Текст книги "Зазеркалье обмана"

Автор книги: Татьяна Горьковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 3

На следующий день мы присутствовали на празднике Ангелины – подруги и одноклассницы Эльзы, что, собственно говоря, и есть одно и то же в этом возрасте. Как и обещала дочери Дарина, на день рождения она заказала клоуна. В своём ярком наряде и с разноцветным лицом он демонстрировал загадочные фокусы, вызывая восторг у собравшихся детей, а также устраивал активные конкурсы для выброса детской энергии на заднем дворе дома, давая тем самым возможность родителям за бокалом вина обсудить накопившиеся темы о сложной взрослой жизни. Круг временно одиноких матерей расположился в просторной гостиной, соединяющейся с таким же пространством и кухней, на двух кожаных диванах с креслами и стоящим посередине чуть выше стеклянным столом, с необходимым продуктовым содержанием, чтобы заглушать короткие периоды молчания.

– Спасибо за торт, Нелли. Он просто потрясающий! – воскликнула Дарина, расслабившись в угловом кресле, что было ближе ко мне.

– Это всё Оливия, я, можно сказать, просто курьер.

– Эта та странная полноватая женщина под сорок лет, что держит кондитерский магазин недалеко от школы, верно? – спросила Лидия, отрывая зелёный виноград на этажерке.

– Почему странная? – спросила удивленным голосом Кристина, сидевшая около Лидии, напротив нас с Дариной.

На кухне раздался громкий всплеск мужского смеха. Обернувшись ненадолго, каждая поискала глазами своего мужа в собравшейся толпе на кухне, где мужчины обсуждали свои понятия о жизни. Обнаружив необходимый объект собственности, мы вернулись к обсуждению Оливии.

– Потому что излучать такую доброту и радушие могут или лицемеры, или умалишённые.

– Как ты можешь такое говорить? Оливия – прекрасный человек! – вступилась я, посылая гневный взгляд на Лидию.

– Конечно, похвала должна оправдывать созданный образ, – спокойно ответила Лидия на мою реплику.

– Просто не каждому дана доброта. Это врождённый талант, которого у тебя нет и не будет никогда, Лидия.

К нам подошла сестра Дарины – София. В её паспорте цифры были ненамного больше, чем у нас, но красивое лицо с чёрными густыми кудрями ниже плеч восполняло эту разницу. Я мало знала о Софии, если только то, что она не обременена семейными тяжбами, как она часто повторяла. Замужние женщины стараются держать на расстоянии красивых одиночек, ограждая и мужей от их общества. София понимала правила и, кажется, было этим вполне довольна.

– Софи, – протянула Лидия, осматривая её стройную фигуру. – Привет… Ммм… Рада тебя видеть, – сказала она, широко улыбаясь, словно кожа вокруг её губ сейчас лопнет от напряжения.

– Ох, Лидия, ты такая милая, когда врёшь, – ответила София, прижимая руки к груди и делая вид, что тронута такой заботой.

– Так, девочки! Хватит, – вмешалась Дарина. – У моей дочери день рождения, не нужно об этом забывать.

Она поднялась навстречу приехавшей сестре.

– Ты права, – обнявшись, сказала София. – Я приехала поздравить любимую племянницу, а не предаваться ханжеству Лидии.

Закатив глаза и смирившись с характером старшей сестры, Дарина указала на окно, где было видно, как Ангелина веселилась вместе с остальными детьми на улице.

– Не обижайся, Дарина, но твоя сестра – та ещё стерва, – пробормотала Лидия после ухода Софии, отпивая приличный глоток вина.

Кристина кивнула в знак согласия, уделяя больше внимания холодным закускам из овощей, нежели неприязни двух женщин.

– В ней нет лицемерия, разве это плохо? – сказала я с улыбкой, возвращая её же убеждения.

Лидия, смерив меня взглядом, ничего не ответила, осушая спасительный бокал оставшегося вина.

Дарина пыталась исправить созданную под гнётом атмосферу, увлекая нас в разговоры о насущных проблемах, например, таких как школьные сборы, очередные денежные траты на учительский кабинет или периодическая посещаемость педиатра. Получается замкнутый круг, но всё же удивительно, как одни проблемы могут отвлекать от других проблем.

Примерно через сорок минут наша тихая жизнь за разговорами прервалась. На улице между дочерями Лидии и Кристины произошёл конфликт. Девочки не соглашались с итогами конкурса. Пока мамочки двух виновниц скандала выясняли причины и следствия происходящего, а Дарина отправилась за ещё одной бутылкой вина, меня оставили в раздумьях, и я наблюдала за перешёптыванием Эльзы и Ангелины в окне.

– Думаешь о том, какие учебники необходимо прикупить в новом учебном году для дочери? – спросила присевшая рядом София.

– Зачем спрашивать то, что тебе неинтересно? – язвительно перенаправила я вопрос.

– Ради приличия, как и все, – невозмутимо ответила Софии.

София взяла одну палочку канапе с фруктами.

– Я не люблю общество замужних женщин с их узким кругозором, вечно крутящимся вокруг семейных неурядиц… Ну, кроме тебя и Дарины, – проговорила София, съедая прямоугольные кусочки нарезанных фруктов.

Я была удивлена столь внезапной лести.

– Насчёт Дарины нет сомнения – почему: кровные узы не дают возможности плохо отзываться. Но какими замужними привычками я не раздражаю тебя? – спросила я.

София ответила не сразу.

– Ты напоминаешь мне себя. Может, если бы мне повезло обрести те же ценности, что и у тебя, моё мировоззрение приобрело бы другие краски жизни, без примеси разочарования, но… – она положила голову на согнутую руку, подбирая под себя ноги. – Так уж вышло, что я не смогла попасть в эту колею привычного течения для всех и приобрела положение отшельника. Так как у тебя дела? – тут же оживлённо спросила София, видимо, стараясь скрыть грустное признание о тягостном одиночестве.

– Оу… Всё в порядке, – растерянно ответила я, не ожидая резкой смены меланхолии Софии. – Мы с Андреем подумываем записать Эльзу на танцы, чтобы как-то выпускать её внутреннего проказника, иначе скоро в школе нам вручат диплом за частые внеклассные встре…

– Нет, нет, нет! – перебила меня София, отрицательно качая головой. – Я спрашиваю не о твоей семье, а о тебе самой. Всегда одни и те же ответы женатых пар. Складывается впечатление, что ваша личность теряется, вы забываете о своём существовании.

Она пристально посмотрела в глаза.

– Кажется, уже слишком поздно, – сказала София грустным голосом. – Ты уже одна из них.

В этот момент к нам подошла слегка опьянённая Дарина, теперь уже с двумя бутылками вина в руке. Видимо, одного количества всегда будет мало: одной бутылки, одной машины, одной радости и, конечно же, самой жизни. София тут же простилась с Дариной, сославшись на накопившуюся работу. Стандартная причина, чтобы покинуть праздник скучающим одиночкам, потому что никогда так остро не ощущаешь своего одиночества, как в праздники. Вопреки сложившемуся мнению в нашем кругу о Софии, мне было жаль ее. Разве можно держать обиду на грубость одинокого человека?

– Что обсуждали без меня? – поинтересовалась Дарина, наполняя бокал красным вином.

– Твоя сестра рассказывала мне о побочных эффектах семьи.

– Не обращай внимания на предрассудки Софии, – проговорила Дарина, осушив свой бокал. – Она просто слишком много думает, а эта привычка хуже любой сигареты.

– А если София в чём-то и права? – спросила я неуверенно.

Дарина задумалась, насколько это, конечно, было возможно после употребления немалого количества вина.

– Может – да, а может – нет. Невозможно ответить с точной уверенностью ни на один вопрос. Всегда есть положительные и отрицательные стороны, но, если человек счастлив, значит, он не ошибся в своём выборе.

София производила впечатление независимого человека, который точно знает, чего он хочет от жизни и чем за это придётся ему расплачиваться. У любого решения есть два последствия, как и сказала Дарина.

Но высказанные убеждения Софии всё же оставили после себя след и в мыслях её младшей сестры, вынуждая бередить беспечное прошлое.

– Помню, как сейчас, – произнесла мечтательно Дарина, погружаясь в воспоминания, – Как я собирала вечеринку в нашем общежитии по случаю окончания третьего курса… Ничего лишнего, только юность, жизнерадостность и рассерженная вахтерша.

Её губы тронула печальная улыбка.

– Странно, – сказала я задумчиво. – Я лично помню только шампанское, которым ты меня постоянно угощала, – проговорила я с недовольством, вспоминая только забвение в тот вечер.

– Зато тебе было действительно весело, – невозмутимо ответила Дарина, ни капли не раскаявшись в своём поступке. – Это видели и слышали все, кто там был, когда ты взялась за микрофон и начала петь.

Дарина звонко рассмеялась, припоминая моё пьяное соло.

– О боже, – ответила я, опустив глаза и чувствуя, как румянец покрывает щёки от стыда. Мне было искренне жаль собравшихся на мой незапланированный концерт гостей.

– Во мне было слишком много алкоголя, – попыталась я защититься от насмешек Дарины.

– И чересчур много голоса, не попадающего в ноты, – добавила она сквозь смех перед тем как выпить ещё один бокал вина.

Мы обе рассмеялись, продолжая вспоминать разгневанную вахтершу в дверях, которой явно не понравилась моё пение среди ночи. С того дебютного вечера я больше не рисковала петь в чьём-нибудь присутствии.

Спустя некоторое время, когда к нам подбежали Ангелина и Эльза, мы прекратили предаваться воспоминаниям об одиноком прошлом. Девочки убегали прочь от разъярённой Лидии и беззащитной Кристины, подвергшейся её нападениям из-за обиженной дочери. Ребёнок по своей детской наивности ещё не понимает, как серьёзно он может влиять на отношения между взрослыми, разрушив даже многолетнюю дружбу.

Эльза прижалась ко мне, ища, как и все дети, спасения в проверенных с рождения объятиях.

– Мама, – проговорила Эльза, подняв голову. – Почему тётя Лидия такая злая?

– Если человек часто кричит, это вовсе не значит, что он злой, – ответила я, поглаживая её светлые распущенные волосы. – Значит, его что-то сильно беспокоит.

– И что же беспокоит тётю Лидию? – спросила Ангелина, усевшись к матери на колени.

Я подумала над сложным вопросом, ответ на который хочет услышать ребёнок.

– Ей, как и многим мамам, не дают покоя проделки их маленьких озорников, – проговорила я с улыбкой, вызывая смех дочери щекоткой.

Ангелина, смотря на смеющуюся от щекотки Эльзу, также заразилась весельем, хоть и без участия в нашей игре. Улыбка дочери была лучшим лекарством от всех грёз, поэтому я старалась как можно чаще вызывать столь прекрасное «природное явление». Для чего же ещё тогда нужно беспечное детство ребёнку? Без этой улыбки я больше не представляла свою жизнь. А что касается предубеждений Софии, то я не считала их глупыми, как решило бы большинство, потому что Дарина была права: умный тот, кто счастливый. И совсем не важно, какова оборотная сторона этого счастья.

Глава 4

Весь следующий день, после праздника Ангелины, мы намеривались провести вместе: я, Эльза и Андрей. Но как часто бывает, судьба сама планирует жизнь. В полседьмого утра раздался телефонный звонок, нарушая все наши планы.

– Алло, – ответила я сонным голосом, не открывая глаза. – Что… Когда это случилось? Как он сейчас? Да… конечно… я скоро буду.

Отключив телефон, я поднялась с кровати и начала быстро собираться. Андрей проснулся от шума.

– Ты куда? – пробормотал он, приоткрыв глаза.

– На работу. Одного пациента с мерцательной аритмией доставили в больницу, – сказала я, собирая волосы в высокий хвост, – приступ купировали, но я должна его осмотреть.

Андрей снова закрыл глаза. Приведя себя в минимальный порядок, я поцеловала его на прощание и тихо закрыла дверь в нашу спальню. Проходя мимо комнаты Эльзы, я остановилась, следуя материнскому инстинкту взглянуть на спящую дочь. Приоткрыв дверь, я несколько секунд любовалась ею, мирно спящей в обнимку с игрушкой. Мне показалось, что сердце забилось ещё тише, наслаждаясь спокойствием. Подоткнув лёгкое одеяльце, я осторожно присела на кровать, убирая растрёпанные волосы Эльзы с лица, чтобы также поцеловать на прощание. Когда я коснулась её лба, Эльза приоткрыла сонные глаза.

– Мам, – сказала она еле слышно. – Ты уже встала?

– Извини, родная, не хотела тебя разбудить. Мне нужно срочно отлучиться на работу. Но когда вернусь, мы пойдём куда захочешь, хорошо?

Эльза чуть заметно кивнула. Улыбнувшись от легкого согласия дочери, я поднялась.

– Мам, – сказала она чуть громче.

Я обернулась.

– Ты… ты же не будешь болеть, как мама Лизы?

– Почему ты задаёшь такой вопрос? – спросила я, вернувшись на кровать.

Её взгляд выдавал тревогу.

– Вдруг тебя кто-нибудь серьёзно заразит на твоей работе, и ты не сможешь вылечиться? Я хочу, чтобы ты всегда забирала меня из школы и никогда не оставляла.

– Эльза, – произнесла я ласково, тронутая её детскими опасениями, – я всегда буду с тобой. Наступит время, когда ты вырастешь, и я уже не буду тебе так нужна.

– Неправда, – с упрёком сказала она.

Я поправила вновь сползшее одеяло.

– Когда ты станешь взрослой, ты всегда будешь во мне нуждаться, но не всегда я тебе буду нужна.

– Тогда я не хочу расти, – упрямилась Эльза, потирая сонные глаза.

– Это несбыточная мечта любой матери, – сказала я, горько улыбнувшись.

Утешив детскую тревогу, я посоветовала дочери немного поспать: после сна тревог становится гораздо меньше. Поцеловав её ещё раз на прощание, я отправилась на работу.

* * *

– Пусть с неделю полежит в больнице под нашим наблюдением. Электрические импульсы протекают равномерно, но лучше пока не рисковать с его выпиской, – проговорила я, просматривая бумаги.

– Как скажете, Нелли Валерьевна, – ответила Зарина, просматривая медицинскую карточку больного на сестринском посту.

– Необходимое лечение расписано в его карте. Да, и сообщите об этом Ольге Владиславовне. Мой телефон разрядился, к сожалению, – попросила я, подписывая последний документ для госпитализации.

Я задержалась в больнице дольше, чем ожидалось. Причиной тому стало не спасение жизни человека, а заполнение обычных бумаг, нужных для спасения порядка документооборота. Благодаря бумаге наша жизнь стала легче, но меньше, отнимая и так короткий период жизни. Но ещё больше я потеряла времени в дороге на работу. Проблемы начались, как только я открыла гараж. Машина никак не хотела заводиться, не позволяя тронуться с места. Она будто сговорилась с автоматическими дверями гаража, что также не хотели выпускать меня наружу. Последней задержкой оказался красный сигнал светофора, преследовавший меня на протяжении всей дороги вплоть до больницы. Даже лифт не хотел приезжать вовремя. В конце концов, так и не дождавшись лифта, пришлось подниматься по вверх идущей лестнице. Судьба часто показывает кажущиеся нам свои несправедливые капризы, и отмахиваясь обычным невезением, мы все равно продолжаем идти намеченным путем, игнорируя ее предостережения.

Попрощавшись с равнодушной Зариной и документами, я наконец-то отправилась туда, где я нужна больше всего на свете – домой, надеясь добраться без дальнейшего вмешательства судьбы. Обидевшись слега на задержку лифта в прошлый раз, на обратном пути я решила идти сразу по лестнице.

– Доброе утро, – проговорила встретившаяся мне на лестничной площадке пятого этажа Дарина. Она была в тёмных очках.

– Привет! – воскликнула я удивлённо. – Что ты здесь делаешь?

Она пожала плечами, держа в руке купленный стаканчик кофе.

– То же самое, что и ты, – ответила она, снимая очки, – нахожусь там, где меньше всего сейчас хочется быть. Моё плохое самочувствие сегодня предназначено для дома, а не для больницы, – проговорила она недовольным голосом, намекая на вчерашний день рождения. – Но когда главврач просит прийти, отказываться невежливо.

– Извини, но мне нужно идти. Мои и так заждались меня уже, – ответила я, не желая тратить время на дальнейший разговор. – Передай Ольге Владиславовне, что я уже ушла.

– Хорошо, мне всё равно по пути, – иронично ответила Дарина, делая глоток из стакана.

– Послушай, а что сегодня с лифтом?

Остановившись, я решила спросить, спустившись при этом уже на несколько ступенек вниз.

«Интересно, сегодня только у меня конфликт с судьбой?» – подумала я.

– Вроде всё в порядке, – ответила Дарина, озадаченная моим внезапным любопытством. – Я видела, как на из него выходят и заходят все на первом этаже. А что-то должно быть не так с ним? – спросила она.

– Нет, – ответила я задумчиво, – Видимо, просто не мой день.

– Конечно, нет, – подхватила Дарина. – Сегодня же выходной, – добавила она с улыбкой, поднимаясь выше по лестнице.

«Да, наверно…» – повторила я про себя, соглашаясь с ней.

Глава 5

Подъехав к воротам гаража, что выглядели теперь исправно, я выключила двигатель и на минуту задержалась в машине, наблюдая за самым красивым домом, выделяющимся из всех рядом стоящих домов нашего небольшого пригорода по одной лишь причине – он был родным. Каждый мечтает обрести тихий уголок, где будет наслаждаться личным счастьем, скрытым от глаз внешнего мира. Улыбнувшись своим мыслям, я открыла входную дверь.

– Я дома! – прокричала я, дожидаясь бегущую на мой голос Эльзу. Но вместо привычного лица дочери спустя несколько мгновений я увидела появившегося из-за угла Андрея.

– Привет! – крикнула я ему, снимая верхнюю одежду. – Извини, что задержалась. Я хотела приехать как можно раньше, но сам знаешь – со здоровьем нельзя спешить.

В походке Андрея было что-то несвойственное ему, что искажало образ. Каждый шаг он словно делал с усердием, практически не продвигаясь ко мне навстречу. Тогда я взяла инициативу в свои ноги и сама подошла к нему, в то время как он не прошёл и метра от гостиной, держа руки за головой. Вблизи я заметила покрасневшие глаза Андрея.

– Что с тобой? Ты заболел? – спросила я, стараясь рассмотреть признаки болезни.

Он тяжело вздохнул, опустив руки.

– Нелли… Почему ты не отвечала? – спросил он хриплым голосом, однако совсем не похожим на простуженный.

– Телефон разрядился. А что случилось? – поинтересовалась я, не придавая значения столь глупой проблеме.

Боковым зрением я увидела две мелькающие в гостиной фигуры. Повернув голову, я обнаружила там своих родителей.

– Привет, – сказала я первое, что пришло в голову от неожиданной встречи с ними.

Я сразу бы направилась обнимать родителей, радуясь внезапному их приезду, но меня остановили мокрые глаза матери.

– Мам, что с тобой?

Она не отвечала, только обменивалась беглыми взглядами с Андреем и застывшим лицом отца. Но в этот миг меня насторожили не слезы матери и не двигающаяся с места фигура отца, и даже не странное поведение Андрея. Более всего неестественным был звук в доме, как без недостающего сопровождения, режущий слух. Меня оглушила тишина детского голоса.

– Эльза? – позвала я тихо, отгоняя дурное предчувствие.

Мама прикрыла рукой рот, откуда вырывался едва уловимый плач.

– Эльза! – крикнула я чуть громче, в надежде услышать родной звук. – Эльза! Где ты? – повторила я ещё громче, чувствуя холодную панику от безответного вопроса.

Мать не выдержала и уткнулась в грудь отца, что заставило его проявить хоть какое-то движение. Я вздрогнула от прикосновения Андрея на своем плече.

– Нелли…

Я резко обернулась:

– Где она?! – крикнула я ему в лицо, требуя немедленного ответа и не замечая перед собой разбитое сердце Андрея от завладевшей мною дрожи злости и страха.

– Ох… Нелли… – повторил он, как грустную молитву, сорвавшимся голосом на последней букве моего имени.

Он вновь схватился за голову, и я впервые в жизни увидела на его глазах слёзы.

– Нет, – прошептала я, отрицательно качая головой, ощущая, как собственные слёзы невыносимой скорби заполняют меня изнутри, догадавшись о невозможном. Не помня себя, я кинулась искать Эльзу, – Это уже не смешно, Эльза! Выходи сейчас же!

– Нелли, стой!

Андрей схватил меня сзади, крепко прижал к себе, пытаясь удержать на месте. Я вырывалась со всей яростью, на какую способна обезумевшая от горя мать. Я кричала и звала Эльзу, заполняя отчаянным криком весь дом, закрывая при этом глаза от завладевшей боли. Я не желала ничего видеть и знать. Сдавливающие объятия оказались ловушкой для меня: они заставляли против воли слышать обрывки проникающих слов Андрея над моим ухом:

– Гуляли на улице… Несчастный случай… Падение… Травма головы… Её больше нет…

Глава 6

– Прими мои соболезнования, Нелли… Не дай бог такого ни одной матери, – проговорила Дарина, едва касаясь моей холодной руки, так и не решившись на дружеские объятия.

– Спасибо, – ответила я ровным голосом.

На лице Дарины скривилась натянутая улыбка, таким образом извинившись за свои опасения на счёт моего состояния. Она прошла мимо меня в гостиную, где уже расположились прибывшие гости в черном обличии. Они напоминали ночь, пришедшую раньше положенного времени суток.

Я даже не повернулась ей вслед, оставаясь у открытой двери и бесстрастно наблюдая за жизнью, протекающей дальше за порогом этого дома.

После известия о смерти Эльзы меня посадили на успокоительные. Два дня я пробыла в больнице практически без сознания, а если и удавалось проснуться, то я начинала беспомощно кричать. На третий день, пробудившись и сумев взять себя в руки, я поняла, что меня ждёт дочь в морге, и, как прежде, я не должна пренебрегать родительским долгом и должна позаботиться о ней. Особенно – в последний раз.

Сегодня мы похоронили нашу единственную дочь, вернув безвозвратно природе, щедро одарившей нас таким чудом.

– Нелли, – услышала я за спиной своё имя вместе с тихими шагами Андрея.

В последнее время оно произносится слишком часто в моем присутствии, будто пытаясь вернуть меня обратно туда, куда я больше не хочу возвращаться.

– Пойдём. Все уже собрались, – продолжил тихо Андрей, подойдя ближе.

Ощутив его тёплое дыхание на открытой шее, я медленно повернулась.

– Не все… – бросила я через плечо, бесшумно ступая по опустевшему без её голоса коридору.

Я ничего не чувствовала, ведь пустота не имеет завершенности. Пришли только близкие родственники и схожие по признаку друзья. Каждый искренне думал о сочувствии и облегчении, об этом говорили их глаза и желудки. Как и принято на похоронах, ты обязан выслушать искренние сожаления и глубокое понимание всей тяжести утраты, в тот же миг наблюдая, как человек с полным состраданием заполняет рот приготовленной едой. Никогда не могла понять ключевую роль пищи в похоронах. Потеряв человека навсегда, должно убивать горе, а не голод. Для поминок достаточно свечей, молитв и памяти. Мать и свекровь взяли на себя готовку кухонной утвари, стараясь таким нелепым способом облегчить потерю. Я не препятствовала их поминальной работе, что перебивала появившийся в доме запах смерти ароматом приготовленный еды. Сидя за нашим столом в гостиной, где раньше собиралось трое людей, не знавших свою дальнейшую жизнь, теперь приходилось слушать едва разборчивые отголоски речи, раздражающие звуки пережёвывающего рта и звон столовых приборов в память об утраченной наивности, не знавшей жестокости судьбы. Оглядев ещё раз пришедших гостей, что, наверное, специально ничего не ели дома по такому случаю, меня стало тошнить от этой социальной помощи.

– Ещё по одной? – повторил мой отец, откручивая крышку водки и разливая в ближайшие хрустальные рюмки. Кивание головы передавалось от одного собеседника к другому, подтверждая разумное решение.

Запах алкоголя пересёк границу вынужденного терпения.

– С меня хватит, – проговорила я с тихой угрозой, поднимая взгляд от нетронутой пищи на тарелке. – Убирайтесь из моего дома, – продолжила я чуть громче, подавляя дрожь в голосе и крепко ухватившись руками за край стола.

Я не хотела больше рассматривать равнодушные лица с показным сочувствием. В ответ на меня устремились взгляды испуганных лиц. Все движения застыли в воздухе над столом. Остановившийся поток движения в гостях сейчас напоминал кукольное сооружение с манекенами, лишённое человеческого понимания. Они были похожи на бездушных кукол.

Первый опомнился Андрей:

– Нел…

Я подняла руку, чтобы его остановить.

– Хватит повторять это имя снова и снова! Я прекрасно помню, как меня зовут, чёрт возьми! – поднимаясь, крикнула я ему в лицо.

– Дорогая, – вмешался противный голос Лидии, притворившейся ласковой змеёй. – Мы понимаем, что тебе сейчас нелегко… И поэтому мы здесь, – она обвела взглядом окружающих, – пришли поддержать вас с Андреем в этот трудный момент вашей жизни… А также предать памяти не безразличную всем нам Эльзу, – проговорила она, всё так же оглядываясь по сторонам, ища согласия в своих добросердечных словах.

Траурные наряды вдруг резко начали контрастировать с выражением глаз, требующих уважительного отношения.

– Я всегда буду помнить образ своей дочери, и он никак не будет связан с едой и выпивкой, – произнесла я, выделив каждое слово в сказанном мною предложении, тем самым закончив притворное сочувствие окружающих. – А теперь прошу покинуть мой дом, иначе у вас может появиться изжога от изобилия проявленного сострадания за столом.

Спокойно задвинув свой стул, я с такой же холодной расчётливостью покинула душную гостиную, оставляя за собой возмущённый шёпот и призывающий голос Оливии, говоривший о понимании моего поведения. Все они были удивлены моим грубым поведением не меньше, чем я сама. Всю свою жизнь я старалась никогда не попадать под власть внутренних обид или злости, ведь без злости жизнь куда легче. Но сейчас всё иначе. Это единственные чувства, которые больше ничем и никем мне заменить. И в данный момент, после несвойственного мне грубого поведения, всё, что я хотела, – это побыть одной. Запереться наедине со своей душой в комнате и никого не впускать, пока раздирающая боль сама не попросит помощи. Андрей успел схватить меня за руку около спальни.

– Зачем ты так? – воскликнул он. – Наши семьи любили её так же, как и мы с тобой, – проговорил он с горечью, не выпуская моей бледной руки.

Я избегала его взгляда.

– В том-то и проблема, что они могут только представить чувства, а не проникнуться ими. Воображение уступает реальности.

– Но именно в этом и есть суть сострадания, – проговорил он сдавленным голосом, – разделять его с близкими для того, чтобы распределить душевный гнёт частями, тем самым облегчая скорбь.

Немного подумав над словами Андрея, я неуверенно подняла голову и посмотрела в его глаза. Увидев перед собой слишком родные для раненой памяти глаза, я задохнулась от вспышки боли.

– Нет, – сказала я, вырывая вдруг похолодевшую руку и тяжело дыша. – Сострадание – это маска, хорошо скрываемое истинное чувство – облегчение.

Не дав Андрею возможности продолжить разговор, я резко закрыла перед ним дверь спальни, повернув ключ в дверной ручке. Прислушавшись к звукам равномерного постукивания удаляющихся шагов Андрея, я поняла, что осталась одна. Я знала, что поступаю неправильно по отношению к нему. Смерть нашей дочери мы должны переживать вместе, утешая горе в родных объятиях другу друга, потому что её потеря касается только нас двоих. Но, возможно, в этом и кроется сложность утешения. Мы слишком хорошо знакомы с той, кто причинил нам боль. Общие счастливые моменты могут убить, если их потерять. Память оголяет воспоминания вне зависимости от твоего желания. Упав на кровать и свернувшись калачиком, я выпускала накопившиеся обиды по порядку, содрогаясь слезами от немых криков: на друзей, на близких, на судьбу и… на Эльзу.

На следующий день после несложившихся похорон я вышла на работу, несмотря на то что Ольга Владиславовна, главврач нашей больницы, настаивала на необходимом отпуске, состоящего в таких случаях из пяти дней по трудовому законодательству. Ольга Владиславовна хорошо ко мне относилась и поэтому была готова предоставить больше времени для скорби, но также придерживаясь системы ограничения времени для горя в срок до двух недель, вместо положенных пяти дней. Разве можно заставить замолчать боль в строго отведённый промежуток времени? Границы для утешения – оскорбление для человеческих чувств. Отказавшись от предложенной из-за вежливости помощи, я приступила к обычному рабочему ритму, надеясь затеряться среди серых дней и не представляя, как быть дальше.