Текст книги "Внучка, Жук и Марианна"

Автор книги: Татьяна Батенёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Завещание

Катя бесцельно побродила по дому, включила чайник, заварила свежего чая. Наглая дама с визжащей собачонкой не шла из головы. Да, что же делать с домом?

Здесь прошло детство, здесь выросла мама, почти всю жизнь прожили бабушка и дед, а до них – прабабушка Поля и прадед Гриша, которые и построили первый сруб на берегу речки. Здесь каждая доска, каждый кирпич были согреты их руками. А старый сад, бабушкин розарий, который она пестовала, как ребенка? А пруд с «пристанью», которую когда-то сколотил отец специально для Кати и с которой они вместе пускали радиоуправляемые модели корабликов?

Продать все это, отдать в чужие руки, людям, которые не будут помнить родные для нее голоса, не будут знать, кто и зачем вбил этот гвоздь, повесил эту полочку, вырастил эту герань? И уехать в Питер, навсегда вычеркнув из истории тихую и достойную жизнь нескольких поколений ее предков? А куда потом приезжать, чтобы навестить их могилы?

От невеселых мыслей ее отвлекли шаги на крылечке.

– Кто там? – крикнула она с кухни. – Проходите, не заперто.

– Можно? – В проеме воздвиглась фигура соседа. – Не помешал?

– Да нет, проходите, пожалуйста!

Он быстро прошел, посмотрел на нее, все увидел – и мокрые глаза, и растерянное лицо…

– Извините, если не вовремя, – протянул ей узкий конверт. – Катерина Васильевна просила вам отдать, когда ее… В общем, когда я ее в больницу отвозил. Забыл вчера, вы простите.

Он потоптался на месте. Катя не знала, что говорят в таких случаях.

– Может быть, попьете со мной чаю? – неуверенно спросила она. – Только что заварила.

– Чаю? Можно, у меня еще с полчаса есть.

Она быстро налила чаю в две кружки, придвинула к нему хлебницу с сушками и пряниками. Полуотвернувшись, разорвала конверт.

«Милая моя девочка! – красивым учительским почерком писала бабушка. – Если ты читаешь мое письмо, значит, меня уже нет. Не плачь! Я прожила хорошую жизнь и ухожу спокойно, просто потому, что устала. Завещание мое ты уже видела. Дом, участок, книги и все остальное оставляю тебе, распорядись этим, как считаешь нужным. Побеспокойся, пожалуйста, о моих питомцах – Жуке и Марианне, пристрой в хорошие руки.

Хочу, чтобы ты знала самое главное: после смерти Сережи, после гибели Лизы и Саши моя жизнь уменьшилась во много раз. Я давно ушла бы, если б не ты – самое дорогое, что у меня оставалось. Очень хочу, чтобы и у тебя было все, чем дорожат люди, – любовь, семья, дети, внуки. Верь в себя, ты сильная и мужественная девочка, многое сумеешь. Очень тебя люблю! Будь счастлива, твоя бабушка».

Катя опустила письмо на колени, посмотрела мокрыми глазами на Николая. Тот невозмутимо пил чай, стараясь не встречаться с ней взглядом.

– Вот, – насморочным голосом начала Катя, – сегодня тетка какая-то приезжала, хотела дом купить… Сказала, что все равно сгорит.

– Так и сказала? – удивился Николай. – Надо же, какой народ смелый пошел! А вы что?

– А я ее прогнала… – неуверенно ответила Катя. – Только я на самом деле не знаю, что делать.

– Ну, неудивительно, – кивнул он. – Я бы тоже на вашем месте не знал.

– А вы мне что посоветуете? – без особого интереса спросила Катя.

Николай внимательно смотрел на нее. Светло-русые легкие волосы убраны в хвост, глаза прозрачно-серые, как речная вода, но сейчас потемнели и стали серо-синими, как грозовая ту ча. На носу еле заметные веснушки, губы, не тронутые помадой, тонкая шея… Сколько же ей лет? Должно быть не меньше тридцати, а выглядит как девчонка. То ли на самом деле беспомощная, то ли так хитро прикидывается. Взгляд ясно-вопросительный, совсем девчачий.

– Ну, из меня какой советчик! – едва заметно улыбнулся Николай. – Сам себе не могу советовать, не то что вам.

– Ну да, конечно, – вздохнула Катя. – Я должна подумать. Только не думается.

– Ну, ничего, как-нибудь образуется, – отставил кружку Николай. – Спасибо за чай, пойду…

– Да-да, конечно, – поднялась и Катя. – А я пойду бабушкины розы прополю, а то забросили мы их…

Мухина команда

Жук дождался, пока Васька проспится, вяло поковыряется в остатках Жукова обеда и уйдет на речку, поесть лечебной травы.

«Сдает все-таки, подлец!» – думал Жук, глядя вслед неровно ковыляющему коту.

Пес прижал уши, пятясь назад, ловко выпростался из растянутого ошейника и неспешно побежал к станции. У небольшого рынка рядом с железнодорожным вокзалом проживала веселая сучка Муха. Помимо сродства имен Жука в ней привлекал бесшабашный характер и готовность к авантюрам. Кроме этого, из-за своего положения – вполне законного проживания при рынке, точнее, под бытовкой рыночного сторожа Муззафара – Муха всегда была информирована лучше всех. К тому же ей часто доставались разнообразные обрезки и объедки со стола рыночного сообщества.

В общем, Муха была всесторонне привлекательная женщина. Одно в ней было плохо: безотказность распространялась не только на Жука. Поэтому вокруг Мухи всегда крутилась разношерстная собачья шобла – от отставного сторожевого пса Байкала, давно беззубого и тощего, как забор, до наглых щенков прошлогоднего помета, уже довольно зубастых и мускулистых. Но в силу дипломатичности характера и воспитания Жук как-то умудрялся поддерживать со всей этой командой корректные отношения, не переходя пределы дозволенного и приемлемого.

– Привет, Жучок! – радостно осклабилась навстречу ему Муха. – Ты как?

– Да как, – пригорюнился Жук. – Бабушка вот у нас померла.

– А, да-да, слыхала! – Муха потерлась умильной мордой о шею Жука, повиляла сочувственно хвостиком. – Ты не убивайся, что же делать-то…

– Да я ничего. – Жук вовсе не собирался вываливать Мухе все свои беды, ведь сразу же раззвонит по всему поселку. – У вас тут что новенького?

– Да ничего вроде. – Муха наморщила бровки. – Узбеки вот приехали к Муззафару. С женами, детьми. Дети бегают, орут. Черешню привезли, абрикосы ранние. Почем продавать будут, еще не знаю.

– Да что мне абрикосы! – грустно взвыл Жук. – Живодеры не проезжали?

– Нет, ты что! – испугалась Муха. – Давно уже не было. В Москве-то, говорят, вообще перестали собак мочить. Теперь ловят, какую-то операцию делают, чтоб щенков не было, и отпускают опять на волю.

– Да ну? – не поверил Жук. – Это зачем же отпускают, если уже поймали?

– Ну как тебе сказать, – сделала умную морду Муха. – Какие-то права собак, что ли… Гуманизм… В общем, одна тут москвичка бабам на рынке рассказывала, что убивать нехорошо, а так очень хорошо – сами повымрут… – окончательно запуталась Муха.

– Гляди ты, чего только демократы не придумают – сами чтоб вымирали, значит? А перед выборами говорили: каждой собаке – по хозяину! Вот и верь после этого агитации!

– Тебя-то новая хозяйка не обижает? – озаботилась Муха.

– Да нет вроде, она хорошая, – похвалил Катю Жук, решив не упоминать, что Внучка вчера забыла покормить их с Марианной. Мало ли чего, может, случайно… – А где твоя команда?

– Да кто где, – оглянулась Муха. – Молодые на пруд побежали купаться. Байкал с Глашей по рынку шакалят, где чего подадут. Боцман и Тришка на переезде, там сегодня дачники едут, они обычно бросают всякое из окон… Останешься? – Она игриво повернулась к Жуку хвостиком.

– Не, побежал я, – преувеличенно деловито засобирался Жук. Он и сам себе не признавался, что с возрастом прелести Мухи влекли его все меньше, а позориться не хотелось. – Как бы хозяйка не хватилась.

– Слышь, у меня тут косточка мозговая припрятана, будешь? – щедро предложила незлобивая Муха.

– Ну давай, погрызу, что ли… – великодушно разрешил Жук.

Насос сломался

Марианна проверила, что Катя делает в саду, проскользнула к будке Жука. Пса на месте не оказалось. У его миски, прижав уши, воровато подъедала остатки Дуся, кошка инвалида Барыбина со 2-й Рабочей.

Барыбин и сам ел черт знает что, предпочитая тратить свою инвалидскую пенсию на водочку, и кошку почти не кормил. Но глупая Дуся все равно верно служила Барыбину, исправно ловила мышей и крыс в барыбинском подполе, куда по осени ему наваливали картошки и морковки сердобольные родственники из деревни Лыщиково. За счет этой картошки старик и выживал, и Марианна сама видела, как Дуся с омерзением, но быстро ела вареную посиневшую картоху, которой хозяин делился с ней. А еще каждые полгода приносила инвалиду пять-шесть котят, после чего Барыбин с громкой матерной руганью топил их в поганом ведре и закапывал на огороде. Дуся несколько дней плакала, жаловалась соседским кошкам, но через полгода вся история повторялась…

Завидев Марианну, Дуся отпрянула от миски, прижалась к земле.

– Да ладно, чего там, ешь, – примирительно сказала Марианна. – Твой-то опять в запое?

– Ничё не в запое! – огрызнулась Дуся, пытаясь сохранить морду. – Лежит спит, нога с вечера болела у его. Грела ему всю ночь, да, видать, не помогает. А у вас-то поминки были, небось еды навалом?

– Ну да. – Марианна полизала лапку, полюбовалась на нее. – Ты заходи вечером, может, еще чего вынесут.

– Ладно, приду, если чё. – Дуся, все так же припадая к земле, исчезла в траве за забором.

Запыхавшийся Жук пролез под ворота, носом сунулся в свой ошейник и, умостив его на шее, плюхнулся в тени.

– Ну, чего тут, Мариванна? – с деловым видом поинтересовался он.

Кошка фыркнула, шмякнула его лапой по морде, но когтей не выпустила.

– Бегаешь все, приключений ищешь? – иронично спросила она. – Начистят тебе физиономию на рынке, добегаешься.

– Да ладно, – ответил Жук. – Новости узнавал. Узбеки приехали, черешню привезли, абрикосы. Псы на промысле, все спокойно.

– Тебе не о псах надо заботиться, а о собственной голове, чучело!

– Ну чего, чего о голове-то! – заскулил Жук. – Ты чего меня пугаешь? Что случилось-то?

– Приезжала какая-то мадам с дач, торговалась с Внучкой, хочет дом купить. – Марианна нарочно тянула слова, наблюдая, как нервно дышит пес. – Сказала, если не продаст, сожжет все.

– Как это сожжет? – перепугался Жук. – Это же нельзя, это же, как его… криминал!

– Ладно, не боись! Я же говорю, надо действовать! – И кошка склонилась к уху Жука, тихо промурлыкав свой план.

Катя три часа пропалывала заросший розарий, рыхлила, свозила траву в компост. Высоко поднявшееся солнце уже обжигало нос, обнаженные руки порозовели. Пора было принимать душ и подумать об обеде.

Но когда открыла краны в душевой кабинке, оттуда послышался только легкий свист – вода не текла. «Этого мне еще не хватало», – подумала Катя. Наверное, насос вышел из строя. Она сама несколько лет назад купила для бабушки импортный насос: воду в дом из глубокого колодца он подавал автоматически, стоило только открыть любой кран.

– И что теперь делать? – сама с собой разговаривала Катя, одеваясь и выходя из ванной. – Носить ведрами, как в каменном веке? Или идти новый насос покупать?

Кошка, сидевшая на пороге и тщательно вылизывавшая бок, посмотрела на нее скептически.

– Что делать, Марианна? – спросила у нее Катя. – Без воды нам с тобой не прожить.

Она взяла сотовый и решительно набрала номер Николая.

– Да! – услышала резкий голос.

– Николай, простите, это Катя, – благонравным голосом девочки-отличницы сказала она. – У меня проблема… Насос водяной, похоже, сломался. Вы не могли бы посмотреть? Пожалуйста.

– Зайду, только вечером, – с досадой сказал Николай. – Сейчас не могу, я на объекте.

– Спасибо, буду ждать, – еще более благонравно сказала она и отключилась. – Не может он, – объяснила она кошке. – Он у нас на объекте.

Марианна шикарно взмахнула хвостом и неспешно вышла на крыльцо.

Николай пришел в восьмом часу, все с тем же серым чемоданчиком, но не в комбинезоне, а в свежей майке, чистых джинсах и с мокрыми волосами – видно, только что из душа, с завистью подумала Катя.

Открыл колодец, поковырялся в насосе, что-то отвернул, привернул… Несколько раз просил Катю открывать краны в доме – насос молчал. Катя старательно бегала из дома и в дом.

– А где он у вас запитан? – спросил Николай, с досадой вытирая руки ветошкой.

– Где у нас… что? – не поняла Катя.

– Ну, где подключен к электричеству?

– А-а, наверное, в котельной. – Катя с готовностью махнула рукой в сторону кирпичной пристройки, где размещался отопительный котел, небольшая печь, которую дедушка не разрешил ломать, его старый верстачок, а также хранились все инструменты. Дверь в котельную была приоткрыта.

Николай прошел внутрь, хмыкнул и позвал Катю:

– Идите сюда!

В полутемной котельной он стоял у электрощитка. Подбородком показал на шнур с вилкой на конце, который валялся на полу.

– Он же у вас просто выключен из сети. И все.

– Я… не выключала, – растерялась Катя. – Я даже сюда не заходила еще. Как приехала.

– Ну, стало быть, вилка сама выдернулась, – с иронией произнес Николай.

Он поднял шнур, воткнул в розетку. Отвернул кран над эмалированной раковиной. Вода побежала с шумом, как будто соскучилась в долгой разлуке.

– Черт, как неудобно, извините, пожалуйста. – Катя чувствовала, что покраснела. – Может быть, кто-то случайно отключил. Но кто?

– Да нет, ничего, бывает. – Николай с интересом рассматривал ее растерянное лицо. – Не переживайте, это все пустяки. Если что, звоните в любое время. Чем могу…

Он ушел, а Катя еще долго сидела на лавочке, переживая мелкую неприятность как большую. «Ну что бы мне самой посмотреть, прежде чем человека дергать, – корила она себя. – А теперь он наверняка подумал, что я идиотка – сама шнур выдернула, а потом в панику ударилась».

Марианна лежала в густой траве, прижмурив глаза.

– Ладно, пошли в душ, киска! – Катя решительно поднялась. – Ничего страшного не произошло, подумаешь, сойду за дурочку!

Бессонница

Когда стемнело, Марианна неслышно подошла к будке. Жук дремал, выставившись из будки наполовину – вечер был теплый.

– Ну что, получился контакт? – спросонья хрипло бухнул он, уловив движение кошки.

– Да не очень, – с досадой ответила Марианна. – Прийти он пришел, но не задержался. И Внучка вела себя глупо – нет чтобы все в шутку превратить, всерьез расстроилась, покраснела.

– Ну вот, – приуныл Жук, – а я жизнью, можно сказать, рисковал, с електричеством этим. Ведь запросто убить могло.

– Не електричество, а электричество, неуч, – поправила она. – Ничем ты не рисковал, там шнур защищенный, не прокусишь.

– Да-а, – не поверил Жук. – А что ж ты сама не тянула его?

– У меня бы сил не хватило, Жучок, ты ж у нас силач! – насмешливо сказала кошка. – Нет, номер не вышел. Надо что-то еще придумать.

Катя долго лежала без сна. Ворочалась, переворачивала подушку холодной стороной, вспоминала любимые стихи. Она уже давно вот так не жила – без дел, без четкого расписания, без суеты, привычного бега по кругу: работа – дом – работа.

В незанятую работой голову без спроса лезли мысли, которые она в последние годы старалась не пускать, не давать им воли. И оказалось, они все это время сидели где-то «под полом» и вылезли, как только освободилось место от бесконечных макетов, проектов, планов.

«Что делать? – думала она. – Мне уже почти тридцать, а что я собой представляю? Ну, неплохой веб-дизайнер, мои проекты сайтов без замечаний принимают заказчики, работаю с рекламой, мои идеи хвалят, меня ценят в конторе. Есть круг друзей – нет, скорее товарищей по работе. Подружки как-то растерялись – кто за границей, кто в своих делах, в детях, видимся редко. Да и говорить с ними теперь почти уже не о чем – у каждой своя жизнь. Тата вся в бизнесе, у нее здорово получается, и говорит только об акциях, фьючерсах, курсе валют, пакетных инвестициях… С ума сойдешь. Ленка вообще ударилась в религию, ходит в белом платочке, губки поджаты, глазки опущены… У Наташки трое детей – там свои песни: зубки, животик, Антоша букву «ш» не выговаривает…

А я? Жизнь проходит – это теперь уже понятно. Вот бабушка – всю жизнь учила детей, и тут ее все знают, и она все про всех знала, ее жизнь была какой-то… полной, что ли. Даже гибель мамы ее не сломала, даже смерть деда. Никуда не спешила, а столько всего успевала. Все ей было в радость. Что же в ней такого было, что делало ее такой уверенной в себе, такой стойкой?»

Катя снова перевернула подушку. Лунный свет бил в окна, пластами лежал на полу. «Почему мы живем как-то в спешке, суетливо, а радости нет? Почему мы с Алексеем прожили вместе столько лет, а оказалось – я его совсем не знала, не понимала, только квартира и была общей. Приползали туда вечером, чтобы поспать, даже разговаривать сил не было. Может, поэтому все и развалилось? Пока взаимное чувство питало само себя, наш союз казался вечным. А как только помимо любви жизнь заполнила работа, неотложные дела, контакты с другими людьми, обязанности, она не выдержала, по крайней мере, его любовь… И я осталась одна, вся льдом покрылась…»

Вдруг Катя поняла, что сейчас совсем не чувствует этой ледяной корки, сводящей внутренности в комок, нет на лице жуткой маски с опущенными вниз уголками рта, а вернулись нормальные, живые ощущения. И боль от ухода бабушки была какой-то совсем иной, острой, но живой.

Она встала, прошла на кухню, попила холодной воды из чайника. В темноте сверкнули неоном кошачьи глаза.

– Спи-спи, Марианна, это я, – успокоила кошку Катя. Легла снова, но сон не шел.

«Может быть, я выбрала не то дело и не тот образ жизни? Ведь выбирала не сама, покорно и не раздумывая приняла то, что выбрал Алексей – как само собой разумеющееся. Хотела быть математиком, мечтала об открытиях. А занимаюсь совсем другим… Признайся, часто чувствуешь себя не в своей тарелке в агентстве. И не только от пронзительных глаз Вероники. Порой, вынырнув из очередного проекта, каким-то чужим взглядом видишь все вокруг: этот стерильный придуманный интерьер, эти привычные шуточки коллег, эти разговоры о биеннале, конкурсах, бюджетах, выделенных заказчиками на очередной проект… Разве тебе это все интересно? Разве этому ты хотела посвятить жизнь? Будь честной: ты мечтала только об од ном – посвятить жизнь Алексею, раствориться в нем. Но ему это оказалось не нужно. Не потому ли и твоя жизнь потеряла смысл, вкус, запах и цвет? И неужели так теперь будет всегда?»

Вот бабушка – она удовольствовалась скромной ролью сельской учительницы. Неужели у нее не было выбора? Училась в институте на круглые пятерки. После него могла уехать в другое место, остаться в городе, делать научную карьеру. Но она вернулась в свою деревенскую школу – зачем, почему? Из-за деда?

Смутные семейные рассказы о дедушке, попавшем в плен в 1942 году, а после войны отбывавшем срок на Севере, никогда не задевали Катино сознание – все это было так давно. И дедушка, седой, поджарый, молчаливый, никогда не рассказывал о войне и стеснялся, когда на День Победы его приходили поздравлять пионеры и члены совета ветеранов. Но ведь после лагеря и он мог уехать вместе с бабушкой подальше от этих мест, где помнили его непростую биографию. Не уехали, ничего не искали. Почему? Что удерживало их здесь? И мама с отцом исколесили всю страну, но тоже всегда возвращались сюда, домой.

И Николай этот, вспомнила Катя. Тоже какой-то неустроенный. Жил в Москве, служил в каких-то там особых войсках. Все бросил, приехал в деревню, работает на стройке. Как это бабушка говорила? А, на дачах! Ведь наверняка имеет какую-то военную специальность, а месит бетон и таскает кирпич. Зачем ему это надо? Неужели не нашел себе применения в Москве, куда стремятся тысячи людей, – за жизненным успехом, за самореализацией, да за деньгами, в конце концов. Странно как-то…

Папа номер два

Николай тоже не спал, долго курил на крылечке. В такие длинные светлые вечера ему почему-то бывало не по себе, как будто не сделал что-то важное, а время уходит. Он просто физически ощущал этот беспощадный бег времени. Сыну уже двенадцать – почти тот же возраст, когда он сам остался сиротой.

Он вспомнил последнюю встречу с Димкой два года назад. После госпиталя, сильно исхудавший и угрюмый, он тогда едва допросился у жены этой встречи. Она впустила его в новую квартиру, и он сразу же заметил ее явно округлившийся животик. Только тогда ему стала понятна причина – она просто не хотела, чтобы он видел ее в «интересном» положении.

У нее была новая прическа – длинные, подстриженные уступами и сильно выбеленные волосы. Да и вообще вид был шикарный, несмотря на живот и расплывшиеся черты лица. В этой большой, стильно обставленной квартире она держалась уверенно, как светская дама. Пригласила пройти в гостиную, позвала Димку.

За два года, что они не виделись после развода с женой, сын сильно вытянулся, но по-прежнему был очень похож на него: светлые вихры, карие глаза, слегка лопушистые уши… Но на этот раз он не бросился к отцу, не обнял, как всегда это делал маленьким, сдержанно поздоровался. В присутствии Галины разговор не клеился, на все вопросы Димка отвечал односложно. Мать поняла, извинилась и вышла. Сын чуть оживился, пригласил в свою комнату: на стенах постеры с красивыми авто и какими-то рок-группами, хороший музыкальный центр, новенький компьютер с огромным монитором.

– Компьютерами интересуешься? – спросил он тогда, чтобы как-то оживить разговор.

И сын засыпал терминами, стал рассказывать о том, что сам пишет программы.

– Эта машина позволяет и с иллюстрациями работать, мне папа недавно купил, – непринужденно обронил он и тут же сам спохватился, посмотрел со страхом. – То есть Ярослав Михайлович.

– Да ты не переживай. – Николай положил ладонь на узенькое плечо. – Если хочешь, называй его папой, я понимаю.

– Ты не обижайся, пап, я уже привык, ведь бывает же у человека два папы, правда? – Щеки сына покрыл пятнистый румянец. Совсем такой же, как у него самого в детстве.

Потом они посидели с женой в просторной желто-синей кухне. Она предложила выпить, он отказался. Поговорили о ничего не значащих вещах – общих знакомых, погоде… О его жизни она не спрашивала, ему про нее все было понятно.

– Ты, Коля, конечно, можешь приезжать, общаться с Димкой, я не против, – тоном, из которого было совершенно ясно, что ей эта идея не нравится, сказала она. – Только звони всегда предварительно, чтобы я была готова, да и Ярослав чтобы знал. Не хочу ничего делать за его спиной. А потом дочка родится, нам будет немного не до визитеров, ты же понимаешь…

– Ты уже знаешь, что дочка? – спросил он, чтобы не спросить чего-нибудь невпопад.

– Да, УЗИ делала, врач говорит – дочка, – счастливо разулыбалась Галина.

К метро он шел, яростно размахивая полупустой сумкой так, что чуть не сшиб какую-то старушку. Извинился, сделал бессмысленный крюк по незнакомым улицам, долго сидел в каком-то сквере, пытаясь справиться со своими чувствами.

Получилось, что у него теперь нет не только жены, которая еще четыре года назад, когда он вернулся из очередной командировки, объявила, что встретила другого, что ей это все чертовски надоело, что она хочет нормальной, обеспеченной, спокойной жизни, как у всех… Теперь у него отняли и сына, его Димку, которого он так ждал когда-то, фотография которого всегда была в нагрудном кармане – белоголовый, широко улыбающийся малыш с распахнутыми глазами…

Ему не приходили в голову обычные горькие мысли, которые после хорошо принятого «на грудь» бесят всех мужиков на войне: «Мы тут кровь проливаем, а они там…» Он знал Галину – она никогда не стала бы обманывать, «гулять» в его отсутствие. Просто встретила достойного человека и все решила сама. А его поставила перед фактом.

С самого начала, когда он, зеленый младший лейтенантик, встретил веселую спортивную девчушку с коротко остриженными темными волосами и смешливыми глазами, они договорились: всегда быть честными друг с другом. И если их великая неземная любовь пройдет, тот, кто поймет это первым, первым же и скажет… Тогда они были уверены, что их красивый договор никогда не вступит в силу, потому что такая любовь не проходит, не умирает.

Она и не стала лгать. Сказала, как отрезала: любовь не может ждать вечно – жизнь и без того коротка, чтобы бездарно ждать годы, да и ждать-то неизвестно чего… Она всегда была реалисткой, Галина…