Текст книги "Потаенная любовь Шукшина"

Автор книги: Тамара Пономарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Ведь подспудно противостояние между прошлым и наступившим временем не прекращалось до наших дней. Особенно в деревнях. И, видимо, существовало нечто, что сыграло позже в разрыве Марии и Василия тоже свою роль. Шукшин, пройдя армейский всеобуч, давление райкомов, стал к тому же коммунистом, хотя многие его поступки постоянно противоречили жесткой партийной дисциплине: спасая в этом случае талант, видимо, поддался художник очередному поветрию. Да и никуда от него нельзя было тогда деться, если желал чего-нибудь добиться в жизни. В молодости, когда вся пропаганда брошена была на ломку сознания молодых людей, поставив их на спорную грань тургеневской дилеммы "отцов и детей", многие предпочли именно такой путь.

Приоткрывает занавес над прояснением сути происходящего в те времена прозревающее авторское чутье и запрятанное надолго покаяние Василия Шукшина:

Теперь, оглядываясь на свою жизнь, Филипп знал, что тогда он непоправимо сглупил.

Но осознание этой данности придет к Шукшину в конце жизни.

Шукшин не успеет постигнуть всей глубины ее, ибо сердце его перестанет биться на той острой грани приближения к этому прозрению, и осознание того, что самое дорогое он отдал во имя мифа, так и не вкусив обещанного царствия, выразит свой гнев и боль по этому поводу в фильме "Калина красная". Там он поет для любимой Марии вновь их общую песню "Вечерний звон", став рядом с преступниками, видимо, считая и себя таковым.

А мне невольно вспоминается образ русской женщины из романа Стендаля, который с французской беспечностью дает ей странное имя Арманс, вынеся его в оглавление своего произведения.

Арманс совершенно безразлична к богатству, роскоши и общественному мнению. У нее нет "чувства собственности", характерного для "цивилизованного мира", а по мнению французского писателя – вообще отсутствующего у русских. Заметив, что Октав (жених Арманс ) гордится своими двумя миллионами, она теряет к нему уважение.

Октав де Маливер и Арманс Зоилова, в которую он влюблен, составляют исключение в окружающем их обществе. Октав – потому что он считает это общество несправедливым, а себя кем-то вроде преступника, Арманс – потому, что по своей природе она чужда интересам, страстям и взглядам высшего света, не свойственным "человеку природы". Оба героя Стендаля чувствуют отчуждение и нравственное одиночество даже среди близких им людей и вместе с тем свою духовную близость. Октава к Арманс тянула любовь не физическая, а скорее – "восторг перед добродетелью".

Их противостояние в жизни сближает смерть Октава, которая проясняет до конца всю глубину их чувства. Так проявляется жизнь подсознания, неподвластная разуму и воле.

На мой взгляд, именно это произошло между Марией Шумской и Василием Шукшиным перед лицом смерти – искуплением всего сущего на земле.

После смерти Шукшина начался невиданный взлет Василия Макаровича и проявились до конца окружающие его люди.

Сказал как пригвоздил

Люди, в трудный миг оказавшиеся рядом, согревшие Шукшина в бездомном его существовании, никогда им не забывались.

В начале 1968 года Василий Макарович неожиданно позвонил артисту Сергею Никоненко.

– Приезжай на студию, дело есть.

– Когда?

– Прямо сейчас.

Конечно, Сергей Никоненко вскоре уже входил в здание Киностудии им. Горького.

– Время есть? – деловым голосом спросил Шукшин.

– Есть.

– Читай сценарий.

Василий Макарович подал актеру сценарий фильма "Странные люди" и вышел из комнаты.

Как вспоминал позже Сергей Петрович, читал он сценарий и верил и не верил: неужто Шукшин ему Ваську Чудика предложил?

Артисты – народ суеверный. Пробовал роль в голос. Волновался: вдруг на пробах завалит роль?

Дочитал Сергей сценарий, воды попил, а тут и Василий Макарович появился.

– Что скажешь? Как тебе?

– Чудик? Мечтать можно.

– Ну и утвержден.

Сказал как пригвоздил.

– А пробы? – на всякий случай осторожно поинтересовался Сергей Никоненко.

– Характер пробовать будем. А роль эту играть тебе.

Словно крыльями одарил молодого артиста!

– Не поленись,– добавил,– прикинь одежду. Сам выбери.

Пошел Сергей в костюмерную, оделся: все чин-чинарем, ботинки стоптанные напялил, шляпу нейлоновую, через плечо – фотоаппарат. Предстал перед Шукшиным, который, увидев нелепый вид своего героя, невольно расхохотался:

– Вот тебе и проба! Молодец! Точно оделся.

Фильм снимался во Владимире. Жили в городе, а на съемки выезжали в деревеньку возле Владимира. Работали дружно, слаженно. Но у режиссера вдруг новая затея появилась:

– Сергунь, видишь – женщины сидят у крыльца?

– Ну?

– Попробуй, разговори их. Может, споют они нам, а мы их запишем. Для дела сгодится.

Просьба режиссера – закон. Направился артист к женщинам, которые всегда от Сергея Никоненко были в восторге, самые верные его зрители. Рассказал им про сценарий, смеются не понарошку, а взаправду, переспрашивают, выверяют по жизни. Даже кого-то похожего на Чудика из знакомых нашли.

Сергей Никоненко не заметил, как женщины уже давно забыли о том, что перед ними актер, с героем Шукшина разговаривают, с Чудиком.

– Вон, оказывается, где проходило золотое сечение режиссерского замысла Шукшина – в живом общении моего героя с реальными людьми. Ему необходим был этот живой контакт...– добавляет Никоненко под бурные аплодисменты читателей библиотеки.

Он помнил Шукшина всяким – в творческом порыве, гневе, радости и славе!

А потом артист принялся читать рассказ В. М. Шукшина "Верую!" Зрители покатывались со смеху, я – вместе с ними: так велико было актерское проникновение в созданный автором образ! И ночью, дома, я долго не могла заснуть, припоминая это озорное, яркое действо, перевоплощение Сергея Никоненко – начинала невольно хихикать, и если б со стороны в эту ночь кто-то меня увидел или услышал, принял бы, мягко говоря, за свихнувшуюся.

Никоненко давно известен зрителям по множеству фильмов. Есть среди исполняемых им ролей и современные Чудики, типа главного героя из кинофильма "Семьянин", который, конечно же, из добрых побуждений, не вписывающихся, правда, в моральный кодекс нашего общества, попадает в нелепую ситуацию. Надо отметить ради справедливости – мужская половина защищает его до конца: если есть в стране "матери-героини", почему бы не быть "отцу-герою", что полностью устраивает азиатскую женщину, но отнюдь не российскую.

Сергей Никоненко основал на Арбате, в полуподвале, музей Сергея Есенина. Увлеченный судьбой поэта, как и Василий Макарович, занимается популяризацией творчества гения русской литературы.

Совсем недавно Сергей Никоненко поставил фильм по рассказам Шукшина "Елки-палки", сыграв в нем главную роль, сразу полюбившуюся зрителям.

"Ты, Моцарт, Бог..."

В 1969 году Шукшин снимается как актер сразу в двух кинофильмах "Мужской разговор" и "Любовь Яровая".

Талантливая, интеллигентная актриса Нина Алисова в фильме "Любовь Яровая" исполнит роль Горностаевой, а Кошкина сыграет Василий Шукшин.

17 июня 1969 года Нина Алисова сделает в дневнике выразительную запись. Она потрясена была встречей с Шукшиным, его актерскими данными, трагическим выражением его глаз. Скажет Василию Макаровичу об этом. И услышит искренний ответ Василия Макаровича:

– Моя беда уже давно ходит за мною. Вы – первая, кто это заметил.

И, словно встретив близкого, родного человека, разговорится откровенно, исповедально, надолго приковав к себе внимание актрисы. А у Алисовой защемит сердце от сострадания, удивления и понимания. Василий же, почувствовав эту жалость к себе, не принимая ее, переведет разговор на дочку Алисовой – Ларису Кадочникову.

18 июня 1969 года в дневнике Алисовой появится еще одна запись:

Что за чудо этот Вася! Об этих великих я читала. Все настояще, правдиво, точно. "Ты, Моцарт, Бог и сам того не знаешь!"

Неснятый фильм

Весной 1971 года В. М. Шукшин был в поездке по Горному Алтаю. Сопровождал Василия Макаровича начальник областного управления культуры Ф. Л. Таушканов. В то время Шукшин вынашивал замысел фильма о Степане Разине и мечтал сыграть в нем главную роль. Вот и приехал на несколько дней в горы, чтоб облюбовать места будущих натурных съемок.

К 50-летию образования Горно-Алтайской автономной области Василий Макарович замышлял также снять фильм по мотивам рассказа Ивана Ефремова "Озеро горных духов". В это время писатель-фантаст был самым популярным и читаемым в стране, и, конечно, имя его не могло миновать внимания Василия Шукшина! Ефремов не возражал против замыслов молодого кинематографиста, но местные власти встретили предложение Шукшина более чем прохладно – речь шла о репрессированном в 1937 году замечательном алтайском художнике Г. И. Гуркине. Тогда, несмотря на "оттепель", еще не все разрешалось. И это не могло не расстроить В. М. Шукшина. Увы, замыслу его не суждено было сбыться. А через три года жизнь Василия Макаровича оборвалась.

И фантастический мир Ивана Ефремова, и возвышенный – художника Гуркина, и совестливый, простоватый – деревенских жителей из шукшинских рассказов и фильмов, все находило отклик в творческой лаборатории Василия Макаровича, переплавляясь в художественные произведения.

"Не говори Кате, что ты ее отец!"

По просьбе Виктории Софроновой Василий Макарович приезжал к ней, чтобы помочь привезти новый холодильник. Напросился сопровождать до дачи: давно не видел Катю, соскучился. Вика же предостерегающе сказала:

– Прошу о единственном: не говори Кате, что ты ее отец!

Василий в это время снимался в кинофильме "У озера". Конечно, со временем было туго, но выкроил чуток, чтоб напомнить родному чаду о своем существовании.

У одного из светофоров такси с Шукшиным и Викой остановилось параллельно машине, где сидел Сергей Аполлинарьевич Герасимов, успевший в окошко крикнуть:

– Вася, тебя разыскивают дома!

Шукшин никак не отреагировал, но Вика забеспокоилась. Она-то знала цену женским ожиданиям.

На даче Василий бегал за Катей, как щенок. Отец и дочь заразительно смеялись, играя друг с другом, забыв про окружающих, были счастливы от общения друг с другом: говорила родная кровь.

Вернулись в Москву, к Вике, вдвоем. Приехал Александр Саранцев с женой Лилией. Василий ушел в магазин посмотреть шубку для Кати и для "своих" дочек. Потом Виктория попросила Саранцевых увезти от греха подальше Василия к себе. Как женщина, она понимала, что не нужно создавать аварийной ситуации. Вика не хотела причинять семье Василия лишние хлопоты и переживания. Чувство соперничества, борьба за мужчину, во всем претили поведению этой женщины. Виктория предпочла интеллигентные, ровные отношения, увы, далекие от представлений сельского жителя.

Приезжал Шукшин в дом к Софроновой и с Анатолием Заболоцким. Катя болела гриппом, поэтому взрослые сидели на кухне, вели соответствующий случаю разговор. Вика выставила на стол швейцарский сыр, приготовила мясной бульон, начала варить кофе. Василий с вызовом сказал Заболоцкому:

– В этом доме меня всегда так встречают!

Прослушав однажды письмо "от бабы Мани из Сросток", Катя вдруг сказала:

– Мама, купи подарки Сереже и Наде.

Василий был вместо отца детям сестры Наташи, оставшейся рано без мужа. И Катя по доброте душевной, схожей в подобной ситуации с отцовской, потянулась своим маленьким, отзывчивым сердечком к далеким "сестренке и братику".

Приезжал Василий к Виктории теперь редко, занятый своими творческими делами и семейными хлопотами. Но приближался учебный год. Виктория написала письмо Василию Макаровичу домой – он его не получил. Тогда ушло еще одно послание на киностудию. Получил его Шукшин на другой день, тут же позвонил на работу Виктории.

– Твой первенец идет в школу с прочерком в графе "отец",– услышал укоризненные слова из трубки.

– Я хочу сделать Кате подарок. Учти, я очень волнуюсь.

Виктория попросила Ксению Федоровну, свою мать, подготовить Катю к встрече с отцом. Вместе с Василием ходила по магазинам, помогала выбирать покупки. Наконец выбрали болоньевое пальто Кате для школы. Спохватился:

– И моим девочкам надо! – И остановился.– Нет, пусть сама покупает. А форма у Кати есть? Нет? Так я куплю.

К приобретенным покупкам добавилось еще платье в клеточку, но Катя почему-то его потом не любила носить. Но, отдавая должное флотской юности отца, она полюбит детскую матроску.

Пришли с подарками в дом к Виктории. Катя смотрит на отца дичком. Василий подхватил ее на руки, подбросил вверх, но девочка выскользнула из объятий отца. У Василия Макаровича заходили желваки на скулах. А Катя убежала в соседнюю комнату играть с детьми. В самый неожиданный момент вихрем примчалась назад:

– Папа, папа, помоги кресло передвинуть!

Шукшин просиял и, победно взглянув на Викторию и Ксению Федоровну, отправился за дочерью передвигать кресло, сказав потом Виктории и ее матери облегченно:

– Ну вот, теперь могу и уйти. За Катю я спокоен.

Четвертого марта 1972 года состоялось удочерение Кати.

Стеньку Разина закрыли...

Стихотворение Шукшина "И разыгрались же кони в поле" – отражение трудностей, предчувствие новых утрат, будущих испытаний на жизненном пути:

И разыгрались же кони в поле,

Поископытили всю зарю.

Что они делают? Чью они долю

Мыкают в поле том? Уж не мою ль?

Тихо в поле. Устали кони.

Тихо в поле, зови не зови.

В сонном озере, как в иконе,

Красный оклад зари.

Я эти восемь строк обнаружила в книге Шукшина "Там, вдали" в качестве эпиграфа к одному из рассказов, но приняла их за слова народной песни. Так уж сложилось, что большую часть своих стихов я пела под гитару, и в этих неприхотливых строках я услышала тайную мелодию. А тут еще и случай подоспел, да еще какой!

Шукшин был раскован, приятно возбужден. У него утвердили сценарий "Я пришел дать вам волю" на киностудии им. Горького. На днях он отправился под Астрахань на выбор места съемок, подбор и поиски предметов быта давних времен у местных рыбаков и жителей. Он нашел наконец-то своего кинооператора Анатолия Заболоцкого. Давно искал именно такого – и нашел: единомышленника, верного друга, сострадательного и понимающего. Должна заметить, что в окружении Шукшина случайных людей не было. Он, как и мой земляк поэт Василий Федоров, "одних безудержно любил", других "до смерти ненавидел". С Шукшиным было и трудно, порой невыносимо, но никогда скучно. В коллективе, который с ним оставался работать, Василию Макаровичу хотелось видеть надежный собственный тыл. Он-то хорошо знал, что это такое, и, конечно, испытывал в этом постоянную нужду. "Нерасшифрованному" бойцу, ведущему постоянно "окопную жизнь", иногда чудилась и надежность в зыбком пространстве кинематографического мира.

В журнале "Советский экран" появилась статья Юрия Скопа, сообщавшая кинозрителю о готовящейся к запуску картине о Степане Разине. Напечатали фотографию Шукшина с двумя дочками на коленях. На снимке Василий Макарович был бородат, как Стенька Разин: решил, что только сам сможет сыграть народного героя должным образом.

Вскоре киногруппу начали разыскивать на юге. Оказалось, забрали в лагеря. Под Астраханью свирепствовала холера. Сжигались помидоры, арбузы, уничтожались фрукты. Тяжелое положение Василия Шукшина усугублялось еще и тем, что он прихватил с собой в поездку племянника Сережу – сына сестры Наташи.

По киностудии поползли слухи один противоречивее другого.

Картина прошла подготовительный период, подобраны были почти все исполнители главных ролей, утвержденный на фильм художник Пашкевич сделал эскизы и даже написал портрет Степана Разина. Фильм рассчитывался на четыре серии.

Режиссерский сценарий Шукшин сдал в редакторский отдел Алле Гербер, которая в заключении потребовала исключения из киносценария "жестоких сцен", ломки многих устоявшихся взглядов и позиций Шукшина.

При составлении сметы оказалось, что превышен лимит. Но Госкино СССР дало разрешение на постановку – с уменьшением денежных затрат. Директор кинокартины Геннадий Шолохов принять этот вариант наотрез отказался.

Группа ведущих кинорежиссеров и члены художественного совета поспешили с выводами о том, что фильм Шукшина дорогостоящ и сложен в постановочном плане – может случиться, что силами киностудии "Стеньку" невозможно будет "поднять", плюс ко всему окажутся без работы пять-шесть режиссеров. С этими претензиями они вышли на Госкино СССР, и кинокартину о Степане Разине закрыли.

Вот такая была внутренняя механика событий, выбивших почву из-под ног Василия Макаровича. Ему показали силу и мощь эгоизма большинства.

Но если сравнивать аппетиты современных киномагнатов, то масштабы шукшинских затрат просто ничтожны.

После смерти Шукшина Николай Губенко и Михаил Ульянов пытались получить разрешение на постановку по сценарию Шукшина картины "Я пришел дать вам волю" – не разрешили. Позже Киностудия им. Горького дала возможность поставить фильм о Разине режиссеру Илье Гурину, но по роману Чапыгина.

"Хот папа рымский, а платыть надо..."

Шукшин вернулся из-под Астрахани почерневшим, осунувшимся. Ничего доказать не смог. Чиновник в России во все времена был непробиваем. Василий Макарович рассвирепел и вдруг бесследно исчез. На студии и дома поднялся переполох!

Возможно, к этому времени и относится эпизод, который я слышала в разных вариантах, рассказываемых с юмором в минуту веселую.

Шукшин должен был улетать в Сростки, но, выпив изрядно с провожающими в ресторане аэропорта, он не помнил, как и кто его посадил в самолет. Очнулся, когда крылатая машина уже приземлилась. Выйдя, Шукшин со всеми пассажирами прошел к зданию местного аэропорта, и что его сразило наповал это чернявые, усатые мужчины в плоских фуражках, с большим козырьком, присущих "лицам кавказской национальности". Вдали высились вершины не то холмов, не то гор, напоминая Алтай, что пока останавливало от крайних выводов.

При попытке сесть в рейсовый автобус обнаружил – ресторанные спутники, пользуясь горестным положением известного режиссера, справлявшего "траур" по случаю закрытия фильма о Стеньке Разине, обчистили его до копейки. Неловко переминаясь, Шукшин решил упросить кондуктора довести его "зайцем", пообещав, что потом все перечислит из Москвы.

– Я – Шукшин! – умоляюще говорил он, глядя в неумолимое лицо кондуктора.

– Кто?!

– Шукшин.

– Ну и что? Для меня будь хот папа рымский, а платыть нада.

Пришлось возвращаться в здание аэровокзала и у дежурного выпрашивать возможность позвонить в соседствующий с аэропортом Барнаул.

– Какой Барнаул? Это Орджоникидзе!

Шукшин так и сел.

– Шутите?

– Да какие уж тут шутки! Вы что, впервые с гор спустились? Или с неба свалились?

В конце концов помогли Василию Макаровичу добраться до обкома. Там, подозрительно выслушав сбивчивые объяснения "московского гостя", позволили позвонить в столицу, откуда в конце дня пришел срочный перевод. От кого? Конечно, не от Лиды. Такое женам необязательно знать. Мне же запомнилась навсегда фраза Шукшина:

– Главное, сидят на лавочке, все с усами, как у котов, а на голове по "аэропорту".

Так он называл кавказские плоские кепки и сам любил их носить.

Через неделю отрядили в командировку на Алтай, в Сростки, директора картины Шолохова.

Приближаясь к родительскому дому Шукшиных, Шолохов услышал из распахнутого окна стук печатающей машинки. Облегченно вздохнул – нашелся!

Потом у Шукшина стало почти системой – исчезать неожиданно из дома, из киногруппы во время съемок. Но, понимая, что подводит товарищей и чтобы не выскочить из графика работы, за один день мог выполнить норму трех-четырех дней или даже недели.

Приказ по киностудии сообщал о консервации кинофильма Шукшина до тех пор, пока сценарий не будет сокращен до двух серий!

Долгое время Василий Макарович боялся садиться в лифт со знакомыми в нашем доме, пряча от стыда глаза, боясь расспросов и сожалеющих вздохов. Нет, он никому не жаловался, только желваки ходили на скулах да сумрачно темнели глаза. Взгляд этих глаз был секущим, скуластые щеки остры, как весь Шукшин в годину "Стенькиного поражения".

В свибловском доме было несколько квартир, где скрывался Шукшин порой, не находя покоя. В одних встречал понимание и дружеское расположение, как, например, у Клавдии Ивановны Николаевич, в других тайное злорадство. Он мог, поддавшись минутной слабости, натворить много бед. Однажды с одним из этих "Сальери", выйдя из своего дома по проезду Русанова и ввалившись на покачивающихся ногах в автобус, они не усмотрели, что неподалеку бдительно наблюдала издали за ними Лидия Николаевна с младшей дочуркой Ольгой в коляске. И, конечно, ничего доброго эта ситуация не сулила.

Автобус тронулся с места. Лида, увидев в нем Василия, решительным рывком бросилась поперек дороги, пересекая движение автобуса коляской. Обмерший от ужаса шофер вовремя успел затормозить, коляска с ребенком застыла перед радиатором, а Лида тигрицей подлетела к автобусу, дверцы которого услужливо перед нею раскрылись. Что и говорить, такие, как она, могли не только коня на скаку остановить, но и транспорт, а это пострашней, чем у героинь Некрасова!

Так завершилась эпопея со Стенькой Разиным – Василием Шукшиным, который покорно шел рядом с женой к дому, виновато втянув голову в плечи и боялся лишним словом вызвать очередную бурю, а "Сальери" из окошка автобуса с сожалением наблюдал, как от него уплывает возможность опохмелиться за чужой счет!

А ты сыграй сам...

Эгоизм большинства победил. Теперь нужно было успокоить и пострадавшего в этом противостоянии. Киностудия соглашается на односерийный фильм. Шукшин спешно предлагает сценарий того, что было под рукой.

Работая над фильмом "Печки-лавочки", Василий Макарович получил неожиданный отказ сниматься в нем от Куравлева, для которого специально написал главную роль. Надоело артисту быть созданием Василия Макаровича, решил проявить самостоятельность.

Пойманный врасплох прямым вопросом "что же ты мне под самый-то дых дал?", Леонид Куравлев заметался внутренне, замешкался с ответом от этой "лобовой" атаки Шукшина, не зная, что делать, но вдруг к нему озарением пришла спасительная мысль:

– Вась, ну кто лучше тебя сыграет-то? Играй сам!

Приняв вызов судьбы и "предательство", в представлении режиссера, любимого актера, который позже осознал все-таки тяжесть непроизвольного поступка (о вине здесь не может быть и речи – ведь у любого актера могут быть и свои планы, он ведь не частная собственность!), Василий Макарович, конечно же, великолепно справился с ролью в собственном фильме.

Куравлев позже сокрушался по этому поводу, осуждая себя за произошедшее, что говорит не о признании какой-то вины, а о совестливости этого человека, давно ставшего знаковой фигурой для российского кинематографа. Вероятно, за поступком известного артиста стоял и Божий промысел: мы узнали в новой ипостаси Василия Макаровича в авторском произведении, где он проявил себя в трех измерениях – кинодраматурга, режиссера, актера.

Да, знаю, находятся люди, осуждающие Леонида Вячеславовича Куравлева за отказ сниматься в данной картине Шукшина. Но артист этот, на мой взгляд, честно и благородно в течение всей жизни несет свой крест в области искусства, выбрав для себя основное правило – "как подскажет мера и красота". Ничем он себя не скомпрометировал в течение всей своей творческой судьбы, не впадая ни в какие крайности, проявив себя самым достойным образом в области кино и, надеюсь, в жизни, ибо человеческое и творческое не только в понимании Шукшина, но и по моему разумению – взаимосвязаны.

Услышав по телевидению фразу Куравлева о том, что кинорежиссер Татьяна Лиознова предлагала ему в своем знаменитом фильме "Семнадцать мгновений весны" сыграть Гитлера, я невольно рассмеялась. Куравлев Гитлер?! Этого я никак представить себе не могла. А Леонид Вячеславович на мою попытку что-то прояснить по этому поводу ответил предельно ясно и выверенно:

– Никогда не стал бы играть Гитлера. Он же антихрист!

И одним этим он уже стал для меня дорогим и уважаемым человеком, в генетическом коде которого с рождения присутствует десятисловие всей нашей христианской морали.

Знаю, есть лицедеи, готовые за понюшку табака на любую, даже самую поганую роль, унижающую человеческое достоинство и попирающую гражданские устои общественного сознания. Куравлев не из таких, как вы убедились. В нем, как в Шукшине, болит народная совесть за все, что совершил с народами Европы и нашей страной фашист Адольф Гитлер, замысливший путем селекции вывести новую породу людей, уничтожив миллионы других... К немецкому народу, ставшему жертвой амбиций этого новоявленного Наполеона, мои рассуждения на этот предмет не имеют никакого отношения. Думаю, не случайно Василий Макарович в свое время именно на Леониде Куравлеве остановил свой взгляд...

Шукшин с женой и детьми, с артистами Бурковым и Рыжовым воспринимались единым ансамблем, даже дружной, если хотите, семьей. Замысел автора и кинокамера Анатолия Заболоцкого доносили внутренний свет, доверчивость и доброту неиспорченных цивилизацией чистых душ из российской глубинки как предостережение, что машина времени – адское изобретение, созданное для того, чтоб мы забыли моральные и духовные ценности, заменив их выдуманными, чтоб мы разорвали связь с окружающей нас природой – матерью всего живого, подменив ее рукотворными изобретениями, чтоб мы физическую работу перепоручили техническому прогрессу, превратившись в придаток машины, разучившись творить духовное, и деградировали до того, что начали путать его, это духовное начало, с интеллектуальным трудом!

Наша иммунная система ныне ослаблена настолько, что мы перестали стыдиться постоянного болезненного состояния организма, а то, что нам природа дарила во спасение, заменили суррогатами. Вот уже появилось и клонирование! Кстати, известное еще со времен египетских фараонов – древнее изобретение жрецов для пополнения армий властителей биороботами. Для создания их жрецы отбирали "клоны" с генами жестокосердными, кровожадными, безжалостными. Уж не потомки ли этих биороботов медленно и уверенно заполняют нашу планету, постепенно прибирая к рукам власть над странами и народами?

Для того чтоб не ослабела окончательно работа нашего ума и сердца, духовное мерцание в ночи, как маяк, на который идут корабли, и являет Бог однажды нам художников – апостолов духа и ангелов-хранителей типа Василия Макаровича Шукшина. Ибо подлинный человек всегда отличается творческим началом, а биоробот лишен этого: он всего лишь сборщик информации или исполнитель чьей-то воли.

Настоящий талант всегда индивидуален. Не случайно же говорят: "Его лба коснулась Божья длань!" То есть наделила духом, духовностью.

Шукшин не знает жизни...

Хотелось бы заметить, что фильм "Печки-лавочки", очень дорогой для Шукшина, к сожалению, не был понят и оценен по достоинству на Алтае сыграло свою недобрую роль мнение идеологического руководителя края, а некоторые журналисты, услужливые выразители "официального" мнения, как говорится, подлили масла в огонь. Так, 15 апреля 1973 года в газете "Алтайская правда" появилась рецензия В. Явинского "А времена меняются", в которой автор гневно писал:

Какой-то патриархальщиной вдруг начинает веять с экрана; в самом деле, очень трудно представить на месте Вани какого-то конкретного алтайского механизатора, скажем, членов семьи прославленных Пятниц! Хорошо зная наших сельских жителей, можно смело сказать: не такие уж они "деревенские" сейчас, какими их показал Шукшин. И, наверное, все дело здесь в том, что он забыл об очень важном обстоятельстве: не меняется Катунь, но меняется время, меняются люди села. Коренные изменения в жизни алтайской деревни, в родном его селе, к сожалению, остались незамеченными. Мало, до обидного мало в фильме новых черт и явлений, присущих людям современных колхозов и совхозов, которые могли бы служить примером для зрителей и особенно для молодежи. Почти все в "Печках-лавочках" показано так, как уже было сделано Шукшиным в его предыдущих картинах "Живет такой парень", "Ваш сын и брат", "Странные люди". А жаль!

И еще раз о песне "Чтой-то звон". Есть у нее, кажется, и другой смысл, вполне подходящий к фильму. Не устаем мы звонить о друге Ванюше и не устанем. Только не те сейчас на Алтае колокольни и не тот звон слышится с них. Жаль, что Шукшин не услышал подлинного горна сегодняшнего алтайского села.

Но время вечное, космическое предостережение – доступно только гениям. Они могут увидеть и услышать то запредельное, из будущего, чего не дано простым смертным знать и ведать. И Шукшин прозорливо уже слышал тот звон, который был традиционным для существования русского человека и которому суждено было вернуться на свои колокольни вопреки прогнозам функционеров, пишущих по указке сверху, а у художника один защитник – Бог и труд.

Но подобное горько читать, больно вдвойне, потому что критика была несправедливой и облыжной. И Шукшин вскоре пишет ответ – "Слово о "малой родине". Статья, однако, полностью увидела свет лишь после смерти Василия Макаровича в "Литературном обозрении" ( № 2, 1975 год):

Как-то в связи с фильмом "Печки-лавочки" я получил с родины, с Алтая, анонимное письмо. Письмецо короткое и убийственное: "Не бери пример с себя, не позорь свою землю и нас". Потом в газете "Алтайская правда" была напечатана рецензия на этот же фильм (я его снимал на Алтае), где, кроме прочих упреков фильму, был упрек мне – как причинная связь с неудачей фильма: автор оторвался от жизни, не знает даже преобразований, какие произошли в его родном селе? И еще отзыв с родины: в газете "Бийский рабочий" фильм тоже разругали, в общем, за то же. И еще потом были выступления моих земляков (в центральной печати), где фильм тоже поминали недобрым словом. Сказать, что я все это принял спокойно, значит, зачем-то скрыть правду. Правда же тут в том, что все это, и письмо, и рецензии, неожиданно и грустно. В фильм я вложил много труда (это, впрочем, не главное, халтура тоже не без труда создается), главное, я вложил в него мою любовь к родине, к Алтаю, какая живет в сердце,– вот главное, и я думал, что это-то не останется без внимания.

Это и не осталось незамеченным. Фильм был принят доброжелательно зрителем, его поняли и полюбили – и он остался жить, напоминая о вечном, незыблемом чувстве Шукшина – любви к человеку. Да, времена меняются. Но традиционного для существования человека никогда и никакому времени не выкорчевать из сознания и жизни, оно со временем вновь, как сбитый Ванька-Встанька, займет свое место. И сегодня ясно, что Шукшин был прав, а не та "критика", которая несправедливо обвиняла его в незнании жизни. И это самое парадоксальное! Уж кто-кто, а Шукшин-то ее знал досконально.

Пользуюсь случаем, поскольку коснулись фильма "Печки-лавочки", чтоб напомнить читателю еще раз об Иване Рыжове, сыгравшем в этом шукшинском произведении. Замечательному актеру Шукшин отвел довольно большую роль проводника вагона, в котором едет главный герой фильма с женой на юг отдыхать. К ним подсаживается вор, выдающий себя за ученого. Впрочем, воры в это время были уже действительно "учеными", отсидевшими не однажды в лагерях и амнистированными новым временем.