Текст книги "Паутина времени"

Автор книги: Т. Бердникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Девушка, ошарашенная сверх всякой меры, уставилась на него, как кот на пылесос и, с трудом проглотив стоящий в горле комок, попыталась что-нибудь произнести.

– Ты… ты…

– Неправильно? – огорчился парень и, почесав в затылке, попытался переформулировать свое изречение, – На учебник… неудобно спать. Но я спал.

– Да нет, правильно, – голос Марка, разбуженного беседой, заставил его сестру, дернувшись, немного повернуться. Парень, серьезный, как никогда, внимательно смотрел на ее собеседника, уже неспешно поднимаясь с пола, и Тата почувствовала некоторое облегчение – решать странные проблемы она давно привыкла доверять брату.

– Вольфганг… – парень приблизился и, пытливо изучая взглядом лицо немца, нахмурился, – Ты прежде знал русский?

– Nein, – Вольф уверенно мотнул головой и, внезапно сам начиная что-то соображать, перевел ошалелый взгляд на учебник, – Я читал… но мало, заснул… Я говорю русский?!

Последний вопрос его прозвучал неожиданно громко, и Пашка на полу – единственный, кто еще продолжал спать, – недовольно завозился.

– Еще как говоришь… – девушка, наконец все-таки сумевшая выдавить из себя несколько слов, помотала головой, – Вот как полезно на учебнике-то спать!

– Не смешно, – огрызнулся ее брат и, тяжело вздохнув, окинул долгим взглядом помещение, – Что ж за чертовщина-то здесь творится… То я по-немецки говорю, то Вольф по-русски…

– Почему ты так называешь меня? – немец, которого этот вопрос, видимо, живо заинтересовал, чуть склонил голову набок, вглядываясь в нового знакомого. Тот пожал плечами.

– Сокращенный вариант имени. Разве нельзя?

Вольфганг глубоко вздохнул и, вновь опустив взгляд на учебник, печально улыбнулся.

– Можно. Так меня звал Фридрих.

Марк, на несколько секунд замолчав, задумчиво потер подбородок. В серых глазах его, при новом взгляде на немца, засветились искорки живого интереса, и девушка, прекрасно знающая своего брата, мысленно вздохнула, сознавая, что теперь он не отцепится от нового знакомого, пока не выяснит всю его подноготную. С другой стороны, приоткрыть для себя завесу тайны над личностью Вольфганга ей и самой хотелось нестерпимо… но для начала, наверное, стоило бы разбудить Пашку, чтобы потом не пересказывать ему.

Брата ее, по-видимому, посетила та же мысль, потому как он, быстро улыбнувшись, сделал знак немцу немного подождать и отправился будить друга.

Пашка спал, раскинув руки в стороны и тяжело дыша во сне. Глазные яблоки его под сомкнутыми веками дергались, руки подрагивали – парню определенно снился не самый приятный сон и, пожалуй, разбудить его стоило бы в любом случае.

– Паш… – Марк присел рядом с другом на корточки и легонько потряс его за плечо, – Эй, але, гараж, просыпайся! Уже солнышко взошло. Паш! – он тряхнул его сильнее.

Пашка застонал и, резко распахнув глаза, совершенно потрясенным, ничего не понимающим взглядом уставился на друга. Потом медленно моргнул, потряс головой и, глубоко вздохнув, провел ладонью по лицу.

– Ну и чертовщина… – с некоторым трудом выдохнул он, кое-как садясь, – Прикинь, мне, по ходу, Вторая мировая приснилась!

Вольф, от которого эта беседа, в тайне, разумеется не была, быстро глянул на девушку и неожиданно резко поднялся на ноги. В голосе его зазвучали какие-то жесткие нотки, щедро приправленные беспокойством.

– Война?

Пашка медленно повернулся к нему и, пару раз моргнув, неспешно склонил голову.

– Да… Ты это по-русски сказал? – он перевел взгляд на друга и громким шепотом уточнил, – Он что, по-русски говорит?

– Говорю, – Вольфганг, похоже, не слишком довольный обсуждением своей персоны, вновь опустился на стул, – Не знаю, как. Но говорить. Что ты снился?

Тата, которой неожиданно показалось, что некоторая трудность в составлении предложений со стороны немца вызвана тем, что он взволнован, шагнула вперед, мягко касаясь ладонью его плеча. Вольф благодарно улыбнулся, не отрывая, впрочем, внимательного взгляда от Пашки.

Тот, в свой черед, явственно растерялся.

– Да не знаю я, что мне снилось… Жутко было – это помню. Снаряды свистели, люди кричали, что-то взрывалось… – он почесал лоб, старательно припоминая сон и принялся поправлять сбившийся за время сна хвостик, – И эта башня! Она торчала, как зуб, вокруг нее все рушилось, а она даже не пошатнулась! Да, еще над ней как будто блики с двух сторон были.

Вольфганг нахмурился – слова нового знакомого он, к собственному удивлению, понял очень хорошо, и теперь спешно синхронизировал их со своими знаниями и впечатлениями.

– Zwei Sterne… – пробормотал он и, внезапно стукнув кулаком по столу, немного возвысил голос, – Я говорил – там было две звезды!

Тата, уже второй раз слышащая от этого парня про какие-то звезды, замотала головой, как упрямый ослик. От того, что начал говорить по-русски, немец ей менее помешанным не казался.

– Да какие звезды? Где? Причем они тут вообще?

– В самом деле, – Пашка, просыпающийся с каждым мигом все больше, уселся на полу по-турецки, с любопытством вглядываясь в немца, – О каких звездах ты говоришь, Вольф? Да и вообще, может, поведаешь, как оказался здесь и что с тобой случилось… И кто, кстати, тот друг, про которого ты говорил?

Молодой человек нахмурился, явно прикидывая, с чего начать рассказ и как сделать его в своих устах более или менее емким. И, желательно, понятным.

– Наш полк был… – он на миг замялся, затем осторожно продолжил, – Убит. Мы остались двое, бежали. Я думал, мы скажем о контузии…

– Стоп! – Марк, честно послушавший несколько секунд нового знакомого, не выдержал, – Давай-ка мы начнем еще раньше. Вольфганг… какой, по-твоему, сейчас год?

Воцарилось молчание. Немец смотрел на вопрошающего с явным недоумением, не понимая, как это год может быть «по его». Год – он же год и есть, он для всех одинаков!

Тата с Пашкой переводили взгляды с одного из собеседников на другого, не совсем понимая не столько вопрос, сколько причины, побудившие Марка его задать. Не понимая серьезности на лице того, не понимая сосредоточенности в его глазах… Он что, всерьез полагает, что немец выпал из времени и свалился точно на ступени лестницы, в никому не известной башенке, куда занесло только их? Но это же абсурд! Понятно, конечно, что тут творится что-то странное, да и то, каким образом Вольф сумел за одну ночь вполне сносно выучить русский язык представляет загадку, но не надо же доходить до сумасшествия! Наверняка все объяснимо, сейчас Марк сам…

– Тысяча девятьсот сорок третий, – медленно, с видимым трудом подбирая слова, выговорил Вольфганг и, моргнув, нахмурился, – Разве ты не знаешь? Скоро Рождество… – по губам его мелькнула слабая тень улыбки.

Ребята медленно переглянулись; Марк оставался все так же каменно-серьезен.

– А если я скажу тебе… – неспешно начал он, – Что сейчас май две тысячи двадцатого года? Что война закончилась семьдесят пять лет назад победой русских? Ты помнишь об этом?

– Помнить?.. – Вольфганг, глядящий на собеседника, как на сумасшедшего, слабо усмехнулся и покачал головой, – Как помнить, это невозможно! Сейчас сорок третий год, бои идут по всей Германии, русские теснят нас… – он неожиданно померк и опустил голову, – Хочу, чтобы это кончилось…

– Но все это давно кончилось, – Тата, вступая в беседу, сдвинула брови, недоверчиво вглядываясь в немца, – Вольф… Марк говорит правду – сейчас две тысячи двадцатый год, конец мая, а в начале его отмечали семьдесят пять лет со дня победы! – она вздохнула и сочувственно покачала головой, – Ты, должно быть, упал, сильно ударился, у тебя в голове перемешалось…

Пашка, ошарашенный не меньше, только рукой махнул.

– Это ж как надо было приложиться… – буркнул он и, окинув долгим взглядом мундир немецкого офицера, продолжил допрос, – Почему у тебя кровь на форме?

Вольф, словно почувствовав в этом парне более адекватного собеседника, перевел взгляд на него, слегка пожимая плечами.

– Я ранен. Немного. Фридрих больше…

Воцарилось молчание. Ребята переглядывались, совершенно не представляя, как реагировать на слова нового знакомого, не находя в себе сил поверить в его безумные речи и, вместе с тем, как-то подспудно ощущая, что парень не лжет. Что он и в самом деле верит в свои слова, что он свято убежден в их истинности… Но ведь это невозможно!

– Так, – Марк, как самый здравомыслящий, решительно хлопнул в ладоши, – Со странностями разберемся потом. Рассказывай, Вольф, свою версию событий, потом попробуем осмотреть твои раны, объясним, как все обстоит… если сами что-нибудь поймем.

Немец, явно не до конца понявший сложных конструкций собеседника, неуверенно кивнул и, кашлянув, попытался продолжить объяснения.

– Наш полк был уничтожен, – на сей раз слово подобрать ему удалось быстрее и легче, – Я и Фридрих остались живыми, бежали. Он был очень ранен, я хотел помочь… Фридрих – мой друг, мы друзья еще до войны. Когда она началась, мы сначала были в разных… – он пошевелил пальцами, ища нужное слово и неуверенно продолжил, – Полках. Потом нас перевели в один. Он был ранен, я хотел спасти его, увел с… поля боя. Мы шли сквозь лес, я все время слышал войну, – парень тяжело вздохнул, – Потом вдруг звуки исчезли. Мы увидели башню среди камней, над ней было две звезды. Со сторонам… – он сообразил, что сказал неправильно и смущенно улыбнулся, – Мы были внутри, Фридрих услышал голос. Он говорил – это ребенок, пошел вниз. Я с ним. Там… – здесь его передернуло, – Там были кости, много костей! И тот ребенок. Фридрих пошел к нему, поднял… Мне не понравилось. Я спросил, кто он… – Вольфганг нахмурился, припоминая ответ, – Он сказал… Сказал, он «темпор», но я не знаю… У меня в голове закружилось, я упал. Наверное. Когда проснулся – вы.

Рассказ закончился; рассказчик перевел дух и, окинув слушателей виноватым взглядом, пожал плечами. Говорить по-русски, да еще и говорить так долго, объяснять то, чего не понимал и сам, ему было еще трудно.

Ребята молчали, изредка переглядываясь, размышляя над странным рассказом, пытаясь вычленить для себя из него хоть какое-то рациональное зерно.

Тата почесала в затылке и, хмурясь, подняла взгляд на ожидающего вердикта парня.

– Темпор… – медленно повторила она, – Кажется, в итальянском tempo – это «время»…

– Типа «временщик»? – Пашка хмыкнул и, куснув себя за губу, развел руки в стороны, – Хотя это сразу все объясняет, конечно. Какой-то ребенок, который решил поиграться со временем. Поэтому Вольф оказался на семьдесят пять… э… семьдесят семь? Лет вперед, ну, а друг его, должно быть, так и остался в прошлом. Кстати, ты этого ребенка ругал?

Немец согласно кивнул.

– Да. Чертов ребенок, я уверен, что это его вина! Только все равно не до конца…

– Ну, мы, допустим, тоже до конца не понимаем, – вежливо вставил Марк и, тихонько вздохнув, махнул рукой, – Ладно. Предлагаю следующую линию поведения – мы принимаем безоговорочно на веру твои слова, признаем, что ты солдат Второй мировой и так далее. А ты, в свою очередь, веришь нам – ты попал в будущее, парень, в тот год, когда войны уже давно нет, когда установился, может быть, немного шаткий, но все-таки крепкий мир. Мы – русские, в Германию приехали просто, чтобы отдохнуть, спокойно ходим по улицам ваших городов, и нас никто не пытается убить. Мы тебе не враги, Вольф, да и никогда не стали бы нападать на уже итак пострадавшего парня… Кстати, надо осмотреть твои раны.

Вольфганг, выслушавший его очень серьезно и, по-видимому, вполне поддержавший принятое наиболее разумным человеком решение, слегка махнул рукой.

– Это царапины. Но что теперь делать?

Пашка, который, судя по всему, поверил в версию с выпавшим из своего времени солдатом Второй мировой легко и даже с удовольствием, безмятежно пожал плечами.

– Спуститься вниз, и попытаться обнаружить твоего ребенка. Хотя это чревато – вдруг он отправит тебя назад?

– Пауль… – Вольфганг нахмурился и покачал головой, – Я не хотеть видеть это снова.

– Да ну, тоже мне – бравый вояка! – Пашка откровенно фыркнул, – А то ты костей до того времени не видел! А как же война?

Немец сочувственно улыбнулся. В глазах его мелькнуло что-то, очень ясно говорящее, что эти слова нового знакомого убедили его, заставили поверить, что от войны эти ребята и в самом деле очень и очень далеки.

– На войне тела, – мягко произнес он и уточнил, – Не кости. А там… столько я прежде не видел. И тот ребенок!

– Никак не пойму, чем тебя так напугал ребенок, – Тата развела руки в стороны, – Он же маленький! Не факт еще, что все произошло именно из-за него. Да и потом – плохого-то ничего не случилось! Ты спасен, ты попал в будущее, в век, когда война осталась далеко позади – да ты получил шанс начать жизнь с чистого листа, Вольф! Радоваться надо!

Вольфганг тихонько вздохнул и немного ссутулился. Логика в словах девушки определенно присутствовала, с ней трудно было не согласиться, да у него и самого уже мелькали такие мысли – он ведь мечтал спастись от войны, вот и спасся. Но…

– А Фридрих?.. – он глянул на собеседницу исподлобья, – Я спасен… а он? Почему?..

– Об этом надо спросить этого ребенка, темпора, – отозвался на сей раз Пашка и, решительно поднявшись на ноги, поморщился, – Хотя на кости я смотреть пока не слишком хочу, это да. Поэтому есть встречное предложение – можем подняться наверх. Я там вчера, кажется, почти нашел что-то интересное, но меня сдернул Марк, и я это потерял. Может, пойдем, глянем?

Девушка, в принципе, не имеющая ничего против того, чтобы в компании друзей изучить верхнюю часть башни, нахмурилась и решительно топнула ногой.

– Нет! У нас тут раненный и, Вольфганг, чтобы ты ни говорил – а раны осмотреть следует! Снимай мундир.

Пашка скабрезно захихикал.

– Бесстыдница! И это при живом-то брате!

– Брат мне тоже пригодится, – Тата, не поддавшись на провокацию, серьезно глянула на Марка, – Ты ведь, кажется, когда-то хотел быть врачом?

Парень, уличенный в так и не сбывшемся и, говоря откровенно, давно забытом желании, часто-часто заморгал и честно попытался придумать, как бы получше возразить, но его, судя по всему, никто не слушал.

Вольфганг, совершенно не считающий зазорным снять мундир перед красивой девушкой, тем более, когда девушка эта предлагает помощь, уже расстегивал пуговицы, а Пашка, хихикающий над ним, судя по всему, всерьез вознамерился оказывать пострадавшему помощь и, отойдя к столу с остатками вчерашнего пиршества на нем, искал там что-то, чем можно было бы продезинфицировать раны.

Марк сдался и, шагнув к пострадавшему, принялся ждать, пока он избавится от мундира, от нечего делать его изучая.

– Ты из СС? – поинтересовался он после нескольких секунд молчания. Вольф поднял на него удивленный взгляд и осторожно кивнул – в вопросе ему почудился какой-то смутный подвох.

– Это плохо?..

– Да нет, просто интересно, – парень пожал плечами, – А звездочки на плечах что значат?

Вольфганг, как раз стянувший мундир, с видимым недоумением уставился на погоны.

– Их называли не так… – растерянно пробормотал он, – Я… не знаю, как по-русски. Я – гауптштурмфюрер. Капитан, по-вашему. Добавочные линии на нашивке и петлице, и погон с двумя… – парень смущенно улыбнулся, – Не знаю, как. Фридрих по званию младше, он… по-вашему… ммм… сержант, кажется.

– Как по мне, так звездочки – они и в Африке звездочки, – безапелляционно влез в разговор Пашка и, ухмыльнувшись, добавил, – Символично, кстати. Вот тебе и пресловутые две звезды над башенкой, может, тут была офицерская ставка СС?

Вольф, судя по всему, не уловивший русского юмора, нахмурился.

– Здесь было пусто, когда мы подошли.

Тата тихонько вздохнула и, решительно махнув в сторону своего излишне болтливого друга рукой, предпочла все-таки заняться делом.

Дело же, судя по всему, предстояло действительно важное – рубаха Вольфганга была пропитана кровью значительно больше, чем его же мундир, и это уже внушало вполне обоснованные опасения. Впрочем, с другой стороны, если уж парень по сию пору не умер и даже не упал в обморок, можно было смело эти опасения отринуть и понадеяться на лучший исход.

– Рубашку тоже нужно снять, – заметила она, – Сквозь ткань до ран затруднительно добраться.

Вольфганг растерянно заморгал и неловко стиснул ворот рубахи, не решаясь ее расстегнуть.

– Но… Но, я… – он смущенно кашлянул, – У меня под рубашкой ничего нет…

Ребята недоуменно переглянулись; парни обменялись понимающими ухмылками – смущение человека, по возрасту, видимо, соответствующего им, их забавляло. Тем более, что и смущаться-то, по большому счету, было нечего.

– Ну, и что? – не поняла девушка, – Мы же должны осмотреть раны, я не знаю… в больнице тебя же не в одежде бы смотрели! Ну, или что там было во время войны – госпиталь?

Вольф неуверенно кивнул и, по-прежнему не снимая рубашки, уверенно покачал головой.

– Я… я не могу перед девушкой… Вот так…

– Боже, какой застенчивый! – Тата, на самом деле приведенная стеснительностью парня почти в восторг, красноречиво закатила глаза, – Ладно, а парням ты себя осмотреть позволишь?

Марк, который искренне надеялся обойтись без таких экспериментов, как-то сразу помрачнел и, поникнув, тихо, но тяжело вздохнул. Пашка, от медицины вообще очень далекий, растерянно заморгал и пару раз красноречиво кашлянул.

Вольфганг перевел взгляд с одного на другого из русских «докторов» и, явственно сомневаясь, еще раз кивнул. Затем перевел взгляд на девушку.

– Только отвернись… пожалуйста.

Тата, которая к немцу питала определенную слабость и вовсе ничего не имела против того, чтобы увидеть его наполовину обнаженным, выразительно фыркнула и, помахав в воздухе рукой, демонстративно направилась к книжным полкам.

– Можете считать, что меня здесь нет, мальчики!

Мальчики, все трое, переглянулись и, прореагировав кто насмешливой улыбкой, кто смешком, а кто и вздохом, все-таки решили приступить к делу.

Вольф, действуя все еще без особенного желания, ежесекундно косясь на девушку, принялся осторожно расстегивать рубаху, аккуратно освобождая раны от прилипшей к ним ткани; его добровольные помощники безропотно ждали результата.

Марк хмурился; Пашка, изначально казавшийся довольно веселым, серьезнел все больше. Тата тихо тосковала возле книжных полок, изучая корешки незнакомых фолиантов.

Немец аккуратно стянул пропитанную кровью рубашку и, почти уронив ее на пол, немного расправил плечи.

– Та-ак… – Марк закусил губу. То, что особенной помощи оказать он не сумеет, было ясно сразу – в конечном итоге, парень был самым обычным человеком, врачом так и не стал, да и необходимых приспособлений при себе отнюдь не имел. Вольфганг же был ранен на совесть.

Левая рука его была пробита пулей ниже плечевого сустава; на правом боку виднелось несколько глубоких ссадин, уже не кровоточащих, но вполне устрашающих; слева на животе прослеживались следы от ножевых ударов, да к тому же…

– У тебя ключица перебита? – Марк, хмурясь, склонил голову набок, изучая пациента пристальным взглядом, – Вольф, черт возьми… и ты говоришь – ничего страшного?? Сейчас с такими ранениями тебя бы не пустили просто так гулять, сейчас тебя упекли бы в больницу на несколько недель, если не на месяц!

– Фридриху было хуже, – упрямо отозвался немец, созерцая парня исподлобья, – У меня царапины.

– Ну да, на войне свое понятие о том, какие должны быть царапины, – Пашка покачал головой, – Как бы там ни было… что делать, я не знаю. Но хотя бы чисто символически перевязать тебя следует – я не хотел бы, чтобы случайно избежавший смерти на войне человек откинулся из-за нашего неумения!

Девушка, с преувеличенным вниманием изучающая корешки книг, а на деле прислушивающаяся к беседе за спиной, наконец, не выдержала.

– Где вы бинты-то возьмете, врачи-экспериментаторы? – вежливо осведомилась она, упрямо глядя на какой-то фолиант, стоящий на полке почему-то не ровно, а полубоком.

– Нож, рубашка – и куча бинтов готова! – Пашка кровожадно размял пальцы, опуская взгляд на рубаху Вольфганга, – Тебе же ведь ее не жалко, правда? В конце концов, она ведь уже того… изрядно порвана и потаскана.

– И дезинфекции никакой… – Марк тяжело вздохнул, – Вообще, самым разумным выходом было бы вызвать «Скорую». Или, по крайней мере, уйти отсюда и попытаться добраться до цивилизации.

Тата, картинно перелистнув страницу того самого загадочного фолианта, язвительно улыбнулась.

– Напоминаю – наши с тобой телефоны не ловят, а Пашкин сел. А если бы и не сел, у него там все равно навигатор паленый!

Немец, на сей раз слов девушки определенно не понявший, уставился на нее растерянным взглядом, честно пытаясь сообразить, о чем сейчас шла речь. Причем здесь навигатор? Вроде это не авиация, да и ребята явно не на самолете прилетели… И как навигатор может быть «паленым»?.. Или, может быть, самолет потерпел крушение, взорвался, навигатор погиб, а они… они так спокойно рассуждают об этом?? И это ему еще казалось, что они далеки от войны! Да они, похоже, хуже гестапо! С таким хладнокровием говорить о страшных происшествиях, и это слова девушки! Сумасшествие какое-то.

И как телефон может что-нибудь «ловить»?.. И как он может «сесть»?!

– Со словами-то поосторожнее, – Марк, заметив, как смешался их подопечный, покачал головой, – Тут есть те, кто их не понимает… Извини, Вольф, мы тебе потом объясним все. Тата хотела сказать, что у нас нет связи с внешним миром, нет карты, и как покинуть это место, мы себе не представляем. Мы и сами здесь-то оказались потому, что заблудились… – он вздохнул и, махнув рукой, перевел взгляд на приятеля, – Как успехи с бинтами?

Пашка, отчаянно воюющий с плотной тканью рубахи Вольфганга при помощи столового ножа – одного из немногих дополнительных приборов на столе, – чертыхнулся и, бросив оба предмета, поморщился.

– Я сдаюсь, рубашка меня победила. Это нереально разрезать! Может, тряпочки какие-то здесь найдем?

– Я в порядке… – немец, все еще поглядывающий на загадочных русских с подозрением, предпринял новую попытку отказаться от помощи, – Не надо… Вы хотели узнать, что наверху? Вы теряете время…

– Времени у нас вагон… – отстраненно отозвалась девушка, на сей раз и в самом деле вчитавшаяся в книгу, увидевшая в ней что-то, чего никак не ожидала, – Можем терять до бесконечности… А ты не можешь ходить с ранами нараспашку. Слушай, Вольф, – она внезапно повернулась, в упор взирая на моментально смутившегося этим и попытавшегося дотянуться до мундира молодого человека, – Ты говорил что-то о костях… Тот проклятый ребенок, кости… что он с ними делал?

Парень, от растерянности даже выронивший только, было, поднятый мундир, уставился на нее откровенно недоумевающим взглядом и пару раз потрясенно моргнул.

– Ich verstehe nicht… – он мотнул головой, – Извини… Я не понимаю. Что значит – делал?.. Он сидел среди них, как… прятался, скрывался! Что он должен был делать?..

– Даже не знаю, – Тата задумчиво сдула с глаз челку и опять обратила взгляд к книге, – Может, он из них трон смастерить пытался?

Молодые люди, втроем ничего не понимающие, медленно переглянулись, затем вновь устремили взгляды на нее.

– Ты о чем?.. – Марк, хмурясь, шагнул ближе к сестре, – Ты что, что-то нашла?

Девушка не стала спорить.

– Ага, – легко отозвалась она, – Симпатичную книжку «Опасные создания, не вошедшие в прошлый том».

– Прошлый том чего? – не понял Пашка, и Тата недовольно от него отмахнулась. Вдаваться в такие подробности ей сейчас не хотелось.

– В прошлый том про этих созданий! Здесь сразу же, на первой странице начинается длинная статья о… – она выдержала паузу, обвела собеседников значительным взглядом и негромко закончила, – Темпорах.

Вольфганг, забывая про собственные раны, забывая, что наполовину обнажен, вскочил на ноги, глядя на новую знакомую с изумлением и страхом одновременно. До сей поры он, похоже, еще надеялся, что странное слово, услышанное из уст того ребенка, можно считать чем-то… нереальным, чем-то ошибочным, но теперь!..

– Что?!

– Да-да, – девушка воодушевленно кивнула, – И, судя по всему, тот ребенок был каким-то еще зародышем темпора, потому как обычно они выглядят все-таки постарше. Хотя детьми, наверное, тоже бывают, конечно. Кстати, версия с ребенком, который решил просто поиграться, вполне правдоподобна, Паш, одно очко в твою пользу.

Пашка, безусловно, польщенный таким неожиданным признанием его правоты, озадаченно моргнул и, переглянувшись с другом, нахмурился. Немец, замерший перед ними, тоже определенно ничего не понимал, подсказки было ждать неоткуда, а Тата, по-видимому, хотела подольше сохранить интригу.

– Можно более подробно сейчас? – ее брат, вежливо кашлянув, чуть приподнял брови, – Все, что ты говоришь, безусловно, очень интересно, но пока что все, что ты делаешь – это пугаешь Вольфа. Мы же ничего не понимаем.

Девушка тяжело, обреченно вздохнула и, хладнокровно усевшись прямо на пол, скрестила ноги по-турецки, принимаясь рассказывать. Вольфганга такая ее поза несколько смутила, но тот факт, что новая знакомая носит все-таки штаны, а не юбку, несколько примирил его с действительностью.

– Итак. Здесь, в этой книге, имеется очень большая и длинная статья или заметка о темпорах, которую целиком я, конечно, не прочитала, – Тата быстро улыбнулась, – Но и того, что успела выхватить, вполне достаточно. Значит, темпоры сами по себе, в общем и целом, существа не злые. Они не хотят причинять вред, они просто жаждут жить в покое и, иногда – в развлечении. Но и то, развлекаться они начинают, если их потревожить. Темпоры появляются на свет крайне редко, производят их, как правило, другие темпоры, которые, оставив потомство, умирают. Точнее, «прекращают существование», «останавливают свое время» – так написано это здесь. Насколько я поняла, это продиктовано тем, что темпоров не может и не должно быть слишком много, они могут жить бессчетное множество лет и, фактически, рождением ребенка знаменуют конец своей жизни и своей миссии в ней. Про миссию здесь довольно смутно… – девушка глубоко вздохнула, опуская взгляд на книгу, – Темпор – существо, которое способно буквально «играть» со временем. Но не с общечеловеческим, не в глобальном смысле – темпоры могут перемещать временной отрезок относительно конкретного человека или места. Ну, или перемещать во времени человека. Если говорить о нашей ситуации – ребенок не мог изменить все время мира и закончить войну раньше срока, но он вполне способен был перенести одного солдата на несколько десятков лет вперед… Не знаю, почему.

– Потом разберемся, – Марк сдвинул брови, серьезнея на глазах, – Дальше.

– Дальше… – его сестра поморщилась, – Перемещая людей по времени, они не всегда заботятся об их сохранности и, в случае чего, подпитывают себя той энергией, что человек теряет… погибая. Известно, что от погибших остаются кости, много костей, и темпор мастерит себе из них трон, восседая на нем и наслаждаясь своим могуществом; что он свято заботится о сохранности этих костей и не позволяет никому проявлять непочтения к ним. Если же непочтение все-таки будет проявлено – он может наказать. Бывали случаи, когда темпоры запирали неугодных им где-то в темнице безвременья, и подпитывали свою жизнь их жизненными силами. До тех пор, пока люди не иссыхали до состояния скелетов и не становились остовом трона… – девушку передернуло, и она поспешила оставить неприятную тему, – Так вот, они могут также изменять течение времени в каком-то одном, отдельно взятом месте. То есть, например, как говорил Вольф – они подошли к башне и звуки войны исчезли. Потому что здесь, во владениях темпора, войны не было, он запретил ее… Хотя, наверное, это произошло поздно, – Тата тяжело вздохнула, – Новорожденные темпоры могут долго дремать, прежде, чем начнут развиваться, и развитие их, как правило, стимулирует какое-то очень мощное событие, или чувство. Например, страх или внезапная радость, хотя второе маловероятно. Если принять версию с темпором за правду, то, наверное, можно предположить, что его пробудила ото сна война… – рассказчица неловко пожала плечами, – Этот замок ведь был разрушен, может быть, сюда попал снаряд, ребенок напугался и начал расти. Темпоры развиваются не так, как люди, временем для самих себя они тоже могут вертеть, как захотят, поэтому никогда нельзя предсказать, каким ты увидишь темпора в следующий раз. Понять, что в округе завелся темпор, можно, конечно, по странным событиям, связанным со временем и… по часам. Говорят, что, если рядом темпор, песок в песочных часах никогда не кончается. В любых песочных часах. Не знаю точно, как это выглядит на практике, но тут так написано… – Тата виновато развела руки в стороны, – Ну… в общем, все. Если что-то еще есть, то до этого я не дочитала. Скажете, бред?..

Пашка потер подбородок и, глубоко вздохнув, очень мрачно кивнул. Признать рассказ бредом ему хотелось безмерно, так и чесался язык весело воскликнуть, что подруга спятила от переживаний, раз верит в такую чушь, но… было что-то, что мешало так поступить.

– Бред-то бредом, – задумчиво вымолвил он, переводя взгляд с одного из своих ошарашенных друзей на другого, не исключая и Вольфганга, – Но… вы помните, я сказал, что нашел кое-что интересное наверху, а Марк меня сдернул? – он дождался несинхронных кивков и, мрачнея все больше, уставился в пол, – Там была комната с камином. И на камине стояли песочные часы.

***

Марк шумно сглотнул, разрушая воцарившуюся в библиотеке тишину, зябко повел плечами и, пытаясь не допустить паники ни в своей душе, ни в душах друзей, осторожно кашлянул.

– Значит, я резюмирую. Мы заблудились в лесу, торчим в полуразрушенном строении, не зная, как выбраться; с нами немецкий солдат Второй мировой, раненный, которого мы не знаем, как лечить и, до кучи, какой-то невнятный монстр. Который может отправить нас всех к черту на рога исключительно по своему желанию. Так?

Девушка, внимательно выслушав его, нахмурилась и отрицательно покачала головой. С ее точки зрения, брат все-таки несколько преувеличивал масштабы проблемы.

– Не совсем. Во-первых, темпор здесь нигде не называется монстром – они, судя по всему, выглядят вполне как люди, да и потомство от людей производят. Во-вторых, если его не трогать – он нас тоже не тронет. Поэтому я предлагаю собраться и по-тихому свалить куда-нибудь подальше… Лучше мы в лесу будем блуждать, чем тут.

Пашка, в целом, не возражающий против такого расклада, задумчиво почесал подбородок и, окинув элегическим взглядом большой стол с остатками вчерашнего пиршества, вздохнул.

– А еду мы откуда возьмем?.. Кстати, – его внезапно осенило, – Так это что… выходит, это этот темпор нас накормить решил?? Мда, ребят, по-моему, мы все-таки попали… – парень ощутимо сник, – Если он знает, что мы голодны, если покормил нас – он уже начал с нами играть, и что делать…