Текст книги "Судьба непринятой пройдет"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Татьяна Александровна Алюшина
Судьба непринятой пройдет
© Алюшина Т., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
Заснуть было невозможно.
Агата все уговаривала себя, что надо бы притушить переполняющие ее через все края и привычные рамки чувства и эмоции, но уговорить, как и что-то там притушить-утихомирить в себе, оказалось совершенно невозможно.
Ну как заставить все свои фибры-жилки, каждую клеточку тела, удивительным образом сделавшегося каким-то иным – легким до необычайности, чутким, трепещущим, – вот так: раз – и выйти из этого мощного, яркого, боже мой, какого прекрасного состояния эйфории и парения?
Приказать: стой, раз-два, я сказала! Так, что ли?
Агата разулыбалась, тут же живо представив себе, как приказывает чувствам прекратить непонятные парения, восхищенные брожения и всем взбунтовавшимся «табуном» немедленно вернуться в привычное «стойло».
Ну какое тут спать!
Дунул ветерок, заиграл тюлевой занавеской, прикрывавшей проем распахнутой настежь балконной двери, затеребил ее, то раздувая пузырем, то заставляя перетекать волнами с еле уловимым шорохом, в серо-голубых предрассветных сумерках создавая иллюзию проникающей в комнату загадочно-миражной туманной дымки. Громко защебетала какая-то пичуга, видимо устроившаяся где-то неподалеку у балкона, ее песню подхватила другая «стрекотунья» чуть подальше, за той третья и где-то совсем в отдалении еще одна… Выводили на разные тона свои трели. Перепелись, пощебетали и вдруг в один миг замолкли все разом.
Агата поднялась с кровати, чего уж теперь, понятно же, что не уснет. Прошла к балкону, взяла из кресла, стоявшего рядом, покрывало, обернула вокруг себя два раза, закрепив концы на груди, отодвинула летящую туманную занавесь, легко погладившую ее по руке в очередном колыхании, словно приветствуя, и вышла на балкон.
Встала у перил, обвела взглядом раскинувшуюся перед ней панораму, прикрыла глаза с восторженным благоговением, глубоко вдохнула, втягивая в себя вкусный воздух, улыбаясь от удовольствия и какой-то теплой, искристой радости, переполнявшей ее.
Как же поразительно прекрасно пахло здесь лето. Необыкновенно.
Наверняка так же прекрасно тут пахнет и осень, и зима, и, конечно же, весна. Но все-таки лето источало свои особенные, неповторимые запахи, разные в каждом из этапов-месяцев.
Сейчас, в самом-самом своем начале, оно пахло морем, все еще клейкими молодыми листочками кустов и деревьев, яркой, буйной зеленой травой, тонкими цветочными благоуханиями и чем-то ускользающим, необъяснимым, некой волшебной ноткой, вплетенной в букет ароматов, присущих только этому городу.
Агата медленно выдохнула, открыла глаза и посмотрела вперед, где начала светлеть полоска неба над морским горизонтом, еще даже не подсвеченная солнцем. Неохотно отступала ночь, посверкивая крупными звездами на западе. И внезапно примолкшие, в ожидании солнца, птицы перестали заполнять звуками прекрасную предрассветную тишину.
Да, это вам не Москва с ее вечным гулом мегаполиса, не утихающим никогда, с ее урбанистическими запахами и ароматами.
Агата еще раз с удовольствием глубоко вдохнула, смакуя пьянящий ароматами и свежестью, по-утреннему немного прохладный воздух, казавшийся густым и осязаемым от своей чистоты.
Хорошо! Да нет, не хорошо – прекрасно! Вот сейчас, в этом моменте, на рассвете этого дня – прекрасно! А что будет дальше… Бог знает. Агата чувствовала и понимала, что ее жизнь сделала очередной крутой вираж, а к худшему ли эти виражи-перемены или к лучшему – посмотрим.
Впрочем, если быть точной, перемены в ее жизни объявили о себе еще полтора года назад. Ну, не то чтобы прямо перемены и не то чтобы взяли и объявили…
Агата очень четко, до деталей, нюансов, разговоров-диалогов, эмоций и чувств, которые испытывала и переживала тогда, даже до запахов запомнила тот день.
Неприятности начались с взбучки начальства, вызвавшего ее пред свои совсем не светлы, а скорее темны очи.
– Соболевская! – когда Агата вошла в кабинет, прогрохотал Хазарин грозным тоном, не предвещающим «ничего хорошего, окромя плохого», как называет такое состояние начальственного гнева их заштатный балагур Саша Дерюгин. – Я не понял, что за ерунда! – потряс он документом, зажатым в руке. – Какой отпуск?!
– Положенный, – умеренно строптиво ответила Агата.
– Шутка не зашла, Соболевская! – предупреждающе рыкнул хозяин кабинета.
– И не думала даже, Александр Романович, – не сдавалась Агата и напомнила: – Вы же подписали мое заявление.
– Ты обязана была лично мне его подать!! Лично! Тогда и разговора бы не было! – разошелся пуще прежнего искренним негодованием, где-то даже праведным, Хазарин.
Ага, сейчас – сама подать! Ну да.
Она еще с ума окончательно не соскочила – лично подавать заявление на отпуск в середине декабря. Ищите дурочек – мало того, что вылетишь из кабинета стремительным чижом, напутствуемая тяжелым словом, придавшим ускорение, так еще попадешь в личный «черный список» Хазарина, а это така-а-ая засада, что ну ее, понимаешь, на фиг, будешь в вечных наказанных ходить на всех самых «черных» работах и без премии.
Так что нет – ищите других смелых и дерзких.
Но! Есть у нас обходные, тайные, партизанские тропы – опасные, но при осторожном прохождении и верном маневре ведущие к победе и торжеству справедливости в твоей отдельно взятой священной борьбе за свои конституционные права. Всем в отделе было прекрасно известно, что если хочешь получить разрешающую резолюцию начальства на заявлении, то уж расстарайся как угодно, но заслужи внимание и сочувствие к твоей проблеме и уговори помочь Елену Прекрасную, секретаря Хазарина. В особо тяжелых случаях разрешается даже наизнанку вывернуться.
И если тебе что-то очень-очень-очень надо, как, например, отпуск в самый высокий сезон продаж, то бишь в середине декабря, и ты сможешь объяснить верной секретарше, почему именно у тебя возникла такая жизненная необходимость, то, возможно… Только лишь возможно! Она и снизойдет до помощи.
Ибо при всей своей красоте и царственной стати, нашедших отображение в прилипшем к ней намертво прозвище, Елена Дмитриевна женщиной была умнейшей, просматривала, выверяла и «фильтровала» всю поступавшую на подпись начальнику документацию. И тот, точно зная, что через эту «преграду» не проскользнет ни один левый документ, частенько подмахивал большую часть бумаг, предоставленных Прекрасной на подпись, не глядя.
К Агате Елена Дмитриевна относилась с теплотой и где-то даже по-отечески и выделяла среди остальной офисной братии, уж бог ведает почему. Что неизбежно и закономерно вызывало ревностные подозрения и вопросы в коллективе, всегда чутко улавливающем любые выделения его членов из общей массы. Агате и самой было бы интересно узнать, чем это она заслужила столь теплое отношение, но спрашивать у Прекрасной она не рисковала. Мало ли на какой ответ нарвешься.
И обратилась с просьбой о помощи к Елене Дмитриевне первый раз за все годы своей работы в конторе. Та помогла, ну и снизошла, конечно, когда Агата объяснила ситуацию, осторожненько подсовывая свое заявление. А получив завизированную заветную бумажку, понеслась оформлять все в кадрах, пока Хазарину не доложил кто из тех же кадров или бухгалтерии и тот не спохватился и не передумал.
Нет, он, разумеется, спохватился и еще как передумал! Но только когда был уже поставлен перед фактом, что Агата уходит в отпуск, причем вот прямо сейчас, буквально через пару часов.
– Ты понимаешь, что это откровенный саботаж и наплевательство на интересы фирмы! – гремел начальник, набирая обороты своего гнева.
Как говорит коллега Агаты в случаях, когда начальник бушует: «У него аж очки раскалились и вспотели от ярости». Так-то Александр Романович начальник строгий, но справедливый, однако бывает, что и разъяриться может, и орать от всей своей широты душевной. Редко, но случается. Если доведут. Агата вот, видимо, довела, и всерьез.
– Свинтить куда-то отдыхать, когда мы тут зашиваемся в высокий сезон, когда специалистов не хватает и все работают аврально до потери памяти!
– Да я постоянно до потери памяти и аврально! – возмутилась в ответ Агата, напомнив ему, как говорят в Одессе, «за свои права». – Кто у нас в передовых? – спросила она, заводясь негодованием, и сама же ответила: – Соболевская! Все выходные-проходные, кого заменить: ну пожалуйста, Агата, очень надо, некому больше! И Соболевская подменяет. Задержаться, поработать с поставщиками – снова Соболевская. У меня сверхурочных переработок на полноценный отпуск накопилось! – проняло ее как-то очень уж всерьез, прямо донельзя. – В прошлом году что было с моим отпуском? – спросила, театрально-наигранно разведя ладошки в стороны и склонив головку набок, в позе ожидания разъяснений.
Словесного ответа не дождалась, лишь недовольно скривившегося, словно схарчившего кислющий лимон, выражения начальственного лица.
– А я напомню, – все так же театрально «порадовалась» она выпавшей возможности. – Отгуляла только половину, потому что: «Потом, Агата, будет тебе отпуск и отгулы, все будет, а прямо вот сейчас срочно надо поработать, у нас сплошная запарка», – процитировала она.
– Вот именно! – встрепенулся Хазарин, как любое начальство не переносивший, когда подчиненные подлавливали его на ошибках и невыполненных обещаниях. И врубил недовольство новой волной: – Потом отгуляешь, Агата. А то, что у нас сейчас самая запарка и самые продажи, ты и так знаешь.
– А мне сейчас надо, Александр Романович, – произнесла спокойно-ровно Агата, как-то в момент остыв. – Потом, конечно, тоже, как и положено по трудовому законодательству. Все, что по нему положено. Но отпуск мне нужен сейчас.
Он посмотрел на нее продолжительным тяжелым, буравящим взглядом, посопел в крайней степени недовольства и предупредил:
– Уволю к чертовой матери.
– Увольняйте, – легко согласилась Агата.
Очень хотелось добавить: «Да и хрен бы с вами», но она сдержалась. Развернулась и вышла из кабинета, медленно-аккуратно закрыв за собой дверь.
– Ну, что? – поинтересовалась у нее Прекрасная, оторвавшись от документа, который изучала.
– Гневались, бумазейкой трясти изволили, ликом краснели, глаза пучили, кричали. Обещались уволить, – отрапортовала Агата.
– Остынет, – уверила секретарь, махнув рукой.
«А в принципе, – подумалось Агате, которой отчего-то вдруг сделалось легко и бесшабашно, – действительно: ну уволит – и хрен бы с ними. Не пропаду ведь».
– А не остынет, да и ладно, – смело заявила она веселым тоном и тоже махнула рукой.
Елена Дмитриевна не ответила, посмотрела на нее странным, изучающе-вопросительным взглядом, чуть приподняв одну царственную бровку.
Но Агате было уже не до трактовок взглядов Прекрасной, даже особенных. Торопливо попрощавшись, она выскочила из приемной.
Она почувствовала, наконец, себя свободной! И это было прекрасное ощущение, просто замечательное! Прямо как-то вот хорошо!
Вообще-то она пришла на работу только для того, чтобы получить полагавшиеся ей отпускные, отдать сделанный ночью перевод Ларисе Лагиной, взявшей на себя поставщиков Агаты по распоряжению руководства и, ясное дело, сильно недовольной этим обстоятельством. Ну и «проставиться», как полагается по офисным законам, за отпуск коллективу – принести закусить-выпить и тортик в дополнение, особо выделив вниманием ту же самую Лагину, презентовав ей бутылку дорогущего шампанского на Новый год.
Ну а как? Всем известно, что поддерживать легкие нейтрально-дружеские, условно-доброжелательные отношения с коллегами жизненно необходимо, иначе в офисном террариуме не выживешь – устроят тебе медленное аутодафе, останки размажут по экологически безопасной отделке стен их новенького офиса и с удовольствием спляшут на обгоревших костях.
Все по законам бытия в рамках тесных, «душевно» сплоченных отношений офисного планктона.
Агате, как она и рассчитывала, честной и щедрой «проставой» удалось слегка притушить градус зреющего недовольства и черной зависти коллег, раздражившихся по поводу «предательницы», сумевшей каким-то чудесным образом вырваться на свободу во время самого нервного и тяжелого периода новогодних продаж.
Понятное дело, что ее отпуск станет в их отделе самой обсуждаемой темой на несколько дней и не успеет за Агатой захлопнуться дверь, как любимые коллеги начнут хейтерить отступницу с особым эстетическим удовольствием, строя версии ее «побега» одна другой экзотичней. И будет эта тема муссироваться и перетираться ровно до того момента, пока кто-то знатно не накосячит, выступив на корпоративной новогодней тусе, став новым предметом горячего обсуждения сослуживцев и потеснив в первенстве главных новостей раздражающий факт внезапного отпуска Агаты.
Ни разу не сомневаясь, что именно так все и произойдет, Агата напустила туману о жизненной необходимости срочного отъезда, пообещала особо злостно завидовавшей и негодующей коллеге нечто мутное из серии никогда не исполняемых зароков: «Ага, подменю обязательно, как только вернусь, и работу твою сделаю, а как же!», – торопливо попрощалась и выскочила из офиса.
С чувством облегчения и приятной, заслуженной свободы она махнула охраннику, сбежала по лестнице запасного хода, подналегла, открывая тяжелую дверь на тугом возвратном механизме. Дверь недовольно громыхнула за спиной, неохотно выпустив выскочившую стремительной пулькой в морозную серость московских сумерек Агату.
Здесь, в стиснутом домами пространстве узеньких улочек, оплетавших паутиной центр Москвы, вечерняя темнота казалась еще гуще и плотнее, чем ей полагалось быть в это время суток. Не ожидавшая столь резкого перехода от ярко освещенной лестницы офиса к унылой промозглости сумерек (отпускавших городу всего пару-тройку светлых часиков и ревниво-недовольно возвращавших в свою размыто-серую темень сразу же после обеда) Агата в первый момент даже испугалась, что напутала что-то со временем и теперь катастрофически опаздывает. Выхватила телефон из сумочки, посмотрела на время и успокоилась: нет, все в порядке, все по плану и расписанию – просто темно, холодно и зыбко.
Брр. И снег вон снова начался. Такой же серый, как и полутьма, через которую он летел.
Стоит поспешить, надо успеть сделать еще массу всякого важного перед отъездом. И, кинув сотовый обратно в сумочку, натянув теплые перчатки, она заторопилась уйти отсюда поскорей.
Но неприятности, которым дал отмашку недовольный начальственный рык, грозивший уволить Агашу к чьей-то нехорошей маме, как выяснилось позже, только начались. Не успела она завернуть за угол, как наткнулась на Олега Каро, от неожиданности уставившегося на нее растерянно-виноватым взглядом застуканного за нехорошим делом подростка. Ну то, что растерянным, понятно – уж где-где, а именно тут, да еще и в это время встретиться с Агатой он никак не мог ожидать. В этом замкнутом небольшом квадрате двора, куда стекали «черные» выходы трех соседних зданий, стоявших неправильным треугольником и притиснутых друг к другу, у глухой стены одного из них офисные работники устроили стихийную летнюю курилку.
Зимой-то все курили в специальных, сооруженных под это запрещенное в общественных местах дело, курительных комнатах, в тепле. А летом – другое дело – всем было жарко, лениво, хотелось отдыхать и пить холодное пиво где-нибудь у реки, а работать не хотелось совершенно. И поход на перекур на улице превращался в короткое приключение с более продолжительным отвлечением от служебных обязанностей: пока-а-а пройдешь весь коридор, пока-а-а спустишься по лестнице, пока-а-а поговоришь с такими же курильщиками, а потом неторопливо вернешься за стол-компьютер. Так раз пять «прогуляешься», глядишь, и день быстрей пройдет.
Но зимой сюда никто не ходил. Потому что не очень-то и в кайф, да и целая история получается: сначала оденься, все-таки подмораживает, а то и снег сыплет без остановки, потом пройди мимо охранника, сидящего у выхода на лестницу и неодобрительно поглядывающего на каждого курильщика, выходящего на улицу, потом стой на морозе и торопливо затягивайся, чтобы поскорей закончить сигарету, пока не задубел окончательно. А дальше надо вернуться, опять-таки пройти мимо охранника, сверлящего тебя взглядом – мало ли где ты там шлялся и с кем общался, ну вот так он смотрел на каждого, добавляя себе значимости, словно банк какой охранял, а не офис продаж. Ну вот, миновать самоутверждающегося охранника, потом раздеться-согреться. Да ну его – сплошная канитель и никакого удовольствия.
Самим запасным выходом пользовались редко, потому как выходил он в колодец двора, а из него на улицу, ведущую к дальней станции радиальной ветки метро. Из центрального же выхода было куда как удобней: до метро раза в два ближе, и к кольцевой станции, да еще и по прямой, а не зигзаги по дворам наворачивая. Но сегодня Агате нужно было именно на радиальную, чтобы проехать три станции и встретиться с маминой подругой, выказавшей настойчивое желание передать какую-то посылочку-приветик из Москвы.
Так что ошарашенное удивление Олега, на которого, как черт из табакерки, выскочила Агата, было вполне объяснимо и понятно, а вот выражение вины и испуганной растерянности на его лице – как-то не очень… А-а-а, сообразила Агаша, когда тот шагнул навстречу и на ходу, чтобы она не заметила, как бы невзначай отбросил коротким, быстрым движением недокуренную сигарету, полыхнувшую огоньком, падая на асфальт. Понятно, где «партия пошла ошибочным курсом».
Недели три назад Олег поспорил с Максимом Федоровым, менеджером из его отдела, о том, что человеку с нормальной силой воли бросить курить легко и просто, как нечего делать. Федоров настаивал на своем видении проблемы: мол, ничего и не легко, а тяжело даже очень, иначе все бы давно уж побросали эту дрянь и вели здоровый образ жизни. А Олег, ясное дело, настаивал на своем и предложил забиться на бутылку настоящего Martell, заявив, что докажет свою правоту собственным примером вот прямо сейчас – возьмет и бросит. Макс пари принял, их подтверждающее рукопожатие, как и положено, разбили свидетели, и Олег Каро, достав из кармана початую пачку, облегченную всего на две выкуренные с утра сигареты, широким театральным жестом скомкал ту в руке и выбросил в урну для бумаг.
Как там в нашей кинематографической классике было? Кажется, в старом фильме «Кортик», когда активистка показывает подросткам, как правильно надо читать пушкинского «Пророка»: «И вырвал грешный мой язык!» – и, с большим чувством произнеся фразу, весьма натурально, с наложенным закадровым хрустом, изображает процесс выдирания и вышвыривания виноватого своего языка. Вот где-то так же масштабно, с тем же чувством произвел Олежек Каро сей перфоманс, прямо утвердивший его как человека слова, обладающего ого-го-го какой силой воли. Как говорят девицы-инстаграмщицы: «Ты такой невероятно очень сильно мо-о-ощный чел».
– Зачем добром-то раскидываться? – спросила с досадой Светка Шигаль, глядя на безнадежно помятую пачку сигарет в урне. – Можно было менее волевым товарищам отдать.
– Не, Светик, – хохотнул довольный Макс, уже мысленно представляя, как бутылка дорогущего Martell украшает его праздничный новогодний стол. – Ты не врубаешься: при столь мощной заяве требуется сакральная жертва.
– Ну и пожертвовал бы в пользу друзей. У меня всего две сигареты осталось, а день только начался, – проворчала неодобрительно Шигаль.
Она-то и описала чуть позже во всех подробностях и деталях сцену «Великого пари» Агате и, понятное дело, всем остальным заинтересованным слушателям, специально прибежав в их отдел, не дождавшись перерыва на обед, чтобы поделиться горячей сплетней.
«Сильно мощный» Олег с экзотической фамилией Каро рассекал по офису с гордо поднятой головой волевого мачистого крутыша, снисходительно поглядывая на курильщиков и Макса Федорова. А сам, получается, шифруясь ото всех, тайком бегал на улицу перекурить, где и был случайно застукан Агатой, которая заметила и верно трактовала все его конспиративные манипуляции. А он, как принято говорить в таких случаях, понял, что она поняла, разозлился и спросил раздраженно, с неприкрытым наездом, руководствуясь, видимо, нетленной заповедью про лучшую защиту в виде нападения:
– Ты что тут делаешь? Ты куда это вообще собралась, когда рабочий день в разгаре?
Причем спросил весьма недовольным и где-то даже надменно-отчитывающим тоном.
Агата вздохнула поглубже, удерживая себя от напрашивающегося самого очевидного ответа, и медленно выдохнула.
Всем известно, что коллективы бывают разные. Есть очень крепкие, сплоченные, где все друг за друга горой и дружат по-настоящему, это редко встречается и, как правило, в небольших составах единомышленников. Есть откровенные гадючники, где сплошная конкурентная борьба за место под солнцем объединяет членов лишь в дружбе против кого-то. Тоже встречается чаще в небольших коллективах.
Но в большинстве крупных менеджерских сообществ торговых фирм отношения приблизительно везде одинаковы – конкурентные, но без беспредела и жестких подстав, в общем-то дружественные, а наиболее близкие складываются внутри небольших групп, на которые неизбежно разбивается большой коллектив. Но что связывает все менеджерские коллективы, так это существование непрописанных, но четко исполняемых правил и законов, регулирующих взаимоотношения в коллективе. И вот по одному из них за подобный вопрос, заданный коллеге, куда-то тихо-тайно сваливающему в рабочее время, можно было отхватить далекий словесный посыл с последующим жестким групповым остракизмом, когда об этом его откровенном косяке узнают все остальные.
А потому что слинять с работы и не подставиться при этом начальству – дело практически святое, разумеется, если твой фронт работ не перекладывается на кого-то другого. И помогать-прикрывать товарища в этом занятии тоже действо святое – ведь завтра и тебе может понадобиться куда-нибудь срочно свинтить, ну мало ли, жизнь – она еще та веселуха. Так что «товарища выручай» четко работает, но без излишнего усердия в виде «сам пропадай». К тому же – не твое собачье дело, куда и кто собрался, можешь прикрыть – прикрой, не можешь – молчи в тряпочку и делай вид, что человек «где-то здесь, но в туалет вышел».
Это, разумеется, был конкретный косяк менеджера Каро Олега, но не только в нарушении правила дело. Задавать подобные вопросы коллеге из другого отдела, да еще и занимающему гораздо более высокую должность, чем ты, к тому же обличающим тоном из разряда «Ты гулять собралась, когда мы все тут горим на работе?», с подтекстом «А вот я сейчас доложу» – это жесткий моветон. Просто полный треш. Так накосячить – это надо постараться.
Был бы он просто коллегой, Агата бы не преминула приложить от души «теплым словом». Но дело в том, что полтора месяца назад Олег Каро перестал быть для нее просто менеджером из другого отдела, поменяв статус на близкого друга. До полноценного бойфренда Каро пока не дотягивал, и, понятное дело, «така любовь» их обоих внезапно не накрыла – так, на уровне необременительных ухаживаний с сексом по выходным на ее территории. Пока только в этих рамках, с неясной перспективой. Вроде как присматриваются друг к другу. Но на право задавать ей столь прямые вопросы Олежек все же пока статусом не тянул.
И понимал это. Как и то, насколько сильно он сейчас облажался.
– Я же в отпуске с сегодняшнего дня, – напомнила Агата, по большому счету снизойдя до прощения и ответа.
– Да? – искренне удивился Каро.
– Да, – подтвердила она, в свою очередь удивившись его забывчивости. – Я тебе говорила.
– И зачем ты тогда в контору приходила?
– Получить отпускные, передать дела Лагиной, – пожала плечами Агата.
– А-а-а, – протянул Олег, не зная, как выпутываться из ситуации, и спросил, без особого интереса: – И куда сейчас?
– Как куда? – еще больше подивилась Агата. – Собираться. У меня же самолет ночью.
– Какой самолет? – встрепенулся вдруг заинтересованностью Олежек.
– Как какой? – не поняла, почему он спрашивает, Агата. – В Крым. Я же тебе говорила.
– Когда это ты говорила? – ухватился тот за возможность перевести тему и покосился в сторону выброшенной, уже потухшей сигареты, явно сожалея, что поторопился с конспирацией.
– В воскресенье, когда ты у меня был. И позавчера, когда купила билет, – напомнила ему Агата.
– Я не могу все помнить, – моментально возмутился Олег, повышая голос, – у меня полный завал на работе, запарка страшная, сидим все до ночи, ты же прекрасно знаешь, какое сейчас время! – И, видимо, только сейчас сообразив в полной мере, что именно она ему сказала, прибавил градуса раздраженности: – И что значит, ты улетаешь? На сколько?
– На месяц, до середины января, со всеми январскими праздничными днями. И об этом я тебе говорила, – снова напомнила ему Агата.
– Но мы же собирались встретить Новый год вместе! – как-то напористо вознегодовал Каро.
– Мы же это обсуждали, Олег, я предложила тебе прилететь ко мне, ты сказал, что подумаешь, – успокаивающе-миролюбиво напомнила ему Агата.
По выражению лица Олега она видела, считывала, что он прекрасно помнил и тот их разговор, и про ее отпуск помнил, про билет на самолет и ее предложение прилететь к ней в Крым. Помнил, но вредничал и отчитывал, воспитывал, потому что она застала его за куревом и теперь знает, что не очень-то он и «сильно мощный», а обычный, дающий слабину парень, а он бахвалился, рисовался перед ней при каждом свидании в режиме «мужик сказал – мужик сделал»: видишь, мол, держусь, не курю, и посмеивался над Федоровым, которому придется выкатить ему крутую коньячину, а она его вот застукала.
И догадался, увидел по выражению ее лица, что она прекрасно понимает все его резоны и выступления, и от этого, что называется, закусился еще того пуще, принявшись вдруг уже совершенно откровенно отчитывать Агату обвинительным тоном:
– Нас пригласила моя мама, она ждет, готовится, старается, и тебе об этом прекрасно известно. Она хочет с тобой познакомиться, и я заверил ее, что мы будем. А ты заявляешь, что улетаешь на месяц. Вообще-то это открытое проявление пренебрежения к ней, да и ко мне. Ты же знаешь, как это важно для меня, да и для мамы, – распалялся он по ходу своего выступления, все более и более накручивая себя.
– Олег, – перебила его Агата и начала объяснять: – Я предупредила тебя, что Новый год всегда встречаю и праздную со своими близкими. Поэтому и не приняла приглашения твоей мамы, если ты помнишь. Не понимаю, зачем ты ее заверил, что мы придем, я не могу ничего изменить… – Но, не закончив фразу, вдруг остановилась, поймав себя на мысли и неприятном ощущении, что почему-то оправдывается.
И рассмеялась. В своей обычной манере: легко, негромко, словно скидывая, освобождаясь от возникшего напряжения и негатива.
– Ладно, Олежек, – остановила она явно собравшегося что-то возразить Каро, – мне пора. А ты иди, у тебя там, кажется, полный завал, аврал и самосожжение на работе. – И попрощалась: – Все, пока.
– Подожди, Агаш! Я не то хотел сказать, – попытался остановить ее Олег примирительно-извинительным тоном, сообразив, насколько неосмотрительно поспешил с выступлениями и отчитываниями, не в тех они пока отношениях. Не в тех. – Мы не договорили.
И попытался ухватить ее за локоток, но Агата ловко уклонилась от его руки, не дав себя удержать.
– Я договорила, – ответила она, усмехнувшись, и добавила уже на ходу, шагая к арке выхода из двора: – А ты можешь упражняться в искусстве риторики и без меня. Все, пока. С наступающим.
И, не поворачиваясь, подняла руку и помахала прощальным жестом.
– Твою ж мать… – ругнулся в сердцах Каро, провожая взглядом точеную фигурку быстро удаляющейся девушки.
Как же он лоханулся, идиот! Растерялся, видимо, от неожиданности, обозлился, что она его застукала за курением, вот и понесло его.
Терять отношения с Агатой, которой он так старательно добивался, терпеливо, осторожно и продуманно подводя ее к ним, Каро не хотел категорически. А они пока не вышли на ту стадию, на которой можно позволить себе отчитывать и упрекать девушку в чем бы то ни было и на что-то указывать – пока у них все только-только в самом зыбком начале, период осторожного приглядывания друг к другу, узнавания, сплошное ухаживание в розовых тонах. Правильней сказать: у нее узнавание и приглядывание к нему, для себя же Олег Каро давно все решил и выбрал Агату Соболевскую объектом своих серьезных интересов, и все шло и развивалось хорошо, по плану. И надо же так сорваться…
– Ну, блин, твою же мать! – ругнулся он еще раз.
И затосковал – ужасно хотелось закурить, затянуться аж до полсигареты, выдохнуть дым и расслабиться. Но еще две сигареты лежали заныканные между листами прейскуранта в его портфеле, в офисе, и идти за ними, а потом возвращаться сюда, на улицу, не было никакой возможности, пришлось бы что-то придумывать про свою очередную отлучку, оправдываться, изворачиваться…
И какой хрен дернул его забиваться с Федоровым на этот идиотский спор, да еще перед самым Новым годом? Теперь вот приходится прятаться, становясь заправским партизаном, и возвращаться в контору с опаской и осмотрительностью, чтобы никто его не застукал. И надо же было такой хрени случиться, чтобы Агатку принесло именно тогда, когда он так удачно слинял на перекур.
Кстати, осенила Олега неожиданная мысль, а ведь это даже хорошо – если он встретит кого-нибудь, скажет, что ходил провожать свою девушку. Наверняка уже всем в конторе известно, что Соболевская умотала в отпуск. Интересно, как ей это удалось? Громыч, как они звали между собой начальника, ни за что бы не отпустил, только через чей-то труп.
Придется теперь как-то задабривать Агату, убалтывать, расстараться, восстанавливая отношения, понятно же, что она его сейчас откровенно послала вместе со строящей грандиозные планы на новогоднее застолье мамой. Нет-нет, расставаться с Соболевской нельзя, он еще поборется, так просто уйти ей не даст. Вот уж нет. «Может, таки полететь к ней в Крым, как она и предлагала? – рассуждал он, поднимаясь по лестнице служебного хода. – А что, неплохая мысль».
Какое-то время он всерьез обдумывал эту мысль, гоняя и крутя ее в голове так и эдак, но, вернувшись на рабочее место за свой стол и набирая номер телефона постоянного клиента, от этой идеи отказался: «Не-а, дорого, сука, по деньгам такая поездочка обойдется – билеты туда-обратно, да там праздничные гулянья – нет». Ладно, он придумает, как Агату окучить и чем примирить и без этой поездки.
А ничего не подозревающая о грандиозных планах, вынашиваемых господином Каро на ее счет, Агата почти бежала, торопясь к метро. Она серьезно опаздывала, выбиваясь из графика, который сама себе составила на сегодняшний день, и старалась четко придерживаться его пунктов, но теперь приходилось бегать – и все из-за никому не нужного разговора с Олегом.
