Текст книги "Сойка-пересмешница"

Автор книги: Сьюзен Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я вспоминаю кое-что, о чем не люблю думать. При подготовке к Двадцатипятилетию Подавления, я видела запись, на которой Бити, еще совсем мальчишка, соединял два провода, убивших током компанию детей, которые охотились за ним. Тела, бьющиеся в конвульсиях, причудливые выражения лиц. В те моменты, которые привели Бити к победе в старых Голодных Играх, он видел лица тех, кому пришлось из-за этого умереть. Мы все действовали только в порядке самообороны…

Внезапно мне хочется уйти из комнаты с колибри до того, как кто-то из них угодит в сеть.

– Бити, Плутарх сказал, что у тебя что-то для меня есть.

– Да, есть. Твой новый лук. – Он задает на ручке кресла ручной контроль и катится прочь из комнаты. Пока мы следуем за ним через изгибы и повороты Спецотдела Обороны, он рассказывает нам о кресле. – Я уже могу понемногу ходить. Но слишком быстро устаю. Так что в кресле мне легче передвигаться. Как там Финник?

– Он… у него проблемы с концентрацией, – отвечаю я. Я не хочу говорить, что у него полное психическое расстройство.

– Проблемы с концентрацией, да? – Бити мрачно улыбается. – Если бы вы знали, что пережил Финник за последние несколько лет, вы бы поняли, как замечательно, что он по-прежнему с нами. Скажи ему, что я работаю над его новым трезубцем, ладно? Чтобы немного его отвлечь.

Отвлечься, кажется, последнее, что нужно Финику, но я обещаю, что передам его сообщение.

Четверо солдат охраняют вход в зал, обозначенный отделом Спецвооружения. Проверка расписаний, отпечатанных на наших предплечьях, всего лишь предварительный шаг. У нас берут отпечатки пальцев, сетчатки глаз, образцы ДНК, и еще нам нужно пройти через специальные металлические детекторы. Бити приходится оставить свое кресло-каталку снаружи, но как только мы проходим все уровни безопасности, ему предоставляют другое. Происходящее кажется мне абсурдом: я не представляю, как кто-нибудь, представляющий угрозу Правительству, сможет проникнуть в Дистрикт-13, учитывая их охрану. Или же такие меры предосторожности были введены лишь недавно, с притоком большого числа беженцев?

У дверей склада мы встречаемся со вторым этапом проверки опознания – как если бы мой ДНК мог измениться за время, потраченное на то, чтобы пройти двадцать ярдов по коридору – и, наконец, нас допускают к коллекции оружия. Должна признать, от арсенала у меня перехватывает дыхание. Ряды огнестрельного оружия, гранатометов, взрывчатки, бронированного транспорта. – Конечно же, Воздушно-Десантная Дивизия располагается отдельно, – говорит нам Бити.

– Конечно, – вторю я, как будто это само собой разумеется. Я не знаю, где бы могли бы найти своё место в этом высокотехнологичном оборудовании простые лук и стрелы, но затем мы наталкиваемся на стену смертоносного оружия – снаряжение стрелка из лука. На тренировках я игралась с большим количеством Капитолийского оружия, но ни одно из них не предназначалось для военных действий. Я сосредотачиваю всё своё внимание на луке смертельного действия, так нагруженном всякой оптикой и техническими новинками, что уверена – я даже не смогу его поднять, не то что стрелять.

– Гейл, может быть ты хочешь опробовать некоторые из них, – говорит Бити.

– Серьезно? – спрашивает Гейл.

– Для боя, тебе, конечно же, выдадут оружие. Но, если в пропо ты выступишь как один из команды Китнисс, кому-то из вас нужно выглядеть поэффектнее… Я подумал, что ты, возможно, захочешь выбрать себе оружие сам, – говорит Бити.

– Да, хотелось бы. – Руки Гейла смыкаются вокруг того самого лука, который минуту назад привлек моё внимание, и поднимают его на плечо. Он нацеливает его в разных направлениях комнаты, заглядывая через оптический прицел.

– Это кажется не очень справедливым по отношению к оленю, – говорю я.

– Не будем осваивать его на оленях, не так ли? – спрашивает он.

– Я вернусь, – говорит Бити. Он набирает на панели код, и открывается небольшая дверь. Я смотрю, пока он не исчезает и за ним не закрывается дверь.

– Итак, для тебя это было бы легко? Применить это на человеке? – спрашиваю я.

– Я этого не говорил. – Гейл опускает лук на свою сторону. – Но если бы у меня было оружие, которое могло бы остановить то, что я увидел в Двенадцатом… если бы у меня было оружие, которое могло бы удержать тебя от арены… я бы использовал его.

– Я тоже, – признаю я. Но я не знаю, что сказать ему о последствиях убийства человека. О том, что это навсегда остается с тобой.

Бити въезжает в комнату с высокой, прямоугольной коробкой, неуклюже расположенной между подножкой и его плечом. Он останавливается и протягивает ее ко мне – Для тебя.

Я ставлю коробку на пол и открываю защелки на одной стороне. Крышка бесшумно открывается. Внутри коробки, на подушке из жатого темно-бордового бархата, лежит великолепный черный лук.

– Да, – в восхищении шепчу я. Я осторожно поднимаю его в воздух, чтобы полюбоваться совершенным соотношением, элегантным дизайном и изогнутыми деталями, которые намекают на крылья, распростертые в полете. Там что-то ещё. Я должна удерживать его неподвижно, чтобы убедиться, что мне не кажется. Нет, лук в моих руках живой. Я прижимаю его к моей щеке и ощущаю легкий гул, распространяющийся по костям моего лица. – Что он делает? – спрашиваю я.

– Здоровается, – с усмешкой объясняет Бити. – Он услышал твой голос.

– Он распознаёт мой голос? – спрашиваю я.

– Только твой, – говорит он. – Видишь ли, они хотели, чтобы я сконструировал лук, основанный только на внешнем виде. Как часть твоего костюма, понимаешь? Но я подумал, что это пустая трата времени. Хочу сказать, что, если тебе когда-нибудь понадобиться им воспользоваться? Не просто, как модным аксессуаром. Вот так я ушел за пределы простого и направился внутрь своего воображения. Однако лучше объяснить на практике. Хочешь его опробовать?

Нам хочется. Для нас уже подготовлено стрельбище. Стрелы, что спроектировал Бити, не менее поразительны, чем сам лук. Я могу стрелять дальше, чем на сто ярдов. Разнообразные стрелы – острые как бритва, зажигательные, взрывчатые – превращают лук в универсальное оружие. Каждая из них опознаваема по характерно окрашенному древку. У меня есть возможность при помощи голоса отключить ту или иную опцию лука в любое время, да только я понятия не имею, зачем мне это может понадобится. Все, что для этого нужно – лишь произнести «Спокойной ночи». После этого лук выключается, до тех пор, пока я голосом не пожелаю включить его снова.

Оставив Бити и Гейла позади, я в хорошем настроении возвращаюсь к команде подготовки. Я терпеливо переношу оставшуюся часть покраски и надеваю свой костюм, который теперь включает в себя окровавленную повязку на шраме на руке, чтобы указать, чтобы я участвовала в последних боевых действиях. Возле моего сердца Вения прикрепляет брошку Сойки-пересмешницы.

Я беру свой лук и колчан нормальных стрел, сделанных Бити, зная, что мне никогда не позволят воспользоваться ими. Затем мы выходим на звуковую сцену, где я, кажется, провожу несколько часов стоя, пока они поправляют макияж, освещение и степень задымления.

В конце концов, приказаний, подающихся от людей в таинственной застекленной кабинки посредством интеркома, становится всё меньше и меньше. Фалвия и Плутарх все больше рассматривают меня и все меньше указывают на недочеты. Наконец, на съёмочной площадке становится тихо. Целых пять минут меня просто разглядывают. Затем Плутарх говорит:

– Думаю, все готово.

Я смотрю на монитор. Они воспроизводят последние несколько минут записи, и я вижу на экране женщину. Она кажется более статной, более внушительной, чем я. Ее лицо испачкано, но тем не менее сексуально. Брови черные и вызывающе приподняты. Струйки дыма – предполагается, что ее вот-вот потушили или она готова заполыхать огнем – поднимаются от ее одежды. Я не знаю, что это за женщина.

Финник, который в течение нескольких часов бродил вокруг аппаратуры, подходит ко мне сзади и говорит с намеком на прежний юмор:

– Они захотят либо убить тебя, либо поцеловать, либо же быть тобой.

Все так взволнованы, так довольны своей работой. Близится время обеденного перерыва, но все настаивают на том, чтобы продолжить. Завтра мы займемся речами и интервью; а также моим участием в повстанческих битвах. Сегодня им хочется сделать еще один слоган, всего лишь одну строчку, из которой они сделают короткое пропо, чтобы показать его Койн.

– Люди Панема, мы сражаемся, мы рискуем, мы жаждем справедливости! – Вот эта строчка.

Кстати, могу сказать, они преподносят ее так, словно месяцами, а то и годами, работали над ней и по-настоящему гордятся этим. Для меня же эта фраза труднопроизносима. И неестественна. Представить не могу, чтобы я сказала это в реальной жизни – что ж, по крайней мере, я повеселюсь: произнесу все с капитолийским акцентом. Точно так же, как мы с Гейлом обычно изображаем Эффи Бряк «И пусть удача всегда будет на вашей стороне!». Но Фалвия говорит мне в лицо, описывая битву, в которой я только что участвовала; рассказывая о том, что нас окружают мертвые тела моих товарищей по оружию и чтобы объединить остальных, я должна повернуться к камере и прокричать в нее этот слоган!

Меня подталкивают к моему месту и дымовая машина начинает работать. Кто-то требует тишины, камера вращается и я слышу «Мотор!» Поэтому я поднимаю над головой лук и со всей яростью, на какую способна, кричу «Люди Панема, мы сражаемся, мы рискуем, мы жаждем справедливости!»

На съемочной площадке тишина. Она длится. И длится.

Наконец раздается треск интеркома и студию заполняет язвительный смех Хейтмитча. Он довольно долго сдерживается, а затем произносит:

– И вот так, друзья мои, умирает революция.

Глава 6

Потрясение, испытанное мною вчера от звуков голоса Хеймитча, от осознания того, что он не просто в рабочем состоянии, но снова имеет своего рода власть надо мной, привело меня в бешенство. И сегодня я пулей вылетела из студии и отказалась выслушивать его комментарии из диспетчерской. Несмотря на это, я знала, он прав насчет моего выступления.

Он потратил все утро, убеждая других в ограниченности моих возможностей. Что я это не потяну. Я не могу просто стоять в телестудии, разодетая и разукрашенная, в облаке искусственного дыма и вести дистрикты к победе. И ведь в самом деле, удивительно, как долго я продержалась перед камерами. Но в первую очередь – это заслуга Пита. В одиночку я не смогу быть Сойкой-пересмешницей.

Мы собираемся в Штабе вокруг громадного стола. Койн со своими людьми. Плутарх, Фалвия и моя подготовительная команда. Группа из Двенадцатого, в которую входит Хеймитч и Гейл, а также еще несколько человек, например, Ливи и Сальная Сэй, чье присутствие я не могу объяснить. В последнюю минуту Финник вкатывает Бити, и сразу за ними следует Далтон, скотовод из Десятого. Я полагаю, Койн организовала эту странную подборку людей, чтобы засвидетельствовать мой провал.

Однако именно Хеймитч приветствует собравшихся, и по его словам я понимаю, что они пришли по его личному приглашению. Впервые с тех пор, как я расцарапала ему лицо, мы с ним оказываемся в одном помещении. Я стараюсь не смотреть на него, но улавливаю мимолетный проблеск его отражения в блестящей поверхности одной из консолей управления, висящих на стене. Он сильно похудел и осунулся, пожелтевшая кожа покрылась морщинами. На мгновение мне становится страшно – вдруг он умирает. Но я тут же напоминаю себе, что меня это не волнует. Первым делом Хеймитч показывает всем пленку, которую мы только что отсняли. Похоже, я достигла новых низин под руководством Плутарха и Фалвии. И мой голос, и мои движения выглядят нелепо и несвязно, словно я марионетка, которую дергают за невидимые ниточки.

– Итак, – произносит Хеймитч, когда видео заканчивается. – Кто-нибудь хочет убедить меня, что это пропо поможет нам выиграть войну? – Никто. – Отлично, сэкономим время. Давайте все замолчим на минутку. Я хочу, чтобы каждый из вас вспомнил один случай, когда Китнисс Эвердин искренне растрогала вас. Не когда вы завидовали ее прическе или когда заискрилось ее платье или когда она довольно сносно выстрелила из лука. Не когда вы любили ее из-за Пита. Я хочу услышать об одном моменте, когда она заставила вас по-настоящему что-то почувствовать.

Тишина затягивается, и я уже начинаю думать, что она никогда не закончится, когда слышу голос Ливи.

– Когда она вызвалась занять место Прим на Жатве. Потому что я уверена, она думала, что идет на верную смерть.

– Хорошо. Отличный пример, – восклицает Хеймитч. Он берет фиолетовый маркер и пишет в блокноте. – Вызвалась вместо сестры на жатве. – Хеймитч оглядывает сидящих за столом. – Кто-нибудь еще.

Я удивлена, увидев, что следующим высказывается Боггс, которого я всегда считала накачанным роботом, выполняющим приказы Койн.

– Когда она пела песню. Пока умирала та маленькая девочка.

У меня в голове всплывает образ Боггса с мальцом на коленях. Думаю, в столовой. Может, он все-таки человек.

– А кто не захлебнулся слезами в тот момент, верно? – говорит Хеймитч, записывая это в блокнот.

– Я плакала, когда она подмешала Питу в суп снотворное, чтобы пойти ему за лекарством, и когда она целовала его на прощание! – выпаливает Октавия. Затем она прикрывает рот рукой, будто сказала какую-то глупость. Но Хеймитч только одобрительно кивает.

– Да. Накачала Пита, чтобы спасти ему жизнь. Очень хорошо.

Случаи начинают беспорядочно сыпаться один за другим. Когда я взяла Руту в союзники. Протянула руку Чэфу после интервью. Пыталась нести Мэг. И еще и еще, когда достала те ягоды, что по-разному трактовалось разными людьми. Любовь к Питу. Отказ прогибаться под невыносимыми испытаниями. Вызов жестокости Капитолия.

Хеймитч поднимает блокнот вверх.

– А теперь вопрос. Что объединяет все вышеперечисленное?

– Это все принадлежит самой Китнисс, – тихо произносит Гейл. – Никто не указывал ей, что делать или говорить.

– Верно, спонтанность! – говорит Бити. Он дотягивается и гладит меня по руке. – Значит, мы просто должны оставить тебя в покое?

Все смеются. Даже у меня это вызывает легкую улыбку.

– Что ж, это все очень мило, но бесполезно, – начинает Фалвия сварливо. – К сожалению, все ее выдающиеся способности весьма ограничены здесь, в Тринадцатом. Поэтому, если только ты не предлагаешь зашвырнуть ее в эпицентр сражения —

– Как раз это я и предлагаю, – прерывает ее Хеймитч. – Отправить ее на поле и просто снимать.

– Но люди думают, что она беременна, – Гейл указывает на всеми позабытый факт.

– Мы пустим слух, что она потеряла ребенка из-за электрического удара на арене, – отвечает Плутарх. – Очень печально. Очень прискорбно.

Идея о том, чтобы послать меня в самую гущу событий, кажется весьма спорной. Но у Хеймитча весомые доводы. Если я могу исполнить свою роль только в реальных условиях, то именно туда я и должна отправиться.

– Пока мы наставляем ее, суем ей реплики, лучшее, на что мы можем рассчитывать, это «удовлетворительно». Все должно исходить от нее самой. Вот, на что реагируют люди.

– Даже если мы будем осторожны, мы не можем гарантировать ее безопасность, – говорит Боггс. – Она будет мишенью для каждого —

– Я хочу поехать, – вмешиваюсь я. – Здесь от меня никакой помощи.

– А если тебя убьют? – спрашивает Койн.

– Убедитесь, что успели хоть что-то снять. Тогда вы сможете это использовать, – отвечаю я.

– Отлично, – произносит Койн. – Но давайте не будем торопиться. Найдем наименее безопасную ситуацию, которая пробудит в тебе некую спонтанность. – Она проходится по Штабу, изучая освещенные карты дистриктов, которые показывают положение войск в данный момент. – Отвезите ее в Восьмой сегодня после обеда. Утром там была крупномасштабная бомбардировка, но, похоже, рейд закончился. Я хочу, чтобы она была вооружена и с группой охранников. Съемочная группа на земле. Хеймитч, вы будете в воздухе, но в постоянном контакте с ней. Давайте посмотрим, что там происходит. Будут еще какие предложения?

– Умойте ее, – говорит Далтон. Все оборачиваются на него. – Она ведь девочка, а вы сделали из нее тридцатипятилетнюю женщину. Выглядит неестественно. Будто что-то, произведенное Капитолием.

Когда Койн сворачивает собрание, Хеймитч спрашивает ее, может ли он поговорить со мной наедине. Все выходят, кроме Гейла, который неуверенно задерживается рядом со мной.

– О чем ты беспокоишься? – спрашивает его Хеймитч. – Это мне скорее нужен телохранитель.

– Все в порядке, – говорю я Гейлу, и он уходит. В комнате остается лишь жужжание инструментов и урчание вентиляционной системы.

Хеймитч садится напротив меня.

– Нам снова придется работать вместе. Поэтому давай. Просто скажи это.

Я вспоминаю о нашей грубой, ворчливой перебранке тогда на планолете. О моей злобе на него. Но я только говорю:

– Поверить не могу, что ты не спас Пита.

– Я знаю, – отвечает он.

Возникает какое-то чувство неполноценности. И не только потому что он не извинился. Но потому что мы были командой. У нас была сделка – защищать Пита. Хмельная, нереальная сделка, заключенная под покровом ночи, но это ничего не меняет. И в глубине души, я знаю – мы оба оплошали.

– Теперь ты, – говорю я ему.

– Поверить не могу, что ты выпустила его из виду в ту ночь, – отвечает Хеймитч.

Я киваю. Так оно и есть.

– Я прокручиваю это в голове снова и снова. Что я могла сделать, чтобы остаться с ним, не нарушая союза. Ничего не приходит на ум.

– У тебя не было выбора. И даже если бы я смог уговорить Плутарха остаться и спасти его той ночью, планолет просто бы рухнул. Мы и так едва улетели. – Я, наконец, встречаю взгляд Хеймитча. Морщинистый взгляд. Серые глубокие глаза, утяжеленные кругами бессонных ночей. – Он еще не умер, Китнисс.

– Мы все еще в игре, – я стараюсь звучать оптимистично, но голос надламывается.

– Все еще. И я по-прежнему твой ментор. – Хеймитч тыкает в меня маркером. – Когда будешь на земле, помни, я в воздухе. У меня обзор лучше, поэтому делай то, что я тебе говорю.

– Посмотрим, – отвечаю я.

Я возвращаюсь в Гримерку и наблюдаю, как полосы макияжа исчезают в водостоке, пока я натираю лицо. Девушка в зеркале с шероховатой кожей и усталыми глазами выглядит измученной, но она похожа на меня. Я срываю нарукавную повязку, обнажая уродливый шрам от жучка. Это тоже похоже на меня.

Так как я окажусь в зоне боевых действий, Бити помогает мне освоиться с броней, которую Цинна спроектировал для меня. Шлем выполнен из сплетенного металла, который плотно прилегает к голове. Материал эластичен, как ткань, и его можно сдвинуть назад как капюшон в случае надобности. Жилет, чтобы усилить защиту жизненно-важных органов. Маленький белый наушник, который крепится к воротнику проводом. Бити цепляет мне на пояс защитную маску, на случай газовой атаки.

– Если увидишь, что кто-то падает по неизвестной причине, немедленно надевай ее, – инструктирует он меня.

Наконец, он пристегивает колчан, разделенный на три отсека стрел.

– Просто запомни: правая сторона – огненные, левая сторона – взрывчатые, центр – обычные. Они не должны тебе потребоваться, но, как говорится, береженого бог бережет.

Объявляется Боггс, чтобы проводить меня до Воздушно-Десантного Отделения. Как раз когда подъезжает лифт, появляется взволнованный Финник.

– Китнисс, они не отпускают меня! Я сказал, что я в порядке, но они даже не позволяют мне лететь в планолете!

Я оглядываю Финника – голые ноги, торчащие между подолом больничного халата и тапочками, спутанные волосы, наполовину завязанная веревка, скрученная между его пальцами, дикий взгляд в глазах – и знаю, любая просьба, даже мольба, с моей стороны, будет бесполезна. Даже я думаю, что это не самая лучшая идея – брать его с собой. Поэтому я щелкаю себя по лбу и говорю:

– Ой, я совсем забыла. Дурацкое сотрясение. Я должна была передать тебе, чтобы ты заглянул к Бити в отдел Спецвооружения. Он спроектировал новый трезубец для тебя.

После слова «трезубец» мне кажется, будто я вижу прежнего Финника.

– Правда? А что он делает?

– Не знаю. Но если он из того же разряда, что и мои лук и стрелы, тебе он понравится, – заверяю я его. – Хотя, тебе придется потренироваться с ним.

– Да, конечно. Думаю, я лучше спущусь к нему, – говорит он.

– Финник? – зову я. – Может брюки наденешь?

Он смотрит на свои ноги, будто впервые замечая свой наряд. Затем он скидывает с себя больничный халат, оставаясь только в нижнем белье.

– Зачем? Ты находишь это, – он становится в нелепую вызывающую позу, – отвлекающим?

Я не могу сдержать смех, потому что это забавно, и это сверх забавно, потому что заставляет Боггса чувствовать себя неловко, и я рада, потому что Финник ведет себя как тот парень, которого я встретила на Двадцатипятилетии Подавления.

– Я всего лишь человек, Одейр, – я захожу в лифте, пока двери не закрылись. – Извините, – говорю я Боггсу.

– Не стоит. Думаю, ты… здорово с этим справилась, – отвечает он. – Лучше, чем если бы я его арестовал.

– Да, уж, – протягиваю я, украдкой бросив на него косой взгляд. На вид ему около сорока пяти, коротко стриженные поседевшие волосы и голубые глаза. Невероятная выправка. Ранее на собрании он высказывался дважды, что заставляет меня предположить, что с ним лучше быть друзьями, чем врагами. Может, мне стоит дать ему шанс. Просто, кажется, он настолько предан Койн…

Слышится серия громких щелчков. Лифт на мгновение останавливается, а затем начинает двигаться влево.

– Он и по сторонам ездит? – удивляюсь я.

– Да. Под Тринадцатым располагается целая сеть элеваторных путей, – поясняет он. – Эта проходит как раз над транспортным блоком и ведет к пятой подъемной платформе. Она привезет нас в Ангар.

Ангар. Подземные строения. Спецоборона. Места, где выращивают еду. Энергия вырабатывается. Воздух и вода очищаются.

– Тринадцатый даже больше, чем я думала.

– По большому счету, это не наша заслуга, – говорит Боггс. – Мы унаследовали это место. Все, что от нас требовалось, это поддерживать его в рабочем состоянии.

Щелчки возобновляются. Мы снова падаем вниз – всего пару уровней – и двери открываются в Ангаре.

– Ого, – вырывается у меня от вида флотилии. Бесчисленные ряды всевозможных планолетов. – Их вы тоже унаследовали?

– Некоторые создали мы сами. Некоторые раньше входили в состав воздушных сил Капитолия. Конечно, мы их усовершенствовали, – говорит Боггс.

И снова я чувствую приступ ненависти к Тринадцатому.

– Значит, у вас было все это, и вы оставили другие дистрикты беззащитными перед Капитолием.

– Все не так просто, – защищается он. – Мы не могли начать контратаку до недавнего времени. Мы едва выжили. Когда мы свергли и казнили приспешников Капитолия, всего горстка людей могли управлять планолетами. Да, мы могли ударить по ним ракетами. Но есть более важный вопрос: если мы вступим в ядерную войну с Капитолием, останется ли на земле хоть что-нибудь живое?

– Пит говорил тоже самое. А вы назвали его предателем, – возражаю я.

– Потому что он призывал к разоружению, – говорит Боггс. – Вот увидишь, ни одна сторона не сократила ядерный арсенал. Мы решаем это старым способом. Сюда, Солдат Эвердин, – он указывает на один из небольших планолетов.

Я поднимаюсь по ступенькам и обнаруживаю внутри съемочную группу и их оборудование. Все остальные одеты в серые военные комбинезоны Тринадцатого, даже Хеймитч, хотя он выглядит недовольным своим облегающим воротником.

Фалвия Кардью пропихивается вперед и разочаровано вздыхает, увидев мое лицо.

– Вся работа коту под хвост. Я не виню тебя, Китнисс. Просто очень мало людей рождаются с готовыми к съемкам лицами. Вот как он. – Она обнимает Гейла, который в этот момент общался с Плутархом, и разворачивает его к нам. – Разве он не красавец?

Полагаю, Гейл и правда выглядит поразительно в униформе. Но этот вопрос лишь смущает нас обоих. Я пытаюсь придумать остроумный ответ, когда Боггс вдруг выдает.

– Нас не так-то легко поразить. Мы только что видели Финника в одних трусах.

Я решаю, что Боггс мне все-таки нравится.

Нас предупреждают о готовящемся взлете; я сажусь рядом с Гейлом, напротив Хеймитча и Плутарха, и пристегиваю ремень безопасности. Мы скользим сквозь лабиринт туннелей, которые выходят на платформу. Своеобразный лифт медленно поднимает судно вверх через уровни. Внезапно мы оказываемся на огромном поле, окруженном лесом, поднимаемся с платформы и нас тут же окутывают облака. Теперь, когда волна возбуждения, приведшая к этой миссии, приутихла, я осознаю, что понятия не имею, что меня ждет в этой поездке в Дистрикт-8. В действительности, я почти ничего не знаю о состоянии войны. Или чего нам будет стоить победить. Или что произойдет, если мы победим.

Плутарх пытается изложить все это для меня простыми словами. Во-первых, на данный момент все дистрикты находятся в состоянии войны с Капитолием, за исключением Второго, у которого всегда были привилегированные отношения с нашим врагом, несмотря на их участие в Голодных Играх. У них больше еды и лучшие жилищные условия. После Темного Времени и мнимого уничтожения Тринадцатого, Дистрикт-2 стал новым центром обороны Капитолия, хотя для всех он оставался домом национальных каменоломен, так же как Тринадцатый в свое время был известен за добычу графита. Дистрикт-2 не только разрабатывает оружие, но и тренирует и поставляет в другие дистрикты Миротворцев.

– То есть… некоторые Миротворцы родились во Втором? – спрашиваю я. – Я думала, они все из Капитолия.

Плутарх кивает.

– Предполагается, что вы так и будете думать. И некоторые действительно из Капитолия. Но его население не смогло бы обеспечить силы такого размера. К тому же граждане Капитолия не горят желанием обрекать себя на скучную жизнь постоянных лишений. Двадцать лет на посту Миротворца, ни семьи, ни детей. Некоторые поступают на службу, потому что это престижно, другие – в качестве альтернативы наказанию. Например, вступишь в ряды Миротворцев, и тебе простят долги. В Капитолии многие люди по уши в долгах, но не все из них годятся на военную службу. Поэтому мы обратились к Дистрикту-2 за дополнительным набором. Для них это шанс выбраться из нищеты и каменоломен. Им с детства прививают бойцовский склад ума. Ты же видела, как их дети стремятся стать трибутами.

Катон и Мирта. Брут и Энобария. Я видела их рвение и жажду крови.

– Но все остальные дистрикты на нашей стороне? – спрашиваю я.

– Да. Наша цель – захватить дистрикты один за другим, заканчивая Вторым, тем самым отрезая Капитолий от поставок продуктов. Затем, когда он ослабеет, мы вторгнемся в его владения, – объясняет Плутарх. – Это будет совершенно новое испытание. Но будем решать проблемы по мере поступления.

– Если мы выиграем, кто встанет во главе государства? – спрашивает Гейл.

– Все, – отвечаем ему Плутарх. – Мы сформируем республику, тогда жители каждого дистрикта и Капитолия смогут выбирать представителей, которые будут представлять их интересы в централизованном правительстве. Не смотрите так подозрительно: эта система раньше работала.

– В книгах, – бормочет Хеймитч.

– В книгах по истории, – поправляет его Плутарх. – И если наши предки смогли это сделать, сможем и мы.

Честно говоря, нашим предкам нечем похвастаться. Я имею ввиду, посмотрите, в каком состоянии они нас оставили – с войнами и разрушенной планетой. Очевидно, им было плевать на то, что будет с людьми, живущими после них. Но идея с республикой звучит как значительное улучшение нашего нынешнего правительства.

– А если мы проиграем? – спрашиваю я.

– Если мы проиграем? – Плутарх рассматривает облака, и на его губах появляется ироничная улыбка. – Тогда, думаю, в следующем году нас ожидают незабываемые Голодные Игры. Они всегда мне об этом напоминают, – он достает пузырек из своего жилета, вытряхивает несколько лиловых таблеток на ладонь и протягивает нам. – Мы назвали их «морник» в твою честь, Китнисс. Повстанцы не могут позволить себе нашего заключения. Но я обещаю, это будет совершенно безболезненно.

Я беру капсулу и не знаю куда ее деть. Плутарх тыкает пальцем мне в плечо на передней части левого рукава. Я присматриваюсь и вижу крошечный кармашек, который и защищает и маскирует таблетку. Даже если у меня будут связаны руки, я смогу наклонить голову и откусить ее.

Похоже, Цинна продумал все до мелочей.