-то весь скукожился.
– Не знаю даже, с чего начать. Несколько дней готовился, речь учил, а теперь все слова из головы вылетели, – он нервно взлохматил волосы.
И чего он без шапки ходит? Не весна еще. Мороза, правда, нет, но ветер холодный. Хотя чего это я? Какое мне дело до его выпендрёжа? Это в Одессе говорят «сдохни, но держи фасон»? Похоже, это его пожизненное кредо.
Сжав мою руку, видимо для того, чтоб не удрала раньше времени, он сипло проговорил:
– Я зол на тебя был не знаю как. Как глаза закрою – ты на верхушке яблони качаешься. В детстве мы с ребятами так же по деревьям лазили. И Петька как-то сорвался. И всё.
– Как всё? – не поняла я.
– Насмерть, – жестко пояснил он. – На моих глазах. И перед этим так же, как ты, на верхушке качался. Поэтому я в неадеквате и был, потому что мне показалось, что история повторяется. Я и потом никак в себя прийти не мог.
У меня по спине пробежал зябкий морозец. Да, какой это шок для пацана! Он наверняка еще потом себя винил за это. Теперь мне стал понятен его срыв. Он боялся повторения. Но это никак не оправдывает его поведения на свадьбе.
Красовский понял ход моих мыслей, зябко передернулся и попытался объяснить:
– Знаешь, когда мы с тобой из-за котенка этого дурацкого поругались, я решил, что больше унижаться не буду. Я только и делал, что перед тобой унижался.
Меня это зацепило. Вот как он воспринимал наши отношения? Как свое постоянное унижение? С этим можно было бы поспорить, но я не стала. Это, в конце концов, его проблемы, а не мои.
– И я решил, что с меня хватит. Тут еще родня насела. Ну, типа нельзя так под девчонок прогибаться, они на шею садятся и погоняют потом. Я и сорвался. Тошно так было…
Что тошно, я понимала. Но вот то, каким макаром эту тошноту снимал, не понимала. Или, вернее, не принимала.
– А кто меня на свадьбе видел? – дала я понять, что вижу его насквозь. И все его оправдания для меня ничего не значат.
Он перекосился, как от приступа острой боли. Но соврать не посмел.
– Бабка с дедом. Они даже решили, что ты мириться приезжала… – и он с надеждой посмотрел на меня.
Пришлось эти надежды разбить вдребезги:
– Меня Вадим привез. Он знал, с кем ты там зажигаешь. Хотел мне глаза открыть. И ему это удалось.
Красовский схватился руками за голову. Этот жест мог бы быть слишком наигранным, но в его исполнении смотрелся органично.
– Я не знаю, как оправдаться. Да и не хочу. Знаю, это бесполезно.
В этом он был не прав, но разубеждать его я не стала. Зачем плодить глупости? Их и без того было слишком много.
– Просто я пытался тебя забыть. Много чего для этого сделал. Но не смог. Эти годы были такие пустые и тоскливые, что о них лучше не вспоминать.
Он страстным взглядом посмотрел на меня. В нем смешались мольба и требование. Я бы так никогда не сумела. Под этим взглядом хотелось кинуться ему на шею и согласиться на все.
Но я тоже умею быть упрямой. К тому же это все ни к чему. Не хочу остаться одна, когда он мной наиграется. Я надеюсь рано или поздно встретить надежного и верного человека, а Красовский таким никогда не станет. Не дано это ему.
Ответила не менее твердым и безапелляционным взором – ничего тебе тут не отломится, голубчик. И не надейся.
Он аж зубами заскрипел. И его можно понять. Он, можно сказать, на горло собственной гордости наступил, а я тут в неприступность играю.
– Я мог бы предложить начать все сначала, но не стану. И все-таки надеюсь, что ты дашь нам шанс.
Нам? Я не ослышалась?
Видимо, на моем лице так явно выразилось недоумение, что он счел нужным пояснить:
– Я ведь нравился тебе, не отпирайся.
– И не собираюсь, – я небрежно кивнула, обозначая свое поверхностное отношение к происходящему. – Конечно, нравился. Я таких, как ты, не встречала. В моем окружении парни спокойные и слово «нет» понимают. А ты такой настойчивый был, что мне на какое-то время показалось, будто ты и в самом деле относишься ко мне серьезно. Но это был самообман. Второй раз я в эту ловушку не попадусь.
– Ты считаешь, что это была только ловушка? – мои слова для него стали настоящим ударом.
– А что это такое, по-твоему? – отвечать вопросом на вопрос не комильфо, но здорово помогает привести в чувство непробиваемого оппонента.
– Ты мне очень дорога, Маша! – серьезно сказал он. – Пусть ты мне и не хочешь верить, но это правда. Когда-нибудь ты это поймешь. Надеюсь дожить до этого счастливого времени.
Я скептически хмыкнула. При его способности окружать себя девицами всех мастей – это вряд ли. Меня в этой стае на все согласных голубок не будет точно.
И снова он понял мои мысли. Телепатия, что ли?
– У меня никого нет. Когда до меня дошло, что во всех девчонках я вижу только тебя, я с суррогатами покончил. Подожду, пока ты поймешь, что я именно тот, кто тебе нужен. Я упорный. И я знаю, что у тебя тоже никого нет.
Он бы еще долго распинался о своем неземном чувстве, но я посмотрела на часы, ужаснулась и, не прощаясь, рванула на вовремя подошедший автобус. Домой я уже не успевала, мне бы на занятия не опоздать.
Весь день кружилась голова. От усталости, наверное. Или от недосыпа. Ведь не от счастья же. Хотя от усталости я обычно спать хочу, а не петь. А тут просто подмывало раскинуть руки, как крылья, и во весь голос запеть. Или хотя бы закричать.
Вот для чего все это? Ведь прекрасно понимаю, что Красовский не тот человек, которому можно доверять, а вот поди ж ты…
Едва я пришла с учебы домой, позвонила Инка.
– Привет, ты завтра что делаешь? – спросила она для проформы, не сомневаясь, что я буду счастлива провести с ней весь день.
– Отдохнуть хочу. А у тебя какие планы? – вопрос был риторическим, ведь и ежу было понятно, что ее планы связаны со мной.
Проще было бы спросить, куда мы с ней идем. И лучше бы без проверок ее кандидатов в женихи. Но не повезло.
– На каток, куда же еще? – она искренне удивилась моей непонятливости. – С тобой, естественно.
– А не хватит этих проверок, Инка? Допроверяешься, одна останешься! – сурово предупредила я ее. А что? Должен же быть кто-то из нас дальновидным.
Она тотчас перехватила инициативу по дальновидности и предусмотрительности.
– Пусть я лучше сейчас одна останусь, чем с семерыми по лавкам. Так что не ленись давай.
Я невольно зевнула. Эйфория после признания Красовского, конечно, присутствовала, но и бессонная ночь сказывалась.
– Ты сейчас спать ложись, – милостиво разрешила заботливая подружка, – а завтра чтоб как огурчик свежесорванный была. Пока!
– Ну спасибо, тебе, дорогая! – ответила я пищащему отбоем телефону. – Я так и сделаю.
Бухнулась в кровать и уснула, стараясь не видеть снов. Но человек над снами не властен, так же как и над собственным подсознанием, и проснулась я в сбитой постели, завернутая в одеяло, как в кокон, да еще и с подушкой на полу. Единственное, что осталось в памяти – поцелуй Красовского. Настойчивый и горячий, у меня от него весь день в груди что-то нервно подрагивало.
После учебы забежала домой, наскоро перекусила, переоделась и припустила на каток, выполняя распоряжение Инки.
Она уже ждала меня там с плотным парнем, даже уже мужчиной лет под тридцать. В очках, круглолицый и спокойный, он произвел на меня очень приятное впечатление. Взрослое такое.
Когда Инка с пиететом представила меня, он осторожно пожал мою руку и чуток усмехнулся. Сразу понял, для чего я здесь. Ох, ну если Инка такого кадра упустит, я ей сама хвоста накручу. Это же тот, про кого говорят «как за каменной стеной». Мужик редкий, подвид исчезающий.
Звали нового кавалера Василий. Знаю, что подружка это имя не любит, причем сама не знает почему. Но ничего, полюбит. Под моим чутким руководством, конечно.
Василий делил свое внимание между нами двоими, но предпочтение отдавал все-таки Инке. Она за этим следила в оба глаза, пытаясь подловить его на сальных взглядах в мою сторону, но инкриминировать ей своему кавалеру было нечего. Совершенно нечего!
Я ликовала! Вот просто ликовала! Неужели свершилось чудо и Инка нашла наконец того, кто будет ею по-настоящему дорожить? Ох, как бы это было хорошо!
Когда шла с катка домой в гордом одиночестве, отказавшись от провожатых, хотелось прыгать и даже немного полетать. Вот бывают же иногда такие славные денечки!
Но дома ждал сюрприз. Неприятный. И весьма.
В почтовом ящике лежал конверт с грифом адвокатской конторы. Еще улыбаясь и не чувствуя ничего плохого, я принесла его домой и бросила на кухонном столе. Открыла только через час. И огорченно приложила руки к щекам. Там мне предложено было прийти к адвокату Кондратова Антона Максимовича для решения вопроса о квартире.
Неужели отец решил настоять на продаже квартиры? Не то, чтоб я была против, но куда девать книги? Не на помойку же? В другую квартиру они просто не войдут. Позвонила маме. Она даже не удивилась.
– А я-то все думала, когда же Лилия его все-таки допечет. Больше трех лет продержался, герой какой! Но ты не переживай, деньги за его четверть мы тебе вышлем, это не проблема.
Но мне этого категорически не хотелось.
– Не надо, мама. Лучше квартиру продать. Я не хочу здесь жить. Тоскливо мне одной. Тени прошлого достают. Ну, ты понимаешь…
Она немного помолчала.
– Понимаю. Если хочешь, я позвоню знакомому адвокату, он поможет.
Я кивнула, забыв, что по телефону мои телодвижения не видны. Сообразив, исправилась:
– Это было бы здорово. Мне банально некогда этим заниматься. Да и не понимаю я в этом ничего. А разбираться времени нет.
– Его Валерием Дмитриевичем зовут. Я дам ему твой телефон, он тебе перезвонит.
Я насторожилась.
– Мама, а сколько ему лет? – нет, я ничего не имею против молодых специалистов, но женщина была бы лучше. Спокойнее как-то.
Мама тихонько засмеялась.
– Он уже на пенсии. Надоедать он тебе не станет, гарантирую.
Мне стало стыдно.
– Да ладно, мам, перестраховываюсь, это уже привычка. Как там Макс? Что нового у него на любовном фронте?
– Он ничего не говорит, – мамин голос потускнел. – Ты же знаешь, какой он скрытный. Но, думаю, ничего хорошего, он ходит как в воду опущенный и к нам приезжать не хочет, чем я его только не заманивала.
– Интересно, а кто муж у Оливии? – это были скорее мысли вслух, а не вопрос. – Думаю, это многое бы объяснило.
– А что бы это объяснило? – не поняла меня мама.
До чего же взрослые порой недогадливы!
– Если он инвалид, то она по закону с ним развестись без его согласия не сможет. Даже если вдруг и захочет. Но она мне показалась порядочным человеком, значит, сама она это делать не станет.
– Да? – мама о таком повороте дел явно не думала. – Это было бы плохо. Макс совсем извелся. И где он с ней умудрился встретиться? Она из Питера вообще-то. В командировке он там был, или она сюда приезжала?
Этого я не знала, Макс мне об этом не говорил. Мне хотелось поболтать еще, но раздался голос отчима, и мама поспешно закруглилась:
– Ой, доча, я совсем забыла, что мы на концерт сегодня идем. А я еще не готова. Извини, я тебе попозже перезвоню, после концерта, – она уже забыла о разнице во времени. – И книги пошли мне сюда. Места хватит, не волнуйся.
Я едва успела ей напомнить, что не надо мне попозже звонить, я в это время спать уже буду. Пообещав позвонить завтра, она отключилась, а я отправилась в постель, хотя дел по дому было полно. Для книг нужен был пятитонный контейнер, да и не один. Еще и мебель кой-какую надо бы отправить. И памятные вещицы разные. А это все паковать надо, и аккуратно, большинство из них хрупкие.
Но сил не было. Почему-то вполне резонное предложение отца воспринималось как предательство. Нет, он давно уже про своих старших детей забыл, это не обсуждалось, но тем не менее было очень больно.
Конечно, инициатива принадлежит Лилии, но ведь он мог и сам со мной поговорить, без адвокатов? Или стыдно?
Подумав, решила квартиру себе не покупать, лучше найти однушку поприличнее и снять на время учебы. Все-таки и мама, и брат в Москве. Окончу универ, что тут осталось-то – всего ничего, и, возможно, махну к ним. Меня тут, по сути, ничто не держит.
На следующий день мне позвонил Валерий Дмитриевич. Голос у него был низким и густым, как у Федора Шаляпина.
– Добрый день, Маша! – это прозвучало с непонятной ехидцей. – Меня попросила позвонить тебе Ксения, разобраться с квартирой. Ты готова встретиться?
Естественно, я согласилась, хотя некоторого скепсиса в его голосе и не поняла.
После занятий подъехала к нему в офис. Он оказался на главной улице, на первом этаже нового, весьма помпезного здания, и просто кричал об успешности своего владельца. В нем было несколько кабинетов, но у Валерия Дмитриевича, как у главы, был самый большой, с внушительной дверью в глубине приемной, где за столом на стреме восседала секретарша, гордо поглядывая вокруг.
Я представилась, она расплылась в самой благожелательной улыбке.
– О, дочка Ксении Михайловны! Очень, очень рады вас видеть. Проходите, пожалуйста, Валерий Дмитриевич вас ждет!
Вот как! Интересно, почему мама пользуется здесь таким пиететом? Потому что хороший врач или потому что у нее муж богатый? Возможно, это было несправедливым, но в последнее время я стала что-то очень подозрительной.
Кабинет у босса был просторным и светлым. Валерий Дмитриевич оказался очень даже немолодым человеком, по-американски поджарым и подтянутым, видимо, следил за собой, не пренебрегая спортзалом. В строгом черном костюме, с по-свойски расстегнутой верхней пуговицей белой рубашки и без галстука, он выглядел весьма импозантно.
Едва секретарша объявила о моем приходе, он поднялся из-за компьютера, на котором что-то бойко печатал, и пошел мне навстречу. Пригласил меня присесть в удобное кресло за журнальный столик. Сам сел напротив. Не успел открыть рот, как бойкая секретарша принесла какао для меня и кофе для босса. А так же несколько пирожных на выбор и пару бутербродов с копченой колбасой.
– Извини меня, Машенька, – глубоким басом пророкотал Валерий Дмитриевич, – но я ужасно проголодался. Не составишь компанию?
Поскольку я после учебы тоже изрядно проголодалась, то в ответ только кивнула, пододвигая поближе чашку с какао. И откуда секретарша узнала, что какао я люблю больше кофе? Большой жизненный опыт?
– Хорошо! – удовлетворенно пробасил Валерий Дмитриевич, сделав глоток. – В жизни человека единственное неизменное наслаждение – хорошая еда!
Я спорить не стала. Адвокату было уже прилично за шестьдесят, и в удовольствиях он разбирался куда больше меня. Дядька он был представительный, симпатичный, с внимательными карими глазами, в которых блистал задорный огонек, и в молодости, да и позже, явно весьма и весьма нравился женщинам.
И что осталось от этой его бурной жизни? Самое большое и постоянное удовольствие – еда?
– Но для этого нужно хорошенечко проголодаться, – глубокомысленно заметил он. – Так сказать, организм должен еду заслужить. Вот только тогда она станет настоящим удовольствием.
И он, сделав еще один глоток, блаженно сощурился.
Похоже, я имею дело с гедонистом. Что ж, это неплохо. Мне нравятся любящие жизнь и удовольствия люди.
Поев, Валерий Дмитриевич молча погипнотизировал дверь, и секретарша, какими-то неведомыми мне путями догадавшись об окончании трапезы, прибежала и использованную посуду унесла.
– Вот теперь можно и о деле поговорить, – Валерий Дмитриевич сложил ладони на животе и покрутил пальцами. – Ты хочешь папочку отфутболить?
Я удивилась. Откуда у него такие странные сведения?
– Нет, я хочу квартиру продать и отдать ему его четверть, по его требованию, кстати. Просто мне некогда этим заниматься, да и встречаться с новой женой отца мне вовсе не хочется.
Он посмотрел на меня с внезапно прорезавшимся уважением.
– А документы на квартиру у тебя с собой?
Я достала из сумки папку с бумагами. Отдала ее адвокату, он быстро их просмотрел.
– Так, отцу принадлежит четвертая часть. Половина тебе, еще четверть брату. Доверенность от брата вижу. Нужна теперь от тебя. Будь добра, нотариус в соседнем доме, забеги к нему и оформи поскорее. Встреча с адвокатом твоей мачехи уже завтра, не хочу идти к нему с пустыми руками. Я велю Аде позвонить и предупредить нотариуса о твоем приходе, чтоб приняли поскорее, а то у них обычно очередь.
Прикинув, хватит ли у меня денег, отправилась к нотариусу. Хорошо, что у него было несколько помощников. Меня приняли без очереди, как и обещал Валерий Дмитриевич. Сам нотариус, оказавшийся симпатичной немолодой дамой, был предельно деловит. Задав мне пару вопросов и мельком просмотрев уже подготовленную помощником доверенность с приложенными к ней моими документами, быстро подписала и поставила печать.
Вернулась в адвокатскую контору я уже с доверенностью. Заходить в кабинет Валерия Дмитриевича не стала, оставила ее у секретарши и со спокойной совестью отправилась домой.
Вечером следующего дня мне позвонил мой адвокат. Поздоровавшись, высказал мне впечатление от моей великолепной мачехи:
– Дамочка за свое удобство любому горло перегрызет. Для чего себе адвоката наняла, не понимаю. Она ему вообще рот открыть не дала. Да и мне пыталась указывать, что я должен, а что нет. Пришлось рявкнуть на нее и санкциями пригрозить. Санкций она испугалась и немного попритихла.
Какие можно санкции наложить на несдержанную бабенку, я не знала, и решила, что это блеф, что он и подтвердил:
– Конечно, это исключительно для острастки. Но если она еще меня примется жизни учить, я точно на нее в суд подам. За оскорбление. Ведь сомнение в моей профессиональной компетентности есть прямое оскорбление и умаление моей значимости как специалиста в своей области. Но ты правильно сделала, что не пошла. Эта дама решительно настроилась на войну, и твое решение продать квартиру ее здорово из намеченной колеи выбило. Но она считает, что ей должны отдать половину квартиры, а не четверть. Кстати, у вас ведь еще бабушка жила, куда ее доля-то делась?
– Бабушка в городской квартире никогда прописана не была. Ей принадлежал дом в садовом товариществе. Этот дом она перевела на меня еще при своей жизни.
– Понятно. Лилия Иннокентьевна хотела в суд на тебя подавать, чтоб имущество покойной свекрови к своим загребущим ручкам прибрать. Мы с ее адвокатом с трудом эту щучку убедили, что это будет напрасная трата времени и денег. Так что квартиру продавать можно. Сама этим займешься или моей конторе поручишь? Риелтор у нас есть.
Я поспешно согласилась. Понизив голос, будто не хотел, чтоб кто-то его услышал, Валерий Дмитриевич продолжил:
– Честно говоря, не очень-то хочется этим заниматься при такой конкурентке, как твоя мачеха, – он говорил это слово с такой неприязнью, что меня просто корежило, – но Ксюшу я уважаю, да и ты девочка симпатичная. Так что ладно, найдем приличного покупателя и отвяжешься от этой пиявочки. А отец-то твой об этой ее операции знает?
– Он же подписал доверенность, должен знать.
И почему от этого так больно? Мой добрый и заботливый папа давно уже в прошлом, а человек, в которого он превратился за последние годы, мне абсолютно чужой.
– Не скажи. Он мог подписать доверенность и не зная, что предпримет его сверхдеятельная супружница. Поговорить с ним не хочешь?
Я призадумалась. Как это будет выглядеть? Как донос на его жену? Некрасиво. К тому же пусть они между собой сами разбираются. Не мое это дело.
Услышав мое мнение, Валерий Дмитриевич хмыкнул.
– Ну как знаешь. Привет маме передавай, мне пора.
Он отключился, не дав мне даже попрощаться. Рассердился на то, что я отцу звонить не захотела? Мужская солидарность или что-то еще?
Хорошо, что замаялась сегодня, работы было много, а то от этих мыслей голова просто пухнет. И Красовский так не вовремя нарисовался. Хотя когда это у него получалось вовремя? Налетит, мозги вынесет, растревожит и снова исчезнет.
Несмотря на сильную усталость, он стоял у меня перед глазами, как живой. И спать я легла с одной только мыслью – не думать о нем. Не думать – и все!
Не думать получилось, а вот со снами вышла проблема – он мне опять снился. На этот раз мы просто болтали. И это было так хорошо, душевно даже, что проснулась я с ощущением чего-то очень доброго.
Покупатели на квартиру нашлись довольно быстро, дом у нас хороший, да и район тоже, и уже через пару недель я подписала договор о купле-продаже. За отца по доверенности подпись поставила пышущая недовольством Лилия.
Она пыталась выбить из меня большую долю, чем четверть, но Валерий Дмитриевич ее решительно осадил.
– Вам, мадам Кондратова, муж еще заработает. Если вы его раньше времени в могилу не упихнете.
Она взвилась, отвратительно завизжав:
– Что вы себе позволяете! Да я все делаю для того, чтоб ему жилось лучше!
– Это как при Сталине: «жить стало лучше, жить стало веселее»? – саркастично уточнил мой адвокат. – Знаю я вас, заботливых. Сначала всю кровушку у мужа выпьют, а потом у гроба плачутся, понять не могут, и с чего это он, так плотно их заботой охваченный, прежде времени-топомер?
Лилия так покраснела, что я испугалась инсульта или инфаркта. Но зато от меня она отцепилась и принялась Валерию Дмитриевичу судом угрожать. Это дело прекратил ее адвокат, с холодком спросивший, есть еще к нему какие-то претензии или он может считать себя свободным?
Она переключилась на него, обвиняя в недостаточном рвении по отстаиванию ее интересов, а мы сбежали. Поблагодарив Валерия Дмитриевича, я отправилась домой, нужно было собирать вещи. Новые хозяева дали мне две недели на освобождение квартиры, а я еще себе новое жилье не подобрала. Да и мебель надо было куда-то девать.
Несколько памятных вещиц и книги я думала отправить маме, как она и говорила, остальное отдать Лилии. Зная ее зубастость, нужно было спешить, не то она отберет все, что вздумает.
В принципе, мне ничего было не жаль, но эта мачеха уже сидела в печенках, и отдавать ей то, что нравилось мне самой, я не собиралась. В частности, сервизы петербургского императорского завода, еще дореволюционные.
Поэтому быстро собрала посуду, упаковала кой-какие вещи, вызвала грузовое такси и поехала на дачу. Там все сгрузила на первом этаже и отправилась обратно.
Лилия уже караулила меня у подъезда.
С высокомерно-брезгливым видом вопросила:
– Что, все уже уперла? Или что-то осталось для родного брата?
Сдержаться я не смогла.
– Мой родной брат в Москве. А ваш сыночек еще неизвестно, брат мне или нет. Во время предполагаемого зачатия мой отец клялся маме, что у него никого нет. Так, может, ваш сынок мне вообще никто?
Она покраснела, как от затрещины. Хотела было заорать, но горло у нее от возмущения перехватило, и я спокойно вошла в подъезд, с лязгом захлопнув металлическую дверь перед ее носом. Да, не ангел я, и ничего тут не поделаешь. Впрочем, она тоже к порядочным людям никакого отношения не имеет.
Руки от перенесенной стычки подрагивали, и книги я вязала с трудом. Осилила только три шкафа из двенадцати и почувствовала себя совершенно измочаленной. Потом позвонила Инка, я ей пожаловалась на свою тяжкую долю, и через пятнадцать минут у меня в помощниках оказалось десять одноклассниц.
Все-таки как здорово, что у нас был такой дружный класс, да и живем мы все поблизости. Меня от увязки книг отстранили, у меня и без того все руки были о шпагат изрезаны.
А вот Инка оказалась практичнее в разы – она хозяйственные перчатки притащила и раздала. Теперь девчонки работали, не боясь поранить руки. А я принялась за приготовление чая с печеньем, которое напекла сама. Тесто слоеное из магазина у меня было, разморозила, раскатала, внутрь дольки яблок добавила – и вуаля!
