Текст книги "Роузуотер. Восстание"
Автор книги: Таде Томпсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава восемнадцатая
Жак
Перед самым пробуждением Джек осознает, что спит. Снимая кожу для чистки, он обнаруживает под жировой прослойкой микросхемы. Их немного – лишь несколько штук среди мышц и костей. Открыв глаза, Джек сперва пугается, что забыл снова надеть кожу. Он садится, дожидаясь, когда сон улетучится, а потом перекатывается влево и устраивается между ног спящей жены. Он лижет ее и целует, пока ее руки не начинают гладить его волосы, а потом не вцепляются в них. Когда они меняются местами, оргазм приходит довольно быстро. Джек принимает душ с гелем на основе конопли и на этот раз пользуется лосьоном для тела с продуктами плаценты. Он не бреется. Легкая щетина создаст образ усердно трудящегося мэра. У Джека есть план. Он начнет с публикаций, намекающих на то, что президент как-то связан с гибелью людей возле библиотеки в Атево. Джек уделит время поиску уязвимостей своего противника, а потом обратится к своим избирателям лично. Его немного раздражает, что, вместо того чтобы управлять Роузуотером, он вынужден будет вновь продавать себя, а если потребуется – обращаться к пропаганде. Лора говорила, что люди не забудут всего, что он сделал, однако Джеку известно то, о чем она умолчала: что люди ненадежны и легко ведутся на обман. У демократии есть свои преимущества, но честные выборы в их число не входят. Нет, Джеку придется включить политика на полную катушку, как он уже делал раньше. Когда он выходит из апартаментов, его ждут Лора, Дахун и один из телохранителей.
– Доброе утро, господин мэр. – Лора со своим ментальным планшетом уже готова к работе.
– Нам придется изменить расписание, чтобы уместить в него посещение пострадавших в больницах…
– Уже сделано, – говорит Лора.
– И я хочу, чтобы вечером прошел митинг. Только в северных районах – в южных можно и завтра.
– Сэр, а это разумно?
– Нам нужно преимущество. Пока что этим поездом управляет президент. Мне нужно время в кабине машиниста.
– Да, я понимаю. Я все организую.
– После брифинга по вопросам безопасности можно будет устроить обмен идеями.
Лора неловко мнется.
– Что такое?
– Брифинг отменен.
– В этом нет нужды. Взрыв не помешает нам его провести.
– Это не мы отменили брифинг, сэр. Команда президента заявила, что до окончания выборов информация, касающаяся вопросов национальной безопасности, нам сообщаться не будет. Они сказали, что это якобы предоставит нам несправедливое преимущество.
– Но мне же нужно ебаным городом управлять!
– Простите, сэр. Никакие мои слова их не убедили.
Джек кивает, берет себя в руки и продолжает идти по коридору.
– Расскажи мне, что нам известно о Ранти, – о том человеке, который надеется меня заместить.
– Он урод, – говорит Лора.
– Необязательно в таких выражениях.
– Я… имела в виду, с медицинской точки зрения. Он – из тех перестроенных, с которыми что-то пошло не так.
Лора проводит рукой над телефонной ладонью Джека, и вибрация оповещает его о передаче информации. Он видит молодого мужчину в костюме и тюрбане. Выглядит тот вполне обыденно.
– А что под тюрбаном?
– Смахните влево.
Лицо остается тем же, однако выше линии роста волос череп Ранти превращается в кратер. Никакого мозга, лишь холмы и долины розовой плоти.
– А чем он…
– Смахните влево.
На следующей фотографии Ранти заснят без рубашки. Вместо живота у него огромное лицо. Два глаза – по одному под каждым соском. Плоский нос и рот, протянувшийся от одного бока к другому.
– Это борода или лобковые волосы?
Лора пожимает плечами.
– Над верхним лицом у него контроль минимальный. А глаза, кажется, вообще не видят, поэтому он носит специально сшитую одежду.
– И каков в данном случае дипломатический этикет? Мне ему на голову смотреть или на живот?
– Не знаю, сэр. Это его первая проба сил в политике.
– А кем он был до вчерашнего дня?
– Продавцом автомобильных аккумуляторов.
Иисусе.
– У вас назначена встреча со специалистами по качеству воздуха, сэр.
– Зачем? У нас прекрасный воздух и низкий уровень атмосферных загрязнений.
– Да, сэр. Из-за этого они и просят о встрече. Они хотят знать почему.
– Я не могу сейчас об этом думать, но поговорю с ними потом. А пока – можно я доберусь до кабинета и усядусь в своем личном пространстве с чашечкой горячего кофе?
Но этому не суждено случиться. В его офисе, в его кресле, сидит сногсшибательная женщина. Высокомерная, опьяненная властью, которая позволяет ей застать его врасплох. Кажется, наступила неделя сюрпризов. Джек бросает на Дахуна взгляд, в котором читается: «Разве я не для того тебе деньги плачу, чтобы ты не давал случаться вот такому?»
– Господин мэр, меня зовут Феми Алаагомеджи.
Джек слышал об Алаагомеджи. Таблоиды прозвали ее ведьмой, потому что она якобы убила своего мужа. Джек знает, что это не так, – однако она осквернила его останки, сымитировав массовое захоронение. Она уже давно стала главой О45 – после того как неподалеку отсюда Полынь уничтожила всю верхушку отдела. А еще она прекрасна, точно грех. Джек недовольно стоит перед собственным столом и ждет.
Она указывает на потолок и цокает языком.
– Узор вашей лепнины содран с «Большой волны» Хокусая. Кич.
– Внутренней отделкой занимался не я. Простите, но зачем вы здесь?
– У этой встречи будет еще один участник, – говорит Алаагомеджи.
– И кто это? – спрашивает Джек.
Дверь открывается, и входит Ранти.
– Вот кто, – отвечает Алаагомеджи.
Джек взрывается.
– Вы не смеете…
– Сядьте оба. Жак, завали ебало. Тебе будет полезно это выслушать. Всем помощникам и телохранителям покинуть помещение. Сейчас же.
Лора смотрит на Джека, и тот кивает.
– Я хотел бы выразить формальный протест. Меня не поставили в известность, – говорит он, главным образом для того, чтобы дать себе время подумать.
– Ранти тоже не поставили, однако он не жалуется; впрочем, твой протест услышан.
– Я рад здесь быть, – говорит Ранти, точно послушная марионетка.
Его губы не двигаются, а голос приглушен и доносится из складок агбады[17]17
Агбада, или бубу, – традиционная африканская мужская одежда, просторная туника с широкими рукавами.
[Закрыть]. Как хоть он под ней дышит? Эта… маска на его голове улыбается, показывая зубы. Они ослепительно-белые. Должно быть, для еды он верхний рот не использует.
– Вы оба здесь, потому что президент хочет, чтобы я передала вам сообщение. Считайте меня рефери в этом соревновании. Ему нужна чистая и честная борьба.
– Не сомневаюсь, – говорит Джек.
– Мой отдел – мои агенты – проверят вашу благонадежность. Жак через это уже проходил. Результаты проверки будут обнародованы. Ранти, есть ли что-то, что я должна знать на этом этапе? Что-то такое, что может помешать вам занять государственный пост?
Марионеточная голова медленно качается из стороны в сторону.
– Мне нечего стыдиться. Вы можете получить доступ ко всем моим системам, взять мою кровь на анализ и опросить всех, кого пожелаете. Я хочу только служить Роузуотеру.
– Этого-то я и боялась, – говорит Феми Алаагомеджи. А потом поднимает руку с колен и стреляет Ранти в голову.
Джек ошеломлен, он моргает от кровавых брызгов и шока. Рука Феми все еще вытянута, неколебима. Револьвер старый, должно быть, двадцать второго калибра, антикварный, с перламутровой рукоятью; он курится дымком. Окровавленный тюрбан Ранти валяется в двух футах от него. Его тело все еще сидит, а Алаагомеджи, похоже, ждет, когда оно упадет.
– У него мозг в животе, – сообщает Джек.
– Знаю, – говорит Алаагомеджи. – Я хотела узнать, известно ли это тебе и поделишься ли ты со мной.
Она вскакивает на стол Джека – четырехсотлетний, из черного дерева – и снова стреляет, но промахивается, потому что Ранти приходит в движение: ползет по-крабьи, на четвереньках, виляя из стороны в сторону, – и попасть в него оказывается на удивление непросто.
– Дахун!
Дверь распахивается, и Дахун, вооруженный, оглядывает происходящее. За его спиной стоит Лора.
– Мы стреляем на поражение? – спрашивает он.
– Теперь – да, – отвечает Джек.
Агбада превращает Ранти в бесформенную массу, и понять, куда нужно стрелять, трудно. Дахун поражает его из плазменного пистолета. Запах ионизированного газа наполняет комнату, пока они разрезают одежду, чтобы убедиться, что Ранти действительно мертв. Местами он сгорел, местами – тошнотворно прожарился.
Дахун методично разрезает агбаду на мелкие полоски, а потом проводит над ними и над трупом каким-то прибором. Когда он подтверждает, что никаких записывающих устройств нет, Джек поворачивается к Алаагомеджи.
– Какого хуя ты творишь?
– Спокойно. Должна сказать, вживую ты разочаровываешь. Мне говорили, что ты куда более… сдержан.
– Ты только что убила президентского кандидата.
Алаагомеджи грозит ему пальцем.
– Не я, а мы. Мы только что убили президентского кандидата.
– В каком это смысле?
– В тот момент, когда ты сказал мне, где у него мозг, Джек, ты стал моим сообщником. Джек Жак – что надо вожак, верно?
Джек отвешивает ей пощечину тыльной стороной ладони. Алаагомеджи валится назад, скатывается со стола и приземляется рядом с мусорной корзиной; утрата достоинства сопровождается промельком белых трусиков. Когда Джек подходит к ней, Алаагомеджи наставляет на него револьвер.
– Чего ты добиваешься? Что тебе приказал президент?
– Я немножечко преувеличила свою роль. Президент знает, что я в Роузотере – и все. – Она умолкает, чтобы слизнуть кровь из уголка губ совершенно змеиным движением. – Мне нужно было, чтобы ты стал моим сообщником. Это важно.
– Не сработает. Здесь установлены камеры.
– Можешь проверить запись.
Дахун подходит к Джеку и шепчет:
– Белый шум.
– Я не дилетантка, а времени у нас немного.
– «Времени у нас немного»? Да ты только что войну объявила!
– Война уже идет, господин мэр. Ты разве не знал? – Алаагомеджи встает и поворачивается к окну. – Вот твой враг: купол, пришельцы. Мы воюем, и они побеждают.
– Сэр… – начинает Лора, но Джек жестом велит ей умолкнуть.
– Расскажи мне, – говорит он. – Как можно проще. Представь, что я дурак.
Алаагомеджи фыркает.
– Мне и представлять не надо.
– Чего ты хочешь добиться?
Она медленно встречается с Джеком глазами.
– Твоя политическая карьера, – а возможно, и жизнь – закончилась в тот момент, когда ты попросил о суверенитете. Остальное было лишь вопросом времени. Сберечь власть ты сможешь только одним способом – провозгласив независимость.
– Мы не готовы к гражданской войне.
– И никогда не будете. У правительства всегда будет больше пушек и солдат. Но у вас есть Полынь. Ты знаешь, как были определены границы города?
– Да, город начинается на линии, за которой ганглии не поджаривают вторгающуюся технику.
– Вот именно. Будет блокада. Это неважно. У нас есть еда, бесполетная зона над городом и здоровенный вышибала-пришелец на границе.
– Но ты сама только что сказала, что с пришельцем мы воюем.
– Это так, и пока мы здесь, я со своей командой найду способ победить в этой войне.
– Если ты убьешь Полынь, Роузуотеру конец.
– Наш враг – не Полынь. Не совсем Полынь. Наши противники – те, кто ее послал. Но это сейчас не самая важная проблема. Твое милое личико должно появиться на экранах и объявить о независимости Роузуотера прежде, чем эти новости доберутся до него – до президента. Захвати контроль над информацией прежде, чем это сделает он. А медленным вторжением займутся мои люди.
– Я ненавижу тебя за то, что ты поставила меня в это положение.
– Ты разбиваешь мне сердце. – Алаагомеджи убирает револьвер в свою ультрастильную сумочку. – Принимайся за сочинение речи. Времени нет.
– Дахун, задержи мисс Алаагомеджи.
– Миссис. – Она подчиняется без протестов.
– Сэр, – говорит Лора. – Я не хочу с ней соглашаться, но она права.
– В 1219 году монголы осадили персов. Осада продлилась месяц, но персы пали. Монголы убили примерно миллион человек. Знаешь, с чего это началось? С убийства послов Чингисхана в маленьком городке под названием Отрар. Мы только что убили посла президента. Убийство послов никогда не было хорошей стратегией.
– Сэр, вы должны…
– Я знаю, что я должен сделать. Добудь мне камеры.
Ты добрый или злой?
Я… нормальный. В основном добрый, наверное.
Нет. Неправильно. Ты злой.
Но это не так.
«Нормальными» бывают добрые вожди. А есть вожди хорошие, но они – злые. Чтобы стать поистине великим лидером, ты должен быть готов и способен принять то, что тебя назовут злым.
Я понимаю.
Истинная мудрость состоит в том, чтобы осознать, что эти концепции эфермерны и в конечном итоге несущественны.
Я понимаю.
Так добрый ты или злой?
Я злой.
Я злой.
Перед трансляцией Лора вручает Джеку планшет.
– Что это?
– Ахиарская декларация. Ну, знаете, принципы Биафранской революции. Для вдохновения.
– Нет. Это не имеет никакого отношения к восстанию угнетаемого народа. Мы привилегированы – по случайности, но все же привилегированы. Использование речи Оджукву станет оскорблением для игбо.
– Сэр, вы знаете, я вас уважаю, но я должна вам кое-что сказать.
– У тебя есть… сколько минут я могу тебе выделить?
– Шесть.
– У тебя есть шесть минут, Лора.
– Мне хватит и одной. За последние двадцать четыре часа вы несколько раз получили хук левой. Вы растеряны, и вы забываете, кто вы такой.
– Понятно. И кто же я такой?
– Вы – мэр Роузуотера. Вы построили этот город на упрямстве и силе воли, заставили его возникнуть. Каждую палку, каждый кирпич, каждый тенистый бульвар в Атево, каждую хижину и Илубе, все мучительные переговоры с Окампо насчет преобразования энергии – все это вы держали в своих руках. А теперь вы позволили этой суке из О45 кастрировать вас, сразу после того, как позволили президенту вас запугать. Я не узнаю этого Джека Жака. Сэр.
Джек кивает.
– Лора, кроме меня самого, ты единственная, кому я безоговорочно доверяю. Спасибо тебе за твою откровенность.
– Я просто делаю свою работу, сэр.
Когда подходит время и телесуфлер отсчитывает последние секунды, Джек чувствует себя спокойным и собранным. Руки у него совсем не потные.
– Мои дорогие, дорогие граждане Роузуотера, вам лгали. Против нас готовится заговор, цель которого – нас погубить. Я – избранный вами лидер, и я говорю тирании «нет». Мы не станем больше терпеть издевательства федерального правительства. С этого момента я провозглашаю Роузуотер независимым государством…
Глава девятнадцатая
Энтони
Создание нового тела тянется дольше, чем ожидал Энтони. Он застрял в кишках Полыни до тех пор, пока оно не будет готово. Что уже странно, потому что мозг обычно выращивается в последнюю очередь, а не в первую. Но на этот раз его сознание уже функционирует в теле, прикованном к фабрике. Опора молчит, не контактирует с Энтони, и это молчание тревожит его. У него нет ни кожи, ни действующих мышц. Он чувствует, что его внутренние органы растут, но не так быстро, как обычно. Энтони окружают неудавшиеся версии его самого, несколько мертвых гомункулов и труп целлюлозного монстра – все они убиты несколько десятков лет назад, во время атаки британцев, когда Полынь еще не вышла из личиночной стадии, до того, как она переместилась в Нигерию. Монстр сделан из ошметков тела самой Полыни и стоит неподвижно. В этой пещере трупы не гниют, хотя и могут высохнуть. Самый первый Энтони – человек – стоит в центре, верхушка его черепа срезана, и нити нервной ткани расползаются от мозга, как провода от телефонного столба. Энтони думает, что это тело – изначальный Энтони – до сих пор может быть живо в каком-то очень узком смысле этого слова, но никакого сознания в нем уже нет. Он не может поделиться мыслями, воспротивиться, у него нет иной воли, кроме воли Полыни. Энтони поражен внезапным приливом злости из-за того, что ради осуществления жизненного цикла пришельца был порабощен человек. Он чувствует щекотку в нижней части тела и заключает, что там, где будут его ступни, отросла кожа. Его убила человеческая женщина, а носительница снова в бегах. Почему домянка не опознала Энтони? Все пошло наперекосяк. В ксеносфере странные дыры, Молара куда-то подевалась, а домянка оказалась не домянкой? Или – не в достаточной степени домянкой. По крайней мере, ни одного из домянских языков, на которых Энтони ее приветствовал, она не понимала. Они же не стали бы посылать сюда носительницу редкого диалекта, верно? Хотя от инженеров всякого можно ожидать.
Энтони уже способен побудить ксеноформы отправить на Дом сообщение – отчет о ходе миссии. «Да, я обнаружил носительницу, но упустил ее. Отправлюсь за ней снова, как только смогу. Кажется, опора больна».
Ответ приходит быстро. Энтони видит себя на луне Дома, в зале управления.
Ты сказал «ее»? Отправленный нами призрак изначально был мужчиной.
Носительница определенно женского пола.
Нам придется организовать возврат или переселение. Как скоро она окажется у нас в руках?
Сначала я должен снова ее найти. Я не приступил к поискам, потому что мое тело не готово.
Что не так с твоей опорой?
Виновато растение. [Изображение передается автоматически посредством квантовой запутанности.]
Ах.
Оно вам знакомо.
Да. Оно с Дома. Наши первые эксперименты с опорами показали, что в отсутствие контроля они способны захватывать целые планеты, не оставляя места для нас. Вид-516 – растение-контролер, сдерживающее распространение опор. Его семена есть в каждой опоре, но меня удивляет, что они оказались за пределами купола.
Один из представителей этого вида растет около дома носительницы. В ксеносфере это мертвая зона. Как от него избавиться?
Не знаю. Заставь землян его уничтожить. Они могут уничтожить все что угодно.
Люди так не работают.
Может быть, однако мы должны заполучить носительницу неповрежденной. Она [важная персона]. Вид-516 не нанесет вреда опоре, он лишь замедлит ее рост.
Пришлите [спецификации/биологические характеристики Вида-516].
[Ложь] недоступны/слишком сложно/не имеют значения/исполняй приказ [иерархия].
Возражение! [Не задавать вопросов/исполнять порученное задание].
Не ставь под угрозу реализацию великой миссии/исполняй свое предназначение.
Передача обрывается.
Энтони не в силах даже поддерживать связную беседу. Он болен как никогда, потому что повреждена, похоже, даже его нейрологическая матрица.
Его одолевает невыносимое желание сплюнуть, но рта у него пока что нет. Его любовница/подруга сказала бы, что это исключительно человеческая реакция, что избавление от физических излишков – это способ исторгнуть из себя психологическое отвращение, вызванное беседой. У опор нет собственного мнения, они всегда служат Дому. Энтони – не Полынь. Может, он чувствует все это, потому что Полынь больна? Их связь уже не так крепка, ослаблена Видом-516? Может, поэтому его и смогла убить человеческая женщина? Энтони знал, что экстремальная нагрузка может сжечь тело, и все-таки пошел на это. Почему? Верит ли он безоговорочно в свою миссию? Ему кажется, что верит, но провал огорчает его не так сильно, как должен бы. Энтони отправляет в ксеносферу импульсы запросов, пытаясь подстегнуть Полынь.
– Что здесь происходит?
Молара возникает перед ним в облике нагой женщины с синими крыльями бабочки. На вкус Энтони, она излишне мускулиста и холодна.
– Ничего, – отвечает он. – Я планирую следующий ход.
– Носитель скрывается от тебя? Остальным интересно.
– Остальные пусть у меня отсосут. Fanculo! Раньше они мной никогда не интересовались.
Молара мысленно – и эротично – касается его.
– А хочешь, я у тебя отсосу? Может быть, это тебя мотивирует?
К собственному ужасу, Энтони отзывается на ее прикосновение; однако он понимает, что это будет значить, – Молара заполучит над ним контроль, а этого Энтони не хочет, потому что их цели не всегда совпадают.
– Уходи, Молара. Все в порядке.
Его ноги обретают свободу, и он выбирается из отверстия, борясь с вязкой жидкостью, как будто спасается из болота. Энтони чувствует, как его тело на ходу обретает форму. Глаза начинают видеть лучше, рот открывается, хотя челюсти еще недостаточно широки. Он прогоняет через свою кровеносную систему дозу анандамида. Полынь до сих пор молчит. Энтони нужна одежда, но он пока еще не может ее вырастить. Он в кромешной темноте пробирается по туннелям к каналу, в котором свирепствует ветер, и его подхватывает могучий поток воздуха. Энтони проводит в нем около часа, а потом поток выбрасывает его сквозь вентиляционное отверстие неподалеку от Киншасы, но за пределами города. В земле сотни отверстий, которые нужны опоре для терморегуляции. Они открываются и закрываются, напоминая рты вытащенных из воды рыб. Вокруг валяются иссохшие трупики мелких животных, которым не повезло провалиться в тоннели только для того, чтобы их выстрелило обратно, как из пушки.
Энтони пускается в путь. Он находит выброшенное кем-то меланжевое трико, которое зацепилось за сук и полощется на ветру, словно флаг. Энтони надевает его, хотя оно ему мало. Идти становится неудобно и приходится разорвать трико в промежности. Он пробует ксеносферу на вкус – свежий и сильный после дождя – и замечает новые черные пятна. Земля покрыта крошечными следами – сперва Энтони думает, что их оставили дети, но потом чует в воздухе запах токсинов: гомункулы. Он оглядывается, но не замечает ни одного. Поддавшись мимолетному порыву, какое-то время идет по следу. Он уже несколько месяцев не видел ни одного гомункула, а они его забавляют. Вскоре Энтони натыкается на приверженцев человеческого религиозного культа, проводящих церемонию шрамирования. Он не присоединяется к культистам, но одалживает у них нужную ему одежду. Потом глубоко вздыхает, улыбается, немного фотосинтезирует на солнышке и направляется в город. Обуви на нем нет – нужного размера не нашлось, – но Энтони отращивает слой мозолей. Он проходит мимо людей – одиноких и в группах, пеших или едущих на машинах, автобусах, ослах, лошадях. Время от времени встречаются солдаты, передвигающиеся отрядами по десять человек; их целеустремленные движения и выражения лиц говорят о том, что у них секретные приказы.
На окраинах города скапливаются и кибернаблюдатели – вороны, кошки, собаки и стервятники. Энтони отмечает, что это ненормально, однако не пытается выяснить, в чем причина. Подвозящий его водитель разражается монологом о вспышках на Солнце, и о выбросах плазмы, и о влиянии улучшенных средств связи, и о неэффективности поглотителей углеводородов, и о необычайной распространенности экзотических заболеваний. Особенно его беспокоит таяние вечной мерзлоты.
– У тебя нет обуви, – замечает наконец водитель.
Он останавливает машину, подходит к багажнику, копается в нем и возвращается с парой мокасин. Они оказываются впору. Водитель отмахивается от благодарности Энтони. Он, скорее всего, отдал бы ему ботинки, даже если бы Энтони не контролировал его выработку дофамина.
