Текст книги "Моя нечаянная радость"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Подождите, – остановила Майя, – не надо. Вы совершенно правы, Матвей, кровать просто огромная и мы прекрасно разместимся там вдвоем, даже не задевая друг друга. – Помолчала, посмотрела на него и примирительно покаялась: – Извините, это просто нервы от напряжения и усталости последних дней, и сегодня слишком много всего произошло, что сильно потрясло меня.
– Вы уверены? – переспросил мужчина.
– А вы храпите на самом деле? – улыбнулась она дружелюбно.
– Да особо не страдаю, бывает иногда от усталости или неудобной позы во сне, но вроде без перебора в исполнении, – улыбнулся в ответ Батардин.
– Тогда уверена, – кивнула Майка и попросила: – Можно я первая в душ?
– Разумеется.
Она стояла под струями воды и недоумевала, что это ее сегодня так повело в разные стороны? То принялась спорить об оплате в ресторане и прямо вот настаивала, чего вообще никогда раньше за собой не замечала, – всегда предлагала партнеру по ужину за себя самой заплатить, если отказывался, так и не спорила. Но и обязанной себя никогда не чувствовала и не считала. Глупость все это. И с кроватью этой целый цирк непорочных блондинок устроила. С чего это вдруг? Вроде же нормальная, вполне адекватная женщина? Мужчина предложил самый оптимальный вариант, выручил, и спасибо ему за это огромное, а ее куда-то понесло в непонятные дали права качать и нравственность отстаивать. Идиотизм.
Ладно. Хватит самобичевания, видимо переволновалась сильно и серьезное духовное потрясение перенесла, да и устала конкретно, как-то осатанело устала, вот и кидает ее эмоционально.
«А с мужем, хоть и временным, тебе повезло, Майя Львовна, как ни крути, – усмехнулась она своему отражению в зеркале, – нормальный, адекватный мужик на первый и второй взгляд. И помог, и отнесся по-человечески. Повезло, это точно».
Вообще-то Матвей ей нравился как мужчина, и она даже не скрывала этого факта от себя и вполне по достоинству оценила его поведение и поступки, как, между прочим, если уж быть до конца честной и откровенной, и внешние данные.
Но только нравился! Не более! Только вот так – посмотреть, оценить, порадоваться, что еще не перевелись нормальные мужики – и все! Ровненько и спокойно! Посторонний человек, абсолютно более ничего, напомнила строго себе Майка и принялась торопливо приводить себя в порядок после душа. Решила, что поспит в домашнем платье, оно удобное и уютное, к тому же вполне приличное и даже стильное, но лифчик, понятное дело снимет, чтобы нормально отдохнуть.
Батардин кивнул на ее сообщение, что ванная комната свободна, быстро прошел туда, и вскоре девушка услышала шум льющейся из душа воды. Она прошлась по номеру, взяла со столика в гостиной и полистала парочку глянцевых журналов месячной давности. И, почувствовав, что усталость окончательно наваливается как-то враз, бросила журнал назад на столешницу, прошла в спальную, сняла с кровати большое покрывало, с приятным удивлением обнаружив, что на ней постелено два отдельных больших одеяла.
Левая сторона кровати, если смотреть от двери, была уже явно облюбована хозяином – на прикроватной тумбочке лежали наручные часы, какая-то книжка и смартфон. Майя сложила покрывало, убрав его на стул у трюмо, включила ночник на тумбочке с левой стороны кровати, выключила верхний свет, легла на правую сторону, укуталась поуютней одеялом и собралась спать.
Она уже проваливалась в сон, когда почувствовала, как качнулся матрац и мужчина сел на кровать на своей стороне.
Сон у Майки пропал! Сразу, как по щелчку!
Она испугалась выдать себя и старалась дышать ровно, чтобы он не понял, что она не спит. И самым подлым образом ее уютное, мягкое платье вдруг сделалось спутавшим коконом, в котором стало ужасно жарко и неудобно и захотелось немедленно выпутаться из него и из-под жаркого одеяла. Майя лежала на боку и каждой клеточкой тела чувствовала все движения и дыхание мужчины за спиной – вот он откинул край одеяла, лег на спину и накрылся, повозился, устраиваясь поудобней, но лампу почему-то так и не погасил. Вздохнул, полежал неподвижно и перевернулся на бок…
Сердце у Майки бухало как ненормальное, и она совершенно не понимала, что с ней происходит, – пылало тело, горели щеки и хотелось скинуть с себя, наконец, это удушающее одеяло и платье следом за ним, и остыть, и вздохнуть.
«Это все нервы и сильное моральное перенапряжение», – поставила себе диагноз Майка.
И вдруг совершенно неожиданно перед ее мысленным взором встали живые, плачущие глаза Богородицы, смотрящей с Иконы. Богородица посмотрела с улыбкой Матери на свое любимое дитя и растаяла, исчезла…
Матвей чувствовал себя совершенно выпотрошенным, когда забрался под душ, словно все его физические, эмоциональные и душевные силы исчерпались до полного конца, оставив только пустую телесную оболочку.
Сказать, что молитва и стояние у Иконы, встреча и разговор со Старцем Никоном ему помогли – это все равно, что смерть назвать состоянием легкого недомогания.
На самом деле, абсолютно реально на какое-то мгновение там, в церкви, у него появилось четкое ощущение, что он умирает. Он прочувствовал наяву, физически, всем сознанием, как, опустившись на самое дно своей жизни и пережив смерть, он поднялся оттуда и ожил, став другим человеком. И такой силы и мощи шквалом прошло через него это переживание и потрясение, что он вообще поражался, как еще может двигаться, говорить и еще что-то соображать.
И только необходимость позаботиться об этой девушке, которая, видимо, тоже перенесла свое духовное потрясение, да так, что ее просто повело, – удержала его от желания забраться куда-нибудь в уединенный угол, где нет людей, упасть и лежать, не двигаясь. И еще раз прожить и прочувствовать все, что испытал там, в церкви.
И отпустить. И позволить себе снова жить. По-настоящему. Во всю силу.
Но девушка едва держалась на ногах, и он возился с ней, приводя в порядок, и все посматривал за ней, чтобы она не грохнулась в обморок, пока они ели в столовой, а потом пошли пройтись. Но она оклемалась и даже повеселела.
А ему это было не нужно и мешало – и девушка, и ее оптимизм, и вообще все и всё вокруг. Он физически чувствовал потребность в уединении, хоть на какое-то время. Поэтому и изобразил, что намерен спать, на катере и только так смог отгородиться от всего окружающего и прокрутить мысленно в воспоминаниях, что произошло с момента, как они вошли в церковь и он увидал Богородицу…
Матвей не заметил, как заснул на самом деле, а проснулся отдохнувшим, во вполне нормальном бодром состоянии и предложил девушке ужин. Прощальный ужин. Все-таки она ему помогла и, хоть явно не хотела и сомневалась, но расписалась с ним в ЗАГСе. Помогла, факт. Так что он ее должник.
И настроился на легкую, ничего не значащую беседу, деловое обсуждение – как им лучше развестись, обмен координатами для этого – и пока-пока – непринужденное, естественное расставание.
Батардин решил как можно скорее распрощаться и расстаться с дамочкой, чтобы она дольше не находилась рядом – ни видеться, ни общаться – не надо.
А потому, что он ее хотел! Все время! И посматривал, выискивал постоянно взглядом среди людей, и наблюдал непроизвольно за ней! И хотел! Черт бы все побрал!
Девочка эта в его вкусе и нравилась ему необычайно. Он абсолютно здоровый, полноценный мужик, у которого к тому же давно не было женщины. И если еще два дня назад он был погружен в свою черную дыру боли, проживая жизнь больше по инерции, тогда ему было совсем не до плотских желаний и вообще-то и не до жизни как таковой, и Матвей не замечал ничего кроме этой своей боли и непроходящего чувства вины, то сегодня он снова стал живым.
Как возродился наново – пусть и через муки и слезы, но возродился! И ему хотелось эту девочку. Но она не из тех облегченных поведением девиц, которой запросто можно предложить провести ночь вдвоем или легкую интрижку, пусть даже имея на это сто раз все узаконенные права. Да и их совместное паломничество и встреча со Старцем Никоном и стояние пред Иконой – это совсем иное. Совсем. Другого образа и порядка.
И тут выяснилось, что ей негде ночевать.
Батардин аж простонал мысленно! И ринулся срочно искать в Интернете место для нее. И, уже понимая, что придется приглашать к себе в номер, чуть зубами не скрипел, представляя те мучения, которые придется перетерпеть, ложась спать в одну кровать с этим искушением. И разозлился совсем, когда она вдруг принялась отказываться, да еще спорить об оплате ужина.
И вроде все уладилось, и они вполне мирно договорились, но девушка увидела эту кровать и взбрыкнула совершенно неожиданно. Его прямо порвало, когда начался второй раунд женских закидонов, – так вдруг искренне захотелось послать ее куда подальше – третьей жиличкой в какую-то избушку!
И вдруг она так сказала про невесту и про день, который должен быть самым счастливым в жизни… И Матвей почувствовал себя последней скотиной.
Конечно, для женщин свадьба – это такое важное, эпохальное событие. А эта Майя замужем никогда не была, и детей у нее нет, и, наверное, как все девочки, в детстве еще мечтала о роскошном свадебном платье и прочем, что там полагается на свадьбах.
Но она на удивление быстро справилась с нервами и даже извинилась. Батардин откровенно подивился ее разумности и тому факту, что в наше время есть девушки достойные и умненькие, способные спокойно признавать свою неправоту. Надо же!
Он постарался задержаться в ванной подольше, чтобы она успела устроиться и в идеале – заснуть. Долго полоскался под струями воды, медленно вытирался, тщательно брился, хотя чувствовал себя уже совершенно измочаленным, а брился обычно по утрам, но все оттягивал время, как мог.
И она действительно заснула. Он услышал, когда осторожно вошел в спальную, как она очень мило тихонечко сопит во сне и улыбнулся. Всему – и ее милому сопению, и тому, что она позаботилась, оставив гореть ночник на тумбочке.
Но стоило только сесть на кровать, как она проснулась.
Сопеть девушка перестала, Матвею так вообще показалось, что и дышать и шевелиться тоже.
«Вот же черт!» – расстроился Батардин.
Он лег на спину, повозился немного, перевернулся на бок и прислушался, как она там. Она не спала, совсем неслышно дышала и замерла почему-то, не двигаясь – с перепугу ото сна, что ли, подумалось ему.
– Я вас разбудил, извините, – разбил повисшую над ними напряженную тишину Матвей.
И снова повернулся, теперь уж на другой бок, и смотрел на ее спину, укрытую одеялом.
– Не совсем вы, – ответила девушка, немного соврав, и тоже повернулась.
Сначала на спину, с облегчением скинув с себя удушающее, как ей казалось, одеяло. Полежала несколько секунд так, помолчала и повернулась на другой бок лицом к мужчине.
– Почти заснула и вдруг привидилась Богородица с Иконы. И так она на меня смотрела, что весь сон улетучился, – тихо-тихо сказала Майя, словно боялась потревожить ночь. – Представляете?
– Представляю, – в тон ей тихим голосом поддержал Матвей.
– А он… – она запнулась на вопросе, но продолжила: – Старец Никон, он вам помог? Вы получили то, за чем приехали?
Батардин молчал и смотрел на нее странным взглядом. В свете неярко горевшей ночной лампы на его тумбочке выражения его лица было почти не разобрать, но ей казалось, что мужчина решает что-то очень важное про себя, и Майя даже подумала, что он не станет ей отвечать, но он все-таки ответил:
– Да, помог. – Матвей немного помолчал и добавил: – Больше чем помог.
И тут он неожиданно придвинулся вперед, протянул руку, обнял Майю за талию, одним сильным движением притянул к себе и навис над ней, облокотившись рукой на кровать и внимательно всматриваясь в ее лицо. А потом медленно наклонился, давая Майке возможность увернуться, оттолкнуть его, остановить… и поцеловал.
И поцелуй это был на жизнь жарче, мощнее того, которым он наградил ее в ЗАГСе! На целую жизнь жарче! В этом мужчине словно полыхал какой-то внутренний очищающий огонь, и Майка принимала это пламя, очищалась вместе с ним и восставала из собственного пепла!
Боже, какой же это был поцелуй! Ма-моч-ки!!
Батардин опустил руку на ее ногу, погладил и, взявшись за подол платья, стал медленно поднимать его в верх по ее телу, а когда дошел до талии, остановился, прервал поцелуй и очень внимательно посмотрел девушке в глаза, снова предоставляя ей возможность остановить все – себя, его, все, что уже клокотало в них двоих.
Но она улыбнулась. Улыбнулась так, как улыбается только женщина, подчиняясь, сдаваясь мужчине и покоряя его одновременно – разрешая и принимая все, что он обещает ей, увлекая за собой…
И он стянул с нее платье, отбросил в сторону и замер, разглядывая открывшуюся его взору девичью грудь.
– Ты великолепная, удивительная, очень красивая, – хрипло восхитился он.
И наклонился, поцеловал ее грудь.
А у Майки сорвало крышу!
Она совершенно потерялась в его поцелуях, нежности, ласках и уже не замечала, не понимала ничего вокруг и ахнула, когда он одним толчком вошел в нее, и полетела…
Они не говорили ничего и не шептались, лишь стонали – целовались, смотрели в глаза друг другу и неслись к финалу. В самом конце она выгнулась дугой и прикусила губу, чтобы не закричать во все горло от невероятного потрясения и оргазма, сотрясавшего все ее тело.
А потом уткнулась в изгиб его шеи, а он прижимал ее к себе сильно и как-то невероятно надежно.
И вдруг совершенно неожиданно и непонятно отчего Майка заплакала.
Всерьез! Заплакала, обливая шею мужчины хлынувшими враз горячими, не подвластными воле слезами.
– Майя! – испугался всерьез Батардин, резко отодвинулся и посмотрел на нее. – Что случилось? Я сделал тебе больно? Неприятно? Напугал?
У него было такое серьезное ужасно встревоженное лицо, что Майка заплакала еще пуще прежнего и попыталась что-то объяснить через слезы.
– Все совсем наоборот! – всхлипывала она.
– Что наоборот? – сатанел Батардин.
– Все! – как дитя малое объясняла она. – Не больно, не неприятно, а совсем наоборот!
– О господи! – выдохнул он и снова сильно прижал ее к себе, баюкая, словно обиженного ребенка, на руках, и спросил, усмехнувшись: – Что ты тогда плачешь, если наоборот?
– Не знаю, – всхлипнула Майка. – Оно само как-то. Это было так… так…
– Великолепно? – предположил мужчина.
– Да, – кивнула она, задев его подбородок, и тягостно вздохнула: – И вообще.
– Очень красноречиво, – усмехнулся еще раз Батардин, – ты все доступно разъяснила.
– Мы вот теперь уже на «ты», – вздохнула еще разок Майка.
– Никуда не денешься, – рассудительно заметил Матвей. – Если пережили оргазм, после которого ты так рыдала от восторга, по-другому нельзя. Только на «ты».
Он снова отодвинулся от нее, чтобы лучше видеть, порассматривал какое-то время, вытер оставшиеся слезы пальцами.
– Странная, удивительная девушка Майя Веснина, – улыбнулся он. – Сплошная весна. Настоящая Весна. И веснушки весенние. – И он медленно, едва касаясь, провел большим пальцем по ее переносице, погладив эти веснушки. – И рыжий оттенок волос.
– Не рыжий, – очень серьезно возразила Мая, – это светло-русые пряди и отсвет.
– Они рыжие, – покачал головой Матвей и сжал губы, сдерживая смех от ее серьезности.
– Ладно, пусть будут рыжие, если тебе так хочется, – махнула она рукой.
– Я же говорю: удивительная девушка. Соглашаешься с мужчиной там, где другая бы спорила до упора, настаивая на своем, – восхитился Матвей.
– Да, иногда я такой бываю, – похвалилась Майя и посмотрела на него. – Слушай, я давно хотела тебя спросить: а ты кто? Ну, по жизни, я имею в виду?
Батардин взглянул на нее удивленно, а потом громко хмыкнул, еще раз хмыкнул, вдруг откинулся на кровать и принялся громко от души хохотать.
– Ты чего? – непроизвольно улыбаясь его веселью, приподнявшись на локте, выспрашивала Мая.
– Это самый насущный и правильный вопрос жениху после свадьбы в первую брачную ночь: выяснить, а кто он вообще такой! – продолжать хохотать Матвей.
– Да уж, – согласилась Майка и расхохоталась вместе с ним.
А Батардин, продолжая посмеиваться, притянул ее к себе, чмокнул в нос, посмотрел с удовольствием, поцеловал в лоб и губы и признался:
– Я летчик.
– О как! – оценила профессию мужа Майка и уточнила: – Гражданской авиации?
– Гражданской, – кивнул он и дал пояснение: – Полярный летчик.
– А что, – любопытствовала она, – полярный летчик как-то сильно отличается от обыкновенных?
– Не то чтобы сильно, но отличается: другие задачи и несколько специфичные навыки, – кивнул Матвей и посмотрел на нее, усмехаясь ее заинтересованности. – Каверина «Два капитана» читала? Вот что-то вроде того. Хотя ты еще пигалица совсем, в твое время эту книгу уже не читали.
– А вот и читала! – возразила довольным шутливым тоном Майка. – Меня бабушка приобщила. Саня Григорьев из романа – ее любимый литературный герой. Так что я штудировала эту книгу, и не один раз. Расскажи о себе, – попросила она.
– Давай не сейчас, – предложил Батардин и пояснил: – Силы остались либо на рассказ, либо на еще один раз, – и быстро перевернулся, опрокинув девушку на спину, наклонился над ней и прошептал ну о-о-очень эротичным голосом: – Я лично за второе.
Она, видимо, тоже была за этот вариант, потому как сразу же ответила на его поцелуй и уже через пару секунд забыла обо всем остальном на свете! И так это было здорово, и она вторила ему и шла навстречу, принимая этого мужчину и растворяясь в нем…
В этот раз она не плакала – заснула, как умерла – в одно мгновение!
Все!
В приятном тягучем полусне, в котором Майка плыла куда-то по теплому бирюзовому морю, и яркий белый песок пляжа обещал нечто небывалое, самое лучшее в жизни, что только может быть, кто-то прошептал ей на ухо:
– Что ты ешь на завтрак?
– Фрукты, – улыбнулась она, почувствовав приятную щекотность в ушке от дыхания говорившего. – Много сладких фруктов и ягод.
Как раз: море, солнце, песок и фрукты! Сон продолжался.
– Спи, – сказал этот кто-то и нежно поцеловал девушку в висок.
Она послушалась и снова поплыла в бирюзовой воде… из которой ее грубо выдернули громким окликом:
– Майя! – и поцеловали в щеку. – Просыпайся.
– Зачем? – спросила ворчливо девица и потянулась, переворачиваясь на спину.
Подумала и все-таки открыла глаза. Рядом, на краю кровати, сидел одетый уже в джинсы и футболку Матвей Батардин и мило улыбался.
– Затем, что пора вставать, – пояснил он.
– А почему ты одетый? – спросила Майка и предложила: – Раздевайся и ложись.
– Сейчас официант принесет завтрак, голым как-то неудобно открывать. Я заказал тебе фрукты, какие здесь только могли найти.
– Вообще-то, – напомнила Майя, – хоть и номинально, но у нас вроде как медовый месяц, нам положено быть голыми.
– Ну-у… – усмехнулся Батардин, приподняв одну бровь, – по сути ты права.
И стянул с себя футболку одним движением руки, встал и взялся за ремень джинсов, принявшись его расстегивать… и в этот момент в дверь постучали.
– Никуда не уходи! – наигранно строго предупредил Матвей даму.
– Ни-ни! – развела она руками.
Он ушел открывать, а Майка потянулась довольной кошечкой, не переставая улыбаться, и перевернулась на живот, обняв подушку. Она чувствовала себя совершенно замечательно! Необыкновенно!
– На чем мы остановились? – спросил вернувшийся Батардин, расстегивая джинсы до конца.
– На самом начале, – промурлыкала Майка.
– Продолжим? – нырнул к ней под одеяло мужчина.
И они продолжили. И еще как!
Всякая шутливость и дурашество испарились в момент, как только он поцеловал ее, и волна желания накрыла обоих сразу, без предупреждения. Они задохнулись на мгновение, посмотрели в глаза друг другу и забыли о нежности и медлительности утра, о долгих и томительных ласках…
– Майечка… – простонал мужчина, извиняясь за невозможность ждать и признаваясь в силе своего нетерпеливого желания…
А она притянула его к себе, молча призывая торопиться…
Они больше не сказали друг другу ни слова. Позже, когда отдышались, продолжая обниматься, переплетя руки-ноги:
– Весна моя, – вдруг назвал он ее так приятно и странно, – нам действительно пора вставать, хотя ужасно не хочется.
– Мы куда-то опаздываем? – не открывая глаз, уточнила Майя.
– Еще нет, но скоро будем, – и разъяснил: – Пока ты спала, я съездил на вокзал и взял нам билеты на утренний рейс. Теперь надо быстренько поесть и ехать.
– Быстренько не обещаю, но сделаю все, что могу, – пробурчала Майка.
Батардину чудом удалось взять билеты в купе, особенно если учесть, что купейных вагонов в этом поезде имелось всего два, а желающих получить в них место было много. Ну, во-первых, этот маршрут был очень популярен у местных жителей, собственно поэтому его и пустили, к тому же именно сейчас в разгаре туристическо-паломнический сезон.
Так что купить билеты в купе в день отъезда было на грани чуда или просто великого везения. А уж когда поезд отъехал, а два остальных места так и остались пустыми, так и вовсе показалось продолжением чудес непонятных, пока Батардин не объяснил такие подарки судьбы вполне приземленно:
– Я выкупил купе целиком, – пояснил он, усмехнувшись восторженному выражению Майкиного лица, радовавшейся, как ребенок, отсутствию соседей. – Передо мной как раз в кассе семья из четырех человек билеты сдавала, вот я и купил, чтобы спокойно ехать и поговорить можно было.
А как позже выяснила Майя, Матвей и проводницу предупредил, чтобы никого к ним не подсаживала в пути, и даже приплатил ей за это. Еды они с собой набрали с запасом, потому что, попробовав пирожков, что принесли им на завтрак в номер, поняли, что готовят в гостинице очень здорово, и купили с собой всяких закусок и снеди – дорога предстояла длинная – весь день, двенадцать часов и прибывали они в областной центр уже к ночи.
Устроились с комфортом, расположились, посмотрели в окошко на леса, начавшиеся почти сразу за городом, и небольшие деревеньки, попадавшиеся по пути. Полюбовавшись пейзажем, Майя вспомнила о делах организационных и позвонила в гостиницу в области, где забронировала номер, подтвердила свой заказ, объяснив задержку с заселением тем, что приедет только поздно вечером. Ее заверили, что номер ждет.
Вот и ладушки. Нажав отбой и отложив трубку в сторону, Майя посмотрела на Батардина и попросила:
– Расскажи про свою работу. Мне ужасно интересно. И чем она все-таки отличается от обычных пассажирских рейсов?
– Ну, чем отличается, – задумчиво протянул Матвей. – Задачами, в первую очередь. Основная работа гражданской авиации – это перевозка пассажиров, есть еще специфичные задачи целевой авиации: опыление посевов, доставка грузов и пассажиров в труднодоступные районы, тушение пожаров, научные исследования и прочее. Но таких подразделений немного. А полярная, она как бы особняком стоит по сложности и специфике своих задач. Это перевозка пассажиров и грузов как раз в труднодоступные районы Крайнего Севера, кстати, есть и регулярные рейсы в эти районы Арктики. Это и такая экзотическая задача, как проведение систематической ледовой разведки, чтобы проводить суда по Северному Ледовитому океану и по всему Северному морскому пути. Есть и еще более экзотичная: снабжение дрейфующих станций «Северный полюс», например, и перевоз людей туда и обратно. Потом обеспечение научных исследований самого бассейна Северного Ледовитого.
– Ничего себе! – восхитилась искренне Мая. – А ты все это делаешь? То есть и на Северный полюс летаешь?
– Сейчас редко, но случается, а когда служил в Мурманске, летал почти регулярно, – спокойно ответил Батардин, как о чем-то обыденном.
– То есть ты был на Северном полюсе? – широко распахнула от удивления глаза Майка.
– Был. Просто работа такая, – усмехнулся ее непосредственной реакции Матвей. Ему этот неожиданно живой интерес и восторженный отклик были почему-то приятны до теплоты в груди.
– То есть вот этим самым она и отличается от обычного вождения самолетов? – допытывалась Майя.
– Пилотирования, – поправил Батардин. – У нас это принято называть пилотированием. А отличается сильно, приблизительно как вождение рейсового автобуса от «Формулы один».
– Даже так? Это почему?
– Потому что в обычной авиации поднял самолет, дали тебе коридор, привычный, как правило, встал ты на него, как в колею, и спокойно, ведомый диспетчером и по приборам да по ориентирам на земле, пилотируешь себе и садишься, подстрахованный со всех сторон, на стационарную полосу. Хотя всякое и тут случается, и трудностей более чем хватает. Ну, а у нас все по-другому. В полярной авиации ориентиров практически нет – там лед, постоянно меняющийся и дрейфующий, и океан. А на суше тундра и мхи на сотни километров, а равнина как стол, глазу зацепиться не за что. А когда магнитные бури и северное сияние вполнеба, то и приборы дули крутят, и диспетчер пропадает, как в поломанном радиоприемнике. А еще учти продолжительность полярного дня и ночи, метеоусловия, которые меняются с быстротой песни. Приходится вести самолет исключительно на опыте и интуиции. Вот такая разница.
– А самолеты вашей авиации тоже отличаются от обычных?
– Тоже, – кивнул Матвей. – У них особые требования. Во-первых, они должны быть адаптированы к работе при низких температурах на земле и сверхнизких в воздухе. Во-вторых, для посадок на грунтовые ВПП…
– Что такое ВПП? – перебила Майя.
– Взлетно-посадочная полоса, – пояснил Батардин, улыбнувшись серьезности, с которой она слушала его и задавала вопросы. – Ведь садимся мы частенько там, где не только аэродромов нет, но и до жилья ближайшего бывает как Китаю до Европы, и чаще всего приземляемся на снежную полосу. Ну, еще безангарное обслуживание и, конечно, определенная грузоподъемность, то есть большие лайнеры в полярной авиации не работают.
– А ты капитан или просто пилот или штурман там, не знаю?
– Я первый пилот и давно капитан, – снова усмехнулся он.
– Знаешь, что, Батардин, – решительно и очень серьезно потребовала Майка. – Давай-ка ты мне по порядку все расскажешь, как ты вообще оказался в этой теме и в этом своем Архангельске?
– Я там родился…
Родился мальчик Матвей не просто в Архангельске, а в семье потомственных летчиков-полярников. Вот такая вот отягощенная наследственность досталась.
Еще в далеком тысяча девятьсот шестнадцатом году прадед Матвея Игнатий Савельевич Батардин осел в этом городе, правда не совсем по своей воле.
В то далекое время город Архангельск являлся центром снаряжения всех полярных экспедиций на Северный полюс и прохода кораблей по Северному морскому пути. Вот в состав одной из таких научно-исследовательских экспедиций и входил Игнатий Савельевич, ученый из Санкт-Петербурга, из самой столицы. Экспедиция канула во льдах, как и многие до и после нее, спастись и добраться до берега удалось лишь пяти членам экипажа пропавшего судна, в том числе Игнатию Савельевичу.
Только еле живого его товарищи изо льдов вынесли – отморозил легкие и пальцы ног и нутро отбил, когда перевернулись грузовые сани и проехали по нему. Около года он боролся с болезнями и последствиями обморожения – пальцы на ногах почти все отняли и на левой руке два отрезали, внутренности подлатали, сделав несколько операций и удалив селезенку, а вот легкие вылечить не удалось.
Но жизнь интересная, чудная штука и преподносит человеку разные испытания и сюрпризы. Пока приходил в себя и боролся с болячками ученый столичный, успел влюбиться с первого раза, как только увидел девушку-красавицу Матрену Донскую, дочь архангельского зажиточного лесопромышленника.
Девушке было о ту пору шестнадцать годков, и приходила она в городскую больницу добровольной помощницей, ухаживать за больными в виде благотворительной акции, организованной местными дамами, женами и дочерьми зажиточных предпринимателей.
Был Игнатий Батардин старше девицы Матрены почти в два раза, да только любовь не спрашивает – как увидал, так и прикипел всей душой и сердцем. Да и она сразу разглядела ученого и влюбилась не на шутку.
И как ни странно, отец Матрены препоны чинить не стал, а дал полное согласие на брак, который и совершили божьим образом в Воскресенской церкви в январе семнадцатого года.
Ну а там уж…
В восемнадцатом-девятнадцатом годах, когда город оккупировали интервенты, отец Матрены спрятал молодых подальше от глаз иностранных вояк, отправив на свою дальнюю заимку, уж больно хороша и пригожа была Матрена, мало ли что.
Аккурат в двадцатом году, когда Красная Армия освободила город от оккупации, родился у молодых долгожданный сыночек – нарекли Фёдором.
Тяжелая жизнь началась, неправедная и непонятная – завод и лесопилки у батюшки Матрены отобрали, как и все дома и все добро нажитое, а его арестовали и увезли куда-то, больше она отца и не видела. Молодых с малым дитем выгнали из дома родного, и то ладно, что не убили без разбору, и мыкались они втроем по углам у знакомых и добрых людей. Собирались уж в Петербург ехать на родину Игнатия, поискать там родных, да плох он совсем стал от болезней застарелых и голода с холодом, не выдержать ему дороги.
А тут как-то узнал Игнатия Савельевича на улице бывший коллега, да так обрадовался – все хлопал по плечам, обнимал и привел с собой в комиссариат какой-то и ну давай расхваливать Игнатия как ученого и специалиста начальству новому. Что там уж дальше было, теперь и не узнаешь, да только назначили Игнатия Савельича старшим ответственным за формирование и организацию в Архангельске полярных экспедиций и научной станции.
В двадцать девятом году, после постановления об учреждении административного образования края, так и вообще назначили начальником научного центра.
Маленький Федя торчал с отцом на его работе постоянно, и все ему было интересно, и всюду-то он поспевал. И помогать отцу по мелочи и по более важным поручением, и умных людей, приезжавших из больших городов, заслушиваться. Вот там-то, у отца на работе, однажды и встретил Федор человека, который назвался летчиком.
И Феденька пропал для всего остального в жизни – он не отходил от этого летчика, постоянно его расспрашивал. А тот ничего, не шпынял мальчишку настырного, отвечал подробно на все его вопросы и вообще привечал умного да шустрого пацаненка.
И все! Федор теперь грезил только авиацией! Жил с этой мечтой, дышал ею и думал только о ней! Ну, уж а когда в тридцать четвертом году проходили спасательные летные экспедиции челюскинцев, то паренек пропал окончательно и бесповоротно.
Отец поддерживал сына в его стремлениях и мечтах, только объяснял, что для того, чтобы стать летчиком, надо хорошо и много учиться – мальчик и учился, старался вовсю.
Но в том же тридцать четвертом году Игнатий Савельевич умер, и Матрена Архиповна списалась с родней мужа, оставшейся в Питере, с нижайшей просьбой принять сыночка да помочь чем смогут. И отослала к ним Феденьку на учебу и за мечтой его заветной, если будет на то воля Божья и сможет он ее поймать, мечту-то эту летную.
