Текст книги "Можно (сборник)"

Автор книги: Татьяна 100 Рожева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Стенд с лицензиями в рамках и девизом «У нас клиент всегда прав!», отгораживал «предбанник» ателье от основного помещения. Оттуда уже орали: «Приееехааал!!!» и бежали к нам. Стайка щебечущих женщин окружила Анатолия Михайловича. Они хлопали крыльями, трясли ему руки, заглядывали в глаза, тыкались в мех бобра. Анатолий Михайлович с улыбкой скинул шубу на руки водителю.

– Жарко тут у вас, девочки! А где Нино?

Девочки расступились, и в щебечущий круг вплыла дородная брюнетка в высокой прическе, тесной юбке и распятых на груди красных маках.

– Здравствуй, дорогой! – Низким голосом с южным акцентом произнесла она.

– Здравствуй, золото мое! – Анатолий Михайлович обнял брюнетку, насколько позволяли его живот и ее выпирающие маки.

Возглавляемая брюнеткой стайка с Анатолием Михайловичем внутри перемещалась от образцов меха к образцам кожи, от стенда с фурнитурой к примерочным и обратно. Одна из птичек с улыбкой подпорхнула ко мне.

– Татьяночка, вы не заскучали у нас?

– Нет, ну что вы! У вас тут так интересно!

– Меня тоже Татьяна зовут, – похвасталась она.

– Очень приятно.

– Вы уж простите, что оставили вас без внимания. Анатолий Михайлович такой важный гость у нас! Я в полном Вашем распоряжении! Наше ателье лучшее в районе! Мы шьем по итальянским каталогам и лекалам. Вещи получаются ничуть не хуже ихних, но намного дешевле.

– Бобровую шубу у вас шили?

– Да, да, да! – Обрадовалась женщина. – Идет ему, правда?

– Да, очень.

– Это североамериканский бобр, очень редкий. Специально для Анатолия Михайловича заказывали. Мы наших постоянных клиентов очень любим! Вы взгляните на образцы!

Она раскрыла каталог, где с каждой картонной страницы свешивался лоскут меха, бывший некогда редким зверем. В другом каталоге полуголые загорелые женщины демонстрировали шубы – наброшенные на плечи, спадающие к ногам, распахивающиеся при движении к красивой жизни… Они и не догадываются, что такое «дубак», – с завистью подумала я.

– Вы можете подобрать модель и оплатить только пятнадцать процентов, мы мерочки сразу снимем, и, когда вам будет удобно, подъедете на примерочку и денежку довезете, – обрабатывала меня Татьяна Ательеговна.

– У меня что-то глаза защипало. Я, пожалуй, выйду на воздух…

– Конечно, конечно! Это часто бывает. Мы же тут сами стрижем мех и красим, у многих такая реакция. Это аллергия небольшая у вас. Ничего страшного!

Я вышла на пустынную улицу с грустными желтыми домами. Черный внедорожник, два убитых жигуленка и курящий под вывеской «Меховое ателье» водитель. Больше никого.

– Это надолго? – Спросила я водителя.

– Часа на два, – равнодушно ответил он.

– А здесь есть, что посмотреть?

– Неа…

– Что, совсем? Город то старый…Может, церковь? Или особняк?

– Церковь есть, но далеко пешком.

– А рядом?

– Рынок только у автобусной станции. Там палатки есть какие-то.

– Это где?

– Через две улицы направо. Можно дворами пройти. Спросите там рынок, все покажут.

– Через два часа вернуться?

– Лучше раньше. Он не любит ждать…

Рынок представлял собой рядок укутанных бабок, торгующих на перевернутых ящиках всем подряд – семечками в газетных кульках, шерстяными носками, кривыми солеными огурцами «без химии рОстила», поздними грибами «на супец и на жарешку». Больше половины ящиков уже пустовало. Ветер шевелил обрывки газет на залатанной асфальтовой площади с околевшим ржавым флагом расписания автобусов. Я, в сапогах и пальто, отличалась от местного телогреечного населения как загорелые девушки в спадающих с плеч шубах от работниц мехового ателье. Или как черный внедорожник от жигуленка цвета грязной морской волны. Грязно-белого уже не было, когда я вернулась.

– Почему ты ушла? – Недовольно спросил в машине зацелованный до бровей Анатолий Михайлович. – Моя женщина должна быть со мной!

– Может, я не ваша женщина?

Водитель скосил на меня удивленный взгляд и снова уткнулся в дорогу. Мы выехали из городка на шоссе. Караул стылого леса по обеим сторонам дороги держал голые стволы ружей строго вертикально.

– Останови здесь. – Приказал водителю хозяин возле палатки с мирной надписью «Хлеб».

Из палатки выбежала женщина в белом халате поверх куртки и принялась кланяться и что-то быстро говорить. Я приоткрыла стекло машины. «… Я уж и спрашивала о вас… другого такого нет человека…аж сердце зашлося как увидела… дай вам бог здоровья… молюсь на вас, спаситель вы мой…. заходите почаще, всегда рады….» – донеслось до меня. Она бегом вернулась в палатку и стала что-то выгружать в пакет Анатолию Михайловичу. С полным пакетом он вернулся в машину, сел, подобрав полы шубы.

– Выпечка хорошая здесь. Молодец, баба. Сама печет, сама продает, не халтурит.

– За что она вас благодарила?

– Ааа.… Да, ерунда. Дело прошлое. С бандитами местными договорился и ментами, чтобы не трогали ее. Она честно работает, и так еле концы с концами сводит.

Встречали нас по уже знакомому сценарию: огромный черный Малыш басил «вау», розовела Аннушка, сутулился завхоз Витя, скрывая радость за скупым рукопожатием. На этот раз обошлось без мытья ног. В гостиной журчали фонтаны, зеленела зелень, сверкали люстры и светильники в одном витиеватом стиле, кованые перила лестницы заплетали ступени спиралью, отражаясь в зеркалах…

– Красиво у вас тут, – похвалила я. – Со вкусом таким сделано и с любовью, видно.

– Это все по моему проекту. Сам рисовал, материалы выбирал, заказывал сам. И не так дорого. Есть намного дороже проекты. Но можно быть богатым и жить убого, можно наставить мрамора, золота, плакать будет хотеться в этом помещении.

– Согласна.

– Сядь поближе. Что ты так далеко от меня забралась…

Я села на подлокотник дивана, где, уместив живот между ляжками, развалился Анатолий Михайлович. Он потянулся ко мне, запустил руки под джемпер, нашел грудь, помял. Потом потыкал пальцем между ног, где по его убеждению под джинсами располагался клитор, нажал несколько раз, как на кнопку, посмотрел на меня.

– Ты не хочешь меня?

– Честно? Нет.

– Спасибо хоть честно…, – оскорбленно произнес он и встал.

Он походил по гостиной, сунул руку в фонтан, проверил давление и температуру струи, резко повернулся в мою сторону:

– Шейка скоро у тебя морщинистой станет. Она уже начала. Пока ты выглядишь ничего, а шейка-то всегда возраст выдает. И фигурка пока в норме, но сколько ты еще пропрыгаешь? Ну, года три-четыре от силы, а потом все, жопа жидкая, сиськи как уши у спаниеля. И никому не нужна. Будешь предлагать себя, а желающих не найдется!

– Почему как у спаниеля? Есть и другие вислоухие животные.

– Я тебя не удовлетворяю? А ты подбери себе фаллоимитатор, я оплачу.

– Анатолий Михайлович, а почему вы со мной в таком тоне разговариваете? – Да потому что я здесь бог! Если ты так и не поняла. И второго такого предложения у тебя никогда не будет! Ни-ко-гда! Ни на какой Кипр ты конечно не едешь. Мы или спим и пишем или не спим и не пишем!

– Можно меня в Москву отправить?

– Хоть сейчас.

– Будьте любезны.… И спасибо за гостеприимство.

– На здоровье.

Он стал подниматься по лестнице, тяжело опираясь о перила толстыми пальцами в золотых печатках.

В зеркалах появилась Аннушка с таким лицом, какое бывает лишь в двух случаях – когда сбываются мечты и когда успевают добежать до туалета.

– Танечка, вам помочь собрать вещи? – Елейно пропело лицо.

– Помогите раскидать, – пошутила я.

В следующие выходные мы с Мариной снова пила чай на ее маленькой кухне. Об Анатолии Михайловиче не говорили, пока Марина не спросила:

– Ты ездила к Пихалычу то?

– Ездила.

– А что молчишь, не рассказываешь? Обидел он тебя?

– Нет. Сказал честно – или спим и пишем или не спим и не пишем.

– Вот кобель! Я уж думала, отсохло у него всё!

– Он масло тыквенное ест, смазывает.

– Я, честно говоря, знала, что ничего не выйдет.…

– Почему?

– Он мне как-то чай подарил. Такое дерьмо! А хороший человек плохой чай подарить не может!

– Да…

– Ну и не расстраивайся! На наш век графоманов хватит!

– Наливать?

– Подожди, заварится…

Уголовник

– Здарова, журналистка! – Задорно начал незнакомый мужской голос в трубке.

– Здрасьте…

– Как дела?

– А вы, простите, кто?

– Конь в пальто! – Ржануло парнокопытное. – Да не знаешь ты меня, не напрягайся. Фотку твою видел, мелкую, правда, статейку прочел. Бойко пишешь.

– Спасибо. А телефон кто вам дал?

– Дали. Мне всегда дают! – Хвастливо фыркнул конь.

– И чем, простите, обязана?

– Тема есть. Чисто для журналиста. Надо встретиться, обкашлять. Завтра нормально тебе? Часов в семь. На Автозаводской есть кафешка у метро.

– Тема о чем? По телефону можно объяснить?

– Не, по телефону нельзя. Это не объяснишь, нужно на пальцах показать. Подъезжай завтра.

– Подождите, а с чего вы взяли, что я буду с вами встречаться? Вы ничего не перепутали? – Возмутилась я.

– Слушай, я не всем журналисткам звоню, раз, и «нет» – это мужское слово. Женщина должна всегда отвечать «да». Умная – разберется, что привалило и использует с выгодой для себя, дура – упустит шанс. Ты же умная!

Я оценила логику и ответила:

– Ну, хорошо. А как я вас узнаю?

– Узнаешь. Я красивый. – Хмыкнул голос. – Колей меня зовут. Можешь приехать с диктофоном? Мой менты при обыске слямзили.

– Ладно, Коля. Приеду с диктофоном.

В назначенное время я крутила головой в кафе на Автозаводской в поисках коня в пальто с именем Коля. Из середины зала мне улыбался и махал очень красивый мужчина с решительными скулами и глубоким взглядом. Он ничем не напоминал парнокопытное в верхней одежде, скорей иностранного киноартиста формата «брутальный любовник». Я всмотрелась внимательней. Одет не по сезону – светлый летний пиджачок, а на улице «не май». На лице «маска» из правильных черт и общительности, за которой амбициозность и обозленность. Энергетика тигра в пижаме…

– Это вы мне звонили? Вы – Коля? – Подошла я к нему, продолжая не верить первому впечатлению.

– Я, я, привет! Что? Нравлюсь?

– Просто такое несоответствие внешности и голоса.… Уже интересно!

– Дальше будет еще интересней! – Ухмыльнулся он.

– Присесть то можно?

– Присесть мы всегда успеем! – Заржал Коля знакомым голосом, и я окончательно признала телефонного коня.

Мужчина закурил, сощурив от дыма внимательные карие глаза. Красивые, как и все в нем.

– Куришь? – Спросил он.

– Нет.

– Серьезно? Извини, – он отогнал дым рукой. – Думаю, мы сработаемся. Что-то есть в тебе. У меня нюх на людей.

– А что за работа?

– Работа? Да разная… Я откинулся. Нужна подруга. Боевая. Веселая, компанейская, авантюрного склада ума, легкая на подъем!

– Откинулся куда? – Не поняла я.

– Не куда, а откуда. С зоны. Зона – моя жизнь. Я вытаскиваю оттуда людей. Помогаю людям.

– Всем?

– Нет, только хорошим! У кого деньги есть! – Он обаятельно улыбнулся ровным рядом хороших зубов.

– А у кого нет? Что им делать?

– Находить. – Усмехнулся Коля. – Я не мать Тереза. Это бизнес. Каждой шавке надо дать. Шавка крупней – кусок жирней. А зона, она корежит всех. Она рушит мир человека. Резко исчезают друзья, коллеги, знакомые, родственники. Ты оказываешься всем чужой, а чужие проблемы никому не нужны. Ты один на один с волками. Даже если кто-то тебя ждет. Человеку на зоне тяжелее, чем тем, кто ждет. Люди, чтобы выйти оттуда, чтобы просто там не сдохнуть, готовы отдать все! Я сам такой был. Не в интернете почитал! Так что, можно сказать, образование у меня высочайшее…, – его желваки заходили под смуглой кожей чисто выбритых скул. – Такие дела…

– А вы за что сидели?

– Слушай, хорош выкать! – Нахмурился Коля. – Я понял, ты меня уважаешь, но напрягает.

– Хорошо. Ты за что сидел?

– По 241.

– Это что?

– Организация борделей. У меня первая сеть борделей в Москве была. Объявления в газетках, телефончики, квартирки, мамочки, все работало как часы. Девочек сам набирал! Такие девочки были! Ммм, – он закрыл глаза и покачал головой. – Конкурент сука сдал! Но я его уже отблагодарил. Больше он мне не нагадит. А были друзьями когда-то.… Так то, журналистка, жизнь она журналов не читает…, – он выдохнул дым в сторону и отогнал рукой. – И подруга у меня была. Мы с ней дела делали. Классная девка. Ирка. Вот вместо нее тебя хочу.

– А она где?

– Сидит. Ей еще год.

– Ну, выйдет же… Год это мало.

– Когда выйдет, тогда и разговор будет. Год на зоне это очень много.

– А почему ее не вытащишь?

– С ней сложней. Ладно, не важно, давай о деле.

– Послушай…, – вздохнула я, – я ничего не имею против, но честно, как то не хочется связываться с уголовниками. Прости за откровенность.

– Да ладно! Откровенность – это хорошо…, – он затянулся. – Чистенькой значит, хочешь быть? – Коля потряс сигаретой в пальцах. – Вот все вы такие, которые не нюхали! Носопыру сморщат – фи, уголовник! А вы знаете, какие там люди сидят! Интересовались хоть раз? Кухня-офис-унитаз – вся ваша жизнь! Это вы все в зоне сидите! Своих иллюзий! Своих обывательских представлений! Своих мелких шкурных страхов! Всю жизнь сидите! Ты показалась мне другой. Я ошибся? Я не люблю ошибаться! – Он мотнул головой, его зрачки сузились. – Короче. Я никого уговаривать не собираюсь. Да или нет?

– Да. – Согласилась я, успев подумать, что буду умной: влезу, а там разберусь, что привалило.

– Так-то лучше, – спокойно сказал Коля. – И не бойся меня. Я тебя не обижу. Будешь со мной – у тебя все будет!

– Я не боюсь.

– Ну и ладненько.… У тебя что сегодня со временем?

– Есть пока.

– У меня здесь квартирка недалеко. Пойдем, посмотришь, как я живу, поговорим нормально. Не люблю я людные места. Бабы пялятся, мужики нервничают, разбирайся потом, – он скосил глаза влево, и я взглянула, куда он показывал.

Через стол от нас Колю в упор рассматривали две крашеные блондинки, перестав жевать, что, видимо, означало крайнюю степень заинтересованности. Рядом с ними багровели два мужика. Один в олимпийке, другой в клеенчатом пиджаке.

– Штаны что ли мне на морде носить! Что ж так бабы на картинку-то падки! – Хмыкнул Коля. – Слушай, пойдем, а? Пока эти два помидора не кинулись на меня с вилками. Они уже вон в низком старте. Только драки мне сейчас не хватало в общественном месте.

Я медлила, с сомнением глядя на красавца-уголовника.

– Да не буду я к тебе приставать! Не крути глазищами-то! – Досадливо поморщился он. – Посидим просто по-человечески. У меня все есть дома. Кофе-шмофе, холодильник битком…

Выйдя из кафе, Коля манерно подбоченился, исказив лицо галантностью:

– Позвольте предложить вам ручку, мадам!

У него и походка была кинозвезды, шагающей по красной дорожке в Каннах, фактурного независимого красавца, не зависящего даже от погоды и поэтому одетого в летний пиджак в осенний холод. На ощупь его рука казалась субтильней, чем выглядела. Под руку, словно супружеская пара, мы подошли к хорошему кирпичному дому в тихом сквере.

Коля открыл дверь квартиры, пропустил меня вперед.

– Не разувайся. Мне нравятся женщины в туфлях, – сказал он сзади.

Типовая советская «трешка», переделанная в квартиру-студию, соответствовала моде десятилетней давности.

– Я снес стену и объединил кухню с залом, когда еще никто так не делал! – Похвастался Коля. – Сейчас хочу обратно все переделать. По-модному. Пока не определился со стилем. Выбираю между хай-теком и провансом. Тебе что больше нравится?

– Мне – прованс.

– Ну, значит, так и сделаю. Тебе же тоже должно здесь нравиться, – подмигнул он. – Располагайся. Ща чего-нибудь перекусим.

Я села на светлый полукруглый диван перед низким столом из толстого дымчатого стекла. Коля распахнул огромный холодильник, в котором было темно от набитых в него продуктов.

– Любишь покушать? – Спросила я.

– Неа, я спокоен насчет еды. Люблю чего-то из детства – пироги с капустой, жареную картошку, а так – не прихотлив.

– Зачем тебе столько в холодильнике?

– А, да это Сабина, моя горничная. У нее навязчивая идея, что я похудел и меня надо откормить. Она как подорванная набивает холодильник. Потом все в помойку выкидывает. Ты видала, какие на нашей помойке коты жирные? Мы же первое место в районе держим по обхвату талии!

– Нет, не видела, – засмеялась я.

– А, ну да, мы же с другой стороны зашли. Ну, увидишь еще. Ты-то что будешь?

– А что есть?

Коля поскреб начавший лысеть затылок.

– Все есть!

– Ну, давай чего-нибудь к чаю…

– А выпить?

– Не хочу.

– Надо!

Он поставил на стол фужеры, фрукты и бутылки с чем-то темным.

– Портвейн! – Довольно произнес Коля.

– Дешевое пойло – тупая голова, больная печень, – выдала я старую пионер-лагерную мудрость.

– Ну да, рассказывай! По двадцать бутылок глушили, и ничего, утром шли, как на расстрел экзамены сдавать! Девчонки в засохшей сперме в волосах, пацаны все покарябанные! Молодость! Романтика… И ни фига не дешевое, между Дрочим! – Заржал Коля, продолжая выкладывать на стол еду.

Коробки конфет, печенье, упаковки пирожных, варенья, джемы, булки, крендельки, соленые палочки и сладкие кружочки, орехи голые, орехи в сахаре, орехи в шоколаде, плитки шоколада, сухофрукты. Стол давно потерял прозрачность.

– Хватит, Коля! – Взмолилась я. – Зачем столько! Это ж можно лопнуть!

Он обернулся с серьезным лицом.

– Я поклялся, что у меня всегда будет столько жратвы, чтобы не съесть одному. Лучше буду выкидывать.

– Зачем?

– Ты не поймешь. Это зона!

– Объясни. Я постараюсь понять.

Он сел напротив, вяло сунул в рот крекер.

– Дружбан у меня там остался. Тоже Колька. Тезка. Двадцать четыре года ему дали.

– За что?

– Троих трубой железной угостил. Они девку, соседку хотели в машину запихнуть. Она сирота, одна с шестнадцати лет жила. Там сынок прокурора был.

– На сказки похоже.

– Ню-ню. Этот сказочник по зонам с четырнадцати лет и другой жизни не знал. Тела женского не пробовал! Не успел. Целовался с девчонкой один раз и все…

– За угощение трубой дают двадцать четыре года?

– На него еще чужое убийство повесили. Менты решили от жалоб матери убитого, повесить на человека, который уже сидит, на Кольку. У него мать одна полуслепая, больше нет никого. Куда только не писала. Пох*й всем.

– А ты? Можешь ему помочь?

– Нет. Не могу. Его весна померкла, ему уже не выйти…. Он похудел сильно. Инфаркт перенес, даже на больницу не возили. Летом красные ребра переломали, он суку за горло взял. Я его матери деньги посылаю. Больше ничего не могу. Он меня все спрашивал, как это, когда с бабой. Как я ему расскажу… Говорю – сам еще всю свою деревню перетрахаешь! Он молчит, улыбается. Стихи сочинял о любви, так за душу брали. У меня баб было как блох на собаке, я а ни строчки не рожу, а Колька, ни одной не пробовал, а такие слова находил.… Вот как это? Откуда?

– У тебя остались стихи его?

– Нет. Он их не записывал, наизусть читал. Писал сначала, когда сидел на особом режиме, город Онега, слышала такой? Потом его перевели, он все выбросил. С хаты ничего не берут, когда уезжают. Так дедами еще заведено. Я его раз спросил – не жалеешь, что из-за какой-то суки малолетней жизнь свою угробил? А он – значит, судьба моя такая в лагерях умереть. Но она – то будет знать в глубине сердца своего, что есть еще люди в этом мире. И тепло ей будет. Вот какой он человек…

Коля отвернулся, но я видела, как покраснели и заблестели его глаза.

– Там такие мужики есть! – Воткнул он в меня снова сухие, жесткие глаза. – Один, представляешь, сидел с сорок пятого года!

– С 1945 года? Сколько же ему лет?

– Да никто не знал уже, сколько ему. Он в шестнадцать лет на фронт сбежал. Дошел до Берлина. Когда обратно ехали, в пьяной драке убил полковника, дали ему двадцать лет и десять лет выселок.

– За что убил, рассказывал?

– С ними девки ехали, все гуляют, сама понимаешь, победа! Ну, девку и не поделили, как оно бывает. Так, кончилась выселка, он поехал строить комбинат бумажный, да так и не смог жить хорошо, опять кого-то убил. Дали пятнадцать лет, потом в зоне одного пришил, добавили. Его все звали дед Беда. Путин помиловал как ветерана. А он идти не хотел. Куда я пойду, говорил, зона – моя жизнь.

– Поговорить бы с таким…

– Такие мало говорят. Воспитание лагеря. Там другой мир. Совсем другой. И люди другими становятся. Кто не меняется, тот не выживает. А Колька все мечтал – хоть одним глазком на живую бабу глянуть. И нажраться так, чтобы не лезло. И чтобы знать, что это не один раз, а всегда так будет. Всегда-всегда…

Коля наполнил портвейном оба фужера до краев.

– Давай. За него. И за людей, которые там. Чтобы бог сука не забывал о них. А что в наших силах, мы уж тут сами сделаем!

Он выпил залпом, не закусывая.

– Мне нужна подруга. В нашей работе много рутины. Надо списываться, созваниваться, договариваться, встречаться с родственниками, отвечать на письма, объяснять, уговаривать…. В общем, тягомотины хватает.

– Хорошо, я постараюсь помочь, чем смогу.

– Нет, так не пойдет! – Замотал головой Коля. – «Помочь, чем смогу» не пойдет. Нужно, чтобы ты мне безраздельно доверяла! Полностью!

– То есть?

Коля посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. Красивые, но слишком жесткие глаза…

– Ты могла бы встать вон туда? – Попросил он.

– Куда?

– Вон туда, к той стене.

– Зачем?

– Встань, пожалуйста, я скажу.

Я вышла из-за стола и подошла к стене.

– Сюда?

– Чуть правей.

– Так?

– Да. И не сутулься.

– Ну?

– Постой минуту, сейчас скажу.

– Стою. И чего?

– Помолчи.

– Молчу.

Коля зажег сигарету, его артистическое лицо заволокло дымом. Он отмахнул дым рукой, чтобы не мешал смотреть.

– Долго еще стоять?

Он не отвечал.

– Что ты задумал?

Он продолжал молчать. Его лицо обретало какое-то новое выражение, которое пугало. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Он – сидя нога на ногу у стола, заваленного едой, я – стоя у стены. Так продолжалось несколько минут.

– Разденься, пожалуйста, – тихо, но твердо сказал Коля.

– Как раздеться?!? Зачем?!?

– Совсем.

– А если я не буду?

– Будешь.

– А если нет?

– Ты стесняешься своего тела?

– Нет.

– У тебя есть дефекты, шрамы, уродства?

– Нет.

– У тебя месячные?

– Нет.

– Назови причину, по которой ты не можешь показать свое тело.

– Просто не хочу.

– Причина! – Резко повысил он голос.

– Это и есть причина. Не хочу.

– Врешь. Ты уже хочешь.

– Да…, – словно под гипнозом согласилась я, и начала снимать с себя одежду.

– Туфли оставь. – Приказал он.

Коля не отводил взгляда, пока на мне не осталось ничего, кроме туфель, и, затушив сигарету, подошел. Он провел рукой по груди, по спине, потрогал живот.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать семь.

– Врешь.

– Нет.

– Я не видел, чтобы у женщин в твоем возрасте было такое тело. У тебя шикарное тело, отличная кожа, хорошая грудь, почти нет растяжек. Ты рожала?

– Да.

– Сколько раз?

– Два.

– Отлично. Просто отлично.

– У тебя было много мужчин?

– Да.

– Десять? Двадцать? Больше?

– Больше.

– Отлично. Ты намокла?

– Да…

– Хорошо. А прикинь, если ты голая и передо мной на коленях, вообще течь будешь как ручей.

– Паркет тебе испорчу, – выдавила я шутку.

– Горничная уберет, – ответил Коля, в заключение осмотра шлепнув меня по заднице. – Я доволен тобой. Одевайся. Туалет-ванна справа по коридору, если надо.

Возвращаясь в гостиную, я врубилась плечом в полку с фаллоимитаторами. Всех размеров, цветов и материалов.

– Выпей. – Коля придвинул налитый до краев фужер.

– На полке – трофеи? – Спросила я, потирая плечо.

– Можно и так сказать, – улыбнулся он. – Я коллекционирую секс-игрушки. Только те, что были использованы в деле. Хобби у меня такое. И для тебя заказал уже. Завтра должны доставить.

– Мы же первый день знакомы. Когда ты успел? И откуда ты знаешь, что мне понравится?

– Заказал вчера. Не понравится – выкинем. Делов-то.

– И что это?

– Игрушка. Чтобы всю тебя заполнить. Прикольная, необычная. Испробую на тебе.

– Засовывать в меня надо?

– Обязательно.

– Гирлянда из трех сарделек?

– Не угадывай. Не угадаешь. Дорогая сука, с прибамбасами. Интересная такая раздвигалка. Самому интересно тебе засунуть и врубить.

– Ты меня всем нагрузишь сразу или по очереди?

– По очереди, конечно, сразу ты можешь лопнуть просто!

Я замолчала.

– Что молчишь?

– Представляю, как ты мне пихаешь в жопу какой-нибудь паяльник. И обораться можно в закрытой квартире.

– С паяльником здорово, но это раньше было, долги вышибали, и еще утюг на пузо, ты попутала. Сейчас принято договариваться. Если не договорились, тогда уже дыру в башке. Но с женщинами так западло. С вами другие методы работают.

– Слушай, а вот мне интересно, почему ты меня не трахнул, когда я стояла голая? Даже не попытался. Ничего же не мешало. Любой мужик на твоем месте полез бы.

– Интересно ей, – передразнил Коля. – Я не любой. Трахну, не сомневайся. Ты еще не готова.

– Не готова к чему?

– Я люблю обученную и подготовленную женскую попку.

– Подготовленная – понятно, а что такое – обученная? Курсы какие или учебники нужны?

– Курсы можем устроить краткосрочные. Так сказать тренинг. Записывайся.

– Одноразовые?

– Одноразовые, или многоразовые, всё зависит от успехов в учёбе.

– А если она тупая окажется?

– Тупость и глупость будем лечить через зад.

– Прогрессивный метод! Я замечала, что после анального секса наступает некоторое просветление в мозгах, но не могла сформулировать методологию и проследить причинно-следственную связь. – Именно. После просветления что-нибудь в голову путное придет.

– После просветления наступает затемнение. Это диалектика. А лицензия у тебя имеется? – Сорри, видно болел гонореей, пропустил урок, надо перечитать раздел про диалектику. – Резко ответил Коля. – А документы не проблема в век технологий. Печатное дело прогрессирует. Когда приступим к занятиям?

– Конкретно… – Лучше быть конкретным. «Борщ должен быть борщом, а х*й х*ем», – Данилыч, мой учитель труда.

– Показывал на уроке и то и другое?

– Ага, я ему в бане, когда он печку кочегарил, сидя на корточках, на яйцо наступил деревянным тапком, народ офигел, когда увидел, как мы вокруг бани бегали голые, я от него он за мной, в одной руке яйца, в другой кочерга, давно это было…, – Коля засмеялся.

– Догнал он тебя? Или победила молодость?

– Нет, он держался. Ладно. Будешь хорошо себя вести, паяльник покупать не буду.

– Хорошо это как?

– Как примерная ученица, ты же на курсы записалась. Можно тебе еще школьную форму одеть, вообще улет будет, тем более сложение позволяет.

– В форму наверно уже не влезу.

– Значит, будешь голой. Посмотрю, может, что и нацеплю на ноги или на шею.

– Веревку что ли?

– Да ладно тебе, не средневековье же.

Коля встал подогреть чайник. У него были узкие бедра и немного сутулая спина.

Я закусила орех в шоколаде голым орехом и спросила:

– Все же хотелось бы листануть методичку перед обучением. Что там в учебном плане?

– Узнаешь. Занятия начинаем или как? – Не оборачиваясь, ответил он.

– Ты спешишь? Или тебе просто трахаться охота?

Он вернулся к столу, и проговорил, глядя мне в глаза:

– Самая лучшая охота, когда тебе и мне охота. Вот это охота! Оставайся сегодня у меня. Отмазывайся, как хочешь, скучно не будет. Я серьёзно, наври что-нибудь, что угодно, от срочной командировки до подруги, у которой муж носится в приступе ревности с пистолетом. Менты, суды, авария. Ты клёвая, а рассказывать не интересно, ты должна доказывать только делами.

– Я должна доказывать?!?

– Конечно, ты, – ухмыльнулся Коля. – Баб много, а я один. Научу быстро. Начинаешь говорить, сразу в рот, молчишь, сразу в зад. Смена направлений мой метод.

– Из зада в рот – это неправильно.

– Откуда у тебя такие ханжеские понятия? Во рту больше микробов, чем в попке!

– У тебя большой член?

– Есть фаллоимитаторы и побольше. 18 сантиметров, наверное. Не думаю, что не влезет. Будет больно, разработаем.

– Я тебя боюсь, – Честно призналась я.

– Почему боишься? Разве это страшно для тебя? Опытная же баба. Хотя, ученица должна учителя бояться и уважать.

– Ты не вписываешься в общепринятые рамки. Этим пугаешь, но и притягиваешь этим же…

– Пугаю и притягиваю? – Коля поднял одну бровь, – это уже из серии садо-мазо.

– Твоя тема?

– Вряд ли, у меня другие темы. Но в сексе я буду доминировать, а ты слушаться. Сможешь быть послушной?

– Насколько?

– На грани возможного.

– Не знаю…

– Я знаю. Ты меня уже боишься, хотя всего лишь разделась. Значит, сможешь.

– Не уверена.

– Короче так! Ты на курсы записалась? А что за сомнения? Тебя исключить что ли? Занятия нельзя пропускать! Первое занятие – сосание члена в гланды, фистинг от четырех пальцев до руки по локоть! И заметь, не только вагинальный! Принудительный оргазм, римминг, плюс факультативные занятия для нерадивых! – Строго перечислил Коля и заржал.

– Что такое римминг? Опять в жопу?

– Риминг это тебя в жопу, а ты лижешь мою жопу.

– На это я пойтить не могу! – Запротестовала я.

– Думаешь, не изогнешься так? Будешь тренироваться.

– Я еще и не так изогнусь, просто не люблю. Я не делаю того, что не люблю.

Коля остановил на мне взгляд, обращенный «в себя».

– А мне в жизни часто приходилось делать то, что я не любил…, – произнес он.

– Мне тоже. Но надо стараться не делать, а то противно потом, правда?

– Правда, – серьезно согласился Коля, – но обстоятельства бывают сильнее нас.

– Ну, я же про идеал…

– Это бред. Идеала не существует. – Слушай, а что для тебя «святое»? – Спросила я.

– Ничего святого у меня нет! – Не задумываясь, ответил Коля.

– Врешь! Есть! Но ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле. А ты другой, ты…

– Я хочу кончить тебе в рот! – Грубо перебил меня Коля. – Хочу посмотреть, как ты член по самый корень в рот засовываешь вместе с яйцами. И еще я хочу…

Его остановил звук поворачиваемого ключа и открывающейся входной двери. Молодая женщина, похожая на монашку, вернувшуюся из похода – джинсы, куртка, платок, – торопливо вошла в квартиру. Коля повернул в ее сторону голову.

– Почему без звонка? – Спросил он.

Она застыла на месте с выражением ужаса в бесцветных, некрашеных глазах. Ее покорная фигура словно уменьшилась.

– Сабина думала, нет никого, ты сказал, у тебя встреча…, – одними губами проговорила женщина.

– Звонок обязателен. Ты знаешь об этом. Ты провинилась.

Женщина упала на колени и на коленях, как инвалид на культяшках, поковыляла к Коле.

– Сабина провинилась, – повторила она, стоя перед ним на коленях и преданно глядя в глаза.

– Ты знаешь, что делать! – Бросил ей Коля.

Не вставая с колен, женщина повернулась к Коле спиной, спустила с бедер джинсы вместе с трусами, и ткнулась головой в пол. Я невольно посмотрела на ее худой, синеватый зад. Ее анус был размером с розетку для варенья. Варенья из мякоти прямой кишки…

Коля слегка пнул ее носком ботинка в тощую ягодицу.

– Не сейчас. – Сказал он равнодушно.

Она отползла от его ноги, послушно натянула одежду, проковыляла к выходу и исчезла совсем без звука.

Я в оцепенении переваривала увиденное.

– Хочешь спросить меня об этом? Спроси, – позволил Коля.