Текст книги "Последнее прощение"
Автор книги: Сюзанна Келлс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 4
– Апоплексический удар, – сказал доктор Фендерлин.
– Простите, сэр?
– Апоплексический удар, Доркас – Фендерлин стоял с лошадью у входа в усадьбу. – Слишком много крови, малышка. Вот и все. На прошлой неделе я бы мог сделать ему кровопускание, если бы только знал, но он не любил обращаться ко мне. Сила молитвы! – Последние слова он произнес с презрением, медленно взбираясь на подставку, чтобы сесть на лошадь. – Моча, малышка, моча! Регулярно посылай врачу анализ мочи, и у тебя будет шанс, может быть, будет… – Он пожал плечами и выдохнул с присвистом, будто намекая, что от смерти все равно не спрячешься. – Ты не очень хорошо выглядишь, малышка. Слишком много желтой желчи. Могу прописать рвотное – лучше всякой молитвы.
– Нет, сэр, благодарю.
Кэмпион уже как-то давали прописанное Фендерлином темно-коричневое вязкое рвотное – она до сих пор помнит отчаянную, удушающую рвоту, последовавшую к глубокому удовлетворению доктора.
Он собрал в горсть поводья, перекинул ногу через седло и уселся на лошадь.
– Слышала новости, Доркас?
– Новости, сэр?
– Король взял Бристоль. Теперь, полагаю, роялисты победят. – Он одобрительно заворчал. – Но, наверное, твои мысли заняты другим. Завтра ты должна была выходить замуж?
– Да, сэр.
– Но не теперь, малышка. Не теперь.
Фендерлин произнес эти слова как-то мрачно, но в ее мозгу они прозвучали как ангельский глас. Доктор поправил шляпу.
– Вместо свадьбы будут похороны. Отличная погода, Доркас! Похороните его поскорее. Полагаю, он пожелал бы покоиться рядом с матерью?
– Да, сэр.
– Проверю, чтобы Херви вскрыл могилу. Э-эх. Еще одного не стало. – Он посмотрел на карнизы усадьбы, где свили себе гнезда, жившие при доме ласточки. – Это всех нас ждет, малышка, всех. Апоплексический удар. Камни, затрудненное мочеиспускание, подагра, эпилепсия, проказа, язва, чума, свищ, нагноения, опухоли, водянка, заворот кишок, зоб, грыжа, лихорадка, экзема, оспа, жар, колики. – Он удовлетворенно покачал головой. – Только молодежь думает, будто будет жить вечно.
Доктору Фендерлину было семьдесят восемь лет, и ни одного дня в жизни он не болел. От этого он стал пессимистом, ожидающим худшего.
– Что ты будешь делать, Доркас?
– Что я буду делать, сэр?
– Я полагаю, ты выйдешь за Сэмьюэла Скэммелла и родишь мне новых пациентов.
– Не знаю, сэр.
Кэмпион переполняла радость, безудержная радость, потому что все теперь заколебалось. Приятно уже то, что свадьбу отложили. Она чувствовала себя как осужденный, которому объявили об отсрочке смертной казни.
– Пожелаю тебе хорошего дня, Доркас! – Фендерлин дотронулся кнутом до полей шляпы. – Скажи этому своему братцу, чтобы прислал мне мочу на анализ. Даже и не думал, что он переживет отнятие от груди, а он вот как вымахал. Жизнь полна неожиданностей. Не унывай!
Последние слова Фендерлин произнес как глубоко несчастный человек.
Эбенизер нашел отца уже мертвым, повалившимся на письменный стол. На лице Мэттью Слайза застыла привычная для него гримаса. Кулак был сжат, будто в последний момент он цеплялся за жизнь, не желая отправляться на небеса, куда так давно стремился. Он прожил пятьдесят четыре года, что немало для большинства мужчин. Смерть настигла его совершенно неожиданно.
Кэмпион знала, что нехорошо в такой момент испытывать чувство облегчения, и все же испытывала. Было неловко стоять у края могилы, созерцать подгнивший гроб матери и сдерживать тайное удовлетворение. Она присоединилась к пению 23-го псалма, потом слушала слова Верного До Гроба Херви о том, что брат Мэттью Слайз вернулся домой, стал воплощением славы, переправился через реку Иордан и вместе с другими пуританами приобщился к вечному хору, восхваляющему величие Господа. Кэмпион попыталась представить себе нахмуренное, задумчивое лицо отца среди ангелов.
После службы, когда гроб забрасывали землей, Верный До Гроба Херви отвел ее в сторонку. Его пальцы крепко вцепились в руку девушки.
– Печальный день, мисс Слайз.
– Да.
– И все же вы встретитесь на небесах.
– Да, сэр.
Херви оглянулся на скорбящих, которые уже не могли их слышать. Гладкие, соломенного цвета пряди волос падали на тонкое, заостренное лицо. Когда он глотал, кадык ходил вверх-вниз.
– И что же вы намерены делать теперь?
«Теперь?» Она попыталась высвободить руку, но Верный До Гроба как бы не замечал ее усилий. Глаза, такие же блеклые, как волосы, зыркали по сторонам.
– Горе – тяжкое бремя, мисс Слайз.
– Да, сэр.
– Его не следует нести в одиночку – Его пальцы до боли стиснули ее руку выше локтя. – Я пастырь этого стада, мисс Слайз, и готов помочь вам, чем смогу. Вы понимаете меня?
– Мне больно.
– Дорогая мисс Слайз! – Его ладонь отскочила прочь и повисла где-то над плечом. – Может быть, помолимся вместе?
– Я верю, что вы помолитесь за нас, мистер Херви.
Нет, не такой ответ мечтал бы услышать Верный До Гроба. Его воображению рисовались чувствительные сцены в усадьбе, убитая горем Кэмпион ничком лежит на кровати, он утешает, ее. Он часто заморгал – так у него разыгралось от этой картины воображение.
Нарушив ход мыслей Херви, подошел Сэмьюэл Скэммелл и поблагодарил священника за службу.
– Вы придете завтра в усадьбу, брат? Завещание у мистера Блада, да, воистину. – Он облизнул губы. – Полагаю, наш дорогой ушедший брат не забыл о вашей славной службе.
– Да, да.
Домочадцы ждали Кэмпион и Скэммелла рядом с фермерской телегой, на которой привезли в церковь тело Слайза. Эбенизер уже сидел верхом, сгорбившись в седле. Его искривленную ногу поддерживало специальное большое стремя. Он держал под уздцы лошадь Скэммелла.
– Брат Скэммелл. – Он протянул ему поводья, потом посмотрел на сестру. – Поедешь в телеге со слугами.
Голос звучал по-хозяйски.
– Я пойду пешком, Эбенизер.
– Это неприлично.
– Я пойду пешком! Хочу побыть одна!
– Оставь ее! Оставь! – Скэммелл успокаивал Эбенизера, потом кивнул Тобиасу Хорснеллу, который правил телегой. И Кэмпион увидела, что они тронулись.
Ей пришлось собрать всю волю, чтобы не ринуться сквозь живую изгородь вниз прямо к ручью и там, раздевшись, не броситься в пруд. Она намеренно медлила, наслаждаясь свободой и одиночеством. Шагая по склону меж буков, Кэмпион чувствовала, как распрямляется наконец ее душа. Она обхватила дерево, прижалась к нему, будто оно было живым, и радость переполняла ее. Она приложила щеку к коре. «Спасибо, спасибо».
В ту ночь Кэмпион спала одна, выставив Чэрити. Она заперла дверь и чуть не пустилась в пляс. Одна! Она разделась, не закрывая ни окон, ни занавесок, и увидела, как лунный свет касался наливающейся пшеницы. Она оперлась на подоконник, вглядываясь в ночь, и ей казалось, что радость ее разольется по всей земле. Она была не замужем! Преклонив колени у кровати и сцепив руки, Кэмпион благодарила Бога за данную ей отсрочку. Она поклялась ему, что будет вести себя хорошо, но останется свободной.
А потом из Дорчестера приехал Айзек Блад.
У него было бледное, сморщившееся от старости лицо, седые волосы свисали на воротник. Он был адвокатом Мэттью Слайза и, так как знал пуританские строгости Уэрлаттона, прихватил с собой бутылку мальвазии, к которой то и дело прикладывался. Напротив него, как во время молитвы, сидели слуги, а Сэмьюэл Скэммелл и Верный До Гроба вместе с Кэмпион и Эбенизером расположились на скамье для членов семьи. Айзек Блад суетился у аналоя, раскладывая завещание на семейной Библии, потом притащил маленький столик, куда водрузил вино.
Гудвайф Бэггерли в память о ее честной преданной службе завещалось сто фунтов. Она вытерла фартуком покрасневшие глаза.
– Благослови его Господи! Благослови его Господи! Верный До Гроба был удивлен таким распоряжением.
Сумма была огромной. Его глаза следили за Гудвайф. Он полагал, что со слугой Господа Слайз будет щедрее, чем с домашней прислугой. Про себя он улыбался и ждал, пока Айзек Блад отхлебывал мальвазию.
– Брату Верному До Гроба, – снова начал читать Айзек Блад, и Скэммелл подался вперед, подбадривая викария. Херви не сводил глаз с адвоката. – Я знаю, – продолжал Блад, – что он бы не пожелал, чтобы мирские заботы отвлекали его от трудов на виноградниках Господа, так что мы не станем обременять его сверх его желаний. – Херви нахмурился, Блад потягивал вино. – Пять фунтов.
Пять фунтов! Пять! Херви напрягся на скамье, чувствуя на себе снисходительные взгляды слуг. Он был оскорблен, унижен. Его охватывала то боль, оттого что добродетель не вознаграждена, то ненависть к Мэттью Слайзу. Пять фунтов! Оказалось, что такая же сумма завещалась Тобиасу Хорснеллу и еще нескольким слугам. Всего-то пять фунтов!
Блад же не замечал негодования, кипевшего слева от него.
– Моим любимым детям Сэмьюэлу и Доркас Скэммелл завещаю собственность, оговоренную в брачном контракте.
Скэммелл удовлетворенно хмыкнул и ткнул в бок сидевшую рядом на скамье Кэмпион. Она не сразу раскусила смысл. Брачный контракт? Это было частью его завещания, значит, смерть отца ничего не решила. И снова отчаяние последних недель настигло ее. Даже из могилы Мэттью Слайз управлял ее жизнью.
Усадьба Уэрллаттон, фермы, поля, земли арендаторов – все, как и ожидалось, отходило Эбенизеру. Ее брат не шелохнулся, внимая, как изливается на него поток щедрот, и только улыбнулся, когда зачитывали строки о том, что до совершеннолетия обширным имением будет управлять Скэммелл. Если же Эбенизер умрет, не оставив наследника, все имущество Уэрлаттона целиком должно перейти к Сэмьюэлу Скэммеллу.
В завещании больше почти ничего не было, кроме проповеди о добродетели, которую Блад прочитал бесцветным голосом. То была последняя проповедь Мэттью Слайза в этом зале. Кэмпион не слушала. Ей было ясно только одно: она была имуществом, которое отец, сделав соответствующее распоряжение в завещании, отдал Сэмьюэлу Скэммеллу.
– Хорошо, хорошо. – Блад потягивал мальвазию. – А теперь я попрошу задержаться только ближайших родственников. Он указал на Скэммелла, Эбенизера и Доркас, которые ждали на скамье, когда слуги послушно покидали комнату. Верный До Гроба, удрученный тем, что его приравняли к домашней прислуге, помедлил в нерешительности, но Айзек Блад вежливо выпроводил и его. Адвокат закрыл дверь и повернулся к оставшимся.
– В завещании вашего отца есть еще одно распоряжение. Если вы соблаговолите подождать… – Он вернулся к аналою и вновь старательно разложил бумаги. – Да, вот здесь.
Он прокашлялся, глотнул вина и поднес документ к бесцветному лицу.
– Мне было дано указание зачитать этот пункт без свидетелей, что я сейчас, и намерен исполнить. «Я слагаю с себя обязательства перед Договором, назначив Сэмьюэла Скэммелла, моего зятя, хранителем вверенной мне печати. Если он умрет до того, как моей дочери исполнится двадцать пять лет, печать перейдет к моему сыну Эбенизеру, который, я знаю, будет повиноваться условиям Договора.
Айзек Блад сурово глянул на Кэмпион и снова обратился к документу:
– «Если моя дочь Доркас умрет, не достигнув двадцати пяти лет и не оставив наследника, то человек, оказавшийся в тот момент владельцем печати, должен будет распорядиться, чтобы деньги Договора были затрачены на распространение Евангелия среди непросвещенных».
– Ну вот, я все прочитал. – Блад взглянул на Скэммелла. – Вам понятно, мистер Скэммелл?
– Воистину, воистину. – Скэммелл энергично закивал.
– Господин Эбенизер?
Эбенизер кивнул, но Кэмпион заметила, что он чуть нахмурился, будто не до конца все понял.
– Мисс Доркас?
– Нет, я не понимаю.
Это было неожиданностью, потому что Айзек Блад удивленно уставился на нее, потом в его взгляде появилось раздражение.
– Вы не понимаете?
Кэмпион встала и шагнула к выходившим на север окнам.
– Что такое Договор, мистер Блад?
Ей казалось, что ее крылья искалечены, изодраны, залиты кровью, и она беспомощно валится на землю. Смерть отца ничего не решила, а лишь отсрочила свадьбу.
Адвокат пропустил ее вопрос мимо ушей. Он связывал документы.
– Разрешите дать вам один совет. Я бы рекомендовал тихую свадьбу в ближайшем будущем. Может быть, через шесть недель? Приличия будут соблюдены, – тяжелым взглядом он посмотрел на Сэмьюэла Скэммелла. – Как вы понимаете, мистер Скэммелл, в завещании предусмотрена ваша свадьба, от чего зависит ваше положение в семье.
– Да, я понимаю.
– И Мэттью Слайз конечно же желал бы, чтобы счастливое событие не слишком откладывалось. Все должно идти своим чередом, мистер Скэммелл. Своим чередом!
– Воистину, воистину! – Скэммелл встал проводить адвоката.
Кэмпион отвернулась от окна.
– Мистер Блад вы не ответили на мой вопрос. Что такое Договор?
Ее отца этот вопрос выбил из колеи, адвокат же безразлично пожал плечами.
– Ваше приданое, мисс Слайз. Имение, естественно, всегда предназначалось вашему брату, но отец позаботился о вашем приданом. Боюсь, больше мне ничего особенного неизвестно. Дело вел лондонский адвокат, но, подозреваю, вы обнаружите, что хорошо обеспечены материально.
– Воистину, – поддакнул Скэммелл. Наступила пауза.
Кэмпион получила ответ, не оставлявший никакой надежды избежать свадьбы. В зале громко прозвучал скрипучий голос Эбенизера.
– Что значит, «хорошо»? Сколько стоит Договор? Айзек Блад пожал плечами:
– Не знаю.
Скэммелл заерзал, выгнув брови дугой. Его распирало нетерпение сообщить новость и поразить красавицу с золотыми волосами, которая предназначена ему в жены. Он мечтал заслужить одобрение и привязанность Кэмпион и надеялся, что его слова, прорвут плотину, сдерживающую ее чувства.
– Я могу ответить на этот вопрос, воистину могу – Он посмотрел на Кэмпион. – В прошлом году, по нашим предварительным подсчетам, Договор принес десять тысяч фунтов.
– Боже мой! – Айзек Блад ухватился за аналой. Эбенизер медленно поднялся, впервые за целый день лицо его оживилось.
– Сколько?
– Десять тысяч фунтов. – Скэммелл говорил скромно – так, будто доход был его заслугой и ему не хотелось хвастаться. – Цифра, естественно, колеблется. Бывает больше, бывает меньше.
– Десять тысяч фунтов? – В ярости и изумлении Эбенизер повысил голос – Десять тысяч?
Сумма была настолько огромной, что едва укладывалась в голове. Королевский выкуп, целое состояние, сумма, намного превосходившая доход от Уэрлаттона. Сам Эбенизер мог в лучшем случае, рассчитывать на годовой доход в семьсот. И вот теперь выясняется, что сестре досталось во много много раз больше.
Скэммелл захихикал от удовольствия.
– Воистину, воистину! – Может быть, теперь Кэмпион будет благосклоннее к нему. Ведь они не просто, а сказочно богаты. – Вы удивлены, моя дорогая?
Кэмпион разделяла изумление брата. Десять тысяч фунтов! Немыслимо. Она силилась понять и не могла, но она помнила написанные в завещании слова и не обратила внимания на Сэмьюэла Скэммелла.
– Мистер Блад, правильно ли я поняла, что, согласно завещанию, деньги становятся моими по достижении мной двадцатипятилетнего возраста?
– Именно так, именно так. – Айзек Блад смотрел на нее уже по-новому, с уважением. – Конечно, если вы незамужем, потому что в противном случае деньги, как и подобает, будут принадлежать вашему дорогому супругу. Но если случится так, что он отойдет в мир иной раньше вас, – Блад жестом попросил прощения у Скэммелла, – тогда, конечно, вы сами станете владелицей печати. Это, я полагаю, вытекает из завещания.
– Печать? – Хромая, Эбенизер приблизился к аналою. Блад выцедил остатки мальвазии.
– Она всего лишь удостоверяет подпись на любом документе, имеющем отношение к Договору.
– Но где же она, мистер Блад? Где? – Эбенизер проявлял необычное возбуждение.
– Откуда мне знать, господин Эбенизер? Думаю, где-то среди вещей вашего отца. – Он с сожалением посмотрел на пустую бутылку. – Ищите. Рекомендую все тщательно осмотреть.
Он ушел, небрежно выразив сожаление по поводу горькой утраты, Эбенизер со Скэммеллом проводили его до лошади. Кэмпион осталась одна. Косые лучи солнечного света падали сквозь освинцованные окна на натертый воском пол. Она по-прежнему оставалась здесь как в тюрьме. Деньги Договора ничего не меняли. Всех юридических тонкостей она не понимала, но чувствовала себя в ловушке.
Скрипя башмаками, в зал вернулся Сэмьюэл Скэммелл.
– Дорогая моя, наше состояние удивило вас?
Она устало посмотрела на него:
– Оставьте меня. Ну, пожалуйста! Оставьте меня в покое.
Наступил август, зрел урожай, обещавший стать богаче, чем в предыдущие годы. Кэмпион бродила по душистым полям, избегая встречных, отыскивая укромные уголки, где можно было посидеть и подумать. Она в одиночестве ела, в одиночестве спала, и все же ее присутствие угадывалось повсюду в Уэрлаттоне. Она будто унаследовала мощь своего отца, его способность создавать настроение в доме. Больше всего это раздражало Гудвайф Бэггерли.
– В нее дьявол вселился, хозяин, попомните мои слова.
– Горе – вещь тяжелая, – вздыхал Скэммелл.
– Горе! Она не горюет! – Гудвайф скрестила руки и вызывающе уставилась на Скэммелла. – Ее бы выпороть, хозяин, вот и все! Хорошенько выпороть! Тогда она поймет, где ее место. Уж отец бы проучил ее, упокой Господь его душу, и вам бы не мешало.
Гудвайф начала с остервенением протирать стол, за которым Скэммелл в одиночестве заканчивал обед.
– У нее, у этой девчонки, все есть. Если бы мне такое… – Она не закончила фразу, предоставив Скэммеллу самому додумать, чего бы достигла Гудвайф, будь она дочерью Мэттью Слайза. – Выпорите ее, хозяин! Ремень создан не только для того, чтобы поддерживать панталоны! Скэммелл теперь был хозяином, выдавал слугам скудную плату и собирал ренту за имение. Эбенизер всячески помогал ему, стараясь заслужить расположение. Беспокойство у них тоже было общим. Никак не удавалось найти печать Договора.
Кэмпион все это было безразлично. Существование Договора и связанного с ним необыкновенного дохода ничего не меняло. Ей по-прежнему грозило постылое замужество; ни десять фунтов, ни десять тысяч фунтов не могли бы примирить ее со Скэммеллом. Не то чтобы он был плохим человеком, нет, хотя она подозревала, что он слабоволен. Из него вполне мог бы получиться неплохой муж, но только не для нее. Она рвалась к счастью, к свободе, и вялый, похотливый Скэммелл никак не вписывался в эти мечты. Она была Доркас, а хотела быть Кэмпион.
Больше она не купалась – теперь это не приносило радости, хотя по-прежнему ходила к пруду, где цвел фиолетовый вербейник, и вспоминала Тоби Лэзендера. Она уже не могла воскресить в памяти его лицо, но помнила, как он ласково подшучивал над ней, как легко с ним было. Вдруг он когда-нибудь вернется к пруду и спасет ее от Уэрлаттона.
Вот и в тот день она грезила о Тоби, воображала, как он приближается к ней, и вдруг услышала топот копыт за спиной. Обернувшись, с блуждающей улыбкой, она, однако, увидела деловито направляющегося к ней Эбенизера.
– Сестра!
Улыбка еще продолжала играть на губах.
– Эб!
Увы, хмурое лицо брата быстро погасило радость.
Она никогда не была близка с Эбенизером, все ее попытки подружиться оставались тщетными. Когда она играла в огороде, укрывшись от зорких глаз родителей, он никогда не присоединялся к ней. Эбенизер предпочитал сидеть с Библией, заучивая наизусть заданную отцом главу, и взгляд неизменно оставался желчным и завистливым. И все же это был ее брат, ее единственный родственник; всю эту неделю Кэмпион много думала о нем. Может быть, Эбенизера можно сделать союзником. Она похлопала рукой рядом по траве:
– Присядь, я хочу с тобой поговорить.
– Я занят, – нахмурился он. После смерти отца Эбенизер напустил на себя неприступность и важность, вместе с Сэмьюэлом Скэммеллом руководил чтением молитв. – Я приехал за ключом от твоей комнаты.
– Зачем он тебе?
– Не твое дело. – Раздражительность била через край. Он протянул руку. – Я требую, разве этого мало? Брат Скэммелл и я. Если бы наш дорогой отец был жив, ты бы не пряталась за запертыми дверьми.
Она встала, отряхнув юбку, отцепила ключ от колечка на поясе.
– Можешь взять, Эб, но тебе придется сказать зачем. Она говорила очень терпеливо.
Из-под полей черной широкополой шляпы на нее сверкнул колючий взгляд.
– Мы ищем печать, сестра. Она рассмеялась:
– В моей комнате ее нет, Эб.
– Не смешно, Доркас! Ничего смешного! Помни, это делается для твоего же блага, не для моего! Я от этого десять тысяч в год не получу!
Она протянула, было ключ, но тут же отдернула руку:
– Ты не понимаешь, Эб. Мне правда не нужны десять тысяч фунтов. Мне ничего не нужно! Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я не желаю выходить замуж за мистера Скэммелла. Мы и сами можем разобраться с деньгами, Эб. Ты и я. Нам не нужен мистер Скэммелл! – Слова уже сами слетали с языка. – Я думала об этом, Эб, правда, думала. Мы бы могли жить здесь, ты бы забрал себе деньги, а когда ты женишься, я перееду в какой-нибудь дом в деревне. Мы были бы счастливы, Эб! Счастливы!
Пока она говорила, его лицо оставалось непроницаемым. Та же кислая ухмылка, та же застарелая обида. Он не любил ее, потому что она могла бегать, а он нет, потому что она могла голой барахтаться в ручье, а он обречен был волочить скрюченную, иссохшую ногу. И сейчас он покачал головой.
– Соблазнить меня пытаешься? Деньги предлагаешь? А зачем? Потому что тебе не по нраву брат Скэммелл? Мой ответ – нет, сестра, нет. – Он поднял руку, чтобы она не перебивала. – Все так красиво звучит, только ты и я, но я-то знаю, что ты сделаешь. Ты сбежишь с деньгами, как только тебе исполнится двадцать пять лет. Так вот, ничего не получится, сестра, потому что ты выйдешь замуж. И тогда узнаешь, что брат Скэммелл и я заключили соглашение. Мы поделим деньги, Доркас, все трое, потому что так хочет брат Скэммелл. Это бы и наш отец одобрил, ты об этом подумала? Ты что же, решила, что раз он умер, все его надежды должны рухнуть? Все, за что он молился, должно быть уничтожено? – Эбенизер снова тряхнул головой. – Однажды, Доркас, мы с ним снова встретимся в лучшем, чем этот, мире. И мне хочется, чтобы в тот день он поблагодарил меня за то, что я был хорошим и верным сыном.
– Эб!
– Ключ, сестра. – Он снова вытянул вперед руку.
– Ты ошибаешься, Эб.
– Ключ!
Она отдала ему ключ, потом посмотрела, как он яростно рванул поводья, ударил лошадь правой шпорой и галопом помчался к дому.
Она снова сидела на берегу безмятежного ручья, сознавая тщетность всех своих упований. Эбенизер недолюбливал ее. Почему? Она не знала, но подозревала, что ее беды доставляли ему удовольствие. От отца Эбенизер унаследовал не только злобность, но и жестокость. Она помнила, как однажды, когда Эбенизеру было десять, она застала его в саду с раскрытым «Мартирологом» Кларка. На рисунке было изображено, как папистские священники вырезают внутренности у мученика-протестанта. Она закричала от негодования, потому что Эбенизер привязал к яблоне маленького котенка, на котором опробовал пытку, вспарывая ножом маленький мягкий животик. Она оттащила его от залитого кровью дерева, от вопящего котенка, а Эбенизер плевал в нее, царапался и злобно кричал, что он уже убил таким способом девять тварей. Ее заставили собственными руками прикончить котенка, перерезав тоненькое горлышко, и она помнила, как смеялся братец.
А теперь Эбенизер был заодно с Сэмьюэлом Скэммеллом. Они собирались поделить ее приданое, причем ее никто не спрашивал.
В Уэрлаттоне делать ей было нечего. Надо во что бы то ни стало выбраться отсюда. Для начала как минимум выяснить, куда ведет ручей, и пусть сбежать было невозможно, оставаться здесь тоже нельзя.
Грустная, она поднялась и медленно побрела назад к дому в лучах полуденного солнца.
Она вошла со стороны бокового коридора, ведущего к кабинету отца. С луга сильно пахло свежескошенной травой, а солнце было таким ярким, что, оказавшись в темном коридоре, она какое-то время ничего не видела. Не видела она и человека, стоявшего в дверях отцовской комнаты.
– Черт побери! Кто ты?
Ее схватили за плечо, толкнули к стене, и она разглядела мужчину, скалившегося ей.
– Боже милостивый! Молоденькая девушка-пуританка. Ну, ну! – Пальцем он поднял ей подбородок. – Вполне спелый фруктик.
– Сэр! – раздался голос Сэмьюэла Скэммелла, торопливо выходившего из кабинета. – Сэр! Это мисс Слайз, моя невеста.
Мужчина ее отпустил. Он был крупный, такой же, как отец. Уродливое, покрытое шрамами, какой-то грубой выделки лицо, сломанный нос. На боку висел меч, за пояс был заткнут пистолет. Он переводил взгляд с Кэмпион на Скэммелла.
– Она ваша?
– Воистину, сэр! – Скэммелл волновался. Мужчина напугал его.
– Ничего штучка. Она – ответ на молитву пуританина, это уж точно. Надеюсь, вы понимаете, как вам чертовски повезло. Это у нее?
– Нет! – Скэммелл покачал головой. – Воистину нет! Мужчина разглядывал Кэмпион.
– Потом поговорим, мисс. Не убегайте.
Она побежала. Она его до смерти боялась, боялась его запаха, боялась исходившей от него угрозы насилия. Она пошла на конюшню, где все прогрелось от солнца, уселась на ступеньку для посадки на лошадь и подозвала котят. Они мурлыкали на руке, позволяя пощупать свой теплый мех и острые когти. Она моргала, смахивая слезы. Хотелось скрыться, убраться куда-нибудь подальше отсюда, но идти было некуда.
У входа во двор послышались шаги, она взглянула налево и увидела того самого незнакомца, должно быть проследившего за ней. Он стремительно ринулся навстречу, меч загремел, задев за желоб для воды, и не успела Кэмпион шевельнуться, как он снова схватил ее за плечо и притиснул к стене. Изо рта шел отвратительный запах. Солдатская кожаная куртка была засалена. Он ухмыльнулся, обнажив гнилые, в пятнах зубы.
– Ну вот, мисс, я проделал далекий путь из Лондона, так что вы должны быть со мной милы, не так ли?
– Сэр? – Она была в ужасе.
– Где она?
– Что, сэр?
Она вырывалась, но была беспомощна против его железной хватки.
– Черт побери, женщина! Не дразни меня! – закричал он, больно сжимая ей плечо. Потом снова улыбнулся. – Прелестная маленькая пуританочка, да? И зазря достанется этому мочевому пузырю.
Он продолжал скалиться, тем временем его правое колено двинулось вверх между ее ног, он поднял его еще выше, всунув ей между бедрами, а свободной рукой потянулся к подолу юбки.
– Осторожно, мистер!
Предостерегающий голос раздался справа. Тобиас Хорснелл, конюший, стоял в дверях, небрежно держа в руке мушкетон, из которого пристреливали больных животных.
– По-моему, это нехорошо, мистер. Отпустите ее.
– Кто ты?
– Это я должен у вас спросить. – Похоже, наглец не произвел на Хорснелла никакого впечатления. Он повел оружием. – Уберите от нее руки. В чем дело?
Мужчина попятился, отпустил девушку и отряхнул руки, будто запачкался об нее:
– У нее есть кое-что нужное мне.
Хорснелл посмотрел на Кэмпион. Это был худой человек с жилистыми, дочерна загорелыми руками. Во время домашних молитв он бывал, молчалив, хотя принадлежал к числу немногих обучившихся грамоте слуг, и Кэмпион видела, как, шевеля губами, он усердно повторяет про себя слова Библии.
– Это правда, мисс Доркас?
– Нет. Я даже не знаю, что ему нужно.
– Так что же вам нужно, мистер?
– Печать.
Визитер, казалось, прикидывал, хватит ли у него времени, чтобы выхватить из-за пояса пистолет, но Тобиас Хорснелл держал свой мушкетон наготове и продолжал бесстрастным тоном:
– Мисс Доркас, печать у вас?
– Нет.
– Ну вот, мистер. Вот вам и ответ. Думаю, вы должны уйти.
Мушкетон придал дополнительный вес вежливому совету, и Хорснелл держал незнакомца под прицелом, пока тот не убрался. Только тогда он опустил дуло и улыбнулся.
– Он не был заряжен, но Господь хранит нас. Надеюсь, вы сказали правду, мисс Доркас.
– Да.
– Хорошо. Слава Богу. Это был безбожник, мисс Доркас, за этими стенами в подобных ему недостатка нет.
При этих словах она помрачнела. Она редко говорила с Тобиасом Хорснеллом, потому что, кроме как на молитвах, он старался в доме не появляться, и все же он, видимо, догадывался о ее намерении сбежать. Иначе, зачем бы ему подчеркивать опасности, подстерегающие ее за пределами Уэрлаттона. Она поправила воротник платья.
– Спасибо.
– Благодарите своего Господа, мисс. В трудную минуту Он будет рядом. – Он остановился, чтобы приласкать котенка. – Я бы мог кое-что порассказать вам о Его милости, мисс Доркас.
– И о Его наказаниях, мистер Хорснелл?
Такой вопрос она бы никогда не осмелилась задать отцу, да отец никогда бы и не ответил ей, как этот конюх. Он пожал плечами и проговорил так же небрежно, как будто дело касалось масла для копыт или лопат для навоза.
– Бог нас любит, вот и все, что мне ведомо. В горе ли, в радости ли, Он нас любит, мисс Доркас. Молитесь, мисс, и Он отзовется.
А ответ она уже знала, только была слишком слепа и не видела его. Она знала, что предпринять. Ей нужно сделать то, что не удалось ни гостю, ни ее брату, ни Сэмьюэлу Скэммеллу. Она должна найти печать. И тогда, может быть, откроется путь к свободе.
– Помолитесь за меня, мистер Хорснелл.
Тот отозвался спокойно:
– Я этим занимаюсь вот уже двадцать лет, мисс Доркас. Думаю, что и теперь, не перестану.
Она найдет печать.
