Текст книги "Воздушный шар-на-всякий-случай"

Автор книги: Тамара Ветрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ветрова Тамара
Воздушный шар-на-всякий-случай

Тамара Ветрова

ВОЗДУШНЫЙ-ШАР-НА-ВСЯКИЙ-СЛУЧАЙ

1

Четвертый день подряд, возвращаясь домой, мой мальчик ложится на продавленный диван и утыкается лицом в поле ромашек на обоях. Когда он так лежит, воротник его рубашки оттопыривается, как будто с того самого поля ему в лицо бьет ветер, и вскоре он, мой мальчик, действительно съеживается, прячется в подушку...

Я не знаю, как говорить с человеком, который круглые сутки думает о чем-то своем, а о чем – мне неизвестно.

Однако на четвертый день, собравшись с духом, я сказал:

– Дорогой мой, – и голос мой был бодр, как у петуха, оповещающего весь мир, что для него рассвет уже наступил. – Дружище, – чуточку помолчав, сказал я и постукал по его плечу согнутым пальцем. – В жизни бывают всякие... обстоятельства... испытания... Но сила духа, а главное, надежда это целое состояние, голубчик!

– Я не знаю никакой Надежды! Может быть, это твоя знакомая, папа?

И мой мальчик, как всегда, угадал! Черт бы меня побрал, если я ошибаюсь! В моей юности, в нашей юности была надежда! Я один во всем виноват!

Тогда палило солнце, было немилосердно жаркое лето. Вот уже скоро пройдет 20 лет, а тот зной, те синие безоблачные небеса, та ленивая неподвижность воды в единственной нашей речушке и воздуха в тополях, та непроходящая сонливость людей и птиц – все это не повторяется.

Город окружали холмы, покрытые редкими деревьями. В тот год деревья, высушенные солнцем, пожелтели рано и рощи казались жалкими и подслеповатыми. Ниже, за холмами, лежали камни – они лежат до сих пор, – громадные валуны, разбросанные как попало в незапамятные времена еще господом Богом (про Бога – это, разумеется, шутка. 20 лет назад в Бога у нас не верили. Нам, можете не сомневаться, было во что верить!).

Если мы – я и мой друг Рустик – собирались пойти в рощу за реку, то говорили: "Пойдем на ту сторону". А если еще дальше, туда, за холмы, это называлось "пойти на камни" или "на дальние камни".

Если, скажем, Рустик, или я, или кто-нибудь еще говорили что-то вроде "вечерком махнем туда" или "начало праздника, как обычно, там", то никаких, то есть совершенно никаких объяснений больше не требовалось. Все, даже трехлетние дети, знали, что такое "туда" или "там". Воздушный шар – вот что такое это было!

2

В центре нашего города, на площади, зажатой между домами и облупленными колоннами, торчал воздушный шар. То есть, само собой разумеется, не только шар, а и здоровенная плетеная корзина, в которую могло поместиться человек двадцать. А может быть, даже сорок?

С точностью установить, из чего была сделана корзина, не удалось. В учебниках по природоведению тридцатилетней давности писали, кажется, об исследованиях, которые велись в этом направлении, да и в городской газете появлялись время от времени статьи под заголовком "Шар задает загадки" или "Кого же благодарить?". Одним словом, что-то в этом роде.

Кстати сказать, наш воздушный шар был не совсем пар, насколько я помню. Чуточку приплюснутый сверху и снизу, он издали немного походил на здоровенную шляпу какого-нибудь Гаргантюа или на блюдо с заморскими фруктами. Тарелка, одним словом!

Когда мы закончили, кажется, шестой класс, Рустик занялся подсчетами, скольких человек эта штука может при случае поднять.

"При каком случае? – хотел было спросить я, но не спросил. Каждый в нашем городе – каждый! – имел на этот счет свое мнение. На всякий случай!

"Да мало ли что может случиться!" – вздыхая, повторяла иногда моя мать.

Всемирная катастрофа? Житейские неприятности? Что она, что все они имели в виду? И как один-единственный шар даже в этом случае мог бы всех поднять? "Все-таки это лучше, чем ничего", – сообщил мне Рустик подслушанную где-то мудрость... Искать более подробные объяснения было бесполезно.

Откуда появился шар, было также неизвестно. Точнее, как писали в нашей газете, было покрыто "мраком легенд". Городские ученые плутали, по-видимому, в этом мраке без фонаря, выходили кое-какие брошюры и даже целые монографии, но паутина предположений этот мрак сгущала еще более.

На закате там, то есть вокруг шара, прогуливались пары; они тихонько беседовали и время от времени поглядывали в ту сторону. Сейчас я понимаю, что, вполне вероятно, все их надежды на будущее счастье каким-то образом были неразрывно связаны с Воздушным-шаром-на-всякий-случай (так его в конце концов и начали называть).

С подсчетами у Руськи не вышло, и тогда он, обозлившись, заявил, что все мы, как привязанные, ходим вокруг этого чертова шара и скоро станем совсем уже круглыми дураками, не желая замечать ничего вокруг себя!

– И исследования-то какие! – шипел он. – Мрак веков да сумрак легенд. Все для рубрики "Пробуем перо"!

И, продолжая браниться, Рустик сплевывал в благословенную городскую пыль.

3

На исходе ноября я сидел в своей комнате, крошечной, как кабина лифта, и читал какую-то книгу. Или делал уроки. Сейчас, по прошествии стольких лет, я не помню этого в точности. Да и не это важно! Дождь стучал в стекло, к которому прилип лист величиной с ладонь, и на этот лист я изредка уныло поглядывал. Мне хотелось написать стихотворение или что-то в этом роде, но я не решался взяться за перо, потому что беспощадный критик Руська однажды уже высмеял меня. Руська ненавидел мои стихи, он вообще ненавидел стихи, называл их "проклятым враньем", сравнивал с "проклятыми бреднями" наших исследователей, тех самых, о которых я уже говорил.

Резной лист, громадный и как бы подгоревший по краям, по-прежнему приникал к стеклу.

Явился Руська и, сев на краешек моего стола, начал этот лист молча разглядывать.

– Творим? – наконец поинтересовался он, тыча отчего-то пальцем в стекло. – Работаем на благодарное человечество?

Нам в тот год исполнилось по тринадцать лет, и стало особенно заметно, как сильно изменился мой друг. Озабоченное выражение не сходило с его лица, и, похоже, некая идея занимала его мысли. Идеей этой он ни с кем не делился, и лишь однажды, когда нас, школьников, повели на очередную экскурсию, я кое-что понял.

То была обычная, запланированная в начале года экскурсия к воздушному шару. Наша учительница уверенно шагала впереди по протоптанной дорожке, которая вела от ворот школы к знаменитой ограде. Ограда была низкая, чисто символическая, перелезть ее мог любой из нас (пробираясь в школьный сад, мы справлялись и не с таким препятствием). Однако через эту ограду никто не лазил – ни мы, ни дураки-первоклассники. И из рогатки в шар не стреляли. И цветы с аккуратной соседней клумбочки рвать никто не собирался.

Вероятно, шар был одной из тех реликвий, с которыми шутить не полагалось. А может быть, в наших головах так прочно укоренилась мысль о Воздушном-шаре-на-всякий-случай? Или существовала какая-нибудь другая причина? Мне это неизвестно. Пожалуй, даже сейчас до конца неизвестно.

В тот день мы, гурьба двенадцати – и тринадцатилетних лентяев, покорно брели за учительницей по тропе, усыпанной листьями. Дойдя до места, мы остановились почтительным полукругом, и тут начал накрапывать дождь.

Учительница раскрыла зонтик и, поправив шляпку, приготовилась говорить.

– Извините! – крикнул неожиданно Рустик и протиснулся вперед. Все, зная его всегдашнюю угрюмую молчаливость, посмотрели на него с удивлением.

– Я вас слушаю, – сказала наша юная учительница, и два розовых пятнышка появились на ее щеках. Откуда она могла знать, какой вопрос придет в голову нашему Руське и сможет ли она, молодой начинающий учитель, на него ответить?

– Почему? – спросил Руська и ткнул пальцем в железную оградку. – Почему он раньше лежал на боку, а теперь торчит над корзиной?

Мы, как по команде, посмотрели на Рустика, сам же Руська смотрел только на шар, до нас ему, похоже, никакого дела не было. Учительница тоже посмотрела сначала на Руську, а потом на шар и закрыла зонтик. Дождь продолжал накрапывать.

– Откуда же у вас такие сведения? – спросила нерешительно она.

– Сходите в библиотеку! – нахально посоветовал ей Руська. – Сходите в библиотеку, и такие сведения появятся и у вас.

Она закусила губу, и всем нам стало ее жалко, а Рустик, словно приняв на себя обязанности лектора, продолжал:

– В нашей Истории, том первый, страница четыреста, вы найдете рисунок: там эта штука лежит на земле, и размеры тоже, между прочим, указаны. Диаметр изменился довольно заметно.

– Ты... ты читаешь Историю и уже дошел до четырехсотой страницы? спросила учительница и обвела каждого из нас удавленным взглядом.

– Я перечитываю Историю, – сухо сообщил Руська. – И мне интересно знать, почему он прежде лежал на боку, а сейчас торчит посреди площади, как будто собирается улететь к чертовой матери?

– Не надо грубить, – сказала наша учительница, и снова розовые пятнышки появились у нее на щеках. – Видите ли, ребята! – наконец спохватилась она и поглядела на нас. – С нашим воздушным шаром связано немало загадок. Вы знаете, что до сих пор не ясно его происхождение, неизвестен и материал, из которого он изготовлен... Есть и другие неясности, та, например, о которой говорил сейчас Рустик. Но не надо отчаиваться! Я уверена – пройдут годы, может быть, десятилетия, и будущие поколения школьников непременно все узнают, во всем разберутся. Наши ученые, – тут она передохнула и горделиво посмотрела на нас, – наши ученые не жалеют ни сил, ни времени и... и ломают головы над этой загадкой. Но главное, друзья, это то, что мы с вами, весь наш маленький, но прекрасный город, являемся обладателями этого воздушного шара. Обратите внимание на параметры его корзины. Она гораздо больше, чем кажется на первый взгляд... – И тут наша учительница перешла к обычной лекции, слышанной нами великое множество раз. Говорила она звонко и с воодушевлением, но с опаской поглядывала на Руську. Мне показалось тогда, что он готов задать еще какой-то вопрос, но усилился дождь, и пришлось торопиться в школу...

Перед уходом нам, как всегда, разрешили через специально встроенное окошечко заглянуть внутрь шара. Что мы – первоклассники, которых можно этим удивить? В очередной раз я приник глазами к окошечку и уперся в черную глухую тьму. Последним смотрел Руська. Он смотрел дольше всех, так что некоторые ребята начали торопить его.

– В первый раз, что ли? – спросил кто-то, не помню, кто именно.

– Что интересного обнаружил? – спросил другой. Тогда Руська поднял голову и посмотрел на меня. Он посмотрел именно на меня, и поэтому мне никогда не забыть его лица. Лицо его и даже завитки волос на лбу, казалось, были чуточку припорошены инеем.

К школе он зашагал первым, не дожидаясь остальных.

– Я принес тебе кое-что, – сказал Руська. Я уже говорил, что он сидел на краешке моего письменного стола и с ненавистью глядел на кленовый лист, прибитый к стеклу дождем и ветром. Громадный разноцветный лист казался нарисованным.

Я взял протянутую мне книгу. Переплет был прочный, но книга, кажется, довольно старая.

– Интересно, – сказал Руська. – Ты почитай.

– Спасибо.

– Почитай, почитай, стихи потом допишешь.

– Я не пишу стихи.

– Ну все равно!

Теперь я понимаю, почему он был такой злой, прямо-таки злющий, а тогда, конечно, обиделся на него. Хотя это совсем неважно!

Я включил настольную лампу и раскрыл книгу. Я прочитал: "Выдержки лекций по нашей Истории. К вопросу о некоторых фактах, связанных с объектом, условно называемым "воздушный шар".

– Ты понимаешь! – с ожесточением комкая бумажку на моем письменном столе, вдруг заявил Рустик. – Вот эта книга пылится в подвалах библиотеки, а мы изучаем учебник по природоведению, где, кроме святой уверенности, что все когда-нибудь прояснится, ничего нет! Ходим на экскурсии! Ограду ленточками украшаем! Раздуваемся от гордости, как индюки! Уповаем на него, как тысячу лет назад – на Господа Бога... Медицина будущего? Пожалуйста! Вот вам воздушный шар, кто-нибудь когда-нибудь что-нибудь откроет, и авось научимся! Вулкан или землетрясение? Чепуха! У нас есть воздушный шар – милости просим!

Руська отвернулся, а я сказал:

– Но ведь в самом деле замечательно, что именно у нас...

– Слушай! – прервал меня Рустик. – Отвечай быстро:

что вокруг чего вращается – Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли?

– Естественно. Земля вращается вокруг Солнца, – сказал я обиженно. Что, он меня совсем за дурака считает?

– А зачем нам это знать? – спросил Руська и посмотрел на меня так, как будто я только что прочитал ему свое стихотворение. – Зачем нам это знать? Любовались бы солнцем, и все! Гордились бы! А потом разок слетали бы на экскурсию!

Руська засмеялся невесело.

– Наш воздушный шар – удобная штука, – помолчав, продолжал он. – Удобная, если в него не соваться. Какая ни есть, а достопримечательность. Собственная страничка собственной истории. Правда, неизвестно, кем написанная страничка...

Мы с Руськой посмотрели в окно. Сам не знаю, что на меня нашло! Был восьмой час, совсем стемнело. В окно стучал дождь. Сам не знаю, что на меня нашло!

Мы вполне могли сидеть и болтать в моей комнате, сидеть хоть всю ночь, нам бы никто не помешал, мы могли бы, по крайней мере, дождаться, пока кончится дождь, и, быть может, придумали бы что-нибудь поумнее, чем отправляться дождливым вечером на прогулку к воздушному шару!

Но Руська сразу согласился.

4

– Ты эту книжку почитай обязательно, – сказал Руська, когда мы уже шагали по темной улице.

– Угу, – сказал я, поднимая воротник.

И я ее действительно несколько позже прочитал, когда это уже не имело большого значения.

Любопытно, что шар, как утверждали авторы, делали прямо у нас. Четверо или пятеро чудаков, что-то вроде заезжих фокусников. Сведений о них практически не сохранилось, очень скоро после постройки шара след их потерялся. Однако именно с их исчезновением связано упоминание о первом увеличении объема шара, о котором тогда, на экскурсии, говорил Рустик. Хотя, конечно, в те далекие годы шар был далеко не так велик, как в наши с Руськой времена, да и лежал на боку.

Лет через двести (примерно), если верить авторам, существует упоминание о молодом и весьма любознательном человеке, который, стоило ему приехать в наш городок, принялся бегать вокруг шара с различными измерительными приборами (он же, кстати, и предложил властям впервые проект смотрового окошечка, что после долгих и серьезных колебаний и было осуществлено). Оказалось, бояться вовсе не стоило. В шаре, как известно, ничего интересного не обнаружилось, однако тот любопытный молодой человек каждый вечер приникал к этому окошечку тяжелой подзорной трубой, чем и вызвал насмешки и даже издевательства сограждан. По-видимому, он вел дневник своих странных наблюдений (дневник не сохранился). А еще год спустя он, очевидно, покинул город и убрался неизвестно куда. Во всяком случае, этот факт оказался замечен именно в связи с тем важным обстоятельством, что шар вновь чуточку увеличился в размерах и лежал уже не рядом с корзиной, а словно бы в ней самой...

Я уже говорил, что прочитал обо всем этом позже, а в тот вечер Руська выкладывал мне свои сведения сбивчиво и поспешно. Он шел быстро и все время чуточку обгонял меня, поэтому к знаменитой железной ограде подошел первым.

– Поглядим? – сказал он весело. – А может... Я увидел его лицо, освещенное фонарем, по лицу стекал дождь.

– Чего ты хочешь?

– Заберемся в корзину!

Я не знал, что отвечать. В корзину забраться было совсем нетрудно, тем более что воздушный шар давно уже не лежал в корзине, а висел, натягивая веревки, над ней.

– Боишься? – спросил Руська, подтягиваясь на руках. Я промолчал, потому что впервые в жизни видел человека, перелезающего через эту ограду. За ограду, конечно, проходили, смотрели в окошечко... Но вот так, в темноте, да еще с намерением забраться внутрь!.. У меня перехватило дыхание.

Через минуту Руська был уже там, и ничего не произошло, только волосы его, подхваченные ветром, поднялись копной...

– Знаешь, что я увидел тогда? – спросил Рустик громко. – Ну тогда, на экскурсии, когда мы заглядывали в шар? Я увидел там звезды!

Я не смотрел на Руську, но слышал его. Веревки, которыми корзина была привязана к шару, натянулись сильнее.

– Настоящий космос! – крикнул Руська и засмеялся. Корзина дрогнула и оторвалась от земли.

– Скорее! – крикнул я. – Прыгай!

Он еще мог бы успеть.

– Прыгай! – крикнул я.

Медленно поднимаясь вверх, огромный шар уносил в огромной корзине Руську, а я лишь зажимал руками уши и шептал:

– Прыгай! Прыгай!

И теперь, по прошествии стольких лет, вспоминая тот вечер, тот дождь и нас с Руськой, стоящих около железной ограды, которой давно уже не существует, я утверждаю:

"Я один во всем виноват". Слышите, мои уважаемые сограждане и мой сын? Я один во всем виноват. Это я лишил вас вашей гордости и вашей надежды – ведь это была моя идея – направиться туда и посмотреть на шар, это была моя идея, а Рустик лишь ее осуществил... Тогда, опираясь локтем на ограду, Руська сказал:

– Я понял одну вещь. Эта штука, кто бы ее ни создал, сделана так хитро, что набирает силы, поглощая наши мысли. Идеи и замыслы для нее – все равно что хворост для костра.

– Чужие идеи? – спросил я.

– Человеческие идеи! – сказал Руська с гордостью.

– Что же, изобретателей она тоже глотает?

– Никому не известно, что с ними стало, – согласился Руська, кажется, уже стоя в корзине.

"Как неизвестно, впрочем, и к каким истинам они пробили себе путь", хочется добавить мне сегодня.

Что же осталось нам после того, как Рустик улетел? После того, как его мысль оказалась последней каплей? Что осталось нам? Наши глаза и руки? Наши тайны и наши звезды, которые надо открыть и разгадать? И я скажу, непременно скажу об этом моему мальчику... Будем выпутываться, черт возьми! Будем выкарабкиваться сами!