Текст книги "Счастье среднего возраста (Девушка с проблемами)"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Ох уж эта его работа, непростецкая!
Твою в бога душу мать!
Он уже ничего не сможет остановить, да и не стал бы останавливать, но Александра – ах ты господи!
Алекс – Юстасу! Все правильно.
Надо болтать, втянуть ее в, разговоры отвлекающие, не дать ей возможности призадуматься – она поймет расклад, просчитает и может испугаться раньше времени.
– Саш, а кто ты по специальности? – исчерпав выручалку дурашливости народных сказаний, поменял тему Иван.
– Химик, – удивилась вопросу Сашка, сбившись с балагурства.
– Да ты что?! Это в смысле таблица Менделеева?
– Она самая в ипостаси Библии.
– Вот прямо химик? Валентности там всякие, молекулы?
– Они, родимые.
– Выходит, эти твои шампуни-мапуни, крема-замазки по специальности?
– Где-то так.
– Ты сказала, что семь лет предпринимательствуешь, а до этого что?
– Допрос? – хмыкнула понимающе Сашка.
– Интерес, – внес Иван поправку.
– И до этого всегда химия, – уступила она.
А даже если допрос, черт бы с ним – это он правильно делает, что на нейтральную тему переходит.
– Химия. С детства, как только читать научилась, а потом всегда.
– Призвание? Талант? – раскручивал он ход разговора.
Сашка неопределенно пожала плечами, ей не очень хотелось затрагивать эту сторону ее теперь уже прошлой жизни.
– Наследственность. Папа был профессором химии, известным, преподавал, занимался наукой. – И призналась: – И призвание, и талант.
Иван поднялся с барного стула и предложил:
– Чай, кофе, может, поесть что-нибудь под разговор?
– Нет, ничего, – отказалась Саша.
– Ну а я кофейку с сигаретой. Хочешь?
– Давай, – приняла она предложение.
Действительно, под разговор как-то уютней с кофе. Гуров стал хозяйничать на чужой кухне, чувствуя себя очень уверенно, – включил чайник, чем-то там шебуршал в кухонных шкафчиках, не забывая при этом задавать вопросы.
– То есть ты занималась наукой, как я понял?
– Занималась, – все так же скупо отвечала Сашка.
– И что, звания имеешь? – старательно изображал удивление Иван.
– Имею.
– Профессор? – посмотрев на нее, выказал он живой интерес.
– Нет, просто доктор наук.
– Да ладно! – восхитился Иван Федорович неизящно, но весьма правдоподобно.
– А что ты так удивился?
– Ну, ты такая вся… – он неопределенно изобразил что-то руками, едва не рассыпав кофе из пачки, которую достал из шкафчика, – сексуальная, злая, деловая!
– Образ не вяжется с научным работником?
– Не очень, – признался Иван, возвращаясь к своим манипуляциям с кофе.
Спиной к ней.
«Психолог!» – поняла Сашка все его подачи-прощупывания и быстро, чтобы не растягивать объяснение, изложила факты, как в анкете:
– Школу я закончила в пятнадцать лет, с золотой медалью, университет в двадцать с красным дипломом, в двадцать два стала кандидатом наук, преподавала студентам и занималась научной работой, в двадцать шесть стала доктором. В двадцать восемь ушла из науки и из института и стала предпринимателем – шампуни-мапуни, гели-мели, крема-замазки!
Данные о себе она изложила почему-то зло, как отповедь Мальчиша-Кибальчиша белогвардейцам на их предложение расколоться, сдать все тайны и остальных мальчишей.
Но Иван не дал закипеть ее раздражению и миролюбиво спросил:
– А почему ушла, Саш? Если талант и, если я правильно понял, тебе это нравилось?..
– Да банально все! – так и не закипев до конца, снятая с огня умелой рукой, но уже булькающая, ответила Александра. – Таланту надо на что-то жить и маму содержать. Ты представляешь вообще, какие тогда были зарплаты у научных сотрудников, даже у докторов?
– Представляю. Извини!
– За что ты извиняешься? Или ты непосредственный участник развала государства?
– Все мы участники, – вздохнул Иван.
Он поставил на барную стойку кружки с кофе, большие, достойные такие кружки, пепельницу, сел на место и, достав пачку сигарет, вопросительным жестом продемонстрировал ее Саше. Она кивнула, соглашаясь с предложением, но не сделала попытки достать сигарету из пачки – разволновалась, ведь знала, что не надо эту тему развивать. Она всегда нервничала, не отболело еще это.
Иван понял, прикурил сигарету и протянул Саше, она взяла, не заметив.
– Ты, может, и участник, не знаю, а я нет! Точно нет! Я делала свое дело, очень честно и добросовестно и очень много – все время, кроме сна! А наука – это укрепление основ и силы любого государства! Всегда!
– Согласен! – вновь остудил он тоном ее горячность. – Ты до сих пор переживаешь, что все это бросила?
– Иногда, когда вспоминаю, вот как сейчас.
– А почему не уехала за кордон? Предлагали?
– А то! Я об этом не думала даже, отмахивалась, не до того было. Папа болел тяжело и долго, потом умер, мама на мне осталась.
– Ну, уехала бы, и папу, глядишь, там вылечила, и маму забрала бы!
– И что? То, что ученые наши там в масле катаются, горы золотые индивидуальные осваивают, это, как ты понимаешь, чушь! Уехали тысячи, а пробились единицы, по пальцам можно пересчитать. Но меня это совершенно не интересовало, я и тогда понимала все про сыр в захлопывающем устройстве!
Нет, озвучивали вербовщики еще ту завлекуху – современные лаборатории, оборудование, реактивы какие хочешь – мечта! Но…
Сашкину патриотическую речь перебил звонок в дверь.
«С прибытием! Началось, включайте рампу!» – подумал Иван и посмотрел на часы на запястье.
Быстро. Час сорок три от звонка!
– Ну что, Александра Владимировна, ответ на свой первый вопрос ты получила: за нами прибыл эскорт. Твоя Лиля тебя сдала!
– И это?.. – испуганным шепотом спросила Сашка.
– Да, – подтвердил ее предположения Иван.
И изменился. Сразу! Глаза жесткие, кошачьи, золотистые – никакого шоколада! И голос, лицо – скулы, нос, все заострилось!
Преобразился, вмиг став другим – опасным!
– Слушай, Саша, меня внимательно! Сейчас нас с тобой повяжут. Никаких истерик и криков, никакого сопротивления! Выполняй все, что они тебе скажут, не возражай, не возмущайся! Мне, скорее всего, пару раз наваляют – не пугайся и не кидайся защищать. Поняла?!
– Ты знал? – сквозь непрекращающуюся трель дверного замка проорала она. – Ты ожидал этого?
– Я подозревал, что такой вариант возможен! Все, Саш, надо открыть, а то они начнут дверь вышибать, а она железная – открыть не откроют, но испортят. Возьми свою сумочку, лучше через голову ремень перекинь, чтобы не потерять.
Оглядев хозяйским глазом, все ли в порядке, выключены ли приборы, – не иначе как на загородную прогулку собирался, а не в полон врагам, – Гуров неторопливо двинулся к входной двери. Остановился, не дойдя пару шагов, повернулся к Саньке и тоном мужа, уставшего от непослушания и выкрутасов жены, попросил:
– Да, Александра, постарайся не язвить и не умничать, держи себя в руках!
– Гуров, – сощурив глаза от злости, «нежно» поинтересовалась Сашка, – ты уверен, что тебе может перепасть пару раз по мордасам?
– Да стопудово! – пообещал он весело.
– Хо-ро-шо! – отчеканила Сашка.
Он расхохотался, весело, жизнерадостно, сделал последние шаги к двери и спросил:
– Кто там?
– Откройте немедленно! – заорали из-за двери. – Вы затопили нижнюю квартиру! У нас вода с потолка ручьем бежит!
– Никакого творческого поиска, все банально до зевоты! – проворчал себе под нос Иван.
И открыл дверь.
Все происходило очень быстро, как-то обыденно – без того самого творческого энтузиазма, на отсутствие которого сетовал Иван, и без смакуемых отечественными сериалами последних лет криминально-кулачных ужасов, сопровождающих захват заложников.
Иван получил сразу кулаком в лицо, куда именно, Сашка не видела, и быстро повалился на пол. Она вскрикнула, скорее от неожиданности, но с места не двинулась, продолжая сидеть на высоком стуле. К ней подлетел давешний ночной парень из джипа, больно ухватил за локоть и потащил за собой, без слов, объяснений и даже без матюков, двое других подхватили под руки бесчувственного Ивана и поволокли из квартиры. Вся процедура заняла минуту от силы.
Дверь квартиры братки аккуратно прикрыли за собой – понятно, привлекать внимание соседей и ментов им ни к чему.
Молча загрузились в лифт всем составом. Иван был без сознания или хотел казаться таковым – голова упала на грудь, и из носа текла кровь, оставляя крупные, правильной круглой формы капли на полу лифта.
Александра молчала, выполняя инструкции, выданные Гуровым, не задавала вопросов, не сопротивлялась, подчиняясь грубой руке, державшей ее локоть.
И была почему-то абсолютно спокойной, как море в штиль.
Создавая видимость крепкой задушевной дружбы, братки, обнимая с двух сторон Ивана, усадили его в джип – ночной, знакомый, – затолкав следом туда же, на заднее сиденье, и Сашку, один сел с ними рядом, двое других впереди.
Все. Тронулись.
Саша незаметно нашла руку Ивана и сжала, почувствовав в ответ еле уловимое пожатие пальцев.
Ей было страшно, конечно было! И не отпускало ощущение нереальности – фильм Кустурицы какой-то! Они ехали в полном, давящем молчании – ни одного звука не издавали братки, не переговаривались, не обменивались мнениями или хотя бы междометиями, даже приемник в машине не был включен – ничего! Сашу с Иваном не связали по рукам и ногам, не завязали глаза, чтобы они не увидели, куда их везут, из чего напрашивался вывод: те самые.
В какой-то момент Иван «очнулся», сделал попытку что-то сказать, дернуться, все в том же молчании, не нарушая общей нереальности картины, сидевший рядом с ними бычара дважды ударил его быстро и коротко в челюсть и под дых. Иван затих и навалился на Сашку всей тяжестью, она приняла этот груз и не могла отвести взгляда от падающих на ее шелковые брюки капель крови из разбитого лица Ивана.
Сашка стала копошиться в своей сумке, извлекая из ее недр бумажные платки, бычара проследил за ее действиями, но промолчал. Она постаралась остановить текущую потоком кровь, но голова Ивана была опущена, Сашка никак не могла понять, откуда кровит, и тыкала наугад, размазывая кровавые ручейки. Платки сразу же промокали, окрашиваясь в алое, набухая, а кровь продолжала течь, сочась через ее пальцы.
Ехали молча. Выехали на МКАД, где-то свернули, удаляясь от Москвы.
Она не увидела, на какое шоссе они свернули, занятая алыми ручьями, а когда отвлеклась от врачевания и посмотрела в окно, не смогла понять, где они едут, и, бросив безнадежные попытки сориентироваться, вернулась к своему малоэффективному занятию.
Остановились. Приехали.
Дом. Хороший, добротный с большим участком. Не «новорусские» палаты, но и не избушка-развалюшка.
Как только машина остановилась, заехав в гараж через распахнутые ворота, три дверцы открылись одновременно, и братки, проворно выскочив наружу, стали выволакивать Сашку с Иваном из машины.
Без слов и переговоров, молча – сюр продолжался!
Через гараж, по ступенькам вниз, их провели в хозяйственную подвальную комнату. Провели Сашку, Ивана тащили, его ноги волочились о бетонную шершавую поверхность, глухо ударяясь о ступени и сдирая дорогую нежную кожу летних туфель. Санька почему-то обратила внимание именно на это и даже пожалела гуровскую обувь – расстроится ведь, туфли классные!
«Если живой останется!» – прояснила для себя она ситуацию.
Помещение, в которое их – кого привели, а кого и принесли, было большой комнатой без окон и дверной коробки, с голыми, без намека на отделку, бетонными стенами, потолком и полом. Сашку усадили на стул, стоявший посередине комнаты, и один из парней умело, ловко – видимо, это было основным видом его деятельности – замотал ей руки и примотал ноги к ножкам стула скотчем.
Вот хорошо, теперь скотч есть – уникальное, почти незаменимое для данной цели средство! А ведь раньше приходилось веревками завязывать – очень ненадежно – почти во всех фильмах герои из веревок как-то выпутывались!
А тут красота – заклеено намертво!
«Это ты что, Романова, крышей едешь или о нелегкой жизни бандитов переживаешь?» – удивилась Сашка своим мыслям.
Она осмотрелась.
Комната имела хозяйственное предназначение – и возможно, по совместительству использовалась как пыточная – вдоль стен стояли ящики, коробки, большие консервные банки, литров на десять, пять автомобильных покрышек в углу, уложенных друг на друга. Через весь потолок тянулись две железные балки, непонятного предназначения и функций, через одну из них была перекинута цепь с монументальным крюком на конце.
«Нет, не может быть!» – не поверила Сашка.
Но оказалось, может! Бесчувственного Ивана, предварительно обыскав, в данный момент подвешивали за связанные – не скотчем, а веревкой – руки на этот самый крюк! Ей даже топнуть захотелось от глупости происходящего!
Ну нельзя же так! Кадр миллиона фильмов – стандартно до грустного смеха!
К чему эта чушь? Всенепременно подвесить за руки к чему-то, чаще именно к крюку на цепи!
Пошло! Пошло! Тупо! И… до жути страшно!
Обычно еще в кино героя-страдальца раздевают – голый торс, босые ноги, но обязательно оставляют брюки – ну не может же висеть герой в трусах, которые будут съезжать резиночкой во время зверского избиения, оголяя незагорелый зад и незащищенный пах, или вообще без трусов! Это такая мужская солидарность, что ли, неистребимая даже непереносимой ненавистью к висящему и беспомощному врагу?
Зачем вообще подвешивать за руки?!
Ее руководитель как-то сказал: «Чаще всего самыми действенными являются простейшие и испытанные средства!»
Сашке вдруг стало плохо, кровь отхлынула от головы, оставляя вместо себя холод, – она испугалась!
«О чем я думаю?! Почему так спокойно рассуждаю о скотче и киношных стандартах? Зачем?! Я что, от страха с ума схожу?! Мне нельзя с ума! Мне никак нельзя с ума!»
Она тряхнула головой, прикусила губу, специально делая себе больно, изгоняя отстраненность рассуждений и испуг. Посмотрела на висящего Ивана.
Его не раздели, слава богу, но он все еще был без сознания – голова опущена, кровь залила белую футболку, светлые льняные брюки, добралась и до пострадавших туфель, оставив на них бурые брызги, но кровотечение вроде остановилось.
Один из братков вышел куда-то из комнаты, двое – один здоровый, коротко бритый, похожий на медведя, второй худой, весь какой-то мелкий – остались, устроившись за старым письменным столом, стоявшим у стены возле входа.
Как их назвать? Гоблины, шестерки, братки, быки?
Никакими человеческими именами и эпитетами Александра обозначить их не могла – не сращивались они с человеческими! Отторжение несовместимых химических элементов.
На столе стояли две открытые бутылки пива. Один – как же его все-таки назвать? «Урод» ближе всего по смыслу – отчитывался кому-то по сотовому.
Санька прислушалась.
– Да без проблем, – бубнил урод. – Ждем. Хорошо, постараемся. – Дав обещание, он посмотрел на Ивана.
«Что постараетесь? Не убить его, что ли?» – почувствовав накатывающую панику, подумала Сашка.
– Что вам от нас надо? – потребовала она объяснений, забыв про все гуровские инструкции.
– Заткнись! – рявкнул урод.
– Что вам надо?! – повторила вопрос Сашка.
– Ты, сучка, лучше хавало не открывай! – заорал здоровый и кинулся к ней так быстро и резко, что стул, на котором он только что сидел, отлетел в сторону.
Подскочив, он ухватил лапищей за подбородок, дернул ее голову вверх и, брызгая слюной, заорал:
– Ты… даже рот не разевай, а то я тебя… из-за тебя, сучка… Грыма… и манал я придурка этого… сам тебя…!!!
Из ярко выраженного матом монолога Сашка поняла, что трогать ее им запретили – ах, ах, очень обидно, извините – приказали!
Ну, она ответила! На том языке, который они понимали и исключительно на котором разговаривали, попутно отведя душу и загнав подальше накатывающую волнами панику, закончив свою речь все тем же вопросом.
– Да пошел ты… туда же, где теперь твой Грым обитается! Что вам от нас надо, козлы недоделанные?
Он ее ударил. В челюсть, кулаком – тяжелым, как кувалда, кулаком.
В голове что-то взорвалось и лопнуло, перед глазами вспыхнули яркие, слепящие веселые солнышки, взрываясь и разлетаясь на миллионы салютных огоньков.
Боль была чудовищной, Сашке показалось, что у нее повылетали все зубы и отскочило полчерепа. Но она не потеряла сознания, не закрыла глаза, только поэтому заметила летящий для второго удара кулак и нагнулась, не успев сообразить, что уклоняется от удара.
Соприкосновения кувалды с нежной девичьей челюстью не последовало.
К ним присоединился дружбан урода-переростка – повиснув на разъяренном другане.
– Бес! Ты что, ох…! Тебя Постный сдаст, как Грыма! Шеф тебя закопает на…! Все! Что ты связался с этой…!
Худосочный висел на медведеподобном друге, как плащ-палатка. Гоблин орал, мычал, матерился, пытаясь скинуть его и добраться до Сашки.
Висевшему на широких плечах сотоварищу удалось как-то доораться до сознания подельника – хотя убей бог, до чего там было докрикиваться, Санька и представить не могла – скважина насквозь, идеальный тоннель, дыра в пространстве!
Тем не менее хлопчик поостыл, уставился на нее покрасневшими тупыми маленькими глазками.
– Убью! – пообещал он ей. – Все равно убью!
Хлипкий тащил его к столу.
Сашка не удержалась.
Как она вообще доктором наук стала, страдая, как выясняется, клиническим идиотизмом! Но она не могла остановиться – не могла, и все!
Что-то подталкивало ее непреодолимое, нечто непонятное, злое. Вот интересно знать что?
– Только конченые больные импотенты сначала связывают женщину, потом бьют!
– А-а-а!!! – взревел утихший было бычара и рванул к ней.
– Дура! – орал в унисон хлипкий, повиснув на другане, теперь уже спереди. Последовали русские складушки в ее адрес и уговоры: – Бес, Бес, нельзя!!! Постный тебя шефу заложит, тот приказал пальцем не трогать!!! Они тебя в расход! Постный приедет через час, разберется с ней и тебе отдаст!
В идеальном тоннеле забрезжил свет понимания, глазки обозначились мыслью-страшилкой о возможной безвременной кончине. Что она вытворяет? Сашка не понимала саму себя! Зачем она провоцирует этого дебила? Что, попытка самоубийства не удалась, нужна помощь?
Как в милицейском протоколе, озвученном Задорновым: «Был застрелен при попытке самоубийства».
Но она не жалела! Наплевать!
Хоть крупица информации – руководит этими придурками некий Постный, в свою очередь подчиняясь неведомому Шефу, который имеет какие-то свои интересы в отношении Александры. И если она правильно поняла, данный Шеф уканопупил некоего Грыма и приказал беречь ее аки зеницу ока!
Серьезный мальчик!
Ну и что это дает? И так было понятно, что нужна она не этим дебилам!
Обстановку разрядил третий участник похищения:
– Что у вас здесь? – Немного матерного фольклора, обрисовывающего ситуацию. – Бес, Скунс, ну на… пошли пожрем, потом с мужиком побазарим.
– Постный приказал без него не начинать! – напомнил пришедший в себя Бес.
– Я смотрю, ты уже начал, – хохотнул третий, еще не обозначенный кличкой.
– Да она сама напросилась! – взревел Бес.
– Он тоже напросился! – завелся теперь и этот «господин».
Сашка помалкивала, прислушиваясь. Вот чего было не послушаться сразу хорошего совета заткнуться?
Братки вышли из комнаты.
Передохнем.
– Сань, – услышала она вполне бодрый и даже очень злой голос Ивана Федоровича Гурова, – ты на учете в психдиспансере не состояла? Или у тебя с перепугу с головой что-то?
– Господи! Гуров, ты в порядке! – обрадовалась Сашка, всматриваясь в его разбитое лицо.
– Я – да! Про тебя такого сказать не могу! Какого хрена ты его провоцировала?! – бушевал он.
– Для получения информации, – пролепетала Сашка.
– Да? – саркастически удивился он. – А мне показалось, тут садо-мазо и я не у дел!
– Прекрати сейчас же! – потребовала Сашка. – Он сказал…
– Я слышал, что они тут все говорили, и ты думаешь, что это стоило того, чтобы получить в челюсть? Через час приедет посредник заказчика для беседы с тобой, ты бы и так узнала все, что тебя интересует!
– Ты прав! Прав, конечно! Я не знаю, чего вдруг меня понесло! Может, это от страха?
– Романова, а ты не могла бы бояться как-нибудь по-другому, без провокаций?
– Я не знаю! Мне еще никогда так страшно не было! Иван, что с нами будет?
– Ну, что… сейчас они вернутся и станут меня бить. Тебя бить вряд ли будут, но возможно, когда прибудет этот Постный, – спокойненько рассуждал Иван. – Может, изнасилуют, получишь незабываемые воспоминания, реализовав заодно свои склонности к мазохизму!
– Да пошел ты! – возмутилась Сашка.
– Если ты обратила внимание, пойти я не могу.
– Зачем ты меня пугаешь?
– Потому что возможен и такой расклад.
– Гуров, нас убьют? – простонала Сашка.
– Пока нет, но динамика хорошая. По крайней мере, относительно меня они имеют такие намерения.
– Что нам делать?! – заорала Сашка.
Вопрос был нелогичен, делать они ничего не могли – она сидела приклеенная скотчем, а он болтался в подвешенном состоянии, причем в самом что ни на есть прямом смысле.
Иван усмехнулся:
– Ничего не делать. Сиди, расслабься, понаблюдай за редко выпадающей женщине приятной картиной избиения мужика!
– Гуров, что ты несешь?
От неопределенности и страха – животного, тупого, который вполз незаметно, проникая везде, сжирая все, даже звенящую боль в челюсти и голове, – Сашка почувствовала, что ее затягивает непролазная, тягучая, как патока, мерзкая паника!
– Александра! – жестко, зло позвал Иван. – Прекрати! Нельзя! Соберись! Еще ничего не кончилось!
– Сейчас, сейчас! – Она боролась, изгоняя из себя панику, страх. – Ты прав, нельзя!
– Ты же Романова! – помогал он ей. – У тебя царская фамилия!
– Да… – прохныкала Сашка. – И чем они закончили!
И он расхохотался! Сашка обалдела, забыв и о страхе, и о панике, глядя на него потрясенно. Веселье кончилось. Сразу.
– О, любовничек очухался! – входя в комнату, глумливо заметил браток, не Бес и не Скунс, третий. – И что за веселье?
Он подошел и встал перед висящим Иваном, руки в карманах, на лице издевательская, надменная усмешка.
– Да так, анекдоты рассказываем, время коротаем, – ответил Иван.
Без предупреждения, не изменив выражения лица, парень выкинул руку вперед и ударил Ивана в живот с такой силой, что его тело откинуло назад. Как боксерскую грушу. Сашка вскрикнула, Иван сжав челюсти, перевел дыхание.
– Ну, расскажи теперь и мне. Я тоже посмеюсь! – предложил парень и ударил еще раз.
Сашка не заметила, как двое остальных оказались в комнате, обратив на них внимание, только когда осторожный Скунс попытался урезонить товарища:
– Постный сказал, без него не начинать и не трогать!
– Да… твоего Постного. Из-за этого… Грыма пристрелили!
Последовала серия ударов в живот, по почкам, в челюсть. Подвешенное тело Ивана моталось из стороны в сторону, остановившееся было кровотечение снова открылось, и алые струйки залили все его лицо.
Парень отошел, выпил пивка, принесенного ими с собой, присел на стул, отдохнуть, наверное. К Ивану подошел Бес:
– Ты кто такой?
Иван молчал, Бес саданул его в живот и в бок, по ребрам, даже не запыхавшись от усилий.
– Ты кто такой, сука?!
– Бес, не надо, подождем! – вмешался Скунс. Выдворенный с помощью Ивана из Сашки страх вернулся и накрыл ее с головой, подминая под себя все существо – личность, разум, все, что было Романовой Александрой! Осталось только мелкое дребезжание напуганного до смерти тела, понимающего свою подчиненность чужой немилосердной, звериной воле. Сашка стала впадать в какую-то прострацию, ей казалось, что из Ивана ручьями течет кровь, много, много крови, и заливает все вокруг – пол, ее приклеенные к ножкам стула ноги.
Она не воспринимала слов, не понимала, о чем разговаривают эти трое – как какое-то отдаленное бубнение, звуки эти казались ей такими страшными, зловещими. И неожиданно, когда безнадега почти сожрала ее, она выскочила из затягивающей трясины и с удивлением поняла, что Иван не молчит, отвечает и провоцирует их и они злятся ужасно и что-то орут, но убивать его не решаются.
И вдруг она перестала бояться!
Будто кто-то щелкнул там, наверху пальцами, и восприятие мира, действительности изменилось!
Было страшно, страшно, страшно – оп! – стало безразлично, еще щелчок, и из глубины Сашкиного существа поднялась злость!
Вот же твари!
«Нельзя так бояться, Александра Владимировна! Стыдно! Нельзя бояться этих уродов, нельзя переставать быть личностью, – отругала она себя. – Будут издеваться, бить, насиловать – ори, сопротивляйся, кусайся, царапайся, глотку сорви от крика – сколько угодно! Но не бойся ты так! Мерзко это, своим животным страхом давать им повод утвердиться в ощущении превосходства!»
Она выматерилась про себя смачно, с красиво построенными оборотами и завихрениями.
И ей полегчало!
На столе у уродов заголосил сотовый. Бес подошел к столу, сел, хлебнул пивка из горлышка и ответил:
– Да, – хлебнул еще, слушая, – нет ни документов, ни мобилы. Ничего не сказал, вы же приказали ждать вас. Ну, мы только начали… – Послушал начальника. – Хорошо. – И выключил телефон. – Гиря, пиво кончилось, принеси!
Видимо, он здесь был за старшего – руководил!
Ну вот и познакомились со всей компанией – Бес, Скунс, Гиря и убиенный, тыкавший в нее пистолетом ночью, Грым.
Какое светское общество! Как это мы и на приеме!
Повезло-о-о!
Сашка вдруг, ну совсем уж не к месту, вспомнила анекдотец времен советской действительности.
Спрашивают в отделении милиции задержанную валютную проститутку:
– Как это вы, Мария Ивановна, заслуженная учительница, передовик, уважаемый человек, и стали валютной проституткой?
Марь Иванна пожала плечиками и ответила:
– Повезло!
«Вот и хорошо! – подумала Сашка. – И злость, и анекдотец! Слава богу, я пришла в норму!»
Бес вернулся к прерванному занятию, а именно разговору с Иваном, с рукоприкладством.
– Прекратите его избивать! – потребовала Сашка.
Бес повернулся, вопросительно приподняв брови – кто это там, типа, голос подает? На его тупой морде вопросительно приподнятые брови над поросячьими малоосмысленными глазками смотрелись весьма комично и неуместно – выражать мысли мимикой было явно не его кредо!
– Я тебе сказал, сука, не вякать! – Видимо, словами выражаться тоже дело не его.
– Зачем вы его избиваете, что вам от него надо?
Сашку уже ничто не могло остановить, кроме радикального средства вроде кляпа или сотрясения мозга с потерей сознания.
– Скунс! – взревел неудавшийся мим и сказитель. – Успокой ее, а то прибью на…!
Плащ-палатка под названием Скунс оказался перед ней в мгновение ока. Как Конек-Горбунок перед какой-то там травой, но не тронул. Стал орать.
Сашка орала в ответ с трехэтажными выкрутасами, пообещав ему кое-что про детородные органы, помянув его родителей, вовремя не сделавших аборт, и огласив план похоронных мероприятий.
Цирк! Митинг за свободу слова!
А Сашке было уже все равно – она уяснила со всей четкостью, что никто просто так ее не отпустит из этого вертепа. И не просто так не отпустит тоже!
– Успокой ее, Скунс! Что ты с ней бакланишь! – потребовал Бес, не отрываясь от основного занятия – задавания вопросов Ивану и периодического поколачивания его.
А Санька поняла, что этот Скунс ее не ударит, это не беспредельщик Бес, у которого периодически что-то переклинивает в голове, этот осторожный и трусливый, и больше всего он боится неведомого Постного.
«Приезжай – посолим!» – разошлась внутри Сашка.
Она ощутила перемену в действии, происходящем за спиной стоявшего перед ней Скунса, – не увидела, а именно почувствовала!
Что-то изменилось!
И, уклоняясь от руки решившегося все же «отшлепать» ее придурка, она пыталась рассмотреть, что происходит.
Висевший до сих пор бесформенной боксерской грушей Иван молниеносно подтянулся на связанных руках, зажав под коленом одной ноги шею Беса, коленом второй ноги стремительным движением нанес удар в ухо не успевшему ничего понять братку. И, зацепившись ступней ноги, удерживающей шею Беса под коленом второй, свободной, сжимал все сильнее отключившегося бандюка.
Сашка стала орать еще громче, неся что попало, какую-то ахинею, отвлекая внимание трусоватого Скунса, который раздавал ей пощечины, все больше заводясь от ее криков. Санька уворачивалась, как могла, но пропускала удары, становившиеся все более тяжелыми и злыми по мере того, как Скунс сатанел.
Все-таки он был не ангел и какое-то отношение к братскому объединению криминальных элементов имел, по этой причине нервишки у него были ни к черту, производство-то вредное, к терпению не располагает, особенно если тебе на чистом русском языке неугомонная барышня обещает всякие страсти-мордасти с летальным исходом!
Бил он не кулаком, а ладонью, раздавая затрещины на Сашкины обещания что-то там с ним сотворить в светлом будущем. Сашка умудрялась уворачиваться, пропуская половину ударов, орать и смотреть, что происходит на заднем плане.
Иван резкими рывками сжал пару раз посильнее шею противника, распрямил ногу, и бесчувственное тело Беса кулем упало на пол. Гуров сделал акробатический переворот, подтянувшись на руках, зацепился ступнями за балку, снял руки с крюка, еще один переворот – и мягко, немного присев, спрыгнул на пол.
Сашка открыла от удивления рот и замолчала.
– Вот так-то лучше, сука! – похвалил начавший уставать Скунс.
Но порадоваться он не успел – закатил глазки и рухнул к примотанным Санькиным ногам.
Либо Божьи чудеса, либо трюк какой!
Кажется, именно этого еще утром Санька ждала во спасение.
Иван быстро подошел к столу, взял пустую бутылку, разбил ее о край столешницы и вернулся к Сашке с бутылочной «розочкой» в руках.
– Тяни сильнее ладони в стороны! Приказ, между прочим!
Он разрезал скотч у нее на запястьях, сунул ей в разлепившиеся руки горлышко от бутылки.
– Ноги освободи! Быстрее!
– Руки не слушаются! – оправдывалась за свои неловкие движения она.
Сашка старалась! Очень старалась. Как ей удалось разрезать ленту на ногах и не порезать их при этом – вопрос!
Повезло-о!
«Как вас угораздило, Марь Иванна? – Повезло!»
– Саша, скорее! – поторапливал ее Иван, подставляя свои связанные руки.
Санька спешила, вовсю елозя острым бутылочным краем по веревке, но она, зараза, веревка эта, была добротной, справной и никак не хотела резаться! Сашка помогала себе зубами, попробовав развязать ее.
Никак!
Она повторила попытку, Иван, натянул сильнее веревку между запястьями, Санька полосовала изо всех сил. Наконец веревка поддалась, разрезалась. Иван быстро освободил руки, потер запястья, подхватил Сашку под локти, скомандовав:
– Вставай! Попробуй присесть, двигайся! Походи!
Сашка, как заведенный болванчик, выполняла все его указания.
Ноги дрожали, голова, челюсть, зубы и запястья рук болели ужасно, но все это мелочи!
– Господи! Гуров, ты весь в крови! – ужаснулась она.
– Ерунда! Большая часть из носа и рассеченных бровей, оттуда всегда сильно течет.
Сашка не поверила и кинулась его ощупывать, искать смертельные раны.
– Боже мой! Боже мой! Иван, тебе надо срочно в больницу! Немедленно!
