Текст книги "Когда мы остаемся одни"

Автор книги: Тамара Михеева

Глава 3
Братец Кролик

Зарплата оказалась вдвое больше, чем папа давал раньше Янке. Янка поделила её на две неравные части. Одну треть убирала в кошелёк, это были ежедневные расходы: мобильник, Интернет-кафе, пахлава или тандырные лепёшки на вечерних прогулках с новыми одноклассниками, автобусный билет до Феодосии, если в Посёлке становилось очень уж скучно. Две трети Янка прятала в деревянную шкатулку под браслеты, серёжки и прочую ерунду. У Янки появилась цель: во чтобы то ни стало она хотела поехать домой. Она скучала по родному городу так, что иногда ей казалось, что от этого можно умереть. По улицам его скучала, по домам, деревьям, и всё в нём казалось особенным, даже воздух. Скучала Янка по тихим вечерам, по всем бездомным собакам, по своим особенным местам: парку, уголку во дворе между двумя старыми тополями, по мосту над рекой… По людям: бабушке с дедом, по Майке, по Лерке, с которой дружила теперь Майка, и Янка даже не ревновала, надо же Майке с кем-то дружить, а Лерка нормальная девчонка. По Сашке.

Сашка стал её самой большой тайной теперь.

Началось это не сразу. Сначала даже прикольно было среди новых одноклассников. Нравилось верховодить Дашей, которая была преданной, во всём всегда её слушалась, иногда даже чересчур. И Талем. Он был умным и тактичным, а ещё безмолвно в неё влюблённым. И Таней, Васелиной, Мирославой, Захаром… Да всеми! Как-то так само собой вышло. Янке никто не был нужен, она ни под кого не подделывалась и никого не боялась, за словом в карман не лезла, но первая никого не задирала. Может, её и не сильно любили, но с ней считались, а это сейчас для неё было важнее всего. Если бы не Шрамко, который каждый день цеплялся, то вообще хорошо.

– Как в школе? – осторожно спросила её как-то мама.

– Нормально. Приживусь. – И, увидев мамино лицо, добавила с деланным смехом: – Даже лучше. По-крайней мере высокомерных красавчиков, вроде Рябинина, нет.

– Не скучаешь?

– По Рябинину?! – Янка театрально закатила глаза. – Мам, он идиот, по каким не скучают!

– Яна… так нельзя всё-таки. Вы же дружили. Первая любовь твоя. И даже если расстались, надо сохранять с человеком добрые отношения и быть благодарной за прошлое чувство и всё, что…

– Ты папе благодарна? – зло прервала Янка назидательную речь, но мама не смутилась, и Янка поняла, что она долго об этом думала и ответ готов.

– Да. Благодаря ему у меня есть ты и Ростик.

Она смотрела Янке в глаза открыто, с вызовом.

– Ну, у меня с Рябининым детей, слава Богу, нет, и не будет. Так что… расстались и расстались.

Расстались плохо. До сих пор Янке неуютно, как вспомнит она всю их с Сашкой историю. Сначала ей казалось, что она его просто ужасно любит, жить без него не может, и когда он предложил встречаться, она просто на седьмом небе от счастья была. Целый год они гуляли по вечерам, ходили в кино, он писал ей смски стихами. Девчонки им завидовали. Говорили, что они такая красивая пара, что созданы друг для друга… Это было два года назад, они ещё такие маленькие были, даже не целовались. Но всё равно Янка до боли в сердце любила его грустные тёмные глаза, сияющую улыбку, взгляд из-под густых чёрных ресниц, родинку на щеке, крепкую сильную руку. Весь мир был сосредоточен в этом Рябинине!

А потом всё прошло. Может, Янка повзрослела чуть раньше? Все девчонки уже встречались, приносили домой охапки цветов и опухшие от поцелуев губы, а они с Сашкой продолжали гулять на почтительном расстоянии, и все чаще молчали, давясь неловкостью. Ну не могла же Янка первой его поцеловать! Их роман застыл в одной точке, и Янке стало скучно.

А в секции лёгкой атлетики было столько красивых мальчиков! И Варька то и дело улыбчиво ей объявляла:

– Ой, Никита так на тебя смотрит!

Майка тоже сердилась и на правах лучшей подруги выговаривала Янке:

– Ты дура какая-то, Ярцева! Старомодная дура! Ну сама подумай: что это за любовь? Средневековье какое-то! Он в глаза-то тебе смотрит? Слу-ушай, у моего Костика такой друган есть – закачаешься! Чесслово, сама бы влюбилась, если бы не Костик… И он, между прочим, тобой интересуется.

– Кто такой?

– Лёшка Кизиков. Помнишь? Высокий такой.

Ну, Лёшка. Белобрысый, курносый, прыщи на скулах. А главное – зануда редкостный. Янка как-то гуляла с компанией Майкиного Костика, когда Сашка болел. Прикольно, конечно. Но вообще-то, ей сейчас никакой любви не хотелось. Хотелось свободы. Свободы выбирать: с кем гулять, с кем танцевать на дискотеках, кого брать в провожатые после дискотеки, с кем кокетничать…

– Ну так и скажи ему! – требовала решительная Майка.

– Ну как я ему скажу? – ныла Янка. – Не могу я так… с ним… это… ну, как предательство, а мы…

Янка не могла объяснить.

Они дружили с Сашкой так давно! Целую вечность! И Янке казалось раньше, что это навсегда, на всю жизнь. Что они связаны такими крепкими нитями, которые не разорвать, что, если она его бросит, это будет самое настоящее предательство, от которого не отмыться. Ей было тяжелее с ним с каждым днём, да и видеться они стали всё реже и реже, если школу не считать: то у неё дела, то у него… Но сказать, что разлюбила… Да она и сама не знала, разлюбила ли. Просто скучно. Но как она скажет ему? Если бы был любой другой парень, она бы и не мучалась даже, потому что вообще-то Янка не из тех, кто думает о чужих чувствах и интересах, но Сашка… Сашка – совсем другое дело. Никогда, никогда, никогда она не сможет ему сказать. Ведь они клялись любить друг друга. Вечно.

– О-о-о! – стонала Майка. – Средние века! Каменный век, ледниковый период!

Для Майки всё, что длится больше месяца, – ледниковый период.

И вот в один прекрасный день от Сашки пришло электронное письмо. Янка сидела перед компьютером, уставившись в монитор, и не знала: радоваться или беситься.

«Яна! Мне тут один человек сказал, что у тебя парень есть в Заречье. Я, конечно, этому не поверил, но это правда?».

Майка фыркнула, когда прочитала:

– «Я не поверил, но это правда»! Раз не поверил, зачем спрашивать? Слушай, какая сволочь про тебя слухи распускает? Ты узнай у Рябинина, кто ему наплёл, за это ведь и схлопотать можно! Я вот уверена, что это Лаптунов, он тебя, по-моему, недолюбливает… А может, наоборот. Или Катька наврала, она может.

– Да нет… – задумчиво пробормотала Янка. Ей пришла в голову мысль. Спасительная, как казалось тогда, мысль. – Майка, это выход… Майка!

Майка долго не могла понять, почему звонить Рябинину и подтверждать слух о якобы новом Янкином романе, должна она, а не сама Янка.

– Ты что! Я не могу! Не могу я, Май!

– Да не кричи, чего орёшь-то!

– Ну позвони ты, ну будь человеком, подруга ты мне или нет?

– Да ты напиши ему и всё. Велика важность.

Но Янка и написать не могла. Письмо ничего в ответ не скажет, по письму разве поймёшь, простит тебя человек когда-нибудь или нет…

– Да ладно, давай сюда телефон. Подумаешь! Ты, Янка, всё-таки дикая какая-то.

И Майка позвонила. Голос у неё был уверенный, деловой, будто она приказ отдавала.

– Рябинин? Привет, это Майя Черкасова. Янка просила тебе передать, что всё это правда, про того парня. Они встречаются, и у них всё хорошо. Ага. Давай, пока.

Майка отключилась и посмотрела на Янку.

– Ну? Что он тебе сказал?

– Ничего.

– Ничего?!

– А что он должен был сказать, Ян?

Янка бухнулась на диван. Она не знала «что». Но НИЧЕГО – это было слишком.

Ни-че-го. Он, обещавший любить её всю жизнь, не сказал ничего, не узнал, кто этот парень, чтобы набить ему морду, не попросил о встрече, не передал Янке проклятье… Ничего. Он не будет за неё бороться. Он отказался от неё. Янка думала, что испытает огромное облегчение, когда освободится от него, но чувствовала только ярость. Будто это её предали. Будто это он ей сказал, что ему надоело с ней и у него есть другая. Как легко он от неё отказался! Просто сдал её какому-то там парню из Заречья! Верная Майка села рядом и осторожно спросила:

– Яаан… а не мог он специально это выдумать?

– Что?

– Ну выдумать, будто ему сказали, что у тебя кто-то есть? Может, ему тоже надоело? Или он чувствовал, что ты больше его не любишь. Ну может, он сам хотел уже расстаться и тоже не мог тебе сказать.

Наутро Янка пришла в школу, надев самую высокомерную маску, на какую только была способна. Она спрятала за ней и страх (а если он подойдёт и спросит? Ну неужели он даже не подойдёт?), и стыд (главное, не смотреть ему в глаза. Не смотреть ему в глаза), и обиду (ты отдал меня, не стал бороться за меня ни секундочки!), и ярость (значит, вот какую ты придумал фишку, да? Вместо того, чтобы просто поговорить по-человечески!).

Это случилось в октябре, в самом начале восьмого класса, и до мая Янка даже не смотрела в Сашкину сторону. Но и на других не смотрела. Не хотелось. Все мальчишки казались какими-то жалкими и глупыми. Ей теперь казалось, что если она и влюбится в кого-нибудь когда-нибудь, то это будет взрослый состоявшийся мужчина, который много пережил и много знает. И с которым будет по-настоящему интересно.

А в июле родители развелись, и они с мамой уехали жить в Крым.

Янка с одноклассниками и не попрощалась толком. Только с Майкой.

Но с собой в Крым она взяла Братца Кролика – игрушку, которую ей однажды подарил Рябинин. Кролик был небольшой, чуть больше Янкиной ладони, в штанах на лямках, клетчатой рубашке, с ушами до самых пяток. Чем-то неуловимым, может быть, хитрым выражением чёрных бусинок-глаз, он напоминал ей Рябинина.

И вот она здесь, у «самого синего моря», которое сейчас, поздней осенью, такое чистое, прозрачное, будто зеленоватое стекло. А они – там. За тридевять земель, на другой планете. Майка пишет часто, все новости рассказывает, иногда присылает фотки. Один раз ей Юлька Озарёнок написала, из параллельного, они вместе на рисование ходили. Пару раз Лерка, а как-то даже Герка Ивлин, лучший Сашкин друг. Так, ни о чём письмо, как живёшь, да чем занимаешься. Полы я, Ивлин, мою, каждый день с двух до четырёх. Но к письму Терка прикрепил фотографию: вся их компания в парке, и Сашка там был просто необыкновенный. Красивый.

Янка подошла к окну, смотрела на улицу, сбегающую к морю, на старый грецкий орех у забора. Она вдруг вспомнила, как прошлой зимой они гуляли с Майкой и встретили в парке на скамейке Рябинина, Ивлина и Листовского. На той самой, где часто сидели Янка с Сашкой, когда ещё встречались. Было очень холодно, но Рябинин не надевал перчаток. Они постояли немного, поболтали, стараясь не смотреть друг на друга, и разошлись. И сейчас, в Крыму, Янка опять вернулась в тот морозный вечер и синие сумерки, и у неё сами собой сложились строчки.

 
Я к Вам хочу.
Стремительно и дерзко
Этим желанием заглушая все остальные.
Я к Вам хочу.
Мне рядом с Вами тепло,
Даже если Вы не со мной.
Я к Вам хочу.
Сумеречной синевой
Мороз окрасит наше небо,
И будут вычерчены на этой синеве
Уснувшие деревья.
Я к Вам хочу.
У меня есть крохотная надежда,
Что Вы без меня тоскуете так же,
Как и я без Вас…
 

Она усмехнулась сама себе: ты к Рябинину теперь на «Вы»? Раньше у Янки тоже получались такие нерифмованные стихи. Рифмовать слова она никогда не умела, называла свои творения полустихами. Она не собиралась быть поэтом, но знала: если будет очень грустно, надо перечитать эти строчки и, может быть, станет легче. Янка записала полу-стихотворение в тетрадку и достала из сумки Братца Кролика, посадила его на свою подушку, долго смотрела, шептала: «Сашка. Сашка».

С этого дня Янка начала откладывать 2/3 зарплаты в деревянную шкатулку.

Глава 4
Пришедший

Первого ноября приехал Тарас.

– Тарас! – взвизгнула Янка и повисла на дядьке.

Он засмеялся, звонко чмокнул её в макушку.

– Ух ты, большущая какая стала! Как учишься?

– А, – отмахнулась Янка, – на «семёрочки».

Младшего маминого брата Тараса Янка любила больше всех родственников, иногда даже больше мамы. Тарас был высокий, худой, молчаливый, но в глазах за стёклами очков искрился смех, особенный, ироничный. И Янке всегда хотелось узнать, о чём он думает, над чем смеётся там, внутри. Тарас работал в заказнике, в можжевеловой роще, а летом водил в походы туристов. Янке казалось, что он всегда пахнет костром и смолой можжевельника. Обнимая Янку при встрече, Тарас всегда похлопывал её по спине и шутил, будто проверяет, не проросли ли крылья. Сквозь одежду любой толщины Янка чувствовала, что ладони у дядьки сухие и горячие.

У бабушки с дедом Тарас появлялся редко. Они пилили его, что он уже седой, а всё не женится.

– Я с рождения седой, – шутил Тарас. Что ж мне, в пелёнках под венец идти?

Ну, может быть, и не с рождения, но сколько Янка себя помнила, виски у дядьки всегда были белыми, хоть он старше её всего на двенадцать лет. Всё, что было связано с Тарасом, казалось Янке особенным: его горы, его заповедник; его штормовка, пропахшая костром и будто из другого времени, где были героические люди, которые не умели врать и каждую секунду были готовы к подвигу; все эти его жучки и травинки, которых Тарас знал наперечёт и мог рассказать про них всё-всё, было бы желание слушать.

Пока была маленькой, Янка каждое лето просила взять её в поход, но Тарас говорил, что горы – это серьёзно, там не до шуток. Он, вроде, и не говорил, что она не справится, но и не звал с собой. Именно поэтому Янка дома пошла в лёгкую атлетику – тренироваться, готовиться, набираться выносливости.

А потом она сама расхотела идти в поход. Вдруг показалось ужасно страшно и неудобно спать в палатке, топать с рюкзаком куда-то, тащиться по крутым тропам, мёрзнуть, мокнуть и соответствовать такому дяде. Лето за летом смотрела Янка, как уходит в свои горы Тарас, слушала вздохи девчонок по нему и увиливала от его приглашений.

Хотя сейчас она была, конечно, не то что два или даже одно лето назад. Дело не в физической подготовке. Просто уже не поноешь – стыдно. Просто уже понимала: взрослый человек – это не тот, кому лет больше, чем тебе. Дедушка смотрит на неё теперь, как на равную. И не только потому, что Янка сама о себе заботится, здесь привыкли все с детства подрабатывать, особенно летом. Дедушка Янку зауважал, что она на такую работу согласилась, и он теперь всегда за неё заступался.

– Куда ещё? – сказала как-то бабушка, когда Янка начала отпрашиваться вечером гулять. – Нечего одной шляться!

– Работает она одна, пусть и гуляет одна, – сказал дедушка. И Янку стали отпускать теперь в любое время. Скоро она и отпрашиваться перестала, просто уходила, когда хотела. Одно было правило – в одиннадцать вечера быть дома.

Янке нравилось иногда уйти одной в холмы, усесться прямо на землю и подставить лицо ветру. Вдали кружили дельтапланы, скользили над морем чайки, но крики их не долетали сюда. Отсюда был виден весь Посёлок, зажатый морем с одной стороны, холмами – с другой. И то и другое казалось Янке бесконечным. Хотя она знала: все тропинки в холмах упираются в трассу на Феодосию, а там, за морем – Турция, в которой Янка никогда не была. Все одноклассники были, а она – ни разу. Каждое лето их с Ростиком сюда отправляли. «Бабушка с дедом соскучились, бабушке с дедом надо помочь, зачем нам бешеные деньги за море платить, когда у нас бесплатное есть…».

– Девочка! Девочка, стой!

Янка оглянулась. Молодой парень в белых брюках и рубашке навыпуск и модной куртке догонял её. На груди у него болтался тяжёлый даже на вид фотоаппарат с огромным объективом. Он подходил к Янке, заслоняя вечернее рыжее солнце. Парень как парень. Невысокий, худой.

– Ух ты! – сказал он вдруг удивлённо, останавливаясь напротив Янки и бесцеремонно её рассматривая. – Какая ты… аутентичная! Не двигайся! Вот так замри!

Он навёл на неё объектив и щёлкнул. Посмотрел на экран, довольно хмыкнул:

– Прелесть! Как зовут?

– Яна.

– Яна… Хорошее имя. Знаешь почему?

– Почему? – улыбнулась Янка, мучительно соображая, что такое «аутентичная». Будто болезнь какая-то.

– Всего три буквы, – принялся вдохновенно болтать парень, – зато от А до Я! Точнее, наоборот, но в этом тоже большой смысл. Ты, наверное, очень упрямая? «Поперечная» – так про тебя говорят? От Я до А – весь мир в твоём имени, всё, что в нём есть, потому что всё, что есть – это слова, а слова состоят из букв, а в тебе весь алфавит. Ну и «н» для крепости.

Янка рассмеялась.

– Потрясающая улыбка! – Его фотоаппарат защёлкал без остановки. – А скажи мне, дитя природы, что это за населённый пункт там, внизу, у подножия этих величественных холмов?

– Это Посёлок. Я там живу. А вы приезжий?

– Я пришедший. Пришёл пешком из Феодосии.

– Пешком?

– С двумя ночёвками. Теперь хочу в душ, есть и спать. Поможешь жильё найти?

Его звали Глеб. Он приехал из Москвы фотографировать осенний Крым, без отдыхающих. Потому что был фотохудожником. Доведя его до дома, Янка уже поняла, что влюбилась намертво. Он был такой красивый! Он был такой взрослый!

Такой умный! Он говорил с какой-то внутренней усмешкой и этим напоминал Тараса, будто знал всё про всех и всё мог объяснить, но не делал этого, потому что был мудр и скромен. Бабушка сначала растерялась:

– Да не прибрано у нас после лета-то…

– Лишь бы вода горячая была.

Как почти у всех в Крыму, у Янкиных бабушки с дедушкой дом и двор делился на две половины – свою и для отдыхающих. Двор был один, но хозяйский дом упирался стеной в забор, а двухэтажный скворечник курортников стоял в глубине сада. Там было четыре комнаты: три внизу и одна наверху. А во дворе рядом – стол со скамейками, летняя кухня, летний душ.

– Я вам обогреватель поставлю, поди не замёрзнете. А мыться к нам в дом ходить будете. Что-то поздно вы приехали…

– Да ведь творчество сроков не признаёт, замечательная моя Людмила Петровна!

– Ну уж… балабол, – усмехнулась бабушка. Но заплатил Глеб хорошо.

Тарасу Глеб тоже понравился, они сидели вечером под черешней, кутаясь в куртки, и рассматривали карту Крыма.

– Нет, ну это разве карта? Погоди, у меня тут, кажется, полукилометровка была.

Тарас убежал в дом, а Глеб развернулся к Янке и долго смотрел ей в глаза. Молча. Не отрываясь. Она растерялась и покраснела.

– Иди сюда, покажу, что получилось.

Она осторожно присела рядом. Глеб открыл свой ноутбук, нашёл папку «Крым». Долго мелькали пейзажи, какие-то дороги, скрюченные деревья, птицы, домики.

– Вот, смотри, какая ты фотогеничная.

Да, Янка всегда на фотографиях хорошо получалась, но у Глеба вышла просто волшебно.

Неслышно подошёл Тарас.

– Ого! – сказал он. – Красавица!

– Сестра?

– Племянница.

– Похожа.

– Да прям! Копия отец.

– Ничего, что я здесь? – возмутилась Янка и выскочила из-за стола. Вот вечно этот Тарас! Обязательно было про отца, да? В такой хороший вечер. И при Глебе! Обязательно? Сейчас тот, конечно, спросит, что и как, и пойдут разговоры, какие они разнесчастные, и всё такое! Янка хлопнула калиткой.

– Яна, ты куда? – понёсся ей вслед бабушкин голос.

– Маму встречать!

– Я с тобой! – крикнул Ростик.

– Нет!

И Янка рванула вниз по улице, чтобы брат не догнал.

В конце улицы она остановилась. Чего психанула? Глупо как-то вышло. Теперь Глеб решит, что она совсем ещё маленькая. Или вообще – того, с приветом. Янка медленно поплелась по улице. До маминого автобуса был ещё час. Где она будет ходить в такой холод в одном свитере? Сейчас, когда было уже холодно и курортники давно съехали, Посёлок стал похож на дом после ухода шумных гостей. Так бывает под утро в Новый год. Ещё стоят открытыми некоторые кафе и сувенирные лавки, как в новогоднюю ночь остаётся нетронутым торт, но уже тихо и спокойно.

Янка постояла посреди улицы, прислушиваясь. Море шелестело тихо-тихо, будто хотело нашептать секрет. Хорошо жить у моря: всегда есть, с кем поговорить.

– Привет.

Янка оглянулась. У магазина нагруженный пакетами стоял Таль.

– Привет. Тебе помочь?

– Вот ещё! Сейчас батя выйдет. Вот, деньги за два месяца на фабрике получил.

– Задерживали?

– Ага.

Они помолчали. О чём ещё говорить?

– А ты чего одна гуляешь? Наши все у «Нептуна» собрались, я тоже сейчас приду. Пойдёшь?

– Пойду.

Кафе «Нептун» зимой пустовало, его открывали в апреле, закрывали в октябре. Даша, Таль, Захар Ильм, близняшки Ясь-ко, Ярослав и ещё пара-тройка ребят собирались у «Нептуна» каждый вечер. Сидели там же, под навесом, или бродили по Посёлку, или шли на берег – кормили лебедей, жгли костры, выкладывали узоры из камней, пили пиво, если были деньги.

Других развлечений в Посёлке не было. Два раза в неделю привозили в клуб кино, иногда случались концерты местной самодеятельности или приезжих из Феодосии, Симферополя артистов, один раз в неделю проводили дискотеку. В общем, скучно. А под навесом «Нептуна» можно было вместе скучать, все разговоры шли по кругу, даже издёвки и подколы не отличались разнообразием. Иногда только вспыхивали особые ссоры между Талем и Шрамко. Но и они быстро стихали, потому что Таль, хоть и невысокий, но сильный, а главное – злой, драться с ним всерьёз боялись.

Сегодня у «Нептуна» было шумно, обсуждали какой-то фильм, который все посмотрели в клубе, а Янка из-за москвича Глеба пропустила. «Опять завтра грязь вымывать…» – тоскливо подумала Янка. После фильмов мыть полы было особенно тяжело.

– Литру сделала? – спросила Даша.

– Неа, – лениво отозвалась Янка и, отломив у Даши половину булки, пошла к морю кормить альбатросов. Украинскую литературу Янка ещё не привыкла ни понимать, ни любить, хотя читать по-украински умела более-менее. Даша смотрела ей вслед. Янка это чувствовала. Даша красивая. Такая высокая, статная, с густыми смоляными волосами и глазами с поволокой. Даша добрая и всё прощает Янке, любые капризы. Она вообще смотрела на Янку с обожанием и всегда соглашалась. Янке было с ней скучно.

Белый альбатрос, раскинув мощные крылья, взлетел, как только Янка подошла, и закружился над полосой прибоя, поглядывая на Янку выпуклым любопытным глазом, но ближе не подлетал, хоть она и бросала ему комочки мягкой Дашиной булки. За них уже начали драться чёрные утки и бакланы, а альбатрос всё кружил и кружил в отдалении и поглядывал на неё так знакомо.

– Янка! Ты куда?

– Домой! – крикнула Янка, не оглядываясь. И услышала, как Ярослав опять затянул:

– Значит, в душу наплевала? Значит…

Янка резко затормозила, развернулась, подошла к нему близко-близко и сказала спокойно так:

– Я в душу вам? Да я же не доплюну.

Шрамко не нашёлся, что ответить.

Они уже не сидели под черешней. У Глеба в скворечнике горел свет. Тарас о чём-то тихо разговаривал с дедом. Янка прошла на кухню.

– Где ж мама? – удивилась бабушка.

– Я замёрзла, – шмыгнула носом Янка.

– Вот! Не будешь бегать в одном свитере, чай, не лето.

Янка резко повернулась и ушла в комнату. Там, как всегда, был Ростик, и он ещё не спал, возился с конструктором, но хоть молчал, ни о чём не спрашивал. Янка упала на диван. Это там, дома, у неё была отдельная комната, в которой можно было укрыться от всего мира. Не комната, а настоящая крепость, даже мама стучалась прежде, чем войти. А здесь… Здесь она жила вместе с Ростиком и мамой в одной комнатушке, тесной, душной. Ростик спал с мамой на диване, Янке выделили раскладушку, но она так скрипела, что пришлось перебираться на пол. Пока не приехала с работы мама, Янка на их диване лежала, уткнувшись в пыльную обивку, и думала, что если уж они пустили в скворечник жильца, то и она может поселиться теперь там, у бабушки есть ещё один обогреватель, Янка видела. Глеб живёт на первом этаже, а Янка поселится над ним. Или за стенкой. Хоть до лета поживёт как человек, в отдельной комнате.