Текст книги "Ипостаси: о них, о нас, обо мне"
Автор книги: Татьяна Брыксина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Татьяна Брыксина
Ипостаси: о них, о нас, обо мне
© ГБУК «Издатель», 2013
© Брыксина Т. И., 2013
© Волгоградское региональное отделение общероссийской общественной организации «Союз писателей России», 2013
За чертой отзвеневшего дня
Большинство воспоминательных очерков этого раздела уже публиковались в разных изданиях Волгограда и были тепло приняты нашим читателем, потому что писательские имена прошлого помнятся, книги продолжают жить, потребность в сохранении культурной среды региона не уступает позиций миру обогащения и духовной деградации.
То, о чём я пишу, не претендует быть истиной в последней инстанции. Кто-то помнит другое и по-другому, а в моей памяти сохранилось это. Без душевного импульса, без любви и благодарности за всё былое доброе, слагать эти страницы было бы невозможно, но и становиться мемориальным воспоминателем всех и вся я тоже не стремлюсь. Мои герои – в основном мои друзья, сподвижники, учителя. Если читатель кого-то не найдёт здесь, значит, между нами не было необходимой степени единства, близкого соприкосновения судеб. Это с одной стороны, а с другой – важно по заслугам продлить земное звучание тех имён, что истинно значимы для волгоградской литературы. За чертой отзвеневшего дня они продолжают жить своими книгами и земной памятью о них.
Из самых горьких писательских потерь последних лет – В. В. Леднёв, А. А. Корнеев, Е. П. Харламов, А. С. Ананко, В. И. Паршин, верю, что они не канули в пустоту, но воссоединились с друзьями-товарищами, ушедшими раньше. Пусть им дружно и весело бытуется на небе, а мы будем помнить и жалковать, зная, что никого не минет чаша сия.
И всё-таки как он прекрасен – белый свет нашей трудной иногда жизни! Берегите себя, милые мои, не торопитесь уйти за последнюю черту земного мытарства.
Память против беспамятства
Агашина Маргарита Константиновна 29.02.1924 – 04.08.1999
Одну из агашинских фотографий – крупноформатный цветной портрет работы Николая Антимонова, я храню для музея творческого наследия, очень надеясь, что он (музей) все-таки появится в Волгограде. Маргарита Константиновна снята среди изумрудных майских березок в сквере над рекой Царицей. Маленькая и грустная – выглядит она на портрете очень трогательно.
Десяток других ее снимков перебираю время от времени, когда и самой взгрустнется, остро захочется пожалковать о жизни, посоветоваться с ней… Фотографическая Маргарита Агашина откликается и сочувствует мне, как и при жизни – без слов, без ахов-охов, – одними глазами.
Но есть фотография, щелкнутая, кстати, тем же Колей Антимоновым, на которой мы с Агашиной наспех втиснуты в одно рыхлое бордовое кресло, стоящее в главном кабинете Дома литераторов – во времена моих первых лет службы ответственным секретарем писательской организации. Фотография не просто смешная, но нелепая: сдавленные круглыми боковинами кресла, обе какие-то деформированные, абсолютно серые в будних своих одеждах, плохо причесанные, очень несовместимые… Смысл изображения прочитывается не слишком весело: провинциальные поэтессы, принужденные теснить друг друга, непохожие во всем, разновеликие не только внешне, но и по жребию судьбы. Одна другую не отторгает, но и не принимает до конца. Этот снимок мучает меня, я никому его не показываю, но и порвать, естественно, не могу. Прячу фотографию в самый конец альбома, но почему-то чаще всего натыкаюсь именно на нее. Дело не в снимках, конечно… И речь не обо мне. Но фотография эта странным образом проецируется на момент моего знакомства с Маргаритой Константиновной, когда, придирчиво окинув меня взглядом с ног до головы, она насмешливо произнесла: «Разве бывают такие поэтессы?» Я горько плакала от обиды, потом втайне надеялась, что она поймет меня и полюбит. Потепление шло медленно, и мы подружились наконец. Тем не менее холодок отчуждения пробегал между нами иногда. Собственно, долгие рассуждения о снимке и сводились к этому. Наши отношения я бы назвала осторожной дружбой, а если совсем честно, то степень ее осторожности была существенно значительнее моей. Маргарита Константиновна имела на это право.
Так получилось, что несколько раз я сочиняла на Агашину служебные характеристики. Ее часто награждали, представляли, избирали, посылали в командировки – характеристик требовалось много, причем в определенной казенной стилистике: умная, честная, принципиальная, морально-устойчивая, патриотически-настроенная и так далее. Сегодня, как ни странно, точнее этих дежурных определений ее человеческой сути подобрать трудно.
Помимо редкой поэтической одаренности она была человеком высокого достоинства, которого никогда не теряла. Спокойная уверенность в себе не имела ничего общего с самоуверенностью, и людям рядом с ней становилось теплее, появлялось чувство защищенности, чего так не хватает ранимым поэтическим душам. Но и строга была на редкость – на дух не переносила хамскую агрессивную графоманию, да и униженную тоже. Во главе жизненных и творческих принципов для нее всегда оставалась нравственная чистота. В страшном сне не могло присниться, чтобы Агашина использовала чужую строку, скопировала чью-то интонацию, подсмотрела и украла чужой образ. Такое мелкое литературное хулиганство свойственно, да и простительно, лишь безликим стихотворцам с пустенькой душой и блудливой натурой. При всей ее певучей пластичности, думается мне, стихи Агашина писала будто землю пахала, снопы вязала, жито молотила. Капельки пота на лице, сбитые в кровь руки, горькая бабья припевка для поддержки духа – все просто, ясно, красиво, мудро. Более чем за пятидесятилетний творческий путь в двадцати ее книжках есть, конечно, и неудачи, и повторы, и минутная взгальность, и упрямое отстаивание ложных истин. Но, боже мой, упрекнешь ли в этом женщину-труженицу с судьбой, стрекающей, как крапива, хлебнувшую с лихвой и обид и предательств? Она не стеснялась быть несчастной, некрасивой, брошенной, умела произносить в стихах собственное «я», не прячась за спиной лирической героини.
Впервые стихи Маргариты Агашиной я прочитала задолго до знакомства с ней. Книжка называлась «Платок», и все в ней было другой жизнью, не моей. Строгая исповедь материнского мира – никаких рецептов любви, ничего суматошно-романтического, ни тебе заломленных рук, ни кружевных нарядов – суровая жизнь человека-женщины! А мне все еще хотелось кружевного, праздничного, с бантиками и бабочками, чтобы не жизнь, а субботние танцы! Познакомившись с Маргаритой Константиновной, вникнув в ее поэтический мир, я стала учиться быть взрослой. И она это оценила со временем.
Еще не слишком близко её зная, я полагала, что в быту, в семье, в своем личном женском устрое Маргарита Константиновна по заслугам счастлива, благополучна. Оказалось, что жизнь ее буквально распята на крайних полюсах судьбы со знаками «плюс» и «минус»: огромная народная любовь, почтительное признание властями и душевное одиночество, хорошая квартира на Аллее Героев, дети, внуки и страдание вечно предаваемой женщины, хранящей верность человеку, которого им мужем-то назвать было преувеличением; творческая успешность, востребованность и вечная нехватка денег, особенно в последние годы жизни… Жаловаться она не любила, хвастаться успехами – тем более. Да и быт свой не прятала за семью дверями, хотя приглашение в дом к Агашиной мы считали чуть ли не наградой. Доводилось и мне гостевать в ее трехкомнатной квартире, вкушая на кухне (так считалось интимнее, доверительнее) изумительные пирожки и вкуснейший крестьянский холодец с «лажей».
«Лажа» – томатно-перечно-чесночная приправа жуткой остроты. Назвал ее так сын Маргариты Константиновны Витя Агашин. С тех пор в нашем обиходе домашняя аджика зовется «лажей», добавляя еще теплинку воспоминания о ней. В качестве фирменного напитка Маргарита Константиновна неизменно ставила на стол хрустальный графин с водкой, настоенной на апельсиновых корочках. Доверительно говорила: «Урин любил, чтобы к его приезду была запасена «апельсиновая водочка» именно в этом графине».
На пятидесятилетие Василия Макеева Агашина подарила свой заветный графин мне со словами: «Таня, я хочу, чтобы графин был в вашем доме и чтобы он не пустовал к Васиной радости». Увы, увы… графин чаще пустует, чем наполняется, – Вася нетерпелив, апельсиновый изыск не для казачьей натуры!
В доме Агашиной я изумлялась огромному количеству любопытных сувениров и аскетизму обихода. Узкая тахта под клетчатым пледом стояла боком к книжному стеллажу, на котором лицевой стороной красовались книги любимых ею волгоградских, московских и прочих поэтов-современников. Было радостно видеть там книги Валентина Леднева, Василия Макеева, Юрия Окунева… Из моих книжек лишь третья, «В ожидании грома», оказалась в ряду признанных ею авторов.
Маргарита Константиновна любила собирать всякие записочки, телеграммы, открытки, календарики, обрывки лишь ей понятных и дорогих информаций и сообщений. Подгадав под торжественный для кого-нибудь из нас момент, она преподносила неожиданный подарок – например, записку ей от Александра Максаева касательно меня: «Рита, поддержи Таню Брыксину на приемном собрании. Она хоть и подражает Ваське Макееву, но стихи писать наловчилась. Брыксина жаловалась, что ты к ней строга… Но это между нами! А. Максаев». В другой раз это была телеграмма ей от Федора Сухова, когда еще Макеев учился в Литературном институте и надолго угодил в больницу: «Рита, будешь Москве – проведай Васю. Он больнице, нуждается. Сухов». Через много лет после означенных событий мы получали от нее пожелтевшие листки и готовы были плакать от нежности.
Она вообще любила дарить нам к Новому году и 8 Марта симпатичные мелочи: колокольчики, чайные пары с серебристыми надписями, заказанными у гравера, свистульки глиняные – обязательно со смыслом и значением.
В других воспоминаниях я рассказывала о некоторых любопытных моментах общения с Маргаритой Агашиной и повторяться не хочу. Но готова повторять снова и снова: я любила ее с особинкой дочернего чувства, не позволяла себе даже попыток творческого соперничества, старалась помочь, где это было возможно, ценила каждое доброе слово в своей адрес. А на похвалу Маргарита Константиновна была скуповата и даже субъективна порой – что уж тут лукавить? Но и не только в писательском цехе она держалась строго и независимо. Перед властями тоже голову не клонила. На одном из выдвижений Ю. Чехова на пост мэра Волгограда, где по прикидке организаторов Агашина как почетный гражданин города должна была сказать одобрительно-рекомендательное слово, ей не понравилась двусмысленная роль политической обслуги – она встала и молча вышла из зала.
Президиум огорченно шевельнулся, мол, куда же вы, сейчас ваша очередь… ан нет, не остановилась. Я тихонько вышла следом, спросила: «Маргарита Константиновна, вы совсем уходите?» В ответ жестко прозвучало: «Девочка, никогда больше не зови меня на подобные мероприятия! Я больна, еле сижу, а меня ставят в конец очереди за какими-то прохвостами из непонятных партий. Кстати, к Чехову у меня претензий нет. Можешь передать это им…»
Многопартийная катавасия с ее трескучей амбициозностью Агашину сильно раздражала. К тому же она не хотела мириться с вынужденной потерей Родины под названием Советский Союз. Боль эта не покидала ее ни на минуту, становясь чуть ли не яростью в спорах с оппонентами. Приглашали Агашину на встречу с Михаилом Горбачевым, ставили перед камерой с Борисом Ельциным, вводили в мэрские и губернаторские кабинеты – ни намека на умильную улыбку! Холодно глядя в сторону, Маргарита Константиновна оставалась вежливо-непроницаемой. Она не чтила власть, приветы и награды от нее воспринимала как протокольную формальность.
Общение Агашиной с доперестроечными властями я наблюдала мало – судить не могу. Зато с простым народом, с работягами, с женщинами-матерями веселела на глазах. Именно для них она писала свои чудесные песни и ясные стихи, сохраняя верность житейской правде и милосердному чувству.
Поколение писателей, к которому принадлежала Маргарита Агашина, было совсем иным, чем наше поколение. Их голоса звучали куда увереннее. И дело тут не в степени талантливости. Просто литература как явление перестала быть идеологической трибуной для власти и уж совсем перестала быть кормилицей для автора. Нас, нынешних, легко унизить, щелкнуть по носу, заставить за кусок хлеба кланяться дураку-чинуше. Уж и не знаю, кому лучше служить, – фальшивой идее или дурному начальнику? Не служить никому могут позволить себе лишь единицы, да и то… при определенном везении. На долю большинства литераторов Парад планет не выпадает. Даже сестра-пресса поняла невыгодность литературных публикаций для своей коммерческой конъюнктуры. Думаю, в наши дни Агашина уже не написала бы замечательных стихов в адрес главной областной газеты, которыми та гордится уже не по праву. Пасынки новой власти, мы, естественно, нуждаемся в ее любви и заботе, но не умеем, не знаем, как стать любимыми. Стихов она не понимает, а если и читает кого, то лишь авторов из своего чиновничьего круга. Есть такие, и их становится все больше. Однажды заместитель главы администрации Тракторозаводского района без малейшего стеснения сказал мне: «Книги волгоградских писателей нам не нужны. Лично я читаю Шолохова и Егина». Достойный вкус, уважаемый господин Фролов!
Умная Агашина, осознав это уже у последней черты, умудрилась не потерять достоинства. На всех званых и случайных празднествах к банкетному столу подходила одной из последних и садилась в самом дальнем уголке. Это всегда замечали, приглашали ее на почетное место, но она не шла, и часто центр застолья перемещался к ее «тарелке». Видя это, я говорила себе: «Учись, Брыксина!», но многому так и не научилась.
Из поэтов нового поколения Маргарита Агашина более всего выделяла двоих: Василия Макеева и Сергея Васильева. Она их любила еще и по-человечески, понимая искренность, светлые души своих молодых друзей. Никогда не обижалась, что семидесятники-восьмидесятники ориентированы на другую поэзию, чем та, в стиле которой писала сама. Дорвавшись до Цветаевой, Пастернака, Ахматовой, Мандельштама, Гумилева, Анненского, Иванова (ряд можно продолжить), мы пытались учиться у них, намеренно усложняли форму, осваивали метафористику, стесняясь порой называть березу березой, любовь любовью, а горе горем, и, как следствие, теряли массового читателя – подавай элиту! Где она сейчас – вожделенная элита? Сидит перед компьютерами? Носит плейеры в ушах? Лениво листает примитивного Пауло Коэльо и непотребного Владимира Сорокина? И в то же время, размягчившись сердцем за праздничным столом, у дачного костерка или на речном песочке все мы по сию пору запеваем со слезой в голосе: «А где мне взять такую песню?» да «Подари мне платок…» Это кое о чем говорит.
Однажды, после 70-летнего юбилея, обласканная и задаренная Агашина сказала мне: «Девочка, не понимаю я этой шумихи. Может быть, и не плохо то, что я сделала, но сделала мало, ни одной толстой книжки не издала. У вас уже такие солидные томики вышли…» В ее словах не было прямого упрека, но и смирения не было тоже. Книжку большего объема она могла бы собрать, но то ли сил не хватало, то ли еще что. Не знаю. Мне всегда казалось, что Маргарита Константиновна, будучи человеком конкретным, редко позволяла себе абстрактное стихописание. Что ни строка – узнаваемая реальность, а это не сообразуется с килограммами словесной шелухи. Не в этом ли и популярность агашинских стихов и песен, их стопроцентное усвоение народом-современником?
Считаю, что творческая судьба Агашиной сложилась достойно. На ее век с лихвой хватило славы, поклонения, признания. Жуть отторжения литературы ее почти не коснулась и, может быть, преувеличена мной, но тенденции к этому очевидны. Не дай Бог дожить до времени, когда и Пушкин, и Толстой, и Бунин с Чеховым окажутся истлевшей архаикой безлюдных библиотек. Высокому строю человеческой души нынешние песни уже не послужат, и это печально. Кому это объяснять? В какие бить колокола? Время опомниться еще есть и наверняка есть во власти люди, понимающие суть происходящего. Ренессанс высокой литературы следует начинать с памяти, с благодарности данникам пера, уже отошедшим в мир иной. У нас в Волгограде это прежде всего Маргарита Агашина! Не ей это нужно – нам, беспамятным, чтобы из детей и внуков воспитать добрых людей, способных на дерзание и подвиг.
Интересная деталь. Маргариту Агашину угораздило родиться в самый неудобный день календаря – 29 февраля. Високосный этот день испокон считается несчастливым, да и зовется по православному календарю – Касьян Хромоногий. По поверьям Касьян лют, скуп и нелюдим. Рожденные на Касьяна Хромоногого обречены день рождения праздновать раз в четыре года, но Маргарита Константиновна как-то прилаживалась: в невисокосные годы собирала друзей либо 28 февраля, либо 1 марта. Иногда женская компания из пяти-шести человек застольничала в барчике Дома литераторов. Было это замечательно – никакой «бабской говорильни», пустых пересудов, сплетен. Рядом с Агашиной мы отогревались душой, нахохатывались празднично, обязательно пели ее песни – пусть не слишком голосисто, но искренне. Маргарита Константиновна никогда не подпевала, лишь улыбалась иронично и терпимо. На другой день после писательских посиделок, а иногда и накануне, Агашина устраивала большой девичник для подруг-ровесниц, и были эти праздники главнее наших. Мы соглашались без ревности: девичник для посвященных – это святое! После семидесяти агашинские застолья становились грустнее год от года. Она все чаще болела, временами теряла память, иногда плакала. Зайдет, бывало, в кабинет ответсекретаря, сядет у окошка, молчит. Я тоже молчу, не докучаю расспросами, но вижу с болью, как она крепится, мучительно смаргивая подступающую к глазам слезу. Чтобы отвлечь ее от горьких мыслей, говорю: «Маргарита Константиновна, мы давно собирались поискать вам мягкие кожаные тапочки на лето… Может, сходим в магазин?» – «Зачем они мне, девочка? В старых дохожу…» – отвечала она и уже отмякшим голосом начинала рассказывать, как трудно ей живется, как она измучена сложными взаимоотношениями в семье.
Я не судья ее детям, избави Бог, но последние годы жизни Маргариты Константиновны могли быть и поспокойнее, потеплее.
Маргарита Константиновна Агашина умерла 4 августа 1999 года в возрасте семидесяти пяти лет. После сложнейшей операции пролежала в коме несколько дней, так и не пришла в сознание. Каждый день мы звонили главврачу больницы, и он сострадательно отвечал: «Я понимаю вашу тревогу, но изменений к лучшему нет».
Хоронили мы ее из Дома офицеров. В гробу, обитом белым шелком, ее почти не было видно из-за горы цветов, которые несли и несли люди. Народу было столько, что пришлось перекрывать движение по проспекту Ленина. На гражданской панихиде говорили что-то городские начальники, плакал стихами Василий Макеев, суровой нежностью было пронизано прощальное стихотворение Валентина Леднева, чужеродным, необязательным показалось выступление депутата Государственной думы Катерины Лаховой…
Чуть ли не каждый из выступающих уверял, заклинал себя, собравшийся народ и ее, разумеется, что память о ней будет вечной, что музей им. Агашиной, на худой конец комната в музее творческого наследия, обязательно появится в Волгограде. Искренне верили в это!
Идею создания музея творческого наследия подхватил Комитет по культуре областной администрации во главе с председателем Величкиным, одобрил губернатор Максюта, позже поддержал общественный совет по культуре при областной думе… Прошло уже много лет – нет музея! Будет ли? Разговоры об этом все тише и невнятнее. А ведь вроде бы и помещение приглядели, и смету прикинули, и концепцию нарисовали…
Меж тем все имущество Агашиной, библиотеку, архив перевезла в свой дом великая энтузиастка и поклонница поэтессы Наталья Афанасьевна Бескровная из Светлого Яра. Муж Натальи отреставрировал, привел в крепкое состояние агашинские шкафы, полки, столы, узкую девичью тахту. Сама Наталья Афанасьевна занялась одеждой, обувью, платками – сохранила все до последней ниточки. В двух комнатах крепкого двухэтажного дома Бескровные создали своеобразный музей, стали организовывать в райцентре агашинские чтения с приглашением профессиональных и самодеятельных поэтов области, работников культуры, журналистов…
Я была там, осторожно присела на краешек музейной агашинской тахты. Наталья Афанасьевна горячо убеждала, словно бы извиняясь, что будет хранить все до создания настоящего музея в Волгограде. И мы снова верили в это.
Но дочь Маргариты Константиновны, Алена, потеряв надежду и терпение, гневно и справедливо выступила в прессе и увезла бесценные для многих волгоградцев экспонаты на свою подмосковную дачу. Сопротивляться ее законному решению было некому. Наташа Бескровная плакала…
Что же мы наделали? А?
А в 2014 году Маргарите Константиновне Агашиной исполнится 90 лет со дня рождения. Как бы славно было почтить ее память в заслуженной музейной комнате огромного, славного город-героя Волгограда, где живут десятки тысяч благодарных людей, воспитанных её добрыми, умными, нежными песнями, ее милосердной поэзией!
Мне-то еще ничего – распрямлю на стене прекрасный портрет работы Антимонова, подую в глиняную свистульку, выпью чаю из заветной агашинской чашки – тем и помяну. Даже стихотворение к 29 февраля у меня есть:
Вымерзают с асфальта последние зимние лужи,
Високосный Касьян месит бадиком грязь в огороде,
Было плохо вчера, завтра будет больнее и хуже,
Значит, скоро весна! Значит, снова февраль на исходе…
А вам, дорогие земляки, есть чем помянуть свою «волгоградскую берёзку»?
