Текст книги "Кибердемоны. Призрак"

Автор книги: Татьяна и Дмитрий Зимины

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

4

Это что, шутки у вас такие?

Чувствуя, как подбородок трётся о воротник новой кожаной куртки – восхитительно мягкой, будто из заварного крема, Мирон вышел из лифта на крышу отеля. Куртку, а так же джинсы, ботинки и бельё доставили, пока он спал. Проснулся – а покупки лежат возле кровати, каждая завёрнута в такую, будто специально помятую коричневую бумагу с логотипом Эйша-Дейтафлоу, сделанным настоящими чернилами.

Гелидрон ждал. Со сложенными крыльями машинка напоминала муху – круглое брюшко кабины удерживалось над бетоном посадочной площадки шестью тонкими насекомоподобными лапками.

Как только Мирон уселся, крылышки развернулись, зашелестели, гелидрон подобрался и вспорхнул в кобальтово-синее небо.

Концерт Алики проходил в центре, на этом новом стадионе с интерактивной сценой посередине громадного поля – чтобы фанаты могли обозревать своего идола со всех гребучих сторон…

Мирон попытался подавить дрожь. Выходить на улицу, не заправившись хорошенько дексом и литием он зарёкся давно. И не упомнить, когда такое было в последний раз. Специально взял гелидрон вместо привычного, но куда как медленного мобиля, чтобы побыстрее добраться до какого-нибудь пушера… Но не учёл, что непривычный транспорт только прибавит волнения.

Ладно, поздняк метаться. Скоро он будет в центре Большой Москвы, на этом трижды долбаном стадионе. Найдёт толкача и прекратит свои страдания.

Изнутри крошечная кабинка была обита мягким пеноролом, никаких выступающих частей – панелей, или рычагов. Всем управлял компьютер, расположенный где-то в недрах дата-центра Технозон – монопольного владельца транспортных дронов этой части Евразии.

На самом деле, он понимал, что никаких "компьютеров" – в их классическом понимании – не существует. Все вычислительные операции выполняют люди. Миллиарды разумов, погруженных в Нирвану. Он и сам не брезговал заработать таким способом пару коинов – на оплату счетов.

Но само это знание – понимание того, что его жизнь сейчас зависит от людей, чьи разумы соединены в единое облако – вызывало колючий ком в горле и спазмы в животе.

Мобили, линии доставки, спутники на орбите, сеть Плюс – всё это и многое другое обслуживается бедолагами, ни на что не годными кроме того, чтобы сдавать мозги внаём.

Гелидрон сел на крыше парковки, с которой нужно было спускаться по лестнице – восемнадцать пролётов.

Правое колено хрустело. К тому же, приходилось всё время смотреть под ноги – на железных ступеньках было полно снега и каких-то желто-красных потёков, будто совсем недавно здесь кому-то проломили черепушку и мозги разбрызгало по всем ступенькам…

Вцепившись в поручни, чувствуя, как незащищенная кожа ладоней примерзает к ржавому железу, Мирон переждал приступ паники – весь мир раскачивался перед глазами, как на качелях – и спрыгнул на землю.

Стадион, похожий на перевернутую пластиковую чашку для супа, окружала толпа. Ближе к белой, облицованной керамической плиткой стене выстроились змеи очередей, разграниченные плексиглассовыми панелями – вроде тех, что бывают в аэропортах. Считалось, что они могут защитить даже от смертника, которому приспичило взорвать себя именно здесь, у стадиона, – в честь очередной религиозно-политической мути…

Мирон нащупал в кармане куртки пластиковый браслет, но становиться в очередь не стал. Первоочередная задача – найти пушера.

Надвинув капюшон, засунув руки поглубже в карманы, он неспешно фланировал в толпе, делая вид, что ищет знакомого.

Девушки в коротких юбчонках и громадных пушистых наушниках – розовых, белых, голубых, писк новой Московской моды этого сезона; мальчишки в широченных штанах на магнитных подтяжках, с чёлочками, зачёсанными на лоб, краснощёкие, улыбчивые, большеглазые – неокавай. Стиль, зародившийся в глубинах Синдзюку, и каким-то образом просочившийся на улицы Московского мегаполиса…

Тонкими угловатыми фигурами, мягкими пустыми глазами и слаженными движениями, подростки напоминали стадо африканских страусов Эму. Хлопнешь в ладоши – и сорвутся в бег единым порывом, повинуясь инстинкту леммингов…

Трансы с зачёсанными вверх, наподобие шапочек из крема, электрических расцветок волосами. На скулах поблескивают интерактивные татуировки, веки посеребрённые, отливают металлом, губы растянуты в предвкушающих улыбках. Прошлый век. Модные на той неделе брэнды Идише-Джейма.

Бледные, с сальными волосами и плащами, в которых они похожи на барочных горгулий, готик-наци. На носках ботинок – шипы, на каблуках отливают металлом шпоры с наконечниками в виде сюрикенов… Их Мирон обошел по широкой дуге. Готик-наци употребляли совсем запредельную безбашенную химию, которая за месяц-другой превращала их печенки в фарш, а мозги – в голубиный помёт.

Дергаными движениями голов и пустым, неподвижным взглядом они напоминали чёрных ворон.

Мирон понял, что значительно старше большинства фанатов. И гораздо лучше одет. Он пожалел, что поддался волне финансовой вседозволенности – куртка из настоящей кожи выделялась в море микрофибры и латекса, как черный мусорный мешок в стайке ярко раскрашенных рыбок…

       Наконец он заметил многообещающую фигуру. Худенький темнокожий парнишка в нелепой шапке-ушанке ядовито-розового цвета, дутой куртке и джинсах, так плотно обтянувших тощие богомольи ножки, что казалось, это – вторая кожа.

Вот один из страусиных подростков отделился от стада, и подойдя к розовошапочному, изобразил замысловатое движение правой ладонью. Парнишка ответил, ладони на мгновение соприкоснулись… Могло показаться, что встретились старые знакомые, если б не почти невидимый, прозрачный прямоугольник, перекочевавший из одной ладони в другую.

Мирон был уверен, что кроме него, этого обмена никто не заметил. Полицейские, бдительно охранявшие входы на стадион, на толпу вне очередей внимания не обращали. Даже на драки они не реагировали – что поделаешь, подростки. Прыщи и гормоны. К тому времени, как начнут пускать на стадион, они станут паиньками. Иначе лишатся возможности пускать слюни и мастурбировать втихаря на своего идола…

Дождавшись, когда с рядом с пушером никого не будет, Мирон сделал свой ход.

В отеле он приобрел несколько фишек для казино, стоимостью в десять, тридцать и сотню коинов. Во многих местах их принимали точно так же, как и деньги. Небрежно подбрасывая красную фишку – сто коинов – он встал рядом с парнишкой. Затем, носком ботинка – нового, восхитительно тёплого, из толстенной, как шкура бегемота, кожи – нарисовал в снегу восьмиугольник. Парнишка еле заметно кивнул.

Тогда Мирон присел – шнурок развязался, надо затянуть потуже. Рядом плюхнулся пакетик, перетянутый пластиковой стяжкой.

Оставив в снегу фишку и забрав пакетик, Мирон не оглядываясь пошел прочь.

Камеры. Они были везде: на фонарных столбах, под карнизами крыш, в ветвях деревьев, на урнах и скамейках… На форме полицейских, как третий глаз – только не на лбу, а прямо посреди груди. Программы распознавания лиц вычисляли нарушителей с никого не удивлявшим постоянством. Плюнешь мимо урны – и штраф придёт обязательно.

Раньше, в прошлой жизни, у Мирона были друзья, которые знали все слепые зоны наперечет и умели оставаться невидимыми. А еще они умели отводить камерам глаза, делать коррекцию – замещать одно видео другим так искусно, что даже Иск-Ины – настолько умные, насколько могли себе позволить спецслужбы – не могли обнаружить подделки…

Нащупывая вожделенный восьмиугольник сквозь пластиковый пакет в кармане, заранее чувствуя привкус меди и олова на языке, Мирон предвкушал дексаминовую волну. Как она поднимется по позвоночнику, сметая комплексы, барьеры и страхи, делая его бесшабашным и веселым.

Пакет оказался крепким, он никак не поддавался – работать пришлось пальцами, не вынимая руки из кармана. Наконец пластик лопнул по шву – и таблетка послушно выкатилась в ладонь. Осталось поднести руку ко рту, сделав вид, что кашляешь…

– Дыханье сжалось в груди

Толпой окружен.

Хочется вынуть меч…

Мирон не сразу понял, что обращаются к нему.

Человек был обыкновенным. Серая шапка-пидорка, серое пальто из микрофибры – дешевое, удобное, тёплое – в таких ходит половина Москвы; серые, заляпанные уличной грязью ботинки на новомодных магнитных липучках.

Дёшево и сердито – так, кажется, повторяла мать, притаскивая домой эти громадные, литров на пять, бутылки с молекулярным мартини… Никакой разницы с настоящим, а цена в три раза меньше.

– Не советую, господин Орловский.

Господином Орловским всегда был отец – профессор математики в МГУ. Потом – его старший брат. И вот теперь…

– Что именно не советуете?

– Дексамин. Пагубно воздействует на когнитивные функции.

Свело челюсти. Два года, не меньше… – промелькнуло в голове. За употребление наркотиков в общественных местах светило два года принудительного пребывания в Нирване – без Минуса, без выходов в Плюс, без нормальной еды… Деньги шли в государственную казну, а человек за два года выгорал подчистую. Два года, шестьсот тридцать дней полного блаженства и счастья – и тебя больше нет. Стёрли.

– Это не ваше дело.

– К сожалению, моё.

– Вы коп?

– Я – Технозон. У меня для вас работа.

– Но я уже и так на вас работаю. Михаил…

Восьмиугольник начал потихоньку крошиться и Мирон вытащил руку из кармана. Подавив желание облизать пальцы…

– Господин Орловский, – перебил серый человек. – Я хочу, чтобы вы нашли господина Орловского.

– Это что, шутки у вас такие? – Мирон был почти взбешен. Декс жег карман, от серотонинового голода кружилась голова и тихонько звенело в ушах, а этот кретин играет с ним в шарады. – Шеф безопасности Технозон был у меня. Я УЖЕ на вас работаю, понятно? Так что отцепитесь.

– Никаких шуток. Просто мы вынуждены… пересмотреть условия соглашения. Наверху решили, что Михаил был… слишком мягок с вами, господин Орловский.

– Мягок? Да он обещал отправить по моему следу технопса, если я не справлюсь.

– Считайте, что это я, господин Орловский.

Незнакомец коротко улыбнулся и на клыках его сверкнули серебряные наконечники. Зрачки в глазах быстро-быстро сократились несколько раз, как объектив древнего фотоаппарата в момент съёмки, а тонкие ноздри хищно задрожали.

Мирон отшатнулся.

О клонах корпораций ходили легенды. Никаких близких, друзей – их семьёй была Компания. Супернавыки – интеллект, боевые искусства – всё, что захочет вставить им в головы фирма-изготовитель. У них нет души, – говорили люди.

– Пока вы работаете на нас, придётся отказаться от любых психотропных препаратов, господин Орловский, – повторил клон, будто и не было этого представления с клыками.

– Но они мне нужны! Я не смогу нормально…

– Вы будете стараться, – клон мягко сдавил ему плечо и Мирон почувствовал, как немеют связки.

Но, тем не менее, он ощетинился.

– И как вы меня заставите?

– О, это очень просто: заблокируем карту, которой столь неосмотрительно и щедро снабдил вас Михаил, – человек улыбнулся и посмотрел в глаза Мирону. – К хорошему привыкаешь быстро – так, кажется, говорят? Дорогой отель, натуральная еда… – он протянул руку и пощупал двумя пальцами рукав новой куртки. – Правда, что настоящая кожа гораздо приятнее, чем микрофибра? Надо будет попробовать…

– Если я вас не послушаю, разорвете сделку? – спросил Мирон.

– О, сделка останется в силе. Просто обходиться вам придётся своими скудными средствами. Кажется, контракт на квартиру в Улье обновляется каждый месяц? Впрочем, до конца аренды вы, скорее всего, не доживёте.

Мирон скрипнул зубами.

Клон бесил его до зуда в пятках. Винтик, функционал, шестёрка… Почему он говорит так, будто ему принадлежит половина мира?

– Без нашей поддержки вы никто. Дизайнер-неудачник, у которого за последние полгода не было ни одного клиента. С вами попросту не будут разговаривать.

– Но я вам нужен!

– Вы умный человек, господин Орловский. Неужели вы думали, что Технозон поставил всё на такую ненадёжную лошадку?

– Но Михаил…

– Открою вам одну тайну: наверху не во всём одобряют методы начальника службы безопасности.

– Получается, его убрали?

– Технозон – очень большая корпорация. Вы удивитесь, но в нашу структуру входят компании, которые напрямую конкурируют между собой на рынке. Что уж говорить о простых людях…

– То есть, мой договор с Михаилом в силе. А вы просто решили поджарить мне зад – так, на всякий случай.

– Ничего личного, господин Орловский. Только бизнес. Но нашему восточному отделению, которое возглавляет господин Кобаяши, будет приятно, если западное отделение… проиграет. Господин Кобаяши – человек старой закалки. Превыше всего он чтит… традиции. Взяв на работу такого человека, как ваш брат, допустив его к святая святых, к ядру Технозон, Западное отделение пошло наперекор… традициям. Вашего брата невозможно контролировать. Так же, как теперь невозможно контролировать и его детище – Акиру. По мнению господина Кобаяши вся эта затея с суперфайерволлом – большая ошибка. Потрачены миллиарды. И неизвестно, сколько еще вылетит в трубу прежде, чем мы сможем остановить Лавину…

– Лавину?

– Когда вы в последний раз были в Плюсе? – раздраженно спросил серый человек. – Вы не в курсе, что всё больше людей покидает Нирвану?

Мирон молча хлопал глазами. Он пытался прикинуть, когда слушал новости, но вспомнить не мог. Кажется, это было еще до первого звонка матери…

– Люди больше не хотят проводить время во сне, – раздраженно сказал клон. Будто пожаловался. – Прошел слух, что появился новый вирус. Всё начинается с небольшого тремора. Затем – судороги и наконец – паралич дыхательной системы. Он заражает людей именно в Нирване.

– Это правда? – тихо спросил Мирон.

– Нет. Но это не меняет дела. Акира – опасен.

– Потому что вы не можете его контролировать?

– Контроль – основа процветания. Если ваш брат не возьмёт под контроль взбунтовавшийся Иск-Ин, многие погибнут.

– Вы же в курсе, что Иск-Ины на самом деле не имеют сознания? – раздраженно спросил Мирон. Надоело, что его всё время запугивают. – Это всего лишь программы. Да, очень сложные, самообучающиеся… Но всего лишь программы. Акира НЕ МОЖЕТ взбунтоваться. Он делает только то, на что его запрограммировали.

– Наконец-то до вас дошло, – расплылся в улыбке клон. Вновь сверкнули стальные наконечники на зубах.

– Мой брат никогда не причинит вред живому человеку, слышите? – почти выкрикнул Мирон. – Он мухи не обидит. Платон – гуманист, в самом глубоком понимании этого слова.

– Найдите его, – устало вздохнул клон. – Если это сделать быстро, у нас еще будет возможность всё откатить назад. Вы понимаете? Отыскав брата, вы поможете миллиардам людей. Лавина набирает мощь. Пока счет идет на сотни, но наши аналитики предрекают количественный скачок к послезавтрашнему вечеру. И тогда начнётся паника…

Задрав голову, Мирон посмотрел в небо. Снежинки были крупные, серо-стального цвета. Они летели в лицо, как крошечные бомбардировщики.

Подобно шаровой молнии, над стадионом промчался полицейский дрон. В отдалении, по проспекту, ползли непрерывные вереницы ярких, как леденцы, мобилей. Здание-робот на той стороне улицы вздрогнуло, вытянуло большой козырёк, на который тут же приземлился вертолёт, из которого, как горошины из стручка, посыпались люди…

Не говоря ни слова, Мирон повернулся и пошёл прочь от серого человека.

– Подождите, – клон ухватил Мирона за рукав. – Когда найдёте Платона, сообщите мне, – он протянул визитку – показалось, что она тоже сделана из сапфира, но это был всего лишь твёрдый пластик. – Меня зовут Хидео.

Вырвав рукав, Мирон пошёл быстрее.

По необъяснимой причине ему хотелось оказаться как можно дальше от клона. И вовсе не из-за декса, похрустывающего в кармане. Просто он внушал… отвращение. Как какой-нибудь скорпион, который сидит-сидит, а потом вдруг развернется на своих тощих желтых лапках, и всадит жало по самое немогу.

***

Разговор, длившийся целую вечность, в реальном времени занял минут пять – толпу только-только начали пускать на стадион. Сердитые копы пропускали весь поток через рамку – никаких колёс или жидкостей, никакого оружия, никаких подозрительных девайсов, из которых можно за пару минут слепить бомбу или, например, машинку, плюющуюся резиновыми кубиками… Чертежи недавно появились в Плюсе – любой матричный принтер пёк такие штуки по три сотни в час, собирались они, как конструктор-лего, а очередь резиновых кубиков, выпущенная с десяти метров, могла раздолбать в хлам грудную клетку или ободрать мясо с лица – как вам больше нравится.

Показав свой зеленый браслет, Мирон прошел мимо копов – предварительно сбросив в урну пакет колёс на сотню коинов – и его мягко втянула толпа аморфных, но удивительно сплочённых в своей аморфности нео-каваев.

Сцена находилась в центре круглой чаши, из которой, подобно открытым атриумам Колизея, поднимались концентрические круги трибун. Вверху, на невообразимой высоте, они сужались, превращаясь в донышко чашки, сквозь анодированное стекло виднелся кусочек черного неба.

Можно было бы протолкаться на трибуны, но Мирон был слишком шокирован и подавлен, чтобы противиться потоку подростков, заполняющих стадион, как сухая чечевица – дно глиняной миски. В их яркой, безликой – анимированная татуировка там, преувеличенно громадные, в стиле Алиты, глаза здесь – но в целом неагрессивной толпе, он вдруг почувствовал что-то вроде успокоения.

Сдавленный со всех сторон, подпираемый со спины – так, что можно было расслабить все мышцы и всё равно не упасть, – он закрыл глаза и вдохнул тёплый, напоенный запахами множества молодых тел, воздух. Парфюм – преобладала модная на этой неделе "Адская Гвоздика", унисэкс для мальчиков и девочек, желающих быть в трэнде. Мокрая микрофибра и пластик. Лёгкие тона подмышек, носков, эро-травки и сплиты, никотиновой жвачки, ледяных игл метамфетамина и аддерола – через рамки ничто из этого не пронесешь, но все, кто посообразительнее, заправились еще снаружи.

Покачиваясь в неспешном ритме, чувствуя со всех сторон людское тепло, Мирон ощутил себя таким же подростком – лет на десять, по меньшей мере, моложе чем сейчас. Можно найти какую-нибудь сговорчивую девчонку, а если повезёт, она не будет слишком страшненькой… Всхрапнув, он открыл глаза.

Людское море укачивало, будто едешь на заднем сиденье старинного седана с бензиновым движком – в детстве отец брал их с Платоном покататься на одном из таких монстров. Для них построили целый автодром, герметичный, как консервная банка – чтобы ни одна молекула вредного, как тогда считали, оксида углерода не просочилась в атмосферу. Внутри работали какие-то мощные вытяжки с нано-фильтрами, так что надевать противогазы было не нужно, но Мирон до сих пор помнил тот сладковатый, в чём-то даже приятный запах…

Над подобной айсбергу сценой вспыхнули прожекторы, превратив лёд в громадный бриллиант.

Толпа издала единый в своём порыве вздох.

В воздухе над сценой, но не касаясь её, появилась Алика – громадная, метров десяти фигура, в идеально облегающем комбинезоне из огненной лайкры. Когда она двигалась, по комбинезону будто пробегали настоящие языки огня – оптический эффект, упакованный в миллиарды бит информации. В огне то и дело появлялись прорехи, открывая безупречно-белую плоть.

Лицо Алики – идеальный коктейль из главных звезд современного японского шоубизнеса. Черты алгоритмически сводились к некоей усредненности, никогда не выходящей из моды у подростков определенного возраста…

Она танцует – движения танца так же алгоритмизированы, просчитаны и отмерены, хореографический параллакс всех танцев, начиная с тех, что плясали наши предки хрен знает сколько тысяч лет назад вокруг общего костра…

Идору поёт – рот открывается, как кажется Мирону, совершенно беззвучно, и только несколько раз моргнув, чтобы разложило уши, он понимает, что звук идёт со всех сторон. Он обволакивает как горячее полотенце, вбивается в тело, как океанский прибой, от него вибрируют кости и дрожат барабанные перепонки… Песни как таковой нет. Есть набор слогов и звуков, психологически-архетипических, на которые толпа реагирует, как опытный оркестр – на движения дирижерской палочки.

Иногда идору взмывает под потолок, вращаясь, как веретено – пшеничные волосы разметаны в стороны, руки раскинуты, будто в крестном знамении, и тогда толпа издаёт высокий, на грани слышимости вой – вот-вот преодолеет звуковой барьер. Но когда она опускается, постепенно замедляясь, вой становится ниже, переходит в инфразвук, и все поднимают руки… Они колышутся, как море травы на ветру.

А потом он заметил его. Сначала Мирон подумал, что это Хидео. Решил прикончить его прямо здесь, среди толпы. Человек рассекал людское море так решительно и целеустремленно, что подростки расступались, словно плоть под скальпелем опытного хирурга.

Мирон попытался бежать – но то, что у ищейки получалось естественно и непринужденно, у него выходило грубо и неуклюже. Со всех сторон зыркали злобные, подернутые наркотической дымкой глаза…

Многие подростки пользовались наушниками – дешевые пластиковые копии, как черные пиявки, присосавшиеся к ушным мембранам, свисали на грудь… Включаясь время от времени в Плюс, они видят идору и Здесь, и Там…

Убежать не получилось, но и человек, рассекавший толпу, оказался не Хидео. Это стало ясно, когда он, сужая круги, приблизился настолько, что Мирон разглядел чуть перекошенный нос, шрам, похожий на крест, на правой щеке, выдающийся вперед подбородок, прорезанный вертикальной щелью, отчего напоминал задницу пупса, и огненно-рыжую, поросшую клочкастыми, похожими на собачью шерсть, волосами, голову.

Единственное, что не вызывало сомнений – это то, что новый незнакомец идёт по его душу.

Удивительно было то, что подростки рыжего не замечали. Они просто безропотно расступались в стороны, стоило ему приблизиться. Будто их толкало силовое поле или безболезненный электрошок.

Оставив попытки сбежать, Мирон сжал руки в кулаки, жалея только о том, что не заказал вместе с курткой модный в этом сезоне браслет-кастет. Красота и безопасность – два в одном…

– Господин Орловский? – спросил человек, подойдя к Мирону вплотную – к друг другу их тут же прижала толпа.

Свело скулы: в его голосе, манере говорить, чувствовалась предрешенность.

– Чем обязан? – чувствуя, как скулы леденеют и отказываются разжимать челюсти, спросил Мирон.

– С вами хочет побеседовать Алика.