Текст книги "Девочка моя, или Одна кровь на двоих"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– А у нас все по-старому…
И принялся рассказывать о трудностях чиновничьего труда, тупости просителей-посетителей, подковерных интригах, поощрении его начальством, об ожидаемом повышении.
Маша, не слушая, ела, наслаждаясь закусками.
– Иван Григорьевич намекнул, будто говорят, что моя кандидатура рассматривается первой.
– Поздравляю, – равнодушно отозвалась Машка. – Горячее?
– Да, можно, – разрешил Юра и налил в бокалы еще шампанского.
Отведав горячее, Юрий Всеволодович предложил тост:
– За тебя! Сразу стало тепло в доме, и прекрасный ужин! – Повторился: – Вот что значит – жена дома!
Машка согласилась, чокнувшись с его бокалом: жена в доме – это хорошо. Отрезала ломтик прекрасной нежной говядины, поинтересовалась:
– А что, девушки тебя не кормили? – И отправила отрезанный кусочек в рот. – В частности та, которую я обнаружила в квартире по приезде?
Он поморщился, очень недовольно, потянулся за бокалом, допил до дна.
– Давай обойдемся без пошлых скандалов, Мария!
– Да господи упаси! Какие скандалы, Юра! – уверила со всем воодушевлением Мария Владимировна, в прошлом примерная жена.
– Вот и замечательно. Ты умная женщина и все понимаешь.
– Что, например? – уточнила степень своей понятливости Мария Владимировна.
– А чего ты ожидала? Я нормальный мужчина со своими потребностями. Ты же не думала, что я могу обходиться без женщины полгода?
Удивительно, да?
Уезжая, именно так она и думала, что он вполне сможет обходиться без секса полгода – при ее постоянном присутствии рядом он же обходился месяцами без секса.
«Или уже тогда не обходился? – равнодушно подумалось Машке. – Слово-то какое емкое – «обходиться», это когда кого-то или что-то обходят стороной».
И поразилась своим отстраненным мыслям, ползущим, словно через вату.
Тягучую сладкую сахарную вату, которую накручивает на деревянную палочку уличный продавец-иллюзионист, добывая огромный воздушный, ванильно пахнущий ком из неказистого алюминиевого котелка с моторчиком.
Стресс, или перелет тяжелый, пояса, что ли, часовые догнали, или хлопоты по торжественному проведению праздника своей новой свободной жизни?
– Что ты так смотришь? – спросил в раздражении Юрик. – В этом нет ничего удивительного, тебе всегда было некогда, ты постоянно работала, и по ночам тоже, и мало интересовалась моими потребностями.
– Потребности, особенно твои, – это дело важное, – согласилась Машка.
Юрик посмотрел на нее внимательно, заподозрив наличие сарказма в этом утверждении.
– Да. Это важно, и то, что ты этого не понимала…
Юрик углубился в пространные объяснения на тему Машкиной несостоятельности как женщины, с намеком на ее фригидность и недальновидность, а она, откинувшись на спинку стула, взяла в руки бокал, потягивала шампанское и, не слушая нравоучительной проповеди, разглядывала его.
Не как мужа или родственника, которого знаешь давно, видишь каждый день, не замечая изменений во внешности, да и не придавая значения внешности как таковой.
Что ее замечать-то?
Привычное, близкое.
Сейчас в первый раз она рассматривала его как постороннего, как незнакомца, когда не знаешь, что это за человек и что от него ожидать, поэтому и вглядываешься внимательно в детали, анализируешь каждое выражение лица, мимику, жесты, произносимые слова.
Надменно-брезгливая, снобистская физиономия – приподнятая левая бровь, сжатые в тонкую линию губы, заостренный кончик носа, – мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.
У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев – улыбкой, переменой характера, – то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации – на века!
Маше привез в подарок такую один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству – от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, придавая окончательный художественный смысл.
Маска Марии Владимировне не понравилась, у нее было жуткое, страдальчески-устрашающее выражение, но сделана она была потрясающе талантливо! Маша повесила ее на стену в своем кабинете, но через пару дней сняла и затолкала в шкаф, смотреть на нее оказалось неприятно – мурашки бежали по спине от выражения этого кожаного лица.
Юра все говорил и говорил в своей любимой назидательно-поучительной манере, а она первый раз внимательно рассматривала человека, который считался ее мужем. Как он говорит, как двигаются его губы, брови, тщательно скрываемую лысинку на голове, прикрытую залакированными волосами, пузцо, старательно втягиваемое при ходьбе и умело прикрытое дорогой одеждой, как и раздобревший, тяжеловатый «тыл».
Сытый, холеный, оплывающий телом, малоприятный надменный мужик.
Боже мой!!!! Как он мог быть ее мужем?!
Пять лет!!! Не полгода, не год и даже не два – пять!!! Это какой идиоткой надо быть, чтобы так долго терпеть рядом чужого неприятного человека и ничего не видеть и не замечать?!
Она приняла решение в Америке, что разведется, как только приедет, но намеревалась сделать это спокойно, не торопясь, объяснив ему свою позицию и то, что не хочет и не может больше с ним жить, – путем мирных переговоров, так сказать. Но спасибо утренней барышне – приехав, поняла, что на фиг! Резать к чертовой матери!
«Он всегда был такой. Никто не виноват. Это ты больная, раз жила с ним, выслушивала весь этот напыщенный бред, что он несет, и ничего не замечала!»
Может, не сработала иммунозащитная система?
«С иммунозащитной у меня, видать, была беда целых пять лет! Пять лет каторжных работ давали при царях! Охо-хо!»
Все это лирика и никчемные уже рассуждения. И незачем винить себя – что было, то было! А что будет завтра, зависит теперь только от нее! Мария Владимировна Ковальская собиралась свое завтра сделать свободным и счастливым!
– Все! Хватит! – перебила она его обвинительную речь. – Торжественный ужин при свечах объявляю закрытым. Тебе пора, Юра. Мне надо отдыхать и выспаться.
– Что значит «пора»? – подивился остановленный в красноречии муж.
– Тебе пора домой, к маме, по месту своей прописки, – разъяснила Мария Владимировна. – Вещи твои я собрала, как ты заметил, они стоят в прихожей. Я собрала все, надобности приезжать за чем-либо еще у тебя не будет.
– Мария, ты что, с ума сошла? – выпучил глаза Юрик.
– Да, сошла, пять лет назад, когда позволила вам с мамашей влезть в мою жизнь. Давай, Юрик, прощаться!
– Маша, что за бред?! Ты что там, в Америке, понабралась феминистской ереси?
Так и спросил: «феминистской ереси». Любил Юрик витиевато и вычурно выражаться, все его тянуло в пафос: «ересь», «сподвижничество», «спесь».
– Не глупи, Мария, – лениво, сквозь усталый снобизм отмахнулся он и отпил неторопливо шампанского из бокала.
Да уж! Такая вот тяжелая необходимость объяснять, воспитывать нерадивую прислугу! И что характерно – сколько этой бестолочи ни объясняй, как правильно надо делать, ведь все равно что-то не так сделает: и хрусталь побьет, или вон вазу уронит, протирая пыль, или в борьбу за пролетарскую свободу полезет!
А что делать? Обязанность такая – кто как не барин?
Тяжело-о!
Машка усмехнулась, посмотрев на него, – нелегко Юрику придется! И поторопила:
– Юра, на выход! Я очень устала.
– Я никуда не пойду из своего дома! Если тебе необходимо изобразить возмущенную жену, можешь спать на диване в гостиной!
«Твой дом – тюрьма!» – вспомнила она папановское.
– А почему не на коврике в прихожей? – искренне подивилась Машка. – Это не твой дом, Юр, твой у мамы.
– Маша! – осознав, что она всерьез собралась его выставить, прибег к новой порции разъяснений Юра. – Тебя не было полгода, и то, что ты застала здесь девушку, не удивительно, я все это только что объяснял. Ты сама виновата, надо было предупредить о своем приезде! Я понимаю, как тебе это неприятно, и ты устала после длительного перелета и не совсем адекватна. Обещаю, что больше таких инцидентов никогда не произойдет, и я ничем не оскорблю твоей нравственности и чувств жены!
– Со своей нравственностью и чувствами, обещаю тебе, я разберусь как-нибудь сама. А тебе пора.
В самый подходящий момент раздался дверной звонок.
– Кто это? – резко спросил Юрик, недовольный тем, что его прервали.
– Это Саша, сосед, я попросила его зайти, помочь тебе перенести в машину вещи.
– Ты втянула в семейный конфликт постороннего человека?! – возроптала чиновничья душа.
– Ну, какой же он посторонний? – подивилась Машка, вставая. – Он сосед, а соседи – это почти родственники. Посторонний здесь ты, Юра.
И пошла открывать. Она продумала и это, зная, что не расхлебается до утра, затягиваемая, точно в омут, Юриными обвинительно-поучительными монологами и возмущениями. При зрителях он выяснять отношения не станет. Это нам не по рангу.
– Сейчас, Саш!!! – крикнула она в дверь и повернулась к Юре. – Завтра я не могу, занята, а послезавтра подам на развод.
Взяла с тумбочки в прихожей ключи от машины, положенные Юрой на привычное место по приходе домой, и открыла дверь.
– Привет, Саш! – поздоровалась радостно с соседом. – Я пойду, подгоню машину к подъезду и открою багажник, а вы несите вещи.
– В один заход не получится, – окинул взглядом чемоданы, сумки и пакеты Саша. – Привет, Юр! – поздоровался он с выходящим из кухни Юрой.
Барин поморщился, он терпеть не мог панибратства от людей ниже его по социальному статусу.
Машка активно руководила загрузкой барахла в джип и, когда перенесли и уложили в машину последние пакеты, кинула ключи Юрику.
– Маша, подожди! – потребовал он, поймав ключи.
– Все, пока! – махнула она рукой и зашла в подъезд.
Убрала все на кухне, приняла душ и со счастливой улыбкой рухнула на постель – спать.
И так и проспала всю ночь – улыбаясь.
Само собой, что отделаться от Юры, просто выставив его за дверь, не удалось.
Кто же добровольно откажется от раба? Раб – это дорогостоящая собственность, которая не имеет права на недовольство и проявления чувств. Вон стол, например, или стул, или кухонный комбайн не могут же возмущаться, что они чья-то собственность!
И она права не имеет! Да еще так оскорбив его!
Всякая «феминистская ересь» и попытка бунта должны быть истреблены!
Немедленно и беспощадно!
И вполне вероятно, что попытка истребить немедленно и беспощадно увенчалась бы успехом, если бы Машка бунтовала.
Но это не был бунт, не восстание Спартака и его соратников, и не революция семнадцатого – ничего воинственно-глобального или менее глобального – ропот затираненных до тупости масс.
Не-а!
Просто в один прекрасный день Мария Владимировна проснулась под добрым калифорнийским солнышком и вернулась к самой себе, истинной.
Пять лет была одинокой, брошенной всеми девочкой, упакованной в оболочку правильной жены от страха одиночества, а от длительной транспортировки на другой континент и предшествующей ей пятилетней «кантовки» упаковка лопнула, и из образовавшейся прорехи высвободилось содержимое, оказавшееся мыльными пузырями, а не пудовыми гирями страха, как ей все время казалось.
Пузыри полетели ввысь, весело лопаясь в полете, упаковка распалась за ненадобностью, и из ее остатков вышла настоящая Мария Владимировна.
И подивилась – как хорошо-то!
А это кто? Что эти чужие незнакомые неприятные люди делают в ее квартире, в мыслях, закрепившись синим штампом в паспорте, определяющим семейное положение?
Конечно – а как же! – он позвонил на следующее утро, успев опомниться, придумать нужные слова, манеру и тон разговора и достойное наказание.
– Надеюсь, ты выспалась и пришла в себя!
Без ненужных приветствий, недовольным, грозным тоном прокурора, только что подписавшим ордер на ее арест.
– Да, спасибо, – ответствовала Машка и потянулась с удовольствием всем телом на кровати.
Юру насторожил тон жены, не убоявшейся ни ордера, ни ареста, ни самого прокурора.
– В обед в два часа встретимся в нашем ресторане. Поговорим! – распорядился прокурор.
– О чем? – поинтересовалась вышедшая из-под контроля Машка.
«Сейчас скажет: «О твоем вчерашнем поведении!» – как школьная директриса притащенному за ухо к ней в кабинет набедокурившему ученику».
Ученику положено было проникнуться ужасом масштаба сотворенного им деяния, трепетать до дрожи в ожидании неминуемого сурового наказания и вызова родителей в школу.
Но, видимо, такой сценарий укорота Машкиных свобод не разрабатывался, и Юрик остался приверженцем прокурорской линии поведения.
– В два. В ресторане! – прогремел приказом и бросил трубку.
Ну, он может быть в два в ресторане или в восемь в Папуа – Новой Гвинее, а у Марии Владимировны есть свои насущные дела.
Когда она попивала кофей в кабинете своего академического начальства, рассказывая веселые истории из своей американской жизни, предварительно оговорив и решив все деловые, отчетно-бумажные и рабочие вопросы, «нетерпеливый муж» напомнил о себе звонком сотового телефона.
Извинившись перед академическим начальником, Машка нажала на мобильном, разливающемся требовательными перезвонами, кнопочку с изображением зелененькой трубочки.
– Да!
– Ты опаздываешь на полчаса! – огласил свое недовольство заделавшийся на сегодня прокурором Юра.
– Я? – необычайно подивилась Машка. – Куда?
– В ресторан!!! – громыхнул Юрик.
Он никогда не позволял себе повышать голос – зачем? Интонаций недовольства и их вариаций в голосе вполне хватало для управления женой.
– А я должна быть в ресторане? – продолжала удивляться Машка, быстро зыркнув на академика Янсона.
Он смотрел на нее и внимательно слушал.
Академика можно было не опасаться. Кирилл Павлович любил Машку по-отечески, опекал, уважая ее талант, целеустремленность, настойчивость и колоссальный упорный труд.
А Юру не любил и откровенно не понимал его присутствия в Машкиной жизни, но с врожденной тактичностью и интеллигентностью не позволял себе нравоучений и обсуждений. За пять лет Машкиной семейной жизни лишь пару раз не удержался от комментария.
Однажды Юра пришел как-то за ней на кафедру, где они тесным кругом, предваряя громкое официальное чествование, поздравляли академика Янсона с наградой. Юра зашел, неся себя и свое недовольство, надменно кивнул окружающим, сообщил, что ждет Марию за дверью, и вынес себя из помещения.
– И как это ты, Машенька, себе такого портфеленосца отыскала? – грустно спросил Кирилл Павлович.
Он всегда чуть грустил, когда возле Машки шелестело напоминание о Юрике.
Еще один раз академик не удержался на заседании научного совета. Она забыла отключить мобильный, Юра позвонил и что-то там требовал, отчитывал. Застигнутая врасплох Машка лепетала оправдания шепотом, прикрыв трубку ладошкой. Кирилл Павлович в этот момент шел к трибуне для чтения доклада и остановился возле нее, сидевшей в крайнем кресле у прохода, положил ладонь на плечо, чуть наклонился к ней и тихо сказал:
– Попросите его преувеличенное высочество позвонить чуть позже.
И величаво двинулся дальше.
– Мы договорились в два часа встретиться в ресторане! – бушевал в трубке «портфеленосец».
– Ты ошибаешься, – спокойно возразила Машка.
Встала, кивнула, извиняясь, Кириллу Павловичу и отошла к двери – все-таки ей было неудобно перед академиком.
– Ты это специально сделала? Да? – сообразил Юрик. – Подчеркнуть свою независимость?
– Да бог с тобой, Юра! – остудила его Машка и глянула быстренько на Янсона. – Мне нет необходимости что-то подчеркивать и демонстрировать тебе. Ты распорядился, а меня твои приказы и распоряжения уже не касаются. Тебе надо в ресторан, ну и будь там! Я-то тут при чем?
– Ты выставила меня идиотом! Я сижу здесь, жду! Это хамство!
Машка просто отключила телефон. Чего ради она должна выслушивать вопли и обвинения чужого человека да еще вступать с ним в дебаты?
Подумала и выключила телефон совсем.
– Машенька, – осторожно спросил Кирилл Павлович. – У вас какие-то нелады в семье?
– Нет! – радостно улыбаясь, сообщила Машка. – Теперь полные «лады»! Я вчера его выгнала с вещами из дома и из своей жизни!
Она вернулась и села на место. Академик помолчал недолго и спросил:
– Помощь нужна?
А Машка подумала, что помощь ей очень даже кстати.
– Да! Мне надо как можно скорее развестись! Вот прямо завтра, а лучше сегодня!
Кирилл Павлович засмеялся добрым приятным смехом.
– Сегодня – это вряд ли, а на днях попробуем.
Он что-то записал на настольном откидном календаре, которым пользовался вместо всяких там новомодных органайзеров и расписаний в компьютере. Расписание в компьютере, конечно, тоже имелось, но в календарике академик Янсон делал пометки личного характера.
– Имущество делить надо? – продолжая писать, спросил он.
– А нет у нас совместно нажитого имущества! – веселилась Машка. – Квартира моя, досталась от родителей, евроремонт в ней тоже мой. Я бабушкину в Севастополе продала года два назад и все деньги ухнула на глобальное изменение интерьера! Мне очень повезло с дизайнером. Необыкновенная женщина Ольга Петровна – энергичная, талантливая, стройная такая, на девчонку похожа, и мудрая, как египетские пирамиды! Она про Юрика все сразу поняла и мои «мужу нравится это и вот это» мягко так, тактично задвинула. И настояла, чтобы квартиру, каждый уголочек, делали под меня. Дипломатично: «Вы ведете все хозяйство и много работаете, и дома работаете по ночам, значит, обстановка вокруг вас должна быть максимально комфортной и уютной для вас во всем, в каждой мелочи!» А во-вторых, она следила за финансами. Я предложила снять со счета сразу большую сумму и ухнуть в стройку. Но она объяснила, что так неправильно, и снимала со счета деньги копейка в копейку по смете и чекам. Я тогда спросила: зачем? А она загадочно отмахивалась: «Пригодится». Спасибо ей огромное, я ведь только в Америке доперла зачем! А вот как раз за этим! Сейчас у меня на руках благодаря ей все документы, подтверждающие, что ремонт и обстановка произведены за мой счет! А прописан он у своей мамы, дабы не потерять собственность, мало ли чего!
– А что ж муж чиновничьи доходы не вкладывал?
– Вкладывал! – радостно отрапортовала Машка. – В себя! Дорогая одежда, курорты, рестораны, развлечения, даже салоны красоты! Ей-богу, не вру! Добавил к оставшимся от ремонта деньгам свои сбережения, накопленные нелегким кресельно-кабинетным трудом, и купил джип. Вот скажите, Кирилл Павлович, зачем ему джип? Все его бездорожье – это одна колдобина на въезде у дома!
– Для престижа! – предположил академик, заразившись Машкиной развеселой бесшабашностью. – Давай-ка, Мария Владимировна, еще по кофейку да с коньячком. – И заговорщицки подмигнул: – За твою Liberty, так сказать!
Отдал распоряжение секретарю по селектору и вернулся в разговор:
– Значит, делить нечего?
– Денежку Юра считать умеет. Он же понимает, что присудят ему полмашины и оплатить половину ремонта и купленных вещей. Машину я и так ему отдам, а вредить «престижу» и «доброму» имени участием в судебных разбирательствах – ни, боже упаси! Ни-зя-я!
– Да уж! – кивнул академик и спросил строго, перестав улыбаться: – Ты твердо решила? Может, вы поругались и ты обиделась?
– Я не могу на него обижаться, Кирилл Павлович, – перестала улыбаться и она. – И обидеться не могу, он чужой мне человек. Посторонний. Я это в Америке поняла, я там очень многое поняла про свою жизнь.
И она рассказала все Кириллу Павловичу под кофе с коньячком и все отключенные телефоны очень занятого, невероятно занятого академика Янсона.
– Так, – выслушав, академическим тоном заключил Кирилл Павлович. – У меня есть замечательный адвокат. Великолепный прохиндей, как и положено в такой профессии. Он сделает все быстро: разведет и бумаги, какие надо, заставит твоего чинушку подписать, тем более ты говоришь, что скандалы могут попортить его салонное лицо.
А Машка чуть не разревелась – хлопала ресницами, загоняя навернувшиеся слезы назад.
Какого такого вселенского одиночества она испугалась до умопомрачения тогда, пять лет назад?! Нет и не было никогда никакого одиночества!
А была обожаемая ею до полного восторженного погружения по самую макушку работа, и академик Янсон был, и сама у себя она была!
А когда человек есть сам у себя, полностью есть – с набором уважения, любви, поощрения, поругивания за глупости и ошибки, балования себя, родного такого, каким уродился, – то нет и быть не может никакого вселенского одиночества!
Юрик надрывался желанием вернуть в стойло взбрыкнувшую женушку, звонил, отчитывал, грозился, требовал немедленной аудиенции для разбора полетов, но Машка отключала телефон, не вступая в переговоры.
На следующий день Маша поздно вечером, ближе к ночи, открывая входную дверь, услышала разливающиеся по пустой квартире трели телефона. Подозревая, кто может ее домогаться посредством телефона, она не торопилась кидаться к трубке. Закрыла дверь, сняла обувь, втайне надеясь, что звонившему надоест ждать.
Не тут-то было!
– Да, – устало отозвалась Машка на долгий призыв поговорить.
– Мария? Что у нас с дверью, я не мог попасть в дом!
За последние двое суток Юрик, видимо, подзабыл, что воспитанные люди здороваются, когда звонят.
– У меня с дверью все в порядке! – порадовала его Машка. – У меня надежная железная дверь!
Прошла босиком в кухню, включила чайник, прижала трубку с неугомонным мужниным голосом внутри плечом к уху, доставая кофе и турку, – еще надо поработать, а спать уже хочется, вошла во вкус здорового сна за полгода-то!
– Ты что, сменила замки?! – потрясенным возмущением полушепотом вопрошал Юрик, не поверив в такую возможность.
– Ну конечно, сменила! А то мало ли кто может прийти!
Новость была трудно перевариваемой для нежного организма российского чиновника.
– Это безумие! – выдавил ударник бюрократического труда. – Что с тобой произошло, Мария? У тебя стресс, или ты так обиделась, или что-то случилось там, в Америке?
«Со мной случилась Liberty по кличке Свобода!»
И, опьяненная этим вирусом, Машка доброжелательно посоветовала Юрику:
– Ты возьми ключи у мамы или у кого ты там сейчас живешь.
– У тебя точно что-то произошло с психикой! – медленно приходил в себя Юрий Всеволодович.
– Коллапс? – предположила, балбесничая, Машка.
– Мария! – тоном ставящего диагноз врача постановил Юрий. – Ты не отдаешь отчет своим действиям! У тебя расшатались нервы!
Машке надоело! Сколько можно-то?!
– Юр, притормози! – жестко, с нажимом остановила она его. – Не советую двигаться мыслью в данном направлении. У меня имеются справки, заверенные российскими и американскими врачами, о полной моей вменяемости и психической нормальности! Они, знаешь, американцы-то, весьма в этих вопросах щепетильны. Это я на тот случай тебе говорю, если вдруг ты решишь, что можно меня и в дурдом пристроить для дальнейшего твоего комфорта и благолепия! Привыкай и осваивай мысль, что мы разведены. Все! Меня больше нет в твоей жизни!
– Что ты такое говоришь! – возроптал страдалец. – Я…
– Юра! – перебила Машка. – Пошел в жопу!
И отключила трубку.
Утром ее сон прервали колокольчатые трели звонка в дверь. Разбуженная, еще не перестроившаяся во временных режимах, Машка сползла с кровати, кое-как разлепив глаза по дороге к двери, и окончательно проснулась, посмотрев в глазок.
Прибыла тяжелая артиллерия в лице свекрови.
«Как это я про нее забыла?» – подивилась Машка и открыла дверь.
Владлена Александровна окинула критическим взором невестку с ног до головы. Похоже, босоногая Машка в коротенькой шелковой ночнушке с помятым лицом и буйной взлохмаченной гривой волос ей не понравилась.
– Десять часов утра, Мария! Ты что, спала?
«Нет, блин, гусей пасла у стен дворца в соответствии с призванием!» – раздражилась влет Машка.
Владлена Александровна царским указующим жестом руки отодвинула с порога невестку-пастушку и вплыла в прихожую. Брильянтово-шелковая, каблучно-голенастая, пластико-хирургически стройная, безморщинная, причесочно-уложенная, и все это в десять непастушкиных часов утра.
– Женщина не имеет права так расслабляться! – двигаясь по направлению к кухне, одаривала мудростью она. – Прибери себя! Нельзя же так!
Ошеломленная неожиданностью нападения, Мария напряглась, но сразу опомнилась.
«Да уж! Пятилетняя дрессировка не проходит так быстро, знаете ли!» – сообщила она кому-то про себя.
И всерьез обдумывала, не предложить ли сразу бывшей свекрови присоединиться к сыну в походе в том направлении, которое она ему вчера указала?
Ну, не до такой же степени, одернула себя Мария Владимировна, не до такой! Опять-таки, пятилетняя муштра даром не проходит, и из уважения к ее морщинам…
«У Владлены нет морщин. При намеке на морщины представительницы этой социальной прослойки тут же бегут к пластическому хирургу. Поэтому уважение к ним проявлять не требуется!»
Проигнорировав предложение «прибрать себя», Машка потащилась за свекровью в кухню, где та уже «царила». Провела указательным пальчиком по столешнице, брезгливо его порассматривала на предмет обнаружения грязи, смахнула большим пальцем увиденное.
Обнаружила или нет, осталось непонятно.
– Свари мне кофе, – повелела императрица.
Машка не шелохнулась, смотрела на нежданную гостью, привалившись плечом к стене.
– И оденься, будь добра!
– Зачем? Вы уйдете, а мне еще поспать надо, – ответила непокорная пастушка.
Владлена на открытый бунт отреагировала приподнятой аристократической бровкой.
– Не надо так явно демонстрировать хамство, Мария. Я пришла поговорить.
«Ну да! А я думала пожелать мне доброго утра!»
Она расстроилась от неизбежности общения и невозможности остановить сабельную атаку свекрови. Пришлось одеться и сварить кофе, и подать к нему сыр и нарезанный прозрачными дольками лимон, сесть напротив и подождать, когда свекровь сделает глоток, оценит мастерство приготовления и качество продукта и приступит к изложению цели своего визита.
Понятную и без изложения.
– Юра мне все рассказал, – приступила Владлена, оценив кофе мимикой где-то на троечку по пятибалльной шкале.
– А именно? – подтолкнула репликой течение разговора Машка.
– Что ты приехала из Америки не в себе, с расшатанными нервами, устроила ему неприличную сцену и выставила из собственного дома!
Машка вдруг развеселилась, как от хорошей комедии, – искренне и беззаботно, откинулась на спинку стула и отпила кофе из своей чашки.
– Это недопустимо, Мария! Если у тебя расшаталась психика, то ее надо лечить! Я утром созвонилась с одним моим знакомым, специалистом в этой области, мы обсудили твою симптоматику. Он готов тебя принять и назначить курс реабилитационного лечения. Нельзя же распускаться! Женщина обязана сохранить семью, заботиться о муже и не имеет права опускаться до вульгарных скандалов! Ты и так-то с трудом справлялась со своими обязанностями, а Юра терпел. Но вести себя столь неподобающим образом!
Машка уже не задавала себе безнадежно непродуктивных вопросов, как ее угораздило вляпаться в эту семейку, а раздумывала над более насущными в данный момент делами.
А именно: послать Владлену сразу, рубанув по-рабоче-крестьянски, подтверждая свекровины многолетние подозрения в Машкином плебейском тупоумии, или вступить в диалог и как-то интеллигентно все ей растолковать?
Послать сразу не позволяло воспитание, но и затягивать визит, выслушивая неуместные назидания, тоже не хотелось.
– В конце концов, ты сама во всем виновата!
О как!
Видимо, Машка пропустила какую-то существенную часть обвинительно-наставительной речи, приведшую свекровь к данному утверждению, занятая обдумыванием, как побыстрей и эффективней направить Владлену на выход.
Из квартиры и ее, Машкиной, жизни.
– Конечно, виновата! – увидев Машкино веселое удивление, повторилась свекровь. – Ты бросила мужа на целых полгода, а он молодой, здоровый, интересный мужчина с естественными желаниями. А как ты думала? И ты не имеешь права его осуждать!
– Это все?
– Что за тон, Мария?!
– Ближе к делу, Владлена Александровна, вступительную речь я оценила!
Владлена посмотрела на Машу как на сумасшедшую.
– Да, Юра прав, у тебя что-то с психикой!
– Значит, действовать мы будем так! – распорядилась Машка, поднимаясь со стула. – Вы сейчас уходите и навсегда забываете мой номер телефона, адрес и желательно мое имя. Вам с Юриком всех благ!
Увидев, что Владлена собирается ответить очередным возмущением, Маша поняла, что спокойные объяснения, попытки донести свое мнение для этих людей, как говорят ее студенты, не канают и, если она хочет навсегда и разом от них избавиться, есть только один способ – напугать, пригрозить чем-нибудь, лучше всего потерей денег и скандалом на Юрикиной работе. Она оперлась двумя руками о стол, наклонившись к свекрови:
– И еще! Я очень не советую вам и вашему сыну не только пробовать, а даже обдумывать возможности как-то мне навредить! Если вы не знаете, то я сообщаю вам, что я ученый с мировым именем и имею такие связи, вплоть до администрации президента, которые вам с Юриком не снились в самых радужных мечтах! До сегодняшнего дня у меня не возникало необходимости подключать эти связи. Хотите рискнуть и посмотреть, что получится, если я к ним обращусь?
Никаких таких связей у нее не было, но Машка завелась и пугала с огоньком, вдохновенно, акцентируя каждое слово. А что? Пригрозить так пригрозить! Если другого языка не понимают!
Владлена, сразу растеряв свою надменность, хлопала перепуганно искусственными ресницами.
О-очень хорошо! Стало доходить, значит!
– Если до меня или моих знакомых дойдут хотя бы намеки на сплетни, исходящие от вас, первым делом я зашлю к вам – лично к вам, Владлена Александровна, судебных исполнителей, которые затребуют возврат денег или конфискуют все ваше имущество в счет уплаты. Последние три года оплата вашей квартиры производилась с моего личного счета, на что у меня есть юридические документы. Я доходчиво объясняю?
Владлена пришла в себя, опомнилась, вернула лицу привычное надменное выражение и, приподняв бровь, собралась ответить.
– Владлена Александровна! – повысила угрожающе голос Машка. – Я предупредила, и я не шучу!
Владлена внимательно всмотрелась в лицо бывшей теперь невестки. Что она там для себя высмотрела, осталось тайной, но отвечать не рискнула. Величаво поднялась и столь же величаво удалилась из квартиры.
Через десять дней Маша имела на руках крепенькую, радующую новизной и необтертостью бумажку свидетельства о разводе и подписанные Юриком документы об отсутствии у него материальных претензий к бывшей жене Марии Владимировне Ковальской.
