Текст книги "Твой последний врач. Чему мертвые учат живых"

Автор книги: Татьяна Хитрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Справка дрожала в ее морщинистых руках. Я невольно поджала губы: стигматизация ВИЧ в России даже не думает сходить на нет, хотя это уже давно не болезнь наркоманов, распутных женщин и гомосексуальных мужчин. Кстати, количество половых партнеров вообще не имеет значения: при надежной защите и своевременном обмене справками об отсутствии заболеваний, передающихся половым путем, риск заболеть снижается практически до нуля. В европейских странах попросить партнера или партнершу предоставить справку является абсолютно нормальной практикой, такие справки люди даже берут с собой на свидания. Если же человек начинает кричать, что он «не такой» и знает, куда и что сует, лучше пожелать ему счастья, развернуться и уйти. Адекватные взрослые люди лучше пойдут и сдадут вместе анализы, чем потом будут годами скупать антивирусные препараты. Хочу отметить, что сдача анализов обойдется примерно в 5000 рублей, а цена антиретровирусной терапии составляет от 200 до 500 тысяч рублей в год. Поэтому «думайте сами, решайте сами: иметь или не иметь».

– Я понимаю ваши чувства, но, во-первых, я не могу не указывать основное заболевание – это нужно для статистики смертности, а во-вторых, больше никто, кроме вас и работников загса, его не увидит и не узнает. В свидетельстве о смерти будет лишь Ф. И. О. покойной и никаких диагнозов. Да и в самой болезни нет ничего постыдного, и то, что И. Н. им заболела, всего лишь трагическая случайность. Она была прекрасной коллегой, и мы все пребываем в таком же шоке от ее смерти, как и вы.

Они поговорили еще немного. Это была настоящая сплоченная семья: каждый скорбел по-своему, но старался поддержать другого.

– Так странно, – вдруг тихо сказала седая женщина, – человек никогда не забирает ни свой первый, ни свой последний документ в жизни. За него это всегда делают близкие. Я помню И. еще малюткой – я забирала ее свидетельство о рождении, а теперь иду за свидетельством о смерти. Ни одна мать не желает пережить своего ребенка. Юлечка, радость моя, ты одна теперь у меня осталась. Помнишь, И. всегда дразнила тебя в детстве, что она главная, раз на год тебя старше, и что ты должна ее слушаться, а ты злилась и кричала: «Вот вырасту и стану старше тебя!». Теперь станешь.

Глава 4
За пределами морга

Утро субботы началось с громких криков под моими окнами. Я живу на втором этаже, и во дворе акустика такая, что иногда при открытом окне мне кажется, что переговаривающиеся люди находятся не на улице, а у меня в шкафу. Закрываешь окно – жарко, открываешь окно – шумно. Где та самая золотая середина? Я уткнулась лицом в подушку, накрылась с головой одеялом и надеялась все-таки вернуться в мир снов, поэтому смысл доносившихся слов дошел до меня не сразу.

– Прыгнула! Прямо при мне! Я на балконе стою, в цветочных горшках ковыряюсь, и тут она падает! Еще звук такой глухой – я думала, кто-то мешок с мусором выкинул.

– Кошмар просто! Кто это вообще, с какого этажа? А скорую уже вызвали?

– Да, я сразу позвонила – сказали, через минуту будут. Какое горе для родственников-то! Еще и лицом вверх упала, глаза, как у мертвой рыбы. Жуть!

Не так я представляла себе свое пробуждение. Когда я окончательно поняла, о чем идет речь, сон смыло волной ужаса. Я резко встала с кровати и подошла к окну, раздвинув шторы. Может, еще можно успеть оказать первую помощь, и мне нужно бежать на улицу? На четвертом и шестом этаже, почти высунувшись по пояс со своего балкона, стояли две соседки, которые и разбудили меня своими причитаниями. Во всем доме окна были закрыты, кроме соседских и еще одного, на восьмом этаже, и прямо под ним внизу на асфальте кто-то лежал. За цветочной клумбой разглядеть упавшего я не смогла – мне была видна лишь часть белой просторной сорочки.

– Это Антонина Ивановна, – соседки продолжали обсуждать случившееся. – У нее же деменция была. Она уже не в первый раз порывалась прыгнуть и сегодня все-таки смогла. Иришка, дочка ее, решетки хотела ставить на окна, уже завтра мастера должны были приехать… Не успела, родненькая.

Деменция с латинского переводится как «безумие», и это заболевание действительно могло привести пожилую женщину к суициду. Немедики часто называют сенильную (или старческую) деменцию маразмом. Родственникам это заболевание, конечно, приносит ряд неудобств, но часто они недооценивают его опасность: подумаешь, дед опять носки положил в холодильник, а йогурт засунул в стиральную машину. Или человек не узнает родных и начинает ругаться, что у него украли очки, когда они у него на носу. А на самом деле все это симптомы грозного заболевания, которое с годами будет лишь усугубляться. Вспомните, как запросто юмористические передачи пародируют пожилых людей: мы словно слышали уже эти фразы – они такие знакомые, как будто нас растили одни и те же бабушка с дедушкой. А все дело в том, что новым мыслям тяжело пробиться сквозь закольцованное мышление, поэтому они и гоняют по кругу все старое, привычное и родное. Новое равняется опасному и неизведанному, а старое ассоциируется со спокойствием и стабильностью.

Деменция – ужасное заболевание, которое стирает личность человека. Представьте, что все ваши воспоминания записаны мелом на доске, а потом кто-то проходит по ней в хаотичном порядке мокрой тряпкой. С ухудшением состояния к нарушениям речи добавляются нарушения функций тела: у человека начинают трястись руки, появляются тики, и он не может семантически отличить понятие «отец брата» от «брат отца» или думать о чем-либо абстрактно.

Как можно определить первые признаки начинающейся деменции? Проведите простой тест. Попросите своих старших близких нарисовать обычный циферблат со стрелками, которые будут показывать то время, которое вы назовете. Если цифры меняются местами, стрелки изогнуты, а сам круг кривой формы – бейте тревогу и идите к неврологу.

Иногда деменция может возникнуть из-за сосудистых патологий, когда возникает атеросклероз сосудов головного мозга. И если симптомы начальной стадии (слабость, раздражительность, бессонница, рассеянность) бывают довольно размытыми и их все можно списать на переутомляемость или плохой характер, то с прогрессированием болезни стадии нарушения становятся все более отчетливыми, будто яркость и контрастность личности выкрутили на максимум. При деменции возникает амнезия, которую делят на органическую (если она возникает вследствие травмы, алкогольного опьянения или употребления снотворного) и психогенную – когда мозг, чтобы сохранить хрупкое эмоциональное равновесие, старается стереть из памяти какие-то травматичные события прошлого.

Мне очень нравилось изучать психиатрию на пятом курсе, и особенно меня заинтересовал тот факт, что выделено больше 13 видов амнезий. К примеру, ретроградная амнезия – это когда человек не помнит события до какого-то стрессового воздействия, а антероградная – если он не помнит события, произошедшие после сильного стресса.

Однажды, когда я была в гипермаркете, по громкой связи попросили подойти врача в отдел молочной продукции, где пожилой мужчина упал в обморок. Я прибежала второй – с ним уже работала женщина, которая расстегнула ему ворот рубашки, попросила супругу обмахивать журналом лицо пострадавшего и дала ему воды.

Чаще всего причиной обмороков является либо духота, либо обезвоживание, и такие простые манипуляции, как охлаждение и восполнение водного баланса, возвращают человека в стабильное состояние.

Приведя пострадавшего в чувство, женщина начала задавать ему вопросы («Вы помните, как вас зовут? Какой сейчас год? Где вы находитесь?»), чтобы проверить отсутствие ретроградной амнезии.

Помню, как в детстве мы представляли, что потеряли память, и потом пытались воссоздать впечатление о себе по тому, что на нас надето, какие предметы есть в комнате и стали бы мы сами с собой дружить на основании проведенной ревизии. Иногда мне кажется, что такая игра подойдет и взрослым – именно с нее начался мой путь самоанализа себя как личности.

Вокруг тела уже стали скапливаться люди, хотя всем было понятно, что прыжки с восьмого этажа никому не оставляют шанса на выживание, а редкие исключения только подтверждают это правило. Ладно бы они толпились, чтобы помочь, но нет – чаще всего люди просто хотят постоять рядом, поужасаться происходящему, получить заряд новых впечатлений и пойти дальше, словно чужая смерть делает вкус их жизни более насыщенным.

Во двор приехала скорая. Из нее вышла сосредоточенная светловолосая девушка-фельдшер в синей жилетке, в руках у нее был металлический чемоданчик, которые всегда берут с собой на вызовы скоровички. Ее коллега в это время открывал двери машины и вытаскивал каталку. Фельдшер спокойно и громко попросила людей дать ей пройти, но, когда те расступились и девушка увидела лицо пострадавшей, ее сдержанность сменилась скорбью и ужасом:

– Мама! Это моя мама!

Она вскрикнула, выронила чемоданчик, упала на колени перед телом, не в силах пошевелиться, и начала судорожно хватать ртом воздух, словно задыхаясь. К ней подбежал коллега, загораживая тело спиной и крича на водителя, чтобы тот помог увести ее в машину.

– Ирочка! Господи, да мы сейчас спустимся, держись, миленькая!!! – Обе разбудившие меня соседки с шумом захлопнули окна и, по всей видимости, побежали спускаться к несчастной девушке.

Трагичные стечения обстоятельств превратили обычную рутинную смену фельдшера в настоящий ад. Я задернула шторы и отошла от окна: моя помощь там уже не потребуется. В дальнейшем тело выпрыгнувшей из окна женщины повезут не к нам, а в морг судебно-медицинской экспертизы, где проводят аутопсию всех, кто погиб в результате несчастного случая или по причине насильственной смерти.

Врач-патологоанатом и врач-судмедэксперт – это две разные специальности, которые часто путают. Мы не конкуренты, а коллеги с разными целями и задачами, более того – при необходимости мы можем обращаться друг к другу за помощью.

Как стать одним из нас? Сначала дорога для всех одна: чтобы стать врачом, необходимо отучиться шесть лет в медицинском университете на педиатрическом или лечебно-профилактическом факультете. После колледжа вы можете работать только фельдшером на скорой либо медсестрой. Потом вы можете поступить в медицинский, правда, в этом случае обучение вместо шести лет займет девять.

Дальше наши пути расходятся. Два года занимает ординатура: у патологов – по патологической анатомии, у судебников – по судебно-медицинской экспертизе. Мы не взаимозаменяемы: хочешь сменить профессию – иди учись опять два года, чаще всего платно. Если бы не материальная помощь моих родителей, то, возможно, я сейчас работала бы кем-то другим.

Судмедэксперты очень тесно сотрудничают с правоохранительными органами, часто ездят в суды и дают пояснения следствию, выезжая на место происшествия.

Они также могут работать только с живыми людьми, занимаясь прижизненной оценкой побоев и увечий, участвуют в проведении ДНК-тестов и любых других экспертиз. Либо занимаются аутопсиями тех, кто погиб в результате насильственной смерти. Это не только убийства с помощью различного оружия, но и воздействия на человека факторов внешней среды. Каждый, кто попал в ДТП, замерз в горах, сгорел при пожаре, был отравлен или подвергся высокому разряду электричества, попадает на стол к судмедэкспертам.

Насильственная смерть разделяется на убийство, самоубийство и несчастный случай, поэтому все, кто каким-либо образом совершили суицид, также отправляются не к нам.

На шестом курсе я просто влюбилась в судебно-медицинскую экспертизу: мы изучали типы отравляющих веществ, разгадывали, каким предметом был нанесен удар, как было совершено убийство или самоубийство. Нам давали фотографии с различных мест преступлений, и мы должны были описывать полученные травмы. Я никогда раньше не думала, что ссадина и царапина – это два разных повреждения!

– Не синяк, а гематома! – поправляла нас преподавательница. – Каждый раз, когда вы стараетесь дать определение какому-либо процессу, включайте мысленно словарь Даля. Не просто «гематома – это кровь под кожей», а «гематома – это выход крови из сосудистого русла и ее ограниченное скопление в органах и тканях». Говорите красиво и культурно – пациенты склонны больше доверять врачу, который излагает мысли грамотно: в этом случае уровень доверия к вам как к специалисту сразу же возрастает.

С этим утверждением я была не совсем согласна: лично мне, будь я пациентом, гораздо больше понравился бы врач, который изъясняется понятно, без всей этой научности, хотя везде, конечно, важен баланс и уместность. Однажды мы проходили практику с гастроэнтерологом, который начал выяснять у родителей, была ли у их ребенка «блевачка». Те (впрочем, как и мы с одногруппницей) даже не сразу сообразили, что он имел в виду рвоту или, как бы выразилась наша преподавательница, а «резкую непроизвольную эвакуацию через ротовое отверстие непригодных для потребления пищевых продуктов».

Хоть я и стараюсь быть интеллигентным врачом, но иногда эмоции берут верх над воспитанием. Моя вспыльчивость однажды чуть даже не привела меня к отчислению из университета.

Эта история произошла во время летней практики. Меня распределили на участок к опытному педиатру, милейшей В. Н. – женщине лет 60-ти. Всегда вежливая, она читала новейшие рекомендации и не назначала всем пациентам одинаковые препараты, а подбирала их, исходя из множества факторов. Но в глазах ее была какая-то печаль, будто она потеряла что-то и не могла смириться с утратой. Мы проработали вместе две недели, и я начала понимать, откуда возникла такая ее перманентная грусть.

Знания В. Н. ушли далеко вперед от клинических рекомендаций, которые обязывали ее выписывать пациентам абсолютно ненужные препараты. Зачастую родители, насмотревшись рекламы, начинали спорить с врачом относительно назначаемых лекарств, а если В. Н. после осмотра ребенка аккуратно говорила, что ему нужно лишь симптоматическое лечение, что подразумевало простое проветривание помещения, обильное теплое питье и покой, то родители только что не звонили в психдиспансер.

Один из приемных дней мне запомнился особенно. В кабинет вошла мама с очаровательным ребенком, которого она аккуратно вела за ручку. На улыбчивом мальчике был симпатичный желтый комбинезон, а в руке он держал плюшевую игрушку. Женщина поздоровалась, посадила ребенка на колени и принялась поначалу спокойно рассказывать о жалобах на температуру и вялость сына. Но чем больше она слушала рекомендации В. Н., тем мрачнее становилось ее лицо.

– Что, даже свечи противовирусные не назначите? У него же температура! Или хотя бы аскорбинку? Я такую шипучую покупаю, растворяю в чае, и он с удовольствием пьет, иногда по две штуки в день просит!

Я вспомнила максимально допустимую дозировку для детей витамина С в сутки – не более 600 мг для детей до восьми лет. В шипучем варианте чаще всего содержится около 1000 мг в одной таблетке, а если ребенок мог выпивать такие таблетки по две в день, то дозировка превышала максимально допустимую минимум в три раза.

Маленькому розовощекому Артемке было четыре года, он сидел у мамы на ручках, весело подпрыгивая, вертел в руках игрушечную обезьянку и даже не подозревал, что с таким родителем он может не дожить до своих пяти лет.

– Понимаете, – мягко начала объяснять В. Н., – в этих свечах одним из ингредиентов является масло какао, а, насколько я помню, у Артемушки аллергия на шоколад. Организм и сам способен справиться с небольшой температурой, у него всего тридцать семь и три, ребенок активный, улыбается весь прием. Просто соблюдайте то, о чем я говорила раньше, – сбивать температуру нужно, если ребенок вялый и постоянно спит, отказывается от еды. Насчет аскорбинки – несомненно, вы правы, витамин С играет большую роль в формировании иммунитета, а также помогает поддерживать хорошее состояние маленьких сосудиков. Но, во-первых, мы достаточно получаем его из пищи, поэтому нет необходимости покупать драже или шипучку, а во-вторых, вы даете малышу просто лошадиную дозу этого витамина.

В голосе врача слышалось только участие и желание донести важность сказанного – в нем не было ни тени чувства собственного превосходства, ни нравоучительного тона. Она была прекрасным педиатром и искренне хотела помочь каждому маленькому пациенту, но, к сожалению, за каждым маленьким пациентом всегда стоит большой, который и несет ответственность за свои действия или бездействия в отношении ребенка.

– Ну правильно, он же сейчас болеет! Я неделю-другую буду давать ему витамины, а потом перестану! Что тут плохого-то? – недоверчивая мама продолжала спорить с врачом, игнорируя аргументы.

Я к этому времени уже начала закипать, как чайник. Мне было непонятно, зачем идти к педиатру, если оспаривать все его назначения? Лечите тогда ребенка дома сами, без этих профилактических бесед. Я всей душой терпеть не могла кого-либо переубеждать, особенно когда человек был свято уверен в своей правоте и при любых приводимых тобой аргументах все равно будет стоять на своем. Мне было просто невыносимо ощущать свое бессилие против упертости в таких случаях. Другое дело, если пациенту не до конца понятно, как заболевание отражается на том или ином органе или чем это лекарство лучше или хуже другого.

– Одно из серьезных осложнений, которое грозит мальчику, – расстройство пищеварения, которое выльется в диарею. При повышенной температуре ребенок и так теряет очень много влаги, поэтому нужно постоянно его допаивать, а из-за поноса он будет дополнительно терять воду и соли в большом объеме. Второе тяжелое осложнение – мочекаменная болезнь, потому что организму нужно выводить наружу весь этот излишек витамина С, который вы ему даете. Организм выводит его в форме оксалатов – кристаллы соли, которые в дальнейшем образуют камни в почках.

Беседа длилась еще несколько минут, но по лицу матери уже было понятно, что своего мнения она не изменит, и в глазах В. Н. погас последний лучик надежды на адекватное лечение ребенка. Несомненно, хороших родителей, прислушивающихся к мнению врачей, намного больше. Но свои падения ты часто запоминаешь ярче, чем взлеты.

Наблюдая за тем, как В. Н. работает, мне стало казаться, что она ходит по замкнутому кругу: старается донести важную информацию – сталкивается со стеной непонимания – разочаровывается в себе. Она будто винила себя за каждого родителя, которому не смогла объяснить, почему должно использоваться именно это лечение. Несмотря на долгие годы работы, абстрагироваться у нее никогда не получилось, и каждый случай она принимала близко к сердцу. Возможно, у нее был синдром спасателя, который в той или иной степени присущ всем медикам, ведь большинство людей идут в медицину потому, что хотят чувствовать себя полезными и нужными.

В те моменты, когда родители благодарили за выздоровление своих детей, за спиной В. Н. будто вырастали крылья: она даже на стуле сидела как-то по-другому. Но были моменты, когда скандальные родители, как дементоры[17]17
   Дементоры – выдуманные существа, описанные в серии романов о Гарри Поттере британской писательницы Дж. К. Роулинг. Дементоры – слепые существа, которые питаются человеческими, преимущественно светлыми, эмоциями.


[Закрыть], высасывали из нее всю радость, рассказывая о том, как лечат своих детей молитвами, травами («Наши бабки так лечились!»), или с пеной у рта доказывали эффективность гомеопатических препаратов, ведь они прочли об этом на хорошем проверенном сайте однабабкасказала. ру. Педиатр не спорила, вносила все в журнал и завершала прием.

Наш прием продолжался. Через час в кабинет зашла медсестра и попросила В. Н. срочно подойти в приемное отделение. Врач обратилась ко мне:

– Татьяна Александровна, замените меня на полчаса: у вас сегодня последний день практики, пора применять знания в жизни.

– В. Н., давайте объявим перерыв? Я боюсь!

– Не переживайте! Остались только те, кто пришел по записи, это хорошие постоянные родительницы, они все равно потом мне позвонят и десять раз все уточнят. Вы справитесь.

Медсестра в дверях снова поторопила педиатра. В. Н. подбадривающе улыбнулась, поправила у меня на шее фонендоскоп и вышла из кабинета. Не успела я сесть за стол, как услышала, что в коридоре начался какой-то шум: кто-то явно пытался пробиться на прием вне очереди, и с криком «Я только спросить!» в кабинет ворвалась боевая мама лет 35 с шестимесячным (как выяснилось позже) ребенком на руках. Захлопнув дверь, она с обворожительной улыбкой повернулась ко мне, и улыбка тут же сползла с лица: будь я молоком, то от ее выражения лица я мгновенно прокисла бы.

– Ты доктор, что ли? – недовольно спросила она.

– «Вы».

– Ой, да какое «вы», деточка, сама-то ты давно с грудного вскармливания слезла?

Я ненавижу всей душой, когда мне тыкают. Сама я даже детей с 12 лет, как и предписывают правила этикета, называю только на «вы».

Ко всем незнакомым людям, коллегам, даже если они младше меня, ко всем своим студентам и подписчицам в блоге я обращаюсь только в уважительной форме, и, если мы общаемся достаточно долго и хорошо, только тогда предлагаю перейти на «ты» и обращаюсь к человеку так только после его согласия. Коммуникацию с людьми осложняло мое детское пухлое лицо: без макияжа в свои 23 года я выглядела лет на 15, что меня жутко раздражало, а не льстило, как многие думали. Однажды санитарка не хотела меня выпускать из педиатрического отделения, говоря, что без родителей запрещено покидать территорию, и мне, чтобы уйти домой, пришлось показать ей свой студенческий билет.

– Я не деточка, а врач, к которому вы пришли за помощью, так что давайте каждый займется тем, что умеет лучше всего. Пожалуйста, положите ребенка на пеленальный столик, опишите все жалобы и сообщите, как давно они появились.

Я вымыла руки с антисептическим мылом под горячей водой, чтобы они согрелись и не доставляли дискомфорт маленькому пациенту. Детям неприятно, когда их теплый животик трогают холодными руками – из-за этого они становятся беспокойными, что очень мешает осмотру.

Сосредоточенность на серьезном малыше, который размышлял над тем, улыбнуться ему или заплакать, помогала мне отвлечься от бесконечного потока трескотни женщины, но с каждым сказанным ею словом температура моей горячей южной крови стремилась достичь предельных величин. Я бы еще простила ей болтовню, если бы она сообщала мне что-то полезное о своем малыше, но нет – она все так же продолжала возмущаться моим возрастом.

Мне с большим трудом удалось добыть из нее информацию о том, что обращению в больницу предшествовало шумное застолье накануне. У шестимесячного Егора оказалась сыпь в районе паха и аллергическая реакция, которая сопровождалась высыпанием на щечках. Со слов мамы, был жидкий стул, однократная рвота, и в целом ребенок стал более беспокойным.

Я сняла с шеи фонендоскоп и согрела в руках металлический ободок акустической головки, прежде чем прикоснуться им к грудной клетке Егора. Мама на минуту все-таки замолчала, а я стала слушать: сердце в порядке, легкие чистые. Внимательно проверила точки, в которых должна выслушать тоны сердца или дыхание.

Дети – это не маленькая копия взрослых, а вообще другой организм, который видоизменяется буквально с каждым месяцем.

Младенцы умеют дышать и глотать одновременно – это позволяет им делать более короткая и широкая гортань. Потом уже, с возрастом, все удлиняется, и после шести-семи месяцев дети утрачивают эту суперспособность.

Я повесила фонендоскоп обратно на шею, еще раз внимательно осмотрела у малыша область паха и уже собралась дать заключение и рекомендации, как на меня обрушился поток новых претензий:

– У тебя самой-то дети есть?

– Какое отношение это имеет к диагнозу вашего ребенка?

– Значит, нет. Кошмар какой, понабирают всяких! Как можно лечить детей, не рожав их самой? Сколько тебе вообще лет?

– Мне двадцать три года. Мы можем перейти к диагнозу вашего сына? В коридоре полно ожидающих приема людей, а вы и так прошли без очереди.

– Двадцать три? Да я в этом возрасте уже Арсюшу родила, а ты во врача играешь!

Невидимая нить моего терпения лопнула. «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо», – Теренций, римский комедиограф. «Я хоть и не повар, но размажу тебя, как масло по бутерброду», – Татьяна, взбешенный педиатр.

– У меня хоть и нет детей, но мне тем не менее известно, что нельзя ради смеха давать шестимесячному младенцу попробовать селедку, потому что его желудочно-кишечная система еще не приспособлена к таким вещам. От этого и пошла вся симптоматика, – сказала я, аккуратно застегивая пуговки на одежде Егора. – А еще нельзя смазывать кожу малыша маслом, а сверху присыпать пудрой – это вам не праздничный пирог, из-за этого в складках кожи образуются комочки и возникает мацерация. Странно, что мне приходится это объяснять женщине, у которой уже второй ребенок. Мои рекомендации: обильное питье, прикорм по возрасту, а вам больше не заводить детей. Прием окончен.

Когда я выходила из кабинета, поток брани был слышен даже в холле. Хорошо, что это был последний день моей практики, – такая ситуация навсегда отбила у меня желание работать педиатром.

Наверное, именно за эту практику я поняла, что никогда не хочу больше контактировать с живыми людьми – меня больше привлекают неодушевленные предметы: книги, микроскоп. Тогда я безумно злилась на ту возникшую ситуацию, а сейчас мне даже смешно об этом вспоминать: нет детей – не можешь работать педиатром, не рожала – не можешь быть акушеркой. А мужчинам-врачам тогда как быть? А еще я никогда не умирала, но тем не менее сейчас работаю патологоанатомом. Удивительно, правда? И поэтому, когда после шестого курса встал вопрос, ординатуру по какому направлению мне выбирать, я, не раздумывая, выбрала патологическую анатомию. Хотя и судебная медицинская экспертиза была очень привлекательной, но я хотела не разбираться в ядах или видах оружия и ран, полученных от них, а сосредоточиться именно на изучении болезней. В работе и патологов, и судмедэкспертов есть свои плюсы и минусы.

Мы, патологи, занимаемся аутопсией только тех, кто умер либо в больнице, либо дома от естественных причин – болезней.

Наша задача – либо подтвердить, либо опровергнуть диагноз, который лечащий врач указал как причину, приведшую к летальному исходу. Если происходит расхождение диагнозов, тогда созывается врачебный консилиум, где этот случай подлежит детальному разбору.

Мы можем выбирать, где работать: кто-то остается работать только в лаборатории с прижизненными диагнозами, кто-то уходит работать в морг, но нужно понимать, что взаимодействовать с микроскопом все равно придется, ведь во время аутопсии мы берем кусочки тканей, чтобы подтвердить диагнозы. А кто-то комбинирует, кому как нравится, не забывая о месячных нормах. К примеру, я, молодой патологоанатом, работаю только на одну полную ставку и за год должна поставить 900 прижизненных диагнозов второй категории сложности. Кажется, что это безумно много, а на деле выходит всего 70 стекол в месяц – то есть три-четыре стекла в день.

Существует всего пять категорий сложности, и чем она выше, тем меньше стекол в год нужно ответить, ведь на постановку более сложного диагноза уходит гораздо больше времени. Иногда бывает так, что пока я за день отвечаю на 10 стекол второй категории, Санни с Тоней разбираются с одним-двумя сложнейшими диагнозами пятой категории.

К первой категории относятся операционные биопсии, которые присылаются больше «для галочки» – ничего интересного мы там не увидим. Это неосложненные формы воспалений или ампутированный материал: пальцы при полидактилии, когда пальцев на одной конечности больше пяти, желчные пузыри, аппендициты, крайняя плоть при обрезании, варикозные вены. Норма ответов – одна тысяча случаев в год.

Ко второй категории сложности относится уже операционный материал с осложненными воспалительными реакциями или материал, который требует больше времени для изучения: плаценты, маточные трубы при трубной беременности, геморроидальные узлы, кисты, миндалины и аденоиды. Норма ответов – 900 случаев в год.

Третья категория представляет собой исследования материала, полученного от пациентов с инфекционными заболеваниями, болезнями, связанными с обменом веществ или опухолеподобными заболеваниями, а также соскобы эндометрия – это туберкулез, полипы пазух носа, подагрические тофусы (отложения солей мочевой кислоты в суставах), гиперплазия (увеличение количества клеток) предстательной железы. Норма ответов – 800 случаев в год.

Четвертая категория – это уже пограничные или злокачественные опухоли, а также срочный интраоперационный материал, на ответ которого дается двадцать минут. Норма ответов – 700 случаев в год.

И последняя, пятая категория – материал с иммунопатологическими процессами, опухолями, болезнями системы крови и все, что получили с помощью биопсии и что требует либо декальцинации[18]18
   Декальцинация – метод удаления солей кальция из образцов предварительно фиксированной ткани.


[Закрыть], либо дополнительных методов исследования, включая окраску на различные вещества. К примеру, биопсии из желудочно-кишечного тракта, по которым мы ставим гастрит, или удаленные невусы (или родинки). Норма ответов – 600 случаев в год.

Ладно, думать о работе в свой выходной день, который еще и начался так отвратительно (хотя я была лишь свидетельницей трагедии, а не ее участницей) – не самое правильное занятие. Я пошла в душ и тихонько прикрыла за собой дверь. Обычно я люблю включать музыку, чтобы контролировать время пребывания в ванной, но родители еще спали, поэтому пришлось мыться в тишине. В среднем одна композиция длится три с половиной минуты, и я укладываюсь примерно в три-четыре песни – так особенно удобно засекать время, которое должен впитываться в волосы бальзам. Горячая вода, почти кипяток, приятно обжигала кожу, смывая с нее зеленый мятный гель. Мочалкой я терла кожу так, будто старалась стереть с себя впечатления сегодняшнего утра.

Когда я вышла из ванной и выглянула в окно, во дворе уже не было никого, кроме пары собачников, выгуливающих своих питомцев. С кухни донесся слабый запах кофе – значит, мама уже проснулась: она всегда по утрам варит кофе в джезве, особенно любит «Ирландский крем». Для нее приготовление кофе – это какой-то отдельный ритуал, упорядочивающий мысли и готовящий мозг к предстоящим задачам.

Я решила позавтракать, а после засесть за учебники – ведь в конце года меня ждал экзамен, где мне предстояло доказать, что я действительно обучилась патологоанатомическому мастерству. Мне нужно будет пройти компьютерные тесты и дать в них не менее 70 процентов верных ответов, вытянуть билет и под контролем комиссии из четырех человек дать грамотные и развернутые ответы. А еще у меня сегодня по графику стояли несколько занятий по анатомии с постоянными студентами.