Текст книги "Не девушка, а крем-брюле"

Автор книги: Татьяна Булатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– В саване.

– Тогда платье зачем?

– Ну не голым же человека в саван засовывают! – объяснила Гулька и разом стала серьезной. – А ты чё в моем подъезде-то делала?

– К тебе вообще-то шла, – призналась Хазова.

– Это зачем? – насторожилась Гульназ.

– Да вот уж и сама думаю, не надо было, – криво улыбнулась Юлька.

– А все-таки?

– А все-таки… – Хазова немного помолчала и, все взвесив, произнесла: – Пригласить тебя хотела. С нами. Выпускной отметить.

– С чего бы это? – заволновалась Низамова. – Васька, что ли, прислала?

– Нет, – Юлька не стала приплетать сюда Ладову. – Она даже не знает, что я к тебе пошла. Она сразу сказала, что с тобой бесполезно. Ну, мы подумали и решили: чего бесполезно? Поговорить-то всегда можно.

– Ну… говори, – великодушно разрешила Гулька, раздувшись от важности: какие люди на поклон.

– Да не хочу я сейчас ничё говорить, – отказалась Хазова и закусила губу. – Знала бы, что так случится, никуда б не пошла. Мало того, на отморозков нарвалась, еще и упрашивать тебя надо. Не хочешь – не ходи-и-и-и!.. – тоненько завыла Юлька и ткнулась Низамовой в плечо.

От подобного нарушения дистанции Гульназ оторопела: Хазову стало так жалко, так жалко, что хоть сама плачь. Из кухни выглянула абика, вопросительно подняла брови: мол, все в порядке? «В порядке», – кивнула головой растрепанная кызым и закрыла глаза, чтобы даже неуловимым движением век не потревожить всхлипывающую у нее на плече Хазову. А вместе с тем Юлька не только скулила, но и невнятно произносила одну и ту же фразу, которую Низамова никак не могла разобрать. Устав прислушиваться, Гулька взмолилась:

– Ну что ты там говоришь-то все время? Никак не разберу! Попить, может, хочешь?

И Юлька, подняв зареванное лицо и глядя в узкие глаза Низамовой, всхлипнув, произнесла:

– Спасибо, Гулечка.

От этого «Спасибо, Гулечка» Низамовой стало так жарко и волнительно, что она стиснула эту раскисшую Хазову в объятиях с такой силой, какая в ней появлялась только в присутствии Ладовой:

– Дура, что ли?! – пробормотала она и, секунду подумав, поцеловала эту «драную пигалицу» во всклокоченную макушку. Она почти уже любила ее, эту надоедливую Хазову. Не так, как Василису, но тоже на всю жизнь. «А чё? – с гордостью подумала Гулька. – Я ей не просто так. Я ее спасла, между прочим».

– Гуль, пожалуйста, – такой Юльку Низамова никогда не видела: обычно дерзкая, резкая даже в движениях, она не была на себя похожа. И что самое главное – Хазова не отдавала приказания, Хазова просила. И так по-детски, со страхом, что откажут.

– Да приду я! Приду! – смилостивилась Гульназ и разжала руки. – Достала ты меня, конечно. Черт с тобой, – Низамовой надоело быть нежной, и она вернулась к своему прежнему облику.

На русское «Черт с тобой» выглянула из кухни любопытная абика. Снова подняла брови, проверила, все ли в порядке, удостоверилась и исчезла. Правда, потом появилась и показала своей кызым кусок чак-чака.

– Не, – замахала руками Гулька. – Мы уходим.

– Куда? – по-татарски спросила Хава Зайтдиновна.

– Провожу, – ответила внучка и показала глазами на зареванную Хазову.

– Не нада, – покачала головой абика и показала рукой, что надо умыться: – Вода!

– Вода? – удивилась Юлька.

– Вода, вода, – проворчала Низамова. – Давай, иди умойся и пойдем. По дороге договорим.

Хазову не надо было просить дважды. Мысль о том, что через какое-то время она окажется дома, в безопасности, заставляла ее все делать быстро. «Как солдатик!» – усмехнулась про себя Гульназ, наблюдая за тем, как четко, словно автомат, Юлька открывает кран, пробует пальцем воду, плещет ледяной водой на ставшими пастозными веки, фыркает и снова плещет, плещет, пытаясь уничтожить следы пережитых мучений.

– Скоро ты? – заторопилась Низамова, уставшая от роли наблюдателя. – Пойдем уже, а то скоро родители придут – напугаются.

– Я чё, такая страшная? – улыбнулась начавшая приходить в себя Хазова.

– Не, не очень, – подмигнула ей правым глазом Гульназ, левым она старалась такие знаки не подавать, потому что тот всегда норовил умчаться куда-нибудь в сторону.

– Можно я не буду с твоей бабушкой прощаться? – с извинительной интонацией попросила Юлька, вдруг неожиданно почувствовавшая какую-то неловкость. И это после того, как час проревела на чужом диване, в чужой квартире, рядом с чужими, в сущности, людьми.

– Абика, – заорала в ответ Низамова, и кривоногая Хава Зайтдиновна юрко выкатилась в прихожую.

– Айда! Кызым! Нада! – провозгласила она, приветливо глядя на гостью.

– Она по-русски плохо говорит, – объяснила Гулька и вольно перевела: – Приходи еще. До свиданья.

– До свиданья! – обрадовалась знакомому слову Юлька и, схватив низамовскую бабушку за руки, потрясла их с таким энтузиазмом, что абика содрогнулась всем телом.

– Тише ты! – шикнула на Хазову Гулька. – Уронишь. У нее и так кости слабые.

– Остеопороз, – моментально поставила диагноз Юлька. – Тотальный дефицит кальция в костной ткани. У нас у Ежихи такая же беда: все время упасть боится. «Если вы меня уроните, я рассыплюсь», – писклявым голосом передразнила она классную руководительницу.

Сравнение драгоценной абики с ненавистной Ларисой Михайловной Мозуль Гульке не понравилось. Не говоря ни слова, она открыла дверь, выпустила не умолкавшую ни на секунду Хазову и вышла следом, предварительно задрав голову: не стоит ли кто выше?

– Гуль, – у вернувшейся к жизни Юльки ни на секунду не закрывался рот: – А кто такие Бабай, Ядзы и Прохор?

– Бандиты, – буднично ответила Низамова, а у ее спутницы пропал дар речи.

– Банди-и-иты? – только и смогла вымолвить она.

– Бандиты, – подтвердила Гулька. – Наша крыша.

– Чья крыша? – не поняла Хазова.

– Наша, – повторила Низамова. – У отца стоматологический кабинет: вот они его и крышуют, чтобы другие не наезжали.

У Юльки отвисла челюсть. Она, конечно, читала газеты, смотрела телевизор, общалась с другими людьми и знала о существовании «бандитского патронажа», но вместе с тем никогда не соотносила это со своей жизнью. Вроде как она, Юлька, отдельно, а они, бандиты, отдельно. И вот теперь Низамова говорит об этом с такой интонацией, как будто рассказывает о приготовлении яичницы. Не девочка – а черт из табакерки! Но черт, Хазова тут же размякла, премилый. Благородный. Свой, в общем, черт.

– А чё ты так удивляешься? Можно подумать, в вашем районе таких нет.

– Есть! – с готовностью бросилась на защиту своего благополучного района Юлька. – По всей стране. Просто я никого не знаю.

– Я тоже не знаю, – простодушно призналась Низамова. – Просто так сказала, чтобы напугать. Где я и где они?

Голова Хазовой от такого признания пошла кругом: то знаю, то не знаю, то приду, то не приду. Господи! Ну что это за человек-то такой?! Не успеешь приноровиться, как нужно снова перестраиваться. «Пора включать ум!» – приказала себе Юлька и критично посмотрела на шагавшую рядом Гульку:

– Ты что? До дома меня решила проводить?

– До дома, – отозвалась Низамова и подпрыгнула. Идти ровно было не по ней: очень уж скучно.

– Да я дойду, не надо, – страх Хазовой прошел, ей снова захотелось самостоятельности.

– Да ладно уж, – пробурчала Гулька и, увидев на асфальте начерченную мелом сетку для классиков, проскакала все клетки от начала до конца.

– Нет, Гуль, правда. Я дальше сама, – остановилась Юлька и огляделась по сторонам: не поторопилась ли?

– А чё ты кобенишься? – запыхавшись, прискакала к ней Низамова. – Может, я хочу посмотреть, где ты живешь? Может, мне интересно? Ты ведь в центре?

– В центре, – буркнула Юлька: – Спасская, 3.

– Дворянское гнездо? – безошибочно определила Низамова и встала как вкопанная. – Слушай! – она вытаращила глаза. – Так ты чё? Дочка Хазова?

Юлька потупилась: по заведенному в семье правилу она никогда не заикалась о родстве с городским головой – Андреем Александровичем Хазовым, хотя была его единственной дочерью и легко могла бы пользоваться многочисленными привилегиями избалованного номенклатурного дитяти. Безусловно, в школе об этом знали, но предпочитали помалкивать, зная крутой нрав Андрея Александровича. Впрочем, и сама Юлька легко отказывалась от соблазна нажаловаться строгому папаше и предпочитала строить свой жизненный маршрут сама, опираясь на собственные волю и желания.

Деспотичный на службе, старший Хазов млел в присутствии дочери и готов был позволить той все, но Юлька отметала любые предложения и делала все, чтобы разрушить образ «папиной дочки». И Андрей Александрович терпеливо принимал все Юлькины выкрутасы, потому что та была совершенно самостоятельна, блестяще училась и оценки, кстати, себе зарабатывала сама, чем оказывала педагогическому коллективу школы огромную услугу, избавив от давления со стороны городской администрации.

В момент, когда Низамова по прозвучавшему адресу безошибочно определила факт родства своей спутницы с самим Хазовым, Юлька стушевалась и, дернув плечами, дерзко спросила:

– А тебе это как-то мешает?

– Мне? Мне не мешает. Ты ж не выбирала, в каком роддоме родиться, – захихикала Гулька. – Подумаешь! Дочка Хазова!

– Вот и я про то же, – пожаловалась Юлька. – Я отдельно, он отдельно. Иначе только и слышишь: как тебе не стыдно Юля?! А что бы сказал сейчас Андрей Александрович? А помнишь ли ты, чье имя за твоей спиной? Нет, блин, не помню! – разозлилась Юлька.

– Да чего ты кипятишься-то? – Низамова поняла это по-своему. – Я же к тебе в гости не напрашиваюсь, с родителями твоими знакомиться не собираюсь. Сейчас до дома тебя доведу и пойду.

– Вот все так! – расстроилась Хазова. – «До дома тебя провожу и уйду». Как будто у меня дома тигры без намордника гуляют. Заходи, давай, – неуклюже пригласила она Гульку. – Посмотришь, как живет мэрская дочка.

На входе в подъезд знаменитого номенклатурного дома, заселенного высшими чинами из администрации, девочек остановил прогуливающийся возле стеклянных дверей постовой милиционер:

– Представьтесь, пожалуйста, – обратился он к Юлькиной спутнице. – Вы к кому?

Низамова разволновалась: левый глаз умчался в сторону, и она не успела даже открыть рот, как вмешалась Хазова:

– Дядя Вань, – защебетала она голосом пай-девочки. – Это ко мне. Это моя одноклассница – Гуля Низамова.

– Не встречал раньше, – миролюбиво фыркнул в усы милиционер, перебарывая в себе желание перед дочерью Хазова вытянуться в струнку. – Андрей Александрович меня не предупреждал.

– Забыл, – тут же нашлась Юлька. – Как всегда. Ничего не помнит.

«Дядь Вань» не нашелся, что ответить юркой девице, и, распахнув дверь, пропустил ее вместе с гостьей в подъезд. Ошеломленная Низамова поднималась на третий этаж в задумчивом молчании. Возле двери в квартиру Хазовых открыла рот и произнесла заповедное:

– А что, к вам сюда просто так даже зайти нельзя? – Встреча с милиционером произвела на Гульку неизгладимое впечатление.

– Да можно, конечно, – Юльке и правда было неловко. – Это только в последнее время так, после того как в губернатора стреляли. Меры безопасности, так сказать, – повторила она слова старшего Хазова и открыла в квартиру дверь.

Вот где надо было собираться! А никак не у Ладовой. Квартира Хазовых стала очередным потрясением для Низамовой, довольно искушенной в вопросах материального благополучия.

Происхождение янтарного свечения в Юлькином доме стало понятно, как только Гульназ опустила голову: светился паркет. Размеры комнат были столь велики, что приученная к порядку Низамова сразу же задалась вопросом: а кто же это все моет? Узнав, что этим занимается домработница, окончательно впала в ступор и медленно пошла за размахивающей руками Юлькой на ознакомительную экскурсию.

– Это холл, – покружилась Хазова, – это кухня. Это гостиная. Это папин кабинет. А это… – загадочно произнесла Юлька и заскользила по паркету в угол, из которого вверх поднималась тяжелая деревянная лестница.

– Второй этаж? – взвизгнула Гулька и полезла вслед за хозяйкой.

– Да, – отвечала Хазова, не оборачиваясь. – Здесь моя комната и папина.

– А мамина? – автоматически поинтересовалась Низамова и тут же наткнулась на костлявый Юлькин зад.

– А мамы у меня нет, – просто сказала Хазова. – И тему закрыли.

О том, что мама все-таки в Юлькиной жизни присутствовала, Гулька догадалась сразу же, как только увидела хазовскую комнату, все стены которой были увешаны разными по формату портретами женщины, очень похожей на Юльку. Только волосы были белые, и глаза накрашены густо. Красивые такие глаза. Светлые, со стремительными стрелками на веках.

– Красивая, – восхищенно изрекла Низамова, закосив левым глазом.

– Да, – коротко ответила Юлька, но в отцовскую комнату заглянуть не пригласила, просто провела мимо, к застекленному балкону, уставленному разномастными кактусами, грустно торчавшими в растрескавшейся почве.

– Ты их не поливаешь, что ли? – удивилась Гулька, ткнув пальцем в один из горшков.

– Я их ненавижу, – призналась Хазова и, резко развернувшись, повела одноклассницу к лестнице.

По дороге Низамова умудрилась заглянуть в приоткрытую дверь комнаты Андрея Александровича, но ничего, кроме края большой супружеской кровати, не увидела. – Он здесь редко спит. В основном в кабинете. На первом этаже, – по ходу обронила Юлька и стала уверенно спускаться вниз. Потом ей надоели эти мелкие шажки, и она, усевшись на лакированные ступени, умело скатилась вниз. Низамова легко повторила то же самое, а потом смутилась и испытала острое желание уйти.

– Я пойду, Юль, – объявила она и направилась к выходу.

– Подожди, – тронула ее за рукав Хазова. – Я тебе книги покажу.

Такого количества книг в отдельно взятой квартире Низамова не видела никогда. Если только в районной библиотеке, куда ей иногда приходилось заглядывать по необходимости. Да и то, в библиотеке все книги были разномастные, затертые, часто с подклеенными корешками, а здесь – куда ни кинь взгляд – подписные издания.

– Библиотека всемирной литературы, – прочитала Гулька.

– Классная серия, – сразу же откликнулась Юлька и отодвинула стекло. – Хочешь что-нибудь почитать?

– Не, – смутилась Низамова. – Я не по этой части.

– Жаль, – пожала плечами Хазова и посмотрела на свою гостью сочувственно. – Ты Сэлинджера читала?

Гульназ промолчала.

– Ясно, – с пониманием протянула Юлька. – Не читала. Возьми, – она подошла к другой полке, отодвинула стекло, провела пальцем по корешкам, нашла нужную и протянула ее Низамовой.

– Да ну, – стала открещиваться Гулька. – Не люблю я эту вашу классику.

– Это не классика, – очень серьезно произнесла Хазова. – Точнее, это другая классика. Не такая, как в школе.

– Лучше?

– Просто другая. Прочитай. Не понравится, бросишь…

Такое положение вещей Низамову устроило: она взяла книжку и засунула ее в джинсы, задрав джемпер.

– Может, пакет дать? – предложила Юлька, привыкшая бережно относиться к книгам.

– Да ну! – отказалась Гульназ. – Терпеть не могу, когда руки заняты.

На прощание Хазова снова поблагодарила свою спасительницу, пригласила заходить в гости и с опаской переспросила:

– Гуль, точно все в силе? Придешь? Вместе отметим?

– Точно, – Низамова не стала растекаться мыслью по древу и перешагнула порог волшебного царства. – Меня там выпустят?

– Выпустят, – вздохнула Юлька, приклеившись виском к косяку. – Пока.

– Пока, – чирикнула Гулька и начала спускаться через две ступеньки.

– Всего хорошего, – распахнул стеклянную дверь милиционер «Дядь Вань» и долго смотрел вслед хорошо сложенной Низамовой, с наслаждением затягиваясь сигаретным дымом на свежем воздухе. Больше ему заняться было нечем.

Зато у Ладовой дел накопилось невпроворот. «Лучше бы она отказалась!» – подумала Василиса о Низамовой, понимая, что Гулькино согласие присоединиться, жизнь, скорее, усложнило, чем облегчило.

Для начала явное недовольство выказали родители, заподозрившие неладное. Они ведь тоже смотрели телевизор, слушали местное радио и были ознакомлены с истинными причинами сложившегося положения вещей.

– Кому эта ответственность, Галь, нужна? – Юрий Васильевич ходил из угла в угол и рассуждал: – Напьются, на хрен, глазом не успеешь моргнуть, натворят чего-нибудь, а отвечать нам с тобой.

Галина Семеновна с мужем была согласна на все сто процентов, но и интересы дочери из виду не выпускала.

– Какие у нашей тетехи в том интересы? – не хотел верить старший Ладов и по привычке пытался убрать исчезнувшие волосы с облысевшего лба.

– Ну как, Юра? – разводила руками Галина Семеновна. – Дети только стали общаться. Только сдружились. Впереди – еще два класса. Как-то надо жить.

– Надо, – тут же соглашался с женой Юрий Васильевич, даже не предполагая, что его наивная Галя озвучивает текст собственной дочери, а та – в свою очередь, тщательно продуманную Хазовой систему аргументов.

– Но, знаешь, – Галина Семеновна сдуру путала все карты. – Мне все равно как-то тревожно. Может, не надо? Ну их! – сердилась она и на Василису, и на мужа.

– Дык это, Галя, ты ж сама… – терялся Ладов.

– Сама, – тут же меняла направление движения Галина Семеновна и снова заводила шарманку про то, что впереди целых два года, что дети все, в сущности, нормальные и из приличных семей, что главное доверять, потому что возраст – дурацкий. А если и выпьют, так шампанского. Проще самим налить, чем они тайком…

– Ну уж нет! – взбрыкивал Юрий Васильевич и выпячивал грудь колесом. – Шампанское в моем доме?!

– Да не надо нам никакого шампанского! – вмешалась в родительские прения Василиса и села рядом. – Ну чего вы боитесь?

– Ну как чего, Васька? – прижала руки к груди старшая Ладова. – Вам ведь по шестнадцать. У Юли – мальчик. У Лены – мальчик. Гуля тоже, наверное, не одна? – попыталась она выстрелить одновременно в двух зайцев. – А ты, дочь, все от меня скрываешь?

– Мама, – Василиса закрывала лицо ладонями и стонала: – Ничего я от тебя не скрываю. Какой мальчик?

– Рано тебе о мальчиках думать! – заводился с пол-оборота Ладов и начинал безостановочно кружить по комнате.

– Да сядь ты ради бога, Юра! – прикрикивала Галина Семеновна и тут же, сменив интонацию, обращалась к дочери с заискивающим выражением лица: – Правда, дочь, нет?

– Мам, – Василиса чуть не плакала, – ну, посмотри на меня. Ну откуда у меня мальчик?

Старшая Ладова в смущении отводила взгляд, а Юрий Васильевич, поизучав дочь какое-то время, удовлетворенно хмыкал:

– Вот самое то, для мальчиков. Я бы мимо не прошел.

– Юра! – закричала на мужа Галина Семеновна.

– Папа! – возмутилась Василиса.

– Что «Юра»? Что «папа»? – пытался отец семейства ответить обеим одновременно: – Не прав я, скажете? Вон, ты глянь, Галя, она же у нас уже все, того, – Ладов показывал руками грудь, бедра. – Как ты, Галь.

– Смотри! – не выдерживала Василиса и бросала отцу новый номер «Бурды», на обложке которого показывала все тридцать два зуба стройная брюнетка в красном дафлкоте[7]7
  Однобортное короткое пальто прямого силуэта (от англ. duffle coat).


[Закрыть], красных перчатках и с красной сумкой в руках. – Вот!

– Чё ты мне эту пакость суешь? – возмущался Юрий Васильевич, а сам так и косился на журнальную красавицу, было видно, что модель ему нравилась.

– Где она? И где я? – резонно интересовалась Василиса. И старший Ладов отвечал, не задумываясь:

– Вот она, – брезгливо тряс он журнал. – А вот ты! И ты лучше! Ты… – шумно заглатывал воздух отец семейства. – И твоя мать.

– Правда, Васька, – не очень уверенно вступала Галина Семеновна и смотрела на свою дочь с плохо прикрытой жалостью: настолько была велика разница между рекламным плакатом и реальной Василисой.

– И что же мне теперь? – младшая Ладова чуть не плакала. – Взаперти сидеть? Паутиной обрастать?

– Зачем взаперти? – искренне изумился Юрий Васильевич. – В кино сходите, погуляйте. Ну, хотите, к нам зайдите – чаю выпейте.

– Спасибо, не надо, – обиделась на родителей Василиса, обычно не знавшая отказа ни в чем, и то потому, что практически никогда ни о чем не просила.

– Ну что ты обижаешься? Что ты обижаешься? – заюлила Галина Семеновна. – Сроду никто никогда никаких выпускных после девятого класса не праздновал: подумаешь, событие!

– А я вот помню, – неожиданно расплылся в улыбке старший Ладов. – Как мы с Петьком перед техникумом аттестат обмыли.

– Каким Петьком? – обмерла Галина Семеновна и сделала мужу страшные глаза.

– Ну как каким? С Петром? С Петькой Иванцовым! Он еще у нас на свадьбе тамаду уронил.

При воспоминании о свадебном инциденте старшая Ладова покрылась красными пятнами и тяжело задышала, но Юрий Васильевич, увлекшись воспоминаниями, поступающие сигналы распознавать отказался и выложил перед дочерью правду-матку:

– Мы тогда с Петьком в школьном саду портвейна надрались. Я-то ничего, а он вспомнил, что ему по физике тройку поставили, а он у нас самый головастый был: ни одного правила не знал, а любую цепь соединить мог. Не сошлось у него чего-то там с физичкой. Ну, он и начал орать…

– Юра, – поджала губы Галина Семеновна. – Давай не сейчас…

– Рассказывай, пап, – улыбнулась отцу Василиса.

– Ну, короче, встал он напротив кабинета физики и покрыл нашу Марфу. Да еще и задницу голую показал. А уроки шли: в две смены тогда занимались. Ребятня к окнам прилипла, пальцем на Петька показывают, смеются. А Марфа не будь дура, взяла да милицию вызвала. Те приехали, разбираться не стали и в обезьянник нас с Петьком. Мы еще с ним здоровущие были, не поверишь, что только восьмой закончили.

– Ну… – заинтересованно подняла бровь Василиса.

– Ну и все. Отцу на работу позвонили. Матери. Позор такой! Батя приехал, желваки гуляют, бледный, вывел меня на улицу и как вдарил… – Ладов поморщился и потер щеку. – Всю жизнь помнить буду, как он мне сказал: «Тебе что, щенок, дома не сиделось? Ну, выпили, ну, бывает. Тебя какого черта в школьный сад понесло?» Я стою, сопли глотаю: больно. А он мне: «Запомни, Юрка, хоть до поросячьего визга пей, но чтоб ни одна живая душа тебя не видела. Дома сиди, в погребе прячься, а семью не позорь». Сказал и отвернулся.

– А ты? – прошептала Василиса.

– А чё я? Всю дорогу за ним шел, как собака побитая. Он потом со мной неделю не разговаривал. На всю жизнь урок запомнил.

– Ну вот, видишь, а если бы вы дома сидели, ничего бы не было, – прищурившись, выдала отцу Василиса и покосилась на мать.

– Договорился! – прошипела Галина Семеновна, и разрешение на празднование выпускного в доме Ладовых было получено. – Только при одном условии, – погрозила пальцем Василисина мать: – Без спиртного и до одиннадцати ноль-ноль. Край – до двенадцати.

– Мам! – повисла на шее у матери Василиса. – Все будет нормально. Вот увидишь.

– Не знаю уж, что я увижу, – с неподдельной печалью в голосе проронила Галина Семеновна и обвела взглядом зал, словно прощаясь со всеми интерьерными изысками, а заодно и поблескивающим в стенке хрусталем.

– Обещаю! – поклялась Василиса и понеслась звонить Низамовой, та – Хазовой и так по кругу.

После того как разрешение было получено, возникла другая проблема. Неожиданно выяснилось, что все выпускники имели родственников, которые так же, как и ладовские родители, испытывали определенное волнение за своих чад, а потому хотели выяснить благонадежность приглашающей стороны. Первой позвонила Ольга Игоревна Тюрина и, старомодно поблагодарив за приглашение, смущенно поинтересовалась, кто из взрослых будет присутствовать при этом акте подросткового вандализма и будет ли на праздничном столе спиртное?

– Что вы, что вы! – заохала в трубку Галина Семеновна и заверила тюринскую бабку, что в их доме это категорически запрещено.

– Но все равно нужен контроль, – напомнила Ольга Игоревна и нарвалась на встречное предложение:

– Безусловно. Вы можете при этом присутствовать.

После состоявшегося разговора Тюрины долго совещались друг с другом, вспоминали Макаринскую педагогику, гасили друг в друге невольную подозрительность и наконец приняли решение: «Доверие – прежде всего».

Наумовская мать никуда звонить не стала. Посадив Ленку перед собой, предупредила:

– В подоле принесешь – удавлю собственными руками.

Наумова зарыдала от обиды и сказала, что вообще никуда не пойдет.

– Я те не пойду, – проворчала мать и показала глазами на новое платье. – А это я кому шила?

Самыми шумными оказались вихаревские родители: два колобка невысокого роста. Прикатив на заводской «Волге», они с пристрастием осмотрели фасад ладовского дома, остались им недовольны, зашли в подъезд – и снова не испытали особого удовлетворения, ну а уж когда дверь им открыл Юрий Васильевич в голубой майке и спортивных трико, настроение старших Вихаревых совсем ухудшилось. «Пролетариат!» – подумала вихаревская мамаша, стершая в своем сознании графу «Происхождение». Будучи родом из чувашской деревни «Трехизб-Шемурша», она продвигала в мир идею о том, что на самом деле в ее жилах течет дворянская кровь, просто из соображений политической безопасности в семье было не принято об этом говорить, вот и жили, не высовываясь, не кичась, к простым людям поближе.

Близкие к вихаревскому дому в эту легенду, разумеется, верить отказывались, ибо видели хозяйскую родню. Причем старший Вихарев, в отличие от жены, своего происхождения не стеснялся и даже периодически наказывал секретарше принести ему жареных семечек в кабинет, чтобы полузгать для успокоения. Но на публике фасон держал, галстук носил и мысли имел государственные, как и положено директору завода. Ну а то, что жену периодически побивал, так это никому знать не следовало: семейное дело, с кем не бывает, в каждой избушке – свои погремушки. «Должность нервная, хлопотная», – оправдывала вихаревская мать мужа и крепко держалась за своего петушка с золотым гребнем.

– Вихарев, – протянул руку директор завода нелепому мужику, открывшему дверь.

– Я узнал вас, Игорь Николаевич. Вы по нашему избирательному участку, – кашлянул Ладов от волнения и пропустил гостей в дом.

– Ирина Вольдемаровна, – представилась супруга директора, и, по обыкновению, облагообразила свое отчество. – Посмотрим, как вы тут устроились, – мило улыбаясь, изображала она из себя светскую даму.

– У нас все очень просто, – вышла навстречу гостям Галина Семеновна и тут же поймала на себе оценивающий взгляд низкорослого директора.

– Не понимаю, – оглядывая стены, пожала плечами Вихарева, – почему нельзя все это было сделать централизованно? В школе. Под присмотром учителей и родителей.

– Приказ администрации, – вытер лысину директор и подобрался к Галине Семеновне поближе. – Скажите, хозяюшка, какая помощь? Средства?

– Мне кажется, дети обо всем договорились, – пожала плечами Ладова. – Не утренник, конечно, но лишнего тоже не надо. Они все сами.

– Что, значит, сами? – скривилась Вихарева.

– А то и значит, – спокойно, но довольно твердо ответила Ладова. – Это была их инициатива. Прощальный, так сказать, вечер. Они уже и меню составили. И распределили, кто что. Наше дело их поддержать. И не мешать.

– Демократично, – скривилась Ирина Вольдемаровна и представила, как ее младшенький, почуяв свободу, пустится во все тяжкие, невзирая на груз отцовского имени. – Но я бы не была так спокойна на вашем месте…

– Мы можем поступить проще, – Галине Семеновне порядком надоела эта строящая из себя интеллигентку Вихарева. – Вы возьмете на себя контролирующие функции и проведете вечер вместе с детьми. Или же… – она с вызовом посмотрела на директора. – Пригласите молодежь к себе.

– Это невозможно, – тут же отказалась вихаревская мать. – Правда, Игорь?

– А чё невозможного-то? Надо было сразу сказать, заказали бы автобус, отвезли бы эту шелупонь к нам в профилакторий. Гуляй – не хочу.

– А потом – труп в лесу, – мрачно пошутил Ладов. – Нет уж, Игорь Николаевич. Приказ есть приказ: время неспокойное. Пусть лучше под боком.

– Не понимаю, – сложила губы сердечком Ирина Вольдемаровна. – Зачем вам это все?

– Я уже тоже не понимаю, – честно призналась Галина Семеновна и подумала о том, что, если еще явятся Низамовы и отец Хазовой, она просто снимет с себя всю ответственность и, чего бы это ей ни стоило, скажет Василисе решительное «нет».

Но ни с Низамовыми, ни с Хазовым никаких проблем не возникло. Буквально накануне торжественного дня вручения аттестатов к подъезду Ладовых подкатила служебная машина Андрея Александровича, откуда вышел сам Хазов, открыл багажник, достал оттуда ящик минеральной воды, две бутылки шампанского, несколько коробок конфет. Банки с икрой, недолго думая, засунул в карманы пиджака и, крякнув, поднял звякавший бутылками ящик и пошел к подъезду. «Помочь, Андрей Александрович?» – крикнул из окна водитель машины, но ответа не дождался. Хазов никогда не перепоручал помощникам то, что мог сделать сам. Особенно если речь шла о дочери.

Андрею Александровичу долго не открывали. Похоже, старших Ладовых не было дома. «Черт!» – выругался Хазов и покрутил головой, пытаясь определить, в какую из соседских дверей впихнуть привезенный провиант. Пока соображал, за ладовской дверью послышалось шуршание. Андрей Александрович, недолго думая, пару раз постучал носком ботинка по потрескавшейся филенке, и на удивление быстро дверь открылась.

На пороге стояли три девицы, одна из которых пребывала с ним в родственных отношениях, а двух других он видел впервые.

– Папа? – удивилась Юлька и покраснела.

– Я на минуту, – Андрей Александрович словно заразился смущением дочери. – Вот привез.

– Это Гуля, это Василиса, – быстро сориентировалась младшая Хазова, пока отец устанавливал ящик в прихожей.

– Андрей Александрович, – представился Хазов. – Вам можно дядя Андрей.

– Вы, наверное, хотели с моими родителями поговорить? – догадалась Ладова.

– Да, собственно говоря, и не собирался, – хмыкнул Хазов. – А зачем?

– А у нас все как с ума сошли, – встряла Гулька, не робевшая перед авторитетами. – Васькиных предков уже замучили: «А что? А чего? Кто будет? Будет ли спиртное?»

– Это нормально, – улыбнулся Андрей Александрович. – Обычное родительское волнение.

– Обычное-обычное, – запыхавшись, поддержала Хазова Галина Семеновна, поднимавшаяся по лестнице с тяжелыми сумками в руках. Переставив их через порог, она с облегчением выдохнула: – Донесла, слава богу.

В сумках стояла та же самая минералка, что привез Андрей Александрович. Заметив это, Хазов расстроился.

– Галина, – представилась старшая Ладова высокопоставленному гостю. – Василисина мама. А вы, я так понимаю, папа Юли?

– Я – папа, – растерялся Хазов.

– Он и мама, и папа, – хихикнула Юлька и стала гнать отца: – Давай, пап, уезжай, мы тут сами.

– Уеду-уеду, – проворчал Андрей Александрович. – Можно вас?

Галина Семеновна вопросительно посмотрела на Хазова.

– Я привез шампанское. Женщины на работе сказали, что так положено. Все-таки повод. Но сам не знаю. Распорядитесь этим, как сочтете нужным. И вот еще… – Андрей Александрович, смутившись, достал из карманов банки с икрой. – Торопился, не успел упаковать. Уж извините.