Текст книги "Рождественские байки с Перекрёстка (СИ)"
Автор книги: Тала Тоцка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Рождественские байки с Перекрёстка
Тала Тоцка
Глава 1
Север на негнущихся ногах брел по больничному коридору, не разбирая дороги. В ушах до сих пор стоял крик Лизы, бывшей жены, а он и хотел бы закричать, да не мог. Потому что все было правильно, Север все заслужил, и он понял это, как только увидел ее.
Он сразу ее узнал и совсем не удивился, это было очень честно и справедливо, что такую страшную весть Северу принесла именно она – та самая Птичка, которая за эти девять лет совсем не изменилась: такая же хрупкая, те же густые волосы, которые ему так нравилось гладить и перебирать, и все те же большие глаза цвета корицы. Птичка, которую он уничтожил девять лет назад.
Он ждал все эти девять лет, ждал, что обязательно придется за все ответить, правило бумеранга никто не отменял, и как только увидел свою Птичку в хирургическом костюме, вышедшую из операционной, – когда успела на медика выучиться? – узнал сразу. И сразу понял, что она скажет, он заслужил это, когда поспорил на нее с однокурсниками, когда принял, как подарок, любовь чистой, светлой девочки и потоптался по ней грязными подошвами своих «конверсов». Тогда Север убил свою любовь, теперь он убил своего сына. К чему он не притронется, все превращается в тлен. Все правильно.
«Мы ничего не смогли сделать. Его сердце не выдержало, так случается, прогнозы были хорошие, но он слишком маленький… Простите…», – Птичка говорила, а Север смотрел в глаза, полные слез, и видел, что она узнала. Узнала свою первую любовь, своего первого мужчину Матвея Северова, любовь, что наутро превратилась в гадкий, омерзительный фарс. Теперь пришла его очередь платить по счетам, и платить пришлось жизнью своего сына.
«Лучше бы ты, чем он, – Лиза билась в истерике, новый муж удерживал ее за плечи, а Север просто молча стоял и смотрел, – зачем я его с тобой отпустила? Почему ты жив, а он нет?» Север ехал с Димкой за город, выпросил у бывшей малого на выходные, Димка сидел, пристегнутый, в детском кресле на заднем сиденьи, и именно туда врезался вылетевший с боковой дороги «Ниссан».
Север получил ровно две царапины, а у Димки грудная клетка защемила легкие, «скорая» домчала их за считанные минуты, им сообщили, что операцию начала дежурный хирург Алла Демидова, а потом из операционной вышла его Алька Соколова, прислонилась к стене, сняла повязку и тихо сказала, что у Димки не выдержало сердце.
Север ушел, отключил телефон и ушел из больницы. Его битый БМВ остался на месте аварии, Север увез сына в больницу, оставив вместо себя адвоката, но теперь его не интересовала ни участь автомобиля, ни собственная судьба. Никакой адвокат не вернет сына, вернуть его могло только чудо, а в чудеса Матвей Северов перестал верить лет с четырех. Он знал, что сейчас вернется домой, напьется вдрызг, но не знал, что потом сядет за руль «Хонды CRV», пылящейся в гараже, и врежется в опору моста.
Север шагал к дому, не чувствуя холода, и не заметил, как над его головой зажглась Вифлеемская звезда, она разгоралась все ярче, и в тот момент, когда Север шагнул на Перекресток, вспыхнула, и из нее просыпались искры. Они закружились над Перекрестком, но Север по-прежнему не обращал внимания, как не обратил внимания, что две длинные тени отделились от Перекрестка и последовали за ним.
***
Ее звали Алька. Точнее Алла, Алла Соколова, но все называли ее Алькой, и Матвей сам не знал, почему они остановили свой выбор именно на этой первокурснице. Он сначала даже возмутился, что выбрали ее, совсем никакую, это теперь он знал, что она ему понравилась. Сразу понравилась, как только ее увидел – тоненькая фигурка, длинные ноги, длинные волосы, длинные музыкальные пальцы. Она очень стеснялась, просто отчаянно стеснялась, а в его присутствии и вовсе робела, и было от чего.
Третьекурсник Северов считался самым красивым парнем на потоке, а некоторые утверждали, что и во всем универе. Матвей никак не считал, он просто знал, что стоит только захотеть, любая девушка будет с ним. Отец отдал ему свою «Тойоту», одевался Матвей в бутике матери и выглядел всегда, как сошедшая со страниц модного каталога модель.
Алька жила в общаге в одной комнате с Мариной – крупной, очкастой девкой, – была явно из небогатой семьи, дорогими шмотками похвастаться не могла, а интересы ее крутились исключительно вокруг учебы. Девчонки из их компании доложили совершенно точно, что обе они девственницы, и выбор однозначно пал на Альку.
Матвей поначалу отговаривал друзей, но Кирилл с Игорем подняли его на смех.
– Север может обломаться, потому и очкует, – Кирилл насмешливо смотрел на Матвея, и тогда Север поспорил с ними, на Альку, что в день ее рождения, когда ей исполнится восемнадцать, он переспит с ней, и вся компания это увидит. Поспорил на свою «косуху» от Лагерфельда, а Кирилл с Игорем поставили годовой абонемент в «Восход» – самый козырный спортивный центр в городе.
Север начал ухаживать за Алькой, но та его решительно отвергала, и тогда Матвея охватил азарт. Он выяснил, что девушка любит классику и пригласил ее на балет «Щелкунчик», как раз гастролировала столичная балетная труппа, и Алька не устояла, сдалась.
В театре же вместо того, чтобы смотреть на сцену, Север смотрел на восторженное лицо девушки, ее влажные и блестящие глаза, и когда оркестр грянул па-де-де Клары и Щелкунчика, Алька подалась вперед, к сцене, а потом повернулась, схватила обими руками Матвея за ладонь и прошептала, глядя влажными, блестящими глазами уже на него:
– Спасибо тебе, ты не представляешь, что сейчас для меня сделал!
А он готов был оплатить прогон балета по новой, лишь бы Алька снова так на него посмотрела. С того вечера они начали встречаться. Север уверял себя, что это все ради спора, он просто не хочет проспорить «косуху», но на самом деле ловил себя на том, что сам считает минуты до того момента, как подкатит к общаге на «Тойоте», Алька скользнет в машину, а он будет стараться унять колотящееся сердце, когда нежные губы несмело коснутся его щеки.
Матвей поцеловал ее первый раз в этой самой машине, и ему казалось, что это его первый поцелуй, а не Алькин, таким волнительным и трепетным он вышел. У Севера совсем крышу сшибло, не мог оторваться от нее, от ее губ, шеи, она виновато уворачивалась от слишком настойчивых ласк, и тогда он прямо заявил, что хочет в день ее рождения провести с ней ночь. Алька опустила густые шелковые ресницы и ничего не сказала, ни да, ни нет, и Север понял, что она согласна, и он уже практически выиграл спор.
В день ее восемнадцатилетия Матвей звал Алю в ресторан, но та отказывалась, это сейчас он понимал, что у девочки просто не нашлось подходящего наряда, тогда он привез ее в свою квартиру, где уже был накрыт стол, охлаждалось шампанское, в комнате стояли цветы, а в кармане у него лежал подарок – серьги с бриллиантовой россыпью в виде сердечек.
Алька вошла, раскрасневшаяся с мороза, такая притягательная и желанная, что Север еле дождался, пока закончится ужин, где он совсем не пил, волнуясь, наверное, больше нее. Потом утянул ее танцевать, они целовались в танце, а потом он на руках отнес ее в спальню.
Эту ночь и утро Матвей помнил с точностью до минуты, словно с тех пор не минуло девять лет. Стоило закрыть глаза, как перед ним вставала она, красивая, разметавшаяся под ним на шелковой простыне, закусившая от боли губу. Он так старался быть осторожным, но ей все равно было больно, Матвей видел, но остановиться не мог, это было похоже на исступление, а она просто целовала его, куда могла достать – плечи, шею, и это трогало его и заставляло двигаться еще быстрее.
И когда он упал, обессиленный, Алька обхватила руками его лицо и сказала:
– Я люблю тебя, Матвей.
– Аленький мой, моя Птичка… Я тоже… тоже люблю… – говорил хрипло, собирая слезы с ее щек. Потом она лежала на его груди, Матвей гладил густые, темные волосы, и казалось, они слились в одно целое, и во всем мире не было для него никого дороже этой длинноногой, тоненькой девочки.
Он сам продел ей в уши сережки, вынул старые, простенькие, но Алька их отобрала и спрятала – память о матери, – а потом поцеловала его в благодарность. Север понимал, что ее лучше сегодня больше не трогать, поберечь, но сделать с собой ничего не мог, а она так хотела ему угодить, чтобы ему было с ней хорошо – глупенькая девочка, да он на небеса улетал от одного ее запаха, просто слушая, как она прерывисто дышит и стонет, – что совсем не сопротивлялась.
Уснули под утро, переплетясь руками и ногами, а утром в квартиру ввалилась вся его компания, и Север в каком-то тупом оцепенении вспомнил, что дал Игорю ключи. Вышел к ним, мрачный и хмурый, оттолкнул Кирилла, собравшегося вломиться в спальню и вернулся к Альке. Та уже проснулась и сидела в кровати, испуганная. Матвей протянул ей одежду, коротко бросив: «Одевайся», – и вышел, встав на двери.
Алька вошла в гостиную, и Северу как по ребрам ударили, такая она была красивая после их ночи любви, с искусанными припухшими губами, растрепанными волосами, теплая и сонная, и от ожидания того, что произойдет, он испытал настоящую режущую боль под сердцем. Но ничего не сказал, лишь стоял и смотрел, как его друзья, не скрывая насмешек, ринулись поздравлять ее с вступлением в ряды адептов свободной любви.
Ее осыпали конфетти, вручили гелевые шарики, кто-то повесил на шею ожерелье из презервативов, Инка всунула пакет с сюрпризом из секс-шопа, а Алька, как безмолвная кукла, смотрела на Севера сверкающими от непролившихся слез глазами, и он молча смотрел на нее, и ярость закипала внутри, затмевая отвращение и омерзение к самому себе.
Не выдержав, она закрыла лицо руками, и тогда Матвей вытолкал всех до единого теперь уже бывших друзей из квартиры, а сам холодным бесцветным голосом сообщил, что все сказанное правда, он действительно поспорил на нее с друзьями, и теперь у него есть годовой абонемент в самый престижный спортивный клуб города. Но если бы можно было самому себе набить морду, Матвей Северов избил бы себя до полусмерти ногами, а лучше битой.
Алька внимательно дослушала до конца, отняла от лица руки, дрожащими пальцами вынула из ушей сережки и положила на комод, а сама вышла в коридор. Север пошел за ней, та уже стояла одетая и дергала замок на стареньких сапожках, замок и раньше все время заедал, Север сердился и уговаривал ее купить новые сапоги, но Алька категорически отказывалась брать у него деньги и обещала со стипендии непременно купить новую обувь.
Север подошел, опустился на колени и аккуратно застегнул молнию, а когда поднялся, получил такую пощечину, что у него даже мозги всколыхнулись. Ничего не сказал, поймал ее руку и приложился губами, Алька молча вырвала руку и выбежала из квартиры.
С тех пор не было ни единого дня, когда бы Север не проклинал себя за то, что выпустил ее, не удержал, не привязал в конце концов, чтобы вымолить прощение. За то, что выжидал целых три дня, а не бросился сразу за своей Птичкой, за Аленькой, потому что когда он пришел через три дня в общагу, бледный и измученный, толстая Марина сказала, что Соколова из общежития съехала, документы из университета забрала, и куда она делась, никто не знает.
Матвей вышел из общаги убитый и раздавленный, выигранный абонемент разорвал на глазах у опешившего Кирилла, а потом стащил «косуху» и бросил тому под ноги, процедив сквозь зубы: «Я проиграл, забирай». Он искал Птичку, Алька приехала из небольшого городка, районного центра в часе езды от их города, и Север даже ездил туда, пытаясь отыскать кого-то из Соколовых, но найти Альку не смог.
А сегодня она вышла к нему из операционной – дежурный хирург Алла Демидова, наверное, вышла замуж за неизвестного счастливчика Демидова, – и смотрела на него полными слез глазами Альки Соколовой. Она сопереживала ему, в том взгляде не было ни тени злорадства, а только боль и сочувствие, и Матвей Северов в полной мере осознал, что пришла пора заплатить по счетам на предъявителя.
Глава 2
На широком четырехполосном городском Перекрестке было тихо и пустынно, лишь две одинокие фигуры высились по разные стороны. Один из стоящих был темным, как сама ночь, а второй излучал мягкий, приглушенный свет. Их звали Бес и Ангел, и на Перекрестке они ожидали людей. Обычно здесь было людно, незамужние девицы любили гадать на мужа под Рождество, но сегодня с гаданиями странно запаздывали, разве что случайные прохожие пробегали, и фигуры, явно скучая, незаметно пододвигались все ближе и ближе друг к другу.
Вечерело, сумерки становились гуще, крепчал мороз, Ангел поплотнее запахнул крылья и покосился на стоящего поодаль Беса, скрючившегося от холода и сцепившего зубы, чтобы те не клацали так громко. Тот поймал взгляд Ангела и недовольно скривился:
– Что? Можно подумать, тебе не холодно!
– Не холодно, – пожал плечами Ангел и улыбнулся.
– И почему на Его день рождения всегда такой холод, пекло нас всех забери! – недовольно пробормотал Бес, обхватывая себя за туловище и начиная пританцовывать.
– Да какой же это холод! – Ангел расправил крылья и хорошенько тряхнул ими. В воздух взлетело облако легчайшего пуха и застыло перед Ангелом. – Вот крещенские морозы это да, это по-нашему!
– Не знаю, – равнодушно ответил Бес, – мы в тот день вообще наверх не потыкаемся. Лишний раз убеждаюсь, что правильно делаем.
– Лучше бы вы и вовсе сюда не совались, – недовольно продолжил Ангел. Бес презрительно хмыкнул и отвернулся. Тем временем Ангел собрал облачко, старательно утрамбовал пух, придал ему круглую форму, затем подумал и проделал два отверстия.
– Держи, – он протянул облачко Бесу, – ты, смотрю, совсем околел.
– Не то, чтобы совсем… Нет, не могу, – тот мотнул головой, увенчанной витиеватыми рогами, напоминающими по форме арфу. – Не положено нам.
– А мерзнуть положено? – Ангел ступил ближе, Бес попятился.
– А ты потом не пожалеешь? – подозрительно посмотрел Бес. – Я коварный.
– Надевай, говорю, – не отставал Ангел, – заболеешь, за тобой ведь и поухаживать некому.
– Некому, – вздохнул Бес, посмотрел по сторонам и решительно протянул руку к облачку, – ладно давай, грех не погреться.
Он натянул облачко на голову, просунув в отверстия рога, и блаженно замер.
– Хорошо-то как, Госпо… – и тут же в испуге зажал руками рот. Ангел покачал головой, но ничего не сказал, а посмотрел в небо. Там ярко разгоралась Вифлеемская звезда, на светлом лице Ангела появилась улыбка. Он мечтательно вздохнул:
– Родился…
– Нашли чему радоваться, – явно согревшийся Бес повеселел, осмелел, и радостно смотрел на мир из-под пуховой ангельской шапки. – Что за день рождения, ни оргий, ни возлияний. Скукота!
– А вы день рождения своего Верховного вообще на отмечаете, – возразил Ангел.
– И слава Бо… – махнул было рукой Бес, но снова осекся и зажал рот.
– Что это с тобой сегодня? – сочувственно спросил Ангел. – Заговариваешься совсем. И ты меня прости, конечно, но видок у тебя… Ты нарочно, что ли так принарядился?
– А чем я тебе не нравлюсь? – удивился Бес.
– Ну, эти твои рога, копыта вон на ногах, хвост… Архаика какая-то, честное слово!
– Не архаика, а винтаж, – поправил Бес, – самый популярный облик на сегодняшний день, да и принимать проще простого. Люди думают, что я такой, вот и стараюсь соответствовать. А я кем хочешь могу. Хочешь рыбкой, хочешь собачкой. Могу добрым молодцем.
– Врешь, – не поверил Ангел.
Бес обиженно вскинулся, поднял руки, и перед Ангелом предстал мускулистый мачо с лоснящимся обнаженным торсом. Он поиграл мускулами перед ошарашенным Ангелом и снова принял первоначальный копытно-рогатый вид.
– И красавицей могу, хочешь…
– Не надо, – остановил его Ангел, а потом негромко спросил: – А ты хоть знаешь, какой ты? На самом деле?
– Такой же точно, как и ты, – резко ответил Бес, и Ангелу показалось, в его словах мелькнула печаль. А может показалось… – Я ведь тоже ангел.
– Падший, – уточнил Ангел.
– Ой, все, – закатил глаза Бес, но видно было, что ссориться ему расхотелось. Они немного помолчали.
– Вот ты зачем здесь стоишь? – спросил Бес, натягивая пуховую шапку по самые глаза.
– Людей жду, – не понял вопрос Ангел, – как и ты.
– Почему вы так не любите, когда люди гадают? Что тебе с того?
– Как тебе сказать, – задумался Ангел, – здесь важен, скажем так, утраченный момент доверия.
– Я тебя умоляю, – вновь закатил глаза Бес, – какое в наше время доверие! Ну посмотрели девки в зеркало, погадали на мужика, и что?
– Смотри, – Ангел не торопился, подбирая нужные слова, – ты ведь лучше меня знаешь, что никаких предначертанных судеб не существует?
– Ну и? – на лице Беса все явственнее читалось непонимание. – Знаю, и что с того?
– А то. Что книга жизни каждый день пишется с чистого листа, и пока страница не исписана, пока лист не перевернут, все можно изменить. Но люди считают иначе.
– Конечно, даром что ль мы им это столетиями внушаем! – заржал Бес, но под строгим взглядом Ангела замолчал и продолжил внимательно слушать.
– Так вот, а гадать это и значит писать книгу, только наперед, понимаешь?
– Нет, – честно ответил Бес. Он уже начал уставать от заумных разговоров и немножко проголодался.
– Если этой девушке совсем другое уготовано? Именно то, что нужно ей, остается лишь чуточку потерпеть?
– Терпеть, – загадочно протянул Бес, – кому оно надо, терпеть?
– Я вот тут недавно мужчину одного навещал, подопечный мой, – начал Ангел, Бес придвинулся ближе, чтобы лучше слышать, – прилетаю, а он давай ныть: «Жизнь болото, друзья негодяи, жена изменщица…»
– А ты ему что? – Бес шмыгнул носом и надвинул шапку на самые уши.
– А что я мог? – развел руками Ангел. – Я записывал. И исполнять пришлось, что было делать? Они заказывают, мы исполняем, закон обратной силы не имеет.
– Ну ты того, не расстраивайся, – сочувственно проговорил Бес и снова шмыгнул носом. Ангел поджал губы, еще раз взмахнул крыльями, быстро соткал из взметнувшегося пуха толстый шарф и пустил по воздуху в сторону Беса.
– Вот спасибо, – обрадовался тот и мигом обернул шарф вокруг шеи, – а вообще люди порой в такое верят, что даже мы в шоке. Нам и подсказывать не надо, разве что так, детали уточнить.
– Ну да, – кивнул Ангел, – они верят, что ад под землей, а в котлах в смоле сидят грешники.
– И рай на небе, на облаке, – тем же тоном продолжил Бес, они понимающе переглянулись и обменялись саркастическими ухмылками.
– Тихо, – вдруг прислушался Ангел, – кажется, кто-то идет.
На Перекресток ступил мужчина, и тут же его нога попала на скользкую полоску льда, мужчина взмахнул руками и гулко грохнулся оземь.
– Твою мать, – громко ругнулся, кряхча, поднялся на ноги, а по лицу Беса разлилась блаженная улыбка:
– Мой! – он облизнулся, его глаза засветились жутковатым красным цветом, но неожиданно вдали зацокали каблучки.
На Перекресток вышла девушка, ступила на лед и так же шлепнулась на асфальт. Хоть девушка закусила губу и изо всех сил старалась не расплакаться, было видно, что ей больно, она посмотрела на порванные колготки, разбитую коленку и всхлипнула.
– Девушка, как же это вас угораздило, – бросился к ней давешний мужчина и присел рядом на корточки, – давайте поднимайтесь, я вам помогу.
– Спасибо, вы так добры! – застенчиво улыбнулась девушка, мужчина тоже ей улыбнулся, помог подняться, и они, сойдя с Перекрестка, направились дальше по заснеженной улице. Ангел довольно хмыкнул и окинул Беса торжествующим взглядом. Тот сразу скис.
– Как это у тебя получилось? Так меня уделал!..
– Я небесное воинство, – несколько свысока пояснил Ангел, – а ты исчадье ада. Что же ты хотел?
Бес понуро опустил плечи, но тут же встрепенулся, вдалеке послышался шум.
– Мои, – предположил Бес, прислушиваясь. Ангел скептически выгнул бровь.
На Перекресток вышла толпа молодежи, ребята оживленно переговаривались, раздался заразительный смех, а потом те хором затянули:
– Добрий вечір тобі, пане господарю…
Бес страдальчески скривился и заткнул пальцами уши. А компания, как назло, стояла и пела, и Ангел сам уже подпевал, в такт притоптывая ногой.
– Радуйся, ой радуйся, земле…
Наконец молодые люди, весло переговариваясь и смеясь, ушли.
– Что тебе снова не нравится? – искренне недоумевал Ангел.
– Все не нравится, – мрачно ответил Бес, – слишком они счастливые и радостные.
– До чего ж ты угрюмый, смотреть тошно, – не удержался Ангел, Бес ответил демонстративным молчанием.
– Ты их что, в самом деле так искренне любишь? – чуть погодя, спросил он.
– Люблю, – с улыбкой глядя на удаляющуюся молодежь, молвил Ангел
– А я терпеть не могу, лживые, завистливые, склочные людишки, – Бес ворчливо проводил их взглядом.
– Неправда. У многих из них доброе и любящее сердце, – возразил Ангел.
– Не знаю, не встречал, – покачал головой Бес, – интересно, почему?
– Как бы это правильно выразиться? – задумался Ангел. – У нас с тобой разная целевая аудитория. Понимаешь?
– Не понимаю. И не собираюсь. Ты их вот жалеешь, думаешь, мне снизу не видно, что ты носишься как угорелый, помогаешь им, бережешь, охраняешь? А тебе хоть кто-нибудь за это спасибо сказал?
Ангел вздохнул и отвернулся. Бес многозначительно поднял палец:
– Вот. Так скажи мне, недруг мой нелюбезный, ради чего все это? Что тебе это дает?
Ангел подумал и уверенно сказал:
– Ты сам ответил. Человеческая благодарность, ничего в этом мире нет лучше, поверь. И когда даже из тысячи возвращается один, это ни с чем не сравнимое чувство. Слушай, – он развернулся к Бесу и впился в него горящим взором, – не хочешь попробовать?
– Даже не знаю, – замялся Бес, – а что делать то?
– Нужно сотворить доброе дело. Возьмешься?
– Кто, я? – Бес выкатил глаза и захохотал. Он хохотал как безумный, вытирая круглые мутные слезы, а Ангел смотрел с укором и терпеливо ждал, когда тот успокоится.
– Да ты что, перемерз? – Бес вытер глаза, высморкался в шарф и назидательно пояснил: – Я же нечисть! Какие добрые дела, дурашка! У меня природа совсем другая. Насквозь лживая, – он выразительно постучал себе по лбу указательным пальцем.
– У нас там сейчас тепло, – тихо сказал Ангел, – не адская жара, а настоящая теплынь, и цветет жасмин. Там, в самом углу Главного Сада есть беседка, увитая жасмином, в ней хорошо сидеть вечерами и смотреть на закат. И врешь ты все, одна у нас природа, падший ангел…
Бес дернулся, словно ему хорошенько дали под дых.
– Откуда ты знаешь? – прошептал он.
– Читал твое личное дело, – также прошептал Ангел. – Ты был хорошим началом…
Они надолго замолчали.
– Слушай, а как там вообще? – тихо спросил Бес, возя ногой по заснеженному асфальту, Ангел обратил внимание, что на ней почему-то уже нет копыт.
– Там хорошо, – убежденно ответил ему Ангел. Бес вздохнул.
– А беседка точно есть?
– Есть. Ты ее помнишь?
– Помню, конечно. Мне так нравилось там сидеть... Хоть бы еще разочек увидеть!
– Знаешь что, – доверительно наклонился к нему Ангел, – я вообще считаю, что ваш тогда был неправ.
Бес оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не слышит, быстро зашептал:
– И не только ты. Я слышал, разные настроения среди наших бродят, есть такие, кто открыто говорит, что не надо было за ним идти.
– Хочешь, – Ангел помедлил, тщательно подбирая слова, – я батю попрошу, он о тебе похлопочет перед Главным?
– Он что, шишка там у вас большая?
Ангел невразумительно пробормотал что-то и кивнул. Бес взглянул на него подозрительно:
– А отчество у тебя какое?
– Гавриилович.
– Твою ж…
– Не ругайся, если хочешь вернуться.
– Ладно. Только я так быстро не отучусь. Японский городовой, так можно?
Ангел подумал и согласился:
– Городовой пойдет. Насчет японского уточню. Могут приписать разжигание межнациональной розни.
– Уточни.
– Ну так что, попробуем? Не сдрейфишь? – Ангел смотрел с затаенной надеждой. Бес поднял голову и посмотрел в небо, Вифлеемская звезда ослепительно сияла, озаряя лучами Перекресток. И он решился:
– Попробуем. Назад пути нет.
Именно в этот момент на Перекресток ступил Матвей Северов.
Глава 3
Север вошел во двор и побрел ко крыльцу. На ступеньках замешкался, подняв глаза вверх – Вифлеемская звезда горела ярко, озаряя двор, крышу дома и безучастное лицо Матвея, что разглядывал небо, задрав голову.
– Он сейчас выпьет две бутылки виски, сядет в машину и разобьется, – зашептал Ангел, дергая Беса за рукав.
– Знаю я, – в ответ зашипел Бес на ухо Ангелу, – он мой подопечный, это я ему такое внушил. Что жить ему незачем, и жизнь его закончена.
– Вот ты гад, что ж ты мужика гробишь! – не удержался Ангел и стукнул Беса по спине, тот виновато вжал голову в плечи.
– Так это моя работа! Я же искуситель! Ловец душ, и все такое…
– Иди теперь, отговори его, – Ангел уперся Бесу в спину и начал толкать к дому.
– Не пойду, – Бес сопротивлялся, но безуспешно, ноги скользили по дорожке, покрытой тонким слоем льда, – он сына любил очень, как мне убедить его жить дальше? И я есть хочу…
– Ничего не знаю, – безапеляционно заявил Ангел, утирая потный лоб, Бес оказался крепким и упитанным, – делай что хочешь, но убеди его, я уж подсоблю. А потом поедим, так и быть.
Матвей открыл дверь и вошел в дом. Бес нерешительно посмотрел на дом, потом на Ангела, сделал глубокий вдох и направился к двери, за которой скрылся Северов.
***
Матвей достал из бара бутылку виски и налил полный стакан.
– Погоди, не торопись, – услышал он вкрадчивый голос и обернулся. За спиной, прислонившись к косяку, стоял Бес.
– А, это ты, – хмуро сказал Север и поднял стакан, – пошел к черту.
– Не пойду, – мотнул рогатой головой Бес, – он меня тоже пошлет, я уволился.
Матвей ничего не сказал, лишь поднес стакан ко рту.
– Почему ты такой упертый? – Бес попытался отнять стакан, но Север оказался сильнее, он крепко сжал пальцы и удивленно спросил:
– Не ты ли мне недавно говорил, что в сложной жизненной ситуации выпивка – первое дело?
– Ну, мало чего я говорил, все течет, все меняется, – туманно молвил Бес, продолжая тянуть стакан на себя. В конце концов, тот выскользнул из рук Матвея и разбился о плитку.
– Убирать ты будешь? – недобро помотрел на него Север, Бес пожал плечами.
– Нет, конечно, сам справишься.
– Тогда вали отсюда.
Матвей достал второй стакан и вновь наполнил его до краев. На этот раз Бес схватил его за локоть:
– Послушай, ну не прав я был тогда, погорячился, что ты так близко к сердцу принимаешь?
– Эй ты, копыторогий, – искренне возмутился Матвей, – ты случайно свои должностные обзанности ни с кем не спутал? Возвращайся к своим, пусть пришлют кого поадекватнее.
– Я помочь тебе хочу, – убедительно начал Бес, – ты все неправильно понимал.
– Слушай, уйди, – Север поднял стакан, – дай напиться.
– Ты напьешься, потом сядешь за руль и убьешься, – скучным голосом сказал ему Бес и зевнул, – или пулю в лоб пустишь. Твой наградной, между прочим, в сейфе лежит, вот в этом доме… – и тут же спохватился, – прости, я не должен был напоминать!
– Хорошая мысль, – задумался Север, – и точно наверняка.
– Нет, нет, что ты,– забеспокоился Бес, – даже не думай, ну что с тобой делать? Знаешь что, а давай уговор?
– Уговор? С тобой? – хмыкнул Матвей.
– Именно. Ты сейчас не пьешь и включаешь телефон. И живешь дальше. Если будет так же тяжко, всегда можно вернуться к такому решению вопроса, но все ведь еще может измениться, если ты передумаешь, – Бес умоляюще смотрел на Севера, продолжая цепляться за его локоть.
Матвей поставил наполненный стакан на стол и уперся руками о гладкую поверхность.
– То есть, ты уверен, что если я сейчас вылью это пойло в унитаз, моя жизнь круто изменится?
– Ну зачем сразу в унитаз? Закрой крышечкой и поставь в холодильник, мало ли как сложится… – зашептал Бес, но затем, словно получив хороший тычок, скривился: – Ладно, в унитаз, так в унитаз.
– Мне незачем жить, копыторогий, я профукал любовь, я потерял сына, – покачал головой Матвей, – так что уйди с дороги, не мешай.
– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – загадочно ответил Бес, и Север в изумлении увидел, как у того отваливаются рога, Бес едва успел их подхватить. Сложил на барную стойку перед Севером и продолжил: – Ты забыл, какой сегодня вечер? А ведь ты даже не попробовал ничего пожелать и ничего попросить, зато готов сделать шаг в вечность, не подумав, нужен ли ты там кому-нибудь именно сегодня. А может, как раз сейчас там до тебя дела никому нет дела, а? Что скажешь?
– Странный ты, копыторогий, – Матвей качнул головой, ведь ни копыт, ни рогов у Беса уже не было. Может, и правда попробовать чего-то пожелать? Или попросить?
Он бы пожелал, чтобы можно было отмотать время назад, он вышвырнул бы из дома всех друзей, продолжал любить свою Аленькую, и никогда никуда ее не отпустил. И не было бы той вереницы женщин, которыми он окружил себя в попытках забыть ее, он не женился бы на Лизе тоже в очередном приступе раскаяния и в надежде собрать свою жизнь из осколков. Потому что все было напрасно, Матвей по-прежнему любил Альку Соколову, не мог забыть ее, и эта любовь превратилась в хроническую болезнь, терзающую его и медленно его убивающую.
Да и Димки не было бы, а без него и этой изматывающей боли, смешанной с чувством вины и горечью потери. А потом он увидел девочку, красивую, похожую на его Птичку, но с голубыми, как летнее небо в ясную погоду, глазами Матвея Северова. Если бы он удержал возле себя свою любимую девочку, сейчас у него была бы такая дочь.
«Катя, – прошелестело где-то над ухом, – ты назвал бы ее Катюшка», – и он даже зажмурился от этого видения.
– Хорошо, – медленно просипел, поднялся и вылил содержимое бутылки в раковину. Бес чуть слышно вздохнул. Север взял телефон и нажал на «включить».
Десять пропущенных звонков от Лизы, ему стало нехорошо. Дрожащими пальцами нажал вызов и услышал захлебывающийся от плача голос:
– Матвей, едь скорее сюда, он жив, это была клиническая смерть, она святая, эта докторша, стала его реанимировать, его седечко заработало, ты слышишь, Матвей, наш Димка живой…
– Слышу, слышу, не плачь, я уже еду, – говорил, а сам пробовал справиться с дрожью в теле и трясущимися руками. Не глядя на Беса, бросился в гараж, благодаря… сам не зная, кого благодаря, что не стал пить и теперь может сесть за руль, а через несколько минут уже мчался по вечерним улицам.
– Как ты добился его возвращения? – спросил Бес Ангела, примостившись на заднем сиденьи северовской «Хонды». – Ваши такое не очень любят.
– Батю попросил, – коротко и не очень охотно ответил Ангел, – он помог.
***
Алька сразу его узнала. Он возмужал, раздался в плечах, но при этом оставался все тем же умопомрачительно красивым парнем, в которого она, семнадцатилетняя девочка, влюбилась сразу, лишь только ей показали издали самого видного парня университета. Темные волосы, голубые глаза – королевская порода. Алька пропала и несколько месяцев изнывала от безответной любви, а потом вдруг случилось настоящее чудо, потому что Матвей Северов стал проявлять к Альке интерес.
