Текст книги "Я, Фейербах"

Автор книги: Танкред Дорст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Дорст Танкред
Я, Фейербах

Танкред Дорст

Я, Фейербах

Танкред Дорст, при участии Урсулы Элер

Леонард Бухов, перевод с немецкого

Действующие лица

Актер Фейербах

Ассистент режиссера

Женщина

Место действия

Сцена и зрительный зал

большого театра

Действие пьесы происходит после репетиции в пустом театральном зале. На сцене еще стоят детали декорации спектакля, который игрался накануне. Немного спустя после начала действия входят рабочие сцены. Не обращая внимания на Фейербаха, они освобождают сцену и затем начинают устанавливать декорацию предстоящего спектакля.

Фейербах, как мне представляется, – невзрачный человек среднего возраста. На артиста не похож, скорее наоборот: он стремится – очень робко и старательно – походить на обычного обывателя, человека, профессия которого требует неброского и солидного поведения. Его способ выражаться отличает тщательная, подчеркнутая правильность. Манера говорить производит впечатление несколько экзальтированной, поскольку время от времени он излишне растягивает гласные, усиливая при этом голос так, будто звук стремится высвободиться из словесного контекста, следуя за эмоцией. Однако тут же он продолжает говорить нормальным тоном. Довольно быстро становится ясно, что он – непревзойденный мастер в подражании: внезапно изменив позу, с помощью одного жеста может изобразить определенную личность. Но за бойкостью, переходящей порой в дерзкое высокомерие, постоянно ощущается состояние депрессии: это потерянный человек в пустой комнате без окон.

1.

Сцена и зрительный зал в полумраке.

ФЕЙЕРБАХ (на сцене). Свет! – – Включите же свет!

Свет не включается.

Если здесь некому включить для меня свет, я могу сразу же уйти. (Пауза. Кричит в зрительный зал.) Вы меня видите?!

Пауза.

Вы видите меня? – – Я очень сожалею, но задержка, вызванная отсутствием света, это не моя вина. Не станете же вы обвинять меня в том, что вам приходится ждать. Я ведь тоже жду!

Пауза.

Я бы хотел попросить вас: дайте мне хоть какой-нибудь знак, скажите хоть слово! Например: "Я здесь!" Прошу вас об этом, чтобы иметь возможность сориентироваться. Мне поможет, если я буду знать где вы сидите и наблюдаете за мной. – – Вся эта процедура, в общем-то не слишком приятна – ни для наблюдающего, который в результате должен вынести свое суждение, ни, равным образом, для актера на сцене.

Пауза.

Вы молчите? – – Но я хочу вам сказать, – меня нисколько не смущает необходимость играть здесь, на этой сцене, перед вами – напротив! Для меня нет ничего важнее, чем компетентный зритель. Мастер. Знаток людей, такой как вы. Что, извините? (С внезапной злостью.)

Но свет необходим мне, наконец!

Просто возмутительно, что здесь, на сцене, по-прежнему нет света! Возмутительно в особенности по отношению к вам, ведь вы хотите видеть меня, чтобы оценить, отвечает ли моя квалификация и моя индивидуальность вашим ожиданиям.

Пауза.

С в е т !

Сцена освещается. Декорация вчерашнего спектакля еще не убрана. Фейербах стоит перед рампой.

Ну, наконец-то! (В зал.) Что я должен делать? Мне не известно, какую пьесу вы собираетесь ставить и, следовательно, – какая роль в ней предназначена мне. (Пауза.) Сейчас я приготовил сцену из четвертого акта "Торквато Тассо"1, но мог бы также что-нибудь сымпровизировать, как вы пожелаете! Я был бы счастлив, если бы вы подсказали мне идею, которую я мог бы подхватить и затем развить... если бы мы уже сейчас в известном смысле начали сотрудничать.

Пауза.

Но где же вы?

АССИСТЕНТ (в зрительном зале, спереди слева). Здесь.

ФЕЙЕРБАХ. Я имею в виду господина Леттау.

АССИСТЕНТ. Его еще нет.

ФЕЙЕРБАХ (раздраженно). Вот как, его еще нет. – Ага. – Его еще нет. Еще на пришел. – Так, так. – Еще нет. – А вы кто?

АССИСТЕНТ. Ассистент.

ФЕЙЕРБАХ. Так, так. – Ага. – Ассистент. Очень странно. Я приглашен сюда, чтобы господин Леттау посмотрел меня в связи с ролью, которую мне предстоит сыграть в его представлении. Правильно?

АССИСТЕНТ. Да.

ФЕЙЕРБАХ. Я пришел не для того, чтобы выступать перед его ассистентом. (Поворачивается и уходит со сцены.)

АССИСТЕНТ (кричит ему вслед). Господин Фейербах! Пожалуйста...!

Однако Фейербах не возвращается.

2.

Ассистент некоторое время в нерешительности раздумывает, затем подходит к режиссерскому пульту, берет телефонную трубку.

АССИСТЕНТ (по телефону). Дай мне быстренько шефа!.. Фейербах ушел... – Но я пытался. – Нет. – Да, я очень сожалею. – – Я же могу еще на служебный вход... да, да, я сейчас. – – Да, я знаю. – – Нет, нет, не завелся... он просто ушел... я не знаю... да, извини, сейчас же сделаю.

Появляются рабочие сцены и начинают разбирать декорацию. Ассистент кладет трубку, затем набирает другой номер.

(По телефону.) Служебный вход?

Фейербах возвращается на сцену.

(По телефону.) Все в порядке, уже не нужно.

3.

Фейербах снова выходит к рампе.

ФЕЙЕРБАХ. Хорошо. Я подожду. Чем стоять в кулисах на пути у рабочих и мешать им перестраивать декорацию, которая, по-видимому, необходима для вечернего представления, я ведь точно так же могу подождать и здесь.

АССИСТЕНТ. Я уж подумал, что вы ушли! Господин Леттау непременно хочет вас увидеть, непременно!

ФЕЙЕРБАХ. Здесь, я вижу, есть стул. – Должно быть, его поставили, полагая, что мне придется ждать.

АССИСТЕНТ. Нет, не потому, но вы садитесь!

ФЕЙЕРБАХ. Вот здесь. – – Нет, чуть дальше. (Переставляет стул на другое место и садится.) Как много пространства вокруг меня. Я дышу. – – Да. И этот стул... стул и пространство!

Пауза.

Стул – это: парк поздней осенью, опадает листва. Здесь сижу я, в моей руке часы. – – Стул в исповедальне. – – В салоне: светская беседа! – – В приюте, конечная остановка исковерканной жизни. – – Проситель в приемной, ноги вот так... (Все это он демонстрирует.) Трон. – – Что вы сказали?

АССИСТЕНТ. Я ничего не говорил. Я с восхищением наблюдаю.

ФЕЙЕРБАХ. Расина следовало бы играть сидя, написал как-то один умный человек. Совершенно справедливо.

АССИСТЕНТ. Кто?

ФЕЙЕРБАХ. Я сказал: совершенно справедливо!

АССИСТЕНТ. Я бы не разрешил актерам сидеть. На мой взгляд это неверно.

ФЕЙЕРБАХ. Ты сидишь, и другие персонажи трагедии тоже сидят. И вся драма играется так, будто действие происходит в салоне, диалог проговаривается тоном легкой болтовни, беззаботно, страсти, конечно, присутствуют, однако они скрыты, упрятаны под поверхностью.

АССИСТЕНТ. Я считаю, что это бессмыслица.

ФЕЙЕРБАХ. Ипполит возле чайного столика, Митридат... Береника берет конфету, в руке у Гектора бокал с шерри, при этом он беседует... Великолепно!

Ассистент тем временем звонит по телефону и перестает слушать.

Вас удивляет, что у меня такие красивые, необычные часы. Они мне достались по наследству. Взгляните! (Хочет показать Ассистенту карманные часы.)

АССИСТЕНТ (разговаривая по телефону). Красивые.

ФЕЙЕРБАХ. Они остановились, когда умерла моя мать, а в нашей семье живет предание, что они останавливаются каждый раз, когда умирает их владелец. Это, правда, мужские часы, но моя мать тем не менее всегда имела их при себе.

АССИСТЕНТ (разговаривает по телефону, не слушая Фейербаха). Я же говорю по телефону!

Пауза. Ассистент говорит по телефону.

ФЕЙЕРБАХ. Вы разговариваете с господином Леттау? – – Тогда напомните ему, пожалуйста, о нашей договоренности, о письме, которое я ему написал. – И, естественно, о том, как он мне ответил, написал чудесное письмо, очень любезное, да, ответил буквально по-дружески. Напомните, что я по его желанию явился сюда, после репетиции. – – Он, должно быть, захотел немного отдохнуть. Но пусть он знает, что я, как мы и договаривались, уже здесь, пришел минута в минуту! – – Но для меня не составит никакого труда, если я его немного подожду. Скажите ему об этом!

Пауза.

АССИСТЕНТ (продолжая говорить по телефону). Да успокойтесь же, наконец! Я говорю не с господином Леттау!

ФЕЙЕРБАХ. Хорошо, хорошо, хорошо.

Ассистент кладет трубку.

Пауза.

Если вы позволите дать вам добрый совет...

4.

ФЕЙЕРБАХ. Вы, должно быть, собираетесь стать режиссером?

Ассистент не отвечает.

У вас есть счастливая возможность работать с очень хорошим режиссером и учиться у него ремеслу. Я не спрашиваю, как вам это удалось! Но вы обладаете огромной привилегией ! Многие одаренные молодые люди страстно желали бы оказаться на вашем месте, ради этого они готовы даже на жертву. Все хотят стать режиссерами! Режиссер – незримый владыка над всем, что совершается на сцене, ведь это нечто чудесное, великое! Не так ли?

АССИСТЕНТ. Да.

ФЕЙЕРБАХ. Но вы не станете режиссером! Вас ждет провал!

АССИСТЕНТ. Спасибо.

ФЕЙЕРБАХ. Послушайтесь моего совета, откажитесь! Оставьте ваши планы, прежде, чем произойдет катастрофа! Я не знаю есть ли у вас талант, вполне возможно, что какой-то талант у вас и есть – впрочем любой человек обладает определенным талантом, пока он молод. В течение недолгого времени сверкает в глазах молодежи нечто исключительное. Но это быстро проходит. Может статься, что вашего таланта хватит на более длительный период, так что уже после первого незначительного успеха вы уверуете, что это призвание всей вашей жизни. – – Вы уже ставили что-нибудь?

АССИСТЕНТ. Да. И что?

ФЕЙЕРБАХ (торжествующе). Вы слишком слабы! Я заметил это с первых мгновений нашего знакомства. Движение руки, когда вы сказали: "Здесь". Дело в том, что этот жест хорошо мне знаком. Уже двадцать лет знаю я этот жест. Тогда, еще молодым актером, я играл в Ганновере. И господин Леттау тоже там был. Вы ему подражаете, господин ассистент! Вы подражаете ему самым чудовищным образом. Как вы сидите передо мной после этого телефонного разговора! Чуть ли не лежа висите поперек кресла, перебросив руку на соседний подлокотник. – – Леттау! Все – Леттау! (Подчеркнуто громко смеется.)

Вот теперь вы сами заметили в какой позе лежите в кресле. Сейчас вы, наверное, были бы рады сесть прямо, но не можете себе этого позволить, потому что я обратил внимание на вашу позу и теперь вы опасаетесь показаться излишне послушным, если сядете прямо: это тоже слабость! – – Провоцирующая небрежность его жестов, его манеры держаться, которая общеизвестна, у него воспринимается, как признак независимости, оригинальности, силы и – об этом я упоминаю с очень большой осторожностью – как признак высокомерия. У вас же все это выглядит как вздорное кривляние! Вы слабы и за позой пытаетесь спрятать свою слабость! Актер, который, возможно, будет с вами работать, заметит это сразу же, и если он не такой же как вы робкий новичок, то справится с вами в два счета. Боже вас упаси становиться режиссером! (Изменив тон.) Кстати, с кем это вы говорили по телефону?

АССИСТЕНТ. Вас это нервирует?

ФЕЙЕРБАХ. Вы сообщили ваше суждение?

АССИСТЕНТ. Суждение?

ФЕЙЕРБАХ. Я хотел сказать... я имею в виду... (Он вдруг начинает говорить возбужденно, руки трясутся.)

АССИСТЕНТ. Я разговаривал с моей приятельницей, если вам так интересно. Судя по всему, сегодня мне придется задержаться дольше обычного.

5.

ФЕЙЕРБАХ. Все в ожидании! Все в ожидании! Люди стоят во мраке и ждут. Будет ли когда-нибудь вновь светло? Жрец вырывает у жертвы бьющееся сердце и поднимает к черному небу.

АССИСТЕНТ (кричит рабочим сцены, которые с шумом передвигают мебель). Да прекратите же, наконец, этот грохот на сцене!

ФЕЙЕРБАХ. Некоторые режиссеры умышленно заставляют актера ждать, даже в период репетиций. Актер хочет работать, хочет показать, что он за ночь придумал, что в соответствии со своей ролью разработал, а режиссер заставляет его ждать. Актера вызывают на следующее утро, и снова дело до него не доходит. Режиссер говорит, что теперь он будет работать над другой сценой, что изменил свои планы – – ладно, но актера тем не менее продолжают вызывать! Не освобождают от репетиций! Он не может пойти погулять. Актер приходит и ждет – его не приглашают на сцену, он не может говорить с режиссером. Так продолжается целую неделю, пока он не впадает в полную растерянность и не утрачивает веру в себя. Но тут наступает его черед, и после удачной репетиции режиссер говорит ему : "Ты был прекрасен! Именно эта твоя взвинченность была так мне нужна для той сцены!" – Если достигнут подобный результат, я не стану утверждать, что это издевательство, тогда я скажу, что это гениальность. – Но нечто подобное может себе позволить только большой художник, а не такой как вы новичок в деле творческого общения с людьми.

Молчание.

Актер должен забыть о своих многообразных, испытанных способах воздействия! Он обязан забыть свое мастерство! Он должен забыть свой язык! Забыть слова и их значение! Фразы, звучащие из его рта, должны быть чужды ему, непонятны, как если бы он внезапно заговорил по-китайски, как если бы его рот произносил слова на языке, которого не знает его разум! Он должен лишиться уверенности в себе! Должен забыть все, чему учился! И все, что постиг, он тоже должен забыть, равно как и все то, что он, по его убеждению, твердо знает! И психологию тоже, с ее так называемыми непреложными закономерностями, на которые все так охотно полагаются! Именно психология, господин ассистент, стала чумой нашего столетия! Следует отрешиться от всяческих знаний и стать чуждым самому себе! И вот тогда, друг мой, огромная пустота! Лишь тогда актер, этот новый простосердечный Парсифаль, может обратить свой взгляд на любые явления и они предстанут перед ним как в первый день творения – никогда дотоле не виданными, ни с чем не сравнимыми! Правда, в этот период впадаешь порой в отчаяние. Беспомощно стоишь на сцене, подобно человеку, впервые в жизни вышедшему на театральные подмостки. Но, видите ли, мне все же, несмотря ни на что, удалось достичь немалого: мой Эмпедокл2, мой Тассо, мой Эдип – все это были поистине великие роли! Я уже был однажды в милости, а выйти из милости невозможно. Слово "милость", должно быть, раздражает вас?

АССИСТЕНТ. Нисколько.

ФЕЙЕРБАХ. Это понятие религиозное, в этом смысле я его и использую.

6.

АССИСТЕНТ. Меня раздражает другое – почему, если вы так знамениты, я ни разу о вас не слышал.

ФЕЙЕРБАХ. Как давно вы в театре?

АССИСТЕНТ. Пять лет.

ФЕЙЕРБАХ. Ну да, ну да! Я забываю, что вы еще молоды! Все эти пять лет я действительно не играл. Я даже семь лет не играл.

АССИСТЕНТ. Вы не играли целых семь лет?

ФЕЙЕРБАХ. А вы разве не читаете? Не просматриваете фотографий спектаклей, которые были поставлены до вашего периода? Никогда не читаете журнал "Театр сегодня"3?

АССИСТЕНТ. Если речь идет о вас, вы, наверное, имеете в виду "Театр вчера"?

ФЕЙЕРБАХ. Да, да, раньше это был превосходный журнал. В нем часто писали обо мне, публиковали мои фотографии.

АССИСТЕНТ. Чем же вы занимались все эти семь лет вашего отсутствия?

ФЕЙЕРБАХ (испуганно, как бы защищаясь). Ваш вопрос нисколько меня не задевает! Он меня не трогает! Вы заблуждаетесь! Вам не удастся оскорбить меня подобным вопросом!

АССИСТЕНТ. Да я вовсе не хотел .

ФЕЙЕРБАХ. Нет хотели, хотели! Со свойственной вам дерзкой бесчувственностью вы захотели поставить меня в дурацкое положение.

АССИСТЕНТ. Да я только хотел спросить. Не надо так волноваться.

ФЕЙЕРБАХ. На эти семь лет я решил... устроить себе перерыв.

АССИСТЕНТ. Странно.

ФЕЙЕРБАХ. Что здесь странного?

АССИСТЕНТ. Ну, это очень необычно, целых семь лет! Я имею в виду – по собственному желанию.

ФЕЙЕРБАХ (в бешенстве). Дерзкий невежа!

АССИСТЕНТ. Согласен, встречаются, конечно, актеры, которые берутся за другую профессию или посвящают себя каким-нибудь социальным проблемам, поскольку одного актерства для них недостаточно. Но в подобных случаях они уже не хотят возвращаться на сцену через семь лет.

ФЕЙЕРБАХ. "Неуд".

АССИСТЕНТ. Ведь можно заняться чем-нибудь другим, освоить другую профессию.

ФЕЙЕРБАХ. Итак, актерской профессии вы ставите: "неуд"! Один балл!

АССИСТЕНТ. Существует множество других профессий.

ФЕЙЕРБАХ. Какому же виду деятельности вы готовы дать оценку "удовлетворительно", а, может быть, даже "хорошо" или "отлично"? Аптекарь?

АССИСТЕНТ. Не совсем.

ФЕЙЕРБАХ. То есть – "неуд"! – Политик?

АССИСТЕНТ (отвергая). Ну уж, политик!

ФЕЙЕРБАХ. "Неуд"! – Учитель?

АССИСТЕНТ. Лучше не надо.

ФЕЙЕРБАХ. "Неуд"! – Спелеолог?

АССИСТЕНТ (смеясь). В пещерах слишком темно.

ФЕЙЕРБАХ. "Неуд"! – Программист?

АССИСТЕНТ. Боже упаси!

ФЕЙЕРБАХ. "Неуд"! – Авто гонщик?

АССИСТЕНТ. Возможно.

ФЕЙЕРБАХ. Возможно – означает "неуд"! – Биржевой маклер?

АССИСТЕНТ. К сожалению, нет.

ФЕЙЕРБАХ. Значит, "неуд"! – Криминалист?

АССИСТЕНТ. Да, но в полиции...

ФЕЙЕРБАХ. "Неуд"! Вот видите! Для вас все профессии неудовлетворительны! (Смеется.)

АССИСТЕНТ (с неожиданной настойчивостью). А где вы были все эти семь лет?

ФЕЙЕРБАХ. Не собираетесь ли вы заподозрить меня в том, что я находился в заключении? Что именно здесь кроется темное пятно? Возможно, уголовного характера? Какое-нибудь правонарушение? Или даже преступление?

АССИСТЕНТ. Нет, нет, нет.

ФЕЙЕРБАХ. Я не был в тюрьме! – – Все эти годы я...

АССИСТЕНТ. (останавливает его) Да оставьте вы!

ФЕЙЕРБАХ. Нет. Я отчитаюсь, хоть и вовсе не обязан. Вы для меня не авторитет. Вы сидите здесь, всего лишь оберегая место. И я занимаюсь вами только ради того, чтобы не скучать. – Мне хочется вразумить вас. – Все эти семь лет я впитывал в себя жизнь, на меня многое обрушилось, но я смог всему противостоять. Вам, мой юный ассистент, не следует рассуждать вот так – от двери к двери! В одну дверь заглянули – талант. В другую – уголовщина. В третью – унылая повседневность. Еще в одну – погубленная жизнь. Распахивать и захлопывать одну дверь за другой и быстренько определять, что за ней скрывается.

АССИСТЕНТ. Я не понимаю, что за двери...

ФЕЙЕРБАХ. Ах, о дверях я говорю в переносном смысле. Двери цвета слоновой кости.

АССИСТЕНТ (смотрит на Фейербаха так, будто лишь теперь начинает его понимать). Ах, вот как.

ФЕЙЕРБАХ (возбуждаясь). Разве жизнь, жизненный путь не может иметь пробелов? Внезапных скачков и вывертов – всего того, что в театральной пьесе, естественно, встретиться не может! Разве у меня не могло быть ослепшего брата, с которым я ходил бы в горы, семь лет подряд, а в заключение оказался бы в Венеции? Или не могло так случиться, что я семь лет пролежал, едва дыша, в коматозном состоянии? Или, что у меня была любимая мной и преданная супруга, с которой я путешествовал по разным странам, чтобы она их увидела, прежде чем ее оставит память и она погрузится в бесформенный мрак? Ведь могло же все это случиться, господин ассистент!

7.

ФЕЙЕРБАХ. Зато теперь я здесь! И охвачен лихорадочным

желанием снова стоять на сцене, она призывает меня, притягивает! Ради этого я готов мириться даже с необходимостью приходить сюда, чтобы меня посмотрели, будто я никому не известен, будто я новичок. Будучи новичком приходится многое сносить. С горечью я вспоминаю то время. Однажды я пришел и захотел исполнить один из зонгов Брехта, весьма острую, резкую вещь; я начал, но режиссер остановил меня и сказал: "Господин Фейеркрах, или как вас там, мне скучно на это смотреть! Прошу вас после каждой строчки делать небольшой подскок." Я ответил: "Нет, после строки Брехта я не стану делать подскока, в этом тексте каждая строчка слишком важна для меня." Он сказал: "Зато для меня важен подскок!" Ничего не поделаешь, в конце концов я начал подскакивать! И такие подскоки мне тогда приходилось делать довольно часто. Сплошные подскоки, подскоки и прыжки! Теперь это позади, слава Богу, теперь это в прошлом. – – А какие унижения приходилось испытывать другим коллегам, лучше не вспоминать.

Молчание.

Самую неприятную историю рассказывал мне актер, который эмигрировал в Америку. С огромным трудом, посредством тысячи писем, ему удалось добиться встречи со знаменитым режиссером. Этим режиссером был Орсон Уэллс. Итак, он представился. Знаменитый режиссер внимательно оглядел его. Они обменялись несколькими словами, затем вышли из комнаты, прошли по коридорам, режиссер открыл какую-то дверь. Это был туалет. Он попросил актера остановиться возле писсуаров и заперся в одной из кабин. Оттуда он крикнул актеру: "GO ON! ПРОДОЛЖАЙТЕ!"

Молчание.

Как вы это находите?

АССИСТЕНТ. Негигиенично.

ФЕЙЕРБАХ (возбужденно). Ах, вы находите, что это смешно? Ага! Тогда мне ясно, что вы собой представляете! Тогда мне ясно, для чего вы здесь! Вы здесь для того, чтобы дать мне именно такой ответ! Я не случайно рассказал вам этот скверный, вызывающий отвращение эпизод.

АССИСТЕНТ. Да с чего вы взяли! Я здесь сижу и жду, так же как и вы.

ФЕЙЕРБАХ. И это не первый ваш наглый ответ, вы просто провоцируете меня! Но я сохраню спокойствие! Да, да.

Продолжительное молчание.

Я буду читать Тассо, монолог из четвертого акта.

ГОЛОС ИЗ ГРОМКОГОВОРИТЕЛЯ. Собаку уже привели.

ФЕЙЕРБАХ. Я буду читать Тассо, монолог из четвертого акта. Тассо я играл дважды. В первый раз – еще очень молодым человеком, в Кобурге. В то время я еще совсем не понимал глубинной проблемы этой пьесы, ее связи с моей жизнью и страданиями. Я лишь упивался языком, чудесными стихами! Юный, милый, исполненный надежд человек... зачем только люди становятся актерами? И потом еще один раз, в более зрелом возрасте. Это было... – вот видите, ...это было семь лет тому назад! О роли тогда много говорили и также писали – о да, о да! И я все это читал. Много воды было пролито, но никто не утонул.

АССИСТЕНТ. Воды?

ФЕЙЕРБАХ. Просто я так выразился, так, мимоходом! Все были потрясены! Восхищение и трепет перемешались, как это обычно бывает перед лицом большого события! Я и сам это ощущал, с первого мгновения. Обрушивается лавина света, и все в твоем уме ярко освещается.

АССИСТЕНТ (смеется). Вы так странно рассказываете об этом.

ФЕЙЕРБАХ. Да?

АССИСТЕНТ. На мой взгляд – да. – Но сами-то вы считали это успехом или нет?

ФЕЙЕРБАХ (раздраженно, парируя). Да что вы понимаете!

Пауза.

Теперь, уже написав письмо господину Леттау, я прочитал пьесу вновь, а затем, в последующие дни и ночи, перечитал, проштудировал всю драматургическую литературу, классическую и также новейшую... это было захватывающе! В моем воображении возникло чудовищное, неслыханное, грандиозное представление! Нескончаемая драма о величии и ничтожестве человека! – – Вам известна пьеса "Ночь демонов"4?

АССИСТЕНТ. Нет.

ФЕЙЕРБАХ. А "Пиппа танцует"5?

АССИСТЕНТ. Нет.

ФЕЙЕРБАХ. "Васантасена", называемая также – "Глиняная повозка"6?

АССИСТЕНТ. Как? Нет.

ФЕЙЕРБАХ. "Жиль и Жанна"7? О встрече святой Жанны с извергом Жилем де Рэ?

АССИСТЕНТ. Нет.

ФЕЙЕРБАХ. "Бедный кузен"8?

АССИСТЕНТ. Это Барлаха, я о ней слышал.

ФЕЙЕРБАХ. "Поток"9Макса Гальбе?

АССИСТЕНТ. Нет.

ФЕЙЕРБАХ. "Разносчик льда грядет"10?

АССИСТЕНТ. Нет.

ФЕЙЕРБАХ. Можно назвать также – "The Iseman cometh".

АССИСТЕНТ. No, sorry11.

ФЕЙЕРБАХ. "Горе от ума"?

АССИСТЕНТ. Не знаю.

ФЕЙЕРБАХ. "Перикл"?

АССИСТЕНТ. Нет.

ФЕЙЕРБАХ (изображает отчаяние). Это же Шекспир! Эх вы – самонадеянный ассистент! Отправляйтесь-ка домой! Здесь вам не место! Уходите, и займитесь лучше импортом-экспортом!

АССИСТЕНТ (смеется). Я уже подумывал об этом.

ФЕЙЕРБАХ. Ответ просто обезоруживающий. Вы мне становитесь почти симпатичны.

8.

ФЕЙЕРБАХ. Мне, однако, думается, что вашему поведению и вашему характеру недостает определенной последовательности. А без нее вы не сможете работать в профессии, которую избрали! – – Вот я – полная ваша противоположность. За что бы я ни взялся, все делаю с полной отдачей и порой дохожу в этом до крайностей. Если я вдруг порежусь перочинным ножом, то не только поцарапаю кожу, но разрежу глубже, и в результате отрежу весь указательный палец.

АССИСТЕНТ. Вот как?

ФЕЙЕРБАХ (испуганно). Это всего лишь пример, только пример.

ГОЛОС ИЗ ГРОМКОГОВОРИТЕЛЯ. Собаку уже привели.

ФЕЙЕРБАХ. На сцене со мной однажды был случай – это очень комическая история, я по сей день не перестаю смеяться – по указанию режиссера я должен был, после завершения сцены с Дездемоной, подняться по лестнице на три ступени, затем повернуться, снова спуститься вниз и выйти с другой стороны. – А что за собака?

АССИСТЕНТ. Все в порядке, не обращайте внимания.

ФЕЙЕРБАХ. Я же поднялся не на три ступени, но и на четвертую, пятую и так по всему лестничному помосту до самого верха! Вы ведь знаете где оканчивается театральная лестница – в пустоте! Это всего лишь помост, лестница-фантом. Все кричат: Остановись! Остановись! К счастью, когда я свалился, не сломал себе шею. (Резко смеется.)

АССИСТЕНТ. Странная история.

ФЕЙЕРБАХ. Мы так смеялись, так смеялись! – Вы уходите?

АССИСТЕНТ (встал, идет к сцене). Да где, наконец, собака? Должен же хоть кто-нибудь заняться этой чертовой дворнягой!

На сцене никого из персонала нет.

Куда все подевались?

ФЕЙЕРБАХ. Не можете же вы просто так уйти!

АССИСТЕНТ. Что я – ваш сторож?

ФЕЙЕРБАХ (испуганно). Нет, вы не мой сторож! Боже упаси! Нет! Как вам только могло такое прийти в голову? Мне не нужен сторож! Вы, по-видимому, хотите подняться к господину директору, к господину Леттау, и сказать, что мы его ждем здесь так долго. Вам не надо этого делать! Я очень терпелив! (Кричит вверх, к порталу.)

Мое терпение безгранично! – -

Ведь у вас повсюду микрофоны, а, возможно, и видео-глаз, который за нами наблюдает. Но, вероятно, после репетиции его выключают, чтобы господин Леттау имел возможность отдохнуть. Я могу это понять. Все время театр, ничего, кроме театра! Он просыпается и думает – опять театр, а при этом он, возможно, предпочел бы обычную жизнь, потому и выключает аппаратуру.

Когда абсолютно тихо, когда театр словно вымирает, жизнь возвращается. (Кричит вверх.)

Мое терпение безгранично!

Он меня услышал?

АССИСТЕНТ. Не думаю.

ФЕЙЕРБАХ. Какая тишина! Чернильно-черная тишина. Как невероятно тихо! Я снимаю ботинки, чтобы мои шаги не были слышны. Потому что мои шаги могут мешать. Ведь мои шаги – если я не сниму ботинок – грохотали бы как гром! (Снимает ботинки, ставит их рядом к рампе, делает несколько шагов, неслышно прохаживается в носках по сцене.) Считается, что только на природе, в одиночестве природы, можно ощутить глубочайшую тишину... в пустыне. Мне знакома пустыня, я шел по глубокому песку, который при каждом шаге вновь и вновь обволакивает лодыжки – там меня тоже охватывало искушение идти все дальше и дальше. Но подобная глубочайшая тишина существует и в театре, порой даже во время самого незначительного представления, в зале сидит тысяча людей или даже больше, актер сделал движение рукой, произнес фразу, бросил взгляд, замер на мгновение, и вдруг наступает эта великая тишина – глубокая как сталактитовая пещера, всеохватывающая тишина. Тысяча человек в темном зрительном зале. Такое мгновение как бы останавливает время. Sitit anima mea Deum, Deum vivum12 – живого Бога жаждет душа моя! – А теперь скажите, господин ассистент, разве не мы сами создаем нашего Бога, там, наверху? – А как вы, собственно, оказались в театре?

АССИСТЕНТ (не слушал). Я?

9.

ФЕЙЕРБАХ. Я расскажу вам, как я попал в театр. Мы ждем уже более часа, и нам придется ждать еще дольше. Мне было семь лет. Я был довольно замкнутым ребенком. У меня перед глазами картина – холодным воскресным днем я иду с моей теткой в тир, но вовсе не стрелять, мне это не нравилось. Ведь все мальчики любят стрелять, так хочется в кого-нибудь прицелиться и бабахнуть! Мне же, мне никогда этого не хотелось! В тире иногда давали детские представления, гастрольные спектакли, и в этот воскресный день там играли детскую пьесу. Я был просто вне себя, был восхищен, – мерцал синеватый, таинственный свет, один раз появилась какая-то фигура, очень большая и вся из золота – я завидовал всем, кто там, наверху, ходил и разговаривал, и смеялся, а один из них мог даже летать по воздуху через всю сцену, туда и обратно! Я спросил мою тетку, которая купила билеты: "Сколько нужно заплатить, чтобы разрешили быть там наверху и говорить, и летать?" Она рассмеялась и ответила: "Нисколько, нисколько, маленький глупышка, платят только за то, что смотрят!" Я ей не поверил. Наверняка у нее просто нет столько денег, подумал я. Она была молодая портниха, одна из тех незамужних теток, которые по воскресеньям берут с собой маленького племянника и идут с ним куда-нибудь развлечься, чтобы доставить ребенку радость. В этом их жизнь, другой у них нет. Возможно, в дни вашего детства таких теток уже не было, этих милых, скромных и порой своенравных созданий, которые независимо и добросовестно проходят предназначенный им путь и всю свою жизнь нисколько не рассчитывают на то, что кто-то обернется и с симпатией посмотрит им вслед. Да. И вот тогда я стал актером и заплатил за это всей своей жизнью. – Ну, а вы?

АССИСТЕНТ. Автостопом.

ФЕЙЕРБАХ. Что это должно означать?

АССИСТЕНТ. Да, автостопом. Я стоял на автостраде и хотел добраться до Южной Франции. Одна из машин остановилась и захватила меня, и это был директор театра.

ФЕЙЕРБАХ. Ага. Вот как.

АССИСТЕНТ. Я тогда и представления не имел, что такое директор театра.

ФЕЙЕРБАХ. Ах вот как, вы, наверное, понравились ему? Ага! Что ж, чисто внешне – вы симпатичный молодой человек. Иногда этого бывает достаточно. Во всяком случае – на некоторое время.

Из кулисы выходит полная женщина.

Останавливается.

1О.

ФЕЙЕРБАХ. Трагической ошибкой всей моей жизни стала вера в то, что в театре не действуют преграды и ограничения обычной жизни, что в театре можно всего себя, всю свою сущность развить до самого конца, до абсолютной ясности, до последнего предела. Однако именно в театре постоянно слышишь: соблюдать дисциплину, поддерживать дисциплину! Ни в коем случае нельзя быть человеком ненадежным, на которого опасно полагаться, в противном случае сразу же должен опуститься занавес.

АССИСТЕНТ. Да. Несомненно.

ФЕЙЕРБАХ. Мне известно несколько случаев, когда именно так и произошло. Я вспоминаю историю с четками в "Генрихе Четвертом". (К женщине.) Что вам угодно?

ЖЕНЩИНА. Я привела собаку.

АССИСТЕНТ. Но где? Где же она?

ЖЕНЩИНА. В данный момент... не знаю. И не совсем понимаю, где я оказалась.

ФЕЙЕРБАХ (язвительно). На сцене, милая дама!

ЖЕНЩИНА. Благодарю вас. Какой здесь ужасный беспорядок.

АССИСТЕНТ. Так где же собака?

ЖЕНЩИНА. Я привела ее. Но она пропала. Я отпустила ее всего на мгновение. Она что-то вынюхивала. – Но я не думаю, что она вам подойдет. Она никому не может пригодиться. И мне тоже. Коллега сказал, что вы ищете собаку. – Меня эта собака все время только раздражала.

ФЕЙЕРБАХ (язвительно, к Ассистенту). А что она должна уметь, чтобы сыграть свою роль?

АССИСТЕНТ. Ничего! Абсолютно ничего!

ЖЕНЩИНА. Ну, тогда еще она может подойти. Она совершенно ничего не умеет.

АССИСТЕНТ. От собаки требуется только одно: быть терпеливой. Ее будут носить. В определенный момент актер проносит ее через сцену и бросает в бочку.