Текст книги "Песня вечной дороги"

Автор книги: Татьяна Брыксина

Татьяна Ивановна Брыксина
Песня вечной дороги

© ГБУК «Издатель», 2012

© Брыксина Т. И., 2012

© Волгоградское региональное отделение общественной организации «Союз писателей России», 2012

От автора

В двенадцать лет под яблоней-преснушкой дедушкиного сада я написала своё первое в жизни стихотворение – «За грибами мы ходили…». Бабушка Дуня усомнилась: не из книжки ли какой я его списала. А дедушка Митя весь зашёлся от восторга: «Внучечка моя! Умница! Ты ещё про моих пчёл обязательно сочини и про нас с бабкой. Я тебе сегодня свежего медку сотового достану». Ошарашенная тем, что слова собственного сочинения могут звучать складно, я за несколько дней об-сочиняла всё видимое пространство Зареченского порядка родной моей Иноковки. С тех пор и пишу с переменным успехом о том и этом, всё глубже осознавая с годами горький мёд случайно выпавшего на долю мою стихотворческого ремесла.

Совсем недавно, мучительно думая в ночной тишине, как назвать новую книжку, вдруг сообразила, что июль 2012 года – самые что ни на есть полвека с того самого незабвенного золотого июля в дедушкином саду. Детские стихи, слава богу, до сих пор не выветрились из памяти, но душа накопила совсем иной опыт судьбы. Лесная тропинка, по которой «за грибами мы ходили…», неизбежно вывела к трудным и разным, гладким и ухабистым, коротким и дальним дорогам долгой, но не пустой, надо полагать, жизни. Дорога – она ведь главный учитель каждого из нас! В трудные дни вдовье-сиротского мытарства отец говорил мне: «Ой, Татьяна, не пойди по кривой дорожке! Учись, работай, родных не забывай, честь береги и чужого не бери». Отцовскую науку я не всегда держала в уме, но кривые дорожки как-то сами обегали меня стороной, не манили преступной лёгкостью.

Перебирая, пересматривая сотни стихотворений для этой книжки, поняла вдруг, что дорога и есть самое главное в моей судьбе. Так и нашлось название – «Песня вечной дороги». Тем более и одноимённое стихотворение было написано несколько лет назад. «Вот им-то я и открою книгу, но уже без названия, чтобы не повторяться» – обрадовалась я.

У кого хватит сил и терпения пройти рядом со мной хотя бы по стихотворным сиим дорогам, тому, может быть, и судьба моя откроется с большей ясностью.

Дай-то бог!

Я же плачу украдкой, понимая, что никогда не смогу вернуться в далёкое-далёкое прошлое, к милосердным моим дедам и бабушкам, к яблоне-преснушке.

Огромная наша Родина трясёт нас всех, как неродных сопливых пасынков-падчериц, тумаками учит своим скороспелым законам, а родина малая смотрит полуослепшими от слёз глазами в дальнюю точку дороги, по которой мы уходим без возврата, становясь мудрей, но не становясь счастливей.

«В синей дымке одна бесконечность – дорога…»

 
В синей дымке одна бесконечность – дорога,
          И по ней, по родимой, по ней
    От порога до луга, с холма до отрога,
  Через лес, через поле – крута иль отлога,
         Жизнь летит, не меняя коней.
 
 
 С путеводной звездой путеводная птица
        Делят небо судьбы над тобой,
Синей дымкой меж ними размыта граница,
  И нельзя на чужую дорогу польститься,
        И нельзя возвратиться домой.
 
 
           Что ни столб верстовой,
        Что ни куст приовражный —
        Сбочь дороги навстречу летят
Пирамидки да крестики в ризах бумажных,
   Осенённые светом ромашек отважных,
        Чистотой утоляющих взгляд.
 
 
Лишь они, бескорыстные, с первого луга
         До последнего лога верны
 И дороге твоей, что лучится упруго,
 И траве, и могилке безвестного друга
      На просторе земной тишины.
 
 
 И твоя в синей дымке судьба оборвётся,
         Назовётся дорога стезёй…
Ангел воду крылом зачерпнёт из колодца
   И чело окропит, и душа улыбнётся,
         Умываясь небесной слезой.
 

8 октября 2005

От порога до луга

«Вот я приеду, и воздух осенний…»

 
Вот я приеду, и воздух осенний
Скатится яблоком в тёмные сени
Из-под соломенной крыши… И вот!..
Зеркало в доме повешено криво —
Бедность – она лишь терпеньем красива,
Словом любви, что до сердца проймёт.
 
 
На тюфяке из пахучего сена
Зябко усну, поджимая колено,
Слыша сквозь сон причитанья в трубе.
Самые честные люди в Отчизне,
Вечные дети беспаспортной жизни
Рядом уснут, не переча судьбе.
 
 
Не докричаться и не добудиться!
Солью мои набухают ресницы…
Милые, милые, если б туда,
Верные Богу, дороги сходились,
Я бы спросила, о чём вы молились
Ночью, прощаясь со мной навсегда.
 
 
Если бы слёзы туда доходили,
Милые, как бы меня вы любили!
Впрочем, меня вы любили и так —
Без покаяний моих и рыданий,
В домике тихих своих ожиданий
Зимней «славянкой» засыпав чердак.
 

27 сентября 2008

«Эта смутная дорога…»

 
Эта смутная дорога,
Эта ясная дорога,
Берег поля,
Край отрога,
Ночь, заснеженная всклень,
Многожильный старый «газик»,
В лог сползающий полого,
Золотые капли света
Заотрожных деревень…
 
 
Дом всё ближе, ближе, ближе…
Как чиста зима ночная!
Как синё кружат над полем
Свеи звёздной высоты!
Век бы ехала, как еду,
Век бы думала, что знаю,
Как любить,
Как быть любимой
С добротой без красоты!
 
 
Эта смутная дорога,
Эта ясная дорога…
Кто там? Ёлка у отрога?
Тень подпёртого столба?
Машет варежка живая:
– Подвезите ради бога!
 
 
По щекам текут, как слёзы,
Капли талые со лба.
 

1982

«По февралям судьбы моей…»

 
По февралям судьбы моей
Тянуло холодом с полей,
Бирючьим веяло оврагом,
Позёмкой зла, метелью бед
Переметало Божий свет,
Чтоб спотыкалась шаг за шагом,
 
 
По февралям моей судьбы
Скитался дух родной избы,
Фуганок пел, шуршали стружки…
Отец над струганой доской
Молчал, застигнутый тоской,
Пуская дыма завитушки.
 
 
И всё как сон! В печном кутке
Укроп сушился в узелке,
Дерюга, валенки, фуфайка…
А я – ни силы, ни ума! —
Ещё не знала, что зима —
Навек судьбы моей хозяйка.
 
 
Не поминая всуе мать,
Я всё ж училась понимать
Особый смысл того, что было
И будет до скончанья дней
В несообразности моей…
Февраль, февраль, я всё простила!
 
 
Другим и улица тесна,
А мне и валенки – весна…
 

25 сентября 2005

«Мой крестьянский герб…»

 
Мой крестьянский герб —
Неотступный взгляд,
Острозубый серп,
Буерачный сад,
Красный дом с крыльцом,
Потолок с кольцом,
Колыбель с мальцом
И гнездо с птенцом.
Тесен щит ему,
Краток век ему —
Словно май в саду,
Он в моём роду.
 

1977

Две анастасии

 
Русь молодая,
Крестьянская дева Россия —
Вся над купелью
И вся в позолоте огня…
Крестница Настя
И крёстная Анастасия
Есть у меня.
 
 
Крестница Настя
На первом причастии лета
Ловит ладошкой —
Не может поймать муравья…
В тонких ресницах
Глаза голубичного цвета —
Радость моя!
 
 
Крёстная Настя,
Ночами итожа печали,
Зёрна семейные
С горькой сбирает земли.
Руки её
Не одну колыбель докачали,
Тем и спасли.
 
 
Зори небесные,
Травы в накрапах росинок,
Я вас прошу,
Коли Троица нынче щедра,
Анастасиям моим
Накроите косынок,
Дайте добра!
 
 
К Божьему храму,
Где светятся души нагие,
Выйдем с рассвета
По тёплым волнам ячменя…
Как мы едины,
Родные мои, дорогие,
В тихости дня!
 
 
Руки скрещу на груди,
Как дороги земные,
Крестик нательный
Ответит на всякий вопрос…
Настеньки, Насти,
Настюшки, Анастасии,
С нами Христос!
 

4 сентября 2005

Однажды в январе

1

 
Лобастые валенки деда Ивана,
Курносые чёсанки бабушки Оли
Рядком приспособив на спинке дивана,
Себя представляю учителкой в школе.
 
 
И кашляю строго, и буквы диктую,
Сержусь понарошку на глупых двойняшек:
– Ты как, остолоп, написал запятую?
А ты поровнее держи карандашик!
 
 
Моим «первоклашкам» какая учёба? —
Топтаться по снегу да сохнуть на печке! —
Сидят обалдело, молчат твердолобо,
А кажется, ёкают всё же сердечки.
 

2

 
И маетно в доме, и стужа такая,
Что пар, индевея, висит над порогом,
А бабушка, слабостям не потакая,
Идёт исповедоваться перед Богом.
 
 
Лишь деду над «Справочником пчеловода»
Январскую жизнь коротать не докука…
– Ольгуня, не степлилась к ночи погода?
– Куды там!..
И снова ни звяка, ни звука —
 
 
Мышонок не шоркнет…
Но если почтарка
С письмом припожалует —
                                Господу слава! —
И деду подносится гордая чарка,
И бабушка ходит, как майская пава.
 

3

 
А в синем окошке пылает калина,
Проворные зяблики ягоду щиплют —
Вся в крапушках снежная дышит перина…
Скорей, а не то всю калину осыплют!
 
 
Фуфайка да чёсанки, шаль да голицы —
И прямо с крылечка сугробу на спину:
– Кыш, зяблики! Кыш, ненасытные птицы!
Ужо до крови заклевали калину!
 

18 сентября 2005

С каждым маем

 
В этот звёздный лоскут с полумесяцем
                                                    сонным
Пеленала меня деревенская ночь,
И стихала душа перед небом бездонным,
Не умея круженье его превозмочь.
 
 
Но повадились бить колокольные грозы,
Опрокидывать наземь корчаги огня —
Там, где падали звёзды, вставали берёзы,
От житейских невзгод исцеляя меня.
 
 
Я навек полюбила сквозное свеченье
Изумрудной листвы и берёсты льняной,
С каждым маем высокое их попеченье
Всё тревожней и строже плывёт надо мной.
 

Май 2002

Одолень-трава

 
Хорошо реке Вороне
Прятать белые цветы
В лопушистые ладони,
В запотёмные кусты.
Хорошо скользить на лодке,
Раздвигая камыши,
Где кувшинки, как молодки —
Хоть картину с них пиши!
А лесник шуршит кисетом,
А вода бежит с весла…
– Дядя Петя, всё-то лето
Я кувшинок не рвала!
И лесник ответил строго:
– Зряшным делом их не рвут,
Их, когда берут в дорогу,
Одолень-травой зовут.
Ездить нужно по старинке —
Не изведаешь беды,
Вот тогда и рви кувшинки
Прямо с корнем из воды.
Торопись поспеть до ночи,
Чтоб не видела звезда,
Корень спрячь, куда захочешь,
Да не сказывай куда.
И от каждого порога
Приговаривай сперва:
«Одолей мою дорогу,
Одолень-моя-трава».
 

1973

«Буду капелькой смородинной…»

 
Буду капелькой смородинной,
Малым гвоздиком в избе —
Кем угодно буду, родина,
Но останусь при тебе.
 
 
Прорасту твоим подсолнушком,
Над плетнями постою —
Ты пригладь мою головушку,
Разлохматую мою.
 
 
Ну а если в гневной шалости
Клюнет молния меня —
Не удерживай из жалости
У родимого плетня.
 
 
На припёке и на холоде
До скончанья белых дней
Даже в самом гордом городе
Буду гордостью твоей!
 

1968

Святки́ золотые

 
У бабушки Дуни
На всякий цветной лоскуток,
На всякую мелочь
Была непростая оглядка:
Рубиновой ниткой
Заштопает старый платок —
Рябиновой кистью
Горит рукодельная латка!
 
 
В избе её чистой
Печальная святость жила,
То яблоком пахла,
То вянущей мятой томила…
Порой мне казалось,
Что бабушка сердцем цвела,
Слагая сказанья свои
О понятном и милом.
 
 
Цветы поливая,
Она говорила: «Святки́
Оконушки застят,
А глянешь – не бельма пустые!
Как цвесть зачинают —
В столешню упру локотки,
Гляжу да вздыхаю:
– Святкиґ вы мои золотые!
Вот ниточтя кончилась —
 
 
(Ниточка! – скажете вы.) —
 
 
По самому краю
Еще бы чуток подлатала…»
Чудес надоумных
Разумной её головы
Всем внучкам хватило,
Да разве что мне недостало…
 
 
Смиренница милая,
Чем я тебя помяну?
Не шёлковой ниткой
Моё перештопано счастье.
Смеюсь я и плачу,
Тянусь к ледяному окну:
– Герань моя горькая,
Что ж ты оконушко застишь?
 

15 апреля 2000

Пасечник

Памяти дедушки Дмитрия

 
Прошитый повительной ниткой,
Весь в колокольцах – тын сиял,
А за плетнёвой за калиткой
Счастливый пасечник стоял.
 
 
Вокруг него роились пчёлы
И мальвы бархатно цвели…
– Дедуля, ты чего весёлый?
– Не видишь, пчёлушки пошли!
 
 
Одышливо, сквозь накомарник,
Сквозь дымаря седую хмарь
Сказал: – Беги на палисадник,
В теньке маненько покемарь,
Поспи под яблоней-преснушкой,
Пока я рой не огребу…
 
 
…И яблоки над раскладушкой
Мою баюкали судьбу…
 
 
Закончив пасечное дело,
Дед наклонился надо мной:
– Совсем, воробушек, сомлела?
Ах ты, мой птенчик колготной!
 
 
Цветами пахнущий и дымом,
С крылом гусиным за ремнём —
Он был такой несокрушимый
В воображении моём.
Медовым загустеньем сока
Его мирволила рука…
И повелел Господь высоко,
Чтоб не гремели облака.
 

Сентябрь 2003

Ночная стирка

 
Страстями поздними измучена,
Как вервием – недолей скручена,
Она стирает у окна —
До ломоты в спине и темени,
Лицом увядшая до времени, —
Вздыхает: – Всё же не одна…
 
 
До сорока ходила в девушках,
Меж тем ровесницы – в сугревушках…
Кином казалось их житьё.
Но вот… один, пропахший стружкою,
Вдовец с дитём и раскладушкою
Назвал Зинушкою её.
 
 
Металась дверь, ступеньки плакали…
Рукой махнула; в девках сладко ли?!
За гуж взялась… А вышло что?
Муж гулеван, изба несправная,
К тому же падчерица ндравная —
Всё не по ней, не так, не то…
 
 
…Макнула в пену майку блёклую,
Со лба смахнула прядку мокрую
И смотрит в мутное окно…
А там, средь морока морозного,
Ни огонёчка папиросного —
Темным-темно, темным-темно.
 

11 декабря 1983

Инок

 
Светлый инок стоял у реки
С горстью обережной ежевики
И смотрел, как играют мальки,
Как струятся закатные блики.
 
 
Пестерь лыковый, бадик в пыли
Говорили о дальней дороге,
И цветы, что у речки цвели,
Молча кланялись иноку в ноги.
 
 
Неизвестно, откуда он шёл
И нашёл ли заветное место,
Только было ему хорошо
И спокойно, как в час благовеста.
 
 
И всего-то осталось пути —
Вдоль реки да на горку подняться,
Ан не мог от воды отойти,
В благодати хотел настояться,
 
 
Наглядеться, наслушаться всласть
Птичьих жалоб из розовой ельни,
Прежде чем к Иисусу припасть
В тишине монастырской молельни.
 
 
…Инок светлый в небесном краю
Собеседует с божьей коровкой,
А святую деревню мою
И поныне зовут Иноковкой.
 

18 ноября 1997

Дедовы аргументы

 
За привычку расшатывать стул
Получала и я подзашлык,
Так мой дед называл подзатыльник —
Воспитательный свой аргумент.
– Не тетёшкай на лытке чертей!
Не части! Не болтайся под носом! —
Расповадилась дурочкой рость
Затюремщице Маньке в догонку!
 
 
Манькой звали пропащую дочь
Деда Карпа из дальней родни…
Девка что-то украла в колхозе
И её затянула тюрьма.
Дед Карпушка с его бородой,
Что лопатой на грудь повисала,
Прозывался в селе Карлой Марксой…
Смех и только! —
В онучах, в лаптях…
 
 
Отличилась и я: старика
Дедом Карлой окликнула в шутку…
Подзашлык – справедливое дело! —
Тут же щёлкнул по глупой башке.
– В затюремщицы хочешь? В бандитки?
В кочегарки?
А ну-ка моркву
Отправляйся полоть в огород!
Не девчонка – тяпина пустая…
 
 
Разобидевшись,
Острым ножом
На приступке я резала «ТАНЯ»…
Никого, никого не люблю!
Дед Карпушка им, видно, роднее…
 
 
Но любовь не обманешь!
Душа
Понимала верней головы,
Что и любят они, и жалеют,
И яичко в золе испекут, —
Что считалось прощеньем и лаской.
 
 
Дорогие мои, дорогие,
В затюремщицы я не пошла,
От сумы зареклась,
Но привычка
Сохранилась – расшатывать стулья
И тетёшкать чертей на ноге…
То-то ночью коленки нудят,
Словно бесы их крутят в отместку
За мою спотыкливую жизнь.
Вот что значит – не слушаться деда!
 

Октябрь 2005

Акростих на яблочный спас

 
Янтарный закат августовского дня,
Батистовым сном убаюкай меня,
Листвой и цветами осыпь мои веки
Откликнись на голос любовной тоски,
Кувшинками вышей прохладу реки,
Останься как есть, благодатным навеки!
 

Август 1995

«В государстве моих сорняков…»

 
В государстве моих сорняков
Процветает анархия лета:
Петушится татарник в канаве,
Взбунтовался осот у скамьи,
Повилика юлит, как медянка —
Ядовитого жёлтого цвета,
Повитель в граммофончики дует,
Оплетая ромашки мои.
 
 
В государстве сплошных сорняков
Я – единственная королева:
Иль татарник серпом порубать,
Иль осот извести на корню,
Или выжечь огнём повилику,
Или тяпкой направо-налево
Обезглавить бодяк неуёмный,
Пропуская ромашки к плетню?
 
 
В государстве дурных сорняков
Жить в смиренье никто не приучен —
Все цветут, и плодятся, и лезут
Без поклона ко мне на крыльцо,
А ромашка стоит в стороне —
Граммофончик на лоб нахлобучен, —
О крестьянка моя, что ж ты прячешь
Измождённое жаждой лицо?
 
 
Боже, как государства похожи!
 

2005

Зосима[1]1
  2 июля – Зосимов день по православному календарю.


[Закрыть]

 
Сенокосный, рыжий, пасечный —
Зосима зеленоокий
Хуторянке —
Гостье праздничной —
Земляникой мажет щёки,
 
 
Сыплет солнце, словно денежку,
Локотки травой щекочет, —
То-то ветреная девушка,
В сено падая, хохочет.
 
 
И плывёт теплынь медовая,
Как дурман пуховой лени…
Ах, июль, душа бедовая,
Дай и мне вздремнуть на сене.
 
 
Пусть пчела летает пулею,
Свет сквозь веки меркнет ало…
Ну какой июль без улея
И любовь без сеновала?!
 
 
Далеко-далече зимушка,
Высоко-высоко птица…
Угости медком, Зосимушка,
Так охота посластиться!
 

2005

На родине

 
Так тихо, что и леший не вспугнёт
Покой травы лесными лапотками,
Но явь иная душу достаёт,
И я ищу тревожными глазами
Курлыкающий в небе самолёт…
А это шмель гудит над васильком,
И грустно мне,
И совестно признаться,
Что разучилась в небо окунаться
И по стерне носиться босиком.
Ногам ли колко,
Сердце ли кольнёт,
А день стоит – водой не утекает,
И голос детства звонко окликает:
– Смотри, смотри, а в небе самолёт!
 

1974

«Барбоска, как тебя зовут…»

 
Барбоска, как тебя зовут?
Не отвечает мне барбоска —
Глаза слезятся и плывут,
Мол, я хороший, я не плут,
Хотя и выгляжу неброско.
 
 
Не плут, но явно не простак —
Юлит, повиливает пузом,
Сосиску выюлить – мастак…
Мой милый, ты хорош и так —
С репьями на хвосте кургузом!
 
 
Ему неведомы испуг,
Враньё, притворство мины пресной —
Как бы случайно, как бы вдруг…
Быть бессловесной тварью, друг,
Куда приличней, чем словесной!
 

Сентябрь 2008

Полынная звезда

 
В ночи глубокой,
В сонной глухомани
По-над дорогой виснут провода,
И светится заплаканно в тумане
Горючая полынная звезда.
От кладбища, поросшего крестами,
Где спит родня под облаком травы,
Я не бегу, —
Мне хочется о маме
Спросить ещё у ветра и листвы.
И вновь тихи берёзовые речи,
В которых я ни звука не пойму…
И снова ветки бережно, как плечи
Озябшей мамы, молча обниму.
Под эту сень мне силы не хватило
Вернуть отца в единое родство —
В широком поле зимняя могила
Его взяла без спроса моего.
А мне-то где от небыли и были
Искать себе забвенье и покой? —
В отцовской ли обиженной могиле,
Иль здесь, под материнскою листвой?
Да что о том?!
Всему людская милость
И здесь, и в наречённой стороне…
Лишь бы звезда полынная светилась,
Хоть изредка печалясь обо мне.
 

25 декабря 1989

Дорога

 
Мне целый мир доверила дорога:
Судьбу берёз и дружбу с родником,
Попутчиков, чьи песни и подмога
Не дали разминуться с большаком.
И я не прячу радости украдкой,
Не прячу глаз от жаркого костра
И солнцу, что идёт из-за Камчатки,
В пути желаю силы и добра.
А если горя каменные глыбы
Внезапно упадут на колею
Моей судьбы – саднящие ушибы
Открытыми слезами оболью,
Но выживу – дорога мне поможет,
В людской поток с обочины вернёт,
И станет жизнь желанней и дороже,
Прожи́тая ещё на поворот.
 

1973

Дети

 
Мои попутчики просты,
Им жизнь мила, как звон капели,
Они со мной уже на «ты»
И в голубую грязь апреля
Зовут меня искать цветы…
И мы бредём до темноты,
До посинения дороги
Считать столбы,
Будить сады,
А кляксы прыгают на ноги,
Как лягушата из воды.
 

1974

«Июнь крапивой зарастёт…»

 
Июнь крапивой зарастёт,
Завяжет вишни узелками,
И будет пахнуть первый мёд
Ромашками и васильками.
 
 
Налипнет жёлтая пыльца
На пальцы, сладкие от мёда…
Ты позовёшь меня с крыльца
В хмельную зелень огорода…
 
 
О этот зной из-под ресниц —
Калмыковатый, острый, жгучий
Я покраснею до ключиц
И засмеюсь на всякий случай.
 
 
Букетом дивных сорняков
Затмится синь,
                 и, словно луни,
Льняные крылья облаков
Нас убаюкают в июне.
 

7 мая 2004

Стихи на запотевшем стекле

 
Виноградник сбросил листья
В посмурневшем октябре,
Каждый лист, как лапа рысья
В порошковом серебре,
В росяном морозце хрустком
Дверь, перила и окно,
На земле без листьев грустно
И в саду темным-темно.
Тихо-тихо, тише кошки
Спозаранку холод-рысь
Люто нюхает порожки…
– Брысь!
 

15 октября 1997

«Когда переполнят тревоги…»

 
Когда переполнят тревоги
Бессонную душу мою,
Я песню сложу о дороге
И спеть закажу соловью.
 
 
Затихнут домашние звери —
Пластинки, гитары и двери,
Весь дом сокрушит соловей.
И ты, загасив сигарету,
Забудешь про чай и газету,
Доверишься песне моей,
 
 
Проводишь меня до вокзала,
Отпустишь в лесные края
И песню, что я заказала,
Попросишь допеть соловья.
 

1974

«В прорубь стылого окна…»

 
В прорубь стылого окна,
В пролубь синего оконца
Кто-то сыплет семена
Подмороженного солнца.
 
 
Бродят блики по стене
То листами, то крестами,
И прядёт душа во мне
Радость лёгкими перстами.
 
 
Я-то знаю, что не вдруг
Солнце свалится на запад, —
Будет вечным этот круг,
Этот свет и этот запах.
 
 
Вновь и вновь зальёт заря
Город, пляж, каменоломню…
Но такого декабря
Я не помню! Нет, не помню!
 

6 декабря 1996

«Лечу – то песней на люди…»

 
Лечу – то песней на люди, —
Смотрите, какова!
То по наждачной наледи —
Сугробы в рукава,
А то листом расхристанным —
Сама себе чужая,
То бабушкино яблоко
Сшибаю на лету,
То молочай с крапивою
В один венок плету
И всё воспоминания
Зову и наряжаю.
О ситцевая девочка,
В просветлины плетня
Ты смотришь с изумлением,
Ты мучаешь меня…
Кори, кори, родимая,
Растерянную душу!
К ней, как репьи, цепляются
То слава, то позор,
И радость ей – не солнышко,
И горе – не разор,
То рассмеюсь без надобы,
То без причины струшу!
Но в час, когда исполнится
Последний срок душе,
Когда по мне заухает
Выпь-цапля в камыше,
А в поле ветер-вопленик
Мой путь перелистает,
Я знаю, горе горькое
Споткнётся у плетня
И все воспоминания
Отхлынут от меня —
Последней силой совести,
Моей отлётной стаей.
 

1979

Детский снимок

 
Взвихрилась белая пыль,
Дрогнули слабые листья,
И понеслась, закружилась
Осень по старой земле.
Школьница вышла во двор
С маленькой ласковой кистью,
Вышла играть с листопадом
И рисовать на столе.
 
 
Ей продиктует сентябрь
Первую взрослую букву,
Дерево красного цвета
И на крахмальный манжет
Выронит вместо росы
Краски весёлую клюкву,
Летнюю зелень стекляшки
Вдруг превратит в самоцвет.
 
 
Детство моих сентябрей
В дом возвращается снова —
Только нагрянут подруги,
Только наедет родня…
Детство, ну как ты могло
Так позабыть бестолково,
Кто этот хитрый фотограф,
Не просмотревший меня?!
 

1979