Текст книги "Владычица Безумия"

Автор книги: Танит Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

3

Два дня и одна ночь оставались им. И что им было делать в эти последние мгновения, оставшиеся до конца света? Бессмертные и всемогущие, они могли растянуть или изменить время, но заставить его повернуть свое течение вспять или остановиться неподвластно даже Повелителям Ночи.

Их дом был полон народу, огней и музыки. Их развлекали, их забавляли, их проводили через тысячу врат удовольствий, им воздавали царские почести. Кто-то из их колдовских слуг так и остался потом на земле в человечьем облике, а кто-то превратился в лягушек и сов, наполнивших темный лес.

Их дом стоял пуст, тих и темен. Совейз пекла хлеб из серой муки и трав. Чуз, окончательно утративший сходство с Олору, хотя сохранивший его облик, ломал еловые ветви для постели и рубил дрова для очага. Вплетя в волосы полевые цветы, они сидели за скудной трапезой, которая в любой момент могла обернуться роскошным пиршеством – стоило им только захотеть.

На вторую ночь, когда начался отсчет тех часов, которые остались до разлуки, они отправились в лес. Все озера сверкали, словно наполненные звездами, все ночные звуки превращались в нездешнюю музыку. Все дневные птицы очнулись от сна и распевали для них этой ночь. Они лежали на шелке мягких трав бок о бок и заново изучали друг друга. И говорили друг другу все те слова, которые говорят друг другу любовники перед долгой разлукой.

На третью ночь, после их скромного крестьянского ужина, они снова ушли в лес, но на этот раз заперли дом и не оставили в нем света. Они забрались в самую чащу, где царила вечная ночь, где не появлялись ни птица, ни зверь, ни человек, ни демон – они были первыми. И там они сели на черную мертвую землю и стали ждать Азрарна.

Они ждали долго, очень долго – или, быть может, Азрарн, Князь Демонов заставил их думать, что они ждут уже целую вечность. Луна забралась высоко в черное небо, и тонкий ее бледный лучик пробился к любовникам и разогнал кромешную тьму.

Тогда Совейз спросила устало:

– Как ты думаешь, что он уготовил тебе?

– Я могу только догадываться. Но я думаю, что то самое, о чем он говорил мне уже много лет назад.

– Это страшно?

– Наверное. Смотря с какой точки зрения.

– Перестань говорить как человек. Отвечай мне как Чуз, Повелитель Тьмы, мой паж, мой господин.

– О, моя возлюбленная, душа моей несуществующей души, рассвет моей ночи.

– Замолчи. Я хочу, чтобы ты отказался. Иначе я не буду ни душой твоей, ни рассветом.

– Это невозможно. То, что должно произойти, должно произойти.

– И что же тогда будет говориться о тебе в легендах? – спросила Совейз с горечью. – Что ты, Повелитель Тьмы, принял судьбу из рук какого-то Ваздру – только потому, что убил его возлюбленную?

– Ага, а что же случилось с «ты убил мою мать»?

– Ничего. Но она принадлежала только ему. Может ли вино воззвать к кувшину: «Мама, мама!» – когда уже выпито? Она была моим кувшином, а вино выпил Азрарн.

Но время шло, и луна исчезла за деревьями. Любовников снова поглотила кромешная тьма, живая, словно дыхание большого зверя.

И внезапно тихий и осторожный, как стук в дверь, перед ними загорелся свет. Азрарн не хотел быть невежливым – ведь они с Чузом заключили договор. И потому предупредил о своем появлении.

Он возник сразу вслед за светом, озарившим поляну. Его черная фигура неподвижно застыла над ними, словно призрак из ночного кошмара.

И, как незадолго до того Совейз, явившийся демон спросил:

– Догадываешься ли ты, что тебя ждет?

– Думаю, что да.

– Согласен ли ты на это?

– Мы договорились, – просто ответил Чуз.

– Азрарна, – сказал демон.

– Это не мое имя, – ответила она.

– Это твое имя, – возразил Азрарн. – Азрарна, что ты намерена делать теперь, когда он оставит тебя? Я не проявляю заботу, мне просто любопытно.

– Подавись своим любопытством, – беззлобно ответила Совейз. – Я последую за ним.

– Быть посему. А теперь я скажу тебе, за кем именно ты последуешь. Доныне он был человеком, прекрасным юношей, часто творившим разные выходки, о которых он любил говорить, что это – просто его безумства. Но, следуя нашему соглашению, он готов выдержать то, что я назначу. Итак, он должен будет уравновесить собственный титул и власть, данную ему над безумием. Князь Безумия должен стать отныне безумен. Действительно безумен, таков, каковы все безумцы. Он будет стонать, плакать, нести околесицу и раздирать себе лицо ногтями. Он будет больше подобен зверю, чем любой осел или шакал. Он станет отверженным в любом людском племени – и мишенью для насмешек среди всех иных племен. Для демонов он уподобится новой игрушке, забаве, которая, впрочем, всем быстро наскучит. Отныне он не Князь, не Повелитель и не маг. Безумный и отверженный, одинокий скиталец по равнодушному лику земли. Ибо, как бы ты не отрицал это, земной мир равнодушен к тебе, о Шут-при-Свете-Дня, точно так же как он равнодушен к Повелителю Ночи. Но свет дня не сумеет защитить тебя. И эту казнь придется тебе нести ровно одну человеческую жизнь, пока смерть или чья-нибудь рука не нанесут тебе последнего удара, еще более подлого, чем ты сам. Только тогда Чуз снова станет Чузом. И, если ты принимаешь все это, то быть посему. Если же тебя что-то не устраивает, то мы можем придумать новую казнь.

– Дорогой мой! – с преувеличенным воодушевлением воскликнул Чуз. – Что же еще может так притягивать меня, как попытка прожить – всего лишь одну человеческую жизнь, так невероятно мало! – прожить это время так, как живут все мои дети. Я буду просто счастлив!

– Отлично, – сказал Азрарн. – В таком случае будь счастлив.

– Нет, – сказала Совейз. Голос ее звучал холодно, и холодной была рука, которой она схватила запястье возлюбленного. – Ты – Олору. Ты мой. Ты не можешь вот так оставить меня только по его приказу. Какое тебе дело до его развлечений?

– Он оставит тебя, – сказал Азрарн. – Он любит мои развлечения.

– Тогда он тоже предаст меня, как предал ты! Чуз, ты слышал, что я сказала? Если ты подчинишься ему, я буду считать, что это твое собственное желание!

Но лицо Чуза оставалось на удивление спокойно.

– Точно так же, как жизнь людской плоти прерывает смерть, – сказал он, обращаясь к Совейз, – так и бессмертные имеют свои пределы. На этот раз умру я. Он – он умирал уже неоднократно. Когда-нибудь одним прекрасным днем – ох, прости, конечно же, ночью, – ты, не-брат, вспомнишь, как это все было. А сейчас Олору говорит тебе, любовь моя: среди всех звезд, всех цветов, всех песен земли, Нижнего Мира и Верхнего, ты – самая прекрасная, самая желанная, самая лучшая. Чего же нам с тобой бояться? Придет время, и мы встретимся вновь.

С этими словами он повернулся и пошел прочь, в темноту еловых лап и черных стволов. Он уже исчез за деревьями, когда ветер донес ликующий ослиный крик, а за ним – стон и треск ломаемых веток. Птицы, мирно спавшие в своих гнездах, взвились вверх и в панике разнеслись во все стороны от страшного места.

И тогда Азрарн, все это время стоявший и глядевший вслед Чузу, проговорил:

– Я удовлетворен. По крайней мере, сейчас.

Искоса взглянув на дочь, он добавил.

– Ну, ты видела, в какую сторону он ушел. Птицы укажут тебе путь, если ты все еще хочешь следовать за ним.

Она молча встала и пошла туда, где еще кружили испуганные обитатели древесных крон. Поравнявшись с Азрарном, она произнесла единственное слово Нижнего Мира, которое дрины, искусные кузнецы царства демонов, иногда пишут на стенах домов соседей.

– Отныне я буду звать тебя только так, – добавила она. – Ибо ты и есть то самое.

– Во имя твоей матери, – отозвался он, – я сдерживаю сейчас мою руку. Но рано или поздно настанет полночь, когда ты захочешь получить этот полный отеческой любви подзатыльник.

– Не раньше, чем все раки охрипнут от свиста, моря станут травой, а трава – огнем. Не раньше, чем боги спустятся на землю, чтобы целовать следы смертных в дорожной пыли. Вот тогда я приду. Быть может.

Азрарн не произнес больше ни слова. Она тоже. Она и так сказала более чем достаточно.

Повернувшись, она поспешила догонять Чуза, призывая его, словно потерявшийся в лесу напуганный ребенок.

Часть третья. СПРАВЕДЛИВОСТЬ НЕСПРАВЕДЛИВА

1

Безумие в той или иной форме всегда существовало на земле. Появившись впервые, оно еще не имело имени – равно как и множество других вещей. Но вскоре люди, дававшие имена каждой травинке, каждой живой твари, каждому проявлению жизни, изобрели имя и для него. И после того, как у безумия появилось имя, у имени появилась Суть, которая в свою очередь была названа Повелителем Чузом, и с тех пор так стало, и с тех пор так было всегда.

И теперь он стал частью самого себя. Так, как сказал Азрарн. Лишенный отныне своей привлекательности. Лишенный даже своей двойственности – половина на свету, половина в тени, подобно безумной луне. Обретший форму того извечного страха, того «оно», присутствие которого заставляет спрашивать на пороге двери, не открывая ее: «Кто там стучит и сопит так громко?» Даже звери боялись его теперь, даже лес содрогался при его появлении. Оно брело через рощи и болота, поднималось на холмы и продиралось сквозь кустарник. Небо посветлело в предчувствии зари. У поваленного дерева оно остановилось передохнуть. Выйдя из леса, оно оказалось на деревенской улице, и тогда в него полетели камни, а некоторые мужчины взялись за копья и стрелы, торопясь прогнать чудовище. И чудовище, стеная и хныча, пробежало через деревню и скрылось в полях. На его шкуре осталось немало ссадин, оно даже получило несколько ран, но ни одна из них не могла считаться смертельной, ибо конец был пока что еще очень далеко. Разве не обещал Азрарн ему все это?

Безумие сделалось безумно. По-настоящему безумно. Безумное царство Чуза выворачивалось теперь ему своей изнанкой. А на изнанке были крики, стоны, порывы убить себя или кого-нибудь другого. На изнанке каждый день ожидался как конец света, каждая новая заря наливалась кровью, а каждый человек становился зверем. Это была та часть его царства, что проносится по земле всеиссушающим ветром, бурей, сметающей все на своем пути.

Впрочем, безумие давно царило в этом мире. И кто бы мог сказать, что когда-то было иначе? Все эти басни о Золотой Эре, о всеобщей любви, о Святой Невинности годились всегда разве что для детей и старых дев. Да, безумие и людской род всегда шли рука об руку по плоскому лику земли. Просто они не любили смотреть друг другу в лицо.

А в деревушке, где еще час назад раздавались крики: «Кто это так громко стучит и сопит у дверей?» – и матери поспешно уводили детей в дома, а отцы брались за оружие, теперь слышалось удивленное: «Кто эта прекрасная девушка?» И люди, как безумные, таращились из окон и выглядывали в двери.

Совейз прошла мимо, не удостоив их даже взглядом.

Земля с ее людьми – что она теперь была для дочери демона? Наследство, долго отчуждаемое и наконец отданное в полное право, драгоценный дом, злая чужая пустыня?

Кто-то видел ее как прекрасную деву, босую, в белом одеянии, с глазами-звездами и черным плащом волос. Кто-то видел в ней дикого юношу-охотника, грациозного, как пантера. Кто-то вовсе не сумел ее увидеть, а лишь почувствовал ее присутствие и долго разглядывал отпечаток маленькой ноги в дорожной пыли.

Не обошлось и без происшествий. Молодой государь этих земель, которому, конечно же, тотчас поведали о чуде, увидел этот самый отпечаток, заботливо сохраненный жителями деревни – и, разумеется, влюбился в него, по одинокому следу тотчас вообразив себе и ногу, и тело, и лицо прекрасной незнакомки. После чего утратил сон и аппетит и разослал по округе своих солдат, чтобы те привели ему всех женщин, старых и молодых, шлюх и девственниц. Жены, монашки, вдовы – все были приведены под собственные громкие стоны и проклятия мужей. И, конечно же, всех их свезли в деревню у леса, на улице которой оставила отпечаток своей ноги Совейз. «Та, что прошла здесь, – объявил он, – сделала это нарочно, чтобы привадить меня, а самой скрыться при помощи нехитрого женского колдовства. Ибо всем известно, что от сотворения мира женщина обольщает и исчезает, повторяя «нет», а мужчина преследует и берет свое, говоря «да». Она может скрываться даже под личиной старухи, ибо владеет чарами. Но я разыщу ее. Даже если она окажется двенадцатилетней девочкой.»

Сказано – сделано. И все женщины его земель, кто с раздражением и страхом, а кто и с великой охотой, ставили свою левую ногу в пыль рядом с драгоценным отпечатком. И ни один след не совпал. Молодой государь, глядя на это, бледнел все больше, пока не сделался бел, как беленые стены хижин. И наконец подошла девушка, из числа последних десяти девиц. Она поставила свою ножку рядом на заново выровненную землю и – о чудо! Следы совпали, словно две половинки яблока.

Правитель вскочил на ноги и бросился к ней. Девушка оказалась в самом подходящем возрасте, возрасте поздней весны, и, как и ожидал несчастный влюбленный, весьма хороша собой. Он взял ее за руку и не без самоуверенности заявил: «Теперь ты уж от меня не сумеешь скрыться!» – «Да, государь,» – ответила девица и опустила глаза долу. Она была дочерью бедного овчара и всю жизнь провела среди своих любимых овечек. Но она признала, не без смущения, что и в самом деле влюблена в молодого правителя и нарочно оделась в нищенское платье, проверяя его. «Ибо, – сказала она, – мне лучше, чем всякому другому известно, как застит взоры богатство. Моим родным отомстил один злой колдун – за что, я сейчас не буду говорить. Но когда-то мой отец был королем.» – «Я воздам ему все полагающиеся почести», – ответил правитель, ни на миг не усомнившийся в правдивости рассказа. (Так что в истории принимала участие не только нога Совейз, но и рука Судьбы.) Правитель женился на девушке, а ее отца и братьев взял во дворец, где каждому нашел место сообразно их высоким титулам. И жили они все долго и счастливо.

А Совейз тем временем следовала за безумной тварью, в которой видела своего государя и возлюбленного. И ломала в отчаянье руки, когда временами теряла след.

В эти мгновения ее охватывали невеселые мысли. Он тоже оставил ее подобно всем остальным. Для него эта пытка была всего лишь забавным приключением, он сам так сказал. Он предпочел справедливость Азрарна ее любви.

И все же она вставала и снова пускалась в путь. Ее сила росла с каждым днем – она чувствовала это, даже не испытывая ее в деле. Быть может, ей даже удастся превозмочь проклятие Азрарна. Хотя Чуз, так страстно желавший наказания, мог и отвергнуть ее непрошеную помощь.

* * *

Легенды гласят, что не первая Совейз оказалась в подобном странствии. Вспомнить хотя бы историю Шезаэль Половинки и безумного героя Дрезаэма, в чьем теле жила вторая половина ее души. Или Сейми, которая, еще будучи девочкой, последовала за своим возлюбленным, Зиреком. В то время он еще не был даже магом, а всего лишь священнослужителем, изгнанным и отверженным, а потому безумным от ярости. И обе эти пары, разумеется, после всевозможных опасностей и приключений, в конце концов воссоединились. Последняя, впрочем, продержалась недолго. Судьба – или демоны – разлучили Сейми и Зирека. После, много времени спустя, они встретились вновь, но тогда Сейми, умелая ведьма, была уже мужчиной, ибо могла менять пол по своему желанию. Она – вернее, он, – украла часть Бессмертия, чем очень озаботила Ульюма, Повелителя Смерти. На восточном краю земли она выстроила свой город, город бессмертных, и правила в нем. Там Зирек и нашел ее, но уже не увидел в ней ни возлюбленной, ни друга. И теперь город Сейми, Сеймирад, поглощен морской пучиной.

Возможно, эти примеры, о которых Совейз, разумеется, знала, поддерживали девушку в ее отчаянном преследовании.

Когда идешь за кем-то, лишенным разума, можешь оказаться в самых мрачных и темных уголках земли. Или в круговерти бессвязных, беспричинных и бесцельных свершений.

* * *

Лес, что так долго служил домом двум влюбленным, остался далеко позади. Перед Совейз лежали холмы и горы, где не росло ничего, кроме серебристой, бледной травы и лишь пролетающие облака давали зыбкую тень. Она, дочь Князя Демонов, не питала ненависти к солнцу, а иногда, особенно на заре, утренней или вечерней, чувствовала, что готова полюбить этот сверкающий, прекрасный диск. Однако в жаркий полдень Совейз спешила укрыться от его палящих лучей в пещерах или тенистых ущельях. Поэтому передвигалась она большей частью все-таки в темное время суток, под бледным оком луны и алмазными слезами его, звездами, вечными спутниками всех скитаний земли. Когда уставали ноги или тропинка становилась чересчур узка, Совейз шла прямо по воздуху, остужая натруженные ступни в потоках утреннего горного ветерка. Иной раз она призывала птиц, и те несли ее на своих огромных черных спинах, а иногда творила себе летающий ковер. А один раз, оказавшись у какого-то древнего заброшенного склепа, она увидела каменную статую льва, охранявшую вход. Он прослужил ей отличным конем, послушным и преданным, целых два дня и три ночи, прежде чем она разрешила ему вернуться к своим мертвым.

Хотя, впрочем, никто не обратил бы внимания на то, что древняя могила лишилась стража. В седой траве обитали разве что мыши.

И безумие. Его следы были повсюду. Невидимые глазу, но понятные сердцу. Идя по этим следам, Совейз оказалась на вознесенном в небо плоскогорье. Пересекая его, она к рассвету вышла на другую сторону гор. Из-под гигантского обрыва уступами сбегали вниз холмы, а за ними до самого горизонта тянулись просторы степи.

Пока она созерцала предстоящий ей новый путь, из-за гребня утеса внизу появилась процессия людей в причудливой одежде. Они выползали ей навстречу из всех щелей и пещер, как черви из земли.

– Девушка! – окликали они ее. В их голосах звучал страх, но, как отметила Совейз, скорее за нее, чем за себя. Наконец из толпы выступил бледный старик, чья не то мантия, не то просторная рубаха была украшена нашитыми золотыми пластинами. Золотой же массивный обруч охватывал ему голову; из-под обруча развевались легкие, как пух, седые пряди волос. Он воздел вверх длинный серый палец, на котором золотой и огненной искрой сверкнуло драгоценное кольцо.

– Девушка, не ходи дальше! Опасайся ступать на равнину! – проскрипел старик. – Там, за рекой, которая превратилась теперь в канаву с нечистотами, лежит город. Некогда он был прекрасен и полон жизни, теперь же подобен выгребной яме. Возвращайся туда, откуда пришла. Или, если хочешь, отдохни сперва у нас. А там, может, и останешься.

– Благодарю за участие, – отозвалась Совейз. – Но откуда такая забота о первой встречной? Может, на самом деле город по-прежнему прекрасен и полон жизни, а вы – изгнанники и просто из злобы дурачите путников?

Старик нахмурился.

– Это верно, мы – изгнанники. Спускайся сюда, и я поведаю тебе причину нашего изгнания.

– Нет уж, благодарю еще раз! Меня не интересует ни ваша история, ни ваши россказни о городе за рекой!

Прокричав это, Совейз двинулась вдоль края плоскогорья прочь. Ее и в самом деле интересовала в этом мире одна-единственная вещь, и если ради нее придется спускаться в долину – что ж, она спустится, какие бы ужасы не ожидали ее там.

Позади нее еще какое-то время слышалось бормотание и причитание отверженных жителей пещер, но вскоре стихло.

Над миром поднялось солнце и его лучи теплым поцелуем коснулись головы Совейз. Она, уставшая душой и телом, тяжело вздохнула.

Около полудня она нашла себе небольшую пещеру и остановилась там, чтобы переждать жару.

Похоже, Чуз тоже провел в этой пещере час или два. В ее сухом воздухе еще витал отзвук его плача, на желтых меловых стенах остались выцарапанные им странные, бессмысленные знаки. В глубине пещеры по камням сочилась тонкая струйка воды, и Совейз напилась из этого мутного источника, как пьют люди, когда испытывают жажду. Она жажды не испытывала никогда, но от прикосновения холодной воды к губам ей ненадолго стало легче.

Потом она заснула. И, как и всем Ваздру, ей снились сны, невнятный калейдоскоп видений и образов, схожий с песней или музыкой – больше пищи для чувств, чем для ума. Но когда солнце начало клониться к закату, она проснулась и грезила на грани яви и сна еще несколько мгновений, и в эти мгновения увидела сон, который мог быть сном любой земной женщины: Олору-Чуз, юный, сильный и прекрасный ее возлюбленный. Открыв глаза, она поняла, что это всего лишь сон. «Неужели я так и буду вечно идти за ним и вечно терять из виду? – почти в отчаянье подумала она. – Неужели вместе с ним Азрарн наказал и меня, пожалев о том, что когда-то породил на свет?»

Обрамленное черным зевом входа, в пещеру заглядывало солнце. Совейз неподвижно лежала на камнях, и размышляла над своим сном, когда увидела, что у входа появилось еще несколько солнц, поменьше: факелы. Племя отверженных нагнало ее, пока она спала, и теперь отыскало ее убежище. Старик с золотым обручем сидел у нее в ногах. Совейз шевельнулась и обнаружила, что эти люди связали ее во сне. Помимо неумелых узлов, веревки держало еще и заклятие, довольно сильное. Убедившись, что ее власти вполне хватит, чтобы справиться и с веревками, и с людьми, дочь Азрарна успокоилась и принялась ждать, когда эти сумасшедшие не объяснят ей, зачем все это проделали.

И объяснение не заставило долго ждать.

– Теперь, упрямая девушка, – объявил скрипучим голосом старик, – ты выслушаешь нашу историю.

– Хорошо, – согласилась Совейз, – я выслушаю. И будь, пожалуйста, по возможности краток.

Но старик, похоже, не услышал ее слов.

– Далеко на равнине, за мили и мили отсюда, протекает река, а у ее излучины стоит город, называемый Шадм, хотя некогда его звали иначе. Черные чары и колдовской туман царят на его улицах. А правят в нем шестеро Хозяев и три Хозяйки. Я знаю это, потому что сам присутствовал при вступлении Правителей во власть. А теперь, подобно медведю-шатуну, я скрываюсь в пещерах и слежу за городом силой своей мысли, и отвращаю от него тех путников, которых вижу. И рассказываю всем об этом городе, чье имя теперь – Шадм, Поделенный.

Совейз зевнула, прикрыв рот ладонью. При этом, разумеется, один из узлов распался, словно веревки были просто накиданы поперек рук девушки. Но если старик и заметил это, то не подал виду. Закат догорал извне, факелы чадили и разглядеть что-либо в этой душной темноте было почти невозможно. Рассказчик историй про павшие города наклонился к Совейз и спросил:

– Что ты ищешь в Шадме?

– Ты испытываешь мое терпение, старче, – проговорила колдунья. – Рассказывай свою сказку или убирайся.

Но про себя подумала: «Что бы я ни искала, я никогда это уже не найду. Я могу искать это здесь – или на другом краю земли, или под землей, теперь уже все равно. Лето моей любви миновало. Идет зима.»

А старик, приосанясь, вымолвил с важностью:

– Мы поведаем тебе историю Лайлий, Огненных Яблок.

После чего начал говорить, чуть раскачиваясь в такт плавному течению своей речи. Его рассказ был столь живописен, подробен и обстоятелен, что собственная жизнь показалась Совейз бледным ожерельем мифов, пришедших из тьмы столетий.