Текст книги "Байкал. Книга 6"

Автор книги: Татьяна Иванько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 8. Пробуждение

Ветра и штормы носились вокруг острова, вспенивая волны, срывая их верхушки, набрасываясь на берега злыми укусами, не давая лодкам добраться до нашего городка. Рынок из-за этого не работал, но в лавках по улицам припасы оставались. Сей день опасно было выходить на нижние и самые верхние улицы, любой пешеход рисковал быть смытым волнами или сброшенным ветром в море, такой бушевал шторм. Ветер бросал в стёкла брызги, и казалось, что это не дождь, а брызги морских волн долетают до наших окон, интересно, сколь долго этот ужас продлиться?

И не помешает ли это Арику вернуться оттуда, куда он отправился за Аяей. Он сказал, что обернётся за пару дней. Я не говорил с ним, он сказал это Вералге. Я не хотел говорить с ним, и даже смотреть в его, хитрой бестии, лицо я тоже не хотел, потому что иначе я не сумел бы сдержаться и разбил ему его. Его самодовольный вид, его уверенная наглость, его радость, всё это бесило меня.

Я не мог забыть того Арика, каким он был всегда и каким он стал, когда я его нашёл в его долине. Теперь я не видел своего брата, это был нахальный мерзавец, похожий на него, который посмел говорить о том, что Аяю надо наказать. Он станет наказывать Аяю! Он! Или кто-то из этих станет наказывать её за то, до чего он её сам и довёл! И объявил Аяю преступницей, требуя какого-то там наказания! Мерзавец! Проклятущий мерзавец!

– Не надо Эрбин, не злись на брата, что бы ни происходило, вы единственные из нас, кто друг другу родня, – сказала на это Рыба.

Я покачал головой, не соглашаясь, за много лет Арик не придумал, как попросить прощения. Не у меня, хотя передо мной он виноват как никто, но перед Аяей, за всё. За всё. За то, что лишил её ребёнка, а после дома, и своей преданности. Своей преданности, вот это главное преступление. На кого полагалась Аяя? Кому доверяла безоговорочно, всегда, кому? Кто стал для неё всем и он, этот человек, главный в её жизни, её бросил и предал настолько, что она сбежала от него, как сбегают из темницы. Вот в чём его главное преступление. И этого я ему не прощу. Как и моей испоганенной судьбы. Как счастлив я мог бы быть… я всё потерял, а он взял и испортил то, что я сам ему отдал: возможность любить и быть с той, кого он так добивался… Вот за это я его ненавижу. Ненавижу.

– Не говори так, Эрбин, думаю, здесь не один Арий виноват, – негромко сказал Дамэ, взглянув на меня.

– То есть… ты думаешь…

– Не обошлось без Него, вот, что я думаю.

Я долго смотрел в глаза Дамэ, а после сказал отмахнувшись:

– Не стоит винить Его всегда к месту и не к месту. Сатана не руководит нами, мы не марионетки и не животные. Люди сами принимают решения, тем более такие сильные как Арик…

– Это не так просто…

– Если бы было просто, то не стоило бы так дорого, – сказала Рыба, сидевшая у стены и разбиравшая рукоделье.

Мы оба посмотрели на неё, а Рыба даже не подняла на нас глаз, продолжая распутывать нитки, которые она неизменно запутывала своими большими и неловкими руками…

…– Да! Не отталкивай меня, выслушай хотя бы! – вскричал я, чувствуя бессилие.

Она выпрямилась, отбросила волосы за плечо, и качнула головой, не глядя мне в лицо.

– Хорошо, я выслушаю. Коли ты так хочешь, я выслушаю, но… Летим во дворец, с запада идут тучи, будет шторм. Океан, ветры быстрые… – сказала она, глядя мне за спину.

Я обернулся, и верно, от горизонта громоздились тёмными горами тучи и посверкивали молнии, освещая своими вспышками их густо-синие внутренности. А Аяя уже упорхнула, если можно так сказать, я полетел за ней, откуда мне знать, где тут её дворец. Найти, разумеется, несложно, остров невелик, но для чего искать, когда хозяйка сама приглашает.

– Я вовсе не хозяйка, – довольно сказала Аяя, когда я выразил ей восхищение изумительной красоты белокаменным дворцом.

Дворец был выстроен на возвышении, так что из проёмов, выходящих на галерею, идущую вдоль всего здания, и придуманной, чтобы дворец не перегревало солнце. На все стороны света здесь был виден океан, даже гора не загораживала его и, казалось, что паришь над его синими водами. Я смотрел на него, завороженный, пока Аяя переодевалась или причёсывалась, не знаю уже, что именно она делала, но за это время я обошёл кругом по галерее её великолепное жилище, которое здешним чёрно-смуглым низкорослым жителям представлялось чертогами Богини без сомнения. Арки и колонны казались невесомыми, почти как в Элладе, и мрамор здешний был изумительно белым с желтоватыми прожилками песчаника, а сад вокруг дворца с высокими пальмами и иными деревьями с большими листьями как вёсла или опахала. В саду устроены пруды, фонтанов не было.

– Здесь водопровод природный, – сказала Аяя. – С горы во все стороны стекают реки и ручьи, видимо там бьют ключи, потому что снежной шапки на ней нет, значит, больше воде браться неоткуда. Тот, кто задумал этот дворец, позаботился о том, чтобы забрать несколько ручьёв в трубы и провести их во дворец. Есть помещение, где, когда необходимо, зажигают горелки и вода в трубах нагревается.

– Умно, – сказал я, разглядывая её.

Когда она вошла, я сразу почувствовал, и, не услышав шаги, нет, я почувствовал присутствие, так её много в моей душе, как бы я ни гнал её все эти столетия. И аромат её повеял ко мне, хотя я был в десяти шагах или больше, а дворец был полон запахов моря и тропического сада, но аромат и тепло её кожи, нагретой давеча на солнце, тонкий и такой близкий, волнующий, я не почувствовать не мог, он оживлял меня, благодаря нему я осознал, что я, наконец, не грежу, что я она рядом, вот она. Она опять в моей жизни…

Я смотрел на неё, немного изменившуюся с нашего возвращения, теперь она не была похожа на сбежавшую принцессу, теперь передо мной юная королева. Волосы ей заплели в свободную косу, перевили белыми и золотыми шнурами, золотыми заколками подняли на висках, а платье на этот раз из розоватого тонкого шёлка, пошитого примерно так же, как и прежнее, не стесняющее движений и скрывающее всё тело и даже руки, только изумительную талию подчёркивал снова, подобный утреннему, шнур, но с длинными кистями, украшенными самоцветами. На туфельках тоже посверкивали самоцветы. Других украшений Аяя не надела, не носит их здесь или нарочно не надела, потому что я в гостях, а она не хочет для меня украшаться, мне неведомо, спросить я не решился. Но решился спросить, чей же тогда этот дворец.

– Орсега, – без обиняков ответила Аяя.

– Так он знает, где ты?! Я считал…

– Думаю, догадывается, – ответила Аяя. – Но Орсег не бывает здесь, если ты это хотел знать. Нет, я не видела Орсега дольше, чем тебя. Я не видела никого из предвечных или других людей, кроме местных жителей.

– Как же ты попала сюда? На самолёте не долететь, если только использовать двигатель, который я придумал, – удивился я.

– Ты так прилетел? – она взглянула на миг, заинтересованно.

– А… нет… я… – мне не хотелось признаваться, с Чьей помощью я оказался здесь.

Но она догадалась сама.

– Хорошо, что не лжёшь хотя бы в этом. Сюда не долетишь не потому, что это далеко, а потому что скрыто ото всех. Поэтому здесь не бывает Орсег, он просто не видит свой остров. Проклинает, должно быть, воровку, – сказала Аяя садясь сама и приглашая меня за большой и красивый, изящно вырезанный стол и стулья, за белую бранку, на которой стояли изумительной и древней работы блюда и кубки. Ясно, отчего древние, доступа сюда купцам нет.

– Никто не проклинает тебя, Яя, – сказал я.

Я не стал говорить ей, что Орсег не только не проклинает, но тщится найти, как и Эрик, вовсе не для того чтобы как-то мстить или обижаться за отнятый остров, но в надежде добиться её расположения. Так я правильно узнал это место, здесь они и были с Орсегом то время, когда он похитил её после битвы. Меж тем она ответила, чуть поморщившись:

– Ох, не лги. Ты проклинал точно. Уж если прилетел, с Его помощью добрался, точно ненависть двигает тобой и она невиданной силы.

– Нет, то совсем не ненависть, ненависть ослабляет, я просто не дожил бы до сего дня, ежли бы ненавидел тебя…

Она лишь пожала плечами, показывая, что её не трогают мои слова и признание, которое пряталось за ними. На столе яств было немного, в основном фрукты, лепёшки, запеченный на вертеле козлёнок, в высоких золочёных, ан-нет, золотых, кувшинах, соки из местных фруктов и вода.

– Извини, Арий, гостей не ждала, Тот, Кто приходит навещать меня здесь, не обижается на простую пищу.

– Кто это навещает тебя? – удивился я, только что говорила, что не видала никого всю тысячу лет, а выходит…

– Тот же, Кто помог и тебе добраться в моё тайное убежище, – сказала Аяя, посмотрев мне в лицо, но, похоже, что не в глаза, а куда-то на лоб.

– Зачем ты принял Его руку снова, Арий?

– Зачем приняла ты?!

– Я умерла, а мёртвым всё едино…

– Перестань, – поморщился я, я не могу уже слышать о том, что она умерла.

Аяя лишь пожала плечами, будто говоря: «как хочешь». Она никогда не была так холодна со мной, никогда не смотрела в сторону. Быть может, это оттого, что теперь Он её частый гость.

– Ты стала Его любовницей? – спросил я.

– Только это и интересует тебя? – криво усмехнулась она. – Нет, Арий, этого не потребовалось. Он является беседовать со мной, развлекая себя этим.

– Значит мы оба снова с Его власти.

– Не «мы» и не «оба», зачем ты это сделал теперь не ведомо, да меня и не занимает это вовсе. А почему я, я уже ответила. Так ты пошто явился, ежли не мстить?

– Дай хотя бы угоститься после дальней дороги, – усмехнулся я.

– Не думаю, что ты потратил на неё много времени, помниться во времена службы Его сестре и Ему самому, ты мог перемещаться в любые точки мира, как Вералга в мгновение ока, правда тогда у тебя были крылья для очаровывания и устрашения людей. Теперь Он просто перенёс тебя сюда сам… Впрочем, угощайся…

– Благодарствуйте, хозяйка – улыбнулся я позволению поесть.

Я был растерян, я никогда ещё не видел её такой, и теперь понимал, какой любящей и нежной она всегда была со мной, а я даже не замечал этого прежде… И поняв это, я растерялся, не зная, как мне приступить к делу. Снова заговорить о том, что я чувствую, так она не даёт и слова вымолвить о том. Так что я решил впрямь поесть, размышляя при этом, как говорить с ней и как убедить её вернуться в наш мир.

Козлёнок был очень вкусен, видимо мясо выдерживали в молоке и каких-то местных травах, потому что оно было исключительно нежным и ароматным. Лепёшки хрустели зажаристыми корочками, хотя сделаны были не их пшеничной муки, а скорее из маиса или какого-то подобного злака, сок интенсивно розового цвета тоже понравился мне.

Пока мы угощались, Аяя, надо сказать, почти не притронулась к еде, за окнами потемнело, ветер стал свистеть и завывать, влетая под арки галереи, засверкали молнии, вскоре зашумел и дождь, когда громом словно разломило тучу. Действительно быстро тучи пришли от горизонта, казалось, доползут только к ночи.

– Не бойся, это обычное дело здесь, весна наступает, – сказала Аяя. – Ураган не страшен дворцу, и не страшен острову, берег отделяет от океана коралловый риф, волны разламываются там, ещё на подступах.

– А ветер?

– Несколько деревьев может сломать, крыши у домишек может сорвать, но не более. Если слишком похолодает от ветра, уйдём вглубь дворца, там всё предусмотрено для такого случая.

– Да я и не боюсь… – сказал я, хотя, признаться, было не по себе, особенно при воспоминании, что кроме вот этой бури над нашими головами, сам остров это суть вершина вулкана, захочет извергаться, всему конец тут… как прикончил другой вулкан нашу долину. И будто в ответ моим мыслям, земля словно содрогнулась. Но, похоже, мне показалось, земля просто не держит меня сей день…

– Поздоровы ли все? – спросила Аяя. – Как Эрик?

– Яй, все здоровы, но сильно обеспокоены мыслями о тебе, о том, что ты так безвестно пропала.

– Я не пропала, Арий, я уже говорила, я умерла. Так всем и передай, тем, кто беспокоится, ничего иного.

– Я этого говорить не стану, это ложь, я не стану лгать о тебе.

– Это чистая правда. Я никогда не вернусь в обычный мир.

– Ты наказываешь меня, я понимаю. Я всё понимаю… и ты права в этом… Но неужели одиннадцати веков наказания недостаточно за две сотни лет ошибок и заблуждений.

– Никто тебя не наказывает, не выдумывай… – сказала она негромко и холодно. – Кто я такая, чтобы за что-либо наказывать великого Ария?.. Просто я перестала чувствовать что-либо, вот и всё.

Гром сразу с двух сторон оглушил нас. Аяя встала и сделала мне знак рукой, следовать за собой. И мы двинулись через коридор, подобно той же галерее, но идущий внутри дворца так же соединяя все его помещения, и вошли в большой зал, открытый во внутренние помещения. Они были подобны внутреннему дворику, какому-нибудь итальянскому патио, но сверху была прозрачная крыша, по которой сейчас колотили струи дождя, а два этажа, открытыми галереями идущие вокруг, просматривались из середины полностью. Из чего такая крыша? Она сделана изящно, множество красиво и замысловато переплетающихся креплений удерживали прозрачные пластинки.

– Это стекло, – сказала Аяя. – На склонах горы его много. Я их научила его собирать и варить. Нужна очень высокая температура, чтобы… чтобы потом из расплавленного стекла делать пластины для вот этой крыши или окон. А там оно лежит уже готовыми лепёшками… Так что, думается, мы тут на склонах вулкана.

– Вулкан, да… Нашу долину уничтожил вулкан прошедшим летом, – сказал я.

– Как?! Нет больше… – воскликнула Аяя, на миг становясь прежней.

Но тут же словно опомнилась и добавила:

– Что ж… странно, что только теперь.

– Для меня она погибла, когда оттуда исчезла ты.

Но Аяя лишь покачала головой:

– Она погибла раньше, когда остыла твоя любовь. Моя ещё боролась долго, пытаясь растолкать твою, оживить, разогреть. Но твоя становилась лишь мертвее с каждым годом, её разлагающийся труп отравлял нам души.

– Прости меня… прости! – я шагнул к ней…

…как он не понимает… как не понимает, что каждое его слово камнем из пращи влетает в мою душу, разбивая там всё в кровавую кашу, болезненным эхом расходясь по ней, визжа в голове, срывая все струны в сердце. Ничего не понимает, жестокий человек, всегда думал только о себе… Я не могу смотреть на него, я чувствую аромат его кожи, тепло его тела даже на расстоянии, я каждый миг борюсь с желанием заплакав, броситься и прижаться к нему, почувствовать его в руках, его грудь и живот, прижатыми к моим, запустить пальцы в его волосы, целовать его милое лицо, чувствуя его дыхание на моей коже. Зачем ты явился, Арий?! Зачем?! Мне в моём покое и бесчувствии не жилось, конечно, но я не чувствовала боли…

…Но она тут же отошла на несколько шагов, уходя в середину помещения, под самый купол крыши, слуги несли светильники со всех стон, тьма как ночью…

– Я уже сказала тебе, всё прощено и всё забыто.

– Да нет же! – воскликнул я, борясь с желанием броситься к ней, сжать её плечи, встряхнуть, заставить смотреть как мгновение назад, когда она узнала о том, что вулкан поглотил нашу долину. Но теперь не следовало этого делать, это только оттолкнёт её. – Не забыто, если ты здесь! Если ты прячешься, значит, не хочешь видеть меня, потому что обижена и злишься! Но пойми, услышь меня!

– Ты ничего не слышал…

– За то и поплатился… жить без тебя куда хуже, чем быть мёртвым. Послушай… я обезумел от ревности, Он каждый день, всякий миг нашёптывал мне… И… Орсег ещё являлся три раза в год… и улыбался тебе, а ты улыбалась ему…

– Ты с ума, что ли, сошёл?! – возмущённо подняв брови, воскликнула Аяя.

Опять страшно загрохотал гром, сквозь крышу вспышки молний были хорошо видны, освещая помещение, потому что казалось, что наступила ночь.

– Конечно… конечно, я сошёл с ума. Я всегда был помешан на ревности, но… а тогда я… и всё Его шёпот, в любой день, ночь, всякий час…

– Мне Он ничего не нашёптывает, – сказала Аяя, поводя бровями. – Надо быть хозяином себе, своему уму и сердцу.

– Я не был… каким хозяином себе! Ты владела мной…

– Ой, не надо! Я владела тобой… Ну а ты мной! Но я никогда не устаивала тебе ревнивых припадков!

– Верно! – закричал я. – Верно, не ревновала, потому что ты никогда не любила меня так, как я тебя любил! Как я…

– Всё! – вскричала она. – Хватит! «Любил»… то-то, что всё в прошлом. Всё, Арий, любил и забыл. Живи дальше. Я не любила, теперь тем паче не люблю, не хочу ни видеть, ни слышать, ни думать о тебе, ни даже имени и лица твоего вспоминать! Ничего не хочу!

Снова одновременно с молнией страшно загрохотало и мне показалось, раскалывается крыша, и земля снова уходит из-под ног. От этих её слов не только уйдёт из-под ног земля, но и провалиться в Аид или в преисподнюю, как теперь говорят…

– Перестань! – простонал я…

– Я давно перестала. Зачем ты явился тащить меня из небытия. У каждого из нас свой путь. Мой больше не идёт по твоему. Хватит разочарований нам обоим…

– Любовь не может закончиться, если она была! – воскликнул я.

– Можешь считать, что не было! – покричала она. – Мне давно это безразлично…

– Тогда незачем хоронить себя, если я так тебе безразличен, что мешает тебе жить среди людей, радоваться встречам с друзьями?

– Я не хочу ничего и не потому что боюсь встретить тебя и не удержаться, и снова навязаться тебе, нет, просто я не чувствую ничего, а жить так… лучше не жить. Вот тут я и не живу. Всем спокойнее.

– Я могу это понять, – тихо сказал я, подходя ближе, потому что на расстоянии почти невозможно было расслышать друг друга из-за шума ветра, дождя и грома, всё чаше потрясающего небо. – Но всё же… пришло время вернуться, Яй.

– Это время никогда не придёт.

– Значит, ты ещё любишь меня и ночами видишь во сне…

Ага! У неё сверкнули глаза, и румянец бросился в щёки, даже в виски. Видит! Всё правда! И любит меня, не могла разлюбить, я не могу, и она не могла, потому и спряталась, своей любви боялась, когда я стал…

Но она вдруг вскричала:

– Да! Вижу во сне! Как ты хватал меня холодными злыми руками, а после, словно испачкался, поднимался, и не глядел в мою сторону, столько было в тебе отвращения!

– Да со стыда и не глядел! – закричал я ещё громче. – Со стыда такого, что хоть в колодец кидайся. Со стыда, что злость и безумие рвало мне грудь!

– Нет! Не хочу! Не хочу слушать! Отойди… отойди! Отойди дальше!.. Ишь, липнет…

И снова загрохотало, затрещала крыша. Аяя в страхе подняла голову, слуги и вовсе присели в ужасе, прикрывая головы. Крыша жалобно затренькала, подпевая гулу из-под земли.

– Ты… слышишь это, Яй?.. – спросил я, понимая, что надвигается что-то, что отодвинет наш разговор.

– Что?.. – спросила она, бледнея. – Крыша вот-вот лопнет…

– Нет… не крыша… хотя и крыша… Но это из-под земли, слышишь? – спросил я.

Она вздрогнула и посмотрела мне в лицо:

– Д-да… а я подумала… что это… ноги… меня… ноги не держат… из-за т-тебя… а это…

– Вулкан, Яй… – почему-то прошептал я, словно боясь его разбудить, но, похоже, поздно…

Глава 9. Сумрак, буря и новые люди

Мне совсем не нравилось здесь: холодное море, мрачные тучи, клочками цепляющиеся за крыши домов наверху дурацкого острова, куда теперь мы не могли добраться, а я так и не бывал, в то время, как мои наставники ездили и встречались с другими, кого называли предвечными, и к числу которых, оказывается, принадлежу и я. Я то сомневался в этом, думая, что они ошиблись, то верил, потому что всё, что они вдвоём, вторя друг другу, поведали мне о предвечных и моих странностях, кажется, подтверждало это. А потом я снова начинал сомневаться. За тем и походили мои дни. А ещё я ходил по улочкам прибрежного городка, слушая разговоры прохожих, лавочников. И язык мне здешний, воркующий не нравился, и еда, всё безвкусное и блёклое. Как и девчонки… наши крепкие, губки румяные, малиной да сливками пахнут, а энти рыбами хладнокровыми. Одно слово тоска, уж пожалел, што облазнился на посулы прекрасноликой Вералги и сребролобого Викола. Оставался бы себе княжим конюшим, сытно жилось и к книгам доступ, егда угодно мне. А тут…

Я заскучал по родным местам сразу же, хотя поначалу казалось, это будет приключение, о каких только грезить такому как я. На деле, мы мгновенно переместились в эту странную местность, ни тебе долгого интересного путешествия с удивительными новыми местами, ведь я, окромя Нова Города, ничего не видел. А мы, хлоп, втянулись, словно в бутылочное горлышко, а после из неё выстрелило нас будто пробку из бутыли с забродившей брагой.

Время тянулось невыносимо долго, это их серое море перестало радовать новизной, город тоже надоел, был он захудалый и грязный, помои тут лили прямо на головы и под ноги похожим, и я не мог справиться с брезгливостью, гулять по этим улицам. Только набережные и молы, далеко выдающиеся в море и были чисты. Но как стало штормить, ходить туда стало небезопасно, хотя восторг от огромных волн охватывал меня, и я искал возможность всё же наблюдать издалека.

Какая-то девчонка, которой я приглянулся, поманила за собой, заметив мой интерес, мы забрались с ней в одну из башен собора, построенного на мой взгляд мрачно и грубовато, но зато из узких окон-бойниц хорошо было видно и море, и даже этот остров, на котором были Вералга и Викол, пока я оставался здесь. Они оставили меня, сказав, что всему своё время и мне стоит немного подождать. Ждать, так ждать, мы тута люди подневольные, согласился податься с ими с родных мест, так терпи теперь их порядки.

И вот только мы поднялись на башню, и я вознамерился с высоты полюбоваться на громадные волны, разбивающиеся о молы и высокие берега, такого никогда мне видеть не доводилось, как девчонка, моя проводница, кинулась мне на шею обниматься. Конечно, что ей море это, выросла здеся, нагляделась, поди, на штормы и бури. Пришлось нацеловаться так, что губы да челюсти заныли, пока ей не надоело, и не отпустила полюбоваться морем. Ей-то казалось, что мы в высоты энти за поцелуями забрались, но мне не жаль, от меня же не убудет, хорошая сдобная девчонка, ротик пухлый, грудки как два зайчонка, одна радость потискаться.

Правда на другой день она уж едва ли не о женитьбе заговорила, и я заскучал. Жениться, оно, конечно, дело хорошее, правильное, да только отец её, местный пекарь, сроду её за меня, чужеземного голодранца, не отдаст. Так что пришлось мне от честной девушки скрываться, чтобы не попортить её привлекательности для иных женихов, коли такие сыщутся.

Надо сказать с девчонками я всегда сходился легко, сказывалось и сиротство, заставившее рано взрослеть и во всём рассчитывать на себя, и жизнь при княжом тереме с младенческих почти лет, а в подклети чадь не шибко церемонится, тем паче на конюшне. Рос я смешливым, белокожим да курносым, золотые кудри тоже были вполне завлекательны, а стал вырастать, да силы в плечи набирать, так и вовсе выдурился едва ли в красавца. Говорю, не скромничая, потому што достоинством красу не считаю, то Богом и родителями далося, не мною достигнуто али заслужено, в чём тут гордость? Вот как по уму али по добру стану человеком заметным, вот тогда и подумаю, задирать нос, ай нет.

Мы тут дожидались кого-то, а после шторм на море отделил остров от побережья. Конечно, перескочить для Вералги труда не составило бы, но там не было всё того же или тех, кто-то ещё не прибыл. Поэтому Вералга и Викол всё же взяли меня в гости к Мировасору и его жене, обретавшимся здесь же. В гостях у них оказался и ещё двое предвечных, необычно смуглый и черноволосый большого роста человек, чистый бес с виду, как их малюют у нас и в книжках и на потешных картинках. И красавица из таких, что в Орде ханов рожают. Что она делала в энтих местах, подумалось мне, но тут же и скумекал: она же и не из Орды, должно, предвечные, они по всему миру обретаются. А чё им, когда так вот скачут: раз-два и в новом месте, и всё, начинай жисть по новой…

– Эрбин считает, что должно нашего неофита всем представить, не дожидаясь Ария, познакомиться, дать ему время присмотреться, подумать, кого себе в наставники выбрать, – сказала Вералга.

Это уже после обеда заговорили, здесь, у Мировасора кормили вкусно, запеченными поросятами, прошлогодними грушами и яблоками, пахнущими подвалом, варёной крупой, и сладким золотистым вином. Мировасор, видный мужчина с широким лбом, как у бычка и белыми бездельными руками, усмехнулся тёмно-красным ртом, будто он не светлое, а красное вино пил, сказал, сладко щурясь, как сытый кот:

– Ну что ж, пускай с нас начнёт, а то, кто его знает, Ария нашего, тем паче Аяю, когда их Бог сподобит прибыть. Вот, Василевс, взгляни вокруг, здесь больше половины предвечных, что есть ныне на земле, вишь ли, с каждым годом всё реже родятся подобные нам. А завтра все на остров при помощи наших летучих подруг и отправимся. Никто из присутствующих не против?

Арит, его жена или кем они тут все приходятся друг другу, ежли живут-то вечно, женятся али как? Так вот, Арит эта с черемными волосами, немного вертлявая, мне не понравилась, очень уж заглядывалась на меня, при муже как-то нехорошо выходило и остальные-то тоже не без глаз, поди, видют её сверкания. Это меня стесняло и делало общество этих людей не слишком приятным.

– Коли Аяя явится, так он её и выберет, – сказала Арит, посмеиваясь.

Тот, что был Орсег, вспыхнул зелёными очами и сказал весь оживляясь:

– Ежли вернётся Аяя.

– С Арием-то, – отмахнулась Арит, ломаясь. – Да она за ним как собачонка, куда угодно вернётся, хоть в самый ад.

– При таких другах ад точно, тут и есть, – пробормотал Орсег.

– Не будем ссориться, – сказал Мировасор. – Василевс – мужчина, а значит и посвящение не будет сложным делом. С женщинами сложнее.

– Почему? – спросил я, выскакивая не к месту. – Токмо… не зовите меня Василевсом, я всего-то Василько-конюх, никакого касательства к древним царям византийским не имею.

Сказав это, я опустил голову, окончательно смутившись и густо краснея, небось, и уши свекольные, запылали…

– Ишь ты, образованный конюх ныне в Новом Городе пошёл, – усмехнулась Басыр. – Не смущай юношу, Мировас, и ты, Арит, не вихляйся, смотреть грешно, веди достойно званию предвечной.

И обернувшись ко мне, она спросила, участливо и едва ли не ласково:

– Ты много читал о нас?

Эта будет похитрее Арит, вона как заходит, будто едва не матерински относится, а у самой на уме та ж похоть, что у Арит. Впрочем, нет, не та, чуть позднее я понял, Арит желает себя и прочих в красе своей утвердить, будто в ком сомнения есть, что хороша она, а Басыр на эти глупости плевать, она с дальним прицелом спрашивает, хочет понять, какие есть во мне ценные таланты, чтобы через привязанность к ней, которую постарается внушить мне, использовать в своих целях, для увеличения власти и влияния. Только Вералга не проявляла ко мне ни похотливого, ни вот такого, торговкиного интереса, что меня к ней привлекало, конечно, более чем к другим.

– Немного читал, – сказал я, отвечая на вопрос Басыр. – Только то, что Викол давал мне.

– Так много книг и не найдёшь, – усмехнулся Мировасор. – Те книги, что давал тебе Викол, прочесть могут только предвечные, обычные люди и буквиц могут не увидеть, али не распознают, как сложить их. Как мы понимаем все языки мира, так от прочих всех людей можем скрыть свои тайны. А есть одна книга, которую может почесть лишь тот, кому суждено ввести своего собрата предвечного в наш круг. А круг наш узок, как видишь… Впрочем, ты не всех узнал ещё, там, через пролив ещё несколько предвечных, всё люди необычные и сильные. Так что выбрать будет из кого. А здесь… вот Басыр – индийская Богиня, которой поклоняются и будут поклоняться ещё через тысячу лет. Арит – просто красавица, что тоже немалый дар. О Виколе и Вералге, думаю, говорить тебе излишне, ты сам их неплохо уже узнал. Я всегда считался мужем образованным и мудрым, но и я не без изъяна, – он усмехнулся, что придало сразу ему какой-то приятной человечности. – Но пока полагал, что я самый умный и прозорливый из всех, отдался греху зависти и едва не погубил всех предвечных… Вот Орсег, да, он у нас – Бог морей и океанов, не думай, самый настоящий, выберешь его, он много тебе чудес откроет…

– Ох, Мир, пьян ты напился, что ли? – покачал головой Орсег, но беззлобно и даже усмехаясь.

Вот Орсег мне показался из всех новых знакомых самым бесхитростным и потому приятным. Не знаю, как я показался всем этим людям, живущим не первую тысячу лет, это меня не слишком волновало, ведь не жениться же мне на их дочках, если я им равный человек, то и не важно, насколько мы нравимся друг другу, в одном дому нам не обязательно жить.

Когда мы вернулись домой, Вералга, пришла пожелать мне доброй ночи и сказала:

– Ты не смущайся, Василько, что смел был с ними, молодец, и что на сладкие взгляды и слова наших женщин не купился, тоже молодец, проглядливость и сметливость твою подтверждает. Днями слетаем и к Эрбину в гости. Там, в том доме, кудесники живут настоящие, поверь мне, не тутошним чета.

– Об Эрбине я читал… он… – обрадовался я, и хотел сказать, что помню, что Эрбин сильнейший из всех, потому как обладает властью над здравием и жизнями людей. Вот уж, да так дар.

– Да-да, и о прочих читал, – улыбнулась Вералга. – Викол постарался описать всех.

– Значит и Аяя, что красоты небывалой и сияющей во веки веков там? – спросил я.

Вералга засмеялась, потрепала меня по волосам:

– Мальчишка ты совсем! Коли судьба тебе увидеть её, увидишь, но к ней не приближайся лучше, поверь мне, держись обычных женщин, красота её чудесна, но и горя принести может немало.

– Да-да, я читал и о войнах, и… неужто из-за женских чар могут такие потрясения случаться?

Вералга покачала головой, покрытой сложным жестким чепцом, по тутошной моде:

– Нет, Василько, чары на то и чары, головы вам, мужчинам, кружить, мутить, войны и драки вы сами затеваете. А кто и что толкает вас, то ваше дело, ваших умов и душ. Женщины за то, чтобы новых мужчин в свои дома приводить, войн и походов не устраивают, вы же токмо затем и злато и власть добываете, чтобы и женщин присовокупить, как предмет величия… Послушай моего совета, выбирай наставника с умом, лучше мужчину, не женщину, эта связь сохраняется навсегда, захочешь ты быть связанным с той, кого давно не хочешь? С мужчиной узы дружеские, куда легче и чище будут.

Когда она ушла, я долго не спал, вспоминая все её слова, всё, что читал, что слышал от них самих и вот эти её речи, и всё пытался представить себе и Эрбина и Аяю с Арием, и удивительного Агори, строителя, способного в одиночку построить и разрушить целый город. И Рыбу, и Дамэ, которых обратила некогда Аяя, просто прикоснувшись своей любящим сердцем к ним. У каждого, кто был там, за проливом, была удивительная Сила, и если они поделятся ею со мной…