Текст книги "Чокнутая будущая (СИ)"
Автор книги: Тата Алатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 5
– Мирослава, ты хочешь поссорить меня с братом?
Я несколько секунд молчала, суматошно отыскивая ответ на этот вопрос.
Разумеется, нет – вот что прозвучало бы логично в столь щекотливой ситуации, – как ты мог такое подумать.
Но однажды может настать день, когда я стану той самой Еленой, рассорившей несколько царств.
Получается, что мой правильный ответ был бы враньем. А честный – неправильным. Ох ты ж ползучий порей, экая неприятная дилемма!
Поэтому я взмолилась:
– Подожди минуточку, – и торопливо закопошилась в сумочке, висящей через плечо. Она была небольшой, из мягкой кожи, но почему-то у меня никак не получалось достать шелковый мешочек с картами.
– Ты серьезно? – спросил Антон со смесью раздражения и любопытства.
– Это быстро, – пояснила я и наконец ощутила надежное тепло колоды в руках.
Сразу стало спокойнее, так верующие находят поддержку в четках.
Многие мои коллеги любят рассуждать о том, как войти в практику, как открыть энергетический поток, как настроиться на диалог с картами.
Я такой ерундой никогда не занималась. Мои колоды всегда отзывались мгновенно, и охотно, и вели себя невероятно общительно.
– Хочешь сказать, что это не просто бизнес? – хмуро уточнил Антон. – Что ты веришь… в раскрашенные картинки?
Я ответила не сразу – закрыв глаза, перебирала карты, вылавливая ту, которая даст мне полезный совет сейчас.
И вот оно, легкое покалывание в кончиках пальцев, и вот она, нужная мне карта.
Я посмотрела вниз.
Перевернутый паж мечей.
Еще не король, стоявший сейчас передо мной с самым хмурым видом, еще не рыцарь, всего лишь паж.
Не болтай слишком много – вот к чему призывала сейчас эта карта. Держи свои секреты при себе.
– И что теперь? – насмешливо спросил Антон.
– Мне пора, – благочинно сообщила я, вставая на ноги.
– Молоко на плите убегает?
– Вдруг вспомнила, что у меня медовый месяц.
К чести Антона, он не стал язвить в своего старшего брата. Никаких шуток о том, что с таким престарелым мужем немудрено забыть про послесвадебные удовольствия.
А только спросил довольно равнодушно:
– А как же моя шаурма?
– Угостишь меня в следующий раз, – рассеянно ответила я, отступая к двери.
«Не болтай», – очень сложное для меня действие.
Проще было сбежать, нежели заткнуть фонтан моего красноречия.
– Новая работа улучшит ваше финансовое положение, но изрядно пошатнет ваше психическое равновесие…
Моя постоянная клиентка, София, внимала серьезно и напряженно.
Я любила людей вроде нее – беспокойных и мнительных, сомневающихся в собственных решениях.
Я сама была такой.
Под красным бархатом на рабочем предсказательном столике лежал билет, который лишил меня сна и покоя.
Воспользоваться им?
Не воспользоваться?
В этот раз я не спешила советоваться с картами, поскольку не готова была ни к «да», ни к «нет».
С одной стороны, если я не пойду на этот концерт – то когда еще увижу свою мать?
С другой – хочу ли я ее видеть хоть когда-нибудь?
– Особенно будьте осторожны со своим начальником, человек он мстительный и обидчивый…
Я говорила, не задумываясь, следуя за картами, их положением и комбинациями. Это было привычным и приятным занятием. Во время работы я обычно отключалась от всех своих дел, погружаясь в чужие события и эмоции.
Но конверт лежал под бархатом.
И как будто призывал меня тонким мультяшным голосом: посмотри на меня, посмотри! Воспользуйся мной, воспользуйся! Я был создан для того, чтобы мою контрольную полосу оторвали безжалостно и быстро, а не для того, чтобы состариться безо всякого толка под красным бархатом.
– Мирослава, – позвала София, явно испугавшись моего молчания. – Говорите, как есть, не щадите меня!
Ах да.
Я снова взглянула на расклад.
Сплошь младшие арканы – суета сует.
Люди все время ждут каких-то потрясающих перемен. Чтобы жизнь стала вдруг захватывающей и необыкновенной. Но правда в том, что большинство наших дней протекают скучно и обыденно, а предсказывать что-то надо.
Обычно это было легко, но сегодня я с большим нетерпением ждала, когда София уже уйдет, к счастью, после нее клиентов не намечалось.
В открытые окна нетерпеливо заглядывал ласковый летний ветер, подгоняя меня скорее выйти гулять. «Подожди еще немного, милый», – беззвучно попросила я его и вернулась к многострадальной Софии.
– О, а тут у нас приятный сюрприз, – прочирикала я и ласково улыбнулась.
Еще десять минут – и клиентка наконец ушла в глубокой задумчивости, а я с большим облегчением закрыла за ней калитку.
Все.
Хватит с меня сегодня разговоров.
Тут я, признаюсь вам с некой неловкостью, испуганно оглянулась.
Не вылетел ли за мной злополучный билет?
И зачем я его только купила?
В саду буйствовали пионы, гнали бутоны розы, отцветали тюльпаны.
Секатор и садовые перчатки ждали меня на деревянном верстаке, и работы в саду были отличным способом выкинуть из головы всякие глупости.
Бабушка всегда говорила: «Займи чем-нибудь руки, и тогда мозг сам отвалится». Все мои беды, говорила она, от того, что я слишком много думаю.
Но секатор не успел отсечь всякие мрачности – у меня зазвонил телефон.
Кто говорит? Муж! Откуда? Я сама за него вышла.
Боже, иногда я так удивлялась своему новому семейному статусу, что замирала, глядя на экран.
Алеша? Какой Алеша?
Наша семейная жизнь четко делилась на те дни, которые я жила вместе с ним в центре, и на те, когда я возвращалась в свой дом на окраине и напрочь забывала про Алешу.
– Да, дорогой? – спросила я, сообразив, что к чему.
– Милая, – сказал он быстро.
Фоном слышалась невнятная многоголосица, наверное, Алеша был в театре.
Помимо занятости в спектаклях, он также вел еще несколько актерских курсов, как для студентов, так и для ищущих себя взрослых. Собственно, на этих курсах мы и познакомились. Но я пошла туда вовсе не для того, чтобы раскрепоститься или что-то такое, а следуя за своим кумиром.
Ну что вы на меня так смотрите.
Я была одной из тех дурочек, что без памяти очаровалась сценическим образом Алеши. Частое явление, между прочим. Где бы он еще нашел себе столько жен.
– Слушай, – деловым голосом неумелого руководителя заговорил мой муж. Так он говорил всегда, когда пытался убедить меня, что не умеет пользоваться стиралкой, а глажка – не мужское вообще занятие. Получалось у него с переменным успехом. – Ты не могла бы дойти до Тохи, тебе же там рядом совсем?
– До похоронного бюро? – уныло уточнила я, хотя и так было понятно, что до него, родимого.
Мы не виделись с моим будущим прегрешением несколько недель, и, надо сказать, за это время я почти убедила себя, что карты преувеличили масштаб трагедии.
– Ну да, – Алешин голос стал совсем-совсем деловым. Ну чисто директор гастронома, диктующий распоряжения своему завхозу. – Попроси его прислать в театр гроб, да поприличнее.
– Ой, – испугалась я, – кто-то умер?
– Котик, – теперь в моем мобильнике журчала снисходительность, – ну даже если бы да, то разве мы сами бы упаковывали? На это есть специально обученные Тохины мастера. Нам для постановки, само собой.
Я вспомнила сухонькую старушку, отвечающую за реквизит. Глазками хлоп-хлоп, ножками в круглогодичных валенках – топ-топ. Очаровательное интеллигентное создание, подчинившее себе весь театр. Артисты колотили для нее бутафорскую мебель, а постановщики раскрашивали задники.
Она находилась в системной оппозиции с художником, вечно пьяным детиной, чей талант был погублен завистниками.
– Почему я? – в моем голосе была обреченность.
Можно было отказать Алеше, запросто.
Но старушке в валенках? Да что же, у меня сердца нету?
– А меня Тоха уже послал, – с некоторой гордостью сообщил Алеша. – Сказал, что гроб – это солидное дорогое изделие, которое мы обязательно испортим. И вообще. Кто захочет в нем лежать после театральных?
– И я призвана его переубедить? Как? – кротко спросила я, не представляя себе хоть каких-то внятных аргументов.
Что делают нормальные женщины, когда пытаются добиться чего-то от чужих мужчин?
Надо чирикать и декольте – вот и все, что приходило на ум.
– Ну котик, – Алеша добавил сахара в голос, – ты у меня бываешь такой надоедливой. Утоми его.
Ах ты трухлявый пенек.
Да я самая ненадоедливая женщина в мире.
Я так ловко лавирую между двумя домами, что нередко сама по себе скучаю!
– А я схожу с тобой на концерт, – подлил елея Алеша, – в качестве моральной поддержки.
Что же, мой муж знал, чем меня подкупить.
– Ну, я попробую… но не знаю…
– Люблю тебя, – и в трубке раздались радостные гудки.
Понятия не имею, как они это делают, но я вам клянусь: эти коварные гудки то и дело меняют свои интонации.
По утрам они тянутся сонно, по выходным – лениво, а сейчас они практически отбивали задорное «хо-хо».
Я с сожалением посмотрела на секатор, раздумывая, не взять ли его с собой в качестве запасного довода.
Ну вдруг я надоедаю людям не так эффективно, как мой муж считает.
Вдруг Алеша переоценил мои таланты.
А потом тяжело вздохнула и пошла переодеваться.
Нужно же было соответствовать традиционному образу попрошайки.
И в этот раз строгие менеджеры похоронного агентства взирали на меня с осуждением.
Цокали каблуки по черному граниту.
Красный – это мой цвет.
Он идет жгучим брюнеткам сам по себе, а еще я всегда представляла себя в этом платье Кармен, а она была той еще оторвой, слышали об этом? Особенно легко было вообразить себя знойной испанской красоткой, которую убивает ревнивый любовник, сейчас. Алеша бы бросился ко мне, умоляя и угрожая, а я бы гордо швырнула ему кольцо. И он бы зарезал меня, конечно, красиво зарезал, и я бы долго и страстно истекала кровью на руках у Антона, и шумела бы вокруг толпа, и ревели бы быки…
– Мирослава?
Ах да.
Я застыла в коридоре, невидящим взглядом уставившись в стену, да так и не дошла до кабинета Антона. Зато он вышел меня искать – наверное, строгие менеджеры наябедничали, что опять пришла та яркая тетка, и снова с цветами. Правда, на этот раз в волосах.
Ну где вы видели Кармен без алой розы в черных локонах? У меня был малиновый пион, который так и норовил отвалиться, но я его прибила намертво. Зря, что ли, срезала, ибо розы пока не созрели.
– Привет, – прочирикала я, отгоняя видения о моей трагической смерти, и выпятила грудь вперед. – Красный – очень раздражающий цвет, верно?
Он снова растерялся, не зная, напрашиваюсь ли я на комплимент или чего вообще от него ожидаю. Вряд ли ему пришло в голову, что я просто начала надоедать ему прям с порога.
– Тебе идет, – вежливо сообщил Антон. – А гроб я не дам, так Лехе и скажи.
– Так и скажу, – заверила я преданно, широко улыбнулась, искренне надеясь, что пронзительная кровавая помада не осталась на зубах. – Отличный вечер для стейка с кровью и терпкого красного вина, правда? Полагаю, испанского. Ты танцуешь фламенко?
Не знаю, что с этим человеком, честно вам скажу.
Может, последствия сотрясения или родовой травмы?
Он то и дело застывал, подолгу глядя на меня.
Как двоечник на сложную задачу по физике.
– Никакого вина, – наконец объявил Антон. – Я же обещал, – тут он тонко улыбнулся, выбрасывая в воздух невидимую, но легко читаемую табличку «сарказм». Это было хорошо. Не люблю людей, которые язвят незаметно. – Я же обещал угостить тебя шаурмой.
Ах вот к чему эта табличка. Ничего он не обещал, я сама предложила.
Может, муж мой и прав.
И я специалист по надоеданию.
Топ-менеджер.
– Экономишь на свежей родственнице? Могу тебя понять. Вкладываться в Алешиных жен мало смысла – уж больно шустро мы сменяемся. Ладно, пиво и шаурма – это не мясо и вино, конечно, но что поделать. Гроб-то нужно как-то выклянчить.
– Как? – ровно с моими кроткими интонациями задал Антон тот же вопрос, который я задавала Алеше раньше.
– Пиявочным методом, – глубокомысленно ответила я. – Пойдем, я по дороге расскажу. Тебе не понравится.
Глава 6
– Мирослава, – спросил Антон, когда мы длинным непарадным коридором шли к служебному выходу, – а ты вообще часто собираешься здесь появляться?
Я шла перед ним и…
Я вот сейчас скажу, как я шла, а вы сочтете меня легкомысленной девицей. Возможно, уже сочли. Бабушка говорила, что людей хлебом не корми, а дай посудачить.
Что ж, судачьте на здоровье: я шла прямо перед Антоном, плавно покачивая бедрами.
Не то чтобы у меня были какие-то выдающиеся бедра, и я спешила поделиться ими с миром.
И не то чтобы я боролась за свою профессиональную честь – сказали карты, что быть роковой страсти, так извольте, милый Антоша, соблазняйте меня быстрее.
Просто в этом платье невозможно ходить просто так. Оно не для этого было предназначено, понимаете?
Назвался груздем, полезай в кузов, и всякое такое.
Что там спросил Антон? Как часто я собираюсь появляться в его похоронном бюро?
Вообще не собираюсь. Но к чему человека так сильно радовать, вдруг у него сердце слабое?
– Каждый день, а что? – рассеянно отозвалась я, размышляя, не слишком ли широкая амплитуда у моего покачивания или пора уже вспомнить про девичью гордость.
– Мирослава, пойми меня правильно, – в его голосе явно прорезались маета и страдания. – Ты, безусловно, радуешь взгляд, но у нас тут как бы… дресс-код. Это же юдоль печали, храм скорби, место, где яркие цвета не приветствуются в принципе, а уж красный – тем более.
От возмущения я сбилась с шага и так резко обернулась, что мы едва не стукнулись лбами. Антон отскочил назад с прытью, явственно доказывающей – ему и раньше доводилось оскорблять женщин в их лучших чувствах.
Платье мое тут пришлось не ко двору! Карменовское! Он что, издевается?
– Разве люди все еще приходят за гробами сами? Я думала, их у похоронных агентов по каталогу выбирают.
– Всякое бывает. У нас тут гуляет история о том, как одна девица вообще забралась в гроб, чтобы лично проверить, удобно ли в нем будет ее усопшей бабушке. Правда, это давно было.
– Да не так уж и давно, – возразила я отстраненно, – восемь лет в октябре будет.
– А? – тут он снова завис, уставившись на меня с видом папуаса, впервые увидевшего фонарик.
– Я поняла тебя, Антон, – смиренно проговорила я, для пущего эффекта опуская глаза долу, – только черный, только хардкор.
У него была строгая белая рубашка, темный узкий галстук, старомодный костюм. Гробовщик при исполнении.
– Спасибо, – проговорил он с чувством и спросил осторожно: – а про каждый день ты же пошутила, да?
– Я? Да у меня вообще нет чувства юмора. Я все смешное с детства ненавижу. – И сама же поморщилась от девчоночьей обиды, злой струной зазвеневшей в моем голосе.
В ушах громыхнул смех в зале, а ноздри защекотал запах успокоительных капель бабушки.
– А я с детства ненавижу халву, – совершенно неожиданно и очень серьезно ответил Антон. – Она к зубам липнет.
– Спасибо, что поделился, – важно кивнула я и все-таки продолжила свой путь дальше.
Влево. Вправо. Влево. Вправо.
Гамлет Иванович, бог шаурмы нашего рынка, встретил меня распростертыми объятиями.
– Славушка, девочка, – бархатно замироточил он, – красавица моя жгучая, ягодка моя сладкая, ласточка моя вороная, проголодалась, милая?
Я охотно расцеловала его в обе щеки.
Здесь, в пропахшей луком и пряностями кафешке, прошла половина моего детства. Бабушка оставляла меня с Гамлетом Ивановичем, когда ей требовалось отлучиться по делам, я ревела над его сладостями, когда меня дразнили в школе, и с ним же мы проводили бабушку в последний путь, намертво сцепившись ладонями.
У них был какой-то невозможный куртуазный роман: он угощал ее виноградом, а бабушка его – помидорами со своего огорода. По утрам они подолгу пили кофе из крохотных чашечек и курили длинные ароматные сигареты, по воскресеньям он приходил к нам на пироги.
– Это, стало быть, – тут Гамлет Иванович сграбастал Антона в могучие объятия, – твой муж?
Он дулся на меня целую неделю из-за того, что я не позвала его на бракосочетание с Алешей. Напрасно я убеждала его, что это тестовая свадьба, первая, не стоит преувеличивать ее значимость. В итоге я клятвенно пообещала, что в следующий раз Гамлет Иванович обязательно станет моим посаженным отцом, на том мы и примирились, выпив домашнего терпкого вина и закусив его мандаринами.
– Его брат. – Антон, не готовый к столь радушному приему, ужом вывернулся из южного гостеприимства и огляделся.
– Ну, тоже хорошо, – пророкотал Гамлет Иванович, чмокнул меня в макушку и скрылся за ширмой, спеша побыстрее накормить свою ягодку и ласточку.
Кафешка была пластиково-дешевая, зато чистая и очень яркая. Гамлет Иванович был космополитом, и позолоченные статуэтки будды соседствовали с индийскими слонами, дагестанские ковры конкурировали за внимание с армянскими пейзажами.
– Любопытно, – пробормотал Антон и неуклюже опустился в кресло, утонув в подушках. – А где меню?
– На улице, – пояснила я, – на вывеске. Шаурма, шашлык, пиво – так там написано.
Я фигурно изогнулась на своем стуле, мимолетно проверив, не потеряла ли пион по дороге сюда. В кафешке были только два работяги, погрузившихся в политические споры под пиво, и официантка подмигнула мне, не отвлекаясь от сериала в своем телефоне.
– А вот, – я указала на большой и, увы, неумело нарисованный портрет, который некоторые недоброжелатели даже именовали мазней, – изволь познакомиться. Моя бабуля.
Антон внимательно посмотрел на изображение смуглой женщины со смахивающим на баклажан носом и такими густыми бровями, что казалось, будто они вот-вот захватят мир. Гамлет Иванович сотворил сие произведение антиискусства в приступе тоски, и я очень уважала это стихийное проявление чувств.
– А где дедуля? – спросил Антон.
– Почил до моего рождения. В нашей семье первые мужья долго не задерживаются. Кто в могилу, а кто в бега. Поэтому мы их подолгу при себе не держим. Из милосердия.
– И какой срок ты отмерила Лехе? Как карты лягут?
А это, милый, может зависеть от тебя, едва не ляпнула я.
Но перевернутый паж мечей советовал держать язык за зубами, и приходилось то и дело одергивать себя.
– Как карты лягут, – легко согласилась я.
Пришел Гамлет Иванович с фруктами и кофе.
– Брат супруга нашей Славушки – мой брат, – торжественно провозгласил он.
Антон, кажется, новому члену семьи не слишком обрадовался и ответил неуверенной фальшивой вымученной улыбкой. Гамлет Иванович посмотрел на него огорченно, но не стал настаивать на дальнейших братаниях и снова скрылся за японской ширмой.
– Это твой родственник? – спросил Антон.
О, да. Нас, мордву, от армян просто не отличить. Один народ!
– Сосед. Я живу на улочке за рынком, тут семь минут на каблуках.
– Серьезно? И Леха согласился переехать в такую глушь?
– Неа. Я живу то там, то сям.
– Очень мудро с твоей стороны принимать Леху порционно. В больших дозировках он крайне утомителен.
– Дело не в Алеше, – объяснила я, жмурясь от сладости инжира. – Просто я до беспамятства люблю наш с бабушкой дом. Там у меня сад. Не представляю, как можно все бросить и уехать в квартиру. А Алеше от меня неудобно добираться до театра.
– Потому что Его Величество слишком ленив, чтобы получить права и сесть за руль.
– Он невозможно талантлив, разве это не чудо?
– Чудо, что все его женщины с готовностью бросаются решать все его проблемы. Ты примчалась ко мне, потому что Лешеньке понадобился гроб, разве это нормально?
– Зависть плохое чувство, черное, – я сгладила резкость мягкой улыбкой. – Они ставят Вия, как там обойтись без гроба, вот скажи мне?
Антон был равнодушен и к моим резкостям, и к улыбкам. Он пил кофе, глазел на бабушкин портрет, и было совершенно непонятно, что у него за мысли бродят в голове.
Ужасно неприятно, что нет никаких подсказок. Только представьте, как было бы удобно всем жить, если бы наши мысли выскакивали всплывающими строчками над бровями.
– Так он еще и летать будет? Точно не дам, расколошматят к чертям.
– А что, ты собирался его продать после того, как спектакль уйдет из репертуара? Возможно, даже с наценкой: гроб, который выступал в театре! Разумеется, быть похороненным в нем должно быть дороже.
– Мирослава, если Лехе понадобился гроб, то пусть он его покупает. Так и быть, я сделаю по-братски скидку в десять процентов.
– Какая щедрость! – я преувеличенно восторженно округлила глаза. – Лично Алеше гроб, к счастью, пока без надобности. Это дань искусству, понимаешь?
– Понимаю. Но гроб не дам.
Я загрустила.
Наш разговор, кажется, совершенно не желал складываться.
– Мезевок аш тият, – вздохнула я и перевела с мокшанского, пока Антон не решил, что я перешла на тарологические проклятия. – Что же, тут ничего не поделаешь. На нет и суда нет. Как хочешь, милый Антоша, а я-то в тебя так верила! И Алеше всегда говорила, как сильно повезло ему с братом.
Тут он перевел взгляд с портрета на меня и рассмеялся.
– Ну Мирослава, – сказал он с укоризной, – даже моя племянница Арина куда ловчее манипулирует людьми. А ей всего девять лет!
– Да, – согласилась я охотно, – с манипуляциями у меня выходит не очень. Особенно не очень – с тобой. Учитывая все, что между нами будет.
– Что между нами будет? – кисло спросил он. – Это опять про твои гадательные глупости?
– А вот не скажу. А вот и не глупости! Впрочем, тебе еще предстоит смириться со мной и твоей судьбой.
– Боже мой, – он явно пришел в раздражение, но, к счастью, тут появился Гамлет Иванович и принялся расставлять тарелки.
Я сглотнула.
Конечно, был шашлык, разве можно иначе.
Были рулетики из баклажанов, ека с зеленью и сыром и разноцветные шарики пхали, которые я обожала.
Гамлет Иванович бестрепетно достал из шкафчика бутылку своего вина и рюмки, после чего сел за наш столик.
– Ну, за знакомство, – провозгласил он.
– Я за рулем, – прохладно отозвался Антон.
– А я нет, – оживилась я.
Гамлет Иванович разлил нам в две смешные пузатые рюмки, почему-то он не любил винных бокалов.
И мы выслушали длинный витиеватый тост о том, что человек без семьи – это виноград без лозы.
Я жадно бросала взгляды на еду и ерзала.
Антон сидел неподвижно. Может, Гамлет Иванович своей витиеватостью вогнал его в анабиоз, вполне вероятно.
Бабушка всегда говорила решительно: «ну, будет», а он ей отвечал: «не дождешься».
После чего они, наконец, чокались.
Я прерывать разглагольствования о виноградных лозах не решалась.
К счастью, все рано или поздно заканчивается, и даже этот тост подошел к завершению. Мы выпили и взялись за приборы.
– Это очень вкусно, – строго сказала я Антону, – ешь.
– Но где шаурма?
– Будет, – пообещал Гамлет Иванович. – Я тебе с собой заверну.
– Гамлет Иванович человек творческий, – пожала я плечами, – он по заказу не готовит. Здесь никогда не знаешь, чем тебя накормят.
– Как можешь ты так говорить, девочка, – разволновался он. – Все приготовлю, что захочешь! Хочет брат твоего мужа шаурмы – будет ему шаурма! Что ты мне огорчаешь гостя!
– Нет-нет, – сказал Антон поспешно, – я просто не ожидал такого роскошного обеда.
– Это разве роскошь! – закричал Гамлет Иванович почти сердито. – Ты просто не был на обедах моей матушки! Пять видов еки, долма, хоровац, манты с тыквой! Ты никогда не ел досыта, если никогда не садился за стол моей матушки!
Я с аппетитом лопала шашлык, закусывая лавашом с пхали, раскаты этого голоса звучали для меня как самая лучшая музыка в мире.
Чайковский с Моцартом заплакали бы, если бы узнали, как мало они стоят по сравнению с этим голосом.
– А как она Славку любила, – продолжал Гамлет Иванович, – наряжала ее, как куклу.
– Моя бабушка не умела ни шить, ни вязать, – закивала я, – но бабушка Ануш из любого махра была способна сшить платье, а из любого клочка шерсти связать шарф. Она и меня всему научила. Это платье я сшила собственными руками.
– Очень выразительное, – вежливо похвалил Антон.
Да, я выросла со стариками в мире теплых пирогов, советов на все случаи жизни и обильных объятий.
В этом мире было очень много любви, еды и сказок.
– К слову о матушках, – тут Гамлет Иванович посмотрел на меня со значением. – Ты афиши-то видела? Весь рынок ими обклеен.
– Видела и даже купила билеты. У моей мамы гастроли в нашем городе, – это я поведала Антону, который внешне не проявлял ни малейшего интереса, но вдруг он втайне сгорал от любопытства.
– Гастроли? – повторил он безучастно. – Ты поэтому в Леху влюбилась? Потому что сама из театральной семьи?
– Моя мама комик, – это прозвучало так едко и отравлено, что Гамлет Иванович тут же нахмурился. – Стендапер! Женщина у микрофона, которая свою семью превратила в тему для шуток. У бабушки каждый раз сердце прихватывало, когда она слушала ее выступления. Ну, можешь себе представить…
Тут я вскочила на ноги, изображая вилкой микрофон, подперла бок одной рукой и затараторила:
– Привет, привет, меня зовут Мария Милованова, и я самая старая в нашем проекте. Но надо мной никто не шутит по этому поводу, потому что у меня мать – ведьма. Действительно ведьма, с помелом и котлом. Она смотрит на карты и говорит: э, мил человек, да тебе нужны деньги. Серьезно? Похлопайте те, кому не нужны деньги. Вам? Прям не нужны? Выйдите вон из зала. И я все время спрашиваю ее: мам, что же ты не увидела в этих своих картах, что я залечу на первом свидании? К такому надо было начинать готовить меня заранее. Ну, я не знаю. Тренироваться на бананах надевать по три презерватива. У каждого свои фобии. Кто-то боится девочек, вылезающих из колодца. Я боюсь девочек, вылезающих из меня.
– Мирослава, перестань баловаться, – велел Гамлет Иванович печально. – Другой матери у тебя все равно не будет, люби такую, какая есть!
– Полюби меня такой, – пропела я, – полюби меня такой, какая я есть! Эх, хорошее у вас вино вышло, крепенькое.
Он крякнул и снова ушел – наверняка за печеньем и кофе.
А я, притомившись, упала на стул напротив Антона.
– Я собираюсь на ее выступление, – сообщила я, поправляя пион и возвращаясь к образу роковой красотки. – Не думаю, что смогу подойти к ней, чтобы поздороваться, но даже кошке разрешено смотреть на короля. Алеша обещал пойти со мной в качестве группы поддержки, если я раздобуду ему гроб.
– А вот и жалостливая история, – резюмировал Антон. – Это уже манипуляция уровня моего племянника «Олег», которому двадцать.
– И почему ты все меряешь в племянниках?
– Потому что им тоже все время что-то от меня нужно.
– Да фу, – обиделась я, – да тоже мне! Сколько там стоит твой гроб? Сделаю мужу подарок.
Я тут же себе представила, как все артисты театра рукоплещут мне, как меценату и покровителю муз. Кто знает, возможно, они даже повесят мой портрет в фойе и подпишут «человек, без которого постановка Вия бы не удалась»… Вдруг таким незатейливым образом я смогу стать самой лучшей и заботливой женой Алеши. И даже блеск и богичность Риммы Викторовны немножко пооблезут.
– Я подарю тебе его, – проинформировал меня Антон, – если ты тоже окажешь мне одну небольшую услугу.
Я захохотала.
– Не убивай меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь! Поди туда, не знаю куда. Милый мой Антошечка, да мы же прямиком оказались в сказке. Ну, рассказывай быстрее, какой подвиг я должна совершить, чтобы получить свою награду?
