Текст книги "Святая ночь"

Автор книги: Тахир Малик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Показания датчиков: усиление деятельности всех органов; отдельные участки мозга отзываются на импульсы преобразователя.

Девятый день. Пятый час. Третья доля.

Импульсный преобразователь функционирует в режиме М.

Показания датчиков: полное включение коры головного мозга.

Тело Кива приподнимается на стенде.

Система самоотключения электроники срабатывает – происходит отсоединение датчиков и проводов.

Кив встает, делает несколько шагов, осматривается.

Фонограмма: _Аллах_ [выделенные слова не поддаются переводу (прим. Центра лингвистики)] милосердный, пять дней я тащился по пустыне, предвкушая отдых в кругу семьи. И что вижу: мой город поразила золотая немочь! Вот добрался до родного дома – и тут мертвое молчание. Да еще эти два _шайтана_ со светящимися головами бродят по моему саду... Куда они провалились? Может, они привиделись мне? За что наказываешь, о всемогущий?

Кив подходит к окаменелостям. Хватается за ту из них, которая, по всей вероятности, была существом женского пола.

Фонограмма: _Вай-вай_, и ты, Махбуба, красавица моя, нашла свой конец в этом проклятом месте... А это кто еще? Хаким?! А, так вот зачем ты ходила в сад по ночам – ты миловалась с этим паршивым сынком ювелира! Горе мне, позор на мою седую голову...

Кив бьет себя руками по голове.

Фонограмма: ...Как я посмотрю в глаза баю?.. Э-э, что я мелю, старый _хрыч_... Где ты теперь будешь искать бая?

Руководитель операции опасается, что Кив может нанести себе повреждения – его мозг едва пробудился от небытия. Принимается решение войти в камеру и вывести Кива в приготовленную палату.

Когда трое сотрудников появляются в поле зрения Кива, он бросается от них и прячется за макетом глиняной стены. Речь его прерывиста, он возбужден в высшей степени.

Фонограмма: Опять шайтаны! О аллах, за что наказываешь меня?.. Только что их было двое, теперь откуда-то свалился третий... А-а-а, не подходите ко мне, служители бездны...

Кив неподвижно лежит возле макета. Сотрудники немедленно закрепляют на его теле датчики, чтобы определить, что с пациентом. Диагноз: глубокий шок.

Когда после соответствующего воздействия на сознание Кива психостимуляторов он приходит в себя, специалист констатирует полное нарушение функций психики. Параноидальное стремление скрыться от окружающих. При попытке установить с ним контакт впадает в транс. Крики; "Шайтан! Не мучь меня, владыка ада!"

Ниг отложил отчет. "Вот это сюрприз! Что же стряслось с беднягой? Впечатление такое, словно заговорило одно из наших изваяний..."

Космонавт вышел из дома и отправился в рощу, чтобы в одиночестве хорошенько обдумать происшедшее. "Что это за шайтаны, хотел бы я знать... Он явно имел в виду унетян. Но тогда какие двое шайтанов являлись ему перед смертью? Ведь он поминает их сразу после оживления. На Эрл он мог видеть только меня и себя... Вот так штука – выходит, Кив видел меня и себя со стороны. Глазами кого-то третьего... Полная неразбериха!"

Ниг вышел на поляну и присел на знакомый валун. Долго перебирал в уме всевозможные объяснения изложенного в отчете, но правдоподобного истолкования всего этого не находил. Он собрался было идти за советом к Фиду, как вдруг его осенило. "А почему Кив бросился к этим окаменелостям? Он явно узнал их. Значит... Значит, Кив – это не Кив, а обитатель Эрл... Опять неразбериха. Единственное, что может прийти в голову... Произошел "обмен сознания" между Кивом и каким-то эрлянином. Надо пойти еще раз внимательно прочесть отчет".

Он вернулся домой и принялся снова изучать фонограммы: "Так. Он говорит о пяти днях. К моменту смерти Кива корабль пробыл на Эрл всего четыре часа по нашему времени. А по планетарному – прошло трое суток. Значит, эрлянин, если мое предположение об "обмене" верно, во время нашего приземления находился в трех днях пути от города. Синхронно с посадочными двигателями включился генератор Р-лучей. Зона его воздействия как раз должна покрыть весь городок и захватить его окрестности на три-четыре вира. Таким образом, приятель наших изваяний не попал под облучение и невредимым добрался к своей цели. Вот тут-то и появились мы с Кивом. Наши генераторы вырабатывали несравнимо меньшую дозу Р-радиации – даже простое укрытие могло спасти от них... Точно, вспоминаю. Неподалеку от взятых мной окаменелостей торчала третья – меня еще удивила нелепая поза изваяния. Может быть, с ним и "поменялся" Кив в момент своей смерти?"

Космонавт решил рассказать об этих умозаключениях Фиду. Пока он добирался до лаборатории, которой руководил друг, он еще больше утвердился в своем мнении. Ниг связал с катастрофой, происшедшей на Эрл, те галлюцинации, что преследовали его во время возвращения на Унет. Не хватало только нескольких звеньев, чтобы гипотеза выглядела стройно и доказательно.

Выслушав Нига, Фид заявил:

– Знаешь, мне тоже что-то подобное приходило в голову. По-видимому, действительно произошел своего рода съем информации. В момент облучения эрлянина возник чрезвычайно эффективный канал телепатической связи. И память воспринимающего энергетический заряд выстрелила в этот канал весь объем накопленных сведений. Можно уподобить этот процесс, хотя механизм его еще не ясен, стиранию магнитозаписи под воздействием случайно возникшего поля или аварийному сбросу информации из ячеек электронного мозга... Для того чтобы понять происшедшее, необходимо как следует изучить природу Р-лучей. Наша ошибка состояла в том, что мы вооружили вас ими, плохо исследовав эффекты облучения.

– Все то, что ты говоришь, выглядит правдоподобно. А что скажешь по поводу моих галлюцинаций? Или мертвый бомбардировал меня этой заимствованной памятью?.. Мне, признаться, источником видений представлялись окаменелости...

– Да, вопрос непрост. К сожалению, мы ничего не можем сказать о формах существования биоэнергетики жителей Эрл. Обладают ли они, подобно нам, телепатическими способностями? Могут ли создавать пеосферические поля? Может быть, под воздействием Р-облучения их сознание мутирует и приобретает новые возможности?

– Но не может же существовать сознание вне его биологического носителя, независимо от него.

– После гибели всей биоструктуры оно, естественно, функционировать не может. Но если биоструктура – в данном случае труп Кива законсервирована? Я допускаю, что отдельные эманации, прорывы психополя могут существовать... Все, что я говорю, лишь самая общая, ни к чему не обязывающая гипотеза. Я просто ищу вслух подходы к решению проблемы.

– Ну хорошо. А куда делась личность Кива? Неужели она целиком была вытеснена памятью эрлянина, загнана в подсознание?

– Не знаю, это предстоит выяснить. Могу даже предположить, что его психика стала психикой того разумного существа, которое наградило его своим сознанием.

– Ты хочешь сказать, что каменная статуя, оставшаяся на Эрл, теперь мыслит категориями Кива? – усмехнулся Ниг. – Это уж совсем ни на что не похоже.

– Не доводи мою мысль до абсурда. Ничего подобного я измышлять не собираюсь. Хочу сказать только, что за какой-то миг до смерти эрлянина и Кива память того и другого устремились навстречу по каналу телепатической связи. Вот и все. А эманировать сознание Кива, оставшееся на Эрл, может точно так же, как эманировало сознание его контрагента во время полета к Унету. Ведь биоструктура не погибла – она законсервировалась, окаменела благодаря Р-облучению...

– Так, по-твоему, выходит, что...

– Ничего по-моему не выходит, – раздраженно прервал Фид. – Еще раз повторяю: я размышляю вслух...

Давран развернул телеграмму и прочел:

"Работы временно прекратить, просьба прибыть очередное заседание ученого совета. Мансуров".

– Что там? – встревоженно спросил Игитали-ака, выбравшись из раскопа. Вы так нахмурились: не случилось ли чего с родными?

– Нет. Это касается наших изысканий. – Давран протянул ему телеграмму.

– Да-а, новости, – промолвил Игитали-ака, пробежав глазами текст. – Это подпись Нияза?

– Нет, его дяди. Он занимает пост заместителя директора института.

– Значит, племянничек что-то наплел про Язъяван.

– Не думаю. Скорее дядюшка сам что-то замыслил. Так или иначе придется ехать.

– А нам ждать вашего возвращения и сидеть сложа руки?

– Ну нет. После вчерашней находки будет преступлением потерять хотя бы день. Я каждый вечер буду звонить в правление колхоза, часов этак в восемь. Приходите туда в это время и докладывайте мне о результатах раскопок. Оставляю вас вместо себя руководить экспедицией.

– А статую повезете с собой?

– Обязательно. Распорядитесь, чтобы рабочие сколотили крепкий ящик. Кого-нибудь пошлите на хлопковый завод – надо достать побольше волокна, чтобы обложить изваяние – не дай бог, повредим при перевозке... А теперь, Игитали-ака, я пошел собираться.

Вечером в вагоне поезда Давран стал набрасывать конспект речи, с которой собирался выступить перед ученым советом. "Сообщение о находке надо будет сделать в самом начале, чтобы не дать демагогу Мансурову и его подголоскам настроить коллег против меня. А потом предложу свою гипотезу относительно происхождения статуи и того скульптурного изображения руки, которое мы обнаружили еще при Бекмирзаеве".

На следующее утро, проследив за выгрузкой ящика с язъяванской находкой на товарном дворе станции, Давран вышел на улицу, поймал такси и отправился в институт, Необходимо было уточнить время предстоящего заседания, разузнать, что готовят противники Асада Бекмирзаевича.

"Предание не так уж фантастично. Ясно, что многое – плод воображения, но реальная подоснова легенды существует. Святую ночь, впрочем, тоже приплели впоследствии – видимо, двадцать седьмое число рамазана связывалось в старину с каким-то религиозным событием. Надо будет выяснить это... Мне, во всяком случае, повезло больше других – две "святые ночи" подряд". Но потом ему пришло в голову, что галлюцинации посещали не только его. "Как объяснить такую текучесть среди рабочих экспедиции? Четверо уволилось при Асаде Бекмирзаевиче, на днях – еще двое. И все при при этом держали себя как-то странно, сбивчиво объясняли мотивы ухода..."

В мраморном вестибюле института было прохладно. Шум уличного движения едва проникал сюда и не мешал дремать вахтеру. Давран дотронулся до его плеча. Старик встрепенулся, открыл глаза и удивленно воскликнул:

– Давран Махмудович! Сколько лет, сколько зим! Видно, все время пропадаете в экспедициях – вон как загорели.

– Да, Ахмед Гафурович, копаемся как кроты... Что новенького здесь?

– Пусто. Полевой сезон – почти все в отъезде. Вот только завтра соберутся на ученый совет. Вы, никак, тоже с этой целью прибыли?

– Когда собираются?

– В двенадцать, как обычно.

Давран хотел было повернуться и выйти на улицу, как вдруг услышал знакомый голос:

– Товарищ Хасанов!

Он поднял голову и на самом верху марша парадной мраморной лестницы увидел дядю Нияза. Тот широко улыбался и как-то заговорщически махал ему рукой.

– А ну поднимайтесь, дорогой, сюда. По вас все так соскучились.

Давран через силу улыбнулся и взбежал по ступенькам. Пожал протянутую ему руку.

– Пойдемте потолкуем ко мне в кабинет, – сказал Мансуров, мягко взяв аспиранта за локоть.

Когда они уселись в кожаные кресла возле шахматного столика, заместитель директора института заговорил, все так же улыбаясь:

– Милый Давран! Позвольте мне как старшему называть вас по имени. Вы, конечно, знаете, что я очень уважал покойного коллегу Бекмирзаева. Это был человек редкостно одаренный. И я был просто счастлив, что дело моего друга хотите продолжить вы, талантливый молодой ученый. Однако...

Давран внутренне напрягся. "Вот оно, из-за чего меня вызвали..."

– Вы прекрасно знаете, что работа института подчинена определенному плану. В соответствии с ним выделяются и средства, и хотя работы в Язъяване не планировались на ближайшие годы, я поддержал Асада Бекмирзаевича, уговорил товарищей, от которых зависела судьба экспедиции... Но теперь мне самому приходится поднимать вопрос о временном прекращении раскопок. Повторяю – временном...

– Но позвольте, уважаемый Эмин Мансурович... – попытался прервать его Давран.

– Не позволю, дорогой Давран. Выслушайте сначала меня. Завтра речь пойдет о нуждах экспедиции в Пскенте. Работы там ведутся большие, с размахом. Результаты, правда, еще не очень значительны. Но все зависит от энергичности руководителя. Вот этим-то качеством прежний начальник партии и не отличался. – Мансуров сделал многозначительную паузу и торжественно продолжал: – Я намерен предложить на его место вас, дорогой Давран...

"Неужели он думает, что я так глуп и меня легко соблазнить должностью начальника крупной экспедиции? Дело нечисто. Он явно хотел бы убрать меня из Язъявана, а через некоторое время возобновить там работы под началом своего человека. Он наверняка понимает: раскопки, начатые Асадом Бекмирзаевичем, перспективны... Старый лис хорошо знает, что у Бекмирзаева был настоящий нюх археолога: где бы он ни начинал копать, делались крупные находки. Теперь он решил перехватить славу открытия покойного..."

– Но ведь в Язъяване обнаружены интересные вещи. Например, кисть руки, принадлежавшая какому-то изваянию...

– Это ничего не значит. Давайте лучше думать о том, чтобы как следует провести раскопки в Пскенте.

– Нет, я буду просить завтра о выделении средств для продолжения работ в Язъяване, – твердо сказал Давран.

– Что ж, вольному воля, – сухо заметил Мансуров и поднялся с кресла, давая этим понять, что разговор окончен.

"Посмотрим, как ты запоешь, когда я выложу главный свой козырь", усмехнулся аспирант, покидая кабинет.

После того как было доказано, что на далекой планете существует жизнь, Верховное собрание несколько раз обсуждало доклады ученых, предлагавших возобновить программу исследования Эрл, которая оказалась похоронена после неудачного полета первой группы космонавтов.

К удивлению Нига – а он был уверен, что предложения специалистов одобрят в первом же голосовании, – в высшем законодательном органе Унета нашлось очень много убежденных противников "космической авантюры" – так они назвали идею переселения на другие планеты. Их не интересовали никакие выкладки Фида и его сотрудников.

– Цикл развития нашей цивилизации завершен, я искусственные попытки продлить ее жизнь в иных мирах продлят только агонию культуры, давно изжившей себя, – говорили члены Верховного собрания, исповедовавшие философию Великого Заката.

– Чем будут жить переселенцы?! – демагогически восклицал один из жрецов – стихотворец Пим. – Они будут питаться крохами с богатого стола нашей многовековой литературы, будут подражать высшим достижениям искусства Унета. То, что многие поколения выработали ценой долгой борьбы, сложилось в стройное нерасчленимое здание, вершиной которого стало наше миросозерцание. Попробуйте прилепить к нему что-нибудь сверх того – это будет уродливое зрелище, оскорбляющее душу истинного сына нашей старой планеты, ее великой культуры.

– Вы просто жалкий эстет! – в запале выкрикнул Ниг. – Речь идет о спасении самой жизни, а не о тех красивостях, которыми переполнены ваши сочинения. Вы певец смерти! Услаждайте подобными баснями ваших истеричных поклонников, а эту высокую трибуну освободите для людей дела!

Когда Верховное собрание все-таки проголосовало за продолжение космических изысканий, Ниг и его друзья чувствовали себя измученными: каждый выступал по нескольку раз. Однако теперь им было не до отдыха. Уже назавтра после решающего заседания Фид и Ниг отправились на предприятия, изготовлявшие прежде агрегаты космических кораблей и необходимую аппаратуру.

Результаты первой инспекционной поездки оказались плачевными. Большинство оборудования и станков, необходимых для создания звездолетов, либо безнадежно устарело, либо было демонтировано. Кадры, нужные для успеха программы, распыленные по самым различным производствам, также не совсем отвечали уровню требований Комитета по полетам (так наименовали новое научное объединение). Правда, техническая документация и архивы, относящиеся к подготовке первой экспедиции, были в целости и сохранности теперь все это свезли в обшарпанный двадцатиэтажный офис, доставшийся Комитету в наследство от упраздненной Лиги Чадолюбия. Целых десять лет здание простояло необитаемым, и теперь сотрудникам Фида предстояло привести заветшавшие кабинеты в порядок.

Электронный мозг, некогда обслуживавший полет к Эрл, также перевезли на новое место. Образцы пород, окаменелости, пробы атмосферного воздуха с Эрл разместились в лабораториях Комитета. Постепенно налаживалась работа многочисленных отделов, занимавшихся вопросами жизнеобеспечения космонавтов, разработкой разговорника, – предполагалось, что на этот раз посланцы Унета смогут вступить в контакт с жителями планеты. Параллельно продолжались попытки восстановить психическое здоровье Кива – если бы ученым удалось заставить нормально функционировать сознание обитателя Эрл, многие проблемы общения с инопланетной цивилизацией были бы решены еще до полета. Безумному космонавту отвели звуконепроницаемые апартаменты на верхнем этаже; мощные аппараты психотерапии день и ночь создавали в помещении "поле спокойствия".

Постепенно втянувшись в работу, Ниг посвежел: его больше не беспокоили последствия стрессов, перенесенных на корабле. Размеренный образ жизни, рациональное питание, ежедневные получасовые посещения "камеры горного воздуха" – все это позволяло ему надеяться, что его и на этот раз включат в состав экспедиции. Время, казалось, работало на него и его друзей...

Однажды ночью космонавт пробудился от страшного грохота. Он сорвал с головы шлем проектора сновидений и сел на ложе. За окном едва забрезжил рассвет, все четыре спутника Унета сияли над угловатыми силуэтами небоскребов. Сам не зная зачем, Ниг стал одеваться. В спальню заглянул сын. Лицо его было встревожено.

– Что случилось, отец? Судя по всему, это был какой-то взрыв. Причем, если не ошибаюсь, в той стороне, где находится ваш Комитет.

– Сейчас отправляюсь туда и все разузнаю... – бросил Ниг.

Он не успел даже договорить – возле подъемника послышались шаги, негромкие голоса.

– Ниг, по постановлению Чрезвычайного совета Верховного собрания мы должны доставить вас в Приют, – входя в комнату, проговорил молодой чиновник в желтой форменной шапочке. За его спиной теснились еще несколько служителей в таких же головных уборах.

– Я не понимаю вас... И почему среди ночи...

– Выполняйте постановление! – Чиновник протянул Нигу металлическую карточку, удостоверяющую его полномочия.

В Приюте, когда туда прибыл Ниг, было не повернуться – повсюду; на полу, на лежаках, на скамьях вдоль стен – сидели только что доставленные сюда сотрудники Комитета по полетам. Увидев Фида, космонавт протиснулся к нему.

– В чем дело? Ты что-нибудь понимаешь?..

Вместо ответа Фид указал другу на окно.

– Посмотри туда. Видишь зарево? Это горят руины Комитета. Они взорвали его.

– Кто они?!

– В полночь Пим и его приспешники захватили Верховное собрание, а затем объявили, что этот шут, этот виршеплет назначается диктатором. Потом уничтожили Комитет, а всех нас, как угрожающих безопасности Унета, свезли сюда...

– Надо бороться, – гневно произнес Ниг.

Давран не предупредил о своем приезде, поэтому на станции его никто не встречал. Солнце только поднялось из-за окоема, длинные тени деревьев лежали на дороге, по которой шел молодой археолог. До раскопок было километров восемь, но Давран не стал ждать попутную машину: он любил прогуляться по утреннему холодку. В руке у него болтался старый потертый портфель – в одном из его отделений холостяцкий набор: полотенце, мыльница, зубная щетка, бритва. В другом – тоненькая папка с тесемками, в ней лежали всего три машинописных листка. Ясно, что с подобным багажом путь до лагеря экспедиции показался не в тягость аспиранту.

Когда Давран свернул с обсаженного тополями шоссе на проселок, ведущий в сторону раскопок, он заметил впереди себя знакомую коренастую фигуру. Игитали-ака шагал совсем неподалеку от палаток. Молодой человек остановился и, сложив ладони у рта, крикнул:

– Э-э-э, товарищ начальник!

Игитали-ака повернулся и радостно замахал рукой. Потом ходко направился навстречу Даврану.

– Полная победа! – звонко воскликнул археолог, когда их разделяли каких-то двадцать метров. На ходу расстегнув портфель, он выхватил из него папку, дернул тесемку и достал верхний листок.

Забыв даже поздороваться, Игитали-ака схватил бумагу и прочел то место, на которое указал Давран:

"...По докладу тов. Хасанова ученый совет постановляет:

Максимально расширить размах работ в Язъяване, сохранив общее руководство раскопками за тов. Хасановым..."

– Я прихлопнул их одним ударом, – радостно улыбаясь, объявил археолог. – Когда рабочие разбили ящик и все увидели статую, Максудов тут же собрал свои бумаги и сел на место. Немедленно решили выделить дополнительные средства...

– А почему вы не звонили, дорогой Давран Махмудович? Оба вечера я приходил в правление, как условились, в восемь...

– Совсем закрутился, Игитали-ака. А что, если новости?

– Сейчас увидите, – лаконично ответил тот.

Через несколько минут они поднялись за холм, где производились раскопки. Давран глянул вниз и зажмурился: в лучах восходящего солнца золотым огнем горели крыши нескольких домов, на раскопанной улице поднимался целый лес золотых статуй...