Текст книги "Помоги мне исполнить мечты (СИ)"

Автор книги: Таисса Либерт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

А Стейси и Феба, правда, покинули школу! Конечно, видео Стейси, где она поддатая и почти что голая извивалась в душевой кабинке, а её единственной одеждой был небольшой поясок, еле-еле прикрывающий её задницу, разошлось бы по ютубу в мгновение ока. Но мы – не они. Мы не нарушаем договоров.

– Нет, не слышали, – говорит Лондон.

– Он в коме!

– В смысле?! – в один голос говорим мы с подругой.

– В самом что ни есть прямом, – тараторит девушка.

Я замечаю краем глаза, что мы пропустили момент, когда был зеленый свет. Но ладно. Походу, сейчас мы не собираемся переходить на ту сторону улицы.

– Его отец отправил его все-таки в клинику лечиться, потому что тест на психическое здоровье Брэда показал что-то неладное. Но Брэд сбежал из под его опеки, но убежать далеко он не успел, потому что его сбила машина, и теперь он в коме. Врачи не уверены, что он очнется, но если и очнется, то у него мозги набекрень будут!

– Афигеть! – вырвалось у Лондон.

Что здесь можно сказать? Судьба – коварная женщина. То она слишком много тебе позволяет, то отнимает самое дорогое, что у тебя есть. Но одно остается неизменным: сделал зло – оно к тебе и вернется когда-нибудь. Я причинила вред живому существу – сама себе, и получила по заслугам. Хотела умереть – умру. Хотя так не со всеми, некоторым все с рук сходит, и в этом вся соль.

Девушка нас покидает, а мы с Лондон так и остались стоять на тротуаре у перехода. Мы пропустили уже два раза зеленый свет, и сейчас будет третий раз.

– Что ж, он получил то, что заслуживает, – поясняет подруга, и я киваю.

Затем она окидывает взглядом все вокруг, берет меня за руку и смотрит на меня, сияя. Я знаю этот жест, она что-то придумала.

– Что? – спрашиваю я.

– Это гениальная идея!

– Не тяни кота за хвост.

– Ты же любишь свои волосы, да? – спрашивает она. Я киваю. – Я знаю, что тебе очень нравятся твои волосы и что ты ни за что на свете не сделала бы с ними что-нибудь.

– Только не говори, что… – Я не успеваю закончить, как Лондон меня прерывает:

– В парикмахерскую!

Лондон хватает меня за руку и несется в неизвестном направлении. Она явно хотела, чтобы нас обслужили лучшие профессионалы и, конечно же, проверенные.

– Хай, Рой! Хай, Джиа! – приветствует Лондон своих знакомых.

Рой подбегает первым. Он высокий парень с немного рыжими волосами, которые были уложены на бок. Шея укутана радужным шарфом, коричневый пиджачок и обтягивающие джинсы – да он гей. Причем гей с большой буквы «Г», потому что некоторые люди нетрадиционной ориентации совсем не выглядят ненормальными, и их наряды не бросаются в глаза, крича об их ориентации. Но тут прямо-таки сразу видно!

– Чао, дорогуша, – произносит Рой и чмокает в щеку подругу. – Пришла изменить имидж?

– Не себе, – отвечает Лондон и кивает в мою сторону.

Рой смотрит на меня оценивающим взглядом, поднимая брови вверх, а затем подходит ко мне и начинает говорить:

– Что с твоим лицом? Почему синяки под глазами не скрываешь тональным кремом! А эти мешки... Ты что, совсем не высыпаешься?

Я уже успела пожалеть, что вообще согласилась на эту очередную авантюру Лондон.

– Это мой фетиш, – выплевываю слова Рою в лицо, словно желчь.

– Рой, оставь в покое девочку, может быть, ей так нравится, – произносит девушка лет двадцати шести и подходит к Лондон. Они обнимаются.

– Привет, Джиа, рада тебя видеть.

– И я тебя, Лондон.

А в это время Рой поправляет капюшон моей толстовки, тихонько говоря мне:

– Ну, ничего, сейчас мы из тебя красотку сделаем. Все вокруг будут тебя завидовать.

Меня распирает от смеха. Ощущение, словно я говорю со своей бабушкой. Когда ты уходишь от неё, она всегда поправляет твою одежду, чтобы все было аккуратно, и говорит, что ты самая «бьютифул» девушка на земле.

И тут мне стало немного грустно. Как жаль, что бабушка Сара умерла. Дедушку своего я не знала – он умер еще до того, как я родилась. Но я и не печалилась этому, потому что не была с ним знакома и не могла понять, что он за человек. Хотя по рассказам Тома, он был замечательным.

Я стояла в стороне, пока Лондон, Джиа и Рой просматривали палитру цветов. Они хотели меня перекрасить. Мне не было страшно, как ни странно, ведь я всегда с трепетом относилась к своим волосам. Мне очень нравился их цвет. Летом они никогда не выгорали, а зимой не тускнели. Магия.

Эти трое никак не могли определится с цветом: один говорил одно, второй другое, третий – третье. Затем Лондон не выдерживает и спрашивает у меня:

– Что ты любишь?

– В каком смысле? – переспрашиваю.

– В прямом. Первое, что тебе приходит в голову, когда я спрашиваю о том, что тебе нравится.

Я, недолго думая, произношу первое, что пришло мне на ум:

– Ну, не знаю. Зима.

– Зима? – спрашивает Рой.

– Снег, – поясняет Джиа.

У них какая-то особая, своя волна, на которую я никак не могу попасть, и потому не могу понять ход их мыслей. Лондон присаживается на диванчик, ожидая начало процесса. Я сажусь на вращающееся кресло, Джиа надевает на меня накидку, а Рой приносит разнообразные бутылочки, кисточки, расчески. Я пытаюсь разглядеть, что на этикетках краски, но не выходит, а затем меня и вовсе разворачивают от зеркала. Теперь осталось лишь ждать конца процессии.

– Что это тут у тебя? – интересуется парень, когда видит, что волосы у меня не одинаковой длины. А затем нащупывает тоненькую белую полоску кожи, на которой так и не начали расти волосы.

– Это шрам, – объясняю я. – Я головой ударялась.

– И висок выбривала, да? – Он ухмыляется.

Оставляю риторический вопрос парня без ответа. И так все ясно. Три четвертых волос на моей голове уже намного ниже плеч, челку я спокойно заправляю за уши – настолько она выросла. А вот оставшаяся одна часть еле-еле доходит до шеи.

На самом деле, мне даже понравилось, как Рой красит мне волосы. Смесь немного щипала голову, и постоянно хотелось почесать её там, где чесотка проявляла себя наиболее сильно, но нельзя было. Рой начал красить волосы, конечно же, от корней. Кисточка так приятно массажировала голову. Я, наверное, так бы и уснула, если парень меня не дернул, сказав, что теперь нужно посидеть сорок минут со смесью на голове.

Меняя цвет своих волос, я наивно полагаю, что смогу поменять и свою жизнь.

– Скажи, это будет сильно ужасно? – спрашиваю я Лондон.

– Думаю, тебе понравится. – Она коварно улыбается.

По истечению времени Рой повел меня к раковине. Пока я сидела, закинув голову, шея у меня изрядно затекла, я даже начала жаловать об этом парню. Но он все смешивал какие-то бальзамы и проявители и наносил все это мне на голову. Затем начал сушить мне волосы и делать укладку.

– У нас еще и визажист есть, не хочешь пригласить его? – интересуется парень.

– Нет, спасибо. Я хочу пожить со своими недостатками.

Единственное, что я понимала, так это то, что Рой накручивает плойкой мне волосы в локоны. Краем глаза я пыталась уловить то, как же выглядят теперь мои волосы, но парень меня одергивал и говорил, чтобы я сидела ровно. Мне было просто до жути интересно.

Затем мы вернулись к Лондон, а та восхищенно вздыхала. Ей очень нравилось моя новая прическа, но и подруга не оставила меня без сюрпризов. Оказывается, пока мне красили волосы, ей делали завивку, и теперь у подруги кучерявые волосы. Я потрогала их. Нет, это не мираж, волосы Лондон действительно мелкими завитками ложились на плечи.

– Ты такая красивая, – произношу я.

– Ты красивее, – парирует Лондон.

А затем Рой разворачивает меня к зеркалу. В зеркале стоит девушка с персиковым цветом лица и голубыми глазами, её волосы кажутся длинными, хотя из-за локон должно быть наоборот. Она похожа на настоящую героиню мультфильмов, даже несмотря на все недостатки в её внешности, они её только украшают. Я моргаю, но изображение в зеркале не меняется, это, правда, я. Волосы крупными локонами спадают на плечи, при комнатном свете они кажутся чуть желтоватыми, но как только я поворачиваю голову в другую сторону, они начинают отливать платиной. У меня белые волосы. Чисто белые волосы. Я зима!

– Я как зима! – восклицаю я.

Черт возьми, как мне это нравится! Я просто неимоверно рада. А затем я бросаюсь к Рою и говорю ему спасибо, огромное спасибо!

– Теперь ты похожа на первую снежинку, – говорит Джиа, и я тоже бросаюсь к ней в объятья. Я всех сегодня обожаю.

Лондон еще немного шепчется с парикмахерами, а затем подходит ко мне и говорит, что они покинули еще идей на сегодняшний день. Мы выходим на улицу, все вокруг шепчутся и оглядываются, когда я прохожу мимо. Одна девочка даже проговорила своей маме: «Мама, мама, смотри, это королева Эльза». Я не могла не улыбнуться этому. Я снег, зима, я словно снежная королева. И когда мы подходили к следующему салону, я и подумать не могла о таком. В помещении на стенах развешаны множество фотографий клиентов, а также все возможные эскизы и модернизации тела.

– Здравствуйте, – говорит мужчина, у которого все тело расписано. Он даже не удивляется, глядя на мои волосы. – Вы пришли за татуировкой? Или хотите пирсинг? Так же мы занимаемся различным самовыражением: делаем ушки, как у кошечки, вставляем микродермалы в ключицы, можно на спине сделать корсет из лент и креплений, вставляемых в кожу.

– А можно мы осмотримся? – спрашивает Лондон. – Мы еще не решили, что именно.

– Конечно.

Я начинаю просматривать фотографии клиентов, развешанных на стене. Девушки и парни с различными цветами волос, с прическами, с различными татуировками и пирсингами. У кого-то растяжки в ушах, у кого-то обыкновенные плаги. Мой взгляд падает на девушку с непонятной точкой во лбу. Он такая красивая. Волосы серебряные, с голубыми прядями, глаза просто нереально огромные, нос небольшой и аккуратный, а губы пухлые. Между носом и губой и под губой у неё тоже есть пирсинг.

Мне сразу на ум приходят герои старого мультфильма «Сейлор Мун», и я просто загораюсь этой идеей. Мне бы очень хотелось у себя во лбу полумесяц, но я не решаюсь это признать.

Затем перехожу на следующую стенку, где висят эскизы татуировок. Среди всех непонятных роз, оленей, треугольников и надписей, я нахожу два рисунка, которые притягивают мой взгляд. Первый – это паук, у которого лапки остроконечные, а попка представляется прекрасным распускающимся бутоном розы. А второй – это космос. Все планеты всей нашей солнечной системы идут по возрастанию: от солнца до плутония, хотя последнюю давно уже не считают планетой. Останавливаю свой выбор на пауке.

– Я хочу сделать такую татуировку, – говорю мужчине, – только на руке. Вот тут. – Показываю на тыльную сторону ладони. Там её будут видеть все.

– Отличный выбор! А вы у нас совершеннолетние, дамы?

– Конечно, – отвечает подруга и хлопает глазами.

– Что ж, ладно, поверю вам на слово.

Было очень больно, словно кожу раздирают на части, хотя мне и вкололи обезболивающее. Это пояснялось тем, что у меня низкий болевой порог. Меня немного раздражало жужжание машинки. Когда рисунок был готов, примерно, на половину, рука начала сильно кровоточить, но мастер не обращал на это внимания. Он сказал, что нужно закончить, а затем обработает руку. Постепенно на моей руке распускалась роза, а паук начинал протягивать свои лапки к костяшкам моих пальцев. Татуировка была просто прекрасной.

Мастер сказал, какую мазь нужно купить, чтобы тату быстрее заживало. В среднем этот процесс будет длиться от одной до двух неделю. Когда корочка слезет, а за ней и небольшая пленка – значит все, рука зажила, татуировка стала окончательно частью твоего тела, и можно больше не мазать её. Если, конечно, она заживет до того времени.

Теперь я зима с пауком и розой на ладони.

Чтобы закончить мой образ мне не хватало красивых глаз. Лондон додумалась быстрее меня. Зайдя в оптику, мы купили три пары линз: первая – голубые (чтобы лучше выразить оттенок моих глаз), вторая – карие (просто для образа), третья – линзы с белой радужкой (чтобы быть необычной). С последней парой линз я вполне могла походить на ПЖЧ*.

– Что еще можно сделать? – спрашивает Лондон.

Я пожимаю плечами и прокручиваю в голове свой список. У меня есть два варианта, но нужно выбрать что-то одно, а следующее сделать в другой раз. И я останавливаюсь на самом легком.

– Хочу напиться, – произношу.

– Портвейн? Виски? Кола? – шутил Лондон.

– Я хочу напиться так, чтобы на утро я ничего не помнила. А если даже и запомню, чтобы меня мутило и хотелось выпить всю упаковку анальгина. Чтобы меня мучило жуткое похмелье.

– Ты хоть знаешь, о чем говоришь? – удивляется подруга.

– В том-то и дело, что нет. Я не знаю, какого это. Только наслышана.

– Ну ладно, – отвечает она.

Я никогда не напивалась. Конечно, пить по чуть-чуть – это одно, а пить так, чтобы до беспамятства – это другое. Хотя вообще, мне не нравится алкоголь, не нравится его вкус. Он противный, и нос от него невольно морщится, даже если это вино, дорогущее, вкусное и уже двадцати лет выдержки.

Раньше я не понимала, зачем люди пьют алкоголь и зачем напиваются вдребезги. Но теперь понимаю. Его пьют вовсе не ради вкуса, наслаждения и еще чего-нибудь подобного, – хотя это тоже играет немало важную роль – люди напиваются, чтобы забыть свою боль. Притупить её пьянящим игривым вином или обжигающим горло коньяком. Чтобы дать волю чувствам, а не прятать их где-то в глубине души. Поэтому то, что люди говорят и что делают в легком пьяном состоянии – частенько бывает правдой.

Но это не относится к моему отцу. Он пил по-черному. И его состояние вовсе нельзя было назвать «легким» опьянением, это был уже конкретный годовой запой. И тогда он был просто конкретным мерзавцем. Алкоголь его уже разрушал и уничтожал его душу.

Домой я забежала ненадолго, лишь бы переодеться и снова уйти. На часах пятый час. Мы весь день провели с Лондон в торговом центре. Дом, кстати, был пустой. Кристи, вероятно, на подработке, мама с папой тоже на работе. Одна я свободна. У них у всех есть цель в жизни, а у меня её нет. Единственный мой стимул – это мои желания. Я хочу побыть настоящим подростком, который делает ошибки, наступает по сотне раз на свои грабли, напивается в первый раз и в первый раз накуривается, переживает из-за несчастной любви, сбегает из дома, интересуется чем-то своим, тем, что не будет понятно другим окружающим. И это «что-то» будет твоей сутью, доказывающее, что ты индивидуален.

Но я мыслю слишком серьезно, чтобы быть как все подростки, хоть и стараюсь походить на них. Я слишком грустная. Для таких, как я, возможно, есть отдельный уголок.

Напиться – вот моё желание. Да, пусть часть того, что есть в моем списке, не так наивно и невинно, как у моих сверстников, но я просто обязана все это успеть сделать.

На мне свитер, джинсы и сандалии, сверху утепленная курточка. На улице становится все холоднее, но мы с Лондон не очень тепло оделись – на ней какое-то короткое платье. Незнакомый дом, куда мы сейчас направляемся, манил светом, льющимся из окон. Хоть и окна были завешаны занавесками, можно было разглядеть различные тени людей, скользящих по комнате из стороны в сторону. Мы постучались в дверь.

– Лорен Уоррен, которая Лондон, да? – спросил парень в странной шапочке, выглянув из-за двери.

– Не называй меня по имени, – грубо ответила она. – Да, это я.

И нас пригласили войти.

Это была вечеринка. Людей здесь не особо много было, но из-за маленьких размеров комнат казалось, что здесь находится целая толпа. Воздух здесь спирал легкие, потому что он пропах дымом от косяков. Большинство сидело на полу, они передавали косяк из рук в руки по кругу. Чем-то они мне напомнили времена «детей цветов». Лондон толкала меня идти дальше, и вскоре мы сидели возле дивана с банками «Милуоки».

Не люблю пиво, оно пробуждает во мне неприятные воспоминания. Даже после двух баночек я все еще мыслила относительно трезво. Это все объясняется биологической переносимостью: кто-то пьянеет сразу же, сделав даже пару глотков, а кому-то и литры всё нипочём. Поэтому после Лондон принесла стакан коньяка, который, на самом деле, оказался паленой водкой. Сделав всего глоток, у меня в горле все невыносимо защипало и зажгло, я начала кашлять. Подруга заставила меня съесть половинку огурца, чтобы унять боль, что, кстати, помогло. С горем пополам я допила этот стакан и теперь-то была окончательно пьяна. Мы танцевали, с нами танцевали. Кто-то курил, кто-то смеялся. Все были относительно счастливы.

Не помню, как я добралась до дома, помню лишь наши холодные объятия с унитазом. Помню, как я успела поссориться с сестрой, а затем поползла в ванную. Я так и уснула на коврике рядом с унитазом, пока вновь не проснулась посреди ночи, чтобы прочистить желудок. Затем я кое-как добралась до кровати, и, не раздеваясь, так и легла в постель.

Что ж, Эмили, твоя первая ошибка и твои первые ощущения после выпивки. Все, как ты хотела. Можно еще два пункта вычеркнуть из списка. Осталось лишь вспомнить, что я наговорила сестре, когда вернулась, и извиниться. Большинство подростков так напиваются, я хочу быть таким подростком, не заботясь о том, что скоро умру. Но сейчас я не могу об этом думать, потому что мой мозг отключается, а глаза потихоньку смыкаются. Я засыпаю.

Комментарий к главе:

*ПЖЧ – термин, используемый в сериале «Во плоти», означает принадлежность к людям, страдающим синдромом частичной смерти, т.е частично зомби.

Восемнадцать

Все-таки проснуться на утро с головной болью, высохшим горлом и больными мышцами (видно, из-за того, что я поспала на неудобном коврике в ванной комнате) мне явно не хотелось. Говоря о похмелье, я и не думала, что будет так плохо. Отекшее лицо, засаленные и сбившиеся в ком волосы, ужасный запах изо рта – вот последствия опьянения. Я приняла ванну, думая, что расслаблюсь в горячей воде и приду в себя. Жадно глотала воду из крана, чтобы хоть как-то смочить горло, но все это не помогало. Интересно, так и должно быть?

Непривычно видеть в зеркале своё отражение, свои белые волосы. Даже с таким ужасным видом светлый цвет волос приносил какую-то свежесть моему лицу, я выглядела не так уж и плохо. Рука побаливала, но несильно. Я нанесла толстым слоем крем, который купила еще в аптеке вчера с Лондон.

Я была очень удивлена, когда увидела, что родители уже с самого утра у нас дома. А затем поняла, что проспала весь день, и сейчас уже три часа дня. Кристи меня игнорировала.

– Привет, – говорю я, зайдя на кухню. Родители поздоровались.

Я бросилась к чайнику и начала пить воду прямо из его носика. Затем достала из морозилки мороженый горох и приложила ко лбу. Боже, как же у меня болит голова.

– Доброе утро, Кристи, – произношу.

Но она не отвечает. Греет ладони о кружку с горячим чаем и даже не смотрит на меня. Что же я такого ей наговорила?

– Плохо выглядишь. – Я заметила, что у сестры синяки под глазами, и они выражены намного сильнее, чем у меня.

– Конечно, ждала тебя до четырех утра, – говорит она и сверлит меня грозным взглядом.

Затем сестра берет кружку и уходит в гостиную к телевизору. Она садится и обкладывается подушками со всех сторон, включает «Топ-моделей». Родители смотрят на нас, недоумевая.

– Прости меня, я действительно не помню, что тебе говорила, – кричу из кухни.

Но мне ничего не ответили. Затем папа пошел к сестре, чтобы поговорить. Они шептались, обсуждали все, но я ничего не слышала. Я пила чай с печеньями вместе с мамой. Мама рассматривала меня с интересом, она взяла несколько прядей и, намотав между пальцами, смотрела на мой новый цвет волос. Затем она взяла в свои ладони мою руку и осторожно, не касаясь татуировки, словно боясь причинить мне боль, рассматривала рисунок.

В такие моменты я понимаю, что люблю маму. Её терпкий запах кожи, её сухие, жилистые руки и морщинки на лице, когда на нем проявляются эмоции. Её губы, которые касаются и касались моих щек, прежде чем я засыпаю. Её голос, который до сих пор эхом отдается у меня в мыслях, потому что я помню её прекрасный голос, ведь она так часто пела мне колыбельные в детстве. Она пела нам троим. Но моё сердце разбивается на тысячи осколков, когда я вспоминаю о том, как мои родители обращались со мной на протяжении такого большого времени, и я не могу поверить, что моя мама – прекрасная, мягкая и любящая – была той самой женщиной, которая плевать хотела на меня.

Папа приходит, садится рядом на стул и просит маму покинуть кухню, закрыв за собой дверь. У него со мной серьезный разговор.

– Только не нужно лишних слов, пап. У меня и так голова болит, – говорю я.

– Как ты можешь после всего, что сделала для тебя сестра, так к ней относиться? Мы еще могли простить все это: твою татуировку, твои волосы, твои ночные прогулки и то, что ты пропадаешь на несколько дней, никого не предупредив, но это просто край. Я запрещаю тебе общаться с Лорен и вообще с кем-либо, они все на тебя плохо влияют.

– Ты не можешь. – Качаю головой.

Каждое его слово меня только раззадоривает. Я не могу, начав делать что-то существенное, опустить руки! Я скоро умру, и это не дает мне покоя. Он не может запрещать мне что-то, я буду делать, что хочу. В конечном счете, умрет не он, а я.

– Я могу всё. Я все еще твой отец.

– Ненадолго, – произношу.

Я встаю со стула и ставлю кружку в раковину, она глухо ударяется об неё, и я, не оборачиваясь, быстрым шагом иду в свою комнату. Мельком я вижу, как папа, облокотившись об стол, сидит, закрывая лицо руками. Но мне все равно. Я не хочу вечно сидеть дома с родителями, когда у меня еще есть время, и выслушивать то, как они перебирают различные способы лечения, диеты, которые могли бы мне помочь. Они на мне зациклились и не понимают, что меня не вылечить. Они не могут смириться. Да и как они могут это сделать? Они ведь мои родители. Они любят меня, как бы глупо это не звучало на фоне всех произошедших событий.

Я надеваю мягкий и пушистый шерстяной свитер белого цвета с голубым принтом, который купила вчера с Лондон, джинсы и черные балетки. Мне нужно поговорить с кем-нибудь, с тем, кто сможет понять меня и моё положение в целом.

– Ты куда? – спрашивает меня отец, когда я спускалась по лестнице.

Я сняла с вешалки своё длинное пальто, укутала шею шарфом и ответила отцу:

– Стриптиз танцевать.

– Что? – удивился папа.

– Что? – переспросила я.

– Я спрашиваю, куда ты идешь?

Уже находясь в дверном проеме, я говорю:

– Отрываться. И по полной. – И после закрываю дверь, на ходу застегивая пуговицы своего пальто, больше похожие на леденцы.

Я стою на пороге и смотрю на неё. Девушка даже не замечает меня, она смотрит куда-то в сторону, а её веки тяжелеют и постепенно закрываются. У неё необычная красота, не для каждого, но для меня она просто прекрасна. Мне нравятся её тонкие губы и небольшие глаза, которые так неуместны на её лице с пухлыми щеками, но которые делают её необычной. Думая о чем-то, она морщит лоб, а смеясь – нос. Немного потянувшись на кровати, девушка натягивает до самого подбородка одеяло, устало зевает и, развернувшись на бок, ищет пульт от телевизора.

– Тук-тук, – произношу и стучу кулачком о дверной косяк. Раздается глухой, полый звук.

Девушка протирает глаза от удивления, она не ожидала меня здесь увидеть, ведь я не должна была знать, где она живет. Затем она широко раскрывает глаза и улыбается той самой улыбкой, которую я люблю. Она снова сияет, как звезда.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Ив.

– Пришла к тебе отрываться. – Я улыбаюсь ей в ответ. – Ты как?

– Отрываться? Со мной? – Легонько ухмыляется. – Все хорошо. – Кивает. – Немного слабость осталась. Ты бы видела, сколько в меня влили крови после субботы.

Ив говорит все так, словно для неё это обычное дело. Хотя да, наверное, обычное, ведь неизвестно, сколько таких приступов она пережила за всю историю своей болезни.

Я легла рядом с ней и обняла одной рукой. Ив хотела меня укрыть, но я постоянно одергивала её, мне и так тепло, пусть лучше греется сама. Мы смотрели какую-то программу про путешествия. Сколько разных стран я бы могла посетить, будь у меня деньги и время. Но я не могу забыть, что скоро моя жизнь прервется вот так, на полуслове. Я понимаю, чего хочу и что должна сделать, потому мне чуточку легче. Ведь только признав, кто мы есть, мы сможем сделать то, что хотим.

Одним из моих желаний было путешествие за границу. Мне все равно, куда направиться, лишь бы выполнить своё желание, лишь бы увидеть новые края. Но есть одна большая загвоздка – нет денег.

– Я бы хотела отправиться за границу, – произношу я.

– Я тоже, – отвечает мне Ив.

– Жаль, что не выйдет.

Ив некоторое время не отвечала, видимо, думала, а затем она снова просияла и произнесла:

– Почему же? Думаю, у джинов это выйдет. Ведь у нас есть по одному желанию.

– Желанию? – Недоумеваю.

– У каждого, кто смертельно болен раком, есть одно желание, последнее и абсолютно любое. Джины выполняют их. Мы могли бы попросить, чтобы нам устроили поездку за границу. Но куда?

Я выпаливаю то, что первое приходит на ум:

– Глазго. Там очень красиво.

– Шотландия? – удивляется Ив.

– А почему бы и нет?

Вечером я не находила себе места, потому что Кристи куда-то пропала. Она меня оставила и ушла. Знаю, я не могу постоянно её держать при себе, у сестры должна быть и своя жизнь, но мне становится чуточку ревностно. Папа вел себя, как и всегда, словно забыл про мои слова, а мама пекла кексики с изюмом, которые я так сильно обожаю. После её руки пахли пряностями и выпечкой – не передаваемый запах. Я, когда накушалась, хитрила, расковыривая кексы, чтобы достать оттуда изюм. Кристи не было очень долго, и я еще больше волновалась, чего не скажешь о родителях. А затем почти в одиннадцать вечера нам позвонили в дверь. Я мгновенно пересекла гостиную и оказалась у двери, чтобы открыть её. Делаю глубокий вдох, и легкие наполняются воздухом. Мгновение.

На пороге стоял парень, придерживая за плечи мою сестру, которая чуть не споткнулась о порожек и не упала. Она пьяна.

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Бармен в одном пабе, – отвечает он.

Я показываю жестом, что ему нужно довести мою сестру до дивана, и он все понимает. Кристи сразу же ложится на бок и вырубается. До того она напилась. Никогда не думала, что она может сотворить такую глупость. Ладно я – со мной уже все покончено. Но у сестры еще целая жизнь впереди, с чего бы ей напиваться.

– Откуда бармену знать, где живет его клиент? – интересуюсь я, когда провожала парня к выходу.

– Ну, я вообще-то живу во-о-о-о-н там. – Указывает пальцем куда-то в конец дороги. Он живет где-то возле речушки.

– Ясно. Можно сказать, что мы соседи.

– Отчасти. Да я еще и с твоей сестрой в одном университете учусь. – Он пожимает плечами.

– В Лос-Анджелесе? – Удивляюсь. – Что же ты тут делаешь посреди учебной недели?

Парень махает перед моим носом ключами от машины и произносит:

– Я здесь живу и подрабатываю. Каждое утро в город Ангелов и каждый вечер обратно. Мне нужны деньги.

– А разве не дешевле будет жить и учиться в одном месте? = Мне слишком сомнительным кажется этот тип.

– Мне не нашлось места в общежитие, а снимать жилище дороговато. Да и что тут ехать, всего-то два часа на общественном транспорте, а на личном еще быстрее.

Я хмыкаю. Все с ним ясно. Пожимаю плечами и протягиваю руку для рукопожатия. Парень пожимает мою ладонь в ответ. Узнаю его имя – он Джеральд. У него орехового цвета волосы, приятная внешность, да и вообще, по-моему, он очень дружелюбный. И уже идя по дороге, он крикнул мне:

– Думаю, тебе не стоит игнорировать Кристи, она старается для тебя и волнуется за тебя. Подумай и о её чувствах.

И вот снова мне говорят, что я эгоистична. Наверное, так и есть. Я вредный и никого не слушающийся подросток, я просто чудовище, которое заставляет всех плясать под свою дудку. Ну и пусть. Я просто хочу быть живой.

Прежде чем уйти в свою комнату, я еще раз смотрю на свою сестру. Мама сидит рядом с ней, телевизор включен, но очень тихо, на полу стоит тазик. Папа заваривает чай для себя и мамы. Снова вспоминаю Джеральда; чего только люди не расскажут другим, когда они пьяны. Что же еще Кристи взболтнула ему?

А ночью мне не спалось, потому я сидела на лестнице, свесив ноги между перил. Моё место было очень удачным, потому что из другой комнаты меня нельзя было ни за что разглядеть. И я слушала, о чем разговаривают родители. Они говорили о жизни и о смерти, о древней бесславной войне с раком, о лекарствах, о диетах и, конечно, о моем поведении.

– Оливия, она совершенно выбилась из рук, – вздыхал папа.

– Лип, – ласково произнесла она. Я не могла назвать своего отца вот так просто «Лип», ведь он мой отец, и он старше меня. – Мне кажется, что стоит ей позволить делать, что хочет, лишь бы это не было что-то криминальное. Посмотри на неё, она хочется задержать мгновение и остаться здесь, наслаждаясь жизнью. Но время идет, и её время кончается. Разве ты не был бунтарем, когда был подростком?

Но дальше я ничего не слышала, а выглянув, видела, как мама гладит папу по руке, а он ласково теребит её волосы. За свои двадцать с хвостиком лет своей жизни они все так же любят друг друга. Как бы я хотела, чтобы меня когда-нибудь кто-нибудь полюбил также сильно, как любят друг друга мои родители. У меня в груди все сжимается от одной только мысли, как они будут горевать по мне. И мне становится очень больно и стыдно за то, что я к ним отношусь не уважительно.

Сборы в Глазго были почти неделю. Сначала первые пару дней я никому ничего не говорила, ждала, пока они остынут и успокоятся. А затем рассказала и мне разрешили поехать. Врачи тоже дали добро на нашу поездку с Ив: ни ей, ни мне полет в самолете не мог никак повредить, только если нагнать на нас усталость.

Сколько бы раз я не пыталась начать разговор с Кристи, она меня не слушала: просто переводила тему, говорила, чтобы я забыла об этом, что это все ничего. Она была очень странной, задумчивой и рассеянной, у неё быстро менялось настроение – как и у меня – она была то грустной, то веселой. Я бы хотела пошутить по поводу «влюбилась», но, похоже, мои догадки оказались правдой, потому что в один из дней я заметила, как сестра – вся нарядная и радостная – уходит вечером из дома. Проследив за ней, я увидела, что на перекрестке ёё ждал Джеральд. Они поздоровались друг с другом и куда-то пошли, разговаривая.

Когда я умру, никто не останется один на один с его горем. Родители будут друг у друга, у сестры и подруги – парни. И я думаю, что это самая приятна новость за все время, даже намного приятнее, чем месть.

Компания «Фабрика Желаний» оплатила нам с Ив билеты на самолет туда и обратно, гостиницу и даже экскурсионную поездку. Желание потратила Ив. Чтобы хоть как-то её порадовать еще больше, я надела платье, которое купила еще с Лондон. И первая фраза девушки, когда она меня увидела, была: «Ты что, научилась хорошо одеваться?». И мы смеялись. Лорен, кстати, одобрила мою поездку тоже.