Текст книги "Моя нечаянная радость"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Матвей Петрович, согласны ли вы взять в жены Маю Львовну? – продолжила вести ритуал дама.
– Да, – подтвердил Батардин.
– Именем Российской Федерации объявляю вас мужем и женой! – торжественно возвестила дама, захлопнула красную папку и, улыбнувшись, сообщила: – Жених может поцеловать невесту.
Майка недоуменно посмотрела сначала на радостно улыбавшуюся чему-то женщину, после чего повернулась к так называемому жениху и взглянула на него с большим сарказмом. Мужчина усмехнулся, шагнул к девушке, и в следующее мгновение, Майка и не успела понять, что происходит, он притянул ее к себе, обнял и поцеловал.
По-настоящему! Без дураков!
И целовал, пока она не ответила…
А она ответила! Почему-то, совершенно непонятно как и почему, но ответила! Растаяла, сдалась и разрешила себе этот поцелуй!
И он был хорош! Дурманящий, сладкий, требовательный и обещавший что-то…
И только она его распробовала и поплыла-а-а, как Батардин прервался.
– Спасибо, – услышала она откуда-то издалека, еще пребывая в расплавленном состоянии.
И кивнула, подтверждая, что принимает благодарность, но тут обнаружилось, что благодарит Батардин не ее, а женщину, проведшую церемонию, которая передавала ему в этот момент все документы.
И Майка вдруг ужасно разозлилась. Никогда еще так не злилась!
– Вот, – протянул ей новоявленный муж часть документов. – Это ваш паспорт и ваше свидетельство о браке. А теперь нам надо бежать, чтобы успеть на катер.
– Не смейте больше меня целовать! – отчеканила холодным тоном возмущенной королевы Майя.
– Хорошо, – легко согласился мужчина и даже кивнул.
И прямо как ритуал уже, честное слово: подхватил сумку со стула, Майю под локоть и потащил за собой. А она, перекипев приступом гнева и раздражения, так же быстро и остыла, как завелась, но с господином Батардиным предпочла не общаться, предоставив ему полную свободу действий по организационным вопросам, то бишь расплачиваться с таксистом, стоять в кассе на Речном вокзале и брать билеты.
Только на катере она забрала свою дорожную сумку и с подчеркнуто независимым видом ушла подальше, устроившись через три скамейки от Матвея. И сидела молча, разглядывая пейзажи за бортом, на этот раз не позволив никому втянуть себя в разговоры о проблемах, хотя одна из попутчиц предпринимала такие попытки. Майя улыбнулась ей и отвернулась достаточно демонстративно, чтобы можно было понять, что девушка разговаривать не намерена.
Она не очень-то себя понимала – злится она или нет. И что, собственно, демонстрирует своим явным отчуждением этому мужчине и зачем вообще ей понадобились эти демонстрации. Ведь им обоим отчетливо понятно, что они через пару-тройку часов сделают друг другу ручкой навсегда и разъедутся каждый в свою сторону. А вполне могут и не прощаться даже.
Чужие незнакомые люди, о чем разговор! Каждый пошел своей дорогой, какие церемонии прощания, да и зачем?
На развод Майя подаст сразу, как только доберется до Москвы. А может, он подаст раньше. Что были, что не были знакомы и – ха-ха-ха, тридцать три раза! – женаты!
Зачем тогда ей понадобилась эта подчеркнутая отстраненность с намеком на женское «фи» зарвавшемуся мужлану?
«А незачем было меня так целовать! – возмутилась Майка, сама понимая, что по-детски и вообще глупо. – А и ладно, к черту! Чего я завелась, спрашивается?» – окончательно расстроилась она.
Повздыхала немного над своей глупостью, посмотрела еще на природу вокруг и задремала незаметно.
По лестнице от причала катера они поднимались тоже порознь – Майка впереди, а Батардин где-то сзади. Но, когда вышли на верхнюю площадку, обнаружили, что их уже ждет монах, которого Старец послал встретить новоиспеченных «супругов».
– Идемте, – сурово обратился инок почему-то именно к Майе. – Отец Никон ждет.
И заспешил вперед широкими шагами. Она засеменила за провожатым, почувствовав вдруг, что Батардин на ходу, молча, даже не посмотрев в сторону Майи, снимает и забирает с ее согнутой руки ее дорожную сумку. Сопротивляться не стала – отдала, а что, вполне нормальный мужской поступок.
А потом она забыла и про Батардина, и про сумку, и про все остальное на свете. Сначала их проводили к двери, врезанной в одну из массивных створок деревянных ворот монастыря, где их дожидался сам настоятель монастыря Отец Спиридон, который вчера не присутствовал на общей службе и встрече с прихожанами.
Это был мощный старик, как былинный богатырь – под два метра ростом, с широкими сильными плечами, кряжистый такой весь, подтянутый: никакого жира, ни следа немощи, седая длинная борода и волосы, но с прочернью прядками. Помоложе все же Никона, но взгляд такой непростой – ойе-ей-ей.
– Благослови вас Господь, – приветствовал гостей вполне дружелюбно настоятель и попросил: – Покажите ваше свидетельство о браке.
Батардин достал из кармана рюкзака документ и протянул ему. Отец Спиридон внимательно прочитал, кивнул и вернул документ владельцу.
– Сейчас вас сопроводят в нашу монастырскую церковь, там уже ожидает отец Никон, – принялся объяснять настоятель и посмотрел на Майю, обратившись конкретно к ней: – Вам, сестра, следует точно придерживаться существующих правил. Никуда не отходить, следовать только за сопровождающим, не разговаривать ни с кем по пути следования, при встрече с монахами, буде таковая случится, очи опускать и на братьев не смотреть. – И пояснил мягким тоном: – Монастырское служение у нас суровое, молельное, большинство братьев держат строгие обеты и с мирскими людьми не встречаются. Женщина есть для них строгий запрет даже на лицезрение, и не стоит их искушать походя.
– Не буду искушать, – серьезно пообещала Майка.
– Вот и хорошо, – мягко и понимающе улыбнулся ей настоятель.
Их с Батардиным впустили внутрь и повели по двору. Майя с любопытством глазела по сторонам, но обещание свое помнила и, когда навстречу прошли два монаха, добросовестно таращилась себе под ноги, очи, как велено, не поднимая. Но и то, что смогла увидеть, ей необычайно понравилось и сильно подивило. Та часть монастырской территории, по которой они прошли, была великолепно ухожена – тропинки, выложенные спилами деревьев и камнями, чудесные цветники, а между ними, как ни странно, грядки с травами и овощами, фруктовые деревья (это в Сибири-то!) и ягодные кусты – везде чистота, красота и безупречный порядок.
А церквушка!
Небольшая, уютная, ладненькая такая с куполами в сине-золотую полосу и золочеными крестами над ними. И почему-то сразу чувствовалось, что это древнее строение.
На пороге церкви их ждал сам Старец Никон, позади которого маячили уже привычные две монашеские фигуры в черных рясах, как стражи. А, может, и стражи, поди знай – дураков хватает, от которых светлого человека оградить требуется.
– Вижу, наказ мой исполнили, – улыбнулся Старец, когда Майя с Матвеем в сопровождении двух монахов подошли к нему.
– Исполнили, – подтвердил Батардин.
– Постились? – спросил Никон.
– С вечера без еды, – подтвердил Матвей.
– Ну, идем к Богородице, – махнул призывно рукой Старец.
Развернулся к входу и широко перекрестился. Майя с Матвеем перекрестились следом за ним.
Еще на катере Майя покрыла голову шалью, надежно закрепив ее на волосах заколками. Мудрить из-за спешки не стала, оделась почти как вчера, только поменяла футболку на блузку с длинными рукавами и застегнула на все пуговки до последней на шее, так что претензий к внешнему виду у священников не вызвала – юбка в пол и закрытое полностью тело.
Они зашли внутрь церкви, и Майя с удивлением отметила, что они здесь только втроем – остальные сопровождающие остались на улице. Это показалось девушке странным, но через пару секунд она об этом забыла.
Икона, к которой они подошли, была не очень большой – где-то сантиметров восемьдесят на шестьдесят, в серебряном окладе. В свете зажженных перед ней лампадки и свечей в подсвечнике отчетливо виднелись две влажные темные дорожки мироточения, тянущиеся из глаз Богородицы, а внизу оклада лежала губки для сбора миро.
Сразу становилось понятно, что икона эта старинная. Очень старая, писанная еще на деревянной поверхности, на «доске», как раньше говорили, но это не самое главное.
Главное, поразительное и невозможное – это ее взгляд!
В рассеянном тусклом свете церкви, в мерцающих бликах горящих перед ней свечей взгляд Богородицы казался совершенно живым!
И Майка вдруг испытала такое странное, почти мистическое чувство, что у нее побежали мурашки по позвоночнику, по всему телу, а на затылке мелкие волоски встали дыбом – девушка совершенно отчетливо видела, что на нее с иконы смотрят живые человеческие глаза! Глаза женщины, все доподлинно знающей про нее и про людей, про мир обычный и неземной, глаза возвышенной, просветленной женщины – страдающей, сочувствующей и в то же время сурово пеняющей за неправедные помыслы и дела.
– Помолимся вместе, – тихо произнес Старец и, взяв за руки Майю и Матвея, подвел поближе к иконе. Отпустил их руки, сложил молитвенно ладони и приказал: – Повторяйте за мной.
И началась молитва…
Не началась – творилась! Какая-то нереально высокая и одухотворенная – тихий, но фантастически сильный по насыщенности, голос Никона поднимался вверх к куполам и звенел чистотой, и что-то невероятное происходило в груди и в душе у Майки – ей казалось, что ее сознание вышло из тела, освободилось от оков условности и устремляется куда-то ввысь, туда, к куполам и выше-выше за летящим голосом Никона, и Богородица смотрит прямо ей в глаза, в сердце, в душу и грустит о ее бедах и прощает, и наставляет, и знает все, что было и что будет с ней…
И горло перехватывало от невероятной силы ощущений, и щемило от красоты и выси сердце, а слезы безостановочно катились из ее глаз…
И вдруг молитва закончилась, и на Майю обрушилась тишина. Майка стояла, не отрываясь, смотрела в глаза Богородицы, и слезы катились и катились по ее щекам…
– Душа чистится, – улыбнулся ей Старец Никон и протянул бумажный платочек: – Ты поплачь, дитя, пусть все пустое выйдет.
Майка говорить не могла, кивнула и, приняв из его рук платочек, утерла слезы с лица и, повернувшись, посмотрела на Батардина. Он вызывал у нее ощущение странной силы: доброй ли, разрушительной ли, непонятно – стоял бледный, сосредоточенный, отстраненный, словно был не здесь, и никаких эмоций на его лице не отражалось, и при этом в нем чувствовалось неимоверное напряжение.
– Вы постойте у иконы, – наставлял Старец. – Свечки поставьте себе за здравие и во славу Матери Божьей, – и протянул каждому из них по две свечи. – А после и поговорим.
Майе казалось, что у нее не осталось больше никаких душевных сил молиться или просить о чем-то – все улетело в ту неведомую высоту под купол. И сильно удивилась, поняв, что поджигая от других и ставя свечки, читает негромко Богородичную молитву, и словно теплеет внутри, отпускает.
Она не смотрела, что там и как делает мужчина рядом, снова глядела в живые глаза Матери Божьей и мысленно рассказывает ей про свои страхи и про то, что последнее время все чаще думает и боится, что у нее вообще никогда не будет семьи и…
– Ну, идем, девица, – прервал внутренний монолог Майи Старец, положив руку ей на плечо, – вон там присядем и поговорим. – И повернулся к Батардину: – А ты помолись пока, расскажи Богородице, не скрывая, все, что болит и мучает, она услышит.
И, держась за плечо Майи, повел ее к лавке у входа в церковь. Сел сам, усадил ее рядом и заговорил, посмотрев на девушку и светло улыбнувшись:
– Знаю я твою напасть, но ты уж сама поведай, что привело тебя в Пустонь к Никону.
– У меня, отче, страх странный, как болезнь, – принялась объяснять Майка почти шепотом от стыда из-за такой глупой проблемы. – Как только подходит дело к свадьбе, я впадаю в страшную панику и начинаются приступы удушья, а в женихе вдруг вижу все самое плохое и уже не могу с ним даже разговаривать, настолько он мне становится неприятен. Один раз из-за свадьбы воспаление легких получила, так представляете, радовалась, что замуж не придется выходить. И так уже три раза произошло. Это только те случаи, которые дошли практически до свадьбы. А сколько раз бывало, что нравится мне человек и как только он начинает говорить о свадьбе, то сразу становится мне неприятен и меня аж подташнивает в его присутствии. – Она вздохнула тягостно и повинилась уж совсем, чувствуя себя последней обманщицей: – Только это все неважно, отец Никон, подумаешь, какая-то странная напасть. Мне стыдно и неудобно, что вы меня выбрали для беседы. Моя проблема такая ерунда по сравнению с тем, с чем к вам люди приехали, какие у них ужасные беды, болезни и горести. Вот им помощь точно нужна, а я, что…
– Кому нужна помощь, тот ее и получит, – перебил ее Старец строго. – Господу оно видней, и не нам с Ним спорить. А кому отмерены страдания, тот их полной мерой и примет. Кому знать, что человек совершил, заслужив болезни страшные, как не Ему. Господь и помыслы целует, но Господь и за помыслы наказует. Страшные мысли так же разрушительны, как и дела. А что касается твоей напасти, так нет в ней ничего больного и удивительного.
– А как же? – растерялась Майка.
– А вот так, – усмехнулся Старец Никон в седые усы. – Душа твоя устремлена к любви истинной, Богом данной, к половинке своей и знает и чувствует точно, что она есть для тебя в жизни. Вот душа и корчится в муках тяжких и страдает, когда не истинный суженый тебя под венец вести собирается, и болеет от этого.
– Так где же того суженого найдешь-то? – пораженно пожаловалась Майка. – Что теперь, так методом научного тыка и искать: если тошнит и задыхаюсь, значит, не он, а если все хорошо и спокойно, то точно попала по адресу и вот он, единственный?
– Но сейчас-то ты замужем, и я что-то не заметил, чтобы ты задыхалась и пыталась сбежать куда? – тихонько посмеялся Никон.
– А-а-а… – обалдела Майка и непроизвольно посмотрела туда, где у иконы стоял Матвей Батардин. – Но это же… – попыталась что-то объяснить она.
– Понимаю, – кивнул Никон. – Хочешь сказать, что это не настоящий брак, а вынужденный, невзаправдошний, только чтобы к Богородице попасть.
– Ну да, – засмущалась Майя, так он это произнес с неким порицанием в голосе, что ли, или ей только показалось.
– Пути Господни неисповедимы, милая, – вздохнул Старец Никон, – но какой бы ваш брак ни был, а ты без страха и болезни замуж вышла и вроде как отвращение к мужу не испытываешь. – И спросил, прищурившись хитро: – Ему хотела помочь?
– Да, батюшка Никон, – кивнула Майка и снова посмотрела на замершую неподвижно у Иконы мужскую фигуру. – Ему очень к вам надо, у него какая-то беда совсем тяжелая, он не говорит, конечно, но это и так видно.
– С бедой этой он справится, – задумчиво произнес Старец и тоже посмотрел на Матвея. – Хуже то, что за ней он другой своей проблемы не видит. Да и счастья тоже. Но он сильный, выправится. – Помолчал, а потом снова перевел взгляд на Майку и улыбнулся ей. – Ничего больше не бойся и не пугайся, и семья у тебя будет, и счастье сложится. Иди, постой еще у Иконы, поговори с ней, а его позови ко мне.
Майка поднялась, наклонилась к Старцу, сложив ладони для благословения, Никон перекрестил, благословил, и она заспешила к Иконе.
– Он вас зовет, – тихо сказала она Батардину, подойдя к нему сзади.
Тот кивнул и широким шагом направился к Старцу. Сколько они говорили, Майя не заметила, полностью погрузившись в свой разговор с Богородицей и выпав из времени и пространства. Она была абсолютно уверена, что слышит тихий голос Матери Божьей, отвечающей и наставляющей ее, и высказала все свои страхи и мечты, даже самые потаенные, скрываемые ото всех, и чувствовала этот тихий ответ и то, что в ней неотвратимо меняется что-то… и что прежней она уже не будет никогда…
– Идем, нам пора, – сказал кто-то тихо ей на ухо, еле-еле коснувшись ее руки.
Она повернула голову, увидела Батардина и поразилась – выражение его лица было настолько измученное и просветленное в то же время – бледный совсем, уставший, и ей даже показалось, что в отблесках огоньков свечей блеснули на его щеках не высохшие дорожки от слез. Но через секунду он повернулся, оказавшись в более ярком освещении, и увиделся ей совсем иным – замкнутым, отчужденным и снова суровым.
И никаких слез. Показалось ей.
За дверью храма на пороге стоял Старец Никон. Трое провожавших их сюда монахов держались чуть поодаль и ждали гостей, чтобы сопроводить назад, а двое неизменных стражей Старца слева, чуть поодаль.
– Вот что, дети мои, – обратился к ним Никон строго, – приедете сюда ко мне ровно через год. Ты, – посмотрел он на Батардина, – привезешь то, что свалится тебе прямо на голову, и друга своего близкого захвати. А ты, девица, – он повернулся к Майе, – привезешь свою «нечаянную радость» и подругу родную. А теперь я вас благословлю.
И он шагнул сначала к Матвею, сказал ему что-то негромко, посмотрел в глаза и благословив, перекрестил широким жестом. Повернулся, шагнул к Майке…
– Принимай все, что Бог ни дает, с радостью и благодарностью, слушай душу свою, она подскажет, как и что правильно делать, – дал строгое наставление Никон.
Серьезно, без улыбки сказал и заглянул Майке в глаза…
И она утонула в их бездонности и высоком просветлении и увидела там скорбь по нам всем, глупым и неразумным детям, – отцовскую скорбь…
Он благословил ее, перекрестив, и Майя, как в тумане – ничего не видя и не осознавая четко вокруг, позволила Батардину увести себя и не заметила даже, как они оказались за воротами монастыря, и пришла в себя, когда услышала откуда-то издалека его голос:
– Майя! – встревоженно звал мужчина и вел ее куда-то, поддерживая рукой за талию. – Вам надо присесть.
– Что? – не поняла она.
– Садитесь, – усадил он ее на стул в той самой беседке, в которой вчера принимал их Старец Никон, присел перед девушкой на корточки и, взяв ее ладони в свои руки, обеспокоенно вгляделся в ее лицо – Вы побелели ужасно и дрожите.
– Он все про нас всех знает… – потрясенно тихим голосом сказала она.
– Да, – согласился Батардин.
– Про всех, – повторилась Майка. – И ему за нас больно, потому что мы такие глупые и странные, разрушаем сами себя и свою жизнь.
– Все, Майечка, все, – притянув ее голову к себе, обнял он ее за плечи. – Мы такие, какие есть: глупые и странные в своем неистребимом стремлении к саморазрушению, а он Святой, и ему за всех больно. Давайте попробуем не быть такими уж глупыми и странными, чтобы всем нам стало полегче. И нам, и ему.
– Люди по-другому не умеют, просто не понимают, – пробубнила она куда-то ему в шею.
– Все, Майя, – более строго оборвал Батардин. – Хватит. Иначе можно не выдержать, мы не такие сильные духовно, как Старец Никон. Надо просто жить и все.
– Да, – согласилась она, вдохнула глубоко и медленно выдохнула.
– И для начала надо поесть как следует, – утвердил Батардин, – а то от переживаний сильных и голода вы чуть в обморок не упали.
– Идемте, поедим, – улыбнулась через грусть девушка и спросила, вдруг вспомнив о мирском: – А где моя сумка?
Сумка обнаружилась у монаха на воротах, у которого Батардин ее и оставил; девица чувствительная пришла немного в себя, и они двинулись к кухне.
Обед оказался, хоть и постный, но потрясающе вкусный – овощной суп и котлетки из моркови с томатной подливой. Майя с Матвеем с удовольствием поели, никуда не торопясь, до катера оставалось еще полтора часа, и они решили пройтись по берегу.
Но чем дольше они бродили, тем все явственней Батардин внутренне отгораживался от нее, погружаясь в свои мысли и размышления, и пару раз даже не услышал ее слов, обращенных к нему, и Майка приотстала немного – понятно же, что ему тоже пришлось перенести какое-то свое потрясение духовное, да и Старец подтвердил, что беда у человека.
Майя больше свои дамские «фи» нервные не выказывала и на катере села рядом с Матвеем на лавку, но на сей раз заснул он: скрестил руки на груди, сдвинулся вперед, вытянув ноги, накинул капюшон спортивной куртки на голову и заснул практически сразу. А Майя всю дорогу прокручивала и прокручивала в голове раз за разом слова Никона и то что пережила и прочувствовала перед Иконой Богородицы.
Проснувшись, как и Майя вчера, от громкого гудка причаливающего к пирсу катера, Батардин осмотрелся, потянулся с удовольствием до хруста в суставах, глянул на часы и бодрым тоном предложил попутчице:
– Ну что, Майя Львовна, может, сходим в ресторан? Поститься больше не требуется, и можно нормально поужинать. А? Вы как?
– Давайте, – легко согласилась девушка.
Такси брать они не стали. А зачем? Торопиться уже некуда, доехали до центра города на автобусе и решили посетить сегодня второй из рекомендованных им загсовыми дамами ресторан.
Сев за столик, оба как-то моментально расслабились, только сейчас, видимо, осознав, что все закончилось и больше не надо ехать в Пустонь и в общем-то все, что задумывалось и загадывалось исполнилось, причем с лихвой и неожиданным перевыполнением, и каждый из них не собирался обсуждать свою беседу со Старцем, оставляя эти откровении только для себя.
Ну, естественно, кто они друг другу? Попутчики и все, временные деловые партнеры. Тут родным, близким и друзьям-то не станешь рассказывать о таких духовных переживаниях, а с чужим человеком смешно и помыслить говорить на эти темы.
Поэтому неспешно и с расстановкой каждый из них изучал меню, выбирая блюда, и, порасспросив подошедшего официанта, сделали заказ.
– Вина? – спросил у девушки Батардин, сделав свой заказ, и уточнил на всякий случай: – Или, может, чего покрепче?
– Нет, – сдержанно улыбнулась ему Майя и пояснила свой отказ: – Не люблю спиртное, даже запах алкоголя.
– Большая редкость в наше время, – заметил Матвей и, захлопнув папку меню, пояснил официанту: – В таком случае это все.
Официант кивнул, перечислил все, что они заказали, получил подтверждение и удалился.
– А вы спиртного? – полюбопытствовала Майка.
– Да нет, я тоже, как ни странно, не особый любитель употреблять, – признался Матвей. – Мне для этого требуется соответствующее настроение, хорошая компания и весомый повод. Например, праздник какой или рыбалка с друзьями и непременно с ночевкой, чтобы никуда не спешить.
– Любите рыбалку? – вступила в светскую беседу Майя Львовна.
– Да не то чтобы заядлый рыбак, – признался Матвей, – но когда в хорошее место пойдешь, где знатный клев, да с друзьями близкими, с которыми редко удается встретиться в суете, и посидеть у костерка да с честной наваристой ушицей, никуда не торопясь, с удовольствием общаясь, это да, уважаю. У нас, знаете, места какие потрясающие есть просто уникальной красоты и покоя, и рыба в реках водится достойная.
– А я про походы лесные и такой вот отдых на природе совсем ничего не знаю, – призналась Майя. – И не то чтобы я городское дитя, хотя и не без этого, но вот не довелось как-то, даже в студенчестве.
Он не успел поддержать беседу, их отвлек официант, принеся закуски и салаты.
– Зато рыбу, я смотрю, вы любите, – указал на ее тарелку Матвей.
– Люблю, – кивнула Майя и объяснила: – Я не ем мяса вообще, с младенчества. Не моя еда оказалась. Да и рыбу с морепродуктами не так уж и часто употребляю, не фанатею. Я, скорее, вегетарианка, хотя и можно сказать, что условная, яйца и сыр ем.
– Понимаю, – неспешно принимаясь за еду, поддержал разговор Батардин. – Я, наверное, к вашим кулинарным пристрастиям близок: не ем никакого красного мяса, только птицу и рыбу и тоже не фанатею, как вы говорите.
– А почему не едите, по соображениям правильного питания?
– Нет, просто не люблю и тоже давно, с подросткового возраста. Отрезало и все в один момент. Но если припечет и есть больше нечего, то могу.
– В смысле в гости пришли, а там ничего кроме мясных блюд?
– Нет, в том смысле, что голод, а есть больше нечего, – разъяснил Батардин.
– А что, – поразилась Майя и посмотрела на него удивленно, – у вас в жизни бывало такое «припечет»?
– Да всякое бывало, – отмахнулся Матвей и перевел тему разговора: – А салат хорош и закуска достойная. Как вам?
Майя согласилась – вполне прилично и вкусно, на удивление для столь маленького заштатного городишки. Они ели не торопясь, беседовали на нейтральные темы о погоде, дождливом лете в Москве и жаре в Архангельске, о Крыме и отдыхе там, об Украине и что там происходит, старательно не касаясь личных тем даже намеком. Так и закончили ужин и, когда уже ждали счет, допивая кофе, Батардин, как бы между делом, не очень-то и заинтересованно, поинтересовался:
– Вы куда сейчас? – явно напоминая им обоим, что настала пора распрощаться и двигаться каждому в своем направлении.
Отдельном друг от друга, разумеется.
– Пойду искать номер в гостинице, – ответила Майя. – Я как-то не рассчитывала, что задержусь здесь больше одного дня, и забронировала номер только на одну ночь.
– Тогда лучше поискать в частном секторе, – подсказал Матвей. – Все гостиницы забиты паломниками в Пустонь, люди только завтра начнут разъезжаться. – И тут же предложил помощь, достав планшет из рюкзака, узнал пароль сети, к которой был подключен ресторан, у официанта. – Сейчас поищем.
Майя посмотрела на навороченный планшет из последних моделей у него в руках и подивилась, что за эти два дня совершенно забыла о любых гаджетах, даже о своем смартфоне. В Пустони не брал ни один сигнал, не говоря уже про Интернет. И такое положение со связью поддерживалось там специально, это ей еще Валентин Семенович пояснил – запрещено у них в монастыре и его округе такой техникой пользоваться. Майя достала телефон и присоединилась к Батардину в поисках ночлега для себя.
– Вот это предложение видите? – спросил он, повернув к ней экран планшета. – Где-то на окраине города, нет, вообще за городом в поселке и третьим жильцом в комнате. Ничего другого не нашел.
Они пытались найти возможные варианты, пока не подошел официант за оплатой и, поинтересовавшись, что именно они ищут в Сети, не уверил, что вряд ли они что найдут. Городок у них маленький, но с интересной историей и архитектурой, и летом туристов хватает, а в те дни, когда все едут в Пустонь, сдают даже углы в общежитиях. Так, что вряд ли они что-то найдут.
Вернее не так – не найдут точно!
Майка загрустила и уже всерьез подумывала о перспективе подселения третьей жилицей в какой-то избе за городом, когда Батардин, захлопнув планшет, тоном командира, не допускающего обсуждений, распорядился:
– Ничего вам искать не надо, Майя, переночуете у меня в гостинице в моем номере. Места там на двоих более чем достаточно.
– Спасибо, но нет, – отказалась она холодно.
– Не глупите, не на вокзал же вы спать отправитесь, а в халабуду неизвестную с непонятными жильцами черт-те где я вас просто не отпущу.
Майя принялась отнекиваться и объяснять, что это неудобно, и напомнила, что он тоже некоторым образом «жилец неизвестный» и она вообще видит его второй раз в жизни и ни черта про него не знает. Они еще поспорили и по поводу ее настойчивого желания платить за свой ужин самой; Батардин упирал на то, что это он ее пригласил на ужин, но Майка совала в счет свои купюры, пока Матвей решительным образом не закончил весь этот балаган.
– Значит, так, Майя Львовна, – очень командирским тоном отрезал он и легонько хлопнул ладонью по столу. – Поскольку вы моя жена в каком-то смысле, хотя бы в документальном, то платить буду я и принимать решения тоже. Я вполне уважаю ваше умение отвечать за себя и справляться со всем самостоятельно, но в данной ситуации лучшего решения вашей проблемы не вижу. Все, дискуссию на этом считаю закрытой. И давайте уже пойдем отдыхать; не знаю, как вы, а я за эти два дня порядком измотался.
Майка открыла было рот возразить, но он так красноречиво на нее глянул, что она захлопнула рот и кивнула, соглашаясь. Да и, честно сказать, совсем ей мало было радости тащиться куда-то в непонятный курятник на постой. Ну, переночуют они как-нибудь в его номере, а завтра уж расстанутся навсегда.
Но в номере ее ждал «сюрприз», так сказать, из сильно неожиданных.
После того как они вполне официально оформили ее заселение в номер и поднялись на лифте на нужный этаж, Майку, что называется, «догнали» все волнения, суета и потрясения последних дней, и она как-то в момент почувствовала, что совсем вымоталась и уже могла думать только о душе и уютной кровати в хорошем полулюксе, как прорекламировал его Батардин. И в общем-то все соответствовало его обещаниям – чистенький современный номер, маленькая гостиная с не раскладывающимся небольшим диванчиком, креслом, журнальным столиком, буфетом с посудой и бокалами, и большой плазмой на стене, и… И огромной кроватью в спальной комнате!
Единственной кроватью!
– Вы не сказали, что здесь одна кровать! – возмущенно развернулась к мужчине Майка.
– И что бы это изменило? – пожал плечами Батардин и устало отмахнулся: – Не ерундите, Майя. И не надо подозревать меня в гнусных расчетах и домогательствах. Кровать большая, места вполне хватит на двоих, мы друг друга даже и не заметим. Давайте просто спокойно отдохнем и поспим.
– Может, раз уж вы такой джентльмен, будете последовательны до конца и уступите мне кровать, а сами поспите на диване в гостиной? – предложила она вариант размещения.
– Это с какого перепугу? – обалдел мужик от столь радикального предложения. – Если вы чего-то боитесь, стесняетесь без меры или вам неудобно, или что еще у вас там в голове, то вполне можете спать и на диване, ваше дело.
Девушка посмотрела на него, осознавая всю глупость своих сомнений и положения, в которое сама же себя загнала, и вдруг так разозлилась! Разозлилась и обиделась! На него, на сложившиеся обстоятельства и даже на себя!
– Не разговаривайте со мной подобным тоном! – потребовала Майка. – И не надо мне грубить!
И, резко развернувшись, вышла из спальной. В гостиной девушка подошла к окну, постояла, глядя куда-то на улицу, и сказала, когда услышала за спиной, как Матвей прошел на середину комнаты:
– Я, между прочим, невеста и сегодня вышла замуж! И это должен был оказаться самый счастливый день в моей жизни, как у каждой женщины. Самый красивый и самый счастливый.
И ей стало еще обидней от этих своих слов и от понимания, какая именно у нее случилась свадьба.
– Да, – вдруг отозвался Батардин чуть севшим голосом. – Вы правы. Я как-то об этом не подумал совсем. Простите. – И вдруг предложил неожиданно: – Я сейчас схожу к дежурной и попрошу у нее раскладушку.
Майя медленно повернула голову и с большим интересом посмотрела на него.
– Ну, скажу, что громко храплю, а у вас болит голова, или что-нибудь еще придумаю, – объяснил Батардин и направился к выходу.
