Текст книги "Мир не меч"

Автор книги: Татьяна Апраксина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

5

Веткой метро этот длиннющий тоннель называется только в шутку, никаких поездов здесь нет, и даже рельсы не проложены. И это хорошо – я смутно представляю себе длину тоннеля хотя бы на нижних завесах. Километров сорок? Шестьдесят? В общем, такую ветку мы бы не вычистили в один прием никогда. А здесь – часа на три работы, если не подвернется какой-нибудь особо грязный участок.

На самом деле это даже не тоннель, а основной ход лабиринта шириной метров восемь. Потолок метров пять. Через каждые два-три шага – боковые ходы, а то и просто проломы в бетоне стены. Куда они ведут, знают только нижние тенники, те, что похрабрее. В этих тоннелях постоянно заводится такая дрянь, что соваться сюда ни в одиночку, ни компанией не рекомендовано. Воздух сырой и плотный, дышать им неприятно – припахивает гнилью и разлагающимся белком. Под ногами журчит вода, и я радуюсь, что на мне тяжелые армейские ботинки с высокими берцами.

Мы идем в две шеренги – впереди Хайо с Альдо, сзади остальные. Я напряжен до спазмов в шее. Мое дело – чувствовать каждого из четырех спутников как себя, и если один не успеет сказать что-то вслух, передать остальным, не пользуясь медлительной речью вслух. С каждого я считываю очень многое и большую часть отбрасываю – дурное настроение Хайо, азарт Альдо, настороженность Киры, брезгливое отвращение к окружающему, исходящее от Лаана. Пока что мне нечего делать.

Альдо вычищает стены тоннеля. Плесень и мхи сами по себе безопасны, но служат источником питания для более опасных тварей, а те – для крупных хищников. Кормовую базу нужно уничтожать на корню, а Альдо это почти ничего не стоит. Он просто смотрит на заросли, и они, треща и поскрипывая, выгорают, распространяя резкий запах. На сей раз наш красавчик настолько сконфужен недавним происшествием, что обходится без спецэффектов. Когда он в ударе, по тоннелям льются потоки бледно-голубого света, а нечисть сгорает, разбрасывая цветные искры, как фейерверк. Такая – тихая и спокойная – работа мне куда больше по вкусу. Я выжигаю те участки, что Альдо не заметил. Это очень просто – достаточно представить себе ореол пламени вокруг плесени, захотеть, чтобы она загорелась. На самом деле я даже и не задумываюсь, как у меня это получается, – привык.

Так мы проходим километра три или четыре, потом тоннель резко ныряет вниз. Это один из самых противных участков синей ветки. Дальше придется идти в лучшем случае по колено в мутной грязной воде. Или по пояс – как повезет. Везет редкостно – воды едва по щиколотку.

– Мы осушали на прошлой неделе, – говорит Кира, чувствуя мое удивление.

– Здорово. Всегда бы так…

В отводках тоннеля, где воды поглубже, плещется какая-то мелочь. Прислушиваюсь. Парочка «пираний» – тварюшек размером с ладонь, и как раз на длину пальцев – зубастая пасть. Почти безобидная дрянь, если не ходить босиком. В принципе они даже полезны – жрут личинки ползунов; но Альдо экологические концепции не волнуют, и «пираньи» отправляются в свой рай.

– Впереди стая ползунов, – говорит Кира, и я делаю его негромкий голос слышимым для остальных.

– Сколько? – не поворачиваясь, спрашивает Альдо.

– Восемь.

Я роняю челюсть – до сих пор мы видели стаи в три-четыре штуки. Это неприятно, но не смертельно – парочку взял бы на себя белобрысый, по штуке Хайо и Лаану. А восемь – это уже серьезная потасовка.

Ползуны – этакие тритоны-переростки, но зубы и когти у этих «тритонов» скорее львиные, а хвостом полутораметровая тварь запросто сбивает с ног взрослого человека. Может, Лаана и не собьет, и меня сейчас – а остальных запросто. Вдобавок плевок ползуна может ослепить на несколько часов, и боль адская. Мне раз довелось попробовать.

– Троих я сделаю, – цедит сквозь зубы Альдо. – Если напролом не пойдут, добью и остальных.

Лаан вздыхает.

– Не выкладывайся. Еще будет оглоед. Этих мы сами успокоим.

В руке у меня – пистолет незнакомой марки, здоровенный. «Беретта»? «Глок»? Не знаю, никогда не был силен в оружии. Отличу только «макаров». Это не мешает мне попадать в цель при наличии желания. Какой калибр у пистолета – я не представляю, но есть ощущение, что пуля размажет мозги ползуна по стене. Одна досада – у них, как у древних динозавров, два мозга. Один в голове, другой где-то в пояснице, и попадание в голову не гарантирует неподвижности жертвы. Мы догоняем первую пару, и Кира, положив руку нашему вечному герою на плечо, отводит его за мою спину. В рукопашную Альдо не ходит, а сжигать ползунов может и из-за наших спин, лишь бы видел объект. А я ему покажу, даже если кто-то загородит собой.

Стая, по закону подлости, прет именно напролом – трое в первой колонне, трое во второй, двое последних от нетерпения аж забегают на стенки тоннеля. Зрелище сюрреалистическое, как в дурном сне. Или хуже – как в дешевой компьютерной игрушке. Отличие одно – монстр из игры не плюнет в глаз с монитора, не собьет с ног хвостом и не вцепится в ногу десятисантиметровыми зубами.

А жаль. Может быть, это отбило бы у многих любовь к такому времяпрепровождению. Говорят, что городская нечисть принимает те формы, которые приносят сюда обитатели. Это их кошмары, их выдумка.

Головы бы отрывать таким фантазерам!

Я стреляю, обнаруживая в наименее подходящий для таких открытий момент, что у пистолета отдача, как у слонового ружья. Меня разворачивает градусов на девяносто и прикладывает спиной о стену тоннеля. Второй выстрел уходит в стену, сантиметрах в тридцати от мишени, но первый я положил точно в ямку на груди ползуна. Там как раз проходят связки и сухожилия суставов передних лап – анатомия у них бредовая, под стать внешнему виду. Бегать и прыгать у него уже не получится. Хайо в прыжке бьет второго ногой под подбородок – раздается чвакающий звук. Сломана шея или что-нибудь еще, но точно – жизненно важное. Хайо большой мастер этих штук в стиле Жан-Клода Ван Дамма, но в отличие от киноактера умеет убивать с одного удара. Третий атакующий оплывает с булькающим шипением, словно вбежал в струю пара из котла. Работа Альдо. Вонь омерзительная, но мне не до нее – одна из тварей взбегает по стенке и хочет запрыгнуть на плечи Лаану, лупящему короткой дубинкой очередного ползуна. Стреляю, попадаю в голову. Ошметки мозгов и костей летят метра на три, забрызгивая нас всех.

– Сволочь, – шипит Альдо, вытирая лицо рукавом, но о деле не забывает – дальний ползун, замерший в раздумьях, не сделать ли отсюда ноги, повторяет судьбу своего предшественника.

Осталось двое целых и невредимых ползунов, и один из них – крупная матерая тварь, должно быть, вожак. Он не торопится атаковать, и от Лаана, добившего свою жертву, осторожно пятится, шипя и размахивая хвостом. Второй глупее – бросается на Хайо, и наш мастер хитрых махов ногами и ударов руками решает выпендриться – подпрыгивает в воздух и приземляется ползуну на лопатки, как-то хитро бьет каблуками. Хруст и звук разрываемой плоти. Кира, стоящий в паре шагов от места схватки, аплодирует – а идущую от него волну едкой иронии я предпочитаю не транслировать. Альдо выдохся, о чем я сообщаю Лаану. Я пытаюсь догнать Лаана, чтобы быть уверенным, что не попаду в него, – и, споткнувшись, падаю. Острая боль пронзает щиколотку. Что за?..

Первый раненный мной ползун живехонек, а я забыл про него и почти наступил на морду – разумеется, он вцепился мне в ногу. Падая, я, сам не заметив, выдернул ногу из пасти – но, кажется, ботинок он прокусил. Или я сломал лодыжку – не знаю, что лучше: укус ползуна, жрущего всякую дрянь, или сломанная в начале зачистки нога. Раздумывать некогда – из положения лежа открывается прекрасный ракурс, и я палю в вожака стаи. Попадаю ему в грудь – в любимую точку. И слышу в голове настолько нелестную характеристику от Лаана, между бедрами которого пролетела пуля, что роняю пушку. Вот это я уж точно никому не передам.

За то, что я сделал, я схлопочу по морде – если не от самого Лаана, так от Киры, который матерится на жаргоне тенников. Я понимаю одно слово из трех и могу уловить один образ из пяти – но мне хватает. Действительно, дурак. Сломал ногу, не добив ползуна, и едва не угодил в Лаана.

Альдо дожигает укусившего меня ползуна, а Лаан добивает вожака, это происходит одновременно. Я сижу в луже и благодарю Город за то, что мои джинсы незаметно для меня трансформировались в кожаные штаны. Мне по крайней мере сухо. Нога болит сильно, икру сводит судорогой. Ко мне подходит довольный собой Хайо.

– Чего сидишь?

– За ногу тяпнули.

Круглое лицо Хайо вытягивается.

– Ну, ты… даешь.

«Идиот», – подумал он, и я как связующий, разумеется, это услышал. Но я благодарен ему за то, что он промолчал.

– Снимай ботинок. – Это подходит Кира.

Я пытаюсь дотянуться до шнурков, но судорогой уже сводит и бедро, у меня не получается ни пса. Кира сам расшнуровывает ботинок, стаскивает ботинок и носок. Зрелище не для слабонервных – видимая мне часть ступни сине-багровая, в темных пятнах. Кира кривится, выкручивает ступню – боль не усиливается.

– Не сломана. Но… – Кира прикусывает губу.

– Да что такое? – И Лаан тут, только Альдо стоит у стены, прикрыв глаза ладонями, – восстанавливает силы.

– Тебя уже кусали ползуны?

– Нет, только в глаз плевали несколько лет назад. Быстро зажило.

– Сам лечился? – продолжает допрос Кира.

– Ну да… А в чем дело-то?

– В том, что ты, Тэри, – кретин. У наших нужно было лечиться. А так – первый раз яд не страшен, второй – может и убить.

Анафилактический шок, вспоминается мне мудрый термин. Что-то такое – повторное введение вещества вызывает мгновенную аллергическую реакцию. Или я путаю… Не важно. Важнее, что моя глупость оказалась куда более серьезной, чем я подумал сначала.

– Ладно, понадеемся на то, что я сужу по тенникам, а не по Смотрителям.

Достав из кармана нож, Кира вспарывает штанину до колена. На ладонь от щиколотки нога покрыта теми же жуткими пятнами, но выше все нормально.

– Тебе дышать не трудно?

Я задумчиво делаю пару глубоких вздохов.

– Да вроде нет, нормально.

– Везунчик. Сейчас починю тебя. – Кира достает из бесконечных, видимо, карманов плоскую бутылку из-под коньяка, наполненную мутно-зеленой жидкостью, и серебряную цепочку с палец толщиной. Видно, что держать в руках серебро ему неприятно.

– Подержите его, – кивает тенник моим товарищам.

– Да я потерплю, – пытаюсь возражать, но меня никто не слушает. Хайо садится мне на колени, а Лаан, извиняясь улыбкой, одной рукой держит мои запястья за спиной, а другую положил поперек шеи. Секунд через десять после того, как Кира начинает свои процедуры, я расцениваю это как благодеяние, а не насилие. Если боль от укуса казалась мне сильной, то как охарактеризовать эту, я не знаю. Впечатление такое, что Кира пилит мою щиколотку серебряной цепочкой и поливает раны расплавленным металлом. Я не ору только потому, что Лаан всовывает мне в зубы рукав своей кожанки, и я жую его. Толстая кожа, кажется, рвется под моими укусами – мне не до того, меня выгибает от боли дугой, Хайо едва удерживает мои ноги. И вдруг все прекращается. Я даже не замечаю, что меня отпустили, сижу, мокрый как мышь, и сплевываю мелкие клочки кожи.

– Вставай, обувайся, – протягивает мне ботинок Кира.

Недоверчиво смотрю на свою ногу. Все в порядке – нет следов ни укуса, ни Кириной деятельности. Кручу щиколоткой – все в порядке. Кира зло сверкает на меня глазами. Я встаю, зашнуровываю ботинок. Нога – как новенькая, но воспоминания о боли меня еще не оставили.

Идти не больно – трудно поверить в это. На каждом шаге я вспоминаю, как лился кипящий металл на мою многострадальную ногу, и по спине ползет холодный пот.

«Впредь поосторожней будешь», – подмигивает мне Кира. Я отворачиваюсь, сплевываю себе под ноги.

За три следующих часа мы уничтожаем еще пять ползунов – без приключений, десятка два плесенников, медлительных тварей, жрущих мох и лишайники, но оставляющих за собой потеки ядовитой слизи, без счета «пираний» и прочей мелкой пакости. Я больше не геройствую, держусь рядом с напряженным и сердитым на меня Кирой и стараюсь быть паинькой.

Зачистка близится к концу. Если забыть о моей глупости, она оказалась самой спокойной из всех на моей памяти. Это кажется странным, и чем ближе к выходу – всего-то километров пять, тем мрачнее делается Кира. У нас, видимо, одна и та же логика – сумма неприятностей на одну зачистку постоянна. И если поначалу все хорошо, а мое приключение – это мелочь, прошлый раз два ползуна располосовали Хайо когтями так, что мы едва привели его в порядок, и это тоже не считалось серьезным делом, то в конце жди особенной засады. О масштабах поджидающей нас мне и думать неохота. Может быть, обойдется?

Не обходится. Кира настораживается так, что я ощущаю воздух вокруг него как вибрирующий кисель, останавливается. Я командую остальным «Стоп!», Лаан и Хайо, по-прежнему идущие впереди, замирают.

– Оглоеды, – тихо говорит Кира.

Я не сразу соображаю, что он употребил множественное число: такого еще не было. Лаан соображает быстрее.

– Сколько?

– Трое.

– Не пойти ли нам отсюда? – спрашивает Хайо. Он вовсе не трус – просто о трех оглоедах сразу еще никто в Городе не слыхал. А если кто-то и встретился с подобным чудом, то рассказать уже не мог.

– Вот еще, – морщит нос Альдо, но мне лучше прочих понятно, что апломб его – дутый и силы он уже подрастратил. Дай Город, его хватит на одного – и то придется нести на себе потом. Если будет кому. В этом я не очень уверен.

– Нет, – говорит Лаан. – Нужно закончить работу. После них уже не будет никого, оглоеды всех распугали надолго.

Смотрю на своих товарищей – кажется, что все они сошли с ума. Нужно уйти, вернуться позже и доделать работу. Гибнуть попусту – стоит ли? Чего ради? Но они, кажется, твердо решились уничтожить всю стаю.

Странная бесшабашность поселяется в груди. Чему быть – того не миновать.

Я вставляю в пистолет запасную обойму, Хайо расстегивает куртку – на нем две перевязи с метательными ножами. Ножи освящены, но как это повлияет на оглоедов, я не знаю. Лаан выбрасывает дубинку и достает из-под бушлата пистолет еще побольше моего. Дубинка оглоеду – как поглаживание. Только Кира и Альдо стоят не шевелясь. Им приготовления не нужны. Впрочем, нет – Кира достает очередную бутылку, на этот раз, кажется, с коньяком или крепким чаем, делает пару глотков и протягивает Альдо.

– Что это? – кривится наш расист и параноик.

– Ты пей, пей, – ухмыляется Кира.

И происходит очередное чудо, на этот раз – доброго свойства: Альдо берет бутылку и делает осторожный глоток. Потом с интересом смотрит в горлышко и залпом допивает содержимое – добрый стакан. Он аж сияет и, кажется, слизывает с ободка бутылки последнюю каплю.

– Что это такое? – Мне на редкость любопытно.

– Травки разные, – подмигивает мне Кира. – Корешки, сушеные мышки, жабьи лапки.

Судя по выражению лица Альдо, там вовсе не мышки и лапки, а хитрый ведьмачий настой тенников, секреты которых они не выдадут и под пытками. Я чувствую разницу в состоянии Альдо почти на себе – энергия бьет во все стороны, и я тоже делаюсь бодрее. Хайо улыбается – видимо, и до него дошла теплая пьянящая волна.

Но наслаждаться нам удается от силы минуту. Кира вдруг поднимает руку, и в полумраке я вижу синевато-зеленое сияние, исходящее от его пальцев, одновременно с этим по нервам током проходит команда «тревога», я знаю направление и разворачиваюсь вправо, Кира – рядом со мной, остальные стоят к нам спиной. К ним по тоннелю идут два оглоеда, к нам, из пролома, – один.

Представьте себе откормленную корову с крокодильей чешуей и пастью. Прибавьте к этому миниатюрному динозавру шипы по хребту до самого хвоста, роговые пластины, прикрывающие бока и часть груди, наделите его умением быстро бегать и прыгать. Страшно? Так вот – это еще не оглоед. У оглоеда не копыта, а трехпалые лапы с длинными когтями. Питается это милое животное только живой добычей, падалью брезгует.

Я вдруг остро завидую Кире – в любой момент он может просто уйти в стену и там отсидеться до конца боя. Мне такого счастья не дано, и приходится думать, что делать. Если бы оглоед был один, мы рассчитывали бы на Альдо. Он выложился бы начисто, но сжег бы гадину, и работа была бы окончена. А тут мы вдвоем на одну тварь, и трое – на двух. Еще неизвестно, кому хуже.

Из пролома уже доносится характерный скрежет когтей по камням. Секунд десять до момента, когда покажется зубастая пасть. «Что делаем?» – спрашиваю я Киру, но он не отвечает. Эх, достал бы он из кармана очередную склянку, плеснул бы оглоеду в морду какой-нибудь едкой дрянью – вот было бы счастье. Но, судя по всему, ничего подобного у тенника в запасе нет.

Мне везет, фантастически везет: первой же пулей я попадаю оглоеду в глаз размером с рублевую монетку. Только выстрел его не останавливает, и даже скорости тупая скотина не снижает, прет прямо на меня. Моя позиция – у стены напротив пролома – кажется мне сейчас совершенно идиотской, но я не могу пропустить оглоеда к ребятам. Только через мой труп. В левой руке откуда-то возникает второй ствол, я нажимаю на скобу или спуск, или что там у этой железяки – судорожно дергаясь, он выплевывает пулю за пулей в голову оглоеда. Пистолет-пулемет? Автомат? Знать не знаю, только ощущаю, что отдача у этого оружия такая, что рука у меня пляшет, и когда я делаю выстрел из пистолета в правой руке, меня закручивает в пляске святого Витта, и я прижимаюсь к стене, чтобы не упасть. Но каблук скользит по липкой грязи, и я плюхаюсь задницей на пол.

Так я и стреляю с двух рук, причем оружие с большей отдачей – в правой, а я вовсе не левша, и сколько пуль уходит мимо, мне неизвестно. Сколько-то отскакивает от чешуи оглоеда, он продолжает переть, уже наполовину торчит из пролома, и я мысленно прощаюсь с жизнью. Самое интересное свойство оглоеда состоит в том, что с расстояния метра два-три он высасывает энергию из любого живого существа. Именно в этом его главная опасность для обитателей Города. Сама по себе смерть тела не страшна – умрешь, скоро вернешься. Но минут пять в контакте с оглоедом – и не вернешься уже никуда и никогда.

Нас разделяет как раз метра три – может быть, обойдется? «Нет, не обойдется», – предупреждает меня Кира. У меня есть примерно три минуты на то, чтобы убить оглоеда. Убегать бесполезно – догонит, затопчет и сожрет. А если забьешься в щель, просто постоит рядом, дождется, пока потеряешь сознание.

И трех минут у меня нет – урод уже протаскивает тяжелый зад через пролом. Секунды две-три, и туша сомнет меня, размазывая по бетонным стенам, развернется и ударит остальным в тыл.

О чем думают перед неминуемой смертью? Не знаю, потому что я не думаю ни о чем – я смотрю, как Кира отталкивается от стены, прыгает и, развернувшись в воздухе, приземляется на лопатки оглоеду. На морде у твари, там, где у коров – рога, два длинных отростка. Кира тянет за них что есть мочи и заставляет зверюгу задрать голову, подставляя под мои пули беззащитное горло. Относительно беззащитное – нервный узел под челюстью прикрывает плотная шкура, но чешуи на ней нет. Я стреляю, стреляю и стреляю, надеясь, что не попаду в Киру, и стараясь не думать, что у тенника, прикасающегося к оглоеду, есть секунд двадцать, а потом он вырубится. Двадцать секунд – это очень много.

Мне опять фантастически везет – оглоед не рассчитал своих габаритов и, пытаясь сбросить Киру, застревает в проеме. Ему бы резко дернуться вперед, тогда бы он оказался в тоннеле – но с задранной к потолку головой ему не до рывка.

– Слеза-аааай… – кричу я Кире. – Он застрял!

Кира мотает головой, я не вижу его лица за волосами – он стоит, почти сложившись пополам и вцепившись в отростки. И я совершаю очередной идиотский поступок, который может стоить мне жизни: вскакиваю, бросаюсь к оглоеду, приставляю ствол к шкуре и стреляю три раза подряд. Четвертого выстрела не случается – кончились патроны, и я стреляю из неопознанного оружия в левой руке. Колени зверюги подламываются, и она падает. Кира сваливается на меня, я нечаянно жму на спуск, стреляя в потолок, и последняя моя пуля проходит вскользь по его виску – я вижу, как пропадает прядь волос, оставляя наголо сбритую полосу, а Кира отшатывается.

Это еще не беда – не попал, и ладно. Сейчас не до разбора полетов. Лежа, я вижу стекающего по стене Альдо и вдруг начинаю слышать пальбу Лаана – еще мгновение назад мне было не до нее, я даже шума своих выстрелов не слышал. Альдо сжег одного оглоеда начисто – и на этом его участие в схватке окончено, он сейчас едва ли сможет встать. Я чувствовал это, пока мы с Кирой уничтожали свою тварь, – но в сознание информация не проходила. Зато сейчас я сообщаю об этом всем.

Тем не менее два оглоеда из трех уничтожены. Но и один оставшийся способен размазать нас всех по стенам. Лаан и Хайо держатся на расстоянии от второй твари – умница Альдо сжег того, что был ближе, и теперь обваренная туша служит препятствием для последнего. Не лети в него веер пуль, оглоед перепрыгнул бы через труп собрата, но он вынужден жмуриться и прикрывать глаза. А ситуация-то патовая. Уходить, оставляя нечисть за спиной, нельзя. Приблизиться к нему – тоже. А заставить оглоеда отступить едва ли получится.

– Что делать будем? – спрашивает меня Кира, и я удивляюсь – тенник, оказавшийся настоящим коммандо, видимо, тоже не знает, как сдвинуть баланс в нашу пользу.

– Ты как? – интересуюсь я. – Не сильно потратился?

– Да нет, не успел почти. Секунд пять от силы. Ты быстро его сделал.

Надо же – а мне показалось, что от прыжка Киры до момента, когда он свалился на меня, прошли минуты.

Ножи Хайо не помогли – отскакивали от шкуры, как от каменной стенки, и освящение не помогло им совершенно. Будем знать, что оглоедам это не страшно. Хайо безоружен – стрелять он не умеет, в рукопашную с оглоедом идти бесполезно. Стоит, вертя в пальцах лезвие, я чувствую его злость и беспомощность. Если бы он воспользовался методом Киры, у нас был бы шанс. Но просить о таком… Хайо может поскользнуться или напороться на шипы, и тогда оглоед просто растопчет его. А я даже не знаю, могу ли так прыгать. Каждый раз новое тело – и изучить все его умения я не успеваю. Но зачем-то Город сделал меня на сей раз здоровенным качком-переростком?

Чет или нечет, орел или решка – была не была. Разбегаюсь, чувствуя, как воздух под ногами становится упругим. Нет, летать я не могу, но в воздухе задерживаюсь дольше, чем этого требует сила притяжения. Вкладываю Лаану в голову, что он должен сделать, отталкиваю его ладонью со своего пути. Почему мне приходит в голову сделать сальто, оттолкнуться ногами от потолка и почему после этой безумной выходки я приземляюсь на обе ступни по бокам шипастого гребня, не поскальзываюсь и не падаю – Город ведает.

Не знаю, сколько силы в щуплом Кире, а мне задрать голову оглоеду стоит титанических усилий. Кажется, сейчас лопнет диафрагма – но я тяну, тяну и тяну, забывая думать о том, с какой вероятностью Лаан может попасть в меня и сколько секунд ему потребуется на то, чтобы пристрелить оглоеда. Мне уже все равно – горы по плечо, море по колено, а по рукам, вцепившимся в отростки на морде твари, течет к оглоеду энергия. Пальцы сводит, словно я схватился за провод, только ток течет не по проводу, а по мне. Меня мгновенно начинает трясти, но разжать кулаки я уже не могу.

Лаан, наверное, стреляет – я ничего не вижу, не слышу, только стараюсь не упасть и не потерять сознание. Я отключился от всей группы – на сегодня я не связующий, а неизвестно что, потенциальная жертва комы и труп. Меня удерживает в сознании только одна мысль – Кира же как-то продержался. Значит, и я смогу…

И все же сначала я теряю сознание и падаю, а потом уже ребята добивают тварь. Мне опять везет, хотя я об этом не знаю: дохлый оглоед не падает на меня, валится на другой бок. Пока Кира хлопает меня по щекам и растирает руки, Лаан и Хайо препираются, кто нанес последний решающий удар, Лаан пулей в крошечное ушное отверстие или Хайо голыми руками, пробив твари кадык и вырвав трахею.

Из этих разборок я понимаю, что, когда я упал, оба бросились вплотную к оглоеду и в те секунды, что он приходил в себя после пребывания с задранной к потолку головой, успели его прикончить. Вот такие у меня друзья.

– Ребята, вы с ума сошли? – Я валяюсь на туше и чувствую себя вправе читать им нотации. Броситься с голыми руками на оглоеда, который прекрасно работает не только зубами, но и лапами, – это уже театр абсурда какой-то.

– На себя посмотри, – мотает головой изумленный своим подвигом Хайо. – Ты что учудил?

– А это не я придумал, – усмехаюсь. – Это Кира начал. Мы так своего и прикончили.

– Вы даете, – щиплет себя за бороду Лаан. – С ума сегодня все посходили.

– Сам-то, – смеется Хайо, – вот уж кто помолчал бы.

– Ну, я же знал, что у него в такой позе пережимается артерия и секунды две он будет безопасен. А ты-то, а?

– Заканчивайте меряться идиотизмом, – ворчит Кира. – Пошли отсюда. Пусть менестрели нас в балладах воспоют. Потом. А я хочу помыться и поспать.

Этого хотим мы все. Маршрут мы специально рассчитали так, что вошли в дальнем от дома конце. А отсюда метров пятьсот по тоннелю и еще минут двадцать пешком.

Дороги по поверхности я почти не помню. Нас кто-то подвез, кажется, водитель маршрутки – в легковую мы едва ли поместились бы. Рисковый человек – подсадил пятерку грязных, испачканных в крови мужиков. Лаан так и не убрал пистолет в кобуру. Не знаю, уговаривал он водителя добрым словом или добрым словом и пистолетом, но нас довезли до подъезда.

За время нашего отсутствия квартира опять изменилась. Наказание какое-то. Все мы регулярно лишаемся каких-то вещей, оставленных в ней, а иногда обнаруживаем, что во всех пяти – или шести – или трех комнатах нет ни одной койки, или туалета, или кранов с водой. Но без квартиры не обойтись никак – мы можем пройти на эту завесу только через эту окаянную «нехорошую квартирку». Очередная насмешка Города.

На этот раз обстановка напоминает дворец какого-нибудь восточного эмира или паши. В общем, кого-то эдакого, в чалме и халате. Ковры повсюду – на стенах, на полу. В ближней комнате – кальян. Я с подозрением заглядываю в ванную и замираю, не веря усталым глазам. Ванная приобрела размеры футбольного поля, и посредине красуется огроменная синяя ванна-джакузи, расписанная золотой и красной эмалью. Рисунки – сугубо порнографического свойства – представляют собой все многообразие цветов и поз секса.

– Мамочки, – стонет Хайо. – Была такая мечта – помыться…

– Ну и помоемся. Как раз туда влезут все, – пожимает плечами Лаан. – И никто не заснет, как в прошлый раз.

Упрек посвящается мне персонально – на прошлой зачистке я так умотался, что заснул в ванне. Не забыв запереть дверь, но забыв выключить горячую воду. Я ушел за одну из нижних завес, а остальные долго гадали, не утонул ли я. Когда из-под двери потекли ручьи весьма горячей воды, а снизу прибежала соседка, они додумались выбить дверь. Ну и кто виноват, что раньше не сообразили?

Лаан пускает горячую воду, разглядывает пузатый кувшинчик, нюхает и высыпает в воду все содержимое – горсти три красно-багрового порошка. Запахом розмарина меня буквально сбивает с ног. Пока я разгадываю загадку «почему розмарин красный», Лаан с Кирой вытряхивают меня из одежды. Видимо, просекли, что на расстегивание молний и пуговиц сил у меня нет. И окунают – в булькающий кровавый кипяток, пахнущий так, что у меня отшибает обоняние.

В джакузи действительно помещаемся мы впятером, и еще остается свободное место. Мучительно хочется спать, но каждый раз, когда я начинаю клевать носом, в чувствительную ямку на ступне впиваются когти Киры.

– Не спи, зараза, ты мне еще нужен…

– Зачем, Кира? – стенаю я.

– Говорить.

– Ну дай я отосплюсь – и поговорим. Я же ни хрена не соображаю!

– Не-а. Спать будешь тут, я тебе не дам свалиться.

Интересно, что еще умеет слухач Кира?

Меня выполаскивают – я не замечаю, кто и как. Даже струя холодной воды из душа не производит на меня никакого впечатления. По разочарованному вздоху я понимаю, что благодетелем оказался Хайо. Но сейчас мне все равно – ледяная вода, кипяток. Тела я практически не чувствую.

Дороги до спальни я почти не помню – перед глазами пляшут узоры ковров, словно сами собой плывущие под ногами. Наверное, меня ведут. Я сплю на ходу, и тычки между лопаток не помогают избавиться от ощущения, что сном меня смывает вниз по бесконечной гулкой трубе. Меня роняют на кровать – точнее, на груду подушек, пледов и шкур, – и Кира, удивительно смешной со своей мальчишеской рожей и материнскими повадками, свивает вокруг меня настоящее гнездо. Укладывается рядом, берет меня за руку.

– Спи, герой фигов.

Дважды меня просить не нужно…