Текст книги "Адские муки(СИ)"

Автор книги: Татьяна Горбачёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Кто там?

– Меня зовут Лена.

Молодая девушка. Катя выдохнула.

– Я бы хотела с вами поговорить.

– На какую тему? Я вас не знаю. Может, вы перепутали.

– Нет, Катя, я не перепутала. Я бы хотела поговорить об Андрее.

Катя открыла дверь, быстро глянула на девушку: полная, неухоженная девка, к тому же малолетка.

– А вы кто?

– Можно пройти?

– Да, давайте пойдём на кухню.

Катя молча смотрела на неё.

– Я бы хотела сказать, – начала она робко, – что на выходных Андрей был со мной. Он раньше был со мной гораздо больше времени, пока ты к нему не "прилипла" с этим переездом. Дело в том, что я его настоящая девушка, его любовь. А ты типо официальная девушка для друзей и родственников, для показухи, короче. Ты для него не человек. Он не хочет с тобою тут жить, не хочет на тебе жениться иметь детей... он... он сейчас вышел потому что я ему позвонила и сказала, что мне плохо.

– Так ты ему соврала?

– Что?

∙

Катя около минуты прибывала в ступоре. Затем побежала в ванну, быстро вымылась, надела халат, отнесла в погреб грязную одежду, порылась в аптечке и достала оттуда все транквилизаторы. Налила виски, встретила Андрея у ворот и заставила немедленно с ней выпить, затем завела его в спальню и уложила на кровать. Он сразу же отключился.

Она переоделась и спустилась вниз, энергично начала тащить тело, но оно не поддавалось. Она попробовала катить его. Оно оставляло за собой шлейф крови. Катя принесла скотч и обмотала его в несколько слоёв. Докатила до двери; помедлила. Откатила обратно, забежала за болгаркой в сарай, перекрестилась и начала резать; дошла до кости. Та не поддавалась. Она срезала мясо вокруг, дошла до позвоночника, сняла грудь и вонючий живот. Так она потихоньку продвигалась, складывая ошмётки в мусорные пакеты. Скелет со всем, что на нём осталось, положила в картонную коробку. Перетащила по одному все мешки к сараю и зарыла в неглубокую яму. Вымыла пол и всё вокруг, помылась сама, надушилась, накрасилась, уложила волосы и спрыснула лаком, разбудила Андрея. Впервые за долгое время она отчётливо слышала каждую свою мысль.

– Андрей, доброе утро. Ты проспал. Поехали, не завтракая. Я уже одета.

– Хорошо, Катюш. Мы вчера выпили немного, и я заснул без задних ног, – медленно говорил он.

Он выглядел отдохнувшим.

– Тебе нужно меньше пить, а-то ты сильно храпишь. Я вот не спала от этого всю ночь.

– Ну, что ты, зайка. Разбудила бы.

Андрей нагнулся, чтобы поцеловать, и Катя вдруг почувствовала навалившийся приступ тошноты.

– А вообще-то ты не выполнил свой долг.

Она залезла на него верхом, стянула с себя нижнее бельё, провела рукой по накаченному животу и чуть выступающим соскам, откинула голову и непроизвольно застонала, вся отдаваясь накрывающему её желанию.

∙

Андрей сидел, расслабленный, в машине и что-то напевал под нос. Катя закрыла глаза, затем резко открыла, посмотрела в окно: сквозь чёрную дымку наступившего дня она отчётливо видела её глаза. Катя сглотнула и наклонилась.

– Тебя что тошнит, зайка? – Скрипел своим детским голоском Андрей.

– Дай я попробую выйти.

Он остановился на МКАД. Катя выбежала на обочину и сбежала вниз, прилегла на снег, медленно подняла глаза вверх к белому небу.

"Боже!"

– Тебе помочь?

– Я сейчас.

Она отвернулась и засунула два пальца в рот, затем поползла наверх к машине. Андрей дёрнулся.

– Давай помогу, Катя! – Он поднял её с колен. – Тебе очень плохо, Кать?

Катя выдохнула и села в машину, он сел следом и взял за руку.

– Кать?

Она медленно скрутилась и зарыдала.

– Кать, где болит? Пожалуйста, не стони так. Отвезти тебя в больницу?

Она выпрямилась и посмотрела вперёд с безразличным видом.

– Всё в порядке. Едем на работу. – Он медлил и вопросительно смотрел на неё. – Какой-то спазм.

На работе Катя первым делом плотно закрыла жалюзи, затем опёрлась о свой любимый рабочий стол и осторожно села, рьяно погрузилась в работу.

Вечером они с Андреем, не поужинав, занялись долгим сексом. Потом он принёс из холодильника всё, что там было, наелся и уснул.

Катя уставилась в темноту, где двумя горящими точками на неё смотрели те же глаза. Они сняли с неё, непосильным грузом лежавшее, жгучее всепоглощающее женское желание быть любимой, быть женой и матерью.

"У меня нет будущего"

Она с отвращением посмотрела на спящего Андрея и, обессиленная, отключилась.

∙

На крещение они поехали набрать освящённой воды. За городом, недалеко от их коттежда, была прорубь. Довольная женщина в купальнике три раза окунулась в воду и вышла радостная, обновлённая. Катя смотрела на неё в оцепенении, затем подошла к проруби и осторожно на выдохе заглянула в её серую воду. Голова у неё закружилась.

"Беги отсюда. Беги" – стучало в голове.

Она в ужасе побежала, падая, к машине.

– Что с тобой такое? Ты так сильно бежала. Я сначала смеялся...

Андрей дышал на неё морозным воздухом.

– Нечего там делать.

– Кать, что с тобой?

– А с тобой что: ходишь всё время и молчишь?

– Кать, я хотел...

Она с остервенением повернула голову к багажнику.

– Ты воды набрал?

– Ну да.

– Вылей её!

– Что?

– Вылей её.

– Но зачем?

– Вы-не-си её.

Он, подняв брови, вынес шестилитровую бутлю и поставил со злостью на снег.

– Катя, что происходит?

Она села в машину и пристегнула ремень.

– У меня бешенство, – смеялась она.

– Ха-ха. Так может забрать?

– Нет. Поехали отсюда.

∙

Проснувшись на своей кровати в родительском доме, Катя почувствовала глухое отчаяние. Она потёрла сухую щёку о подушку и подскочила.

"Я не хочу видеть маму с папой"

Она быстро застегнула тугие джинсы и выбежала из дома. Немного отойдя от подъезда, она жадно прикурила сигарету. Ноги вели её к метро, чтобы доехать до своего любимого парка.

"О чём я опять думаю?"

Не торопясь, по парку прогуливалась девушка. Их глаза встретились.

– У вас сигареты не будет? – спросила Катя.

– Нет.

– У меня будет.

Девушка пошла, ухмыльнувшись, дальше. Катя догнала её.

– Простите, не думайте, что я какая-то умалишённая. Просто очень-очень одиноко. А вам?

– Простите?

– Вы не подумайте, я нормальной ориентации. Просто давно с подругами не общалась. Может, сходим в кафе, пообщаемся. Я всё оплачиваю.

– Ну, давайте сходим. Мне тоже сейчас нечего делать.

– А, может, поедем ко мне в загородный дом? Там много всего интересного.

– Извините, не могу.

Она ускорила шаг. Довольно стройная, аккуратная, невысокая брюнетка с длинными секущимися волосами в скромном хвостике.

"Типичная одиночка"

– А вы учитесь?

– Нет, уже работаю.

– Я работаю тоже в неплохой фирме. Всё, так сказать, есть, только бывает очень одиноко, понимаете, не с кем пообщаться. Мы могли бы с вами выходить иногда гулять в кафе, в ресторан за кампанию. А я всё оплачиваю. Только не подумайте чего, я нормальной ориентации. Мне подруга нужна.

Катя заглянула ей в глаза.

– Ну, я даже не знаю. Странное предложение.

– А что тут странного? Если нужен молодой человек, то знакомятся, а если нужно, так сказать, – Катя засмеялась, – позарез подруга, то что? Как тебя зовут?

– Лена.

– Хорошее имя. Меня Катя.

Катя непроизвольно принюхалась.

"Я как мужик, цепляющий дуру. Эти ужимки, эти улыбочки, это давящее желание найти нормального парня. Неудачница, жаждущая счастья. Эти аккуратные некрашеные волосы, этот ненавязчивый тональник, этот бесцветный лак, без шапки, в начищенных сапожках. Ты не в Европе, детка!"

Они зашли в уютное кафе. Их радостно поприветствовала официантка и усадила за деревянный столик.

– Что будешь пить?

– Можно бокальчик вина.

"И перед кем ты сейчас комедию ломаешь?"

– Как хочешь. Я буду capitan morgan black с колой и горячее с гарниром. Может, тебе то же самое, чтобы не заморачиваться, а-то мне бутылки много будет.

– Ну, можно чуть-чуть.

"Ну, можно чуть-чуть. Ты только и жаждешь, чтобы тебя оценили по достоинству. Но кто это сделает? А знаешь, я оценю тебя, детка. Меня не волнует, что ты абсолютно не видишь себя со стороны: что ты ни рыба, ни мясо. Я оценю тебя по твоему искреннему желанию любить, по твоей доверчивости, неподкупности и, конечно, лебединой верности. Десять баллов, крошка. Разве не весело? Да это твой звёздный час!"

Катя поймала себя на мысли, что болтает без умолку обо всём на свете. Кроме того, они уже изрядно подвыпили. В конце концов, она уверенно сказала:

– Поехали ко мне. Не бойся, приставать не буду. Но то, что будет весело – гарантирую.

– А что там такого весёлого? – Дружелюбно протянула Лена.

– Там у меня много друзей и они гуляют всю ночь. Кстати, есть неплохие варианты. Я тебя познакомлю.

– Ну, тогда можно.

"Ага! Попалась. И что я тебе вначале говорила?"

Они подошли к одиноко стоящему такси.

– За МКАД ездишь?

Из машины "понесло" топливом и теплом.

– Да. Залазьте.

– За сколько?

– По счётчику довезу.

– Тогда включай.

Всю дорогу Катя ругала кафе, в котором они сидели, официантов, рассказывала про цены и что они ели, как они ели и сколько они ели. Таксист ей вторил. Лена иногда вставляла свои комментарии. Езда немного укачивала. Как только они выехали за МКАД, он надавил на газ. Ему было, видимо, всё равно, Кате тоже, Лена вцепилась в сиденье.

– А можно не так быстро.

"А можно не так быстро"

Когда Катя захлопнула дверь такси – почувствовала тишину природы, свежий воздух будил желание жить. Снег похрустывал под их сапогами. Она устала говорить и молчала. Лена напряжённо спросила:

– Ты тут живёшь? Красивый дом. А где твои друзья? Я представляла себе всё иначе.

"Может быть, для тебя бы всё обошлось. Ещё бы пять минут тишины"

∙

Последние дни смешались в ком. Он состоял из глупых постоянных разговоров, обмана, а затем бессмысленной агрессии и тяжёлой работы, которая на некоторое время поглощала мысли, эмоции и силы. Но только на протяжении этой работы она забывала обо всём на свете, как будто бы кровь не виновных смывала на минуту всё. Она хорошо помнила эти моменты. До этого спешка, беготня, суматоха, какие-то дела, а потом ночь, реальность как галлюцинация, тяжёлая долгая работа, а наутро чёрной дымкой лицо жертвы перед глазами. У неё даже зрение сильно упало. Папа стал к кровянке добавлять натёртую морковку, и Катя съедала. И она бы съела всё. Вкус еды она чувствовала плохо.

Непонятно откуда пришло это чувство. Чувство, которое мучило больше всего или даже единственное чувство, которое мучило. Чувство, что нет ей прощения. Внезапная стопоцентная уверенность, что Бог есть и что он, как это не затаскано звучит, всё видит. Что нет ей прощения, но не от людей, а от Господа Бога, что никак невозможен рай после смерти. Что с небом её постоянно соединяла какая-то нить и по ней поступала какая-то маленькая, но помощь, которую она никогда и не ощущала. Зато теперь она очень явно ощущает, что небо накрепко закрыто, что на нём для неё стоит железобетонный люк с пломбой, что оно не смотрит на неё, отреклось совсем и что она одна, теперь действительно одна и она просто мусор, просто кусок материи, который ничем не избежит вечных мук и отречения. Отречения самой жизни от него. И она погаснет. После смерти она погаснет, как свет светлячка днём, но здесь, сейчас, в этом мире ещё возможно как будто что-то сделать или было когда-то возможно... а сейчас только страшное отчаяние и раскаяние.

"Что же я наделала"

Всё, что раньше казалось таким страшным: не выйти замуж, не завести детей, быть одной, расстроить родителей, не иметь успеха на работе и даже заболеть смертельной болезнью – стало вмиг смехотворным для неё. Как какая-то сказочка для детей. Всё это может быть ужасно только в соотношении с чужими мыслями. Ужасно только грешить – вот что ужасно на самом деле! Нет, конечно, быть смертельно больным – это плохо, очень плохо. И если бы раньше Кате поставили такой диагноз, она была бы глубочайше несчастным человеком, может даже немного сошла бы с ума от своего несчастья. Да как бы она была тогда несчастна!

Но теперь... теперь она готова была обменять не задумываясь и с великой радостью этот диагноз на свои ужасные злодейства, даже если о них никто никогда бы в жизни не узнал! И с какой великой радостью и настоящим счастьем обменяла бы она свои поступки на что угодно, на самые страшные события на протяжении хоть ста лет. Как бы она счастлива жила толстой, косой, нетрудоспособной и никому не нужной умирающей чахоточной от голода, на которую все плюют и бомжи пусть даже насилуют. Она бы вызывала у людей только жалость, а люди бы вызывали жалость у неё, потому что только она была бы по-настоящему счастлива с верой и возможностью жить дальше в Боге.

А если бы ей надоело это всё, то она бы подняла голову к небу и попросила бы облегчить муки и тогда бы... но лучше не просить этого, потому что у красивой и умной так много соблазнов в жизни, что и самой настоящей жизни не видно становится. Нет! Она бы за всё была благодарна. И она бы знала или бы имела наглость надеяться, что попадёт в рай или куда-то, где есть Бог и он никогда её не оставит.

∙

Пять жертв. Пять страшных невозможных грехов. Их нельзя никак исправить. Пусть весь мир лежит во грехе, но не в таком же страшном, непростительном, чёрном грехе. Весь мир лежит в глупости, в глупости и невозможно противиться этой бесконечной глупости, которая сжирает тебя с самого рождения. И вот ей сейчас, этому уже пропащему человеку это известно. Но зачем?

Всё было так хорошо для неё, так прекрасно: почему же она всё время думала не о том? Почему родители этого не видят? Почему мы только просим себе побольше и осуждаем других? Почему мы постоянно жалуемся? Насколько бы было лучше, если бы это была одна жертва, одна случайная жертва. Насколько бы это было лучше. Но!

Катя вскочила с кровати, надела джинсы, кофту, сапоги, куртку. Мама, выходя из кухни, наткнулась на одетую Катю и улыбнулась:

– Катюш, ты уже встала. А куда ты? Покушай.

Катя выбежала в предбанник. Мама бежала вслед за ней, схватила за капюшон.

– Катя, ты куда? Доченька, что случилось?

– Мама, я скоро приду. Скоро приду. Всё хорошо.

– Но куда ты?

– Да приду я.

Катя с силой вырвалась и побежала по лестнице, чтобы не ждать лифт.

"Сегодня я приду, мама"

Ей хотелось плакать, но она сдержалась. Она не заслуживает слёз.

Катя не стала ждать автобуса. Она побежала на Немигу к церкви. Сил на всю дорогу не хватало и она передыхала, идя быстрым шагом, а потом опять бежала. Но как только она начала подниматься к церкви по ступенькам, то остановилась совсем. Как войти в Храм Божий? Она упала прямо там, где стояла, на колени и начала бесконтрольно рыдать.

– Девушка, вам помочь? – Подошла к ней женщина с пакетом в руках.

– Уйди.

Какие-то подростки начали её фотографировать на телефон. И вдруг она почувствовала в себе смелость.

"Пожалуйста, пожалуйста, умоляю тебя. Прекрати это. Пусть меня поймают. Умоляю, помоги мне. Пожалуйста. Я никогда тебя ни о чём не просила. Да и если бы попросила, это было бы всё не то. Я расстраивалась больше из-за внезапно выскочившего прыща, чем из-за смертного греха. И хоть никогда мне не найти прощение, но пока я тут. Пока я тут, слышишь. Я же могу попросить? Я умоляю, помоги. Пусть они найдут меня".

Кате стало легче. Она встала и пошла домой пешком.

Мама спокойно открыла дверь.

– Привет, мам. Всё нормально?

– Да. Всё хорошо.

– А что у нас есть поесть? Я проголодалась. Может, сегодня фильм вместе посмотрим?

– Давай, сейчас много чего хорошего показывают. А куда ты ходила?

– В церковь.

– В церковь?

Катя села за стол.

– Да. Почему мы никогда не ходим в церковь?

– А что случилось, Катюш?

– Я вот спрашиваю: ты веришь в Бога?

– Да, верю.

– А почему мы тогда никогда не ходим в церковь?

– Помолиться и дома можно. Что такое эта церковь?

– Просто мы никогда не говорим об этом, не задумываемся. Как животные какие-то, а нужно ходить.

– Катя, тебя что в секту какую-то втянули? С кем ты общаешься? Кто тебе уже мозги промыл?

Катя вздохнула.

– Я бы хотела помолиться за вас с папой, чтобы вы всегда находили в себе силы радоваться жизни. Я бы так хотела помолиться за это. Ну, так что будем смотреть?

∙

Этой ночью она не могла заснуть. Посмотрела на мобильный – полпятого. Не хотелось закрывать глаза. Это было страшно. И также страшно было признаться. Невыносимо страшно. И ещё страшнее было жить вот так. Тем более эти девушки. Это не просто девушки. Это семьи.

Она прокралась на кухню. В животе приятно забурчало. Катя взяла из шкафчика запасенную водку и чёрного хлеба на закуску, выпила и провалилась в сон.

– Катя, что это такое?

В дверях стояла мама в халате, сдвинув брови. Её немного трясло и она была явно растеряна. На полу валялась пустая бутылка водки и кусочки чёрного хлеба. Катя лежала раскрывшись в одних трусах, разбросав ноги в разные стороны. Проснувшись, она непроизвольно отрехнулась, как курица. Мама подошла ближе. Строгое выражение сменилось заботой и полной растерянностью.

– Катя, с тобой хотят поговорить из милиции.

Она вскочила с кровати и посмотрела в окно: ровные дома с равнодушными окнами и дымка снега на асфальте. Мама смотрела выжидающе.

– Скажи, что меня нету, – прошептала она.

– Но я сказала, что ты есть.

"Надо идти"

– Я сейчас оденусь.

Катя заметалась по комнате.

"Ты не достойна слёз. Возьми себя в руки"

Она закатила бутылку под кровать, посмотрела на свои аккуратно разложенные вещи. Что может подойти для такого случая? Джинсы – нет, юбка – нет. Гольф! Гольф и старые штаны. Она дрожащими руками натянула одежду на истощённое тело и вышла.

– Здравствуйте! Вы хотели поговорить?

– Здравствуйте, Екатерина Александровна. Вы знаете некого Андрея Алексеевича Романько.

– Да. Он мой парень.

–Нам нужно задать вам несколько вопросов. Где вы предпочитаете поговорить здесь или в отделении?

– В отделении.

Мама подбежала к Кате и шепнула:

– Кать, зачем в отделение?

Катя поцеловала маму в ответ.

– Ты такая мягкая, мамочка.

∙

В кабинете было полно народу. Все радостные и встревоженные.

– Ещё раз по порядку всё расскажите.

Катя в третий раз устало ответила на все вопросы. Самое главное, что теперь всё закончится. Теперь ей руководят эти люди, и они её уже не отпустят.

Она осталась на ночь в камере. Ей сказали, что сообщат обо всём родителям.

Утром им разрешили свидание.

Мама молчала. Потом медленно произнесла:

– Катенька, как ты заинька?

Они с папой заплакали. Видно было, что они не спали всю ночь.

– Что они с тобой сделали? Мы не знаем как, но нужно нанять хорошего адвоката. Катя, ничего им не говори. Когда тебя выпустят? Катя, ты слышишь. Без адвоката ничего им не говори... я... я не понимаю. Ну что ты молчишь? – Мама всхлипнула. – Неужели это правда?

Катя молчала.

– Да что же они с тобой сделали? Что случилось? – Потом тихо. – Неужели же это правда? – Мама перестала себя контролировать. Она рвала на себе волосы, сжимала кулаки. Затем в ступоре посмотрела на Катю. – Отвечай.

– Нет. Нет, я думаю, что это Андрей. А они на меня сваливают. Конечно же нет, это не правда.

Папа выдохнул и вытер слёзы:

– Катя, послушай. Ты взрослая. Не волнуйся главное. Мы тебя уже завтра отсюда заберём. Найдём самого лучшего адвоката и заберём тебя.

– Да, пап. Но у меня есть очень хороший адвокат, честное слово. Я уже с ним договорилась. Он очень хороший. Не всё же деньгами меряется.

– Какой же он хороший! – Папа стукнул кулаком по столу. – Если он ещё ничего не сделал, и ты всю ночь провела здесь.

– Но почему ты призналась? – Шептала мама.

– Не "пори ерунду", – кричал папа, – никто ни в чём не признавался.

Катя смотрела на своего всегда спокойного папу с удивлением.

– Ну, а что случилось?

– Мам, но ты же знаешь, как это делается. – Катя многозначительно посмотрела на маму.

Мама кинулась на милиционера, стоящего в дверях со словами: "да что вы с ней тут делаете?"

И их увели.

∙

Только Катя перевела дыхание, пришёл воодушевлённый новый следователь. Он представился, включил видеокамеру.

– Ваше имя, где родились, где проживаете.

И всё пошло по-новому.

– Расскажите мне ещё раз всё по порядку, Екатерина Александровна.

– Что рассказывать? Я ничего не делала.

– Как не делали? А что вы вчера рассказывали? И в том месте, где вы указали, мы нашли тела девушек. Так что не отпирайтесь. Вы же понимаете, что лучше сотрудничать со следствием. Может, у вас есть пособники?

– Я ещё раз повторяю: я ничего не делала.

– А откуда вы тогда знали, где спрятаны тела? Может вы не сделали, а сделал кто-то другой и вы его выгораживаете. Будет очень хорошо для вас, если вы расскажете всю правду, абсолютно ничего не утаивая. Итак, откуда вы знали, где спрятаны тела?

– А мне это приснилось. Я чувствовала, что в доме плохая энергетика и сказала наугад.

– И признание наугад сделали?

– А призналась я, чтобы вы проверили, а то мне страшно было ночевать.

– Выходит, вы экстрасенс. Или у вас были основания для догадок?

– Я говорю, как есть.

– И как есть?

– Я всё видела во сне.

– Или наяву?

– Нет, во сне.

– Мы будем вас допрашивать очень долго, и я бы вам посоветовал не отступать от своего признания. Сегодня мы выезжаем на следственный эксперимент. Покажите подробно, что видели во сне.

– Больше ничего не видела.

– Покажите, что видели. Может быть, ещё одумаетесь.

∙

Но она не одумалась. Когда её вывели из СИЗО на улицу, там уже толпились люди, как перед выходом знаменитости. Они кричали: "убийца", "чудовище", "мы с ней сами расправимся". Внезапно от этих слов ей стало намного легче. Каждый возглас на минуту избавлял её от душевных адских мук. Когда она подошла к машине, какая-то женщина попыталась плюнуть в неё:

– Здохни, чудовище!

Катя села в машину.

"Нет, чудовище теперь ты."

За ней захлопнули дверь. Конвоиры внимательно следили за Катей, на их лицах было написано: "ну, что получила, тварь".

Она безжизненно смотрела вперёд.

"Глупые несчастные конвоиры, глупые люди. Каждый ваш вскрик ненависти, как глоток воды для умирающего от жажды в пустыне, как глоток чистейшего свежего воздуха. Господи Боже, прости этих глупых людей. Если бы вы меня простили, если бы хоть кто-то из вас простил меня – да я бы сгорела заживо на этом же месте".

Когда Катю ввели в зал суда, началось тоже самое. Она жадно слушала каждый возглас и внутренне отвечала: "спасибо, прости их Боже".

Всё слушание люди не унимались и хотели услышать приговор. Смертный приговор. Единственный, на который они были согласны. Но могло ли это их успокоить? Они вцепились в неё глазами и всё время чего-то ждали. Но что она могла им дать?

"Богу молитесь"

Сколько зла она причинила этим людям, этим несчастным глупым людям, совесть которых бы им теперь абсолютно спокойно позволила убить бы её, недочеловека, зверя, урода. И потом не видеть её лица в страшных мучительных снах. Катя встала.

"Суд признал виновной (возгласы одобрения) ... и приговорил к высшей мере наказания – смертной казни путём расстрела".

Аплодисменты.

Её как будто что-то кольнуло, и она вздрогнула.

"Аплодисменты! Спасибо, они заглушили то, что кричала моя мама в отчаянии. Аплодисменты! Всю жизнь я старалась понравиться окружающим и боролась за их мнение обо мне. Как же глупа я была. Аплодисменты! Чему вы всё время аплодируете?"

На Катю надели наручники, со всех сторон обступили охранники.

"Вот теперь начинается настоящий ад, – подумала она, и ей вдруг захотелось бежать и молить о помиловании, стоять на коленях перед каждым и умолять. – Господи Боже, помилуй меня грешную!" – вместо этого повторяла она всю дорогу.

Спасибо одному священнику, что он научил её молиться. Тогда она сидела в СИЗО и увидела, как из одной из камер выходит священник. Он был худой. "А что ещё заставит священника быть худым как не вера", – подумалось ей. Она попросила, чтобы он к ней зашёл. И через пару дней он действительно зашёл к Кате. Он перекрестился.

– Простите, батюшка. Что мне делать? – Он молча смотрел на Катю. – Каждую минуту, каждую секунду я испытываю испепеляющие муки, иногда мне кажется, что я не выдержу. Мои грехи, которые ничем не смыть и которые никто не поймёт, они всегда стоят передо мной. И их тяжесть невыносима для человека. Я знаю, что прощение невозможно.

– Для Бога всё возможно.

– О! Нет, я чувствую, что это невозможно и об этом не могу даже просить. Но так жить я тоже не могу. Я, как это ни странно, не хочу, отчаянно не хочу сойти с ума, но иначе тоже невозможно мне здесь находиться. Я на грани безумия. Я не могу сама с этим справиться, но, может, есть какая-то помощь?

– Если очень тяжело, и вообще во всякий день нужно непрестанно молиться.

– Молиться? Спасибо. А вы научите меня, как?

"Нужно непрестанно молиться!"

– Очень просто: "Господи Боже, помилуй меня, грешную".

Поначалу ей было тяжело повторять эти слова, потому что она понимала – о помиловании не может быть и речи, но потом мысленно прибавляла: "хотя бы в эту минуту".

∙

Катю в путах и со всех сторон под охраной, как супермена, который раз двадцать удачно пытался бежать, привезли в какое-то романтичное и вместе с тем страшное место. Когда она выходила из машины, то казалось, что до свободы рукой подать. Тут же ходили люди, ездили машины, но свобода уже навсегда осталась в прошлом. Её поджидал следующий конвой. Идти было тяжело – цепи звенели! Несмотря на это, её всё время поторапливали. В конце концов, спустили в какой-то подвал или подземелье и посадили в очень маленькую сырую каморку. Стоял только туалет (дыра) и металлическая кровать, без белья. Было почти темно. Кате стало холодно. Она села на ледяной край кровати.

"Смерть путём расстрела". А ведь раньше она даже не задумывалась, как именно убивают людей.

Катя засмеялась: "и какой цирк с этого устраивают". Она пробовала смеяться разными голосами, как будто здесь много людей. Потом остановилась и начала читать молитву.

Молитва перемежалась со страшными мыслями, но всё-таки начала составлять основу её жизни здесь. Именно здесь она впервые прочитала "Новый завет"! Надо же, она никогда не читала Библию, и при этом прочла тонны всякой ерунды. Книги по диетологии, например.

Каждый день ей всё-таки хотелось жить. Жить, чтобы не умереть или просто, чтобы жить, понять было сложно. Но, если бы она была действительно невиновна, умирать было бы не так мучительно страшно. Хотя тогда она была бы другим человеком, и кто знает, какую глупость бы она тогда лелеяла в своих мыслях.

Даже здесь её окружали люди. Она краем глаза смотрела на других заключённых, и они смотрела на неё. Маленькая, худая, обритая наголо, в мешковатом костюме.

"Такая я одна"

Однажды её даже пригласил на беседу начальник тюрьмы. Он был очень мил и спрашивал, как у неё дела. Во время разговора у неё в голове крутилась только одна мысль: "уже скоро"!

Когда её отвели обратно, её охватило отчаяние.

"Все-таки ко всему привыкаешь. Жизнь на воле, в конце концов, тоже похожа на тюрьму". Он захлёбывалась страхом, и ей казалось, что она чувствует через стены, как другие заключённые чувствуют то же самое. Она уставилась в маленькую светящуюся дырочку в наморднике. Вдруг на свет по паутине спустилась малюсенькая светло-зелёная гусеница. Она начала крутиться на своей тоненькой паутине, скручивалась и раскручивалась в разные стороны. Катя смотрела на неё как завороженная. Это малюсенькое создание наполнило комнату светом и неподдельной радостью жизни. И ведь что она о ней знает? И как правильно её использует. Она всё не унималась и кружилась в разные стороны, принимая невероятные позы.

"А ведь некоторые люди совершают самоубийство. Господи Боже, помилуй меня, грешную".

∙

Через два дня ночью Катю и ещё четверых заключённых под усиленным контролем вывели из камеры и погрузили в машину. Всё её тело тряслось.

"Господи Боже, помилуй меня, грешную".

На минуту она оглянулась вокруг. Остальные сидели скрутившись, они тряслись, а губы их что-то шептали.

Наверное, никто в мире сейчас не молится так искренне, как мы – подумала Катя, запинаясь в мыслях от дрожи.

∙

На множестве коек лежали люди и, видимо, лечились. Перед некоторыми стояли "утки", кто-то читал газету, кто играл в шашки, кто-то просто лежал, накрывшись одеялом. К Кате подошла медсестра в белом халате: "располагайтесь"; и указала на кровать.

Койка была "совдеповская" со скрипящими пружинами и обвисшим матрасом. Но самое ужасное – она была вся измазана то тут, то там, извините, настоящим засохшим дерьмом. Катю начало подташнивать. Она внимательно посмотрела на соседа, накрывшегося таким же одеялом с головой.

"Да что это за больница такая! Что за антисанитария!"

Она стояла у своей койки, её никто не приветствовал, люди ходили туда-сюда, пили таблетки, лежали.

– Обед, – сказал пациент, и некоторые люди поднялись и не спеша вышли из палаты.

Катя удручённо села на кровать.

Сосед сбоку высунулся из-под одеяла.

– И вам кажется это больница?

– Ну...

– Женщина, это не больница. Зачем вы сюда пришли? Это же чёрт знает что. Подойдите поближе.

Катя повиновалась.

– Сегодня я прокрался к ним в сестринскую. Кстати, вы заметила, что сестры все почти на одно лицо. Так вот, я прокрался в сестринскую и позвонил своей жене. Слышу её голос:

– Алло! – Я говорю:

– Здравствуй, Марина.

– А она знаете, что мне ответила?

– Что?

– А она мне: "Сергей, ты же умер!" Представьте себе. Умер! Я и бросил трубку от ужаса. Нас тут держат неизвестно зачем, а родным говорят, что мы мертвы. Но если бы мы умерли, смогли бы мы с вами разговаривать?

– Нет, наверное.

– Вот и неизвестно, что они, эти милые сестрички, задумали с нами сделать. Мне нужно опять позвонить жене и всё ей рассказать. Но где я сейчас? Вот что я её скажу? Вы не знаете адрес, хоть примерно?

– Я не знаю. Я тоже не знаю, где я.

К ним подошёл весёлый мужчина с каким-то месивом в грязной тарелке в руках. Он ел с удовольствием.

– А ты уже пристаёшь к женщине. Она хочет отдохнуть, что ты не видишь? Станислав. – Он протянул руку Кате.

– Катя.

– А по отчеству как?

Катя оценила мужчину. На вид лет сорок – пятьдесят.

– Можно и без отчества.

– Неудобно как-то.

– А сколько вы полагаете мне лет?

– Ну, лет пятьдесят. Я плохо разбираюсь.

– Да вы смеётесь, наверное. Мне двадцать девять лет, – гордо сказала Катя.

– Ого-го! Ранняя седина.

– Это не седина. Я блондинка и крашу корни каждые две недели.

– Ну, видно, какие-то две недели вы пропустили.

С соседних коек послышались смешки. Катя запустила руку в свои волосы, они были почти все седые, перемежаясь с парочкой чёрных волос.

– А зеркало. Где здесь зеркало?

– А нас здесь зеркалами не балуют, – радовался Станислав.

– Да что тут происходит?

Мужчина принялся за чай. Он тянул его из маленькой ложечки и причмокивал.

– А что? Ничего! Тут очень хорошая больница. Вот мне поставили неутешительный диагноз. А тут мне нормально, ничего даже не болит. Ещё немного и полностью выпишут; и домой, наверное, отпустят.