Текст книги "Охота на Велеса (СИ)"

Автор книги: Татьяна Хмельницкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– И получу прямо здесь, – прорычал он, запирая дверь на шпингалет и освобождаясь от треников, присаживаясь обратно на скамью.

– Да, Остапушка, здесь, – страстно откликнулась я и потёрлась напрягшейся грудью об обнажённую грудь приятеля.

Остап уложил меня на широкую скамью и накрыл своим сильным телом, разместившись между моих ног. Он припал к одному из зазывно торчащих сосков и слегка прикусил его, вызвав жаркий отклик внутри моего тела. Я вскрикнула. Тут же вторая упругая горошина удостоилась той же участи, и я почувствовала, как моё лоно увлажнилось, а по нему словно потекла горячая лава.

Взглянув мне в глаза, Ося порочно улыбнулся и провёл рукой между моих ног, погладив пальцами взбудораженный шарик клитора. Я охнула и со стоном подалась навстречу ласке. Он охотно повторил свои манёвры, ещё больше возбуждая меня.

Остап развёл пальцами складочки, закрывавшие вход в мои глубины, и плавно ввёл туда свой горячий жезл страсти, а я захлебнулась от восторга.

Откуда во мне такое влечение и нестерпимое желание обладать этим парнем?

Мне уже всё равно. Он так хорошо это делает, пусть только не останавливается!

– А-а-а-а-ах!

Жаркие волны бушевали, перекатываясь по моему телу, перерастая в шторм. Задыхаясь от вожделения, я толкалась ему навстречу, старалась стать максимально ближе и ощутить весь напор энергии, прилившей к его пенису.

– Да! – выкрикнула я. – Да! Не останавливайся! Ещё! Ещё! Ещё!

Тело начало сотрясаться от возбуждения и близости развязки. Остап не прекращал ритмичных движений, подгоняя моё тело к разрядке.

Всё-о-о-о!

Остап накрыл мой рот ладонью, а я захватила его палец зубками, облизала языком. Реальность взорвалась миллионами искристых брызг и огласилась моим протяжным криком.

Подождав, когда мои горячие спазмы стихнут, Остап вошёл в меня ещё раз на всю длину его мужского орудия и, вскрикнув, вышел из моего лона.

Парень отстранился от меня, тяжело дыша, поцеловал нежно и горячо. Затем встал, прошёлся по предбаннику. Остановился возле рубленой двери, упёрся в наличник руками, тряхнул головой. Он стоял ко мне спиной, и лица его видеть я не могла, впрочем, понять такую странную реакцию – тоже.

Случилось и случилось, что переживать-то?

Впрочем, придётся потратить время на то, чтобы ему это объяснить. Пускай, будем напрягаться, растолковывать, подбадривать и... поощрять, пока в его голове не укрепится мысль, что сие есть норма.

Остап сел на скамью, оделся. Помог надеть платье мне и, взяв за руку, увлёк за собой из бани.

– Вода уже вскипела, чай заварился. Пойдём чаёвничать, Линка, – сказал он всё ещё хриплым голосом.

Парень шёл быстрым размашистым шагом, так что я едва поспевала за ним, семеня рядом, как ребёнок за взрослым.

Какой такой взрослый? Я старше его на год!

Солнце стояло высоко – полдень. Я смотрела под ноги, торопясь угнаться за Оськой, и чувствовала себя странно. Конечно, после такого удачного "марафона", что мы устроили с другом в баньке, кто угодно ощутит себя необычно.

Чего уж там – дали мы жару во всех смыслах!

Но, переступив порог, я почувствовала себя другой, и мир вокруг изменился. Он расщепился на тысячи разных звуков, тонов и полутонов, которые раньше сочла бы просто гулом, шумом леса. Я словно слышала каждую пичугу в лесу не в какофонии птичьих голосов, а будто она пела соло.

Ничего себе взбодрилась! Я бы даже сказала: встряхнулась и наизнанку вывернулась. Теперь каждым нервом, каждой клеткой принимала лес, поляну, живность, солнце, воду...

Дядя Семён проводил нас задумчивым взглядом и продолжил копаться в сарае, что-то там мастеря. Хороший человек, работящий, серьёзный. Всегда при деле, чем-то занят.

Стремительно преодолев двор, мы оказались на крыльце дома. Всё так же, держа за руку, Оська втащил меня в добротную избу. Нет – дом. С трудом можно назвать этот высокий двухэтажный терем избушкой.

Я хихикнула. Мысли сегодня, как тараканы, бегали в голове и щекотали лапками.

Не замечала раньше, что жилище так пахнет. Сколько бывала тут, а не чувствовала стойкого аромата трав для чая, которые сушил на зиму дядя Семён, мелко порезанного укропа, расстеленного на старой газете. Запаха постиранных в мыльной воде мужских вещей.

Странно: мыло забивало дух пота, но не до конца искореняло его.

Кровь?

Точно – кровь. Несёт очень сильно, через окно.

Курица?

Воображение услужливо нарисовало картинку опускающегося на тонкую шею острия топора. Или я, правда, видела забивание птицы, топая сюда от баньки?

Нет. Соседский дом отсюда не виден – его загораживали хоромы дяди Семёна.

Остап усадил меня за большой дубовый стол в кухне, из краника самовара налил обжигающе горячий душистый чай.

– Всё же смородина, – обронила я вслух, подтверждая свои мысли, пришедшие в бане.

Парень кивнул и в молчании налил себе чаю.

Вначале разговор совершенно не клеился. Мы пили ароматный напиток вприкуску с пряниками и баранками, помалкивали. Тишина не тяготила, а была тёплой и уютной. В самый раз для отдыха после парной.

Я снова хихикнула.

– А помнишь, как я испугалась козы, а ты меня спас? – снова возвращаясь в детство, спросила Остапа.

– Угу, – хмыкнул он. – Пришлось лезть на ель, почти до самой её макушки, чтобы тебя снять. А потом долго очищать от иголок и смолы. Ты сама была похожа на ёлку. Маленькую и хилую, с мелкими шишками в волосах.

– Ой, кто бы говорил! – подхватила я и, посмеиваясь, парировала его шпильку: – Сам-то был не толще щепки.

Наглец расхохотался:

– Хорош, если бы не я, сидеть бы тебе там до сих пор!

– Слезла бы! – заносчиво ответила ему и показала язык. – Есть захотела б и слезла!

В кухню вошёл хмурый дядя Семён, прервав наше веселье.

Вмиг стало неприятно, и я напряглась. Смех как рукой сняло. От тягостного предчувствия засосало под ложечкой. Метнула испуганный взгляд на Остапа. Он тоже изменился в лице, его взор стал настороженным и внимательным.

– Вот что, ребятушки, – произнёс Семён Георгиевич, грузно садясь на стул. – Борис прислал мне эсэмэмску. Собирайте-ка живо ваши вещи и уходите на дальнюю заимку. Остап, останешься с Алькой. Там переночуете и дуйте в санаторий. Лина, отец велел тебе забрать какой-то пакет у сторожа.

– У Егорыча? – сказала я, кивнув для убедительности.

– Да, – подтвердил дядя Семён. – Что внутри, я не знаю, Борька не уточнил. Сдаётся мне, что там у них стряслось что-то серьёзное. Не теряйте времени на пустые разговоры!

Я уже поднялась, собираясь бежать в комнату, как запиликал мой телефон, лежащий на подоконнике. Мазнула пальчиком по экрану, активировав его, открыла сообщение.

– Что за абракадабра? – с натянутой улыбкой произнесла я. – Это шифр папы.

Повторно прочитала короткое письмо с номера телефона отца.

Мне стало странно: плохо и хорошо одновременно. Будто я долго собирала пазл, и он сложился. Я обрела ясность ума. Мороз прошёлся по коже – пробрал до костей. В глазах потемнело, а кухня исчезла, осталась только чернота...

Я пришла в себя от резкого противного запаха. Было мягко и жарко. Кто-то бережно сжимал меня в своих объятиях.

– Остап? – позвала я, садясь и растирая лицо руками, чтобы смахнуть неясную пелену с глаз.

– Я тут, – раздался его голос над моим ухом.

Дыхание парня обдало теплом ушную раковину. Остап поддерживал меня сзади, видимо, чтобы я снова не грохнулась. Тут же обретался и дядя Семён. Он убрал от моего носа ватку с нашатырём.

– Очнулась, – облегчённо выдохнул друг отца. – Как ты, девочка?

В голосе слышалась усталость.

– Н-нормально... Наверное, – растерянно ответила я, чуть заикаясь и всё ещё пытаясь понять, что произошло.

Мы уже находились в гостиной. Тихо работал телевизор, вещая народу новости мира и страны. Ося сидел, облокотившись на спинку дивана, и нежно прижимал меня к себе.

– Напугала-то как! – пожурил меня отец Остапа, поднимаясь с табуретки, стоявшей рядом.

– Я больше так не буду... скорее всего, – неуверенно пообещала я. – Постараюсь.

Дядя Семён подал мне стакан с травянистым отваром и пояснил:

– Держи. Успокоительное.

– Я вам не барышня какая-то! – взбрыкнула, пытаясь отодвинуть ёмкость с травой.

– Пей-пей, – понукая, словно ребёнка, сказал Оська, подталкивая мою руку к губам и принуждая употребить снадобье.

Поняв, что сопротивление бесполезно, залпом выпила щедрое подношение.

– Умница, – похвалил друг отца, отбирая стакан.

– ...Сегодня в своей квартире были обнаружены два трупа: мужчина и женщина. – На экране появилось изображение моего дома и подъезда. Его ни с чем не перепутаешь – постройка начала прошлого века, стиль – классицизм. Крупным планом выхватили адрес на фасаде. Мы хоть и жили в Латвии, но на месяц-два приезжали в квартиру в Москве. Папа обычно шутил, что хотел надышаться воздухом родины, чтобы потом снова отбывать "повинность" на фирме, в которой работал.

– Они были зверски убиты. Преступникам удалось скрыться. Личности убитых установлены. Это известная предпринимательница и её муж – учёный, биолог. На видеозаписи, снятой камерой в подъезде дома, хорошо видно, что преступники вошли в дом и поднялись на седьмой этаж. Один из бандитов оказался девушкой. Описание соседей, видевших парочку, подходит под описание дочери предпринимательницы и её мужа.

В кадре показалась дверь с номером моей квартиры. Я занервничала. Не знаю, на что надеялась, может, на ошибку? Совпадение? Мало ли домов и квартир с таким же номером...

Вездесущий оператор прошёл внутрь, показывая разруху, кровь, лохмотья, обрывки. Словно там побывал Джек-потрошитель и порубил всё, что двигалось и не двигалось, гигантским топором. Я с ужасом узнавала и не узнавала очертания своего родного и теперь такого недосягаемого отчего дома.

Камера остановилась на расколотом надвое компьютерном кресле, залитом чьей-то кровью, с очерченным мелом силуэтом. В кадре рядом с креслом на полу – такой же силуэт. И море... Нет – океан крови.

Я тяжело сглотнула. Глаза вновь застлала пелена, а по щекам текли слёзы. Меня затошнило, и стала бить крупная дрожь.

Нет! Пусть будет так, что родителей не было дома в тот страшный миг!

Жаль тех, кто погиб!

– Это были не мои родители! – оказывается, я кричала во весь голос.

Остап сдавил меня в тисках стальных объятий. Он держал, а я вырывалась, билась в его руках, сопротивлялась. Хотела убежать, куда глаза глядят... Или не глядят... Как этого хотела я.

Надолго меня не хватило – обессилела. Остап положил меня на диван, вытер ладонью мои щёки. Я смотрела в потолок, пытаясь отрешиться от всего, выкинуть из головы страшный сюжет.

Родители живы. Это убили кого-то другого. Они живы.

– Оська, живо собирайся сам и вещи Альки прихвати, – резко скомандовал бледный дядя Семён. – С минуты на минуту тут могут быть полицейские. Бегите, дети, я вас прикрою. Отвлеку их. Скажу, что вы на охоту ушли, будете лишь завтра.

Остап метнулся наверх в наши комнаты – я слышала топот на ступенях. Всё никак не могла взять в толк, чего они с отцом переполошились? Зачем нам уходить? Убили не моих родителей. Папа мне эсэмэмску прислал – значит жив. И мама жива, как она может умереть? Никак.

– Давай вставай, детонька, спеши, – поднимая меня за плечи и усаживая, сказал дядя Семён.

– На охоту? – спросила я.

Ося нахмурился. Почему? На охоту ведь пойдём. Или опять будет припоминать мне что-то из детства?

Он снова стоял в гостиной, уже с двумя рюкзаками, и протягивал мне походную экипировку.

– На охоту, деточка, на охоту.

Клацая зубами, я стала судорожно натягивать на себя штаны и гимнастёрку, хлопковые носки и боты на шнуровке. Мне было всё равно, отвернулись мужики или смотрят на то, как я негнущимися пальцами пытаюсь завязать бантики на шнурках.

Я не могла поверить в реальность происходившего. Ещё недавно казавшаяся мирной и безмятежной жизнь, сделав резкий финт, повернулась ко мне своим филейным местом. Рухнуло всё, что долгие десятилетия выстраивал отец, о чём заботилась мать...

В нашем московском доме произошло убийство, и я – подозреваемая. Не я, конечно, а девушка, похожая на меня. Родители, наверное, переполошились.

Столько крови...

Бедная мама, она не сможет там ночевать. Папа о гостинице, думаю, позаботится. Они всегда друг о друге заботились.

Почему я говорю в прошедшем времени? Мои родители живы!

Живы, чёрт возьми!

Присев "на дорожку", прощаясь, мы обнялись с дядей Семёном. Увидимся ли мы ещё когда-нибудь? Наверное, нет! В новостях объявили, что я под подозрением и в бегах! Стиснув зубы, подавила слёзы жалости к себе. Дождавшись Остапа, вышла следом. Мы направились по тропе, уводящей в лес, в безопасность.

Оська снова взвалил оба наших рюкзака на себя, а я шла налегке, только туесок из берёсты болтался на бедре, пристёгнутый к поясу. Куда же в лес, да без него? Ни ягод, ни грибов не набрать...

В голове снова возникла страшная картина из репортажа: кровь, очерченные мелом силуэты...

Мои родители живы!

Не думать о том, что произошло в квартире! Следствие проведут, и мы встретимся.

После яркого солнечного дня полумрак леса давил на нервы и отражал моё внутреннее состояние. Надо же, уже стемнело. Странно, когда пили чай, был полдень. Ничего себе я отключилась. Теперь понимаю, отчего дядя Семён выглядел таким бледным. Побелеешь тут, когда гости в обмороки падают.

Я принюхалась. Пахло кострами, затопленной соседской баней, еловыми шишками, телом Остапа. Он шёл впереди без фонарика. Впрочем, какой фонарик, если луна в полнеба? Только в таёжной глуши можно увидеть настолько яркие звёзды, а ещё, пожалуй, на море. До моря далеко, а тайга – вот она, тут.

ГЛАВА 3. ОСТАП

Мы двигались в сторону оврага. Собирался провести Линку по его дну, а потом вскарабкаться наверх. Далее – правее и прямо, примерно пару километров. Жаль, топали в ночь, могли бы сразу в санаторий махнуть.

Там хорошо, уединённо. Давно прикрыли территорию за ненадобностью, никто денег вкладывать не хотел. Владелец – местное здравоохранение, но и ему дела нет. Всего персонала – директор да смотритель. Корпуса стоят в хорошем состоянии: Егорыч следит, чтобы не растащили добро.

Отец Алины часто к нему наведывался, и мы за компанию. Оказывается, знали друг друга мой отец, дядя Боря и местный сторож сто лет: вместе работали. В девяностые контору закрыли, Егорыч подался в наши края, как и мой отец, а дядя Борис ушёл годом раньше – его пригласили работать в Латвию, на немецкий концерн.

М-да. По Андрею Егоровичу сейчас и не скажешь, что был он когда-то научным сотрудником, да ещё и степени какие-то там имел. Любитель ватников, валенок и губной гармошки. Ему лет семьдесят, наверное... Бодро держится: на лице почти нет морщин, подтянут. Зимой и летом купается в прудах возле деревни.

К Егорычу, конечно, сейчас дело стоящее – духовная терапия. Скверно, что не сразу к нему. Хотя... Какая разница? После того, что пришлось услышать по телевизору, с Алиной не дошли бы по-любому. Сейчас пусть медленно, но передвигаемся, и то ладно.

Я остановился и обернулся. Девушка шла неторопливо – сказывался терапевтический эффект от отцова отвара. Набухал он ей, будто мужику здоровому – теперь вот будем плестись, точно заблудившиеся в лесу козы. Что за спешка такая? Ей бы отлежаться, выспаться... Такой стресс пережила, что не каждому по силам.

Попёрлись к лешему на рога, на заимку! Здрасьте, я ваша тётя!

Ладно, отоспится в поселении. Я туда ходил три дня назад, всё вроде в порядке, на месте, нормально устроимся.

– Линка, чего ползёшь, как черепаха? Волк за задницу цапнет. Давай уже, время поджимает!

Чего полез? Ей и так не сладко. Вон глаза стеклянные какие – сейчас заснёт. Может, её себе на спину посадить? Она лёгкая – унесу.

– Иду я, – бросила девчонка. – Ты свети мне под ноги, спотыкаюсь.

Я направил луч света от фонаря прямо под ноги Алины. Девушка наступила на яркое пятно, словно на солнечного зайчика. Мы так в детстве играли с котом: ловили яркий луч зеркалом и пускали на землю, а кот бегал, пытался сцапать. Помню, мы смеялись до одури.

Вдруг Алина застыла и тряхнула головой. Я подался к ней, но она вскинула руку, тем самым подавая знак, чтобы остановился. Замер, мало ли что...

Алина постояла с каменным лицом совсем недолго, но по мне так вечность. Я шарил взором по её фигуре, по траве под ногами, пытаясь отыскать врага – змею. Потом девушка покачнулась, и я не выдержал, рванул к ней. Вовремя – успел подхватить. Алина повисла на моих руках.

Она в сознании, только глаза безумные.

Чёрт! Мало в неё отец влил отвара, ох, мало! Пусть бы я тащил её всю дорогу на себе, но не боялся бы истерики или обмороков.

– Ты как? – поцеловав щеки, лоб, чтобы определить нет ли температуры, спросил я.

Видно, скверно. Фонарик в руке освещал тропинку, а не нас. Я почувствовал губами выступивший на лбу подруги пот, что весьма странно – в лесу прохладно.

– Тошнит.

– Это от стресса. Вернёмся?

– Нет.

Девушка будто выдохнула слово, а не произнесла его. Потом уткнулась лбом в мою грудь, и я крепче прижал Лину к себе. Бандана сползла с головы подруги детства и повисла на её тугой косе. Чтобы не потерять косынку, я стащил её с волос Алины и произнёс:

– Давай вернёмся, Алиночка. Тебе нужно отдохнуть. Позже пойдём.

– К дяде Семёну пришёл ваш сосед и спросил о нас. Он полицейский. Фуражка на бок свалилась.

Голос Алины окреп, что меня удивило: едва не теряла сознание, а тут вдруг столько силы.

– Да ладно тебе, Стёпка пока раскочегарится – мы всю тайгу пройдём.

Алина отстранилась, посмотрела на меня. Этот взгляд снизу вверх делал её такой трепетной, маленькой. Захотелось стиснуть, подхватить на руки и отнести домой, ничего не говоря и не слушая возражений.

– Стёпка предложил помощь дяде Сёме и очень рад, что мы уже ушли. Пошёл готовиться к приезду московских гостей. Сказал, если появимся, чтоб не отсвечивали перед столичными ребятами. У них разговор короткий, и докажи потом, что и духу не было во время убийства в Москве.

Я не знал, что сказать на такое откровение. Будто слышал диалог бати и соседа: так всё детально было произнесено.

– Откуда знаешь? – осторожно, чтобы не спугнуть девушку, поинтересовался я.

– Не поверишь...

– Скажи, я решу, верить или нет.

– Мне вдруг отчётливо пришёл образ: сосед постучал в дверь вашего дома, и дядя Семён вышел к нему. Они разговаривали.

Амба! От стресса Алинка поплыла. На хрен! Домой! Домой, и точка! Постелька, отварчик, спатеньки...

– Я хочу выполнить поручение папы, – отстранилась от меня Алина.

Опустил руки, луч фонаря ярко освещал обувь.

– Ты не понял, – продолжила девушка, – видимо, папа так просто не написал бы мне.

Алина вдруг резко выхватила фонарь и едва ли не бегом помчалась в лес.

Совсем с ума сошла! Точно – проблемы с башкой от горя!

Я рванул за девушкой. Ветки лупили по щекам и плечам. Козырёк бейсболки защищал глаза от хлёстких прутьев. Я очень быстро догнал подругу, ухватил за руку и дёрнул на себя:

– Без глупостей!

Я выхватил фонарь, взял ладошку Алины в свою. Она крепко сжала её, словно при рукопожатии:

– Давай сразу в санаторий, а?

– Голову включи: до него десять километров, а до заимки – три. Ночь на дворе, Алина!

– Хорошо. Можно я за руку с тобой пойду?

Теперь она выглядела маленькой перепуганной девочкой, боявшейся заблудиться.

– Можно, – стараясь принять перемену в девушке, сказал я. – В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы...*

– Оська, перестань. Мне правда страшно.

– Идём, нам прямо.

Мы, в самом деле, пошли прямо и спустились в овраг. Пока шагали по его дну, Алина вела себя тихо: не болтала, ступала очень осторожно, будто шла не по тверди, а по болоту. Только временами она останавливалась, и мне казалось, даже переставала дышать.

Зря послушал её, точно – зря! Нужно было возвращаться домой. А если её там, на заимке, снова накроет стресс, что делать-то буду?

– Тут нам наверх. – Зачем-то махнул рукой, хотя и так понятно, где верх находится.

– Посвети.

Я направил луч фонарика на склон. Получилось подобие лунной дорожки, что бывает на море. Холодный неестественный свет коснулся мха, редкой травы, корней накренившегося дерева, которое напоминало сгорбившегося монаха, выставившего вверх четырёхпалую руку-ветку.

Алина ухватилась одной рукой за выступ, другой – за редкую траву и стала карабкаться в гору. Она уже добралась до дерева-монаха, когда обернулась и произнесла:

– Я держусь. Давай фонарь.

– Нет, я сам. Ты поднимайся.

Девушка продолжила восхождение, а я терпеливо ждал. Когда убедился, что Алина стоит на ровной почве, отвинтил заднюю крышку ручки светильника, вытащил ленту. Крышку завернул обратно, а фонарь повесил на шею. Моего роста хватало, чтобы быстрее, чем Алина, добраться до "сутулого" четырёхпалого сухостоя и выбраться наружу.

Меня рассмешило, когда Алина бросилась меня очищать: так по-женски.

– Не трать время, пошли, – взяв Алину за руку, повёл дальше.

Но девушка замерла, словно увидела кого-то.

– Что?

– Я не знаю, просто... Неспокойно.

– Всё нормально, – я потянул за собой Алину. – Не бойся. Косолапый тоже уже спит. Волки нас не тронут.

– Ага, – не поверила девушка, но последовала за мной.

Мы шли в молчании, и мне казалось, это выглядит неспешным заплывом гребцов-спортсменов. А что: лес – пучина, мы – пловцы.

А ну его к лешему! Чего только в голову не взбредёт!

Хвойник стал редеть, и Алина ускорилась. Да и я не отставал: хотелось быстрее оказаться под крышей, лечь спать. День показался длинным, насыщенным проблемами. У некоторых и за весь год столько не случается, а тут за несколько часов чего только не наворочено. Линку жалко: придёт в себя, осознает, что родителей нет в живых, и что тогда? Это пока горести не чувствует, не понимает, в неадекватном состоянии.

Вздор, что её подозревают в убийстве. Полдеревни подтвердить могут, что она была здесь, а не в московской квартире. Только рад я, что не придётся ей уезжать. Представляю: навалится вся эта правда-матка с кладбищами, похоронами, следователями... Не выстоять ей одной.

Если только мне поехать?

Тоже вариант. Помогу, дел там будет по горло.

– Неужели добрались? – выдохнула Алина.

Голос у неё окрашен жизнью – славно.

Я направил луч на едва заметное в темноте острогорбое чудище. В окне свет не горит, никто не вышел, заприметив нас – значит и нет никого.

Мы, не сговариваясь, подошли к дому. Я постучал в окно, а подруга взошла на крыльцо и дёрнула дверь. Та возьми и откройся.

– Линка, не ходи. Сначала я.

Достал из-за пояса пистолет-ракетницу и вошёл в дом. Луч выдёргивал из темноты нехитрую обстановку заимки: увесистый нетёсаный стол, лавки по бокам от него, две широкие лавки у стены и три полки над деревенским умывальником.

– Всё нормально, заходи.

Не дожидаясь девушки, подошёл к столу, на котором примостилась керосиновая лампа, определил на столешницу оружие и стащил оба рюкзака с плеч. Развязав шнурок одного из них, долго не ковырялся – спички привычно лежали в одном из внутренних кармашков. Чиркнув одной о бок коробки, поджёг фитилёк и снова надел стекло.

– Здесь ещё есть, – сказала Алина, потянувшись к верхней полке над умывальником.

– Одной хватит – утро скоро. Само по себе светло будет.

Алина всё равно достала лампу и поставила её на стол. Что ж, привычно, в нраве моей закадычной подруженьки: всё по-своему и наперекосяк.

– Вон ложись на лавку, вздремни.

Алина подошла к широкой скамье у окна, сдула с неё пыль и уселась:

– Подбрось рюкзак, под голову положу... Знаешь, тут места и для тебя хватит.

– Понял: подушкой буду я, – хмыкнув и притушив пламя, убрал в рюкзак пистолет, запер дверь на засов и приблизился к Алинке:

– У стенки или с краю?

– Я чур с краю.

– Ну, а мне у стенки нормально будет.

Мы улеглись, пристроив рядом с головами свою поклажу. Алина повернулась ко мне лицом, прижалась, положила голову на грудь. Я крепко обнял её.

На самом деле хотелось её сдавить, сжать, сделать меньше, чтобы запихнуть к себе под мышку и унести домой. Я внутренне съёжился от осознания, что дядя Боря никогда больше не приедет к нам поохотиться, а тётя Света не станет звонить и слать эсэмэмски, болтать с Алиной и мной по скайпу. Что будет с самой Алиной, непонятно.

М-да. Сколько дров наломал сегодняшний день! Столько разом горя принёс...

Нет, даже если Алинка сопротивляться будет, я с ней поеду. Плевать на её мужиков столичных и заграничных, мне так спокойнее будет. Проконтролирую всё и вернусь. Может, и Алинка со мной.

Ай, к лешему! У неё же защита диплома!

В Латвию виза нужна! М-да. Подумаем, решим.

Я заснул под мерное сопение подруги. Ничего особенного не снилось – провалился в бездну, и всё.

Утро разбудило меня тёплым солнечным лучом, скользнувшим по глазам, и горячими губами Алины, приникшей ко мне в пламенном поцелуе. Её ледяные ладошки обхватили моё лицо, взбадривая ото сна. Затем проворные ловкие пальчики, словно хитрые белки, метнулись вдоль моего торса вниз и, расстегнув застёжку на джинсах, выпростали наружу мой, вставший в утреннюю стойку, член.

В следующий миг девчонка лежала уже подо мной.

– Привет. Замёрзла? – хрипло шепнул ей.

– Да, – кивнула она. – Согрей меня!

Слова звучали жалобно, а в глазах плескалась откровенная похоть.

Это завело меня с пол-оборота. Я впился в её губы своим ртом, жадно терзая их. Руки же не теряли времени даром и уже освобождали мою искусительницу от лишней одежды. Я был благодарен ей за этот ранний порыв. Нам обоим сейчас просто необходима была разрядка. И секс больше всего подходил для этого.

Забравшись ладонями под футболку Лины, я накрыл ими её твёрдые холмики. Девушка блаженно закрыла глаза и сладострастно выдохнула. Потерев пальцами оба соска, я проложил цепочку из поцелуев, спускаясь вниз к пупочной впадине, и остановился возле прикрытой рыжими волосками возвышенности. Подув на неё, замер. Линка затаила дыхание и втянула в себя живот. Я грубо стащил с девчонки ботинки, штаны, на ней остались только трусики.

Мои пальцы, старательно огибая бугорок, прошлись по внутренней стороне бёдер подруги, лаская там подушечками её нежную кожу. Я видел, что каждое моё движение вызывает в девушке сладкую дрожь. И вот уже мой настырный палец нырнул в глубокую расселину и погрузился в горячую негу девичьих недр, усилив ритмичные ласки. Алина протяжно застонала и выгнулась навстречу моим прикосновениям.

Стащил трусики – больше сил не было сдерживать себя. Она хихикнула, прищурилась.

– Романтики не добавишь? Можно носки с меня снять.

– Так сойдёт! – хрипло заявил я. – Представлю, что это чулочки.

С себя уже не осталось сил снимать одежду, просто спустил штаны, и всё.

Моё отвердевшее естество рвалось в бой, и я позволил проскользнуть ему туда, где только что властвовали мои пальцы. Лина вскрикнула и притихла в ожидании моего наступления. Начав плавные движения, я постепенно наращивал темп, поймав единый слаженный ритм с партнёршей.

Вскоре уже ничто не напоминало о медлительности и размеренности. Нас обуяла страсть. Резкими толчками мы подавались навстречу, чтобы, отстранившись на миг, вновь устремиться друг к другу.

Лина крепко обвила меня ногами и руками и двигалась вместе со мной в яростном танце. Моё тело вибрировало, как туго натянутая тетива, грозясь вот-вот взорваться. Мышцы влагалища Альки туго сжались вокруг моего члена. Я почувствовал, что девушка близка к кульминации, и усилил толчки. Алинка закричала. Вопль удовольствия, исказившееся страстью лицо передавали её чувства. Я накрыл горячие сухие губы поцелуем, всадил в Алинку максимально глубоко пенис, на миг задержался внутри и вышел, зажав член между нашими животами.

– А-а! А-а-а! – простонал я.

Оргазм, оглушительным водопадом накрывший с головой, постепенно отступал и отпускал. Мы оба тяжело дышали и вновь целовались, на этот раз нежно.

Я был не прочь встречать так каждое утро. Вместе с Алиной.

Чёрт, дожил!

Я поднялся с лавки, хотя с большим удовольствием остался бы подле Алинки, держал бы её в объятьях. Забрал рюкзак, достал оттуда влажные салфетки и двухлитровую бутыль чистой воды. Вытерся салфетками сам, обтёр Алину.

– Воды взял мало, но если хочешь, пойди, ну... там... нормально приведи себя в порядок.

– В санатории помоюсь, – хмыкнула девушка и натянула на себя штаны. – Сейчас только зубы почищу и достану бутерброды. Чай, наверное, даже в термосе уже остыл.

Алина взяла из моих рук пластиковую ёмкость и рванула за дверь. Я опустился на лавку, сцепил руки в замок, пытаясь прийти в себя.

Я – свинья! Последняя на этом свете мразь!

Самокритично? Мало мне ещё. Девчонка родителей потеряла, а я прыгнул на неё, точно изголодавшийся кролик. Получалось, что пользовался её состоянием. Кажется, оно называется шоковое. Это только в кино показывают, что все сразу плакать начинают, как узнают, что потеряли близкого человека. На самом деле не так. Вот такие, как Алинка, как будто в другой мир попадают, где всё по-прежнему и все живы.

– Ты чего такой сердитый?

Я вскинул голову. Алинка вернулась. Лицо мокрое, губы красные.

– Слушай, подруга, ты прости меня, я... У тебя такое горе, родители...

– У меня нет горя, – оборвала меня девушка. – Мои родители не умерли.

Ну вот тебе на! Точно шок! Надо к Егорычу, у него аптечка есть, может, чего ей там накапает.

– Бутерброды по дороге съедим, – хлопнув себя по бёдрам, сказал я и поднялся, достал зубную щетку и пасту.

Взял из рук подруги бутыль, вышел за дверь и быстро почистил зубы.

Я – дерьмо собачье, боялся остаться один на один с Алиной, когда до неё дойдёт, что убийство произошло и с родителями она только в морге увидится. Алинка молодец: спорить не стала.

Фу-у-ух, ну что за хрень творится!

Я вернулся под крышу, убрал всё обратно в рюкзак. Алинка достала бутерброды, термос, определила их на стол и принялась поправлять одежду, заплетать косу. Так в молчании собрались и покинули домишко. По дороге боялся заговорить с подругой "дней моих суровых". Малодушничал. Линка вроде забыла о моём существовании: бодро шла не оборачивалась. Ей тоже дорога хорошо знакома.

Сосновый лес стал уступать свои позиции лиственному. Появились редкие берёзки. Они, точно сиротки, притулились кронами к прямым и гордым стволинам вековых корабельных сосен.

Раз такое дело – значит, скоро и забор санатория будет виден. С полкилометра осталось, наверное.

Я посмотрел на стройную фигурку девушки в камуфлированной экипировке и снова вспомнил свой утренний "промах". Надо было придержать своего Ретивого, чтобы вот так потом не грызть себя за это. Алинка ничего не понимает, оно и ясно, но я-то, балбес, уступил похоти.

– Уже скоро, – обернулась ко мне Алина. Первый раз за всё путешествие.

Я кивнул – ком в горле стоял, ответить не смог. Алинка улыбнулась и отвернулась.

Тяжёлый бетонный забор вырос перед нами, точно препятствие из сказки. Мы пошли влево вдоль него, и примерно через триста метров обнаружились решётчатые ворота. На одном из столбов, на которые навешена преграда, нахохленно восседала видеокамера. На уровне глаз всё на том же столбе примотана изолентой коробка с кнопкой звонка.