Текст книги "Святая ночь"

Автор книги: Тахир Малик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Малик Тахир
Святая ночь

Тахир Малик

Святая ночь

Если в двадцать седьмую ночь месяца

рамазана кого-нибудь коснется священная

тросточка, исполнятся любые его желания.

Из рассказов моей бабушки

Когда утреннее солнце поднялось из-за горизонта, всю окрестность словно бы залило жидким огнем – лучи светила горели на тысячах недвижных фигур, сама земля мертвого города и его руины, также покрывшиеся золотистым налетом, нестерпимо сияли. Только один предмет во всей окрестности выделялся в этом море солнечного огня – темное яйцевидное сооружение с выступавшими в нижней части его тонкими отростками, похожими на лапки кузнечика.

К полудню на боковой поверхности "яйца" обозначилось прямоугольное отверстие, и вскоре из него один за другим появились двое. Они были очень похожи на людей, однако намного выше и крупнее обычного человека. Полупрозрачные колпаки у них на головах излучали ослепительный свет. Сделав несколько шагов, тот, кто шел первым, остановился и заговорил:

– Кив, кажется, мы ошиблись в расчетах. Грунт на месте посадки должен быть не столь твердым, а примерно таким, как у нас на Унете.

– Да, – оглядываясь вокруг, ответил Кив, – и цвет местности совсем другой, чем он казался из космоса. Почему все кругом желтое? Когда мы вели наблюдение с Унета, эта планета излучала тускло-голубой свет. Может быть, таково воздействие атмосферы? Если вся поверхность суши желтая, то предположение Рэка окажется правильным. В таком случае приемлемую для унетян планету придется искать возле других звезд.

Они зашагали быстрее. В окружности нескольких десятков метров от места приземления "яйца" не осталось и следа растительности. Поваленные деревья стали попадаться пришельцам на значительном удалении от корабля. Кив остановился возле гигантской чинары, отливавшей желтым металлическим блеском.

– Ниг, взгляни, тебе это ничего не напоминает? – обратился он к спутнику.

Ниг приблизился к чинаре, постучал по ее стволу длинной тонкой трубкой с утолщением на конце.

– Странная форма. Если бы это был не минерал, я бы сказал, что он напоминает мне... Посмотри кругом, да ведь таких камней очень много!

Они пробирались среди руин. Увидев человеческую фигуру с воздетыми к небесам руками, Кив резко остановился, словно споткнувшись.

– Ведь это наше изображение в камне! – воскликнул он.

Ниг с трубкой в руке приблизился к изваянию. Прикоснувшись инструментом к одному из тонких пальцев статуи, он осторожно отделил его и, положив себе на ладонь, провел по нему серебристым обручем. Палец раскрошился словно глиняный.

– Мы не ошиблись, Кив. Здесь была жизнь. Это памятники умершей цивилизации – обитатели планеты, возможно, хотели сохранить для будущего свой облик...

– Что ж, может быть, в твоих словах есть доля правды. А если жизнь не угасла?.. Не приземлились ли мы в месте, где жители этой земли чтут предков? Ведь у нас на Унете существовал в древности обычай увековечивать памятными знаками такие места.

– Во всяком случае, надо прихватить с собой несколько таких изваяний...

На пятый день погонщики купеческого каравана, следовавшего в столицу, подобрали одного из тех, кто по велению султана отправился в погибший город. После того как сердобольные караванщики напоили его, звездочет Рахматулла назвал себя и, попросив доставить его ко двору повелителя правоверных, впал в забытье.

Когда придворные лекари привели звездочета в чувство, он предстал пред очи султана, его визирей и высшего духовенства.

– Почему только ты один выбрался из этого города? – спросил хозяин дворца.

– О властелин, все мои сотоварищи остались там: одни обратились в золотые изваяния, а другие умерли в желтой пустыне.

– Он не в своем уме, повелитель, – заметил один из чиновников. – Жаркое солнце расплавило ему мозги.

– Помолчи, – остановил его султан.

Выслушав подробный рассказ Рахматуллы, он задумчиво сказал:

– В его речах нет следов безумия – он говорит складно и толково... А что думает по поводу услышанного нами великий муфтий?

Служитель аллаха приподнялся с подушек и, приложив к груди руку, ответствовал:

– Я думаю, о надежда ислама, что звездочет говорит правду... Видно, аллах в назидание нам обрушил на грешный город свой гнев. А те двое великанов, источавших свет... может быть, это святой Хызр и святой Хусам?

После обсуждения событий, последовавших за падением звезды, султан разослал во все концы страны указ, в котором извещалось: всевышний покарал нечестивцев, обратив их в камень. Доступ в проклятое место отныне воспрещался. Но сразу же поползли слухи о том, что в погибшем городе все: дома, люди, сама земля – превратилось в золото. Некоторые смельчаки стали проникать в проклятый аллахом край, но те немногие, кто возвращался, вскоре умирали от незнаемого недуга. И суеверный страх перед Неведомым отбивал у других охоту отправиться за "золотом святого Хызра". Горячие ветры заносили город песком и пылью, принесенной с полей Ферганы...

Шли годы, под ударами кочевников рушились государства, жизнь возрождалась на новых местах, и падение звезды постепенно забылось, остались в памяти иных поколений лишь смутные легенды, предания о святом Хызре.

Возвращаясь с похорон доцента Бекмирзаева, некоторые вполголоса говорили: "Сам себя загубил. Да и эти раскопки – они же бессмысленны". Уже на следующий день после его смерти институтским начальством была высказана мысль о том, что пора прекратить работы, проводившиеся Бекмирзаевым в Язъяване. Это встревожило Даврана Хасанова, который под руководством Бекмирзаева участвовал в раскопках. Поэтому сразу же после похорон он выехал в Язъяван, чтобы привести в порядок документацию экспедиции и подготовить аргументы в пользу продолжения археологических изысканий.

И когда спустя полмесяца из центра поступило указание прекратить работы, Давран написал докладную, в которой приводил расчеты доцента Бекмирзаева, свои умозаключения, и просил разрешения продолжить раскопки. Еще через неделю в лагерь экспедиции прибыл однокурсник Даврана Нияз Мансуров – щеголь, словно сошедший со страницы журнала мод, с тонкими, словно выщипанными, бровями, усиками. Увидев его издали, Давран ощутил досаду: вместо того чтобы прислать знающего специалиста, институт командировал этого пройдоху. То, что совершенно чуждый научным интересам парень благодаря большим связям чувствовал себя спокойно на этом поприще, вызывало неприязнь не только у Даврана, но и у многих археологов. Давран учился вместе с ним пять лет, бывал с ним на практике, но ни разу не видел, чтобы он копался в земле или проявил хоть какой-то интерес к находкам. И тем не менее Нияз получил диплом об окончании вуза. А вот теперь именно его направили на месте решить судьбу раскопок в Язъяване.

Когда они поднялись на каменистый бугорок, Нияз, вместо того чтобы слушать объяснения коллеги, принялся отряхивать запыленные штанины.

– Куда ты меня тащишь?! – возмутился он, когда Давран направился было к лабиринту раскопок. – Я и отсюда вижу, что вы, словно суслики, копаетесь в земле. Ты покажи мне найденные вещи.

– Разве ты не видел их в институте?

– Да видел какие-то пять-шесть черепков, – с иронией ответил Нияз.

– При раскопках Афрасиаба [городище близ Самарканда, где в I тысячелетии до н.э. находилось крупное городское поселение] сначала тоже были найдены глиняные черепки, – парировал Давран.

Ничего не ответив, Нияз достал из нагрудного кармана сигару и откусил кончик ее. Долго отплевывался от табака, затем прикурил и с важностью стал осматривать панораму раскопок.

– Говоришь, Афрасиаб? – Он, видно, не привык еще к сигарам или нечаянно слишком глубоко затянулся; во всяком случае, начавший душить его кашель не дал ему договорить до конца.

– Да и Помпеи – там тоже начиналось с черепков, – вновь с усмешкой произнес Давран.

Нияз откашлялся, потушил о каблук сигару, положил ее в футляр и сунул в карман.

– Времена Помпеи и Афрасиаба прошли, дружище. На твою и мою долю не выпадут такие грандиозные открытия. Поэтому, как говорится, по одежке протягивай ножки. Какой смысл мучить себя и людей, тратить колоссальные средства ради того, чтобы откопать захудалый кишлак?

– Конечно, можно никуда не ездить и строчить диссертации на материале прежних раскопок. Я слышал, что некоторые так и делают...

Нияз понял намек и, нахмурив брови, резко сказал:

– Ученый совет пришел к выводу, что в твоих сообщениях нет стоящей информации.

– А может быть, некоторые всезнающие товарищи ввели в заблуждение членов ученого совета относительно содержания моей докладной?

Теперь Давран намекал на "руку" Нияза – его родственника, занимавшего руководящий пост в институте.

– Я приехал сюда не по желанию отдельных товарищей.

– Если бы и ученый совет придерживался твоей позиции, то не было бы никакой надобности в твоем приезде. Направили бы категоричный приказ о прекращении работ, и все.

– Возможно... Однако я приехал не с дурными намерениями. Поговорим без насмешек. Ты меня не любишь, мне это хорошо известно. Я тоже не соскучился по тебе и приехал не затем, чтобы повидать тебя... Лучше, когда мужчины разговаривают в открытую. Никто из нас не должен друг другу. Мы не оспариваем с тобой одно кресло. Я собираю урожай со своего поля, а ты – со своего.

– Твое определение очень образно... Ну-ка, угости сигарой, подымим.

– Ты подумал, что было бы, если бы приехал не я, твой однокашник, а другой?.. – начал Нияз.

– Другой, по крайней мере, со всей серьезностью отнесся бы к нашей главной находке – кисти руки, выполненной из неизвестного материала.

– Да мало ли как мог сюда попасть обломок индийского культового изваяния?

– Но манера совсем не похожа на манеру скульпторов, создававших индуистские и буддийские статуи.

– Ты уже перерыл сотни тонн грунта, а других подобных находок пока нет.

– А эта найдена всего за три дня до смерти Бекмирзаева. С тех пор работы велись черепашьим темпом... Надо по-настоящему раскопать Язъяван.

Нияз досадливо поморщился и стал озираться по сторонам – спор явно наскучил ему.

– Послушай, Давран, я устал с дороги. Подумаем об отдыхе. И давай не будем напрасно ломать копья. По возвращении я скажу, что не пришел к определенному мнению. Предложу вызвать тебя. Приедешь и будешь сам сражаться за эту яму.

Они повернули назад. Давран понял, что Нияз и на сей раз хочет выйти сухим из воды. С одной стороны, он вроде бы и заступался за Даврана. На самом же деле он не хочет связывать себя никакими обязательствами. Нияз прекрасно знал, что для прекращения работ нет ни одной веской причины, что разговор об этом шел только в узком кругу. Но ему известно, что многие годы один из руководителей института, дядя Нияза, был на ножах с доцентом Бекмирзаевым, вследствие чего каждое начинание покойного наталкивалось на препятствия.

– Можешь уделить мне один день? – спросил Нияз, когда они подошли к палаткам лагеря.

– А что?

– Срок командировки – неделя. Я слышал, здесь есть хорошие места для отдыха.

Давран давно уже соскучился по родным, но события последнего времени не позволяли и думать о поездке к ним. Неожиданное предложение Нияза пришлось как нельзя кстати. "Да, не худо бы немного развеяться", – решил он и сказал:

– Ладно, завтра придумаем что-нибудь.

На землю опустились сумерки. Рабочие экспедиции уселись вокруг костра. Вода в закопченном до черноты чайнике быстро закипела и выплескивалась из-под крышки, словно грозя потушить огонь. Обугленные ветки шипели, густой пар поднимался над костром, но хворост быстро вновь воспламенялся, и жаркие языки пламени снова принимались лизать чайник. Наконец Давран железным крюком подцепил его за ручку и поставил на траву. Бросил в кипяток пригоршню заварки, немного погодя налил чаю в пиалу, вылил его опять в чайник, повторил эту операцию дважды, чтобы напиток заварился покрепче. Обычно вечера возле палатки сопровождались веселой болтовней, песнями, однако сегодня разговор не клеился. Даже чай не допили до конца. Всех коробила заносчивость гостя, его начальственный тон.

Нияз отправился спать в палатку. Давран поставил свою раскладушку на свежем воздухе. Бросил на нее шерстяное одеяло и лег на спину, заложив под голову руки. Спать не хотелось. Смотрел в небо, усеянное звездами.

"Просто я одинок, – думал Давран. – До поры до времени вокруг меня единомышленники. Но когда начнется схватка, многие, очень многие выйдут из игры. Вот и Асад Бекмирзаевич – помощников и учеников у него было много. А когда встал вопрос об отправке письма в академию по поводу конфликта между Бекмирзаевым и его противниками в институте, один сказал: "Я недавно женился в третий раз, опозорят меня", другой произнес: "Я член ученого совета, подписать не могу", а третий колебался: "Я никак не разберусь, кто же прав". В итоге все молодцы, которые поддерживали его словесно, остались верны поговорке: "Не будь ни началом, ни концом палки". И Асад Бекмирзаевич один предстал перед президентом академии. Сообщенные им факты подтвердились, в институте произошли изменения. И тем не менее ему на всю жизнь пришили ярлык смутьяна. Асад Бекмирзаевич боролся за правду. А лаврами был увенчан родич этого Нияза. А Нияз, пожалуй, добьется большего, чем его дядя. Еще недавно он воротил нос, едва заговаривали про археологию. Десяти самым лучшим лекциям он предпочитал один плов, приготовленный с друзьями в чайхане. А теперь приехал поучать меня".

– Мулла Давранбек, вы еще не спите?

Услышав знакомый голос, Давран отвлекся от своих размышлений. Поднялся с раскладушки.

– Почти угадали, – улыбнулся Давран и указал место рядом с собой. Садитесь, Игитали-ака.

Однако ночной гость не воспользовался приглашением, а примостился на корточках возле ствола акации. Высыпав из склянки на ладонь немного насвая [жевательная смесь из золы и табака], бросил его под язык. В экспедиции этот человек недавно, по его рассказам, ушел из колхоза после ссоры с очковтирателем-раисом [председателем]. Дом его был недалеко от места раскопок, поэтому он не ночевал в лагере, а приходил на работу утром и уходил вечером. Но случалось, что он засиживался за оживленной беседой и оставался в палатке вместе с другими рабочими. Пятидесятилетнего Игитали-ака уважали все участники экспедиции и в основном молодые парни, он же относился к ним как к родным сыновьям.

– По мусульманскому календарю сегодня двадцать седьмая ночь месяца рамазана. Раньше все ждали с наступлением темноты появления святого Хызра, – проговорил Игитали-ака, стряхивая с ладони остатки наса. – Я тоже ждал. И отец мой ждал. Наверное, и дед ждал. Однако никто из нас не видел Хызра. Говорили: если Хызр появится в эту ночь, то кругом становится светло, как днем, и любая вещь, к которой прикоснешься, превратится в золото. В давние времена одна женщина из нашего кишлака увидела святого и с испуга схватила своего ребенка, чтобы защитить его. В тот же миг малыш превратился в золотую статую. Погоревала она, погоревала, а потом нужда заставила ее отпилить один палец у изваяния и продать ювелиру. Ровно через год, в ту же ночь Хызр явился вновь. Теперь женщина ждала его и, едва увидела святого, схватилась за статую ребенка. Малыш ожил, но в том месте, где был отпилен палец, полилась кровь. В детстве я не раз слышал эту легенду и верил в нее. Теперь-то никого не удивишь такими рассказами, ответят – сказки.

Кончив говорить, Игитали-ака выплюнул насвай, вытер рукавом халата губы.

– Мы ведь неграмотные были, вот и верили всему.

– Это хорошо, что верили, Игитали-ака, – сказал Давран. – Есть такие, которые сами ни во что не верят и другим морочат голову. Мой учитель Асад Бекмирзаевич тоже знал эту легенду. Именно предание о святом Хызре, появлявшемся здесь, заставило его начать раскопки в Язъяване. Так что, как видите, и ученые иногда верят в сказки.

– Пять пальцев не одинаковы... Недавно вы ходили по раскопкам вместе с одним щеголем. Прошел слух, что будем сворачивать работы.

– Это пока неизвестно.

– Вам-то все равно. Не здесь, так в другом месте будете продолжать свою работу. А мне куда деваться? Придется вернуться. Причем вернуться "с повинной" в колхоз. Переехать в город или в другое место не смогу прикипела душа к родным местам.

– Нет, Игитали-ака, для меня не безразлично, где копать. Если хотите, я не меньше вашего патриот Язъявана. Верю, что здесь, у нас под ногами, скрыты волнующие тайны ушедших веков.

– Удачи тебе, дорогой. Ты достойный продолжатель покойного Асаджана он тоже до бесконечности мог говорить о Язъяване.

– Спасибо за теплые слова, Игитали-ака. Не знаю только, дадут ли мне докопаться до этих тайн... Вот и приходится ловчить, избегать открытого столкновения с противниками Асада Бекмирзаевича. Завтра везу щеголя на прогулку. Вернусь, буду думать, как спасать дело учителя.

– Куда вы хотите поехать?

– На Сырдарью.

– В таком случае прихватите меня с собой. Я заядлый рыбак. Добуду рыбы на уху.

Давран молча кивнул, Игитали-ака поднялся, протянул руку для рукопожатия. После его ухода археолог долго не мог уснуть. Взгляд его был устремлен в черную бездну, усыпанную звездами. Оставаясь один на один с этим небом, Давран всегда впадал в какое-то оцепенение. Вот и теперь, неподвижно глядя на яркую звезду, сиявшую хрустальным блеском, Давран дал свободу своим мыслям.

Собираясь в дорогу, путешественник мечтает об открытиях, о прекрасных молодых планетах. Если его надежды не сбываются, то и путь домой ему не в радость. А если к тому же с твоим полетом связаны надежды миллионов тогда неудача миссии причиняет подлинные страдания.

Когда Ниг взял обратный курс на свою родную планету Унет, он чувствовал себя именно таким горе-путешественником. Внезапная, необъяснимая смерть Кива спутала все их планы. Пришлось свернуть программу исследований и ограничиться лишь осмотром маленького участка планеты. Поместив тело Кива в вакуумную камеру, Ниг уже не отваживался отходить далеко от корабля. Взяв образцы минералов, пробы грунта на разных глубинах, он выбрал из множества изваяний два и поместил их в контейнер с прочими находками. Даже это было нарушением инструкции, обязывавшей прекратить экспедицию в случае смерти одного из членов экипажа. Но нельзя же было вернуться с пустыми руками.

Пока звездолет набирал ускорение, Ниг следил за работой систем жизнеобеспечения. Когда датчики возвестили о том, что достигнута крейсерская скорость, космонавт проверил работу роботонавигаторов и вошел в камеру сна.

Пробудился Ниг от какого-то толчка. Когда он освободился от ремней и поднялся с ложа, то едва мог двигать руками и ногами – они словно налились свинцом, все тело ломило. Ниг прислонился к стене, обхватив ладонями голову. Вдруг быстро открылась дверь и показалось чье-то лицо. Ниг не успел рассмотреть его, потому что дверь бесшумно закрылась с такой же быстротой. Ниг бросился в ярко освещенный коридор. Никого. Он направился к вакуумной камере. Заглянул внутрь через перископ: труп был на месте. В тот же миг за спиной космонавта послышались вкрадчивые шаги. Кто-то проскользнул в кабину управления. Противный зуд пробежал по телу, кожа покрылась фиолетовыми пятнами. "Волнуюсь", – мелькнуло в сознании Нига. Он снял с предохранителя аннигилятор и направился в кабину. Но здесь тоже никого не было. Космонавт обессиленно повалился на сиденье пилота. С минуту прислушивался к гудению приборов. И снова окаменел от страха кто-то сзади положил руку ему на плечо, прошелестело чужое дыхание. Ниг резко обернулся, выставив вперед аннигилятор. И снова никого не увидел. Он сходил еще раз к вакуумной камере, убедился, что труп Кива на месте, осмотрел все закоулки корабля и вернулся в кабину.

"Что это? Галлюцинации? Нервы сдали, не могу взять себя в руки? Опять кто-то ходит. Шаги. Несуществующего. Почему я боюсь? Разве Несуществующий страшен? Ведь он есть только в моем воображении?.. Но откуда он взялся? Почему я позволил ему занять место в моем сознании? Еще не пройдена и половина пути. Я одинок на корабле. Только я один. Больше никого нет. И шагов нет. Я один. Я один..."

Ниг подключился к аппарату психотерапии. Когда нервы несколько успокоились, вновь вошел в камеру сна. Он снова проснулся от непонятной тяжести. Все тело ломило. С трудом поднялся, прошел в кабину управления. Ровное гудение приборов. Никого. Ниг опустился в кресло и впал в забытье. Ему привиделся Фид. Серьезный взгляд, редкая растительность на лбу, толстые фиолетовые губы скорбно выпячены. И голос – грубый, скрипучий.

– Мы проиграли, Ниг. И приговор должны вынести сами.

– Приговор? Зачем?

– Новые порядки требуют от нас безошибочной работы.

– Такие порядки могут установить только невежды.

– Воля ученых часто находилась в руках невежд.

– Я не понимаю, чего вы добиваетесь.

– Мы должны вынести приговор.

– Какой приговор?

– Как ты смотришь на самоаннигиляцню?

– Такая дикая мысль никогда не могла прийти мне в голову.

– Подумай!

– Это безумие, Фид!

– Подумай!.. Это самый верный путь...

Ниг вскочил с кресла. Протер глаза. Опять галлюцинации? Надо сосредоточиться и выгнать из головы все нелепые мысли. Но успокоение не приходило, Ниг машинально принялся барабанить руками по стене – привычка, оставшаяся со времен обучения в центре космоплавания. Но движения были необычно затруднены, тяжесть не покидала его. Ниг перевел взгляд с приборов на стену и чуть не вскрикнул – на руках у него было не по три, а по пять пальцев. Столько же, сколько у каменных изваяний на Эрл! Космонавт, шатаясь, поднялся и вышел из кабины. Снова посмотрел на руки. Нет, пальцев не пять, а как всегда, три. Значит, опять галлюцинации. "Проклятые памятники! Вся эта чушь лезет в голову из-за них!" Он бросился в грузовой отсек, стал лихорадочно вскрывать запоры герметического контейнера с образцами, взятыми на Эрл. Но вовремя одумался и остановился. "Опять грубейшее нарушение инструкции. Если случайно допущу микроорганизмы планеты в атмосферу корабля, они попадут и на Унет. Это может вызвать катастрофу... Надо привести себя в порядок..."

Ниг надолго включил агрегат психотерапии, а затем сразу же направился в камеру сна, закрепил себя на ложе ремнями и мгновенно уснул. Робосторож разбудил его перед самой посадкой на Унет.

Услышав о том, что Ниг вернулся, Фид не смог усидеть дома. Но и пойти к старому другу долго не решался. В неудаче экспедиции он винил только себя: ведь это он двадцать два года назад заявил, что на одной из планет, обращающихся вокруг отдаленной звезды Тэт, должны быть условия для жизни, и она сможет принять переселенцев с Унета.

К тому времени его родная планета сделалась гигантским кладбищем. Стремительно вымирали последние виды растений и животных, естественная среда обитания сделалась небезопасной и для унетян, породивших эту всепожирающую цивилизацию. И за такой исход развития были ответственны администраторы и менеджеры. Ведь ученые заранее предсказали наступление такого момента, когда ситуация выйдет из-под контроля, и били тревогу, предупреждая об опасности. Однако население Унета, ослепленное успехами техники, не обратило внимания на предостережения и восприняло их как предположения скептиков. "Уму непостижимо" – это определение стало обиходным для всех и каждого. Скорость уму непостижимая. Мощность уму непостижимая. Погоня за самым-самым привела к загрязнению окружающей среды в уму непостижимой степени. Однако это явление признали только тогда, когда оно сделалось очевидным. И все-таки унетяне не нашли в себе сил самоограничиться, а когда на планете не осталось свободной земли и поверхность ее полностью перешла в услужение менеджеров, наступил кризис. То, что сначала объявлялось победой разума над законами природы, обернулось поражением. Экономика, нацеленная на погоню за барышами, начала рушиться. Благосостояние населения Унета пошатнулось. Вот тогда-то и бросились в космос за спасением. Долгие годы поисков ничего не принесли ученым не удавалось обнаружить планету, пригодную для заселения. И тут явился Фид со своими расчетами. Планету, открытую им, назвали "Эрл", что значит "Надежда". Надежда на продолжение жизни. Ибо впереди унетян ждала пустота. Голая земля. Без единого живого существа, без единого зеленого кустика. И только осевшие, полуразвалившиеся здания, громоздящиеся повсюду, останутся свидетельствами жизни, что когда-то была на Унете... Таким видели завтрашний день планеты ее обитатели. С тем большим воодушевлением принялись за подготовку экспедиции на Эрл. Судя по данным Фида, состав атмосферы был там почти идентичен составу атмосферы Унета. К тому же спектроскопические исследования показали, что на далекой планете есть вода.

Если бы кто-нибудь из ученых сотню лет назад объявил, что на одной из далеких планет может существовать жизнь, он наверняка не был бы вознесен на такие высоты славы, как Фид. Его открытие заняло бы место среди обычных ежедневных новостей. Но в иную эпоху, когда жизнь Унета висела на волоске, а исследования ученого привели к таким обнадеживающим результатам, в сердце каждого унетянина зажегся огонь надежды. Именно поэтому Фиду повсюду воздавались почести.

Для полетов автоматов, для контрольных проверок не было времени. Поэтому перед выдающимися исследователями Нигом и Кивом была поставлена задача: долететь до Эрл, опуститься на ее поверхность, изучить возможную среду обитания на месте, при встрече с разумными существами установить контакт. Чтобы обезопасить космонавтов от поражения неведомыми микроорганизмами, была разработана аппаратура, обеспечивавшая кораблю и его экипажу большую зону защитного излучения. И вот теперь корабль Вернулся. Надежда рухнула.

Ниг, живой, но с симптомами психического расстройства, рассказывает о преследовавших его галлюцинациях. Кив погиб от неизвестной причины несмотря на все меры предосторожности, принятые космонавтами. Главный итог экспедиции – условия на Эрл опасны для жизни унетян. Этого достаточно, чтобы перечеркнуть судьбу Фида.

Сердце его сжалось. Душе захотелось безлюдья, широкого простора. Просторы... Где они есть? Теперь это просто метафора. Мы привыкли к узким ущельям между зданиями, только вот душа не может привыкнуть, атавистическая тяга к воле все живет в ней.

Сейчас все спят, подключившись к своим любимым программам проектора сновидений. Только Фид не может уснуть. Вот уже несколько дней он мучается от невозможности забыться – импульсы проектора искажаются, и вместо приятных сновидений он видит кошмары. И никому не поведаешь о своем горе. Есть ли кто-нибудь, кто разделил бы с ним его печаль?!

На цыпочках, чтобы не разбудить соседей, Фид вышел в коридор, проехал в капсуле подъемника до первого этажа и попал в сквер. Было душно. Он и сам не знал, куда идет. Душа требовала широты, простора. Он понимал, что такого места ему не найти, но все шагал по каменным плитам, устилавшим улицы спящего округа Вау 35/12.

Под утро он добрался до рощи. В пору Покорения Природы (так именовалось это время велеречивыми администраторами) унетяне оставили от каждого леса такие вот рощицы, как память о дикой растительности, некогда покрывавшей планету. И теперь Фид искал успокоения на этом клочке побежденной природы.

Тесен мир. Нет ни пяди свободной земли. "Но где-то должен быть простор, который может дать утешение душе, – думал ученый. – Пусть даже не будет света. Ощущение простора необходимо человеку! Без этого невозможно... Неужели я брежу? Глупец... Это сказывается бессонница. Я мечтаю о мираже..."

Глаза его воспалились, в горле пересохло. Ему казалось, что стеклянные громады зданий, переливающиеся под первыми лучами солнца, наступают на крохотную рощу и вот-вот сомкнутся...

Фид вошел под сень деревьев. Сначала он шагал по вытоптанной глинистой тропинке, затем ступил на покрытую нежной травой сырую землю. Машинально, сам того не замечая, Фид срывал листья с деревьев, щипал травку и задумчиво жевал зелень.

Поднялся легкий ветерок, и Фид вдруг ощутил знакомый запах – затхлый и приторный запах Приюта. Ему ли было не знать его: ведь он долго возглавлял Комиссию по водворению провинившихся ученых. Он часто бывал в Приюте содержавшиеся здесь лишались возможности заниматься наукой за тот ущерб, который они нанесли обществу своими ошибочными гипотезами или проектами... Трижды в день их подключают к источнику физиологического раствора. Иногда питания не положено. Одинаковые балахоны. Гладко выбритые лбы – знак отверженности. Теперь Фиду предстоит занять лежак в Приюте – вот цена его ошибки в расчетах... Но откуда здесь этот запах? Он встревоженно озирается, но ничего не видит, кроме корявых стволов листвы. Сделав несколько шагов, останавливается: пара горящих глаз воззрилась на него из сплетения ветвей. Фид сразу узнает этот взгляд: "Ты Пим?!" Грузное тело обрушивается на землю, и узник Приюта, путаясь в полах нелепого балахона, бежит прочь. "Стой, Пим! Я не собираюсь причинить тебе зла!" – кричит Фид и бросается вслед за беглецом. Он скоро настигает своего бывшего коллегу питание в Приюте явно не способствует упражнениям в беге. Пим в испуге закрывает бритый лоб руками, кожа его покрывается фиолетовыми пятнами. "Как ты попал сюда?" – спрашивает Фид. Молчание. Оба долго смотрят друг другу в глаза.

Фид вспоминает: это ведь он первым потребовал, чтобы Пима отправили в Приют. Нет, он не сожалеет о своем тогдашнем решении. Пим давно должен был быть направлен в заключение. По его вине высохло большое озеро. Когда стало известно, что уровень воды в нем из года в год падает, перед унетянами возникла дилемма: сохранить озеро, невзирая на большие расходы по его спасению, или отказаться от вмешательства, предоставить водоем собственной несчастной судьбе. Выгоды первого решения проблемы не покрывали бы и половины расходов. Конечно, и во втором случае не избежать бы убытков. Однако предполагаемая прибыль от освоения дна высохшего озера в будущем должна была превзойти их. Пим встал на защиту второго решения. Он представил убедительные расчеты, обещавшие прибыль, и рекомендовал не дожидаться естественного высыхания озера, а "помочь" ему. Приступили к осушению, и через короткое время по дну можно стало ходить. Поначалу выгоды были немалые – появилась новая территория для застройки. Пиму вручили награду, его имя то и дело мелькало в речах администраторов. И только по прошествии многих лет унетяне убедились, что осушением озера был нанесен непоправимый ущерб природе, резко изменился климат большого района, пострадала экономика. Общие потери оказались в итоге огромны. И тогда Комиссия постановила: Пим лишается всех знаков признания и заключается в Приют.

Ученый повернул обратно. Выйдя из рощи, он увидел знакомую фигуру у входа в его дом. Сердце Фида учащенно забилось, но он продолжал спокойно шагать, словно ничего не случилось. Когда взгляды их встретились, он сказал только: