Текст книги "Скажи что-нибудь хорошее"

Автор книги: Татьяна Огородникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Стучаться надо! – враждебно заметил Пашка. Он немного испугался от неожиданного вторжения. – И свечу уже можно погасить. Рассвет на дворе!

Георгий спокойно расположился на стуле возле Жениной кровати.

– Иди отдохни, Шило. Я подежурю. В конце коридора есть свободные апартаменты. Там приляг и поспи.

Это прозвучало как приказ. Пашка хотел возмутиться и показать норов, но вновь услышал слова, которые его удивили:

– Можешь прогуляться перед сном. – Он снова прочитал его мысли. – Подниму рано. За два часа выспишься, будешь как огурчик.

Шило не осмелился возражать. Он слишком хорошо помнил вчерашний разговор. Он все равно собирался выйти на улицу и вдохнуть свежего прохладного воздуха, какая разница, по приказу Георгия или без…

Но не удивляться он не мог. Этот странный огромный мужик делал все то, во что Пашка никогда не верил, и разговаривал так, как никто до сих пор не смел. А если кто и пытался, то бывал беспощадно наказан, иногда даже с нанесением тяжких телесных повреждений. Пашка хорошо помнил, как мать отмазывала его в милиции, где он частенько оказывался в качестве подозреваемого: «Отпустите парня, он с рождения не дает себя в обиду. Весь в отца!» Почему-то через несколько часов Пашку всегда отпускали домой и обращались с ним очень корректно, даже с уважением.

В этой дыре агрессивный и непобедимый Шило почему-то превратился в беспомощного послушного теленка, который выполнял приказания и начал подчиняться даже бабам. За сутки он узнал столько, сколько не узнал за всю жизнь.

Шило вышел на улицу. Прохладный рассветный воздух был чуть наполнен предвкушением знойного дня; поднимающееся солнце уже запустило несколько капель горячих лучей в ночную прохладу, и те, растворившись в ней, согревали воздух и размножались. Где-то вдалеке запел петух, его поддержал товарищ из соседнего курятника, в воздухе появилось легкое напряжение, звуки просыпающегося утра сделали эфир плотнее. Шило присел на крыльцо и погрузился в раздумья. Больше всего на свете его волновали два вопроса: Евгения и Георгий. Женя, которая, по прогнозам врачей, должна была умереть на днях, и немногословный седой Георгий, который без особого напора стал вдруг близким и притягивающим. Может быть, потому, что умел читать мысли. Уже в который раз Шило что-то думал про себя, а Георгий произносил ответы на вопросы. Мало того, мужик был настолько уверен в собственном величии, что Шило чувствовал его превосходство и не сомневался: надо делать так, как тот говорит. Один момент смущал Пашку – он боялся признаться в этом самому себе: он точно откуда-то знал Георгия, но где он мог его видеть? Шило присел на крыльцо, анализируя ситуацию. Перед ним, как в кино, ожила картина просыпающейся деревни. Кто не сидел на крыльце деревянной избушки на рассвете, тот не поймет, какое чудесное спокойствие и уверенность живет именно в эти рассветные часы в глухих деревушках. Потому что законы здесь диктуют не статьи конституции и не будильники с компьютерами. Солнце, погода, петухи, коровы, пчелы, времена года – вот на чем основана жизнь в глуши. Если не повиноваться местным законам, будет нечем кормить детей, тогда и рожать их незачем, а в этом случае и жизнь теряет смысл. Пашка удивился своим мыслям. До чего все просто! А ведь прошло всего два дня, как он уехал из огромного города, бурлящего, скоростного, пожирающего любые идеи, принимающего всех в гости и манящего в сети искушений, интриг и больших кушей. «Так, как в этой глухомани, наверное, живет полстраны, если не больше. И живут же!» – изумился Шило, сделав для себя открытие. Забытое Богом поселение, кажется, давало возможность быть самим собой. Здесь никому не нужны были деньги, потому что купить за деньги можно было только… деньги!!! Все, что производилось, использовалось для проживания, а необходимую одежду можно было выменять на молоко или мед. Пашку настолько поразила эта мысль, что спать расхотелось.

Он потянулся, сплел пальцы и хрустнул суставами.

– Это вредно делать! – вдруг произнес звонкий голос рядом с ним.

Давешний пацаненок Кирюха стоял неподалеку, все так же держа руки за спиной, и внимательно смотрел на Шило.

– Почему не спишь, малой? – спросил Пашка.

Пацан засмеялся в ответ и не поленился достать руку, чтобы покрутить пальцем у виска:

– Ты с другой планеты, что ли? Здесь все просыпаются в это время.

– Да ладно, не гони, – удивился Шило. – У нас в это время только ложатся.

– Да, точно – с другой планеты, – сочувственно вздохнул Кирюха.

– А вы все здесь с какой? – Пашку начинало бесить, что и мужики, и бабы, и даже дети вели себя слишком независимо, будто не признавая авторитетов. Они все были здесь как будто с невидимыми коронами на головах, ничего не боялись, никому не подчинялись и купались в плотном облаке собственного достоинства. А откуда может взяться достоинство, если денег нет? Этого Шило понять не мог. С Кирюхой общаться на эту тему было унизительно.

– Ладно, малой, раз я инопланетянин, пойду посплю. Тем более ваш слепой кудесник приказал…

– Профессор не слепой! – возразил пацан. – Он просто ослеп. Когда он лечит, он всегда чем-то болеет. То видеть перестает, то ходить, то дышит трудно… А иногда все вместе. Но он никогда не умирает, потому что уже давно умер. – Голос мальчишки даже не дрогнул.

– Да вы здесь совсем ненормальные, – буркнул Пашка и резко встал. – Спокойной ночи, пацан. Мамане привет.

– Передам… – кивнул Кирюха и недоуменно пожал плечами.

...

Я понял, что с того момента, когда впервые новорожденный младенец сожмет в своем маленьком кулачке палец отца, он его больше никогда не отпустит. (Габриэль Гарсиа Маркес)

21. Матвей

Матвейка спокойно вышел за пределы больницы, благо местность была изучена им вдоль и поперек. Определенных планов у него не было, главное – добраться до большого города, в котором он мог бы начать свою настоящую, новую жизнь. Его не интересовали районные центры и мелкие городишки. Матвейка стремился попасть в Москву. Меньше ему не надо. Он чувствовал себя свободным и обязанным в жизни только двум людям: деду Ивану и медсестре Фене. Немного сомневался насчет монстра Светки, но пока не мог решить, надо ее спасать или нет. Пока что Мотя весело дошел до трассы и, нисколько не сомневаясь, голосовал при виде любого проезжающего мимо транспортного средства. Первым откликнулся тракторист по имени Василий. Он был белобрысый, с рыжими ресницами и бровями, веселый и очень разговорчивый. Мотя, вдоволь пообщавшись в больнице со взрослыми мужиками, нашел ключ к сердцу Василия в один момент.

– А что, Василий, семья-то у тебя большая? – по-взрослому спросил он.

– На что тебе? – удивился Василий.

– Да вот я думаю, зачем люди заводят семьи… Живешь себе один припеваючи, только на себя работаешь, никто дома не орет, ничего не просит, сам за все отвечаешь. Нет, дорогой мой Василий, не нужно все это. Только лишние заботы.

Василий как-то призадумался после речи мальчишки. Больно убедительно и просто излагал тот все то, что действительно имело место. В жизни Василия, кстати, тоже. Собравшись с мыслями, тракторист попробовал возразить:

– Подожди, пацан. Есть много хорошего в семейной жизни. Ну, согласен, моя меня чаще пилит, чем хвалит. Но ведь хвалит же! И еще как! – Взгляд Василия потеплел и немного замаслился.

– А что, другие девки не могут хвалить? Ну, чтобы не жениться на них? – Мотя имел в виду свое представление насчет похвалить.

Василий понял, что пацан знает гораздо больше, чем следовало в его возрасте, но раз уж на то пошло, чего скрывать.

– Да могут, хвалят еще как, – хохотнул шофер, – но они все чужие. Одного похвалят, другого, и так похвалят десять человек за сутки. Не от души, просто работа такая. Понимаешь? – Он доверчиво заглянул Моте в глаза.

Мотя начал свою игру:

– Понимаю. Еще как понимаю. – Он уже сложил ноги в лакированных ботинках на позолоченный стол. – А твоя по-другому хвалит?

– Конечно, по-другому. Она от всей души. Любит меня, стерва, хоть и орет. – Василий вздохнул. – Зато хозяйственная, готовит вкусно, ждет меня.

– А почему орет? – поинтересовался Матвейка.

– Да по всему. Привычка такая, – пожал плечами тракторист.

– Бить не пробовал? – деловито осведомился пацан. Для него этот способ всегда был лучшим для выяснения разногласий.

Василий как-то смутился, но честно ответил:

– Да всякое бывает, и деремся иногда, иной раз и она меня побивает.

Мотя не верил своим ушам: как это может быть, чтобы баба мужика лупцевала? Он решил, что бедного Василия дома ждет огромная мужеподобная тетка со сковородкой в руке. По идее, чтобы свалить такого мужика, как Вася, нужно постараться. Наверно, бьет сковородкой по башке неожиданно, когда тот еще не готов к обороне.

– Слушай, Вась, – после таких откровений Матвейка решил перейти на «ты», – а ты ее выгнать не хочешь?

– Ты что, куда же я ее дену? Мы с ней всю жизнь вместе, двоих сыновей вырастили, за что же ее гнать?!

У Матвея была своя точка зрения на отношения между мужчиной и женщиной.

– Ты, малец, свою жизнь построй, а потом будешь гнать и привечать кого хошь, – назидательно сказал Вася.

– И то правда, – согласился Матвейка. – Пока что-то не очень получилось. Но я как раз собираюсь этим заняться.

Василий снова удивился:

– Постой-постой, а родители твои где? И сколько тебе лет?

– Четырнадцать, – не моргнув глазом ответил Мо тя. Он был не по годам развит физически, ростом и статью пошел в деда, по внешнему виду ему вполне можно было дать и все пятнадцать, хотя на самом деле он должен был перейти этой осенью в четвертый класс. А уж жизненного опыта у парня хватило бы на трех взрослых мужиков. Выбрось его в непроходимой тайге – не пропадет. Что касается школы, Матвей вообще считал, что ее придумали просто для того, чтобы дети не крутились под ногами. Все, что нужно для жизни, она сама покажет. А книги читать он и без школы любит.

– Родителей у меня нет, а дед помер. Хочу найти тетку, она в городе живет, не знаю, примет или нет.

У Моти сложился в голове план, с помощью которого он собирался убить двух зайцев. Во-первых, осмотреться на свободе и продумать дальнейшие действия, во-вторых, отомстить Виктору, пока он, Матвей, еще не слишком удалился от родных мест. Отсюда до Зойки с Виктором можно было добраться на автобусе.

Василию стало жалко пацана, сам двоих вырастил, уже отправил в самостоятельную жизнь.

– Слышь, Матвей, так тебе идти некуда, получается?

– Пока некуда, но ты не беспокойся, я не пропаду. Переночую на станции, а утром поеду дальше.

– Ну нет, малец, так дело не пойдет. Давай-ка сегодня ко мне, моя накормит, определит в комнату, а дальше посмотрим, что с тобой делать.

Матвейка осторожно спросил:

– А драться не будет?

Василий снова загоготал:

– Да ты, похоже, насмотрелся всякого…

Еще через полчаса тракторного хода агрегат свернул на проселочную дорогу и припарковался около небольшого ухоженного, выкрашенного в зеленый цвет деревянного домика. На улице быстро темнело, пока Вася с Матвейкой дошли до крыльца, внутри зажгли свет, дом показался еще более уютным.

– Гостей принимаешь? – заорал с порога Василий.

– С каких это пор ты мне гостем стал? – донесся зычный низкий голос.

– Я-то не стал, а вот посмотри, кого привез!

Из кухни вышла женщина строгой наружности, очень аккуратно одетая, голова ее была повязана голубеньким платочком, а в руке она держала сковородку.

«Ну вот, так я и думал. Не надо было соглашаться. Сейчас обоим достанется. Я же не буду чужую бабу бить», – подумал Мотя и решил предупредить ситуацию. Он вдруг резко бросился к хозяйке и вцепился в сковороду.

– Эй, ты чего? – возмутилась женщина, стараясь не отпустить орудие избиения.

– Лучше отдай, – приговаривал Мотя, изо всех сил таща сковородку на себя. Женщина пожала плечами и отпустила руки. Мотя, не удержав равновесия, упал на задницу, но сковороду не отпустил.

Василий бросился поднимать гостя с пола.

– Далась тебе эта сковородка, на что она тебе?

Его жена стояла, скрестив руки на груди, и всем своим видом требовала объяснений.

– На, забери. – Матвейка протянул сковородку Василию. – Скажи, чтобы больше не лезла драться!

Тут Василий заржал так, что, казалось, стены дома начали сотрясаться.

– Так ты меня хотел защитить? – гоготал он во все горло. – Слышь, Тамар, пацан решил, что ты меня сковородой бьешь, когда я с работы прихожу. Для профилактики вроде… – Теперь к мужу присоединилась и Тамара. Ее смех был еще более заразительным, чем у Васи. Матвейке не оставалось ничего другого, как присоединиться к семейке.

Они втроем хохотали до упаду, пока у Тамары не иссяк дух. Она так и сказала:

– Все, парни, дух иссяк! – и повалилась на угловой диван, прибрав колени к груди.

Парни скоро успокоились. Они чувствовали себя немного смущенными, не знали куда себя деть. Это неловкое чувство возникло от того, что за столь короткое время посторонние люди обрели взаимную симпатию, которая ко многому обязывала. Как раз обязательства – последнее, чего хотелось Матвею в жизни. По большому счету Василию было бы даже приятно пригреть смышленого пацана в доме, и в данном случае обязательства работали на него. Им с Тамарой уже несколько лет приходилось жить воспоминаниями о прошлом – дети далеко, внуков нет, работа, дом, огород – вот и все обязательства…

Мотя словно почувствовал, что его хотят приватизировать. Он искренне благодарил в душе тракториста, оказавшего теплый прием. Но планы Матвейки совершенно не совпадали с амбициями Васи-тракториста. Мотя мог позволить себе пользоваться гостеприимством нового приятеля максимум три дня. У него было очень много дел.

22. Георгий

Шило нашел пустые «апартаменты» и только успел донести голову до подушки, как провалился в глубокий сон. Разбудил его все тот же Кирюха, прокричав своим пионерским голосом в приоткрытую дверь:

– Павел, вам вставать пора! Доктор велел! И мама завтрак накрыла!

– Чего так орать-то. – Пашка с удивлением обнаружил, что выспался, как будто по приказу Георгия. Есть и вправду хотелось, еще очень хотелось увидеть Валюшу. Шило направился в комнату к Евгении – проведать и привести себя в порядок. Там все еще сидел доктор. Его лохматая голова лежала на столе на скрещенных руках, было похоже, что он спит. Пашка подошел к Евгении и прислушался к дыханию. Оно было ровным, только изредка из груди вырывался прерывистый вздох, но потом снова надолго воцарялся покой. «Не то что вчера, – подумал Пашка, – такую истерику закатила. Все-таки интересно, кого она так хотела выгнать?» Тут, словно вторя Пашкиным мыслям, Женя тихо, но ясно прошептала: «Уходи». Шило пожал плечами и посмотрел на спящего доктора. Тот уже не спал, он выпрямился за столом, и Шило увидел, что Георгий взмок от пота, лицо его было еще более усталым, чем вчера, глаза ввалились, образуя черные ямы вокруг глазниц, и стали еще более прозрачными. Пашке стало не по себе, он сочувственно похлопал кудесника по плечу:

– Отдохнуть бы тебе не мешало.

– Я уже свое отдохнул, теперь вот работать приходится, – как-то очень достойно и без тени сарказма ответил Георгий.

У Пашки почему-то после слов Георгия тело покрылось мурашками. Доктор встал во весь свой могучий рост. Шило спросил:

– А кого она все время гонит? Не знаешь?

– Чертей гонит. – Георгий загадочно ухмыльнулся. – Придет время – узнаешь. Пока другую науку постигай.

– Какую еще науку?

– Учись за больными ухаживать, коров доить, природой наслаждайся, вот тебе и наука. Ко мне заходи на разговоры полезные, я тебя могу кое-чему научить. Валюша принесет отваров, скажет, как давать. – Он взялся за ручку двери. – Да, и не мешало бы больную обтереть, каждый день влажный туалет нужен, два раза – еще лучше.

Пашка тщательно умылся и отправился на кухонное свидание.

Стол снова был накрыт простыми деревенскими разносолами. Валюша приветливо улыбнулась при виде Пашки.

– Доброе утро. Павел. Как спалось?

– С тобой было бы лучше, – сострил Шило и тут же осекся, понимая, что за такое от Валюши можно и кастрюлю на голову получить.

Но Валя оставила пошлую шутку без внимания.

– Вчера у вас было льготное расписание, сегодня вы уже прописаны здесь. Поэтому не стесняйтесь, подходите, наливайте себе кашу, а потом покажу вам, как за больными ухаживать, в том числе за вашей Евгенией.

Как же Пашке был приятен звук ее воркующего голоса. Он готов был учиться чему угодно, лишь бы быть рядом с Валюшей как можно дольше. Пока он шел за порцией рисовой каши, в голове его мелькала картина, как в одно прекрасное утро суровая Валюша в числе своих деловых рекомендаций воркующим голосом скажет: «Сегодня, Павел, вам нужно будет лечь спать со мной. Будем заниматься с вами лечебной любовью…»

Шило замер в мечтах прямо у кастрюли с кашей, пока воздух не прорезал пионерский клич Кирюхи:

– Инопланетянин! Не задерживай очередь. Кашу все хотят, а стоять и думать вместе с тобой не хотят.

Валюша, нежно хихикая, наполнила две тарелки и легонько подтолкнула Пашку к столу:

– Ладно, сегодня еще один льготный день, но завтра точно сам на хозяйстве.

Шило покорно уселся на место рядом с Кирюхой, который не забывал держать руки за спиной. Валюша подошла к сыну, чтобы покормить его с ложки. Она встала в торце стола, наклонилась чуть вперед и потянулась за Кирюхиной ложкой. «О господи!» – Горячая жеребячья кровь разметалась по Пашкиным венам. Он взмок, как давеча взмок доктор. Только, очевидно, причины их потоотделения были различными. Соблазнительные Валюшины формы отчетливо обрисовались трикотажным платьицем. У нее была великолепная фигура, со всеми нужными выпуклостями и впадинами. Когда она протягивала ложку Кирюхе, вырез платья немного отставал от груди, и Пашке хотелось резко уменьшиться в росте и прыгнуть прямо в эту ложбинку, поваляться там, как в мягкой перине. Еще ему очень хотелось хоть ненадолго превратиться в Кирюху, чтобы она трепала его по волосам, заботилась, разговаривала своим певучим красивым голосом, обнимала и ласково целовала, ну хотя бы по-матерински. Этот поток мыслей иссяк вместе с последней ложкой ароматной, тающей во рту белой каши. «Нет, – передумал Шило, – лучше останусь самим собой. Баба, конечно, упрямая, но я еще упрямей».

Они провели с Валюшей почти целый день. Валя поила Евгению горькими отварами, вместе они искупали больную с помощью таза теплой воды и мягких вафельных полотенец. Вале снова и снова каким-то невероятным образом удавалось заставить Женю открыть рот и глотать горький зеленоватый чай. Пашка давно не чувствовал себя так беззаботно и радостно. Он был уверен, что именно присутствие Валентины вселяет в него непосредственные детские эмоции, желание делать добро и, что самое удивительное, освобождает от всяких мыслей про Москву, бизнес, дела и даже телок. Интересно, чем она живет, о чем думает? Может, ей нужны деньги или помощь… Шило удивлялся самому себе. Когда это он помогал телкам? Ну, денег давал. Правда, за дело. Ну, притворялся, что ведется на их «техничные» трюки по опустошению кошелька. Последняя, кстати, кажется, Марина, удивила его изобретательностью. Он даже решил на какой-то период, что она умная.

Он вспомнил, как пару недель назад приехал на автомойку и на минутку отошел от машины, чтобы купить воды в магазинчике с зеленым козырьком. Когда он вернулся, его БМВ оказалась жестко заблокирована темно-синей «тойотой». Сначала Шило почувствовал приступ агрессии, потому что ненавидел, когда его планы нарушались по не зависящим от него причинам. Он подумал, что разбитое лобовое стекло – самое адекватное наказание за подобную бестактность, но увидел на торпеде белый листок с номером телефона и, не задумываясь, набрал номер, надеясь убедить водителя в неправоте словесно. Настроившись на серьезную беседу, Пашка с ходу задал вопрос, который не давал ему покоя:

– Ну ты не ох..л, дорогой товарищ?! – Он собирался продолжить в том же духе, но товарищ вдруг залепетал девичьим голосом:

– Простите, простите, я не хотела доставлять вам неудобства. У меня не было выхода. Я так хотела в туалет, что…

Шило засмеялся от такого поворота событий и решил совместить приятное с полезным:

– Так давай дуй сюда. Или ты еще в туалете?

– Нет, я уже… то есть… все… Я в кафе наверху. Хотите, я вас кофе угощу?

«Смешная, – подумал Пашка, – пойду посмотрю на чучело. Может, ничего…»

– Жди там, трубку не клади, чтобы я тебя увидел. Иду.

Чучело оказалось очень даже симпатичным. Наивные карие глазки, пухлые губки, блондинка с длинными волосами, словом, такая, как надо. Пашка заплатил за кофе и за мойку, проводил девушку Марину до машины. На следующий день позвонил, сводил в клуб, и, кажется, неплохо чпокнулись. В принципе он мог бы повстречаться с ней и дольше, но ровно через неделю, когда Марина уже признавалась в любви и подозрительно яростно хотела родить ребенка, Пашка поехал на другую автомойку. Она была ближе к офису и удобней. На сей раз в непосредственной близости от его БМВ раскорячился голубой «фольксваген» с номером телефона под стеклом. Шило ржал как подорванный. Вот умницы, вот молодчинки! Длинные бабские языки все портят. Трюк простой и действенный, но когда его начинают исполнять коллективно, это становится неинтересно. В этот раз Шило пошел на принцип и дождался в магазине, пока голубоглазая высокая блондинка с пухлыми губками и, вероятно, с другим именем сама отъедет от неудачно выбранного места рыбалки. Марине он больше не звонил. А когда та объявилась сама, жестко послал ее на автомойку. Вместе с будущими детьми.

Нет, не того он искал в женщине. Все, что ему было нужно, он встретил в глухомани, в лесу, в месте, куда люди приезжают либо выжить, либо умереть.

...

Я понял, что один человек имеет право СМОТРЕТЬ НА ДРУГОГО СВЫСОКА только тогда, когда он ПОМОГАЕТ ЕМУ ПОДНЯТЬСЯ. (Габриэль Гарсиа Маркес)

23. Матвей

Ночевка в уютной комнатке зеленого домишки, вкусный хрустящий горячий каравай с кружкой молока на столе, чистая пижама, доброжелательная и смешливая хохотушка Тамара, горячая ванна, новая одежда, чуть на вырост, – все это повергло Матвея в пучину сомнений. Он чуть было не принял решение остаться у тракториста навсегда. Василий мог дать Моте все то, о чем тот мечтал долгие годы и о чем старался не разговаривать с товарищами по школе. Мотя с первых минут пребывания в доме Василия почувствовал, что у него как будто есть семья. Он даже представил на минуточку, что Тамара его мать, а Василий – отец. Ему почему-то захотелось, чтобы Тамара работала школьной учительницей, профессия отца-тракториста вполне устраивала, такими родителями можно гордиться!

«Вот оно что! – размышлял он, – оказывается, вовсе не нужно родиться и жить в одном месте, чтобы полюбить человека, как своего близкого родственника, как отца, мать или сестру. – Тут он вспомнил монстра Светку. Услужливая память грубым тычком напомнила Матвею, что он должен много чего сделать. – Ладно, монстр ни в чем не виноват, – подумал Мотя. – Не уеду в Москву, пока не увижу, что Виктор не обижает Светку».

Мотя задержался у гостеприимных хозяев почти на неделю. За это время он три раза наведался в отчий дом. Обстановка там была неспокойной, во всяком случае, подглядывая в окна и подслушивая, Матвейка понял, что Виктор и Зойка по-прежнему не расстаются с бутылкой, ругаются, матерятся, где-то бегает монстр Светка, которая живет сама по себе. «Ладно, хоть не лупит ее», – думал Матвейка.

Ему ни капли не хотелось попасть внутрь. Чужие люди – Василий и Тамара – стали ему за неделю намного ближе и дороже, чем родная мать. Без Ивана дом для Моти умер, а Виктора с его противными слезящимися глазами Матвей ненавидел все сильнее. Его терзала мысль, что этот гнилой человек вытеснил из собственного дома деда, занял его место, не имея никакого права даже стоять рядом с ним.

Как-то раз, вернувшись в свой новый приют, Матвейка сообщил Василию:

– Ну что, поеду я дальше…

Тамара в это время хлопотала на кухне, накрывая на стол.

– Как это «поеду»? – Похоже, Василий искренне расстроился. – Тамар, слышь, парень хочет от нас уезжать.

Из кухни послышался грохот. Видимо, Тамара уронила тарелку. Она вошла совершенно ошарашенная, с осколком разбитой посуды в руке.

– Ты что, Матвейка, нельзя сейчас уходить.

– Почему нельзя? Мне нужно, хотя мне и хорошо у вас.

– Неспокойно что-то вокруг. Вон в Алексеевке дом вчера сгорел, даже пикнуть никто не успел.

– Ну и что, Алексеевка далеко. Мало ли домов горит? Дело такое – вспыхнул и сгорел. Может, окурок кто бросил, – спокойно отвечал Мотя, уставившись в пол.

– Нет, – вступил в разговор Василий. – В доме хозяина не было, он у бабы своей напротив живет. Поговаривают, поджег кто-то. Видно, нажил врагов мужик. Дом поджечь – последнее дело, у хороших людей хаты просто так не горят. Пускай спасибо скажет, что на соседние дома огонь не перекинулся, а то и нынешний сгорел бы.

– Это нельзя, вдруг там дети маленькие… – вмешался Матвей.

– И то правда. – Василий завершил разговор о пожаре.

На Мотином лице отразилось облегчение. Он вздохнул и добавил:

– Ну так я пойду завтра. Я к вам приезжать буду.

Тамара тихо плакала на кухне, собирая осколки в совок. Привыкли они к парню, да и непохоже, чтобы он был кому-то сильно нужен, кроме них.

– Ладно, – ответил Виктор. – Только обещай не пропадать. Ты нам ведь не чужой уже. Сообщай, где, что, как встретили. А если будут нос воротить, возвращайся.

– Угу, – буркнул Матвей, сдерживая неприятный комок, сдавивший горло.

Он ушел рано-рано утром, когда все еще спали. Не хотелось грустных прощаний и обещаний, которые невозможно выполнить. Мотя прихватил с собой сменную одежду, пару книг и одолжил у Виктора из кармана немного денег – на всякий случай. Еще он взял у Василия складной перочинный нож, который тот всегда носил с собой. На столе Матвейка оставил короткую записку. «Спасибо вам. Все, что взял, верну. Матвей».

Он без малейшего сожаления покидал родные места, будучи уверенным, что его ждет другая, настоящая жизнь. Он найдет свою дорогу, которая приведет его к богатству, роскоши и любви.

Матвейка не просто уходил, он убегал из прошлой жизни. Не оглядываясь назад, он несся изо всех сил на автобусную станцию, чтобы добраться до железнодорожного вокзала, откуда точно можно попасть в Москву. Он точно оказался бы в городе своей мечты через два или три дня, если бы не компания пацанов, которая встретилась ему на конечной остановке автобуса, громко объявленная водителем как «Конечная, Жэ-Дэ вокзал».

Самый главный из пацанов выделялся ростом, наглостью и туповатым выражением лица. Особенно приметными были выпученные карие глаза, которые, похоже, собирались выпасть из орбит. Эти глаза придавали пацану вызывающий, атакующий и в то же время нелепый вид. Именно он попросил у Моти прикурить.

– Че, пацан, прикурить не найдется? – Глаза уставились на Мотю, как два небольших блюдца.

– Не курю, – ответил Матвей, почти наверняка зная, что дело вовсе не в сигаретах. Он сунул руку в карман и нащупал нож.

– Ха-ха! – Враг обозначил усмешку. – Значит, не куришь? – Он схватил Мотин рюкзак и вывернул его наизнанку. Из рюкзака вывалились две книжки, взятые напрокат у Василия. Ими оказались томик Гоголя и сборник сказок братьев Гримм. Третья, «Остров сокровищ», болталась на обложке, рискуя оторваться от основы. Пучеглазый презрительно пнул ногой книги. – Может, ты вместо курева читаешь всякую муть? – Его компания оформилась в дежурный полукруг, который прикрывает драки, и каждый из присутствующих заинтересованно следил за ходом событий. На некоторых лицах Мотя прочел: ну, давай, кончай его скорее.

Матвей не испытывал страха, потому что дед Иван научил его: бояться только хуже. Ничего не изменишь, еще и достоинство потеряешь. Матвей крепко сжимал рукоятку перочинного ножа, взятого взаймы у Василия. Отступать он не мог – в больнице околачиваться надоело до чертиков, идти не к кому, путь один – в столицу. А эти, похоже, собирались нарушить его планы. Матвейка был намного моложе, зато крепче и тренированней пучеглазого. Единственный минус – если вдруг все пятеро набросятся, может понадобиться и нож.

– Слышь, пучеглазый, собери назад то, что в рюкзаке было, а потом, если захочешь, я тебе устрою выволочку.

Пучеглазый презрительно сплюнул на тротуар:

– Если жив останешься, сам соберешь.

– А ты такой смелый, потому что только впятером дерешься? – усмехнулся Мотя и на последнем слове нанес пучеглазому удар прямо в челюсть. Удар получился что надо, противник дернул головой, как в кино, и упал на землю. Группа поддержки неуверенно топталась на месте, не решаясь вступить в борьбу. Теперь Матвей был уверен в собственных силах, и пока главный противник корчился от боли, лежа на асфальте, он достал из кармана нож, вытащил лезвие и увидел, что храбрецы совсем потеряли смелость. Матвейке понравилось ощущение власти. Он показал лезвием ножа на самого маленького:

– Ну-ка, давай-ка, шестерка, собери мне вещи.

Пацан послушно сел на корточки и принялся складывать рюкзак. Закончив дело, он с рабской покорностью протянул сумку владельцу.

– Ну вот, так-то лучше. Пока, банда! Мне в Москву пора. – Мотя развернулся и пошагал в сторону вокзала.

– Эй, постой! – вдруг донеслось до него. Матвейка повернул голову через плечо.

Ударенный в челюсть пучеглазый, похоже, оклемался. – Нам такой, как ты, пригодится в команде. Хочешь с нами? Мы с тобой будем боссами.

Мотя задумался. Ему вроде нравилось, что теперь его будут звать Босс. На принятие решения ушло две минуты.

– О’кей, – ответил он, – только мое имя будет Биг Босс. А твое просто Босс. Договор?

Кажется, мечта начала сбываться раньше времени…

24. Георгий

Через несколько дней Пашке казалось, что он всегда жил в этом месте. Ему было удивительно представлять, как это раньше он столько суетился, носился по городам, придумывал себе важные дела, а настоящая жизнь, оказывается, проходила мимо. Самое главное, чего Пашка хотел добиться – назло своему отцу, который предал его сразу после рождения, – стать богатым, независимым и, может быть, когда-нибудь найти его и плюнуть в морду. И еще он хотел, чтобы у него в подчинении было огромное количество людей, которыми он мог бы командовать, чтобы о нем писали газеты и журналы, снимали фильмы, шептались, увидев на улице. Сейчас все эти желания казались мизерными и абсолютно несущественными. Никакие деньги мира не могут вернуть жизнь человеку, которого не стало. И никакой бизнес не интересен, если ты потерял здоровье и людей, для которых жил. Постепенно Пашка вникал в уклад чудного поселения, знакомился с обитателями, наблюдал за Георгием, иногда недоумевая, а иногда восторгаясь его силой духа. Кудесник разрешал Пашке заходить в свою библиотечную комнату, советовал почитать книги, порой рассказывал о пациентах и давал посмотреть письма. Часто Шило заставал его задумчиво сидящим в кресле напротив картины с женщиной в красном платье, и всякий раз глаза его были мокрыми от слез.