Текст книги "Волчица с Рдейских болот (СИ)"

Автор книги: Тамара Шатохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

ГЛАВА 12

На случай приезда покупателей, которые интересуются лошадьми, рядом со зданием управления построили маленькую гостиницу. Небольшой домик на четыре одноместных номера – деревянный, как все дома в селе. Но брус еще не потемнел от времени, и гостиница приятно выделялась на фоне поживших уже построек, сверкая большими окнами и светлыми стенами. Кормились приезжие у директора. Вот и Роману выделили одноместный номер и пригласили приходить на обед и ужин к Александру Александровичу.

Роман вкратце уже ознакомил его с целью своего приезда, отдал деньги и поставил в известность, что если получится купить участок, то за товаром он будет приезжать сам. Деньги после реализации тоже будет привозить сам.

Оставив сумку с вещами в номере, он вышел на улицу. Хотелось посмотреть на село, хорошенько рассмотреть окрестности и поискать дом, в котором живет Оксана. Почему был так уверен, что она живет здесь – не знал и сам. Но знал, что точно учует этот дом по запаху. Он не успел ничего, только постоял, осматриваясь, возле гостиницы.

Это село совершенно не походило на те, которые ему уже приходилось видеть. Здесь практически не было улиц. Поселение привольно раскинулось, разбросав темные деревянные дома совершенно произвольно. То на живописных горках в окружении садов, то в уютных низинках вдоль ручья. К домам вели поросшие травой широкие и узкие дорожки.

Очевидно, по причине рабочего времени, праздно шатающегося народа вблизи не наблюдалось. Даже в здание продовольственного магазина за это время никто не вошел. Зато к директорскому дому подъехала «Нива» цвета «мурена» и из нее вылез здоровый мужик в джинсах и светлой ветровке. Открыл багажник и достал из него тяжеленную сумку. Что тяжеленную – видно было по усилию, которое он прикладывал, чтобы приподнять ее.

А потом открылась водительская дверца, и Роман замер… это была она. И одета почти так же, как тогда. Очевидно, ей нравилось носить джинсы.

Он мчался сюда, спешил, а оказался совершенно не готов. Пересохло во рту, вспотели ладони, и он крепко сжал кулаки. Совсем не знал, что скажет сейчас – при чужом человеке. И захочет ли она его выслушать?

Оксана с удовольствием потянулась, заглянула за машину, кивнула и улыбнулась мужику. Потом что-то ему сказала и протянула руку для рукопожатия. Скользнула взглядом вокруг и тоже замерла, широко распахнув глаза – увидела его… А Роман уже спешил к ней. Она оказалась совсем рядом, а тут пройти-то метров двадцать – ноги сами понесли его. Он преодолел это расстояние в секунды, а девушка вдруг шарахнулась к своему спутнику и прижалась к нему, с ужасом глядя на Романа.

Мужчина исконным жестом защитника обхватил ее руками, и сдвинул в сторону, продолжая обнимать за плечи. Роман стал перед ними, все так же нервно сжимая кулаки. Он не успел подготовиться, продумать, что скажет ей – какими словами. Только жадно смотрел. На такую любимую, на самую лучшую на свете, на еще более красивую, чем он помнил… И сдавленно выдохнул: – Оксана… прости меня. Я все объясню. Я не хотел так… чтобы все так случилось.

Очевидно, почувствовав себя в безопасности, она перестала хвататься за одежду мужчины и выпрямилась. Холодно ответила чуть дрогнувшим голосом:

– Я знаю, что не хотел. И знаю, что тебе нужно.

– Только ты, – уточнил сразу Роман, чтобы не было недоразумений.

– Понятное дело… Уезжай отсюда. Пошел к черту! – четко проговорила она и, схватив за руку мужика с сумкой, потащила его в дом директора. Роман замер, постоял, посмотрел на закрывшуюся дверь и ринулся вслед за ними. Решительно вошел в комнату. Растерянный директор, увидев его, радостно улыбнулся и представил:

– О! А вот и наш партнер – сын Александра Строгова Роман. Ему и сдадим эту партию, или лучше частями? – поинтересовался он у того мужика. Тот глухо произнес:

– Не знаю. Решайте сами.

Этот их разговор сейчас просто пролетал мимо сознания Романа. Он опять повторил, глядя на Оксану:

– Оксана, прости меня. Выслушай, и если не простишь, то хотя бы поймешь. Это же не трудно – просто выслушать. Я месяц с ума схожу… от своей вины. Проклинаю себя. Оксана?

А она обратилась к хозяину дома и спросила холодно и по-деловому:

– Саныч, а вы уверены, что это действительно Строгов? Что он не прикрывается его именем?

Роман потянулся к внутреннему карману ветровки.

– Я покажу документы – паспорт, права, медицинский полис…

– Да что там проверять, Ксана, когда у них одно лицо? Он весь в батю своего, только ростом повыше. А что ты… – попытался что-то прояснить удивленный директор.

– Я устала, с вашего разрешения сейчас пойду домой. Ты за мной не ходи – видеть тебя не могу. Не заставляй убегать еще и отсюда, скитаться непонятно где. Мне просто некуда больше бежать.

– Оксана…

– Прохор Григорьич, может мне к вам попроситься на постой? В мужской монастырь? Похоже, что здесь покоя мне не будет.

– Ксана… так он что-то сказать хочет. Может, по делу.

– Да по какому делу, Саныч?! Мне что теперь…?

– Отдыхай… Я не буду надоедать. Ты иди, – тихо и решительно сказал Роман.

Оксана вышла. Потом проурчал мотор – машина уехала. А Роман сидел на стуле у входа, согнувшись, спрятав лицо в ладони. Потом поднял голову, улыбнулся невесело и спросил:

– Так что там с участком, есть у вас на примете?

– Да ты сам походи да выбери, где приглянется. Да, Прохор?

– Нет. Ксана его гонит. Значит, пускай уезжает.

Роман встал, пригладил волосы, поправил одежду и ответил:

– Я не могу рассказать, как я накосячил. Не думаю, что Оксане это понравится. Но отсюда не уеду. Буду просить прощения, пока не простит. Мне некуда идти от нее – смысла нет, просто не выживу. Вся моя жизнь – в ней. Не бойтесь за нее – ей ничего не грозит. Сам убью любого.

Потом он ушел. Вечером лежал на кровати в номере и смотрел в светлый бревенчатый потолок, не видя его. Думал, осмысливал все и понимал, что был наивен до изумления, просто как ребенок, когда мчался сюда.

Это он помнил о ней только хорошее. И все это время лелеял эти воспоминания, уточнял для себя подробности, влюблялся опять, вспоминая тот ее взгляд, ее счастливую шальную улыбку, то сумасшествие, что охватило их. А она все это время ненавидела его… а может и себя. Не обижалась, не удивлялась его поступку, а ненавидела.

И что теперь делать? Если она его выслушает, то, конечно, сможет простить когда-нибудь. Но ему нужна была ее любовь – не только прощение, а ее нет. Это у него было время полюбить ее – терзаясь чувством вины, вспоминая, постепенно осознавая что она для него значит, мечтая… А она не успела, просто не успела тогда ничего почувствовать, кроме мимолетной симпатии и временного чувственного влечения, обусловленного «благоприятным периодом». Он сам все угробил – ту ее нежную покорность, бесконечное доверие к нему, дикий накал страсти потом и взгляд тот… Она его просто не любит – вот в чем беда.

Но отступиться уже нельзя – поздно для него, жизнь потеряет всякий смысл. Он вытащил из кармана куртки коробочку с кольцом. Раскрыл, долго смотрел, горько улыбаясь. Вот дурак… Да плевала она на него и на его подарки, хоть весь мир сейчас подари. А он пропадет без нее. Значит, нужно сделать так, чтобы полюбила. Но сначала – простила. Тут надо думать…

ГЛАВА 13

Дома появилось время подумать, и мне показалось, что, похоже – опять сработала схема «находишь-теряешь». После встречи с Романом… надо же – вот и познакомились. А говорят, что секс не повод для знакомства. Да… так вот – после сегодняшней встречи я чувствовала только облегчение от того, что он не имеет отношения к родне моего отца. И еще досаду на то, что не озвучила сразу прощение – пусть бы уматывал.

Та страшная тянущая обида… мои воспоминания и стыд… раскаянье, запрет на мысли о нем, и мысли эти со слезами почти всю ночь… Так страшно обижаются на близкого или дорогого человека, слишком «к сердцу» принимая оскорбление. Он был мне не безразличен тогда. Я почти влюбилась… да нет – я уже любила его тогда… в процессе… Сейчас обида осталась, но она уже не убивала. Как обида на чужого человека.

Даже злости не осталось… не говоря уже о той жгучей ненависти. Исчезли сильные чувства, переживания, которые были связаны с ним. Это стало платой за что? Я же отдала клад, пальцами не коснулась. И вдруг поняла – я заплатила именно за это внутреннее спокойствие, умиротворенность, освобождение от огромной ответственности, которая постоянно висела на мне. Ответственности за наше хозяйство, за села, за людей в них.

Возможно, я слишком преувеличивала свое значение для них. В крайнем случае, обошлись бы и без финансовых вливаний от реализации кладов. Но тогда дети не смогли бы учиться в вузах, серьезно больные – получать необходимое лечение. У нас бы не стояла вышка мобильной связи – она была не рентабельна, по большому счету. Не получали бы доплату за свой труд учителя и медики… да много чего.

Зато сейчас я могла полностью посвятить себя будущему ребенку – не нервничая, правильно и вовремя питаясь, отсыпаясь и работая в свое удовольствие на свежем воздухе. Оно того стоило? Учитывая то, что объект моей страсти был недостоин того, чтобы стать отцом моему сыну и служить ему примером в будущем – вполне. Да и мое душевное спокойствие тоже дорогого стоило.

Следующие два дня меня никто не беспокоил. Не вызывали по поводу клада, не слышно было ничего – как там леший, что он решил с монашеством? Не приходил просить прощения Роман Строгов. Он не надоедал, как и пообещал тогда. Но вот душевного спокойствия не наступало, потому что ночью он спал… у меня на крыльце.

С приходом тепла я стала открывать окно, чтобы дышать во сне свежим воздухом. Это было окно залы, а спала я в спальне, открыв туда дверь. Так вот – выйдя утром из своей комнаты, я сразу же учуяла в доме его запах… тот самый запах из парка – волчий. Принюхалась с неверием и по коже пробежали стадом жаркие мурашки… просто воспоминание, ассоциация. Вдруг как-то перед глазами опять встало… я психанула и выскочила из дома. И на крыльце запах стал сильнее. Похоже, что он спал здесь в шкуре волка. Как к этому относиться, я не знала. Что предпринять – тоже. Ну не может же быть, чтобы просто показалось?

На следующую ночь я подошла к открытому окну и осторожно принюхалась, а потом и выглянула из него – растянувшись на крыльце, он тихо сопел в две дырки и больше того… Я просто задохнулась от возмущения – на перилах крыльца сидел мой домовой и блестел бусинками глаз на меня. Настороженно так смотрел, как будто предупреждая – не тронь… этого. Маленький меховой комочек… с характером.

Он вообще показывался крайне редко, топотал только иногда, когда был чем-то недоволен. Особенно не любил моего оборота. Вообще мы с ним, как два нестандартных существа, плохо уживались и просто терпели друг друга на одной территории. А сейчас он вдруг нагло охранял сон чужака, и что мне теперь думать обо всем этом?

Возмущенно грохнув окном, закрыть его? Я просто ушла спать. Нужно поговорить с этим Романом и отпустить, раз ему так важно мое прощение. Что тут устраивать детский сад с обидами?

Возилась часа два еще, ворочалась, сбивая простынь. Все думала, размышляла – не спалось… весь сон перебил. Его запах забивал ноздри, мешал. Тихонько достала из шкафа сарафан, сложила, перевязала пояском. Получился компактный сверточек. Тихонько открыла окно спальни, сняла рубашку и позвала волчицу…

Я часто уходила спать в лес, только летом. Вот так, взяв в пасть одежду, чтобы потом вернуться в ней днем. Соседи про мою волчицу знали. Да мы здесь вообще все про всех знали. Так что я тихо спрыгнула с подоконника и, пройдя, как балерина, на кончиках лап за дальние кусты в саду, рванула в лес.

Всего три часа, а уже серело небо на востоке… Все светлее становились июньские ночи северо-запада. Сдуру проорал чей-то бестолковый петух, не знающий времени. Я неслась по предутреннему лесу, чувствуя, как намокают лапы. Такая обильная, густая роса на траве выпадала в начале ясного солнечного дня – сегодня точно не будет дождя.

Было у меня одно любимое местечко – на берегу озера. Оно было маленьким и не похожим на остальные – круглым. Земляной вывал на той стороне поднимался широкой, поросшей лесом горкой. А эта сторона была пологой, низменной – озеро было похоже на старый метеоритный кратер. Этот высоченный вал прикрывал озеро со стороны болот и может быть, именно поэтому здесь было мало комаров.

Остановившись на берегу, полюбовалась затянутой утренним парком серой водой. Такой же серой густой росой на молодой траве… Послушала хрупкую предрассветную тишину и, положив морду на сарафан, удобно улеглась и провалилась в сон, прикрыв нос лапой на случай, если комары вдруг появятся.

ГЛАВА 14

Роман составил план. Он решил действовать постепенно. Пока вся надежда была на сексуальное притяжение, которое по определению должно было чувствоваться между парами. Они его и почувствовали тогда, а он ощущал и сейчас. Нужно напомнить ей – как она смотрела на него, как отвечала на поцелуи, что чувствовала до того, как он, идиот… Короче – нужно было пробудить воспоминания тела и оживить их. А как? Пока только при помощи запаха.

Ее аромат так крепко цеплял его, что сносило крышу – это будило ту самую память тела, включало ассоциации. Распускался такой букет чувств, которому не было названия. Но если бы у него потребовали как-то описать все несколькими словами, то он бы сказал, что это безмерная, почти невыносимая нежность. А еще желание видеть, слышать, чувствовать рядом постоянно. Про остальное он старался не думать, потому что физиология… бунтовала.

На крыльце дома ее запах окутал и обнял его, странно успокоив. Наверное потому, что сейчас для него и это было счастьем. И вообще ему нравились запахи ее дома, да и всех построек в этом селе. Здесь не воняло химией и синтетикой. Почти все материалы были натуральными – дерево, металл, камень, хлопок, лен, глина.

Сана тоже чуяла его, это он знал. Во вторую ночь даже стояла у окна. Он проснулся моментально от того, что услышал ее и дальше прислушивался с замиранием сердца – что сейчас будет? Не прогнала, ушла… ворочалась, не спала, как и он. А потом еле слышно раздался даже не скрип, а трение оконной створки – дерево о дерево, и он мигом рванул за угол. И, сдерживая восторженный клокочущий в груди смех, наблюдал, как она ковыляла на волчьих лапах, стараясь идти «на цыпочках». Лапы были длинными, и смотрелось это смешно и трогательно. Ему она нравилась даже сейчас – смешно ковыляющая на кончиках лап. А ее волчица восхищала – сильная, почти черная, поджарая, с умной симпатичной мордой, сейчас заткнутой какой-то цветной тряпкой.

Нужно было знать – куда она отправилась, и Роман увязался следом. Дал немного форы и пошел вдогонку. Застал уже спящую, уснувшую на подстилке из сухих хвоинок, слегка пофыркивающую в лапу. По мягкой шкуре пробежала дрожь, она подогнула лапы… замерзла? Вряд ли. Но захотелось что-то сделать для нее – согреть, сделать сон более уютным, удобным? В конце концов, его волк не обижал ее и на него она сердиться не должна. И, рассчитав направление прохладного утреннего ветерка, он подполз и тихонько лег рядом. А потом, уже почти засыпая, устроился удобнее, прислонившись боком к теплой спине, и уснул, чувствуя себя, как в раю.

Уже поздним утром его разбудило движение. Он открыл глаза и встретился со взглядом ее коньячных, с золотинками глаз. Она таращилась на него, очевидно, не веря своим глазам – сонная, озадаченная, немного перепуганная. И он попытался успокоить ее так, как захотелось, как потянуло – быстро и ласково облизав длинным языком ее морду. И мигом откатился, взвизгнув от острой боли – его решительно полоснули когтями по морде, зацепив нос. Это было просто дико больно! Пока он приходил в себя, она исчезла.

С морды капала кровь… и что теперь делать? Отпустить волка сейчас нельзя – рана не заживет, не исчезнет, как говорилось в легендах. Сначала нужно было обработать, остановить кровь, дать ране затянуться запекшейся корочкой, а уже потом оборачиваться человеком. Поэтому он припустил к гостинице – Саныч поможет. Подскочил к его дому, ожидая увидеть пожилого мужчину или его жену, а увидел сказочное видение…

В палисаднике у дома сидела девушка – тоненькая, как хлыстик и на вид нежная, как облачко. Смуглая золотистая кожа, раскосые глаза с длинным разрезом, короткий тупой носик, круглое личико. Ресницы и брови были густыми и черными, шелковистыми на вид, как и длинные гладкие косы. Одета она была в подобие широкой рубашки кораллового цвета с бахромой на подоле, открывающей нежную высокую шею и смуглые ключицы. В общем, облик получался таким, что можно было описать двумя словами – невыразимо прелестный.

Видение открыло маленький, сочный ротик, всплеснуло тонкими изящными руками и нежно, с очаровательным акцентом пропело:

– Ах-х-х, доробо! Волчик! Надо лечить, о-о, учугей оол! Я сейчас…

Роман завис, даже забыл о боли в располосованной морде. Кто это вообще и откуда здесь взялась эта невиданная экзотика?

Между тем видение вспорхнуло со скамейки и исчезло в доме. Потом оттуда вышла жена местного начальства с аптечкой в руках и они вдвое с девушкой стали хлопотать над ним – смывать с волчьей морды кровь, обрабатывать ранки перекисью, при этом охая и жалея его. Роман заторможено молчал.

Рядом с этой девушкой он чувствовал себя… необыкновенно уютно, что ли? Внутри все расслабилось и отдыхало – от переживаний, напряжения последнего месяца, сегодняшнего стресса. Она своим тихим воркованием словно окутывала его облаком спокойствия и благополучия, уверенности в том, что все сейчас хорошо и правильно… ну, или будет. На нее хотелось смотреть, не отрываясь, и это было похоже на гипноз. Эта мысль отрезвила и он, наконец, вышел из ступора.

Когда старшая женщина объявила, что «вот и все, теперь быстро заживет», он сорвался с места и умчался туда, где оставил свою одежду – в густых смородиновых кустах у дома Ксаны. Обернувшись, быстро оделся и лег на траву прямо там, обдумывая – что это было? Это чувство умиротворения, что поселилось там в его душе, вступало в диссонанс с доводами разума. На него не должно было действовать очарование других женщин, потому что он любил Сану. Но оно подействовало… и как это понимать?

Сейчас он мучился от внутреннего, психологического дискомфорта, не понимая ничего, и неприятное тревожное чувство вытеснило уютное спокойствие из его души. Особенно плохо было то, что он точно знал – если вернуться сейчас к видению, то он опять обретет это спокойствие. Ему станет хорошо и мирно на душе, утихнет безнадежная почти тоска, терзавшая его больше месяца. Вот! Возле нее было уютно… как возле теплого костерка прохладным вечером. Или возле прохладного ручья в жару. Было просто хорошо. Это нужно было обдумать и понять что происходит.

Он встал и пошел из сада и почти споткнулся, когда понял, что Сана сейчас рядом – за этой стеной, за открытым окном. И обдало сладким жаром… Напряженно обозначилось в паху томительное желание – даже при мысли о ней, о том, что она в доступной близости. И пришло понимание того, что это совсем другое – совсем разные ощущения… и чувства. И все разом встало на свои места. Роман подошел и опустился в траву под окном, прислонился спиной к теплой стене дома и тихо и решительно заговорил, глядя на медленно плывущие в небе облачка…

«доробо» – здравствуй

«учугей оол» – хороший мальчик

ГЛАВА 15

Я всегда воспринимала эту свою способность обращаться как-то несерьезно, что ли? Как игру, развлечение, без которого вполне бы можно обойтись, но и отказываться от которого не хочется. Зачем, если это вносит в мою жизнь новые сильные ощущения, эмоции, впечатления? Практической же пользы от оборота не было никакой. Во всяком случае – для меня. Только возможность разнообразить свою жизнь, почувствовать что-то новое, необычное и приятное.

Сейчас ничего приятного я не чувствовала. Наоборот – присутствовало ощущение какой-то грязи, что налипла на меня, даже гадливости. Подумав хорошенько и покопавшись в себе, поняла – я и в теле волка остаюсь человеком, и это его стремление прикоснуться с лаской воспринялось мною, как извращение. Почти зоофилия.

Мужчин своей расы я до сих пор в волчьем облике не видела. Общаться в такой своей ипостаси не привыкла. И сейчас чувствовала жесточайший дискомфорт, как будто тогда – в парке, я сделала что-то вдвойне запретное. Потому что запах его волка тоже возбуждал меня, его кровь под моими когтями будила чувство страха за него, я переживала, что причинила ему боль. И эти чувства были направлены на животное. Это было ненормально. Не нормально, что они вообще проснулись, а уж… да-а… об этом нужно было серьезно подумать. Хотеть и любить – это разные, отдельные вещи для волчицы или… что?

Мне нужно бы знать больше о своей природе, об оборотнях. Мама рассказала не все – или не успела, или просто не стала вываливать на меня всю информацию разом. И я сейчас не понимала, что со мной происходит. Почему я опять не спокойна? Почему из-за него чувствовала такие сильные эмоции – почти непреодолимое желание тогда, радость обретения чего-то важного, потом лютую ненависть. А когда, казалось, уже успокоилась – это тянущее беспокойство и какую-то кашу из эмоций и чувств, которую невозможно как-то назвать и четко определить.

Все это я обдумывала, вытянувшись на кровати и крепко обняв подушку. И в какой-то момент вдруг опять услышала его запах и вскочила, осторожно присев потом на скрипнувшую кровать. Под окном раздался шорох и решительный какой-то, тихий его голос:

– Мои родители познакомились необычно… Наверное, отец влюбился в маму, еще когда только услышал рассказ о ней. Захотел увидеть своими глазами девушку, о которой шла речь… а когда увидел, то даже не узнав ее, не поговорив, сразу понял – это ОНА. Это была любовь с первого взгляда. А потом ветерок принес ее аромат, и он пропал окончательно. Моя мама – человек. Простая женщина… его пара. Оказывается, это не легенды… такое бывает.

Пары стали немыслимой редкостью, на их обретение уже не надеются, и в волчьих семьях стали строить отношения на практичном расчете и животном влечении в особые периоды. Это дает возможность зачать ребенка – одного или двух сразу. Больше детей в такой семье не бывает. А у меня есть еще брат и сестра.

И я вот уже годы наблюдаю за тем, как необыкновенно сильно родители любят друг друга. Особенно отец… мама более сдержана, дисциплинирована, что ли в проявлении чувств. А я смотрю и все не устаю поражаться и удивляться им…

Их разлучили на долгие пятнадцать лет. Не поверив в то, что она пара отца. Да, собственно, просто не веря в эту сказку о парах. И сделали это мой дед и волчица, которую назначили отцу в жены.

Долго рассказывать… но у деда появилась, в конце концов, возможность заслужить если и не прощение, то возможность общаться с внуками, видеться с сыном. Я уже простил его, потому что все закончилось хорошо, в конце концов. Для родителей это сложнее – они пережили… это просто сложно себе представить.

Но образ волчицы в моей голове сложился совершенно отчетливый – отец рассказал мне историю своей жизни. И это существо коварное, бессовестное, развратное до мозга костей, циничное и расчетливое… Это молотом ударило по голове, когда я понял, что ты… уже не девушка. Ассоциации, знаешь ли… просто вспышка осознания, что ты такая же, как все они. Что ты принадлежала еще кому-то, что не только моя, что не дождалась… Жуткая, дикая ревность, ярость, чувство, что убью за это сейчас, уничтожу… разочарование… Что со мной творилось тогда – страшно даже вспомнить. Я сбежал, чтобы не натворить дел… Такое было со мной впервые, и я не уверен был, что не способен в тот момент даже на убийство. Отсюда это слово…

Сана… то, что произошло с нами тогда, конечно можно было бы объяснить этим особым периодом, когда животная похоть почти непреодолима… И я понимаю, что кроме ненависти, ты ничего и не могла почувствовать тогда. Я убил этим словом все, что ты смогла бы ощутить ко мне, но не успела… Прости меня за это, я страшно жалею… пожалел уже тогда. Вернулся сразу же… искал тебя все это время – вся моя семья искала.

А у меня было время осознать, понять… многое. Я люблю тебя не как волк, а как человек. Ты – лучшее, что было и будет в моей жизни. Я на свежую голову проанализировал все свои чувства тогда и потом – мне все равно, с кем и когда ты была до меня. В конце концов, я тоже не дождался тебя. Все это время, когда тебя искали, было пыткой для меня, но и лучшим временем, что я знал. Вспоминая нашу близость, тебя, мучаясь чувством вины, мечтая о нашем будущем, я влюблялся все больше, все сильнее.

У тебя не было этого времени. Я понимаю это и даю его тебе, чтобы ты смогла узнать меня ближе, поверить, что я люблю тебя. Понять, что ты тоже… сможешь полюбить. Я верю в это, потому что то, что чувствую я, не может остаться без ответа. Ты моя пара, Сана, моя судьба… а я – твоя. Я люблю тебя, и прошу простить, и дать мне шанс… Я уйду сейчас, а ты подумай, пожалуйста. Для начала просто пойми меня…

По траве прошелестели его шаги. В окошко сильнее повеяло запахом мужского тела. Я сидела и тупо смотрела в стену.

Внимание привлек едва слышный звук, и я отвела глаза – на деревянной спинке стула сидел домовичок и смотрел темными бусинами глаз на меня.

– Упс… – тихо прошептала я. И тоже уставилась на него, не понимая… Я видела его всего третий раз. Что он хотел сказать?

Мама рассказывала, что он показывается, когда должно произойти что-то серьезное, даже страшное… предупреждает. Что должно произойти такого судьбоносного, важного, что он предлагает задуматься, понять, решиться… На что?