Текст книги "Маленький роман из жизни «психов» и другие невероятные истории (сборник)"

Автор книги: Таньчо Иванса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Один Ваш взгляд и я таю в бессловесности и безволии. Пытаюсь найти выход, но понимаю одно – я должна шагнуть в пропасть отделяющую нас, навсегда исчезнуть в ней. Только это кажется мне достойным финалом – никакие другие меня больше не устраивают…

Я уже не могу сосредоточиться, когда вижу Вас. И не могу ни о чем другом думать пока Вас не вижу. Мечтаю лишь об одном – чтобы Вы переступили эту черту первым, потому что сама я этого не сделаю никогда – я просто не смогу жить дальше, если пойму, что не нужна Вам.

Каждый раз, покидая Ваш кабинет, я жду, что вы позовете, остановите меня на полпути. Но Вас жизнь научила скрывать свои чувства. Вы неприступны и непоколебимы. По крайней мере, я надеюсь на то, что это так: что Ваша отстраненность проистекает из умения держать чувства при себе, а не из банального равнодушия…

Еще немного и я не смогу больше себя контролировать. Тоска изъела мою душу. Поглотила разум. Переполнила тело неудовлетворенностью. Так хочется махнуть на все рукой и дать разгоряченному придуманными ласками телу то, чего оно жаждет. Плюнуть на все преграды между нами. Ошарашить Вас. Вывести из состояния ПО-. Чтобы Вы – такой серьезный – хоть на минуту испытали смятение от силы моей любви. И пусть на этом все закончиться, пусть мои чувства не найдут отклика в Вашей душе – я покину Вас почти счастливой. И гори моя жизнь синим пламенем, если хотя бы раз мне это удастся…»

Выныриваю в реальность, которая в данный момент сосредоточена в душном автобусном салоне.

Вот же, проняло ей богу!

Бедная девочка – втюрилась в своего начальника и мучаешься теперь. Мне твои страдания без надобности, своих хватает, но я всей душой с тобой! Пытаюсь передать ей свой внутренний монолог одним взглядом, но она не видит – она поглощена своими мыслями. Пускай. Ничто не вечно под звездным небом – пройдет: отлюбит и отмучается, а потом забудет – молоденькая совсем. Время еще не таких излечивало и избавляло от иллюзий своим мощным хирургическим вмешательством…

В автобусе практически отсутствует воздух: только скопление ароматов чужих тел и бензиновых выхлопов, нагретых асфальтовыми испарениями, как и в городе. Я почти задыхаюсь, поэтому решаю пройтись пешком – благо большую часть пути мы с автобусом уже проползли!..

Улица старой части города немного смахивает на парк: очень много деревьев и очень мало людей. Ну и, слава богу.

Нежно прикасаюсь подошвами к мостовой вымощенной камнями. Они прохладные и мудрые, с ними легко как со старыми знакомыми и мне почти не приходится заставлять себя идти дальше.

Такой приятный способ бегства от реальности – просто идти, ощущая, как кровь насыщается кислородом, напрягаются и расслабляются мышцы ног при каждом шаге; окружающий пейзаж медленно плывет мимо, но ты практически не всматриваешься в него. Есть только ты и твой асфальтовый проводник из ОТТУДА в ТУДА. Одно из моих неосуществившихся детских желаний – идти, не важно куда, так долго как сможешь, пока силы есть. Останавливаясь на ночь в придорожных гостиницах, падать в жесткую постель, наспех набив желудок фастфудом, а утром продолжать путь: мимо больших городов, маленьких сел, лесопосадок и полей почти созревшей пшеницы по одной из широких дорог, предназначенных для дальнобойщиков и путешественников. Просто для того, чтобы узнать, где она заканчивается. Или для того, чтобы увидеть море. Или для того, чтобы понять, что на смену одной широкой дороге всегда приходит еще одна и, не заметив, обойти весь земной шар. А потом ощутить соленые слезы на губах, когда поймешь, что, наконец, вернулся туда, откуда вышел однажды утром тысячу лет назад…

В какой-то мере мне – совсем капельку! – удается осуществлять свою детскую мечту. Хотя моя жизнь отличается от нее примерно как первые черно-белые чудо-кадры про несущийся поезд от суперсовременных блокбастеров…

Вот же, размечтался так, что не заметил молодого деревца, посаженного почему-то прямо посреди аллеи. Стукнулся лбом, ощутив теплое царапающее прикосновение веток к щеке, и свалился прямо посреди мостовой. Какой-то седовласый старичок хихикнул и, остановившись на минуту возле моей туши, обратился с еле скрываемым ехидством:

– Вам помочь, молодой человек?

– Спасибо, справлюсь, – буркнул я в ответ и от неожиданности рассмеялся. – Спасибо еще раз, – сказал я уже более вежливо, пытаясь одновременно подняться на ноги.

Старичок неопределенно махнул рукой на прощанье и молча исчез за поворотом, а я, приложив платок к оцарапанной щеке, начал оглядываться вокруг в поиске других опасных для моих жизни и самооценки препятствий.

На глаза мне резко попадается вывеска одного из летних кафе. Вы не поверите, на ней написано «Приют странника»!

Махнув рукой на конечную цель своего пути, до которой, по правде, всего три поворота, присаживаюсь за плетеный столик прямо под цветущей яблоней. Время от времени один из множества нежно белых лепестков отделяется от соцветий и то застревает у меня в волосах, то медленно опускается рядом с чашкой моего эспрессо. Солнечные лучи скупо проникают сквозь густые ветви моей зеленой подружки, а прохладный ветерок неслышно щекочет меня под футболкой. Я застреваю в этом царстве тишины и прохлады на долгие часы, наслаждаясь воздухом настоянном на яблоневом цвете и клубнике.

И тут к моей итак безмерной радости присоединяется дыхание теплых дождевых капель. Они медленно стекают по лицу, освежая и согревая одновременно, и в каждой из них сияет частичка солнечного прикосновения.

Все, я навек покорен этим мгновением! Именно таким я мог бы себе представить рай, если бы хоть долю секунды верил в его существование. Радость и безмятежность сродни радуге в моем сердце. Мое тело уже не принадлежит мне – думаю еще немного и смогу взлететь к самым звездам!..

Но в надоевшее здесь-и-сейчас меня возвращает голос молоденькой официантки:

– Вы платить сейчас будете, а то мы на обед закрываемся?

– Да, конечно…Ну что ж вы, милая девушка, вырываете меня из невесомых объятий радости? Не так уж и часто мне удается настолько слиться со своим настроением, что впору исчезнуть, растворившись в дымно-яблочном городском коктейле. И где тогда меня будет искать моя вечная ночная противница? Тю-тю, нету меня – ищи следующую жертву, красавица!

Одним глотком выпиваю остывший эспрессо и иду по направлению к Голубым Озерам. Понимая, впрочем, что не так уж важно в принципе мне до них дойти, но хотя бы ради приличия нужно попробовать осуществить (собственноручно?) поставленную цель. Хотя бы для того, чтобы в своих собственных глазах создавать видимость ценности (не бесцельности) существования себя любимого, хоть жалкую тень определенности поймать за кончик юбки – короче для чего-нибудь! Поэтому, lets go к Голубым Озерам…

Навстречу мне идет молодой человек, почти мальчик. Мечтательная полуулыбка и полный отрыв от реальности – то, что нужно. Слизываю его настроение сначала осторожно как мороженое с кончика ложки, а потом окунаюсь в него как в теплое молоко.

Он полон счастливого ожидания встречи с любимой и бесшабашной веселости фейерверка. Она ждет его дома, роняя посуду от нетерпения. А он летит к ней, расправив крылья, но все-таки не очень спешит, потому что до вечера еще целых три часа – почти вечность по его меркам. Он постоянно оглядывается в поисках клумбы: ему очень важно собственноручно сорвать для любимой букет цветов и не быть пойманным за руку проходящим мимо милиционером. Это безрассудное желание только подгоняет его. Карман его оттопыривается от лежащего в нем баллончика белой краски, которой он еще утром написал на асфальте под ее окнами признание в любви.

Такой милый водоворот ощущений, словно теплый тропический ливень на мою безумную голову: нетерпение, ожидание, образ улыбки любимой девушки в момент, когда она, выглянув в окно, увидела произведение асфальтного искусства, которое наверняка разозлило дворника дядю Васю (ну и пусть ему! – может и он вспомнит о том, что тоже был когда-то молодым); надежды на счастливое будущее с ней и детьми, которые у них родятся когда-нибудь и, конечно же, будут самыми красивыми, самыми талантливыми, самыми радостными в мире; и небольшой страх от неуверенности в том, что сегодня она может не сказать «да» на его предложение всегда быть рядом, и предчувствие будущего счастья, если она все же ответит согласием. Тело его трепещет от воспоминаний о поцелуе, подаренном ему тайком от родителей на лестничной площадке. Сердце бьется в несвойственном ему беспокойно-счастливом ритме, который только на пользу молодому организму моего нежданного дарителя.

Его настроение, танцуя и переливаясь всеми цветами радуги, витает в воздухе. Мальчик уже убежал по своим важным делам, а я купаюсь в его лучезарной бесшабашной влюбленности еще некоторое время.Но это лишь небольшая отсрочка.

Я так давно не любил, что уже почти забыл как это делается. Во мне давно уже глухая стена, с каждой ночью вырастающая на несколько метров. Я не могу разрешить себе любить, потому что иначе придется делить с другим человеком мою личную битву. А этого допустить нельзя. Ни один человек не нагрешил столько в своей жизни, чтобы быть наказанным моими снами.

Однажды я, чуть ли не рехнувшись в очередной раз от одиночества, позволил себе уснуть рядом с малознакомой женщиной. Ночь безалаберного вялого сладострастия, сменившаяся утром стыдливого поспешного бегства из чужой квартиры.

Сейчас я время от времени проведываю ее в психиатрической клинике, потому что горгулья Пустота, воспользовавшись моей минутной слабостью, поглотила ее разум. Оставила бедной женщине лишь постоянный неосознаваемый ужас и неизлечимое безумие. И конечно сны о себе. Ничего кроме них.

С тех пор прошло четыре года. Четыре бесконечности, наполненных бесплодными битвами и редкими, но болезненными уколами существующей где-то внутри меня инстанции, которые многие называют совестью, а я никак не называю. Делать мне больше нечего – придумывать названия бесполезным вещам, мне бы с «полезными» как-то справиться.У меня уже практически не осталось сил начинать каждое утро с благодарности тому, кто непознан землянами, но имеет над нашими сердцами безмерную власть. Благодарности за то, что проснулся – то есть впереди еще один день, пусть даже последний, но солнечный и радостный. А радость, хоть и ворованная, но тоже немного моя. Потому что в этом мире, где я родился не без чьей-то доброй воли, радость – понятие абсолютное (во всяком случае, для меня). А самое главное, что в нем нет ЕЕ злорадного всемогущества, которым пропитаны все мои сны. И я люблю этот мир, просто за то, что в нем нет места Пустоте…

Вечер как-то незаметно подобрался, застав меня все на той же дороге к Голубым Озерам. Все это время я вяло медитировал, наблюдая за проплывающими изредка мимо пешеходами. Видел и ощущал, словно в замедленной съемке чужие эмоции. Краем глаза, заметив, например, полуоборот симпатичного женского лица, освещенного загадочной полуулыбкой направленной в мою сторону. Видимо, мой взъерошенный профиль все еще мог вызвать интерес у особ женского пола. Но я остался равнодушным к этому факту.

И еще я заметил малыша, который с самым серьезным видом доказывал однокашникам, что он – человек-паук, и когда вырастет, сможет точно так же летать над городом, с помощью липкой паутины и спасать город от чудовищ. А я чувствовал его неподдельную гордость от сознания принадлежности к клану супер – героев.

Была еще женщина средних лет, ставшая накануне бабушкой. Узнавшая почти во время, что внуков любить легче и приятнее, чем детей. Она вся светилась от понравившейся ей новой роли и от безграничной нежности к маленькому человечку, похожему на лягушонка в пене кружев, но такого миленького и беззащитного.

В общем, можно сказать, что я очень продуктивно провел три часа, обернувшиеся для меня, навскидку, в пять минут.

К реальности меня вернули летние сумерки, окрашенные светом засыпающего солнца и зелени, заботливо укрытой туманом. Они бесшумно как крадущаяся кошка, окутали улицу, в центре которой пребывала моя персона.

Я так и не обнаружил в себе мотивации куда-то идти, поэтому все это время провел на лавочке возле незнакомого подъезда.

Наверное, со стороны я выглядел довольно странно. Взлохмаченный дядька в потертых джинсах и футболке цвета бешеного апельсина сидит, подперев голову руками не шевелясь и не отрывая взгляда от камня возле ноги. Но мне, как всегда, на это плевать с высокой колокольни.

Я совершенно высушен насыщенной эмоциональной жизнью. Впрочем, за что боролись… Достижение именно такого состояния есть самоцель моих скитаний. Набраться положительных ощущений настолько, чтобы не давать химерам шанса доказать мне что жизнь не стоит жалких попыток ее сохранить.Хотя, все эти «затем» и «потому что», это все – лирика. На самом деле все мое существование – борьба со страхом и одиночеством. Но я не готов им уступить. Пока не готов. Хоть и близок уже тот день, когда жить станет невыносимо и бессмысленно, и тогда ОНА все-таки получит желаемое, а я растворюсь как капля вина в стакане воды и стану частью безжалостной Пустоты. Черной пустыней посреди Бесконечности Мироздания. Ничем. Нигде. Никогда.

Переливы гитарных аккордов отвлекают меня от жалости к себе любимому. Уже совсем темно и откуда доносятся звуки, я могу только догадываться, поскольку слоник в детстве не обошел меня стороной, а довольно ощутимо наступил мне на ухо. Нежный и печальный женский голос достигает моего сердца, а разум в это время истерически вопит: «SOS!» Мое Я, находясь где-то между ними, сначала не может понять, в чем проблема. Но, вслушавшись в слова песни, начинает подвывать какофонии некоторых особо важных частей тела.

…Ты услышишь ее шаги,

Ты узнаешь ее приход,

Ты ведь ей раздаешь долги

Каждый божий неполный год.

О ней твои мысли все,

Она тебе как сестра,

Она для тебя везде – Пустота…

Я уже не верю себе. Поэтому пытаюсь под свет только что рожденной луны идти на голос девушки.

…Из пустоты вернулась,

В пустоту уйдешь.

Ты однажды проснулась,

Отогнала ложь.

Ты узнала правду,

Ты сошла с ума,

Тебя черной лапой захватила Пустота.

Нахожу ее под ивой, сияющей в лунном свете с гитарой на одном колене. Она не замечает ничего вокруг, в том числе и мою взъерошенную персону, посему несколько минут я просто наблюдаю.

… Ты устала чего-то ждать,

Ты устала в боязни жить,

Ты решила ее позвать,

Забыться и забыть…

Внезапно она поднимает голову. Меня буквально подкашивает глубина печали поволокой укрывшей синеву ее глаз.

Тут сердце мое объявляет забастовку и последний раз, гулко ударившись о ребра, останавливается.

Я не стал с ним спорить – в конце концов, это его право. Я был готов прямо сейчас расстаться со своей никчемной жизнью. Поэтому, жадно глотая последний в своей жизни кислород, я покорно ждал чего-нибудь или избавления, или возвращения. Неожиданно девушка растягивает губы в искреннюю улыбку и я прихожу к выводу, что можно вроде бы попробовать еще пожить. Моя левая грудная мышца со мной, как ни странно, соглашается и вдогонку возобновляет свое животворное тиканье. Придя в себя, ошеломленно плюхаюсь на траву рядом с девушкой.

Я все еще отказываюсь верить, что на свете есть подобные мне:

– Когда, – спрашиваю, сглотнув от избытка чувств. – Когда с вами это случилось первый раз?

– Что это? – спрашивает она изумленно.

Не ожидала, бедная, такого вопроса. Думала, подойду как человек, представлюсь, угу.

– Когда вам начали сниться сны о Пустоте? – заставляю себя, наконец, внятно задать наболевший вопрос.

Она опустила голову и молчит, поджав губы.

– Простите, это не праздное любопытство, возможно, мы сможем помочь друг другу…

– Ладно, – отвечает, – пойдемте в «Приют странника». Мне давно уже хочется мороженого. Там и поговорим, ладно?

– Хорошо! – Непроизвольно начинаю улыбаться. Такая милая, мороженого ей, видите ли, захотелось. Ребенок совсем.

– Кстати меня зовут Маша.

– Игорь. Пойдемте, и давайте я гитару понесу.Подаю ей руку. Она легко поднимается с земли, и мы идем по лунной дороге, нарисованной летним дождем на асфальте, освещенные светом желтых фонарей и далеких галактик.

Надо сказать, что мороженое Маша уплетает со скоростью одного шарика в секунду. И как в этой худышке столько помещается, ума не приложу?

Маша только на первый взгляд – девочка предпубертатного возраста. Присмотревшись, я понимаю, что мы почти одногодки. Ее волосы цвета спелой пшеницы свободно падают на плечи, развеваясь при каждом порыве ночного ветра. Пальцы уже не летают над столиком, а задумчиво теребят серебряную ложку. Она молчит. А я любуюсь ей и жду, пока она наберется сил рассказать о своей беде.

– Это случилось два года назад. Я тогда развелась с мужем и не видела ни малейшего повода продолжать существовать без него. Он-то, конечно, свинья редкостная, но я любила его. И мне тогда казалось, что без него мир сошел с оси и я вместе с ним. Первую ночь после официального оформления нашего разрыва я провела на полу в обнимку с бутылкой водки. Довела себя до такого состояния, что ни плакать, ни выть на луну, ни совершать какие-либо более осмысленные действия уже не могла. Так там и уснула. А ей того и надо было. Она поймала меня на крючок обещаниями забвения, заманила в свои сны (или в мои? – я и сама понять не могу). Ну и дальше по накатанной программе. Теперь каждая ночь для меня – каторга. Ну, а ты как попался? Ты не выглядишь слабаком.

– Не знаю что и сказать, если честно… Я не попался. Просто это, наверное, для равновесия. Потому что днем я испытываю чересчур много положительных эмоций…

– В каком смысле?

Маша смотрит на меня как на Деда Мороза, честное пионерское! Ждет чуда, наверное, но я принимаюсь пространно рассуждать о природе своего дара. А чего тут рассуждать, лучше б я нормальным человеком родился. Ведь купаться в чужих переживаниях приятно, но совершенно отвыкаешь от обыкновенных человеческих радостей и горестей. И очень часто не можешь отличить свои эмоции от чужих.

– Занятно, – говорит она, после того как у меня заканчивается приступ логодиареи. – То есть ты умеешь – как бы это сказать? – со-пере-живать другим людям? Раньше я думала, что это слово имеет немного другое значение…

– А, ладно, какая разница? – Пытаюсь понять, что же делать дальше.

Ну, встретил я товарища по несчастью, а дальше что?

Маша, видя мою неадекватную задумчивость, легко коснулась моей руки и произнесла:

– Игорь, скоро уже ночь… И надо что-то делать… – Я согласно закивал – чересчур рьяно, на мой взгляд, но чего уж там! – Пойдемте ко мне… Только вы не подумайте ничего такого, я просто не могу отказать себе в удовольствии спрятаться этой ночью за вашей спиной. Надоело сражаться в одиночку…Смотрит на меня как голодный котенок – ну и что мне остается?.. Мне, на первый взгляд сильному, а в целом – такому же беспомощному как она, существу? Конечно, я расплачиваюсь с официанткой и бегу догонять уже изрядно удалившуюся от кафе девушку своей мечты…

Этой ночью, на нашу обоюдную радость, нам так и не удалось заснуть. Мы до утра смотрели черно-белое кино про любовь, которым забиты все полки Машиного серванта. В полной темноте, под мягкий свет свечи и негаснущей детской улыбки Вивьен Ли; под металлический перезвон дождевых капель, этих неутомимых уличных музыкантов, и шепот летнего ветра, время от времени распахивающего окно и вальсирующей походкой приносящий с собой прохладу и запах озерных лилий. Пили белое вино с миндальными орехами, свесив ноги с высокого дивана. Я гладил ее волосы и тихо-тихо читал какие-то невольно всплывавшие в памяти самоцветы любовной лирики русских поэтов. Дошел я в этом деле аж до Есенина:

…Несказанное. Синее. Нежное.

Тих мой край после бурь, после гроз.

И душа моя, поле безбрежное,

Дышит запахом меда и роз…

Маша свернулась калачиком, положив мне голову на колени, и задремала. Я охранял ее легкий сон. Следил, чтобы ее сонная полуулыбка не исчезла, не дай бог. Смотрел, как постепенно светлеет кусочек неба, очерченный оконной рамой, как розовеет окружающий нас осколок мира. Слушал первых утренних птиц, названия которых никогда не мог вспомнить. Да и разве оно имеет какое-то значение?.. Их песни рассказывают истории, предназначенные лишь для таких же ранних существ как они сами. Изредка мне удается вслушаться в удивительные рассказы этих маленьких путешественников: о дальних странах, о безбрежном океане, о людях, которые для всех птиц выглядят примерно как угловатые негармоничные суетливые лысые великаны; о том, что они так долго живут на этой планете, что уже потеряли счет сменившимся за их век человеческим временам. И мне становиться немного жаль того, что я не один из них. Правда, совсем немножко…

Маша тихонько вздыхает и открывает глаза (примерно за пять минут до окончательного воцарения Солнца над нашим городом). Я касаюсь губами ее щеки и иду варить кофе.

Ее кухня и мое присутствие в ней нисколько не поражают мое воображение. Это какое-то очень правильное положение вещей – то ощущение, к которому стремишься всю жизнь и, обретя его, наконец, успокаиваешься.

Поэтому я даже умудрился не прозевать кофе, не пересушить тосты и Машу не выпускать из объятий несколько радостных минут – все это одновременно, заметьте!

Может быть, это и было настоящее счастье. Со-частие. Но позже я все-равно покидаю ее. Просто потому, что не знаю, не имею представления о том, что будет дальше.

Она провожает меня молчаливой безропотностью, но, закрывая дверь, я слышу, как она всхлипывает.

Что ж, мне необходимо побыть одному. Без чужой шелухи, оседающей в моей душе после очередного приступа со-переживания. Возможно вечером я вернусь другим. Настоящим. Только к ней.Но сейчас я все-таки спускаюсь по этой чертовой лестнице и выхожу в раннее июньское утро…

Начинаю снова бег по замкнутому кругу. Брожу по улицам, не вглядываясь в лица случайных прохожих. Ловлю на лету чужие радости, оставляющие в сердце маленькие алмазы, которые при желании можно будет достать, отряхнуть и полюбоваться сквозь них на Солнце когда-нибудь потом, когда станет совсем плохо. Ищу впечатлений, залечивающих сердечную муть… Только так я чувствую себя в безопасности от Ее Величества Пустоты. Даже сейчас, не смотря на ночь, проведенную рядом с Машей, я всем телом ощущаю ее затягивающее присутствие. Только дай себе расслабиться, и finite la comedians… Она схватит за горло и отволочет в свое черное царствие, в вечное рабство и преклонение перед ее величием.

Мой страх умноженный на силу человеческой мысли, давно очеловечился. Думаю, он бродит где-то невидимый человеческому глазу. Время от времени его можно заметить рядом, но только если внимательно вглядываться в тени за спиной, когда видишь свое отражение на блестящих поверхностях. Такое себе своевольно возникшее привидение. Бесплотный дух, обретающий человеческие черты только в полной темноте и одиночестве. Изредка он прикасается к моей щеке своими ледяными пальцами, от чего по моему телу начинают бегать мурашки, даже если на улице сорок градусов по Цельсию. Именно так я ощущаю его в те минуты, когда забываюсь. Он словно напоминает мне каждый раз, что окружающий мир не слишком реален, а неизменны только мои сны о Пустоте, да и сама она собственной персоной, конечно, как же без нее.Господи, ведь это так несправедливо! Сегодня я мог бы стать самым счастливым человеком на Земле. Но эта безумная старая горгулья, моя мучительница и мой будущий палач, она не отпускает меня. Она борется за каждую лишнюю жертву как мать за своих детей. Но есть еще одно обстоятельство, которое мучает меня сейчас больше чем присутствие Черной Карги: я не знаю, как уберечь от ее жала свою любимую…

Из мрачной одури меня вытягивает все та же, не искривленная чужим присутствием, реальность. Конечно, спасибо ей за это большое, что бы я без нее делал, без этой реальности!

Рядом с моими ногами падает наполовину раскрытая сумка, из которой как осенняя листва высыпаются мужские брюки и рубашки. Вижу это как в замедленной съемке. Величавый полет и предопределенное земным притяжением падение вместилища мужского гардероба, вводит меня в состояние бесшабашного мальчишеского веселья. Прямо как в детстве, ей богу…

– Так же и убить можно, честное слово… – хохоча выкрикиваю в утро. А виновница моей неожиданной радости стоит на балконе пятого этажа ярко желтого дома и лепечет какие-то невнятные слова извинений.

Такая милая барышня и такая жестокая…

Небритый мужик неопределенного возраста присаживается на тротуаре и начинает заталкивать вещи обратно в сумку. А я покидаю парочку без слов и сожалений. Пусть сами разбираются, главное, чтобы не поубивали друг друга.

Такое, мягко говоря, неординарное, и в сущности грустное, событие, подарило мне избыток воодушевления, и я, не оглядываясь, бегу по улице, не давая себе воли подумать и решить куда.

Какая разница, правда, ведь?.. Лишь бы не оглядываться и не останавливаться. Дышать. Жить. Пить горячий летний воздух жадными глотками. Купаться в солнечных лучах, пока еще есть такая возможность. Ощущать на себе чужие непонимающие взгляды. Непонимающие откуда столько радости в одном человеке. При желании можно попробовать подарить ее осколок какому-нибудь заработавшемуся измученному прохожему: улыбкой или взглядом, сопереживающим касанием или целенаправленным посылом – радугой. Не зря ведь существительные «радость» и «радуга» имеют один корень. И мне удается даже это, потому что в таком состоянии человек может многое. Прохожий на секунду вздрагивает, останавливается, и, вдохнув полной грудью, растягивает лицевые мускулы в широченную искреннюю улыбку. Сам не понимает, что на него нашло, но радуется.Вот и ладненько. До свидания вам, уставший прохожий, у меня другие дела.

Мои, вконец взбесившиеся от радости, конечности занесли меня аккурат в Центр Города.

Здесь всегда полно туристов и бездельников. Мимов и артистов. Торговцев и фотографов. Спешащих на работу и праздных зевак.

Обычно я терпеть не могу эту образцово-показательную площадь с вычурными фонтанами и безвкусными памятниками современной архитектуры. Но сегодня я с удовольствием ныряю в толпу, мерящую шагами расстояние от начала до конца этого осовремененного оазиса по огромным булыжникам мостовой.

Уличное движение перекрыто – и слава богу…только его здесь не хватало! Отмороженное скопление народа течет лениво и почти бесцельно. Я на время хочу стать его частью. Обезличиться и обесцветится. Растаять, исчезнуть, отдохнуть немного. Путь человеческая стихия несет меня, куда ей угодно, все равно мое странствие – ненаправленное.

Закрываю глаза и отдаю ей главенство в управлении собой любимым. Пускай порадуется, бедняга. Меня несет куда-то в неопределенное ТУДА. Кружит. Разворачивает в обратную сторону как лишившуюся руля моторную лодку. Мне душно от смешения ароматов чужих тел, раскаленного асфальта, женских духов, мужских одеколонов и табака.

Я периодически извиняюсь, наступая кому-нибудь на ноги или случайно задев локтем. Чужие лица сливаются в одно и проносятся мимо. Несколько раз я получаю чьей-то сумкой в живот и спину; вздрагиваю от излишне резких окриков; расплываюсь в улыбке, заметив девушку, преодолевающую площадь на плечах парня; отшатываюсь от отвращения при виде потной лысины какого-то бюрократа, внезапно перегнавшего меня…

И только обессилив от борьбы за выживание в человеческом шторме, осознаю, что, наверное, пора уносить ноги. Понимаю, что ни одна толпа не избавляет человека от внутреннего одиночества и от вавок в голове тоже не излечивает, к моему глубочайшему сожалению!..

Но все-таки эта, наполненная мельканием человеков, медитация принесла свои плоды. Внезапно я ощущаю, что хочу назад, к Маше.

И какого, спрашивается, я линял, как последний дурак, из этого вместилища ночных положительных эмоций? Чего я испугался? Зачем нужно было уходить, когда была возможность остаться? И как я мог оставить девушку одну наедине с ее страхами?

В пору головой об стенку биться от собственного слабоумия, ей-богу…

Эта простая, в сущности, мысль, пришла ко мне настолько внезапно, что у меня даже ноги от неожиданности подкосились. Присаживаюсь на одну из скамеек и оглушено пялюсь на воробьев, поедавших остатки чьего-то гамбургера.

Мои мыслительные процессы, породив мысль о возвращении в Машины объятья, взяли тайм-аут – мол, справляйся сам, дорогой товарищ, а мы пока соснем часок. Зато за моим сердцем было не угнаться никакому чемпиону мира по плаванью. В каком только из участков своего бренного тела я не ощущал его барабанный бой!

От этой моей любовно-истерической реакции есть только одно лекарство – десять очень медленных вдохов-выдохов. Тем и спасаюсь. Втягиваю через нос городской «кислородный» коктейль через равные интервалы времени и, спустя несколько минут, беру, наконец, в руки то, что можно было бы назвать «Я» лишь с большой натяжкой, и продолжаю путь.

Лечу к ней, не зная преград и сомнений.

Как в женских романах, представляете? Тридцатичетырехлетний небритый взъерошенный мужик, без определенного места работы, и, к тому же, вконец ошалевший от счастья. Даже мухи уступают мне дорогу, чтобы ненароком не быть сбитыми с тщательно выбранного курса, моим бешеным галопом…

Но все-таки, несмотря на стремление побыстрее оказаться рядом с Машей, решаю смешаться с солнечным светом и теплым ветром и залететь на секунду в окно своей берлоги, чтобы привести себя божеский вид. А то, срам один, прости господи!

Ключи несколько раз выпадают из рук на лестничную площадку со звоном, разносимым эхом по всему подъезду. На простую процедуру открытия входных дверей, я трачу несколько минут.

От нетерпения, наверное…

Жилище мое как всегда не внушает доверия даже мне. Расплавленный жарой воздух с примесями запахов из неработающего холодильника. Ноутбук, похороненный заживо под кучей несвежей одежды. Голодный рыжий кот – Гипоталамус. И кто придумал ему такое дурацкое имя? По-моему не я. Пыль, считающая себя полновластной хозяйкой в моем доме. Кровать с остатками борьбы с ночными химерами. И гордо возвышающаяся над всем этим великолепием гора грязной посуды.

Да уж… Придется начать гармонизировать свою жизнь при помощи элементарной уборки занимаемого мной помещения. Впрочем, начало – это уже полдела, так ведь?..

Медленно разбираю завалы собственной жизнедеятельности. Кормлю животину. Собираю в корзину вещи, заправляю кровать, мою посуду, включаю холодильник и вытираю пыль. Затем достаю пылесос…Еще немного и я начну входить во вкус. Любая уборка обладает психотерапевтическим эффектом. Очищая от грязи пространство, окружающее нас, мы невольно приводим в порядок свой внутренний мир. Вот так вот.