Текст книги "Захватывающая страсть"
Автор книги: Сьюзен Кросленд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)
7
На следующее утро Джайлз протянул Дейзи через стол свежий номер «Ивнинг стандарт».
– Вот она политика, – сказал он.
На первой странице была коротенькая заметка о неожиданной смерти депутата парламента от Бедфордшира. Крохотная фотография депутата была, должно быть, сделана лет двадцать назад. Автор заметки в основном пытался угадать, кто будет выбран на место покойного.
– Если ты перевернешь страничку, то увидишь фотографии побольше и поинтереснее.
Дейзи последовала его совету.
На фотографиях были изображены шестеро предполагаемых кандидатов в палату общин от Бедфордшира. К удивлению Дейзи, с одной из фотографий на нее смотрело лицо Рейчел Фишер.
На другой день Дейзи сидела за пишущей машинкой, пытаясь собраться с мыслями и начать работать, когда зазвонил телефон. Чисто машинально девушка сняла трубку.
– Это Эндрю Харвуд. Нас знакомили на вечеринке у Анджелы Брент. Надеюсь, вы помните. Джайлз сказал мне, что ваши столы стоят напротив друг друга. Он сейчас на месте?
Дейзи подняла глаза.
– Нет.
– Ах, да. Сегодня ведь четверг, и Джайлзу предстоит работать над статьей. Должно быть, побежал в аптеку запастись каустической содой. У вас в газете еще не делают ставки на то, кто станет новым премьером?
– Здесь все только об этом и говорят, – подтвердила Дейзи. – Жаль, что я пока еще плохо знаю расстановку сил в партии лейбористов.
– В лице Джайлза вы нашли хорошего учителя. Кстати, вы не могли как-нибудь пообедать со мной и объяснить в деталях, за что же вы все-таки так не любите адвокатов?
– С удовольствием.
В голосе Дейзи звучала лишь светская любезность, однако, когда девушка положила трубку, на нее накатила волна самого настоящего восторга. Наверное, нехорошо было так радоваться тому, что мужчина пригласил ее пообедать? Нехорошо по отношению к Карлу. Однако Дейзи была не из тех, кто любит жить с чувством вины. Она тут же прогнала от себя подобные мысли. Просто это было радостное возбуждение человека, начавшего новую жизнь, сказала себе Дейзи.
Дейзи Брюстер и Эндрю Харвуд встретились в понедельник в ресторане «Ланганз брассери» на Пикадилли. Дейзи еще не успела здесь побывать. Ей понравились высокие потолки в стиле двадцатых годов, на которых медленно крутились старомодные вентиляторы, зеркальные колонны и царившая здесь атмосфера «серебряного века».
Метрдотель проводил Дейзи в дальний угол зала. Эндрю Харвуд уже сидел за столиком у окна, выходящего на Страттон-стрит. Он поднялся и поздоровался с девушкой.
Глядя на него сейчас, Дейзи не понимала, почему это она решила при первой встрече, что все в этом человеке – одного цвета. Глаза его были золотисто-коричневыми, а волосы песочными. И у него была очень хорошая кожа – это Дейзи заметила еще в прошлый раз. Сегодня под веснушками Эндрю был заметен легкий румянец. Странно, что он кажется Дейзи таким привлекательным, ведь ей всегда нравился контраст темных волос и бледной кожи.
– Поскольку вы американка, то наверняка хотите сухой мартини. Здесь умеют его готовить. Пожалуйста, без льда, – обратился Эндрю к официанту. – С двумя оливками и кусочком лимона.
Вновь повернувшись к Дейзи, Эндрю спросил:
– Ну, как работается на Бенджамена Фронвелла?
– Пока рано делать выводы. Он – классический пример тирана, который любит покровительствовать своим рабам.
– А он не пытается заставить вас писать под диктовку?
– Нет. Хотя, возможно, до сих пор я просто не писала ни о чем таком, что как-то задевало бы его интересы.
– А разве на этом свете может быть что-нибудь такое, что не затрагивает интересов Бенджамена Фронвелла?
– А какого вы мнения о его колонке? Я слышала, ее читают все политики.
– От того, что он там пишет, волосы встали бы дыбом, если бы Бен не умел так превосходно развлекать публику. Он говорит совершенно ужасные вещи, но делает это так, что люди смеются, по крайней мере, так было до сих пор, – прибавил Эндрю. – А вас действительно все это интересует? – Он махнул рукой в сторону брошенного у стола номера «Ивнинг стандарт», который читал в ожидании Дейзи. На первой странице газета поместила фотографии пяти человек, претендующих на пост премьер-министра.
– Да, мне интересно, – подтвердила Дейзи. – Но я еще мало прожила здесь и почти ничего не знаю об этих людях, хотя я и читаю о них каждый день. И я так и не поняла, почему лейбористам так нравится всевозможная грызня.
– Мы тоже финансируем что-то в этом роде, но не так открыто. Вам еще предстоит услышать о том, что партия тори пытается протолкнуть за закрытыми дверями Маргарет Тэтчер, хотя она всего год пробыла нашим лидером. А в Америке вы занимались политикой?
– Нет, у меня сложное отношение к этому вопросу. Я очень любила всаживать шпильки в своих консервативных «обожателей». Но сама никогда ничем таким не занималась, в отличие от большинства студентов Рэдклиффа.
– Вы учились в Рэдклиффе?
– Да. А потом два года изучала скульптуру в Колумбии. На самом деле больше всего на свете мне нравится лепить.
Дейзи нравилось, что Эндрю заказал мартини без льда. Дейзи всегда считала, что лед не только разбавлял мартини, но и лишал его настоящего вкуса.
– А что бы вам хотелось лепить?
– Портреты – головы. И еще птиц, лошадей. Я попыталась бы изобразить, что чувствуют животные, а не просто показать их такими, какими их видит человек.
Эндрю улыбнулся.
– А с каким материалом вы стали бы работать?
– С гипсом. Хотя мне хотелось бы как-нибудь попробовать поработать с мрамором.
– А почему вы не занимаетесь в Лондоне скульптурой вместо того, чтобы работать в «Бастионе»? Или делаете наблюдения для скульптурного портрета Бенджамена Фронвелла?
Дейзи рассмеялась.
– Я не смогу жить на то, что заработаю в качестве скульптора. Ведь я пока новичок в этом деле. А в «Бастионе» платят приличную зарплату, даже если у тебя практически нет опыта, и еще там очень весело. Работа в газете – прекрасный способ завести друзей в незнакомом городе.
– А почему вы вообще решили приехать в Лондон? Половина моих знакомых была бы рада возможности пожить хотя бы год в Америке.
Дейзи вовсе не хотелось врать Эндрю. С другой стороны, почему она должна исповедоваться каждому, кого встретит? Хотя вполне возможно, что Дейзи не хотелось рассказывать одному мужчине о своей любви к другому просто из здорового женского кокетства. Дейзи молча изучала то, что осталось от ее мартини, не спеша ответить на вопрос Эндрю. Молодой человек неловко рассмеялся:
– Я понимаю. Это не мое дело. Давайте тогда что-нибудь закажем.
За обедом Дейзи тоже позволила себе задать Эндрю Харвуду несколько вопросов. Она узнала, что Эндрю тридцать лет. Он был зачат сразу же после того, как отец вернулся со второй мировой войны. Учился в Мальборо, там и познакомился с Джайлзом. Потом Оксфорд – колледж Балиол. Его родители очень привязаны друг к другу. («Мои тоже. Они хорошо смотрятся вместе», – ответила на это Дейзи.) У Харвудов был небольшой кусочек земли в Шропшире. Отец Эндрю шутя называл себя фермером. Хотя знакомые почему-то предпочитали слово «землевладелец». Как-никак мистер Харвуд был баронетом.
– Я пока еще не знаю, что такое баронет, – призналась Дейзи.
Эндрю рассмеялся.
– Действительно, откуда вам знать? Ни один иностранец не способен разобраться в наших титулах.
– Но это ведь то же самое, что рыцарь, да? Их обоих называют «сэр кто-то там Джоунс». Ведь так?
– Совершенно точно. Разница только в том, что рыцарство умирает вместе с тобой, а титул баронета – наследственный. Мой отец – семнадцатый. А ваш покорный слуга станет когда-нибудь восемнадцатым. Если, конечно, я не угожу до этого под автобус.
– А каково это – быть баронетом? Вы, наверное, чувствуете себя жутко важным?
– Вообще-то не особенно. Это ведь самый мелкий наследственный титул, Дейзи. Зато он хорош тем, что это единственный титул, который не лишает права заседать в палате общин. Так что, если хочешь стать премьер-министром, нет необходимости отказываться от титула, как это пришлось сделать Тони Бенну и лорду Хейлшему.
– А у вас есть братья или сестры? – спросила Дейзи.
К удивлению девушки, Эндрю Харвуд заметно заколебался, прежде чем ответить на этот простой вопрос.
– У меня есть брат, – произнес он наконец.
– Вы сказали это так, точно не уверены, – смеясь, заметила Дейзи.
Эндрю слегка нахмурился.
– Вы что, не ладите? – продолжала расспрашивать Дейзи.
– Примерно так.
От Дейзи не укрылось угрюмое выражение лица Эндрю. Она тут же пожалела, что не остановилась вовремя и продолжала расспрашивать молодого человека о том, о чем ему явно не хотелось говорить.
Дейзи перевела взгляд с лица Эндрю на картины, висевшие на противоположной стене. Ей понравилось, что владельцы ресторана придумали развесить картины Хокни с французскими плакатами двадцатых годов.
Когда девушка снова посмотрела на своего спутника, лицо его выглядело дружелюбным и одновременно каким-то… непроницаемым.
– А почему вы решили стать адвокатом? – спросила она. В конце концов, надо же им о чем-то говорить. А Дейзи от природы была любопытной.
– Я отвечу на этот вопрос. Но сначала скажите, что вы имели в виду, когда сказали там, на вечеринке у Анджелы, что адвокаты делают карьеру, наживаясь на несправедливости.
– Я всегда считала своего брата справедливым человеком, – сказала Дейзи. – Но, когда он выиграл свое первое дело и пришел домой, светясь от гордости, оказалось, что брат защищал негодяя, а невиновная сторона проиграла.
– А что это было за дело?
– Конечно, не убийство и не изнасилование. Речь шла о деньгах. Благодаря какому-то юридическому трюку, который изобрел мой брат, его клиент вышел сухим из воды, а вдова, предъявившая иск, в результате разорилась. Я считаю это возмутительным.
– Я тоже, – согласился Эндрю. – А мне сейчас уже трудно вспомнить, почему именно я выбрал право. – Эндрю вновь замялся, а затем продолжал таким тоном, точно говорит не о себе, а о ком-то еще.
– Еще в Оксфорде я хотел заняться политикой, но очень долго этого не делал. Кажется, я просто хотел заработать денег.
Интересно, почему он так напряженно смеется? Дейзи чувствовала себя немного разочарованной. Она была воспитана в легком презрении к людям, которые ставят на первое место денежные интересы.
Увидев, как изменилось лицо девушки, Эндрю Харвуд рассмеялся.
– Возможно, вам это покажется вульгарным, но в нашей стране политикам платят гораздо меньше, чем в Америке. И потом, адвокаты все же иногда защищают справедливость. Самое противное в моей работе – это сама процедура судебного разбирательства. Такая скука! Вам надо как-нибудь зайти в суд справедливости, – Эндрю вновь улыбнулся, на этот раз от напряжения не осталось и следа. – В основном мои товарищи заняты тем, что прогуливаются в своих париках по огромному залу и обмениваются шутками, непонятными простому смертному.
– А вам хватает времени совмещать работу с политикой?
– Если бы я был министром, то, конечно, не хватило бы. Но сейчас наша партия в оппозиции, так что времени требуется не очень много. Палата общин обычно начинает заседать только в половине третьего.
– А какие дела вы ведете?
– Очень разные. Например, завтра я должен защищать двух ребят, которые не могут позволить себе нанять адвоката. Поэтому государство предоставляет им защитника. Платят за это немного, но я люблю такие дела. Как видите, я корыстен не на все сто процентов.
В это время в дальнем углу зала что-то грохнуло. Эндрю обернулся в ту сторону. Дейзи чуть приподнялась, чтобы разглядеть, что происходит. Чуть раньше в бар вошли трое, на которых никто не обратил внимания.
И вот теперь двое из них соскочили с высоких табуреток, чтобы помочь третьему, свалившемуся под стойку. Зрителям видны были только две головы – морковно-рыжая и серебристо-белая – склонившиеся над распростертым телом. Джайлз Александер и Франсез помогли подняться своему спутнику, официант поправил табурет.
– О, Боже, – произнес Эндрю Харвуд, вставая. Он помрачнел, но, взглянув еще раз на компанию возле стойки, не выдержал и расхохотался. – Оставайтесь здесь. Я сейчас вернусь.
Дейзи видела, как Эндрю подошел к троице у бара, которая все еще была центром всеобщего внимания. Он легонько обнял за плечи молодого человека, который только что поднялся с пола и сейчас отряхивал брюки. Дейзи обратила внимание, что у молодого человека точно такие же песочного цвета волосы, как у Эндрю. Все четверо направились к выходу из зала – Франсез и Эндрю вели под руки незадачливого молодого человека, Джайлз шел сзади, прикрывая отступление.
Через несколько минут Эндрю снова занял свое место напротив Дейзи.
– Это был Нел, – сказал он.
– Кто такой Нел? – удивилась Дейзи.
– Нелсон Харвуд, мой брат. Он никак не хочет понять, что в двадцать восемь лет пора бы уже и повзрослеть.
Незадолго до полуночи Эндрю отвез Дейзи домой.
Эндрю, как и многие богатые холостяки, был избалован женским вниманием. Молодой человек не исключал возможности, что Дейзи Брюстер привлекла его именно потому, что явно не попала под власть его обаяния. Они премило поболтали за обедом, забавляясь несходством своих мнений по многим вопросам, но, в общем, мало что поведали друг другу о своей личной жизни. Дейзи так и не сказала Эндрю, почему же она все-таки решила приехать в Лондон. Взвесив все «за» и «против», Эндрю пришел к выводу, что было бы ошибкой пытаться форсировать события в первый же вечер.
Он проводил Дейзи до двери ее дома, затем, наклонившись, на прощание легко поцеловал девушку в щеку.
– Я позвоню на следующей неделе, – пообещал Эндрю.
Дейзи почувствовала явное облегчение, поняв, что Эндрю не собирается набиваться в гости. Дело в том, что квартирка была маленькой – спальня, кухня и небольшая ванная. Мужчина и женщина, сидящие рядом, обязательно должны были почувствовать себя в интимной обстановке, независимо от того, какие отношения их связывают. Дейзи уже испытала это на себе, когда другой юноша, угощавший ее обедом, поднялся наверх немного выпить. И ей вовсе не хотелось опять выставлять кого-то за дверь. Поэтому девушка и обрадовалась, что Эндрю Харвуд распрощался с ней у двери.
И в то же время ее охватило смутное беспокойство. А вдруг Эндрю не стал напрашиваться, потому что не счел ее достаточно привлекательной? Но ведь у нее есть Карл – и какое ей вообще дело до остальных. И Дейзи быстренько убедила себя, что Эндрю интересует ее только с точки зрения чисто женского тщеславия – все-таки приятно иметь такого поклонника. Или почти убедила.
8
Когда Бен Фронвелл ехал на заднем сиденье своего «ягуара» не один, шофер обычно опускал стеклянную перегородку, отделявшую кабину от салона. Анджеле было не по себе в замкнутом пространстве, поэтому она, нажав на кнопку, опустила на несколько дюймов оконное стекло. Машина свернула на площадь Парламента.
Анджела улыбнулась. – Кстати, сегодня ведь бывший премьер дает в доме десять прощальный обед, – сказала она. – И все министры сейчас там. Как ты думаешь, о чем они говорят?
Бен усмехнулся.
– Шестеро кандидатов на его место наверняка делают вид, будто совершенно не в курсе того, что их помощники буквально пытаются схватить за горло каждого, кто еще не решил, за кого отдать свой голос.
Анджела отвернулась от окна.
– А ты никогда не думал о женитьбе на Рейчел Фишер? – спросила она Бена.
– Да, – ответил Бен. – Рейчел мне очень нравится. Особенно ее мозги. Но жену я представляю себе совсем по-другому. Мне нужна женщина, для которой на первом месте буду я и моя карьера. А Рейчел – мужчина, превыше всего ставящий свое политическое будущее. И это восхищает нас друг в друге. Это роднит нас. Но в то же время исключает возможность брака между нами.
Рука Бена коснулась колена Анджелы. Хорошо, что сегодня девушка надела юбку. Бен еще помнил, как однажды, точно так же, в машине, когда они возвращались в редакцию после ланча, положил руку на колено Анджелы и почувствовал себя очень неловко, оттого что на ней были брюки. Бен Фронвелл всегда чувствовал себя с женщинами несколько неуверенно. Легко ему было только с Рейчел, которая очень просто относилась к вопросам секса. С ней он чувствовал себя в постели на равных. И Рейчел никогда не увлекалась всякими там женскими штучками, как, например, Анджела со всеми этими ее полумужскими костюмами. И все же Бен считал Анджелу необыкновенно сексуальной. Кроме того, главный редактор «Бастиона» любил появляться в обществе с разными женщинами. Если человеку было за тридцать и он еще не был женат, его неизбежно начинали подозревать в том, что он голубой.
Шофер остановил машину у ресторана «Анабель». Швейцар приветствовал их.
– Добрый вечер, мистер Фронвелл.
Еще один лакей широко распахнул двери перед Беном и Анджелой.
– Добро пожаловать, мистер Фронвелл. Позвольте, я сниму пальто с вашей дамы.
Официант немного подвинул столик, чтобы Анджела могла пройти к стоящей у стены банкетке. Бен уселся рядом. Девушке нравился этот ресторан. Здесь можно было наблюдать за людьми в зале и в то же время чувствовать себя сидящей отдельно благодаря зеркальным колоннам, поддерживающим высокий сводчатый потолок. Однако Анджеле всегда требовалось несколько минут, чтобы глаза привыкли к полумраку, царящему в зале.
– Интересно, – сказала Анджела. – Когда ты учился в своем Галльском университете, то мог ли представить, что в один прекрасный день эти лакеи будут стелиться перед тобой и все время повторять: «У вас есть все необходимое, мистер Фронвелл? Можно мне вылизать грязь с ваших ботинок, мистер Фронвелл? Не соблаговолите ли дать мне в зубы, мистер Фронвелл?»
– Конечно же, я часто себе это представлял, – ответил Бен. – И еще я представлял, что буду вести при этом под руку красивую молодую девушку из высшего общества, которая выросла, имея все, чего не имел я. Что ты будешь пить?
За водкой Анджела вновь завела разговор о Рейчел Фишер.
– Она ведет себя с нами со всеми… не то чтобы грубо, нет. Рейчел просто нас не замечает. Кроме тех случаев, когда мы хотим попасть к тебе в кабинет.
– И именно это делает ее замечательным личным секретарем, – сказал Бен. – Мне будет очень не хватать Рейчел, когда она нас покинет.
– А разве она не может продолжать работать на тебя после того, как ее выберут?
– Нет. Я ведь собираюсь поддерживать политическую карьеру Рейчел. Так что лучше будет, если она порвет с «Бастионом» все официальные связи, как только ее изберут.
– А почему ты так уверен, что тори из Бедфордшира выберут именно Рейчел? До этого они никогда не избирали в парламент женщину.
– В политике никогда ничего нельзя знать наверняка, – ответил Бен. – Но думаю, голоса избирателей у Рейчел в кармане. Она писала речи для их прежнего депутата. Она уже выставляла кандидатуру на два безнадежных места. Год в «Бастионе» тоже пошел ей на пользу. К тому же одновременно Рейчел ездила с выступлениями по Бедфордширу и прилегающим графствам. Она проповедует простые, понятные честным труженикам истины, не то что эти придурки из высшего класса, которые поют о каком-то там сочувствии. Легко, черт возьми, проповедовать сочувствие к бездельникам, если никогда в жизни не приходилось зарабатывать на хлеб. Поэтому Рейчел могут не выбрать только из-за того, что она женщина. Но теперь, когда партийным лидером стала Маргарет Тэтчер, даже самые отъявленные женоненавистники не решатся открыто высказать мнение, что слабому полу не место в политике. Так что, думаю, Рейчел наконец выберут. А уж если она станет кандидатом от Бедфордшира – дело в шляпе. В этом округе уже много лет избирают тори и только тори.
Анджела затушила сигарету в красивой пепельнице из оникса. Буквально через секунду рядом со столиком появились два официанта – один забрал пепельницу с окурком, другой поставил на ее место чистую. Анджела снова закурила и посмотрела на Бена:
– Вскоре после того, как я пришла работать в «Бастион», ты сказал мне как-то: «Вот говорят, что власть развращает, деньги развращают. А я скажу тебе, что действительно развращает людей – дружба».
Бен рассмеялся. Он явно был польщен тем, что Анджела запомнила и даже цитирует его слова.
– Ах, как я это мудро подметил! В самом деле, представь себе, что театральному критику надо написать рецензию на пьесу своего приятеля. Разве сможет он быть объективным? Особенно если пьеса плохая. Вот и я не хочу заводить слишком много друзей, чтобы не размякнуть. А то не смогу как следует выполнять свою работу.
Анджела молча продолжала курить.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнес Бен. – Но Рейчел уже мой друг. И я никогда не помещу на страницах «Бастиона» критику в ее адрес. Для чего, черт возьми, человеку власть, если он не сможет использовать ее на свое усмотрение. Только старомодные зануды считают, что надо быть последовательным в своих убеждениях – возможны исключения из правил.
Лицо Анджелы по-прежнему ничего не выражало.
– Как ты думаешь, Джайлз еще долго проработает у нас? – спросила она.
– Знаешь, все эти левые одинаковы, – ответил Бен. – Проливают крокодиловы слезы по поводу тех, кто лишен привилегий, а сами не прочь подкормиться из рук своих врагов. Пока Джайлз Александер получает приличное жалованье и его имя появляется на страницах газеты, он всегда найдет способ оправдать свое малодушие – например, тем, что ни одна левая газета не может предоставить столь широкий круг читателей, перед которым он мог бы обличать пороки консерваторов. Так что в интересах партии лейбористов, чтобы Джайлз работал в «Бастионе». – Бен ухмыльнулся. – Так что наши с ним интересы на данный момент совпадают: мне нравится держать при себе ручную левую кобру.
– Франсез говорила, что на прошлой неделе ты велел ей переписать обозрение, убрав из него антиконсервативные намеки.
– Ну, это я сделал только потому, что политика не имела ни малейшего отношения к той книге, о которой написала Франсез. Обычно Франсез все сходит с рук, потому что ее колонка очень нравится читателям. Да и в любом случае, вовсе не политические пристрастия Франсез меня не устраивают. Меня буквально воротит от транссексуалов. Хотя, Рейчел говорит, что Франсез не афиширует своих склонностей. Хорошо, что у нее хватает на это ума, а то вылетела бы из газеты как пробка. И пусть только попробует играть в эти игры с кем-нибудь из наших сотрудниц!
Весь вечер Бен и Анджела в основном сплетничали о политиках и общих знакомых. Юристы «Бастиона» всегда очень щепетильно относились к тому, чтобы газету нельзя было обвинить в дифамации. Поэтому Анджеле часто приходилось переписывать свою колонку, если юристы находили тот или иной материал чересчур рискованным. А Бену всегда хотелось знать все, включая то, что не попало в печать. Анджела была просто кладезью информации. Она всегда знала, кто с кем спит, чьи браки давно существуют только на бумаге. Кто из видных политических деятелей предпочитает порезвиться в постели втроем. Сексуальную жизнь самого Бена Фронвелла нельзя было назвать богатой событиями, поэтому он жадно вслушивался в подробности чужих романов. Анджелу труднее было удивить пикантными подробностями, но ей доставляло удовольствие развлекать всем этим Бена.
За кофе Фронвелл спросил:
– Ты часто общаешься с Дейзи Брюстер. Что она собой представляет?
– Забавная умненькая девочка. Влюблена в американского профессора, которого родители не считают подходящей парой. Интересно, хватит ли его чувств на год. Вчера вечером Франсез видела Дейзи в «Ланганз» с Эндрю Харвудом. Франсез не видела, куда они отправились дальше, потому что кто-то там свалился со стула и нуждался в ее помощи, чтобы добраться до дверей.
– Одна из ее отвратительных маленьких подружек?
– Да нет. Франсез была в обществе двух мужчин, которых ты знаешь. Это были Нел Харвуд и Джайлз.
– Я еще могу понять, что общего у Франсез и Нела Харвуда. Но при чем здесь Джайлз?
– Честно говоря, Бен, не все относятся к гомосексуалистам как к прокаженным. Джайлз и Нел дружат еще со школьной скамьи. Они вместе учились в Мальборо. И не удивлюсь, если вдруг выяснится, что Джайлз питает к Франсез отнюдь не платонический интерес.
– Тогда он, должно быть, с ума сошел.
– Ну почему же. Франсез дружит с несколькими мужчинами. Говорят, что в Оксфорде у нее было несколько романов с противоположным полом.
– Но ведь и с женщинами тоже. Меня начинает тошнить от одной мысли.
Анджела пожала плечами и зажгла очередную сигарету.
– И кто же из них упал со стула в «Ланганз» – Нел Харвуд или Джайлз? – поинтересовался Бен.
– Нел. Он много пьет последнее время.
– Все голубые много пьют. Это помогает не замечать, насколько они отвратительны. И что же произошло потом?
– Франсез говорила, что Эндрю встал со своего места и помог вывести его из зала.
– Могу предложить тебе пари, Анджела. Когда-нибудь, когда сбудутся честолюбивые мечты Эндрю Харвуда, этот его братец транссексуал устроит какой-нибудь грандиозный скандал, который навсегда похоронит политическую карьеру мистера Харвуда.
– Почему ты недолюбливаешь Эндрю? – поинтересовалась Анджела.
Бен не любил подолгу обдумывать свои слова, но на этот раз у него не нашлось готового ответа. Он окинул взглядом полутемный зал, останавливаясь время от времени на хорошо знакомых сытых лицах за другими столиками. Затем Бен произнес:
– Он просто бесит меня, повторяя всю эту чушь о сочувствии и сострадании. Терпеть не могу этих долбаных аристократов, которые норовят покровительствовать всем и каждому. «Положение обязывает». Конечно, они могут позволить себе быть великодушными и заботливыми за чужой счет. Все это не по мне. Я гораздо больше уважаю таких, как Рейчел Фишер, которые всего добились сами, а не получили в наследство. Ты хочешь еще посидеть?
– Да нет, пожалуй, поедем.
Когда «ягуар» Бена Фронвелла остановился перед домом Анджелы в Пимлико, рука его снова лежала на колене девушки.
– Можно мне подняться выпить? – усмехнувшись, спросил Бен.
– Не сегодня, – ответила Анджела. – У меня месячные. И я хочу пораньше лечь спать. Ведь завтра я наверняка потребуюсь моему редактору с чистой головой.
Как только Анджела упомянула о месячных, Бен немедленно убрал руку. Девушка позаботилась о том, чтобы не задеть его своим отказом. Анджела безошибочно определила, что Бен Фронвелл довольно скован в вопросах секса. И конечно же, неуверен в себе, когда дело касалось отношений с женщинами.
У Анджелы действительно были месячные. Но даже если бы их не было, девушка вовсе не была уверена, что хочет познакомиться со своим главным редактором поближе. Возможно, самым разумным было бы позволить руке Бена оставаться на ее колене, но не выше.
Почти все горизонтальные поверхности в квартире Франсез были завалены книгами, которые она уже упомянула или собиралась упомянуть в своем обозрении. Девушка в упор смотрела на Джайлза, рука которого двигалась все выше по ее бедру.
– Я смотрю, ты не любишь долгой прелюдии, – произнесла наконец Франсез.
Всего за несколько минут до этого Джайлз и Франсез сидели в разных углах гостиной и, потягивая виски, обсуждали, кто же все-таки сменит Гарольда Вильсона на его посту. Джайлз объяснял девушке, почему четверо из шести кандидатов практически не имели шансов на успех.
– Таким образом, в списке остаются Майкл Фут и Джим Каллаган. Лейбористы готовы поддержать каждого, кто способен дать работу их избирателям. Джим Каллаган занимается политикой уже тридцать лет. Он прекрасно понимает, кому что нужно предложить.
Неожиданно Джайлз поставил бокал с виски, подошел к диванчику, на котором сидела Франсез, плюхнулся рядом и задрал юбку девушки.
– Прелюдия продолжалась последние несколько недель, – ответил он на вопрос Франсез. – Говорим ли мы об Айрис Мердок или Гарольде Вильсоне, я всегда пытаюсь дать тебе понять, что твое тело интересует меня ничуть не меньше твоих мыслей.
– Теперь я, кажется, начинаю понимать.
– И тебе это нравится?
– То, что я начинаю понимать? Или как ты изучаешь то, что моя мама называла интимными частями тела?
– Прошу тебя, Франсез, пойдем в спальню!
В спальне Джайлз начал медленно раздевать девушку. Сам он решил для начала остаться одетым, только расстегнул «молнию» на брюках. Он также не спешил поцеловать Франсез. Вместо этого Джайлз лег рядом с девушкой на кровать и коснулся ее сосков. Затем рука его скользнула ниже, туда, где лежала еще в гостиной, только на этот раз ладонь его оказалась внизу, на завитках, которые были того же серебристого цвета, что и волосы Франсез.
– Расскажи мне, что ты чувствуешь, когда лежишь вот так в постели с женщиной? – попросил Джайлз. – Ты делаешь с ней то же, что сейчас делаю я, или больше любишь, чтобы она делала это с тобой?
– По-разному, – ответила Франсез, глядя в глаза Майклу. Соски ее напряглись. Это был единственный признак того, что тело Франсез реагирует на прикосновения Джайлза. – Обычно мы меняемся.
– А кто начинает?
– Начинать нравится мне.
– А ты любишь соблазнять девушек, которые до тебя не спали с женщинами?
– Да, – Франсез отвечала на вопросы серьезно и просто. Эта черта восхищала Джайлза.
– И с чего же ты начинаешь?
– Иногда с того, с чего начал ты в соседней комнате. А иногда вот отсюда. – Франсез коснулась рукой груди. – Если она одета, а в начале обычно так и бывает, я расстегиваю на ней блузку. Если под блузкой лифчик, я просовываю под него ладонь. Люблю чувствовать, как неожиданно напрягается сосок.
– Ты имеешь в виду ее сосок?
– Да. – Джайлз почувствовал, как сосок под его пальцами становится еще жестче. Он начал медленно массировать его пальцем.
– Самое замечательное в другой женщине – это то, что она так похожа на меня. Я могу чувствовать рядом ее грудь, касаться ее своей. Иногда мне кажется, что это одно из проявлений нарциссизма. Ведь больше всего, кроме меня самой, на меня похожа другая женщина. А в другие моменты мне кажется – дело в том, что мы лучше мужчин понимаем друг друга, умеем заставить тело отвечать на ласки. Мне говорили, что мужчины представляют себе акты лесбийской любви жестокими, думают, что женщины стараются сделать друг другу больно, как это принято у мужчин. А у нас ведь все не так – во всяком случае у меня. Наши ласки куда более нежные, чем мужские, – и куда более искусные, потому что каждая из нас знает точно, что чувствует ее подруга. С женщиной я испытываю такое наслаждение, какое и не снилось ни одному мужчине.
– Тебе лучше немного отвлечься от этой темы, – попросил Джайлз. – А то я кончу прямо сейчас. А мне не хочется, чтобы это произошло так быстро. Лучше я пока разденусь.
– Не надо, – сказала Франсез. – Попробуем, что получится, если я представлю, что ты – женщина, переодетая мужчиной.
– У тебя возникнет небольшая проблема вот с этой штукой, – сказал Джайлз, кладя ладонь девушки на свой член. – Давай посмотрим, что мы можем придумать вместе. Глядишь, это окажется не хуже, чем с твоими подружками, даже с той, рыжеволосой.
