Текст книги "Четыре времени года"

Автор книги: Татьяна Тарасова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Не знаю, видела ли я когда-нибудь в жизни идеальную пару. И что это такое? Чтобы партнеры подходили друг к другу по росту? И чтобы любили они и в танцах, и в жизни друг друга одинаково? Нет. Идеальных пар нет. Кто-то в дуэте всегда ведущий, кто-то ведомый.

Например, в нашей золотой паре Люда Пахомова была ведущей. Мы смотрели много лет на этот дуэт, и ловили себя на том, что смотрим на нее. Правда, Пахомова могла заставить нас делать это только благодаря Александру Горшкову. Что касается английской чемпионской пары Торвилл – Дин, то я вижу, как он ведет партнершу, а ее не замечаю. Но тоже благодаря тому, что партнерша она замечательная.

Бестемьянова и Букин удивительны тем, что у них одинаковое дарование. Но у Наташи чуть больше темперамента.

Каждый раз перед новым сезоном, как на экзамене перед чистым листом бумаги, я трясусь, не могу придумать ни одного движения. Я даже плакать не могу – рыдаю. И еще пугает время, оно подгоняет, есть сроки постановки, и их изменить нельзя. Пустота внутри становится пропастью. И я уже почти уверена, что надо позвать учеников и сказать им: «Извините, я в этом году ничего поставить вам не могу, я не знаю, что делать, так получилось». Но когда эта пропасть вырастает до немыслимых размеров, вот тогда и приходят новые мысли и идеи.

Я хотела в 1984 году поставить им танцы без всякой темы. Просто красивые ганцы, чтобы зрители, сидящие на трибунах, приходили в восторг.

Да и чемпионские медали выиграть было необходимо. «Золото» европейского первенства 1983 года для нас было не высшей пробы, так как на чемпионат не приехали Торвилл и Дин.

В соперничестве этих дуэтов есть обидные для нас моменты.

Андрей с Наташей впервые встретились со своими главными конкурентами на чемпионате мира в 1979 году в Вене. Там в обязательной программе был венский вальс, и я впервые обратила внимание, как Дин делает чоктао – типичный элемент, основа основ в танцах,– у него ножка так аккуратненько, развернуто подходила к другой ножке, просто картинка. Он еще не был тогда идеальным партнером и не так тонко чувствовал музыку, но поразил меня выворотностью. Ребята проиграли англичанам обязательные танцы. В венском вальсе Букин зацепился за борт. За произвольный танец наши оценки были выше, чем у Торвилл – Дин. В конечном счете они тогда заняли девятое место, а мы – десятое.

А на следующий год ситуация резко изменилась. На чемпионатах мира для судей имеет большое значение, какие места занимают спортсмены во внутреннем первенстве, так как по неписаному правилу спор за высшее звание ведут прежде всего национальные чемпионы. Так вот, англичане уже в 1980 году стали чемпионами своей страны, а Наташа и Андрей впервые победили на чемпионате СССР лишь в январе 1982 года.

К зимней Олимпиаде в Лейк-Плэсиде они подготовили русскую программу. Никто, я считаю, озорнее, чем они, русского танца на льду еще не показывал.

Пока Наташа и Андрей после чемпионата мира 1983 года, прошедшего в Хельсинки, где они заняли второе место, ездили в турне по европейским странам, я мучительно думала, какой сделать их олимпийскую программу, как представить их в таком важном году, выросших значительно в мастерстве, выросших в понимании танца. Имеющих свое лицо, свой стиль.

Хотелось создать что-то более значительное, чем то, что делалось в прежние годы. И не только потому, что предстоял олимпийский экзамен, но и чтобы они могли показать себя и как лидеры советской танцевальной школы.

Я приехала к ребятам к концу турне во Францию. Приехала, привезла -новую музыку. Музыка была испанская. Несколько отдельных миниатюр, каждая из которых представляла собой колоритнейшую испанскую новеллу. Нам давно хотелось сделать испанскую программу. Долго слушали музыку. Что-то нравилось, что-то нет. Мы находили в ней замечательные моменты, постепенно компоновалось нечто цельное. Но когда приехали в Москву, я решила все же поменять испанские мелодии на русские: потому что Олимпиада, потому что мы русские, никто, кроме русских, не может показать наш танец с нашей музыкой, показать его характер, как это могут Бестемьянова и Букин. Но хотелось сделать танец непохожим на все, что было прежде. Миша Белоусов отбирал мне музыку, и я ее слушала, даже не часами, измеряли ее километрами пленки.

В это время состоялась премьера новой программы у Игоря Александровича Моисеева. Игорь Александрович пригласил меня с мужем посмотреть его новую работу «Ночь на Лысой горе». Это была еще не премьера, а первый черновой просмотр в репетиционном зале. Я была потрясена грандиозностью балетмейстерской работы. Невероятная фантазия во время всего действия, миллионы новых движений, новых находок. Я сидела в репетиционном зале и в полном восторге смотрела работу Моисеева. Еще не было костюмов, еще, наверно, были какие-то помарки, но меня заколдовало происходящее на сцене. Невозможно себе представить, чтобы человек в семьдесят семь лет был способен так поражать своим искусством. Это под силу только гениям. Я видела сотни репетиций Моисеева, десятки его спектаклей, но ничто не производило на меня такое впечатление, как этот прогон. Он меня и утвердил в мысли о создании русского танца. Нет, я не собиралась ставить его так же, как Моисеев, хотелось тоже находить новые движения, передать динамику русского танца, его красоту. Основное направление будущего произвольного танца Бестемьяновой и Букина определил именно этот просмотр – Наташа и Андрей должны показать на льду веселье, задор, лихость русского характера, передать дух русской ярмарки.

Я вернулась домой из Зала Чайковского и не могла уснуть всю ночь. Хотелось рассказать всем, что мы видели, чтобы все бежали, записывались, становились в очередь за билетами. Чтобы никто этого не пропустил, чтобы все это посмотрели. Собственно, все мои друзья потом на концерте побывали.

Мы начали ставить программу в Одессе: собирать материал, то есть искать позиции, элементы, связки для каждой из частей, но пока не компонуя их вместе. Мы – это Ирина Чубарец и Станислав Шкляр – хореографы, которые работают со мной, известные мастера бальных танцев, Светлана Львовна Алексеева и я. Совершенно забыв о времени, работали и работали. Ира и Станислав пробовали что-то в зале, потом показывали мне, а я переносила их задумки на лед. В зал я специально не ходила, чтобы своим присутствием не давить на хореографов. Наташа и Андрей любое их предложение старались развить, изобретала движения и я – и за четыре дня мы полностью собрали материал для произвольного танца. При этом сами пребывали от него в полном восторге. Во второй части танца есть такая проходочка в мелодии, Ира и Станислав твердили, что она должна быть в движении проста и гениальна. Потом взяли и прошли сами. Это было действительно просто и гениально. А когда то же самое на льду воспроизвели Бестемьянова и Букин, мне стало ясно: произвольный танец нам удался.

Одна мысль не покидала: только бы вот так продержаться до конца, когда каждый шаг – находка. «Вы только темп вытяните», – просила я ребят, а темп дикий, программа очень сложная, нет ни одного такта из тех, что ребята танцевали раньше. Все совершенно новое: поддержки, шаги. Я больше всего боялась повторов, потому что устала смотреть программы, состоящие из одних и тех же элементов, как будто постоянно катают одну и ту же программу, только музыка меняется.

Ребята выходили с этой программой за зиму раз пятьдесят, не меньше, на различных показах, просмотрах, соревнованиях, но я смотреть на нее не устала.

Первый показ состоялся в Одессе. В это время там проходили гастроли «Современника», и я пригласила на тренировку Галину Борисовну Волчек. Катали ребята программу удачно, хотя со времени начала работы над танцем прошла всего неделя, и когда закончили, Галина Борисовна закричала: «Таня, браво!»

Теперь мы еще больше утвердились в мысли, что произвольная программа нам удалась. Она потом отрабатывалась, вычищалась, сокращалась, но практически наш русский танец был создан за несколько дней.

Настоящая премьера проходила в Томске. Программа была еще сырой, прошло всего три недели, как мы ее показывали в Одессе, но приняли ее очень хорошо. Ребята еще спотыкались, многие жесты выглядели незаконченными, однако каждый день то в жесте, то в шаге, то в повороте головы Наташа и Андрей демонстрировали что-то новое – танец давал им возможности для импровизации. Сколько я провела тренировок, но двух одинаковых движений в этом танце так и не увидела. Может быть, это и плохо, меня же это радует, Я не могу смотреть на одинаковые заученные жесты, улыбку, если они повторяются в одном и том же месте. Это замечательно, когда в зависимости от внутреннего состояния, тренированности фигуристов танец преображается и преображается ими. Мне не хочется трогать его самой, показывать жесты, считаю более целесообразным объяснять, что бы я хотела здесь видеть. И то, что Наташа и Андрей привносили в танец много своего, а это им, кстати, очень помогло, возможно было только благодаря их большому мастерству, их высочайшему знанию всех законов спорта и фигурного катания.

Такова история рождения программы олимпийского года. Мы проиграли в этом сезоне чемпионам мира, но мы шли своим путем, в фигурном катании нет двух первых мест, и приходится сравнивать два совершенно различных направления. Я была убеждена, что Бестемьянова и Букин достойны в танцах самого высокого звания. Что ж, их путь в спорте в роли одной из ведущих в мире пар только начинался...

Главу о Наташе и Андрее надо заканчивать рассказом о Сараеве. Наташа перед стартом очень нервничала, но говорить об этом я не хочу. Мы все это видели по телевизору, и больше не увидим. Серебро Олимпиады завоевано ими в борьбе с выдающейся парой, которая раньше вышла в лидеры и у которой шансов победить было больше. Но любая олимпийская награда – высочайшее достижение. Нет у спортсмена в жизни важнее соревнований, чем Олимпийские игры.

Вечером, когда я из Шереметьева приехала домой, ждал меня накрытый нашими мамами стол, и во главе его восседал отец, редкий гость на любом семейном празднике. Он произнес тост, поздравив меня, когда же пришла моя очередь говорить, я напомнила ему, как он твердил мне постоянно: «Мало работаешь, мало работаешь». – «Сколько ты провел Олимпиад?» – спросила я у отца. «Был на пяти, но тренером работал на четырех». – «Вот и я вернулась уже с четвертой своей Олимпиады». И он как-то притих: «Врешь, Татьяна». – «Ну, как вру, ты в 1972 году в Саппоро заканчивал, а я там начинала».

Я не знаю, с чем можно сравнить первую в жизни Олимпиаду. Я не нахожу сравнения, потому что, когда впервые попадаешь на Игры, испытываешь чувство безграничного счастья, хочется только летать. Тем более что, когда я попала на первую свою Олимпиаду, передо мной стояли задачи менее сложные и ответственные, чем на трех остальных. В Саппоро мои ученики, спортивная пара Черняева – Благов, должны были принести команде одно очко, и они его принесли. Это тоже серьезное испытание для двадцатичетырехлетнего тренера, но все-таки не такое, когда надо бороться за призовые места, когда на твои плечи ложится обязанность вывести учеников в чемпионы. Наташа и Андрюша боролись за первое место. Букин однажды так разволновался, что мне стало за него страшно. Торвилл и Дин сделали в обязательном танце мелкие ошибки, просто Крис нервничал, но ошибки заметные, судьи же ставят им 5,9—6,0. Букин, как ребенок, чуть не заплакал: «Что ж происходит, Татьяна Анатольевна, посмотрите?» Он понимал, что судьи им оценку выше не поставят, но в душе оставался спортсменом и стоял за честную спортивную борьбу. Как тренеру мне реакция Букина доставила удовольствие, мы с Наташей поплелись за ним, успокаивая и объясняя, почему нас за малейшую неточность наказывают.

В Саппоро я бегала смотреть другие виды, сейчас же коплю силы для своего дня и никуда не хожу. Тренеры на Олимпиаде должны, как и спортсмены, быть в пике своей формы, поэтому нельзя распылять внимание и необходимо отдыхать.

Не знаю, какая Олимпиада мне дороже всех, все они очень разные. Понятно, что последняя занимает в памяти самое большое место.

Тарасята

Так называют команду моих учеников. За те годы, что я работаю тренером, у меня занималось несколько десятков фигуристов. Я помню их всех прекрасно. И буду помнить всю жизнь. Они были разные: добрые, злые, трудолюбивые, лентяи, но для меня, как для матери ее дети, всегда самые дорогие существа. Ученики – это, впрочем, те же собственные дети, видишь все их недостатки, но все равно любишь. Из жизни моих учеников складывается и моя. Но расскажу я о тех, чья работа со мной отмечена каким-нибудь существенным событием как веха, которой отмечен определенный этап на моем тренерском пути.

Людмила Суслина и Александр Тихомиров

Людмила Суслина и Александр Тихомиров – самые первые мои питомцы. Когда я поняла, что тренироваться больше не смогу, то вдруг оказалась в страшном одиночестве и не знала, что делать дальше, то ли идти танцевать, то ли идти учиться, то ли идти работать. Передо мной открывались все дороги, но, правда, ведущие неизвестно куда. В один из этих дней маеты и раздумий, нелегких для меня дней, так как я очень любила кататься, а теперь в силу моей непригодности вынуждена была оставить любимое дело, ко мне приехал мой первый партнер Александр Тихомиров. С Сашей я выросла, с Сашей выполнила норму мастера спорта, с ним выигрывала юношеские соревнования. Теперь Саша Тихомиров катался с Люсей Суслиной. Он посидел у меня в гостях, а уходя, между прочим, сказал: «Что ты мучаешься, ходишь такая расстроенная, ты же способная девочка. Вот возьми нас с Людой тренировать. А то с нами никто возиться не хочет».

Это сейчас при каждой более или менее приличной паре тренер, хореограф, врач, музыкант да еще и администратор крутится. Тогда же Люся и Саша занимались одни, даже тренера для них свободного не было. Но катались Суслина с Тихомировым, как и я, в «Труде» и к тому же на стадионе Юных пионеров. Что можно еще себе пожелать лучшего! Конечно, не прошло и недели, как я вылетела с ними на лед и сразу же начала ставить им короткую программу на музыку Арама Хачатуряна «Танец с саблями». Музыку, к которой я еще не раз потом возвращалась. Я крутилась вокруг Люси и Саши с утра до вечера, мне все нравилось, все, было интересно. Непонятно только, отчего Суслика и Тихомиров так уверовали в меня? Прошла еще неделя, и они на соревнованиях занимают четвертое место, обходя пары, у которых прежде не выигрывали. Думаю, зараженные моим восторгом, они оказались на большом эмоциональном подъеме плюс еще и ощущение, что они кому-то нужны, что у них есть свой тренер. Но не только я им – и они мне оказались необходимы.

С той минуты, как я снова пришла на СЮП, теперь уже тренером, я ожила. Я начала придумывать себе сразу тысячу хлопот. Принялась рядить Люсю и Сашу: пришивать к Люсиному платью какие-то немыслимые кружева, к голове прилаживать цветы, заказывать Саше новые костюмы. Конечно, ничему я их не учила и не могла еще научить, но они первые, кто в меня поверил, вручив мне свою судьбу.

Саше, как и мне, исполнилось тогда девятнадцать, Люся на год старше, но тем не менее они абсолютно мне подчинялись и делали все, что я от них требовала.

Каждый прокат проверяется видеозаписью

Тогда же меня пригласил к себе Игорь Александрович Кабанов и передал своих учеников-танцоров: Моисееву и Миненкова, Татьяну Войтюк с Вячеславом Жигалиным. Я ходила безмерно счастливая. День теперь складывался безумно интересно, он весь подчинялся строгому расписанию. К тому же меня (какое счастье!) взяли в штат тренеров «Труда». Дома был настоящий праздник – я выбрала для себя дело, главное, пошла по дороге отца.

Суслина и Тихомиров катались у меня еще четыре года. Они вошли в сборную команду страны, и отныне четвертое место было их постоянным. Короче, Люся с Сашей превратились в стабильную, хорошую пару. Они ушли незаметно, без обид и без шума. Устали от спорта, сделали в нем все, что смогли, и ушли. И сейчас, когда прошло уже столько лет после их последнего выступления, я, как и тогда, могу сказать: «Спасибо вам, Люся и Саша».

Где работает Люся, я не знаю, а Саша занялся наукой. Он мне звонит, редко, но мы все же встречаемся, все у него в жизни спокойно и хорошо.

Следующие мои ученики в парном катании пошли еще дальше, с ними я ездила на чемпионаты мира, Европы, на Олимпийские игры.

Ирина Черняева и Василий Благов.

Я расскажу о них.. На нашем стадионе в конце шестидесятых годов работала Лида Горлинская, которая вела группу парного катания. Она по каким-то своим соображениям собиралась -уходить и оставила мне в наследство двенадцатилетнюю Черняеву и четырнадцатилетнего Благова. Эта пара спустя пять лет заняла на олимпийском турнире в Саппоро шестое место.

Маленькая, тоненькая, совершенно прозрачная девочка Ира, с голубыми в пол-лица глазами. Никто и никогда не мог предположить, во всяком случае с первого взгляда, что эта хрупкая с виду девочка по характеру сильный и волевой человек. У нее не наблюдалось ярких данных для фигурного катания. Отсутствовала резкость, не было крутки, но в соревнованиях она ни партнера, ни меня ни разу не подвела.

Я называла ее флиппок. В один из сезонов в число обязательных элементов короткой программы входил прыжок флипп. Ире он не давался. Точнее, она смогла пару раз на тренировке показать что-то отдаленно похожее на этот прыжок. Шансы, что Ира прыгнет флипп на соревнованиях, практически равнялись нулю. А эта удивительная девочка в течение всего сезона ни разу на состязаниях не сорвала прыжок. Черняева – Благов выигрывали звание чемпионов Советского Союза, на их счету победа над парой Карелина – Проскурин, в те годы одной из лучших советских пар. Ира с Васей были пятой парой в мире, четвертой в Европе.

Вася – мой друг по сей день. Он нередко забегает ко мне. Добрый, с улыбкой от уха до уха. Он вырос у бабушки (бабушка водила его на каток и воспитывала его), и не самое веселое было у него детство. Зато вымахал таким здоровым и сильным, что получил в сборной прозвище «подъемный кран», и, по-моему, мог поднять сразу двух партнерш.

Иру он уверенно держал над головой и легко исполнял с ней любые поддержки. Ира и Вася ровесники Моисеевой и Миненкова. Когда Ира и Андрей выиграли международный юниорский турнир по танцам, тогда же на нем в соревновании пар победили и Черняева с Благовым, позже подобные турниры стали называться юниорскими чемпионатами мира.

Проработали мы вместе пять лет. Катались они без большого эмоционального подъема, но хорошо. Они смогли бы еще выступать вместе, но я сделала большую ошибку: Вася хотел прыгать многооборотные прыжки, что не удавалось Ире, и я поменяла ему партнершу. А новая пара не состоялась.

Семилетняя дочка Иры Черняевой подошла ко мне во время турнира «Московские новости» и заявила: «Возьми меня к себе. Ты мою маму тренировала, теперь меня будешь». То есть я уже что-то вроде бабушки у фигуристов.

Татьяна Войтюк и Вячеслав Жигалин

Татьяна Войтюк и Вячеслав Жигалин – первые мои ученики, добившиеся медалей на международных турнирах. Слава остался со мной до самого конца спортивной карьеры. Таня ушла раньше в балет на льду. Войтюк – человек очень способный, и мне с ней работать было легко и приятно. Она всегда знала точно, что хочет, и всегда ставила себе конкретные задачи. Единственное, с чем она не могла справиться, – со своим весом. Она любила поесть. Как-то зимой в Риге после соревнований я, проезжая мимо, увидела в окно, что Татьяна стоит, отвернувшись к стене гостиницы, и ест булку. Я остановила троллейбус, выскочила из него, вырвала эту булку и выбросила. А потом с тоской смотрела, как она, подняв со снега и не сказав мне ни слова, стала с жадностью доедать ее. Что только я не делала с ней, как с ней не боролась – бесполезно, она оставалась пухленькой девочкой, но очень разумной, любящей тренироваться и знающей в этом толк.

Войтюк и Жигалин были первыми, кому я начала ставить номера, которые специально делала как показательные. Жигалин в них постоянно почему-то оказывался в каком-нибудь головном уборе. Выходило это случайно, но тем не менее какая-нибудь кепка у него на голове в показательном номере появлялась обязательно.

В 1970 году на чемпионат Европы в Ленинграде Войтюк с Жигалиным приехали второй парой страны, первыми шли Пахомова и Горшков. Мила и Саша стали чемпионами Европы. До этого чемпионата, сколько бы мы ни тренировались, каждый раз во время соревнований на Славу что-то находило, и в произвольном танце он падал. На протяжении трех лет после трех минут двадцати семи секунд танца, точно по часам, какую бы они программу ни исполняли, все кончалось Славиным падением. Причем падал исключительно на соревнованиях уровня чемпионата страны и выше, по мелочам Славик свое тело не разбрасывал. В итоге я обратилась к психологу, и он, поработав с Жигалиным, снял у Славы этот комплекс.

На чемпионате Европы они выступали очень легко. Таня каталась весело, с задорной улыбкой, и чем-то тогда напоминала Наташу Бестемьянову. Она могла «завести» весь зал, вдруг прокрутив на льду «чертово колесо». Ее открытая манера катания нравилась и судьям и зрителям.

В Ленинграде сложилась какая-то странная ситуация с подсчетом очков (а я до сих пор в этом ничего не понимаю, я только вижу, кто лучше выступал, а кто хуже), в оценках я окончательно запуталась и, уверенная в том, что Войтюк с Жигалиным четвертые, увела их с катка. Мы оделись и уже сели в автобус, когда кто-то прибежал с криком: «Войтюк с Жигалиным – на награждение!» А Войтюк с Жигалиным уже приготовились отъезжать в гостиницу. Мы побежали обратно во дворец, скользя и падая по дороге в сугробы. Ребята судорожно в раздевалках надевали коньки, плакали, смеялись, с нами творилось что-то немыслимое. Мы настолько не были готовы к пьедесталу, медалям, пресс-конференциям, что странно, как выдержали этот вечер. В том же году на чемпионате мира Таня и Слава заняли четвертое место.

С Таней Войтюк у меня связаны и первые большие тренерские переживания. Я до этого не знала, что чувствует тренер, когда от него уходят ученики. Разногласия между мной и Войтюк начались в основном из-за ее веса. Я тогда разошлась вовсю, требовала, не стесняясь в выражениях, чтобы она резко сбросила вес, а она по-прежнему себя в еде не ограничивала. Когда я назначала Тане разгрузочный день, построенный на твороге, ее мама брала побольше изюма, не жалела сметаны и ставила в печь просто фантастическую запеканку. С маслом. Так Таня разгружалась.

Таня очень любила кататься, любила меня и была мне предана. Но я однажды сорвалась, кричала: «Посмотри, на кого ты похожа!» – и приводила массу оскорбительных сравнений. Она заплавала. Потом сказала: «Я от тебя ухожу». Мы были на «ты». Я со своими первыми учениками Таней Войтюк и, естественно, Люсей Суслиной на «вы» не переходила, и меня за это всегда ругали на тренерских советах. Называли это распущенностью. Но я не считала обращение учеников к своему тренеру на «ты» распущенностью. Меня оно не шокировало, ведь мы были, в сущности, ровесниками, и общаться по-другому для нас было слишком искусственно. Поэтому обращение на «ты» или на «вы» не имело для меня никакого значения.

На «вы» меня стали уже называть Черняева с Моисеевой. А с Таней нас, скорее всего, можно было назвать подругами.

Ее заявление об уходе я всерьез не приняла. Но на следующий день уже от посторонних услышала: «Войтюк уходит от Тарасовой». Вечером она пришла сама: «Никогда больше не буду у тебя тренироваться». Не могу передать, что со мной тогда делалось. Все силы ушли на то, чтобы не заплакать. Жигалин меня успокаивал, говорил, что никуда не уйдет, а будет ждать, пока ему найдут новую партнершу. Я записала даже для себя весь этот день. День, когда я поняла, что потеряла не столько подругу или ученицу, сколько дочь или сестру. Уход Тани нельзя назвать предательством. Она ни с кем заранее не договаривалась. Она уходила исключительно от меня. Через полтора месяца в Челябинске в дни показательных выступлений Таня с цветами пришла ко мне в гостиничный номер. Я с ней не стала разговаривать, я не могла на нее смотреть. Таня каталась в показательных одна, а я попросила организаторов проследить, чтобы время тренировок у нас не совпадало. Таня ходила вся черная, похудевшая, ее невозможно было узнать. Она рыдала, просила ее взять обратно. Я не спала несколько ночей, я знала, что Таня меня любит, что ей без меня трудно. Нас помирил Игорь Александрович Кабанов, он долго беседовал с Войтюк, нашел, о чем поговорить и со мной.

Если бы она ушла заниматься к другому тренеру, я даже не стала б ее слушать, но Таня все это время каталась одна. И я ее приняла обратно. Кто мог знать, что работать вместе нам оставалось недолго? Через год, после первого же поражения от Линичук—Карпоносова, на турнире в Англии о«а твердо решила оставить спорт и пойти в балет на льду. Просила, чтобы я отпустила с ней Славу, но он отказался сам. Жигалин очень любил кататься, но никаких перемен в жизни терпеть не мог. Таня очень трогательно относилась к Славе. У него болел желудок, и Таня по всем сборам возила с собой электрическую кастрюлю и каждое утро, как заботливая

Мама, варила ему кашу. В ресторанах после болезни ему есть не разрешали. Конечно, пока каша варилась, она пробовала больше, чем полагалось хозяйке, и наверное, даже больше, чем съедал Жигалин. Но несмотря на такую преданность, Слава с ней уходить из спорта отказался.

Татьяна прекрасно и профессионально работает в Московском балете на льду. Она любит новые постановки, любит кататься. Что удивительно: она родила и после родов похудела. . Лидия Караваева.

Славе я стала присматривать партнершу. Вспомнила, что каталась раньше рядом с нами Лида Караваева, которую я почему-то на катке перестала встречать. Узнала, что она решила закончить занятия спортом, ничего не делает и сидит дома. Я поехала к ней в Бирюлево. Лида, устроившаяся против меня, напоминала маленького красивого котенка, которого хочется посадить на колени и гладить. Черноволосая, с ярко-синими глазами, вопросительно глядевшими на меня. Я предложила ей кататься вместе с Жигалиным. Она не согласилась и попросила, чтобы я ее не уговаривала. «У меня слабые ноги для танцев, я вас подведу, Татьяна Анатольевна. И характер у меня ужасный для фигурного катания. Я вас подведу».

Но я ее уговорила и ничуть не жалею об этом. Как же много они работали! Как я любила ставить им программы. Как они красиво катали обязательные танцы. У Лиды оказались развернутые ноги (выворотность – непременное условие для танцоров), так что все танцевальные позиции давались ей необыкновенно легко. Прекрасная фигура, мягкие ноги, что еще нужно для танцев? Но во время первого выступления Лида упала. «Вот видите, – сказала она мне, – я так и буду все время падать», – и начала рыдать.

Сейчас Лида – детский тренер, и тренер очень хороший. Честный. Трудолюбивый. Собственно, тот, кто по-настоящему трудился, когда был спортсменом, уйдя из спорта и став тренером, продолжает работать, не жалея времени и сил. Я любила всех своих учеников, но к Лиде относилась не так, как ко всем. Мне она казалась незащищенной, хотя у нее довольно крутой нрав. Как партнерша она идеально подходила к Славе. Замечательная у них с самого начала получилась кадриль. Я говорила: «Кадриль, которая в люди вывела». Лида закончила кататься, когда вышла замуж. Сейчас у Караваевой растет дочь Катя, шумная и бойкая в отличие от мамы девочка, которая безумно хочет стать известной фигуристкой и катается уже очень ловко.