Текст книги "Присматривай за мной (ЛП)"
Автор книги: Тара Сивек
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Глава 2
За тобой
– Как поживает твой отец? – спрашивает доктор Томпсон.
В её кабинете светло и свежо. В начале каждой встречи она извиняется и закрывает штору над своим рабочим столом, чтобы солнце не слепило нам глаза. Она всегда шутит, что хотела бы ослепить меня. Якобы так я смогу забыть, что нахожусь в кабинете у врача, и это поможет мне открыться. И каждый раз я удивляюсь, не была ли она знакома с моей мамой в прошлой жизни. И не украла ли у нее самые лучшие черты.
Я всегда забираюсь с ногами на белый кожаный диван. Он мягкий словно масло. Я подбираю ноги под себя, а доктор Томпсон садится напротив в голубое мягкое кресло. Она считает, что такое расположение наиболее удобно и способствует откровенному разговору. Ей хочется, чтобы у посетителей создалось впечатление, что они просто болтают в ее гостиной. В ее кабинете теплая и благоприятная атмосфера. Предполагаю, это характерно для кабинета любого психотерапевта. Точно сказать не могу, так как она единственный врач, у которого я когда-либо была. Я всегда замечаю, что разглядываю картину Томаса Кинкейда на стене. На ней изображен заснеженный особняк в канун Рождества. У моих родителей над камином висела точно такая же картина, пока мой отец не стер все следы существования моей мамы после её смерти. Интересно, где эта картина сейчас.
– Думаю у него все нормально. Он всегда умудряется позвонить в самый неподходящий момент и огорчается, когда я не могу говорить. Он не имеет ни малейшего представления о том, насколько я занята. Он не понимает, что мир не вертится вокруг его дурацких проблем с алкоголизмом.
Я стараюсь придать значимость своим словам и произношу их быстро. Хотя доктор Томпсон не даст одурачить себя.
– Это его пятое лечение, верно?
Я отвечаю кивком. Видно невооруженным глазом, что за полтора года моя жизнь очень изменилась.
– Как ты относишься к тому, что он не смог продержаться трезвым после выписки из больницы? – она скрещивает руки и кладет их на стопку бумаг, зажав между пальцами карандаш.
– Больно. Грустно. Я в ярости.
– Смерть твоей мамы очень повлияла на него, – заявляет она.
Это сильно повлияло на нас обоих. Это случилось неожиданно и должно было произойти по—другому. Я нуждалась в нем, а его не было рядом.
Доктор Томпсон размыкает руки и что—то записывает на бумаге.
–Ты винишь своего отца в твоей попытке самоубийства?
Я поеживаюсь от слова «самоубийство». Я не хочу, чтобы меня приписали к категории слабых людей, которым незачем жить, и они выбирают единственный путь.
После месяцев копания в себе, через которое мне пришлось пройти после того дня на кладбище, я поняла, что на самом деле я не хочу умирать. Я просто хочу почувствовать что-нибудь кроме печали. Хотя я каждый день разговариваю с Богом и больше не верю даже половине того, чему меня учили в Католической Церкви, одна мысль всегда со мной. Если взять мою жизнь, небеса – если они и правда существует – не то место, где я ее закончу.
– Да. Нет. Не знаю. Возможно. Я раздражено вздыхаю в ответ на её вопрос. – Он сломался после её смерти. Он просто исчез. Казалось, я потеряла обоих родителей в один день. Это было слишком.
– Я думаю, у тебя есть все права обижаться на него за его действия. Только тебе стоить помнить, что он тоже горюет. Он потерял жену, и она никогда не вернется. – мягко отвечает Доктор Томпсон.
– А я потеряла мать. По крайней мере, однажды он сможет вернуться к жизни, найти другую жену. У меня никогда не будет другой мамы.
Мег, можешь принести мне эти чертовы капкейки с сырной глазурью, пожалуйста? – ору я на новую сотрудницу Сноуз. Она исчезает сквозь вращающиеся двери позади прилавка, пока я звоню покупателю.
Мег двадцать два года. Она энергичная и общительная – моя полная противоположность. Но она так напоминает прежнюю меня, что я к ней привязалась. Мы встретились на обязательных семидесяти двух часах психологической помощи в клинике «Метро Хоспитал». До сих пор не пойму, как кто-то вроде неё мог оказаться в месте, подобном психбольнице, что только подтверждает насколько я не дружу со своим психическим состоянием. Мы встретились на улице возле клиники через два часа после того как я очнулась от воздействия успокоительного, как только мне разрешили пять минут побыть на свежем воздухе под присмотром.
Белый точно нам не к лицу. Меня зовут Мег.
Она ткнула пальцем в белый бинт, обвязанный вокруг моего запястья, и затем протянула свою замотанную руку.
– Мы как пара супергероев. Супер-Близнецы в бой!
Она приложила свое запястье к моему, издала звук взрыва, отняла руку и затем плюхнулась рядом со мной на скамейку.
– Жаль, что у них нет розовой одежды под цвет моих шлепанцев, – удрученно сказала она, пока мы обе глазели на ее пушистые розовые тапочки.
Так как мы с Мег были в разных группах терапии, пока находились в клинике, я никогда не знала, что подтолкнуло её на самоубийство. Думаю, это к лучшему. Ведь она тоже не знает моих секретов. Легко дружить с человеком, который не знает о твоих тараканах.
В день выписки я снова увидела Мег. Она курила сигарету возле клиники, пока я ждала такси, чтобы поехать домой. Я стрельнула у неё сигарету, хотя не курю. Мне казалось, она нуждалась в компании.
После первой затяжки дым слишком быстро наполнил мои легкие, я начала задыхаться и раскашлялась. Я думала, что меня вырвет.
– Господи, Бил Клинтон тебя ничему не научил? Не вдыхай, подруга – засмеялась Мег, забрала у меня из рук сигарету и затоптала её в траву.
– Уходишь отсюда сегодня? – спросила она, как только я перестала кашлять.
– Ага. Получила выписку и длинный список врачей, которым следует позвонить, как только
доберусь домой, – ответила я. Она схватила мой список и пробежала по нему глазами.
– Любит осуждать, слишком стар, хронический..., этого не знаю, этот хотел залезть мне в трусы... ооо… вот этот хороший, – заявила Мег, прочитав имя каждого врача в списке.– Я думаю Супер-Близнецы должны выбрать этого.
Я заглянула ей за плечо, чтобы посмотреть, на кого она показывает.
– Я посещала её пару лет назад, но пришлось бросить, так как отец поменял страховку. Теперь, когда у меня нет ни работы, ни жизненного пути, мою страховку оплачивает государство и я могу пойти к кому захочу, – заявила она безоговорочно.
– Тебе нужна работа?
Мег пожала плечами, сложила список врачей и вернула его мне.
– Было бы неплохо иметь деньги. Раньше я работала нянечкой, но вчера они написали мне по электронной почте, что теперь я плохой пример для детей. Эй, алё! Тут самоубийца! Я чуть не сорвалась с края, а им все равно – драматично сказала Мег.
Я ни секунды не сомневалась, предложив ей работу в кондитерской. Мег заставляла меня улыбаться и не пыталась сунуть нос в мою жизнь. Кроме того раза, когда Мег упомянула о потере работы, никто из нас не рассказал о себе больше ничего. Не было необходимости говорить ей правду, поэтому я сказала, что мой отец «чем-то очень занят». Технически он все еще владелец бизнеса. Она не знала, ни что он в пятый раз лечится от алкоголизма, ни другой причины его систематического отсутствия. Она не знала, что я собиралась поступить в колледж и стать писателем после школы. Я ей не сказала, что с каждым днем все больше ненавижу отца за то, что заставил взвалить на себя свои обязанности, вместо того чтобы позволить мне осуществлять свои мечты и желания. Мег знала достаточно, чтобы не задавать вопросов. Именно поэтому мы легко поладили.
Во время летних каникул в Сноу кипит работа. Одна из лучших черт нашего магазина – здесь одинаково нравится и старым, и молодым. Можно увидеть, как за одним столом сидят ученики старших классов и пожилая пара из дома престарелых, который располагается за углом. Мама разговаривает со своим новорожденным малышом. Рядом ей дает советы пара, чей сын только что окончил колледж. Сегодня учительский день в старшей школе. Кажется, все 4 класса выпускников и учителей снуют туда-сюда с самого открытия магазина, с семи утра.
Я только перешла в старшую школу, когда моя мама открыла магазин. Я с первых дней сделала это место сборищем подростков. Мои друзья считали, что лучше не придумаешь, если моя мама будет давать нам бесплатные обеды после школы и позволять нам выглядеть клево с чашкой кофе на вынос по утрам.
Мои друзья всегда называли мою маму «клёвой», даже до открытия кондитерской, до того как аромат шоколада и выпечки соблазнил каждого подростка в радиусе мили. Моя мама относилась к тому типу родителей, которые каждые выходные в честь пятничных футбольных матчей разрешают устраивать вечеринки и позволяют выпить пару банок пива, при условии, что сдашь ключи от машины и останешься ночевать на полу в гостиной. Моя мама была из тех, кто не даст нагоняй, а, напротив, доверит мне принять самостоятельное решение. Если у меня неприятности, я могу позвонить ей. Мои друзья завидовали мне. Но я не могла оценить её по достоинству, пока не повзрослела.
– Эй, кто этот горячий красавчик, который глаз с тебя не сводит? – спросила Мег, выходя из кухни с подносом капкейков.
Я отдала покупателю сдачу и бесстрастно глянула в угол магазина, куда показывала Мег. Мои глаза встретились с самыми пронзительными голубыми глазами, которые я когда-либо видела. Дрожь пробежала по позвоночнику. Он не отводил глаза – не оглядел меня с ног до головы как обычно делают парни, не посмотрел вокруг, хотя рядом творил хаос. Я заметила, как смягчился его взгляд, и уголки рта растянулись в улыбку. Бабочки залетали у меня в животе, я никогда такого не испытывала. Я резко оборвала зрительный контакт, когда поняла, что он не намерен этого делать. Его пристальный взгляд заставил меня почувствовать себя не в своей тарелке, как будто он пытается заглянуть внутрь меня и узнать, что меня беспокоит. Я не хочу, чтобы кто-то столько знал обо мне, особенно незнакомец.
– Понятия не имею. Никогда его не видела. – Ложь легко слетает с языка. Я на самом деле с ним не знакома, но я видела его раньше. Последние несколько месяцев он приходит раз в неделю и сидит за тем же столиком в углу. Я слышала его глубокий мелодичный голос, когда он каждый раз заказывает шоколадную булочку и черный кофе с двумя кусочками сахара. Я не знаю, почему я запомнила именно его заказ. У нас сотни посетителей и у меня не такая хорошая память, чтобы помнить все. Когда он зашел в первый раз и подошел к прилавку, на долю секунды мне показалось, что я его знаю. Ощущение дежа вю. Как будто я видела этого парня раньше. Я приняла его заказ и молча ждала, пока он скажет, где мы встречались, но он молчал. Он кивнул в знак благодарности и улыбнулся. Каждую неделю он делал заказ и не произносил больше ни слова.
– Ну, кто бы он ни был, он лапочка. Я заметила, что он целый час наблюдает за тобой, попивая кофе. – Мег засунула поднос с капкейками на витрину под первым прилавком.
– Он может смотреть как угодно до тех пор, пока находится на расстоянии.
Мег поворачивается ко мне и берет мое лицо в свои руки.
– Как ты собираешься с ним переспать, если заставляешь держаться на расстоянии? – спрашивает она с притворной серьезностью.
– Эм, возможно потому что я не собираюсь ни с кем спать. У меня едва хватает времени побрить ноги или принять душ. Я не готова войти в категорию подружек для парней.
Телефонный звонок спасает меня от дальнейших рассуждений Мег на тему, почему у меня нет парня.
Даже если бы я захотела иметь кого-то в жизни, чтобы удовлетворить потребности, им всегда нужно будет больше. Больше информации, больше историй о прошлом, больше ответов на вопросы, которые я не смогу дать. Я не рассказываю о себе уже полтора года. Мег отвечает на звонок и тут же передает трубку мне.
– Это твой отец.
– Привет, заяц, – Отец радостно здоровается, когда я беру трубку. – Как ты?
– Занята, – резко отвечаю я.
У него сочувствующий голос. Ощущение, что мой отец всегда звонит, когда рядом Мег. И по моим ответам ясно, что мы с отцом не ладим.
– Есть заказы на проведение праздников на этой неделе? – он пытается поддержать разговор.
– Неа.
По его вздоху понятно, что мои односложные ответы огорчают его. День за днем он пытается научиться общаться со своими родными и вести здоровый образ жизни. Он ждет, что я присоединюсь к нему и открою ему сердце, но я уже пробовала и ничего не получила в ответ. Однажды обманешь – твоя вина, дважды обманешь...
– Да, я тоже очень занят. Только что прошло занятие групповой терапии. Вечером мне нужно сделать домашнее задание. Нужно составить список людей, с которыми я плохо обошелся пока пил. Думаю, вечера мне не хватит – смеется он.
Я не разделяю его радости.
Я не жестокий человек. Когда его отправили в клинику впервые, я на сто процентов его поддерживала. Он мог звонить мне несколько раз в день, как только у него есть свободная минутка. Я подбадривала его, задавала вопросы и поддерживала его трезвый образ жизни всеми возможными способами. Я гордилась тем, что он признал, что ему нужна помощь и что он все-таки смог пересилить себя и сказать об этом. За эти тридцать дней я верила его каждому слову. Я верила, что ему жаль, что он меня любит, что он понял, что он все испортил и что он сделает все возможное, чтобы не пить, и будет постоянно поддерживать меня. Я навещала его по Семейным дням, каждую субботу. Раз в неделю они разрешали посещения. Я участвовала в каждом «Воскресенье позора», когда любящие родственники говорили своим алкозависимым о том, какую боль последние причинили им своими действиями. После третьей неудачной попытки вылечиться моя поддержка улетучилась вместе с его трезвостью.
В то время я получила очень ценный урок. Он заключался в следующем: как определить, что зависимый врет? Он открывает рот.
–Итак, я хотел узнать придешь ли ты на семейный день в эти выходные? Мне нужно сказать моему консультанту, чтобы тебе выписали пропуск.
Я отхожу на всю длину шнура, чтобы Мег и покупатели меня не услышали.
–Я не собиралась. У меня здесь очень много дел.– Говорю я, отвернувшись от посетителей, и прислоняюсь лбом к стене.
–Ну, я хотел бы тебя увидеть – настаивает он.
–Ага, я поняла. У меня просто нет времени. Прости.
Он снова вздыхает в трубку, я знаю, он злится.
–Серьезно, Эддисон. Ты ни разу не пришла на семейный день как я сюда попал. В моей группе только ко мне никто не ходит.
Я чувствую, как во мне закипает злость, мне приходится приложить все усилия, чтобы не заорать в трубку.
–Пап, до тебя ехать полтора часа на машине. По выходным самый наплыв посетителей в магазине. Я не могу надолго отлучаться. Ты же знаешь.
– Знаешь что? Забудь. Забудь о моей просьбе. Я позвоню позже.
Я не успеваю ответить, в трубке раздаются короткие гудки. Я закатываю глаза и возвращаюсь, чтобы положить трубку.
Мой отец похож на доктора Джекила и мистера Хайда[7]7
«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» – повесть шотландского писателя Роберта Стивенсона о раздвоении личности.
[Закрыть]. В основном, когда он трезвый, он напоминает мне того, кем он был при жизни мамы – общительный, веселый, всегда готовый помочь и трудолюбивый. Когда он пьет, он превращается в жестокого человека, который кидается бранными словами и ехидными обвинениями. Даже, несмотря на пройденное лечение, до него не доходит, что эти слова слишком задели меня. Каждое резало меня и кромсало мое сердце. Простить человека, который причинил тебе боль, легко. Забыть невозможно.
– Что, черт возьми, тебе нужно от меня? – орет мой отец.
Меня тошнит от запах виски, который источает каждый миллиметр его тела. Было 4 июля, и я пыталась изобразить семейный обед, хотя мое сердце было против. Он вышел из клиники две недели назад. В этот раз он продержался четырнадцать дней. Новый рекорд. В прошлый раз было девять.
Насколько я знала, он не собирался приходить сегодня. Возможно, было не лучшей идеей для человека, который лечится от алкоголя, прийти в самый крупный после Нового года праздник в году, но он все-таки явился. Он выехал на подъездную дорожку и как только вышел из машины, я уже знала. Я могла определить это по его походке, манере держаться, по манере громко общаться со всеми вокруг. Я пыталась избежать его. Я знала, что если пройду в двух футах от него, мы обменяемся парой слов, не самых ласковых. Когда он пьян, у меня не хватает терпения, и его все во мне бесит.
Он попросил поговорить с ним наедине. Я согласилась, хотя знала, что пожалею. Я уступила, обошла дом и подошла к месту, где он ждал меня. Его хватило всего на пять минут, пока он уговаривал меня наладить отношения между нами, затем разговор повернул в неприятное русло.
– Как насчет того, чтобы побыть трезвым хотя бы раз? Это было бы хорошим началом. Я устала решать все вопросы.
Он усмехнулся и закатил глаза.
– Бедняжка. Раз в своей избалованной жизни тебе придется поднять свою ленивую задницу и пошевелить пальцем.
Его слова резали меня как ножи и выкачивали воздух из легких. Мне стоило привыкнуть к его жалящим словам, но я не могу. Мне стоило понять, что ругаться с пьяным человеком бесполезно. Но я не поняла. Я развернулась и ушла, осознавая, что отстраниться – единственный выход в этой ситуации. Что бы я ни сказала, ничто не пробьет алкогольный туман, который окутал его мозг и лишил способности четко мыслить.
– Молодец. Давай, уходи. Это лучшее, что ты можешь сделать. Ну ты и сучка!
Мег ударяет меня плечом и заставляет меня отогнать мысли о прошлом.
–Эй, тот парень, который следил за тобой, оставил записку. – Мег улыбается во весь рот. Я разворачиваюсь и включаю свой выключатель эмоций. Она вручает мне свернутую салфетку. Я бросаю взгляд на его столик – пусто. Я разворачиваю ее. На ней аккуратным ровным почерком написано:
Ты прекрасна, когда улыбаешься.
Тебе следует делать это чаще.
Я неловко смеюсь и отдаю ей записку.
– Сомневаюсь, что она для меня. Уверена, она предназначена тебе.
Мег пробегает глазами текст и закатывает глаза. Она засовывает записку мне в руки.
– Да ты что! Он даже не взглянул на меня. Он был поглощен тобой. Этот парень просто милашка. И ты на самом деле красавица, когда улыбаешься.
Она хлопает ресничками, я легонько шлепаю её по руке, чтобы она не раздувала из мухи слона. Мег, смеясь, уходит. Я смотрю ей в след и качаю головой. Комкаю салфетку, засовываю в карман и возвращаюсь к работе, стараясь забыть о том милом парне в углу и не думать, с чего бы ему писать мне такие послания.
В десять вечера я наконец-то попадаю домой после работы. Принимаю душ, чтобы смыть остатки масла на коже, и сажусь за стол в комнате. Включаю компьютер и открываю страничку в Facebook. Автоматически грузится её страница. Начинаю писать ей личное сообщение, как обычно перед сном. Я знаю, мне давно стоило удалить её страницу, но я не могу себя заставить это сделать. Естественно, ни один из моих поступков нельзя назвать нормальным, но меня это не волнует. Каждый раз, когда курсор замирает на вкладке «удалить страницу» в настройках, моя грудь сжимается и мне трудно дышать. Мне кажется неправильным удалить её страницу. Как будто я удалю её из своей жизни. Я еще не готова к этому, несмотря на то, что я ненавижу думать о ней. Глубоко вздохнув и отгоняя боль, я печатаю сообщение.
Дорогая мама,
Я скучаю по тебе. Мечтаю, чтобы ты была рядом.
Сегодня я скучаю по тебе больше чем вчера,
но даже не на половину того, как буду завтра.
С любовью,
Эддисон
Глава 3
Упрямая любовь
– Почему тебе так не нравится ходить на собрания, Эддисон? – спросила доктор Томпсон, как только я уселась на диван. На столе рядом с ней я заметила чашку кофе из кафе «Панера». На секунду я закрыла глаза и представила, будто я говорю с мамой, а она пьет свой любимый кофе.
– Просто, я думаю, в них нет смысла. Будто я ничего не получаю от них.
Она качает головой и улыбается.
– И все же ты продолжаешь туда ходить. Ты приходишь в одно и то же место неделя за неделей, к одним и тем же людям. Я знаю, тебе тяжело возвращаться в клинику – туда, где ты провела много времени, пока болела мама. Но ты все равно туда ходишь. Как ты думаешь, почему?
Она сидит и терпеливо ждет моего ответа. Но у меня нет ответа. Я честно не знаю, почему я туда возвращаюсь.
– Хотя ты не хочешь этого признавать, эти встречи дают тебе чувство комфорта. Ты чувствуешь себя нормальной благодаря им. Не только ты борешься с человеком, имеющим зависимость. Ты не так одинока, как кажется, Эддисон. Возможности на каждом углу: возможность обрести надежду, возможность найти друга, поддержку. На этой неделе постарайся раскрыться. Назови им свое имя, откройся им, дай им что-нибудь. Покажи, кто ты есть, и не бойся. Никто не может тебе помочь, никто НЕ БУДЕТ тебе помогать, если ты не позволишь. Ради бога, позволь им помочь тебе, чтобы я перестала читать тебе эти скучные нотации.
Она подчеркивает свои предложения короткими громкими смешками, точно как моя мама. На мгновение, легко представить её, сидящей напротив меня вместо доктора Томпсон. Я бы сразу последовала ее совету, без промедления, будь это моя мама, скупо раздающая мудрые советы.
В пятнадцать минут девятого я припарковалась возле клиники. Еще десять минут пришлось ждать лифта. Помимо того, что я терпеть не могу эти собрания, больше всего меня бесит, что они проводятся именно здесь – в месте, где я провела больше всего времени за последние два года старшей школы. Ненавижу этот запах, эти вывески. Меня бесит, что я продолжаю приезжать сюда неделя за неделей и мучаю себя.
В 7:50 я была абсолютно уверена, что не пойду на следующее собрание. Бессмысленно ходить куда-то, где мне совсем не помогают.
В 8:00 я завела машину и громко материлась пока выезжала задом с подъездной дорожки.
Лифт, не торопясь, выполнял свою работу и останавливался почти на каждом этаже. Я издала выдох разочарования, когда он затормозил на седьмом этаже. Мои глаза полезли на лоб, когда я увидела, кто вошел.
Какого черта ОН тут делает?
Тот парень из кондитерской. Тот, кого я стараюсь никогда не замечать, но о ком постоянно думаю. Тот, кто всегда улыбается мне. Автор записки на салфетке. Той салфетки, которую я поклялась выбросить, а теперь храню дома возле ноутбука. Теперь я ее разгладила, хотя в порыве раздражения скомкала.
Как только наши глаза встретились, его шаги замерли. Но он быстро пришел в себя. Широко улыбаясь, зашел в лифт и встал рядом со мной.
– Десятый, пожалуйста, – радостно говорит он женщине, стоящей рядом с кнопками, и приподнимает свой рюкзак чуть выше плеча. Я не отвожу взгляд от закрывающихся дверей, надеясь, что смогу заставить ноги выбежать отсюда. Я отказываюсь смотреть на «Салфетного мальчика», хотя краем глаза вижу, что он смотрит на меня.
Лифт ползет на следующий этаж, и звонок оповещает о прибытии еще до открытия дверей. Я молча проклинаю вошедшего человека за то, что он встал прямо передо мной и перекрыл мне путь к спасению.
– Приятно видеть тебя здесь, Девочка из кондитерской, – наконец шепчет он мне сквозь толпу.
Девочка из кондитерской? Он назвал меня Девочкой из кондитерской?
Я стискиваю зубы и, в конце концов, поворачиваюсь к нему. У меня захватывает дыхание, когда я вижу, как близко его лицо. Он на голову выше меня, и ему приходится наклоняться, чтобы нас не слышали. В кондитерской даже с расстояния фута я замечала, какой он симпатичный. Но рядом с ним я сбита с толку.
– Ты преследуешь меня? – Злобно шепчу я первое, что пришло в мою запутанную голову. Его улыбка сразу расширяется, и он издает смешок, придвигаясь еще ближе. Он говорит мне прямо в ухо, его грудь вздымается возле моей руки.
– Если бы я преследовал тебя, это было бы самое скучное и угнетающее место для проявления моих безумных навыков преследователя. Это место отстой. Буквально.
Четкий мужской запах его одеколона рассеял мою концентрацию. Его близость и шутливые манеры заставили меня нервничать. Кроме Мег, больше никто не шутит со мной. В последнее время я не похожу на человека, с которым можно заигрывать или над которым можно подтрунивать.
Я отхожу от него на шаг и врезаюсь в медсестру в фиолетовой форме по другую сторону меня.
Я слышу, как он снова хихикает, когда я отворачиваюсь от него и делаю вид, будто я полностью поглощена тем, как загораются номера этажей.
– Ты кого-то навещаешь? – он снова шепчет рядом со мной.
Господи, он как ниндзя.
Я смотрю прямо перед собой и игнорирую его вопрос.
– Ты же не больна? Может мне не стоит стоять так близко? Может, ты заразна?
Его радостный тон порождает во мне желание заглянуть ему прямо в глаза и сказать, что я на самом деле больна, но к счастью для него, это не передается. Очевидно, он не остановится, пока я не отвечу. Может, если я буду груба, он отстанет.
– Встречи анонимных преследователей на втором этаже. Думаю, ты не туда едешь, Салфетный мальчик, – бормочу я злобно, не глядя на него.
– Ты что, назвала меня Салфетным мальчиком? – смеется он. – На самом деле меня зовут Зендер, а встречи анонимных преследователей находятся на четвертом этаже. И они встречаются, только когда их жертва занята или Соглашение маньяков отменено.
Я продолжала игнорировать его, пока люди заходили и выходили из самого медленного лифта на земле. Хотя мне было все больнее кусать губу, чтобы сдержать улыбку в ответ на его остроумные замечания. Когда двери долго не закрывались после того, как вышел последний пассажир, он приблизился ко мне и нажал кнопку закрытия дверей. Его рука задела меня, и мне пришлось сдержаться, чтобы унять дрожь.
Я взглянула на него уголком глаза, пока он пялился на меня и напевал «Stairway to heaven», подпевая фоновой музыке, которая доносилась из колонок лифта. На вид ему было чуть больше 20 лет. Его короткие черные волосы, казалось, недавно пострижены, судя по четким линиям волос возле шеи и на бакенбардах. Он облизал губы. С трудом оторвав взгляд от его губ, я заметила, что он не отрывает глаз от меня. Он застал меня за тем, как я наблюдала за ним. Я быстро отвела глаза и почувствовала, как щеки залила краска.
Я не знаю, что он тут делает. Я правда не шутила, когда назвала его преследователем. Хотя мне стоило бы нервничать, так как он, кажется, следит за мной, в его присутствии мне комфортно. Я так долго закрывалась от людей, что чувство учащенного сердцебиения вместо чувства ужаса было в новинку. Мне стоило радоваться, что что-то способно вызвать у меня такие чувства, но я не ощущала ничего кроме раздражения. Мне не нужен был какой-то странный парень, который старается залезть ко мне в трусы. Я была уверена, что только это ему и нужно. Или он просто дружелюбный человек, который заговорит с любым, независимо от обстоятельств, прямо как моя мама.
– Мне повезло, после химиотерапии у меня не было приступов тошноты. У моей сестры был рак груди десять лет назад. Она себя ужасно чувствовала. Ее выворачивало несколько дней после процедуры. Мой доктор до сих пор выписывает мне рецепт Зофрана на всякий случай.
Я зашла следом за мамой, которая была увлечена разговором с кассиром Macy's. Я вытащила из сумки мобильник и начала читать смски, чтобы не слушать разговоров про мамин рак. У нее было хорошее настроение, и я не хотела, чтобы что-то его испортило. Особенно мои переживания.
– Не забудь передать доктору Фуллеру от меня привет. Она замечательная. Я до сих пор получаю от нее открытки на каждое рождество, – сказала кассир моей маме, собирая лекарства в пакет и передавая их маме через прилавок.
– Конечно, Дэбби. Я также расскажу о том, что у тебя еще одна внучка.
– Это было бы великолепно. Береги себя, а я буду за тебя молиться, – ответила кассир Дэбби с доброй улыбкой на лице.
Моя мама попрощалась, и мы вышли из Macy's. Пошли на обеденную площадку пообедать.
– Откуда ты знаешь Дэбби?
Моя мама посмотрела на меня и пожала плечами:
– Я и не знаю. Я ее в первый раз видела.
Лифт остановился на этаже Зэндера до того, как я это поняла. Я срочно начала рыться в сумке, чтобы занять руки мобильным телефоном, пока он снова не втянул меня в разговор или, не дай бог, пригласил на свидание. Продолжая копаться в сумке, я подняла глаза, только когда за ним закрылись двери. Вдруг я поняла, что он даже не взглянул в мою сторону и не попытался заговорить со мной. Я не осознавала, насколько сильно я хотела, чтобы он сделал что-то подобное, пока не почувствовала укол разочарования после его ухода.
– Увидимся, Девочка из кондитерской, – кинул он через плечо, пока я с открытым ртом наблюдала, как закрываются двери и лифт начинает подниматься вверх.
Я рассеяна.
С тех пор как Зэндер вышел из лифта две недели назад, у меня в голове полная неразбериха. Я спалила капкейки, уронила целый поднос пирожных, сорвалась на Мег, чего раньше никогда не делала. Она самая милая девушка в мире, которая не смотрит на меня с жалостью. А я отчитала ее за заказ, который сама записала неправильно.
Я целую неделю пропускала собрания, не желая столкнуться с Зэндером: его непринужденным смехом, симпатичными глазами, – или снова впасть в состояние шока, в которое он вверг меня, уйдя и не сказав ни слова. Хотя я ненавижу эти чертовы собрания, мне было неловко от того, что я пропустила их. Я постоянно проверяла, не оставила ли духовку открытой, и ощупывала карманы в поисках ключей от машины. С утра я влетела в квартиру, чтобы убедиться, что выключила утюг. Когда я вышла на улицу, я пнула переднее колесо машины от досады, что все это творится из-за чувства вины после пропуска тупого собрания – собрания, которое никогда мне не помогало и никак не повлияло на мою жизнь.
Мое огорчение – единственное объяснение, почему я постоянно слежу за столиком в углу – тем столиком, за которым сейчас Зэндер читает газету. Это тот самый столик, где я нашла еще шесть записок вслед за первой. Каждая содержала либо напоминание о том, что улыбка делает меня еще красивее, либо шутку подобно вчерашней: «Каждый раз, когда ты хмуришься, Бог убивает котенка». Мне стоило знать, что пропуск собраний не заставит его исчезнуть. И, конечно, Мег, которая не упускала случая повеселиться по поводу записок на салфетке, называя их чем-то наподобие сюжетов для телесериалов Холлмарка.
Что, черт возьми, он о себе возомнил?
– Что, черт возьми, ты о себе возомнил? – яростно спросила я, остановившись рядом с его столом в защитной позе, скрестив руки на груди.
Он взглянул на меня поверх газеты. У меня перехватило дыхание. Я была настолько обескуражена встречей с ним несколько недель назад в моей клинике, в моем личном пространстве, что не заметила ничего, кроме хорошего парфюма и приятной внешности. Сейчас, глядя на него в упор, я заметила, что его глаза не просто голубые. Они кристально голубые. Они искрятся, когда через окно рядом с ним светит солнце. Их обрамляют невозможно длинные темные ресницы.
