Текст книги "Запутанные отношения (Риск эгоистического свойства)"
Автор книги: Татьяна Алюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Тимофе-е-ей! – поругала неодобрительно Катька.
– Нам надо, чтобы ты работала, и в хорошем месте! – огрызнулся он. – Тебе рекомендация к поступлению нужна, характеристика и направление в институт. Поняла?
Да поняла, поняла! На следующий день привел ее знакомиться с «вырученным из подставы» доктором.
Игорь Вадимович оказался замечательным человеком, классным врачом и на несколько лет стал для Катьки наставником, очень многому научив, тому, чему не учат в институтах – делу, практике, особенностям и тонкостям профессии.
Кстати, все расщелкал про ее появление пред его очи.
– Ну что, Тимофей, – усмехнулся доктор, поздоровавшись с ним рукопожатием. – Из-за этой барышни устроил представление с машиной и моим «спасением»?
– Да, – тут же признался Тимофей, умевший и проигрывать достойно. – Она станет врачом.
– Посмотрим, – загадочно пообещал тот.
Следующие два часа водил ее по отделению, показывал «хозяйство», разговаривал, проверяя уже имеющиеся знания, и все посматривал на ребят задумчиво. И пообещал взять ее санитаркой, на положенные по КЗоТу четыре рабочих часа для подростков, и при возможности оформить трудовую книжку.
– А там посмотрим, выйдет ли из тебя врач.
Ура!!!
Проводить парня в армию Катька, ясное дело, не могла и рыдала, захлебываясь потоками слез, когда они гуляли вечером, накануне его завтрашнего отбытия. А он прижимал ее, шептал какие-то успокаивающие слова, гладил по голове и первый раз ничему не учил.
– Я успею! – обещал он. – Вернусь как раз к твоему поступлению. Мы поступим!
Она писала каждый день, он отвечал, когда мог, его письма девочка получала на почте «до востребования».
И с его уходом стала взрослой.
В один день.
Перестала бояться бабушку. Совсем. То есть бояться и трепетать перед ней перестала гораздо раньше, а осознала это только сейчас.
Катька «играла» по ее правилам, так безопаснее, но теперь это стала совсе-е-ем иная девочка, мало чего вообще боявшаяся в жизни.
Ничего сложного придумывать не стала, пришла в комнату к Ксении Петровне и спокойно, холодно объявила:
– Я хочу стать врачом. Хирургом. Для этого мне необходимо два года стажа в больнице. Сейчас, летом, буду работать по утрам, а во время учебного года вечерами после школы. Ты должна подписать разрешение на мою работу.
И протянула гражданке Александровой бланк заявления.
Бабушка, наверное, с минуту молча, внимательно смотрела в глаза внучке. Так же молча, без комментариев, взяла протянутый бланк, надела очки, достала ручку из ящика стола и поставила подпись.
– Я, кажется, не позволяла тебе уходить от дома. Почему ты без моего ведома ходила в больницу и договаривалась о работе?
– Я не ходила, – легко и просто соврала Катька. – Игорь Вадимович, заведующий хирургическим отделением, живет в двадцатом доме, и каждый вечер гуляет с собакой. Мы разговорились, и я как-то сказала ему, что хочу поступать в мединститут. Он предложил поработать в его отделении для стажа.
– Ты соображаешь, что делаешь? – ровным, назидательным тоном спросила Ксения Петровна. – Как можно разговаривать с незнакомыми людьми на улице, тем более мужчинами?
– Да? – «удивилась» необычайно внучка. – Ты мне не говорила, что нельзя. И почему особенно с мужчинами?
Та снова посмотрела на Катьку пронзительным изучающим взглядом, подозревая, а вот в чем, это вопрос.
– Ты достаточна большая и должна сама понимать, что это опасно.
– Почему? – искрила «наивностью» девочка.
Что за черт вселился тогда в нее? Катьку подмывало вступить в открытый конфликт, наговорить все, что она думала, облекая обиды в слова, но сдержалась. Сдержалась!
– Я уверена, что вам все объясняют в школе, и мои пояснения излишни, – вырулила из затруднительного разговора Ксения Петровна. – И почему я первый раз слышу, что ты собираешься поступать в медицинский институт?
– Ты не спрашивала, – справившись с собой, ровным и покорным тоном ответила Катерина.
Да, тогда началась совсем взрослая жизнь. Взрослая, тяжелая, странная. Другая.
Она считала дни до приезда Тимофея.
Прошло пять, осталось девять! Целых девять дней!
Катерина любила возвращаться домой после ночного дежурства. Суеты человеческой поменьше в транспорте, и можно не спеша, не толкаясь, спокойно побродить по магазину, соображая, какие продукты нужны, и очередей в кассу можно сказать что и нет, так, три-пять человек, разве ж это очередь!
Кивнула охраннику-консьержу, зайдя в подъезд, – на словесное приветствие ни сил, ни желания не имелось. На площадке в ожидании лифта стояла девочка-подросток, привалившись плечом к стене. Катя несколько раз встречала эту девочку и ее брата и знала, что это дети того мужика, Кирилла Степановича, соседа сверху, принявшего ее…
Ну, это его дело, за кого он там ее принял и за кого принимает любую встречную женщину.
Катерине хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что девочка больна и ей плохо.
– Что с тобой? – профессиональным тоном спросила она. – Что у тебя болит?
– Жарко, – вяло отозвался ребенок.
Или уже не ребенок?
Ну, положим, жарко было всем. Июль плавил Москву, испытывая не успевших разбежаться и разъехаться из нее на предмет жаровыносливости.
Жарко. Но на улице.
В этом элитном хозяйстве воздух кондиционировался повсюду – на лестнице, в лифте, в квартирах, поддерживая комфортную, не выше двадцати четырех градусов, температуру.
Приехал лифт, перекинув тяжелые пакеты и сумку в одну руку, она поддержала под локоть девочку и помогла той зайти в лифт.
Через прикосновение в ладонь ей шибануло высоченной температурой. Опасная, поняла врач, – выше тридцати девяти градусов.
– Что у тебя болит? – еще раз, но более настойчиво, требовательно спросила она.
– Все… – пожаловалась девочка. – Руки, ноги, голова, все…
И стала заваливаться на бок, теряя сознание.
Катерина не дала ей упасть, подхватила, прижала к себе. Лифт бзинькнул, оповещая о доставке на нужный этаж. Воронцову этот издаваемый звук всегда раздражал, как в микроволновке – «жратва готова!». Сегодня порадовал.
– Держись! – приказала она и тряхнула пылающую температурой девочку. – Сейчас поможем!
Бросив пакеты на пол у двери, чего категорически не признавала, не отпуская пациентку, матерясь сквозь зубы, одной рукой вслепую шарила в сумке в поисках ключей от квартиры. Нашла. Почти уложив ребенка на себя, умудрилась открыть замки в двери и прямиком понесла соседку на ближайшее лежачее место – в гостиную на диван.
– Прямо прием на дому какой-то, – поворчала невесело, уложив подростка. – Потерпи, я сейчас!
Она подняла брошенные пакеты, захлопнула дверь, отнесла продукты в кухню, переоделась и, взяв свой медицинский металлический ящик из спальни и вымыв руки, пошла осматривать больную.
Девочке было совсем плохо, она впадала в забытье, что-то шептала, металась на диване, пыталась стянуть с себя коротенький топик. Катерина помогла ей раздеться до трусиков.
– Подожди, дорогая, – уговаривала твердым тоном. – Сейчас собьем температуру и отдохнешь, но сначала надо ответить на вопросы.
И быстро, профессионально привела девочку в сознание.
– Как тебя зовут?
– Соня…
– Сонечка, что-нибудь у тебя сильно болит? Живот? Голова?
– Нет, стало жарко и плохо.
– Тошнило? Рвало?
– Нет.
– Расстройство желудка, понос?
– Нет.
– Половой жизнью живешь?
– Сексом, в смысле? Нет.
– Я сейчас буду нажимать на живот, а ты постарайся отвечать, где и как болит.
Катерина тщательно пальпировала живот, не обнаружив патологий, померила температуру – сорок и пять десятых градуса – померила давление, послушала фонендоскопом легкие, сделала несколько уколов. Посидела рядом, поглаживая по голове, пока ребенку не стало полегче от действия препаратов и та не заснула.
Подумав, Катерина набрала служебный прямой номер «Скорой помощи».
– Да.
– Это Воронцова, из детской клинической, – представилась она.
– Здравствуйте, Катерина Анатольевна.
– Лена?
– Да.
– Леночка, кто у нас сегодня на подростковой?
– Бражников.
– Хорошо. Пришли его сейчас ко мне домой. Девочка, четырнадцать-пятнадцать лет, температура сорок и пять десятых.
Продиктовав адрес, позвонила охраннику внизу, предупредить о приезде «Скорой». И задумалась.
Грядет неизбежная встреча с папашей больного ребенка!
Ой, как не хотелось бы! Или…
Или хотелось? А? Катерина Анатольевна, ты хотела бы с ним встретиться?
Раздался звонок в дверь, освобождая от неприятных вопросов и необходимости ответов на них. Правдивых ответов, по-другому не умела и не позволяла себе.
Доктор Бражников со своей бригадой прибыл очень быстро, проезжая недалеко от ее дома, возвращаясь с другого вызова.
– Что думаешь, Катерина Анатольевна? – спросил, осмотрев Соню.
– Ну что, Сереж, горло чистое, не ангина, легкие чистые, хрипов нет, ты и сам послушал, пальпация ничего не выявила. Гриппа с такой симптоматикой сейчас нет. Думаю, простуда сильнейшая, в такой форме, а горло и насморк потом догонят, за температурой. Скорее всего, под кондиционером находилась или искупалась в какой луже холодной. Хорошо бы обследоваться, исключить известные инфекции.
– Согласен. Госпитализировать?
– Нет. Пусть отлежится ночь, я присмотрю, а там – как родители решат. Оформи осмотр «Скорой», свое заключение, выпиши направление в стационар. Ну, сам знаешь.
– Так зачем вызывали, Катерина Анатольевна? Вы ж сами лучше меня все сделали.
– А чаем напоить вас, трудяжек, – улыбнулась Катя. – Ты домик видел?
– Этот?
– Ага, этот, этот!
– Да, домик ого-го, скажу я вам! – восхитился Сережа Бражников.
– Вот именно. Какие дядечки-тетечки здесь проживают, представил?
– Отчетливо, – загрустил доктор «Скорой».
– И папенька этой барышни из их числа. Сосед.
– Поня-я-тно, – дошла интрига вопроса до Бражникова. – Тогда бог вам в помощь! А от чая, увы, откажемся. У нас на станции день рождения у коллеги, ждут к столу.
– Ну, и вам бог в помощь. Спасибо, Сереж, что быстро приехали.
– Для вас что угодно! И всегда!
Проводив бригаду, она поднялась этажом выше. Папочки, разумеется, дома нет, но Валентина вполне может присутствовать.
Ошиблась. Дверь не открывали, и настойчивые звонки остались безответны, сиротливо разливаясь по пустой квартире.
Ладно. Пойдем другим путем.
Вернувшись к себе, Катерина отыскала среди Сониных вещей сотовый телефон и, пролистав записную книжку, выписала на листок бумаги номера домашнего телефона и сотового под кодовым названием: «Папуля».
Вздохнула от грядущей необходимости и призадумалась в который раз.
Сейчас два часа дня, «папуля» где-то ударно трудится в дебрях дикого капиталистического бизнеса, ничем конкретным помочь дочери в данный момент не может. Скорее здесь нужна «Брунгильда Валькирьевна» под именем Валентина. В аптеку, магазин, на рынок сходить, морс, отвары травяные сварить, из ложечки кормить, обтирать и по головке гладить.
Сорвать сейчас дядечку Кирилла Степановича с работы – только себе проблемы на голову создавать: станет суетиться, требовать, руководить, угрожать. Толку никакого, а шуму много. Катерина поморщилась, представляя эту картину.
Но сообщить отцу, что с его дочерью, необходимо.
Она бы лучше матери сообщила, но неиссякаемый источник информации Валентина успела поведать во время ликвидации последствий затопления, что маманя далече от деток, у Европах живет, и замужем за другим товарищем находится.
Девушка с удовольствием бы оттянула неизбежный момент на пару-тройку часиков или передоверила сообщать об обстоятельствах той же Валентине, но домашний номер в квартире соседей так и не отвечал, когда она с надеждой набрала его еще раз. Да и судьба распорядилась по-другому, запев нехитрой мелодийкой на мобильном Сони, высветив премиленькое «папуля» под определенным номером.
Катерина вздохнула обреченно, подождала, пока «абонент» окончательно не ответит на призывы отца поговорить, и набрала его номер со своего телефона.
– Да! – очень, очень недовольно и требовательно рыкнул ответом господин Бойцов.
– Кирилл Степанович, – максимально спокойно и ровно произнесла она. – Я Катерина Анатольевна, соседка снизу. Соня заболела, у нее поднялась высокая температура. В данный момент ваша дочь находится у меня дома и спит.
– Что-о?! Почему у вас дома?!
– Потому что ей стало плохо в лифте, когда мы вместе поднимались. И я привела ее к себе, чтобы оказать помощь.
– Сейчас приеду! – пригрозил он.
Может, он и имел в виду нечто иное, но слышалось это как очевидная угроза.
– А вот это совсем не обязательно! – поспешила остудить его порыв Катерина. – Сейчас Соня спит, и ее не стоит тревожить. Если возможно, лучше пришлите ко мне Валентину. Не хочу оставлять девочку одну, а надо сходить в аптеку и в магазин.
– Я приеду! – твердо заявил папаша, не поддавшись на уговоры.
Катька вздохнула.
Ну что за засада! Ей на работе, что ли, не хватает воинственных отцов? Или работы маловато будет? Ей бы в ванную и поспать пару часиков после дежурства, а тут такое!
Господин сосед таки что-то услышал из ее уговоров и умудрился отыскать где-то в джунглях Москвы беззаветно преданную домработницу, которая и прибыла первой. Она нажимала кнопку звонка могучим пальчиком и не отпускала до тех пор, пока хозяйка не открыла дверь.
– Что с Сонечкой?!! – заорала с порога дочь Добрыни Никитича.
– Прекрати орать! – приструнила Катерина. – А то выпровожу к чертовой матери и на порог не пущу!
Та прихлопнула ладонью рот, выпучила глаза и припадочно затрясла отрицательно головой, что, видимо, означало полную готовность вести себя тихо.
– Не буду, – клятвенно пообещала шепотом, убрав ладонь с «уст».
– То-то же! – пропуская ее в квартиру, попеняла Катя.
Спящая на диване Соня была продемонстрирована перепуганной Валентине, насущные задачи поставлены, список лекарств и продуктов вручен, и краса гренадерского полка была отправлена на закупку необходимого.
Минут через пятнадцать после ее отбытия раздался звонок той же интенсивности, что и предыдущий, – палец на кнопке.
Глубоко вздохнув, задержав воздух и резко выдохнув, как перед нырком в холодный омут, Воронцова открыла дверь.
– Где Соня?! – взревел на пороге обеспокоенный отец.
Справляться с родителями, находящимися в различной стадии стресса и его эмоционального проявления, Катерина умела еще как!
Как шаман какой.
Но здесь имела место несколько иная ситуация. Скажем так: осложненная предварительным странным личным знакомством.
– Соня спит, – спокойно, старательно выговаривая слова, объясняла она. – Не надо кричать.
– Что значит «не надо кричать»? – не унимался разбушевавшийся отец. – Если ей плохо и у нее такая высокая температура, ее немедленно необходимо отправить в больницу!
– В этом нет экстренной необходимости, – придерживаясь изначального успокаивающего тона, возразила Катя.
– Да откуда вам знать!! – бушевал Кирилл, господи боже мой, Степанович. – Вы не врач!
– Я врач, – раздельно, как для идиота, пояснила свою принадлежность к профессии она.
– Да пусть хоть сто раз врач, но вы не детский врач и не знаете, что с ней!
– Я детский врач, – по слогам для доходчивости твердо сказала Катерина.
Бойцов немного притормозил, сбившись с назидательного порицания, но атакующего пыла не растерял.
– Это хорошо, конечно, но надо «Скорую» вызвать!
– «Скорую» я вызывала, Кирилл Степанович, и исключительно для вашего спокойствия, предполагая, как вы бурно отреагируете, хотя необходимости в этом не было. Вполне достаточно моего диагноза и заключения, скрепленного моей личной печатью.
Он замолчал, уставился на нее с сомнением на лице, переваривая информацию. Выражение изменилось на более спокойное.
– Извините, – неожиданно примирительно произнес Бойцов. – Вы действительно врач?
– Да. Я работаю в Центральной детской клинической больнице. Хирургом.
Мужчина был одет в белую накрахмаленную рубашку с длинным рукавом, дорогущий галстук, легкие летние костюмные брюки и туфли под стать комплекту упакованности, пиджак в этом раскладе подразумевался обязательно, но где-то по дороге задержался за ненадобностью из-за жары и напряженной ситуации.
Катерина окинула и оценила прикид одним взглядом, с сожалением почему-то понимая, что как бы нелепо это ни выглядело при таком обмундировании, но…
– Кирилл Степанович, вам придется снять галстук, уж извините, обувь, вымыть руки, на всякий случай, тогда можно к Соне.
– Да, – только и сказал он после непродолжительной паузы, во время которой продолжал рассматривать соседку, чудесным образом оказавшуюся врачом.
Хирургом. Детским. В клинической больнице.
Что вызвало странное раздражение. Катька тут же уловила это его настроение и сдержалась, чтобы не улыбнуться – ну, ясно, понятно! А ты меня за кого принял? А тут врач! Нехорошо-о-о! Он посмотрел на нее еще раз, будто мысли прочитал или диалог с ней телепатический вел, явно пересиливая клокотавшее раздражение. Упираясь носком в задник, по очереди снял туфли, резким движением рванул галстук за узел в сторону, словно передумал вешаться и торопился закрепить решение действием, помогая себе движением подбородка.
Ой-ой-ой! Какие мы грозные и разъяренные!
Подождав у дверей ванной, пока он мыл руки, хозяйка квартиры проводила его в гостиную, где спала на диване Соня, и, оставив наедине с дочерью, ушла в кухню.
Как же чертовски она устала!
Так непереносимо хотелось в душ, чаю остуженного и спать, спать!
И еще есть, пожалуй.
Но на такой трудовой подвиг, как приготовление какого-нибудь, пусть простенького, кушанья, она сейчас никак не могла бы сподобиться, хоть бутерброд банальный сварганить.
Кофе. Кофе, и взбодриться немного как-то.
Приняв решение, наскоблив остатки сил, Катерина занялась делом, от которого ее не смог отвлечь приход Кирилла Степановича в кухню.
– Извините, что накричал на вас.
– Это нормально, – успокоила она, не оглядываясь, зорко следя за поднимающейся кофейной шапкой.
Подхватив вовремя, повернулась к нему лицом, держа турку в руке.
– Кофе будете?
– Буду, – устало принял предложение он.
– Кирилл Степанович, теперь можно надеть туфли, а то как-то…
Мужчина молча ушел в прихожую, вернулся обутым и сел на стул за кухонный стол.
– Что с ней? – спросил, внимательно разглядывая выражение ее лица.
Воронцова поставила на стол две чашки, разлила в них кофе, подвинула одну к нему и присела напротив.
– Думаю, очень сильная простуда. Легкие чистые, горло чистое, не ангина, не воспаление легких, не перитонит, живот в порядке, болей нет и не вирус. Сейчас с такими симптомами гриппа нет в Москве. Скажите, она за город не ездила в эти дни?
– Нет. Устроилась работать во французскую булочную, практиковаться в языке.
– На пищевое отравление не похоже. Не те симптомы. Конечно, надо обязательно сдать анализы, исключить все возможные инфекции. Но я уверена, что это сильнейшая простуда. Или под кондиционером долго находилась, или переохладилась под душем, или в реке купалась.
– Черт! Когда дети болеют… – пожаловался он.
– Да, я понимаю, – кивнула Катерина.
– У вас есть дети? – немного агрессивно и обвиняюще поинтересовался он.
– Нет. Но я их лечу.
– Да. Да, извините, – легко признал свою неправоту Бойцов.
– Скажите, Кирилл Степанович, в семье есть какие-нибудь наследственные болезни? – перешла на докторский тон она.
– Насколько мне известно, нет. Мои родители ничем таким не болели, слава богу! Сердце у обоих пошаливает, иногда всерьез, но и возраст уже, и жизнь была трудной.
– Онкология? Туберкулез?
– Нет.
– А у вас?
– Нет.
– Я спрашиваю не из праздного любопытства, – пояснила она.
– Я понимаю.
– А у Сониной матери?
– Нет. Вполне здоровые, бодрые старики. Ни больниц, ни операций тяжелых не было. И у Лили, это ее мама, тоже ничего такого.
– Это очень хорошо, значит, процентов на восемьдесят можно исключить возможность этих заболеваний. А Соня какими-нибудь хроническими заболеваниями болела? Состояла на учете в поликлинике?
– Нет, бог миловал! – перепугался возможной перспективе отец.
– Какие детские заболевания перенесла?
– Весь набор, – улыбнулся прошлому Бойцов, слегка расслабившись. – Они с Максом хором болели. Вообще все дуэтом и сообща делают.
– Если вспомните, перечислите, какими именно инфекциями переболели дети, – продолжила профессиональный опрос Катерина, не поддавшись его ностальгическому расслаблению.
– Корь, ветрянка, – он задумался, вспоминая. – Что еще? Свинка у обоих была. Да, точно.
– В таком случае я уверена в своем диагнозе: сильнейшая простуда. Можно было бы предположить энцефалит, сейчас он встречается довольно часто, но я самым тщательным образом осмотрела ее и никаких клещей не обнаружила, на менингит также не похоже, но все равно лучше сдать анализы. Вы не пугайтесь так. Простуды, в самых различных формах: от легкой до тяжелейшей, чаще всего случаются именно летом. Человеческий организм не приспособлен к мгновенному перепаду температурного режима на десятки градусов. Для него это стресс и сбой всей защитной системы. На улице стоит жара, градусов под тридцать пять, в помещениях кондиционеры настроены на комфортную двадцать два – двадцать четыре. Если постоять под струей охлажденного воздуха или искупаться разгоряченным и вспотевшим в холодной воде, простуда обеспечена. У нас в больнице все терапевтическое отделение забито такими простывшими детками.
– Спасибо. Вы меня немного успокоили, – как-то слишком по-деловому, словно не благодарил, а отчитал за неуместное высказывание господин «большой» сосед. – Если вас не затруднит, напишите, какие необходимы лекарства, я сейчас отнесу Соню домой.
– Нет, – устало возразила Катерина.
Вот в один момент кончились у нее силы – тон держать с этим мужиком и докторский и светский, в напряжении находиться в его присутствии. Да с какого перепугу?
И вообще – кончились силы, и все!
– Мы за Соней присмотрим с Валентиной ночью, а утром по ее состоянию решим, что дальше делать.
– Нет, – отрезал начальственно Бойцов. – Мы и так доставили вам беспокойство и неудобство. Валентина за ней присмотрит, само собой, но дома!
И совсем по-барски, свысока поинтересовался:
– Сколько я вам должен за хлопоты?
Она встрепенулась, сбросив отупляющую усталость, как хороший скакун при звуках горна, внутренне встрепенулась, ничем внешне не выдав своих мыслей.
И тоном командующего фронтом, замораживающим все вокруг, изничтожая любые бактерии возражений, которому, кстати, господину Бойцову еще учиться и учиться, – делая ударение на каждом слове, да еще подчеркивая их весомость паузами, Катерина Анатольевна разъяснила диспозицию.
– Значит так! Соня останется. На ночь. Свой начальственный тон и понты можете выказывать в любом другом месте. Не здесь. Так случилось, что за ее здоровье в данный момент отвечаю я. И решать, что для нее лучше, буду я. Нравится вам это или нет. Думаю, сейчас вам лучше уйти. О состоянии Сониного здоровья и дальнейших необходимых мероприятиях вас будет информировать Валентина.
Взгляды встретились, шпаги скрестились, высекая искры!
«А она молодец! – с нежданным восхищением подумал Кирилл. – Не девка, а станковый пулемет: злая, кусачая, бьющая по атакующим без промаха!»
Нравилась она ему!
Хотя, мягко говоря, в сложившейся ситуации такие чувства-увлечения совсем уж неуместны. А когда они кого спрашивали про момент, чувства-то?
Понял, что уступит этот поединок даме. Потому что она была права по всем статьям. А он нет. Не прав!
И третий раз за этот день ему пришлось просить «пардону»:
– Простите, – в меру покаянно повинился он. – Я невольно вас обидел, но это от беспокойства за дочь.
Она посмотрела на него внимательно, и только сейчас Кирилл заметил, что выглядит девушка ужасно уставшей, какой-то замученной.
Ему стало неловко.
Даже принося извинения, он кренделя светские выписывал, рисуясь, вкладывая в слова мало искренности, а потому что не чувствовал себя таким уж виноватым, а обязанным конкретно ей чувствовать себя и подавно не хотел.
А что такого?!
По логике, ребенку лучше дома, в своей кровати, а не у тети незнакомой! Тем более у этой соседки, пусть и доктора!
Правильно? Правильно, тем паче что до кровати один этаж!
И денег совершенно логично предложил в такой ситуации – помогла, великое мерси в денежном эквиваленте!
Правильно? Ну… правильно.
Наверное.
Но даже очень уставшие и перегревшиеся от работы «станковые пулеметы» рассусоливать не любят, а бьют по-честному.
– Да бросьте, Кирилл Степанович, – «невольно обидел»! Все вы делаете «вольно» и осмысленно! Вы из роли царя-императора, зорко следящего за своим социально-денежным статусом, ни от какого «беспокойству» не выпадете! И все извинения ваши неискренни!
Стрельнула «очередью» отповеди почти равнодушным, ровным голосом – простая констатация факта, не упрек и не обиженность, но на этом не остановилась.
А достал потому что! Монумент хренов самому себе!
– Я жутко устала, и мне никакого дела нет до ваших выпендрежей! И подыгрывать вам, шаркая ножкой, не собираюсь. Нравится играть в социальную статусность? Да пожалуйста! Но без меня. Мне, простите, это глубоко безразлично. И еще: да, вы доставили мне «беспокойство», но большим беспокойством станет бегание между этажами всю ночь, чтобы проверять состояние Сони и делать уколы при необходимости. Я понимаю, вам так удобней. Мне – нет.
Слушая жалящую точными попаданиями отповедь, Кирилл вдруг осознал, что уже давно примерил и уютно прижился в этом образе отстраненного «царя-императора», так удачно подобранном Катериной, и который удерживал всех на расстоянии.
Он постоянно находился в этой роли, редактируя ее в зависимости от людей, с которыми общался. Это удобно. На самом деле и отсекает лишние вопросы, претензии и ожидания.
Строгий начальник и отец родной для подчиненных, недосягаемый, как губернатор мужику крестьянскому. С обслуживающим персоналом холодно-надменен, позволяя немного снисходительности. С партнерами закрыто ровный, уважительно отстраненный.
С родителями – щедрый сын, по нынешним временам – состоятельный, который решает все их бытовые и денежные вопросы. Снисходительный, как все взрослые, даже очень любящие, дети, уверенные в своем гораздо лучшем знании жизни, чем стареющие родители, и позволяющие себе от этой уверенности назидательно-снисходительное отношение.
Пожалуй, единственные, с кем он разрешает себе быть наиболее искренним, это дети. У них сложились особые отношения, редкостные, основанные на взаимном доверии, уважении и открытости, но… Но и с ними он в роли отца, за которым все решения и последнее слово, и право журить-наказывать и руководить их жизнью.
С женщинами – все по «правилам»: хозяин жизни, щедрый любовник, далекий и недоступный в проявлении чувств, закрытый и не пускающий в свою жизнь – орел, итить его в поднебесье!
С кем, где, когда был откровенен без надобности строгого соблюдения всех этих ролевых игр? Где он сам, истинный Кирилл Бойцов? Когда последний раз расслаблялся и позволял себе быть самим собой, хотя бы в одиночестве?
А может, он теперь такой и есть, Кирилл Степанович Бойцов? При полном наборе социальной значимости, ощущения и несения ее с удовольствием и в соответствии с принятыми правилами?
Он, конечно, жутко испугался за Сонечку, но стоило Катерине уверенным профессиональным тоном убедить его, что ничего такого уж трагического и ужасного не случилось, успокоившись несколько, тут же включился в разговор уже с ней – доктором, женщиной, соседкой.
А это совсем другая песня, как раз подпадавшая под пресловутый статусный расклад, очень напоминающий банальное: «кто ты, а кто я!»
Вот так-то!
И, не успев удивиться и поразиться своему порыву, неожиданно искренне признался:
– Вы правы, – очень по-мужски, без ненужной рисовки.
Даже красиво.
– Простите, Катерина, – и, сделав паузу, добавил, – за все!
Она поняла, что в пакет «за все» входит и непонимание, возникшее между ними во время затопления частных квартирных владений.
Поняла и оценила. И эту красоту простого человеческого обращения оценила.
От необходимости что-то отвечать и принимать словесное извинение освободил робкий звоночек в дверь, писк какой-то придушенный, а не звонок – вернулась с покупками Валентина.
«Ладно, – подумала Катерина. – Считаем, что легкое перемирие установлено».
И что ее вообще потащило в возмущения, пролетарские отповеди буржуазии? Прямо митинг засидевшихся коммунистов! Никак сбрендила!
Будил в ней что-то такое этот мужик! Не самое мирное и спокойное.
Ага! Самое время сейчас психологическим этюдам и самокопаниям с собственным ущемленным «я» ковыряться.
Поспать бы!
Отдав все необходимые инструкции домработнице соседей – про морс, травяной отвар, лекарства, девушка отправила ее мерить температуру Соне и позволила себе первый раз улыбнуться.
– Вы где такую заступницу земли русской нашли, Кирилл Степанович?
Он улыбнулся на вопрос, тоже первый раз.
– Не я, Соня. Она у нас всех сирых и обездоленных подбирает, Мотю, например, и вот, Валентину.
– Широкий спектр участия! – усмехнулась Катя.
– Да уж! Хорошо, они с Максом кошек не любят, считают их животными, которые могут приспособиться к любой среде обитания, а потому в участии не нуждающихся. А то мне не миновать бы кошачьего приюта в доме.
И случилось нечто непонятное – легко, свободно и весело Бойцов рассказал историю Валентины и ее появления в доме. Как старому доверенному другу, с которым можно не выеживаться, не контролировать каждое слово, а непринужденно беседовать.
Ну надо же!
Достала, видать, до глубин каких-то его потаенных Катерина свет Анатольевна!
А появилась она у них в доме около года назад.
Валентина Моторина прожила всю жизнь в глухой сибирской деревне, процветавшей вопреки всей советской действительности зажиточно-работящим населением и соседством с леспромхозом союзного масштаба.
Закончив школу, в которую, на минуточку, ей и другим ребятишкам приходилось добираться каждый день десять километров до соседней деревни, где располагалось управление леспромхоза, а следовательно, «кипела» жизнь, девушка встала перед выбором: что делать дальше?
Собственно, выбор как таковой предлагался из двух вариантов. Первый: остаться в доме родном, ограничившись средним образованием. И второй: поступить в училище при том же леспромхозе и, закончив, обязательным порядком попасть на производство по лесозаготовке, на которое раньше страна отправляла неугомонных и провинившихся.
В первом случае быть ей в девках однозначно, поскольку мужиков в родной деревне наперечет, все почтенного возраста и под зорким приглядом близких к их телам баб. Во втором мужиков поболе и поразнообразней, но все шалые, пьющие дебоширы, замуж, может, и не повезет, но хоть дите родит от кого.
Даже наивная до глупости Валентина кумекала, что перспективка еще та! Но, посовещавшись со всей родней, коей исчислялось полдеревни, решили идти учиться и работать на производстве. И денег заработает, родным помощь. А там уж, как бог даст…
